Запах кошки

Вчера мы ходили наверх. Там высокие пыльные стеллажи и старые книги. Там сухо и странно, и теплый сквозняк ужаса щекочет под коленками и у горла. Окна тоже заставлены книгами, а поверху заклеены ломким желтоватым от времени матерчатым скотчем. Он покрыт пылью и трещинами; уголки отклеились и предупреждающе шуршат прохладными вечерами. Книги не даются мне в руки, они стоят плечом к плечу, будто солдаты: шашки наголо!
Отец говорил в детстве «не трогай». Он не уточнил, что я не смогу, даже если очень сильно захочется. Жаль; мне кажется, в одной из них спрятана разгадка тем странностям, что происходят со мной каждую лунную ночь. Я хочу знать об этом; я хочу жить.

Пальцы задумчиво скользят по корешкам книг. Жду, когда упруго толкнется в ладонь едва осязаемое тепло. Значит, именно эту книгу мне стоит прочитать сегодня. Будет ли она старой знакомой, пришедшей сюда в далеком детстве моем, окажется ли ровесницей сотворения миров или будет удивлять свежестью новых слов - как знать. На каком языке, какие истории поведают мне сегодня; куда я должен буду пойти завтра, повинуясь настойчивому зову книги? Куда я пойду, кем я стану?
Здравствуй, здравствуй. С тобой мы славно бродили вместе несколько веков назад. Тяжелые дубовые качели старый садовник закрепил неумело и девочка, сверзившись с высоты, лежала в кровати, лишенная возможности пошевелиться. Я нужен был ей, как друг, как птица в окне, как солнечный луч; я был ее глазами, я приносил ей новые сны, я сквозняком из-за угла перелистывал для нее книжные страницы, а потом она встала и больше не умела разговаривать с ветром.

Во мне вечерами просыпается кошка; этот отточенный зверек с плавными движениями, с тонкими линиями у рта. Я чувствую запах крови, я готовлюсь к охоте, к жажде; но ведь днем у меня совсем другой запах. Я человек-спокойствие, человек-нежность, человек-повесть; я не выхожу на улицу и только и делаю, что тку да вышиваю; я хочу в миллионы дорог, но мне нельзя, ведь каждый вечер во мне просыпается зверь. Где эта неведомая грань от спокойствия до броска? Книги знают ответ, но они подчиняются лишь отцу да тем невидимым, что бродят меж стеллажей. Отец со дня моего рождения молчалив и не всегда спускается даже к обеду, а невидимые боятся меня, ведь когда кошка – я чувствую в них врагов.

Может быть, мне сегодня с тобой? Твои страницы мне совсем незнакомы; что за интересная такая судьба? Мальчишка-каменщик, что кладет забор на Улице Акаций – он должен встретить свою мать или все-таки нет? Удастся ли ему сбежать из узенького Рима, ограниченного на карте волчьими красными флажками, или соседская девчонка околдует и оставит возле себя, давая жизнь еще одному поколению рабов-итальянцев? Нужно помочь ему решить и решиться, но рано, слишком рано. Сегодня мальчишка еще только пробует губами смуглую материнскую грудь, сегодня есть огонь в очаге, сегодня он счастлив.

Иголочками задрожала шерсть на ушах, о эта кошачья жуть, о это чутьё кошки. Мой дом оживает, выплескивая отовсюду смято-серые комки теней, они говорят со мной. Вон та, что стережет отца; на ней лохматый халат и пучки свеч в подмышках. Она приносит ему пергамент с написанными словами и порой меняет тот, чистый, что он тщетно силится заполнить.
Вон та, что прячется за моим креслом, у нее остренькие уши и зеленющие глаза, она боится ветра и очень любит запах йода. Надо бы познакомиться поближе но, всякий раз замечая мой запах, она уносится туда, вверх, в книжные шкафы, и отсиживается долгие часы.
Вон та, что бережет наши часы и развлекает кукушку ночами, чтобы не скучала. Она какая-то странная, вроде бы девушка, но в цветастых брюках и толстой кофте с капюшоном, она курит похожее на отцовскую трубку и шепчет дымом кукушке в уши. В такие дни кукушка заливисто хохочет и пропускает свой выход; отец всякий раз трясет часы и грозится их выкинуть, а я молчу, я-то вижу в левом нижнем углу девушку в обнимку с кукушкой, что еле-еле сдерживают смех. Здравствуйте, тени. Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать.

Корешки книг скользят под пальцами, как ребристые теплые грани крыши. Вот кровавый переворот и семейство Бурбонов затачивает лезвия мечей; вот крохотная колибри в далеких джунглях спасается от первого человека с первым ружьем, а вот и последние дни Земли, они же первые. Чую запах кошки, смешно и странно. Так пахло в квартире моей бабушки – не моей, конечно; одного из тех, к кому приходил я, помогая. У нее в квартире пахло кошкой и желтой бумагой, сердечными лекарствами и засушенными цветами, немного кофе и мёдом, и вдруг повеяло – кошка. Ненастоящая будто, то есть – то нет, а то взмахнет хвостом и вот уже чудится мне девушка с роскошной волной черно-синих волос. Вот оно что, живущая среди книг, да мы коллеги с тобой. Ты с самого детства ждешь волшебных дорог и судеб, а вместо этого каждую ночь превращаешься в кошку и охотишься на хвосты теней. Подожди, скоро я приду и научу тебя, как это – находить нужную книгу с нужной судьбой, чувствовать, как зреет она и растет и приходить в тот самый момент – лечить и убивать, дарить и разговаривать, петь и пить; ты только дождись меня – я скоро.

Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать; отец говорил – пуще прочего береги книги, смотри, кто пытается в них проникнуть, ищи долговязую фигуру в шарфе из вечности с пером в руке; ищи того, кто переписывает судьбы. Сколько ночей кряду я высматриваю по уголкам его следы и запах, но каждый раз мимо; быть может, сегодня. Отец говорил – добыча. Переписывает судьбы. Интересно, мог бы он переписать и мою.