Мария Глава 9 Великое переселение

  9
      К весне 1947 года, все японцы, корейцы и вьетнамцы были вывезены с острова на их родину. Приказом Министра обороны СССР, всем офицерам, солдатам и сержантам срочной службы, желающим остаться на Сахалине на постоянное место жительство, было разрешено  по специальному вызову с оплатой за переезд, пригласить своих родственников для переселения.  Разрешалось строить собственные дома из местных материалов и занимать пустующие.
. – Лёнчик! Давай останемся здесь. Места хорошие. Я привезу всю родню из Хабаровска. – Очередной раз, обсуждая с ним этот приказ, как-то необычно просительно  произнесла Мария.
. – Мы что, – ссыльные? – Отозвался отец без промедления.  – Это же край света! Здесь же всё привозное, и даже картошка. Как здесь жить? 
. – Но ты любишь охоту и рыбалку, и говорил, что охота здесь лучше, чем в Хабаровске! – Слово «ссыльные» резануло слух Марии. Оно постоянно горело в её сознании  как красный фонарь опасности. Говорить об этом, она не могла, даже в шутку. Но именно из-за этого слова, она мечтала спрятаться подальше от властей.
. – Да, говорил. Но времени для этого здесь меньше, чем в Хабаровске. Постоянные пронизывающие ветра, дожди и снегопады. «Сахалин, Сахалин – новая планета! Девять месяцев зима, остальное лето». –  Продикломировал он новую армейскую частушку. – Ты что, - забыла свою частушку?
. – Не забыла. На материке, в Хабаровске, – также.
. – Вот именно. –  На материке!  Тебе что, здесь нравится?
      Разговор приобретал конфликтный характер. Мария не ответила на вопрос, но твёрдо сказала, как отрезала.
. – Я привожу родных, хочешь ты этого, или нет.   Забота о них – это мой долг. Завтра я пишу рапорт на выделение места для строительства дома и выделение материалов на это строительство. Если ты не хочешь этим заняться, я попрошу Колесникова Василия.
    Это было первое жёсткое разногласие в их жизни. Раньше Мария умело уходила от всяких конфликтов, находя компромисс со своим мнением, уступая Алексею. Он был защитой и опорой  для всех её ссыльных родственников, не ведая об этом. Срок ссылки  истёк ещё в 1937 году, когда она перевезла родственников в Хабаровск. Тогда её опасения за судьбу матери и её сестёр исчезли. Но теперь появилась  другая опасность. Её дядя,  Гаджи, тоже ссыльный, тайно от властей сбежал с места ссылки, а они, родственники, об этом не заявили, не донесли. Герасим, который рассказал ей об этом побеге в последнюю встречу, вначале 1941года, знал, где  живут все родственники в Хабаровске.  И мог, если что, не скрывать этого. Ведь по его соображениям, срок их ссылки  закончился. А об ответственности за побег Гаджи он и не  знал и не догадывался. Он ведь не ссыльный. Это стало новой головной болью Марии. Поэтому она хотела привезти всех родственников на Сахалин. «Дальше ссылать некуда». – Думала она.
. – Не надо никого просить. – Алексей никогда не слышал в словах Марии такой решительности,  понял, что это не спроста, и  уступил. –  Пиши рапорта на перевоз родственников  от нас обоих. Я построю дом. Послужим здесь. А там видно будет.
 
        После приказа, в стране началось великое переселение советских людей с материка на Сахалин и Курильские острова. Кроме освободившегося жилья, офицерам разрешено было строить свои дома. Мария, на долю которой выпала забота обо всех её родных,  предложила строить дом на две семьи. Разрешение на строительство было получено,  был выделен участок на улице Парковой, рядом с городским парком, напротив городской радиостанции РВ –76.  Прямо напротив   металлической мачты трубы, на вершине которой был большой, цельный металлический диск, с расходящимися от него веером, металлическими лучами антенн. Справа от мачты, на расстоянии, обеспечивающем безопасность, находилось административное здание радиостанции. А ещё правее –  городок коттеджей обслуживающего персонала станции. В городке уже поселились военные специалисты, обслуживающие станцию.   Вся территория радиостанции была огорожена колючей проволокой, а городок – деревянным забором. Попасть к ним можно было только по пропускам.            
      Дом №28, на улице Парковой,  отец начал строить летом 1947 года. На выделенной площадке ещё японцами были забиты сваи. Дом на две семьи получался размером 6м. на 24м. с сенями 6м. на 3м. Отцу вызвался помочь старшина Колесников Василий.   Жора тоже был достойным помощником. Самой большой проблемой на Сахалине была   нехватка строительных материалов. На разрешённое строительство материалов выделялось ограниченное количество, строго по проекту. Каркас дома отец собрал из бруса 100 на 100мм. Стены обшили тарной доской от оружейных ящиков, крышу покрыли японской кровельной стружкой. Стены дома утеплили шлаком. Его-то на Сахалине было достаточно. Двери и окна были трофейные из разрушенных домов. К августу дом был готов. Отец приступил к внутренней отделке.
        А Жора с матерью должен был ехать в Хабаровск за родственниками. Был конец лета, его оставить было не с кем. Отец служил в автобате штаба, и строил дом.  Мария  взяла Жору с собой, условившись, что он буду помогать ей во всём. Решив привезти родных, Мария  взяла на себя заботу и по другим семьям, посвящая этому всё свободное время. Переписка, получение заявлений и адресных данных, оформление анкет и проездных документов и много организационной работы. Жора помогал Марии, чем мог, в основном, как писарь запросов и ответов. Это событие невольно коснулось и его жизни,
лишив его свободы легко и беззаботно заниматься учёбой, играть и резвиться с друзьями. Пройдя через пламя войны, через её скорби и печали, Жора заметно возмужал и повзрослел. Как, впрочем, и остался надолго ребёнком, сохранив   цельность и ценность скупых детских радостей неласкового военного детства. Из жизнерадостного и общительного ребёнка в детстве, он стал сдержанным и  серьёзным подростком…   
       Мария  с  рвением занималась подготовкой всех документов для переселения, ощущая свою сопричастность  к этим  историческим  событиям.  Это было время возвращений и перемещений больших людских потоков по стране, как возвращение приливов к своим берегам. Возвращение воинов к своим семьям, возвращение семей  из эвакуации в свои города и сёла, возвращение к своим домам, к своим истокам. Возвращение после чёрного урагана войны, прокатившегося по их стране, по их домам и душам. Это было возвращение надежд возрождения и обновления, возвращения веры в лучшую жизнь, веры в силы страны, одолевшей грозного врага, веры в свои силы каждого из уцелевших в этом смерче людских судеб.  Попав в эти потоки, Мария  испугалась их неясной стихийной силы,   почувствовала  разрушающую и созидающую роль, этой силы незнакомых, массовых социальных  перемен.  Её страх всегда  проявлялся   в щемящей грусти и тоске  по отсутмсвующим рядом отцу, матери и сёстрам.

     Проездные документы уже были на руках, Мария с сыном ожидала своего рейса  парохода из Корсакова во Владивосток. И в это время  из дальневосточного курорта Шмаковка пришла телеграмма, что скоропостижно скончалась мамина сестра Шура, за которой они и ехали. Она там жила со своим сыном, Борисом,   и работала медсестрой. Пришлось лететь самолётом из Южно-Сахалинска в Хабаровск. Оставив Жору  у бабушки, помогать упаковывать багаж, Мария уехала на похороны в Шмаковку. Через три дня она вернулась с Борисом. Борису шёл восьмой год. Разрешение  о переселении на Сахалин для Шубиной Александры, Мария решила использовать для переселения Трофимовой Анны, тоже медсестры, жены погибшего в войну офицера, подруги Шуры и мамы. У Анны была дочь четырёх лет. И она решила переселиться на Сахалин. В Хабаровске её уже ничего не держало. Несовпадение фамилии в разрешении на переселение  и появление ещё одного ребёнка Мария надеялась преодолеть с помощью своего офицерского удостоверения и свидетельства о смерти Шуры.
          Выкроив время в организации отъезда, Мария отправилась в  штаб  округа.
. – Мария! Ты прекрасно выглядишь! Как вы там? Как  сын? Как Алексей? – Засыпали её вопросами офицеры и женщины служащие штаба.
. – Всё в порядке! Живы! – Она была рада встречам со знакомыми офицерами, продолжающими   служить в Хабаровске. – Что-нибудь известно о судьбе Графы? – Спросила она  преемницу по службе, в укромном месте.
       Мария узнала, что её подруга Аграфена Лукинична, жена В.К. Блюхера, не расстреляна. Перед войной  она получила 15 лет ссылки и была сослана в Сибирь. Работает в Новосибирске, штукатуром  на  стройке. Где дети – неизвестно. Эта новость укрепила волю и надежду Марии в возможность встречи.  Всё  прошедшее время, с момента отъезда Аграфены из Хабаровска по вызову В.К. Блюхера, и после их, Марии и Алексея, счастливого спасения от возможного ареста в 1939 году, благодаря  приказу Г.К.Жукова, особенно после известия о расстреле В..К. Блюхера, Мария тайно молилась о спасении подруги Аграфены. И вот теперь она узнала, что Аграфена жива. Мария испытала  прилив сил и веры, что и её отец   тоже может быть  жив. Она молилась и за него.
 
        Собрав посильный скарб и  сдав жилплощадь   на Казачьей горе, пришлось ждать  мест на поезд  во Владивостока. Поезда были переполнены переселенцами, и уехать было весьма трудно. По   документам в руках Марии, из Хабаровска уезжало 24 человека: 16 взрослых и 8 детей и подростков. В посадке на поезд Марии помогли  её бывшие сослуживцы по штабу Округа. Разместившись в четырёх купе,  эта «команда» тронулись в путь.
      Морской вокзал Владивостока походил на муравейник. Старики, дети, инвалиды, военнослужащие, приехавшие из разных концов Союза, все претендовали на первоочередное право получения билетов на рейс парохода. Списки очередности в портовой военной комендатуре были расписаны до октября. Все железнодорожные и портовые платформы были завалены вещами и телами переселенцев. Знакомые и незнакомые люди группировались в команды, чтобы выстаивать круглосуточные очереди в портовую пассажирскую и вещевую конторы для получения билетов на людей и кладь. При оформлении людей надо было предъявлять персонально, а кладь – взвешивать и нумеровать краской. Мария и знакомый офицер, перевозивший семью из Сибири, объединились. Их преимущество состояло в том, что они служили в штабе Армии, расположенной в Южно-Сахалинске,  и их предписания не позволяли продления командировки. 
     Этот переезд по существу был каплей в потоке переселенцев со всего Союза на возвращённый Сахалин. Парохода ждали больше двух недель. Проживали в вагонах прямо на грузовых платформах вокзала-порта. Мария каждый день ходила в службу перевозок, утрясая вопросы сроков отправки и количества скарба на душу, который можно было взять с собой. Жора, тоже имел право на провоз багажа,  и был рад, что  это повышало  возможности нашей группы для провоза багажа.
      Для   Бориса это были замечательные дни познания большого города на берегу моря, и Жора показывал ему, что уже знал.   Бориса поражало большое количество различных, не знакомых ему, даров моря, из которых самым поразительным и, конечно, самым вкусными были крабы. Мы покупали их, выбирая из большой кучи, лежащей рядом с большим чаном, и тащили  в вагон, положив палку на плечи.
        Погрузка на пароход в день отплытия – была для Марии и Жоры намного тяжелее, чем на военный транспорт. По своему эмоциональному напряжению и накалу, это было столпотворение, равносильное событиям, изображённым на картине Карла Брюллова “Последний день Помпеи”. Мария установила  эту связь, когда увидела очередь на погрузку.  Сходство безумия и хаоса, по эмоциональному воздействию было почти полным.
      Большой бело-красный грузопассажирский пароход стоял вдоль причала, опустив на него с палубы вдоль борта две длинные “руки” сходней, сходящихся внизу почти в одной точке. Всё пространство в длину  от носа до кормы парохода, и в ширину, около шести метров, от борта корабля,   было отгорожено специальным забором, защищающим от несанкционированного проникновения на погрузочную площадку. Отъезжающий народ, ещё накануне вечером, выстроился в длинную очередь к центру этого загона со всем скарбом и всеми семьями. Они держались плотно и настороженно, чтобы не потеряться или что-либо не потерять. Протяжные гудки пароходов и паровозов смешивались с шумом прибоя. Крики мужчин, женщин, плач детей разного возраста, смешался с мычаньем коров, блеянием коз, лаем собак, шипением кошек. Отдалённый визг  и звон  трамваев, с  отрывистыми гудками и тарахтением автомашин, проезжавших мимо морского порта. И вся эта какофония звуков объединялась муравейником людей в очереди, бесцельно снующих около извивающейся бесформенной «колбасы» яркой цветной палитры тюков, сумок, ящиков, коробок и картонок разноразмерной и разномастной поклажи.
      Вся эта какофония доводила людей до исступления. Они метались около своих кучек скарба, постоянно проверяя наличие его, и детей. Слухи о постоянно меняющихся условиях погрузки, передавались из уст в уста, с искажениями и возмущениями. Дети и старики сидели на тюках, время от времени, громко взывая к своим родственникам с просьбами о еде и туалете. Туалет был на вокзале, и добраться до него было равносильно выбыванию из очереди. Поэтому все надобности справлялись тут же, во всякую посуду, без стеснения и упрёков со стороны. Запах еды, пота и человеческих испражнений стойко висел над очередью, пропитывая им волосы и одежду. Все знали не только количество членов семьи впередистоящих, но и количество тюков их скарба, дабы никто не смог нарушить установленные нормы в ущерб другим.
 К ночи шум и гам уменьшились, но спали немногие. Люди курили, пили кипяток из чайников и бутылок и вели неспешные разговоры о том, что тих гонит на край света, и что их ждёт завтра,  в будущем. Вопросу повисали без ответов.  Никто не знал.  Бежали от худшего в неизвестность!..       
       Погрузка началась с рассветом. У широкой калитки вначале проверялись все документы и количество багажа поштучно, без взвешивания. Затем вся семья перетаскивала свой скарб в, плетёную из каната корзину, большую авоську корабельного крана. Один из семьи оставался у корзины, а остальные поднимались по трапу на борт. Там они спускались на соответствующую трюмную палубу в ожидании подачи своего багажа. В одну корзину загружались по две, три семьи, в зависимости от объёма скарба и с учётом выгрузки на одну трюмную палубу. Семьи с животными грузились в последнюю очередь. Когда подошла  очередь Марии, у неё было уже всё распределено: кто, с кем и когда. Среди нас была семья из Хабаровска, в которой один мальчик, лет пятнадцати, не имел разрешения для въезда на Сахалин по каким-то техническим причинам. Мария долго, но безуспешно, добивалась разрешения для него в пароходстве. Предлагалось ждать разрешения и плыть следующим рейсом. Но Мария нашла другой выход.
         Ночью, перед погрузкой, Колю, так звали этого мальчика, упаковали в тюк из матрацев и одеял, зашили мешковиной и обвязали багажными ремнями. Выглядело, как постельный тюк. Детям, было строго настрого  приказано  молчать об этом. При прохождении регистрации на каждый багаж привязывалась бирка, которую проверяли при загрузке. В команде Марии не было ни одного мужчины, хотя Жора, Борис и Коля считали себя таковыми и выполняли всю  возможную мужскую работу. Кто-то,  грузившийся до нас, использовал инвалидную коляску на подшипниках. Она передавалась от семьи к семье, облегчая и ускоряя перетаскивание поклажи от входа на погрузку до сетки. С помощью коляски ребята перевезли все вещи в одну корзину. Сверху надо было положить тюк с Колей, но так, чтобы он не выпал при подъеме и спуске в трюм. Крановщик работал на скорости. Попытались поставить тюк с Колей вертикально и обложить его другими вещами. При этом такелажник, руководивший укладкой груза в корзину, требовал, чтобы лёгкие грузы, типа постельных тюков, укладывались наверху.
      Когда всё было уложено, как нужно, Мария отправила всех на корабль, а сама осталась на причале. Жора не ушёл, несмотря на её угрозы.
. – Я  останусь и пойду только с тобой! – Взволнованно, по-мужски заявил он. 
    Мария бессильно махнула рукой.  Жора не мог оставить мать в эту минуту, чувствуя  её волнение за парня в тюке, жизнь которого зависела от воли случая. К сластью, всё прошло благополучно. Уже на верху, Мария успокоившись, сказала:
. – Если бы тюк, не дай Бог, упал, я готова была броситься  за падающим тюком в море между бортом парохода и бетонным причалом. Тюк никто бы не стал доставать, а меня бы стали! –  Радовалась она.
. – Случись так, я бы прыгнул за тобою тоже. Я для этого остался! – Насупившись, объяснил своё непослушание  Жора.
  - Я поняла, и благодарна тебе. Я успокоилась, ведь ты мой ангел-хранитель! – И принялась долго целовать Жору.
       Аня Трофимова прошла по документам Александры Шубиной с Борисом. А девочку Тому, маленькую как дюймовочка, дочь Анны, удалось скрытно провести между напирающими пассажирами, из нашей группы, которые отвлекли портовых работников, проверяющих на трапе посадочные документы, различными криками. 
          В нашей команде вместе с Марией было 8 человек. Нам досталась двухместная палубная каюта, узкая как купе вагона. Над двумя узкими рундуками вдоль стен, раскладывались багажные сетки, которые можно было использовать как спальные. Все пять женщин: мама, Катя и Зина, тётя Аня и пятилетняя Томочка, поселились в каюте. Тула же разместили все ценные сумки и продукты. 
        В багажном трюме, весь скарб переселенцев был сложен в большие кучи и закреплён ремнями в трюмные  сетки, словно   в авоськи.  Большая часть людей, которым не досталось кают, устраивались в багажном трюме, кто как мог, приспосабливая под спальные и сидячие места свои мягкие клади. Коля, доставленный в большом мягком тюке прямо в трюм, так там и остался, как велела мама. Жора и Борис  вместе с мамой, тоже спустились в трюм, и  остались охранять скарб, который оказался рядом с узким проходом между горами багажа. Четырнадцатилетний Коля, который после чудесного и незаконного  появления на корабле, для любопытных пассажиров был объявлен братом Марии. Он был этому очень рад и, до окончания посадки, не отходил от багажа ни на шаг. Всю ответственность за охрану багажа Мария возложила на Колю.  Жоре же  досталась должность “старпома” Коли, как бывалого солдата и “морского волка”, совершающего второй морской поход по Японскому морю от Владивостока до Сахалина. Напряжённость долгой и трудной посадки, выплёскивалась из ребят недетскими эмоциями в общении с соседями. Кто, кого. 
      Первым делом, ребята оборудовали себе полулежащие места. Затем обследовали багажный трюм на предмет туалетов. Их найти оказалось не трудно, ориентируясь по специфическому запаху. Набегавшись и натолкавшись в переполненном людьми трюме, им захотелось  пить и есть. Для решения этой задачи, Жора отправился в каюту к женщинам. Из багажного трюма на верхнюю палубу вела четырёхмаршевая лестница, расположенная в средней части корабля.
. – Э, да у вас тут очень тесно и жарко! В трюме лучше. Хотим есть!
     Жору нагрузили бутербродами и чаем в старом чайнике, наказав экономить воду и ни в коем случае не выливать остатки в туалет. Корабельное радио тоже предупреждало об экономии воды в перечислении многих других правил поведения пассажиров на пароходе во  время рейса.
        К вечеру погрузка закончилась. Суета и шум погрузки постепенно стали стихать. В трюме включили слабый свет. Народ устал и валился с ног, где придётся, часто перегораживая узкие проходы. Воздух в трюме, несмотря на шели в закрытом верхнем погрузочном люке, становился тяжёлым, насыщаясь запахами туалета, пота и различной еды, исходящих  от сотен людей, спрессованных в трюме, словно сельди в бочке. Снаружи  появился звук нового динамика. С капитанского мостика отдавались команды, окончания погрузки и подготовки к отчаливанию. Борис и Коля наперебой  приставали к Жоре с вопросами:
 –   Когда же мы поедим?
      Жора, как бывалый моряк,  с досадой поправлял их:  –  Не  поедим, а пойдём!
 – А почему пойдём? –  Недоумевали они. На что Жора многозначительно отмахивался.
 –  А скажи когда? – Допытывались они. Двигатели уже работали на малых оборотах, сотрясая весь корпус корабля гулкой дрожью.
 – Когда пройдёт команда: Поднять якоря! Отдать швартовые! Тогла его и отбуксируют из порта на рейд. Оттуда и пойдём в самостоятельное плавание.
     С капитанского мостика прозвучали последние  команды, усиленные рупором.
  –  Убрать трапы!  – Народ в трюмах умолк, прислушиваясь к происходящему на палубе. Было слышно, как отработали лебёдки, поднимающие концы сходней от земли, как они ударились о борт, как раздался  чей-то голос “Крепи!” и послышалась рабочая суета.
 – Поднять якоря! – Заработали якорные лебёдки, сотрясая тело корабля мелкой дрожью.
 – Отдать швартовые! – И через минуту голос исполнителей. – Принять концы.
 – На буксире. Малый  вперёд! – Протяжно прозвучала очередная команда с мостика. Буксир в ответ свистнул своим гудком, и корабль, качнувшись вправо, стал плавно и медленно отчаливать от пирса. На секунду отработали винты корабля, являя  свою мощь дрожанием всего от палубы до губ. Вскоре корабль вышел из бухты Золотой Рог, встал на нужный курс, двигатели заработали ровнее, дрожь стала мелкой и почти не ощутимой. Только гул   в ушах. Жора второй раз плыл, нет –  шёл, по этому маршруту и был тем трюмным начальником, одним  из многих, кому доверили следить за порядком на нашем трюмном пассажирском месте.
      Через двое суток, в полдень корабль прибыл  в Корсаков. Как только закончились причальные работы, по радио сообщили порядок выгрузки, напомнили об опасностях и велели приготовиться к выходу на берег пассажиров, не участвующих в выгрузке вещей. Разгрузка происходила в обратном порядке: те, кто загрузился последним, тот выгружался первым с помощью тех же грузовых сеток-авосек.
         Каюта женщин была в центре корабля, и Мария пошла на палубу прямо к трапу. Жора неотрывно следовал за нею по всем корабельным лабиринтам и трапам. Народ уже толпился  у трапа и у лееров вдоль всего борта, рассматривая и перекликаясь с встречающими. Она подошла к бортовым ограждениям, леерам, и стала рассматривать встречающих на берегу. Их встречал отец, приехавший на  студебекере.  С ним был  Вася Колесников. С палубы Мария окликнула мужчин и они, предъявив свои удостоверения  пограничникам,  поднялись на палубу. Мария и Жора обменялись с ними поцелуями.
. – Ну как добрались?
. – Всё в порядке!
. –  И с документами? – Спросил Василий. Он ожидал Анну Трофимову, о приезде которой ему заранее написала Мария.
. – Как видишь, нас пропустили.
. – Где она? – Пытался угадать он Анну, глядя на вышедших  из кают на палубу людей.
. – Увидишься! Готовится к высадке. – Мария огляделась вокруг, и не найдя Анну,  сразу же без лишних разговоров, взяла командование разгрузкой в свои руки.
 –  Хорошо, что вас двое. Один из вас пойдёт на погрузку в трюм, а другой останется на пирсе принимать и разгружать вещи. У меня трое мужчинок: Жора, Боря и Коля. Двое из них, Жора, и  Боря, пойдут отправлять груз  в трюм, с  Васей. Все остальные – на берег, принимать и укладывать груз в машину. В трюме главное сетку  правильно загрузить, когда подойдёт очередь. Жора, ты знаешь, что класть вниз, что вверх, помнишь, как мы укладывали вещи при погрузке во Владивостоке. Будешь командовать дядей Васей.  –    
      Все спустились в трюм.    
     Оставив ребят и   Василия   в трюме готовиться к выгрузке,  Мария   с Алексеем, взяв главные и посильные вещи, отправились наверх, на выход.
. – Мария! Я останусь, помогу мужчинкам. –  Аня Трофимова, встретила их на палубе,  не дождавшись знакомства с Василием Колесниковым, она сама решала, как ей поступать. Получив похоронку на мужа в 1942 году, Анна работала медсестрой вначале в Хабаровском госпитале, а затем, после войны, в санатории Шмаковка, вместе с Шурой, Бориной мамой.
. – Хорошо. Тогда пусть ребята отнесут в машину ручную кладь и вернутся обратно.
     Анна спустилась в трюм, передала слово в слово поручение Марии,  и протянула руку Василию:
. – Анна Николаевна, – смущённо представилась она.
. – Василий  Колесников – оторвавшись от перекладывания тюков, и очищая, похлопывая ладошки рук, ответил, улыбаясь, Василий. – С приездом! Добро пожаловать!   
      Ребята с удовольствием  принялись выполнять эту команду. Свободных сеток не было. Процесс выгрузки был очень длителен и интересен. Он  придавал   азарт игры и, в то же время, чувство ответственности. «Как бы что не потерять!» Ребята  взвалили и навешали на себя рюкзаки, небольшие тюки постельных принадлежностей, увязанные багажными ремнями, какие-то гремящие пустой посудой сумки, всё, чем  пользовались в этом походе и всё, что нужно будет на новом месте жизни. И, сгибаясь под тяжестью ноши, двинулись на выход. Василий поправил на них ношу, и продолжил готовить груз для сетки. Сойдя по трапу на берег, они почувствовали жёсткость земли, которая, словно ударяла их  ступни  при каждом шаге 
. –  Ой, как качает! –  Услышали они голос бабы Кати, едва они подошли к машине.  Поддерживаемая Зиной, она  сошла с трапа на берег, и   смешно, шаркая ногами по бетону,  расставив в стороны руки, не отпуская Зининой руки, направилась к стенке портовых складов, где стояла машина. 
       Побросав свою ношу в кузов Студебеккера, ребята  двинулись назад в трюм.   
. – Погодите. – Затормозила их Мария. – Идите с отцом и выносите всё лёгкое. Грузовые сетки видно не дождаться. Вон народ с трудом выгружает из них свои тяжести.
    В трюме были действительно большие тяжести. Марии, благодаря многочисленности нашей семьи, удалось упаковать необходимую по её мнению мебель: металлические кровати  с пасерными сетками, сундук с бельём, комод, лодочный мотор с катера отца, который сняли и упаковали в ящик в Хабаровске сослуживцы отца. Его везли как служебное имущество. Ну и многое другое: от цинковых ванн набитых посудой и укутанных матрасами, до зеркального трюмо.
        Некоторые семьи везли даже коров, которые размещались в кормовом трюме и разгружали в таких же сетках. Не  у всех семей переселенцев оказались встречающие. В пути они уже перезнакомились и договорились о взаимной помощи при разгрузке. Дети сидели около кучек скарба, относимого к стенке складов, а взрослые таскали тяжёлые вещи из сеток, доставляющих груз из трюмов. Как только груз с сетки был снят на  пирс, сетка с жужжанием, болтаясь как большая капля, взмывала вверх, зависала над трюмом, и, сопровождаемая квакающими сигналами, опускалась в трюм. Взрослые из очередной семьи, к тому времени должны были успеть через трап подняться на борт и встретить сетку. Вокруг стоял шум и гам, плач детей и  переговоры криком уже сошедших с корабля, с теми, кто стоял на палубе, о том, чтобы что-то не забыли, что-то поискали, что-то нашли.  И при всей этой суматохе, люди радостно обнимались, целовались,  встречались и уже прощались, непременно наказывая друг другу: -  Напиши,  как устроишься!»
    Все мужчины и мужчинки, как называла ребят Мария, стали таскать ручную кладь, которая проходила в проходы и двери. Такой клади было много: женщины при упаковке своего скарба ещё дома, исходили из того, что всё придётся таскать самим. Так для многих и вышло. Ребята сделали два «рейса» с посильной поклажей, оставили тётю Аню и дядю Васю в трюме ожидать очередь на сетку, а сами забрались в кузов машины, готовые к отъезду в любую минуту. Терпение ожидания конца разгрузки было на пределе.
. – Батюшки! И коров везут! – удивилась баба Катя, увидев, как испуганная корова, перехваченная под животом сеткой, вращая головой и хвостом, громко ревела, зависнув над пирсом, и извергала с испугу свои лепёшки на головы принимающих  её внизу.      
. – Баба Катя, коров на Сахалине мало, или почти нет. Всех съели! – Со знанием дела сообщил Жора.
. – Что,  и молока нет? – удивилась баба Катя.
. – И молока, и картошки, и мяса. Одна только рыба! – Продолжал  Жора удивлять бабушку.
. – Ох! Как же я буду жить? Я ведь без чая с молоком и сытой не бываю. Нет, не хочу рыбы. Везите меня обратно. – Серьёзно, без тени улыбки шутила баба Катя. Она уже приняла из шкалика обезболивающих капель от подагры, и веселила всех. – И картошки нет. Как  же без неё борщ варить? Нет, точно край света. Везите меня обратно!
. – Успокойся, бабуля. Зато есть сухое молоко и сушеная картошка. Долго хранится и не портится.
. –  Это не для меня. Я сама уже как сушеная картошка. – Она вытянула перед собой костлявые, деформированные подагрой  суставы рук, и повертела ими. – Вишь, какие картошки бугристые. Хорошо, что я втихаря, целый комод загрузила картошкой. Мать не знает, а то бы вывалила. Железки везёт, а картошку нельзя. Вес большой. Посмотрим, что она скажет, когда я Лёню то обрадую. На первое время  хватит. А зимой  к  вашей сушонке  привыкну. Знаю я её. Не вкусная.
     Ребята слушали её, неперебивая. Она разговаривала сама с собой, отвлекаясь от  своей боли в суставах  разговорами.   
     Корабль шевелился словно муравейник. Люди сновали взад и вперёд, с носимыми вещами и документами, зажатыми в кулаке. Людской поток выплёскивался на солнечный берег незнакомой  земли.   «Как-то она встретит? Какой будет жизнь на острове? Как акклиматизироваться? Будет ли работа?» – На все эти вопросы, живо обсуждаемые   за  недолгий путь под гул двигателей  в трюме корабля, теперь, все получили и   полный   и однозначный ответ, озвученный радостным возгласом: -  «А земля-то, нашенская»!  Глядя на восторженные лица людей, Марии  казалось, что  все прибывшие  ощущают одно чувство, чувство нового, чувство великого, чувство исторического расширения сознания, через расширение территории, которую они приехали  заселить,  подобно Колумбам, открывающим новый континент.