Это славное место Камчатка

                «… есть над Камчаткою рекою высокой яр, …
                на которой камчадалы стреляют из луков, угадывая
                время жизни своей таким образом, что тот по их мнению
                долго проживёт, кто на яр встрелит, а чья стрела не
                долетит до верху, тому умереть скоро».
                С. П. Крашенинников
                «Описание земли Камчатки»

                «Я не вижу здесь их, я не вижу здесь нас,
                я искал здесь вино, а нашёл третий глаз,
                мои руки из дуба, голова из свинца –
                ну и пусть!»
                Виктор Цой
                «Камчатка»


          Ещё в Москве она накатывает лавиной, вулканическим потоком-лахаром: в Долину гейзеров мы с сыном попадаем только в день прилёта. Уж коли везёт, то не обессудь – до нас погода не шептала недели три, потом может быть не лучше. Далёкий туроператор непреклонен: встретим прямо у самолёта, тут же пересадим на вертолёт, готовь деньги и не хнычь, что не выспался. На раздумье полдня, но мне и их много. Приготовил и не хнычу.
          Ночи по пути на Камчатку нет даже короткой – летим северами, в полярном июньском дне. Нет и сна. Над Магаданом мерещится Ванинский порт и укачанные зека. Ничего, через час своя будет «пятьсот километров тайга». К тому же «меня не будет бить конвой, я добровольно, я добровольно». Сыну бы выспаться хоть чуток.

          Оператор не врёт. Погода на изломе, при заходе на посадку Петропавловск и бухта в идеальном солнце, а вот вершина Авачинской сопки зловеще дымит над тучей. Потому и в аэропорту встречает не энциклопедический вид на вулканы, а только невысокие холмы, как в Болгарии у Бургаса.
          Не обманывают и встречающие. Жена, не соблазнённая дорогой Долиной, сразу в город на обещанную квартиру, а нас везут на вертодром в посёлок Коряки.
          Камчатка встречает медведями, но поначалу это только памятник у дороги. «Здесь начинается Россия». Той России, что «Единая», впору заставить всех членов своих побывать здесь да отчитаться фотографиями. Только за свой счёт, а не «партийно-хозяйственный». У большого медведя в пасти недавно была бронзовая рыба – говорят наши провожатые. Но извечное русское «воруют» тоже начинается здесь…
          У вертодрома медведей нет. «По весне только гуляют, даже двигатели приходится запускать. Настырные». Старому бухгалтеру тут же мерещится статья расходов авиатоплива «в разгон медвежьих банд». Интересно, местная налоговая примет?
          Уже не весна, летящие в Долину собираются медленно, час проходит в сонном фотографировании сопок, леса и техники среди них. Даже долгожданная посадка в МИ-8 и протяжный, с завываниями, обрыв тишины «не включают», пока не ныряем в синеву.


          «Полный Рерих!» – как-то делился впечатлениями о камчатских гастролях Константин Кинчев. Готов поддержать, но я-то только прихожу в себя, на вертолёте лечу впервые (зная при этом, что падают они куда чаще самолётов) да постоянно тру потеющий иллюминатор. Однако быстро уносятся культурные квадраты обитаемой земли – и подступает Шамбала.
          Земля медленно, нехотя, начинает искажаться, плыть нерезкими серыми и коричневыми пятнами. Чуть оживёт зелёнкой – и вдруг провалится в черноту лавовых полей, прореженную белизной нерастаявших снежников. Чуть отступит волнистой лунной впадиной-кальдерой – и вдруг подпрыгнет каменистым перевалом под самое шасси! Остатки сонного абсента «Москва – Петропавловск», «третьего глаза художника», делают всё это ещё более нереальным. Аттракцион начался! Мой дальнобойный «Кэннон» бьёт то одиночными фото, то короткими очередями видео.
          Два десятка экскурсантов жмутся к иллюминаторам. Гиды не пытаются перекричать вертолётный рёв, только раскрывают альбом с названием очередного попутного вулкана на двух языках (среди нас две молодых англоязычных пары).
          Карымская сопка. Идеальный конус мёртвого сыпучего шлака, дым из косого кратера как из печной трубы. Говорят, извергается уже несколько лет – но ни лавы, ни пепла не видно, вершина не светится каменным факелом. Иначе и не подлетели бы к самой дьявольской пасти. Сатана на перекуре, но внутрь кратера не заглянуть, преисподняя туманна.
          Тут же рядом небольшое Карымское озеро. Всё живое в нём уничтожено подводным вулканическим взрывом в 1996-м. Может, потому выглядит зловещей дырой даже на солнце.
          Малый Семячик. Он спокоен, не дымит, только сверкает своим зеленоватым кислотным озером в кратере. Кислота всё ещё подо льдом.
          Тауншиц. Заснеженный кратер пугающе огромен даже сбоку, даже на изрядном удалении. Тут уж не пасть дьявольская, а, извините, задница. Ни разу с первых землепроходцев не дышала она земными внутренностями – а, ну, как дыхнёт?
          Наконец, под нами парят гейзеры, ни с каким туманом не спутать. Прибыли! Долгий заход на посадку в Долине не приветствуется, живность нервничает – но наш пилот, говорят, обучает стажёра. М-да…

          Ай, ладно – садимся-то на площадку точно! Если это стажёр, то зачёт он на сегодня сдал. Мы уже счастливые люди! Встречающие инспекторы заповедника в этом искренне убеждены и спешат поделиться.
          Иллюминатора нет, но пейзаж реальнее не становится. Где-то так же размыт, а где-то непривычно резок. Купол вулкана Кихпиныч, господствующего над Долиной, контрастен на фоне неба как в компьютере! Снимаю очки – эффект тот же. Впрочем, приходится быстро надеть – без привычных «хамелионов», кажется, и ослепнуть недолго. А, вот, гора Зубчатка, опять теряется на том же небесном фоне. Словно кружок юных фотографов доцифровой поры разбирает «типичные ошибки начинающих с экспозицией»…
          Но, вот и первый толчок, лёгкое пробуждение. Всего метрах в трёхстах, в балке, на нерастаявшем снегу, возлежит местная медведица по кличке Сильвия с двумя детёнышами. Похоже, ни двуногие, не ревущий кусок железа ей давно не интересны. Надо бы «стоять-бояться» неместному, наслушавшись кровавых историй, пусть даже «заповедные» все с ружьями – но странным образом всё наоборот, приходит спокойствие, а сонная щекотка очень кстати отступает. Без паники, но смотри в оба. До камчатской столицы, где жена уже сняла квартиру и отсыпается, больше двухсот километров. Ближе жилья нет. Больниц с моргами – тем более.
          Клички тут у всех косолапых обитателей, самого крупного заповедные назвали Олигархом. Утончённая издёвка над «не яростными и покорными» спонсорами. Но кому ж летать сюда, как не им, умудрившимся «поверить алгеброй гармонию» хотя бы на этот короткий миг?
          К гейзерам идём мимо могилы Татьяны Устиновой. Нет, знаменитая детективщица жива, слава Богу – здесь захоронено сердце её полной тёзки, первооткрывательницы Долины. Невероятно: совершить географическое открытие не двести-триста лет назад, а всего-то семьдесят! В зловещем 1941-м. До этого все местные и неместные блуждали вокруг, но никак не могли наткнуться. Значит? Значит, и сейчас есть на Камчатке белые пятна, открывай-не хочу? Открыли ведь в 1975-м (!) ещё и зловещую соседку – местную Долину смерти, где газовые выбросы Кихпиныча убивают всё живое…
          Вот и повезло простой советской девушке, по заданию партии разведывавшей богатства камчатских недр (не по заданию – это только сейчас стало можно). Долго прожившей, умершей совсем недавно в Канаде (…), но завешавшей своё сердце любимой Долине.

          А гейзер Большой уже поджидает нас. Неспешный спуск по деревянной лестнице к озеру, возникшему в 2007-м благодаря оползню (чуть не убившему все гейзеры!), десять минут дремотного любования округой с деревянной же площадки – и струйка пара из кратера-грифона превращается в фонтан! Всплеск, ещё всплеск, этажей уж и не знаю на сколько! Всё заволакивает паром, даже солнце за ним скрывается, озеро тускнеет. Не обожжёт? Площадка-то в десяти метрах всего. 
          Впрочем, кто сейчас думает об этом? У всех Кэнноны да Никоны работают без устали. Природный аттракцион чёток как его коллега в Штатах, в Йеллоустоуне, по имени Старый Служака. Десять минут непрерывных всплесков – и успокоение, и можно вглядеться в хищную пасть грифона. Но и тут, как у Карымской сопки, чёрная дыра, за которой тайна.
          Большой здесь особняком, почти все другие гейзеры парят на Витраже – крутом высоком берегу горной речки, образующей озеро. Вот оживает Щель почти у помоста – и тут же весело журчит кипяточком под ногами сухой до того ручей. Вот Крепость на другом берегу, и впрямь, словно отгоняет недругов от стен невидимого града Китежа – бьёт не вертикально, а «навесным огнём». Вон Малахитовый Грот пыхтит как паровоз – только не малахитовый он уже после оползня. Много и других, все полсотни не упомнить. Не все взрываются фонтанами даже изредка, не чета эти редкие фонтаны Большому, но Витраж грандиозен!
          Потом «по долинам и по взгорьям», по деревянному помосту (шаг вправо-влево не расстрел, но ошпариться можно) мимо серных отложений всех цветов радуги, мимо булькающих грязевых котлов, мимо трёхвековой камчатской берёзы – назад, к птичке нашей. В гору подниматься уже нелегко, опять предательски щиплет – но напоследок вновь мишки! Тоже трое, но уже взрослых, мирно купаются на другой стороне озера, издали «группа в полосатых купальниках», да и только! Сын перед взлётом: как же так, у вертолёта и не сфоткались! Спокойно, уже фоткаемся. Всё, можно лететь.

          Что делать на Камчатке после Долины гейзеров? И существует ли вообще другая Камчатка? Для «счастливых людей» вопрос совсем не смешной.
          Нет, на обратном пути не заснул. И ревёт МИ-8 безбожно, и бонус ещё полагался – горячий Налычевский источник. Купаться не было ни сил, ни плавок – только любоваться царящей над этой долиной Жупановской сопкой. К бонусу сухой паёк с чавычей, чаем из термоса – и всё. В Петропавловск, на квартиру.
          А там надо ещё очнуться на следующий день, оценить город и решить: куда дальше-то? Двенадцать дней впереди…


          А дальше, для начала – цивилизация-я-я!
          Рядом с приютом нашим шумит самый крутой, самый навороченный в Петропавловске торговый центр «Парус». После гейзеров попадаем на эскалатор, в сверкание злата-серебра и запах булочек «Синнабон». Полна коробочка и камчатских сувениров, и некамчатского общепита.
          Чуть дальше – новый рынок. Блестит металлом, искрит рыбными витринами. «Нерочка», «чавычка» – мелькают затейливые ценники. «Продавала нерочку с чавычкой на базаре девочка с косичкой». Чавычка стоит того, уже распробовали, но тут больше по крабам – они и впрямь куда дешевле Москвы. Для вывоза на материк тут же и термопакеты по полторы сотни, на день перелёта их, якобы, хватит. Но погоди ты с этими пакетами – сперва до дома донеси сочную розовую клешню, разморозь слегка да оцени под местное пиво! Не повредит и прошлогодняя красная икра по восемьсот за кило – на свежем её «урожае» не сэкономить.
          А в другую сторону – и кинотеатр тебе, и обиходные маркеты, и даже «родной» банкомат (жаль, карта уже пуста). Вот тебе и Камчатка! Не будь Долины, поневоле задумался бы: из Москвы-то уехал?
          Однако устаивается слегка туристический быт - и проверить несложно.


          Обывательские «материковые» страсти и страхи по Камчатке бывают смертельными и не очень. Смертельных три: медведи, вулканы и землетрясения. Иных главных, пожалуй, тоже три: глушь, комары и цены. В общем, только «лохи педальные» едут сюда «не по зову партии» и не за её счёт.
          Что ж, покрутим лохотрон.

          Медведи.
          Они, как известно, разгуливают по улицам российских городов, питаясь развесистой клюквой и иностранными агентами. За Петропавловск-Камчатский злопыхатели могут порадоваться: на его окраинах, вопреки всем эскалаторам, и впрямь попадались. Что уж говорить о камчатской глуши?
          Встреча с лесным монстром каждый год стоит кому-то жизни. Монстру тоже – людоедов полагается отстреливать. Но была бы «высшая мера социальной защиты» массовой, давно попал бы местный косолапый в «красную книгу». А пока судьба амурского тигра ему явно не грозит. Значит, мера применяется очень в меру, и чудище не опаснее «конкретного» джипа.
          У просторечивого Валентина Пикуля в романе «Богатство» камчатские медведи вообще «самые положительные герои». Мол, собирают ягоды местные бабы, а рядом мишки ничуть им не мешают, лакомятся себе с того же куста. Всё по братски-сестрински. Иные люди в «Богатстве» посуровее.

          Вулканы.
          Любопытно, каково было бы москвичам, если б один из них располагался в Мытищах? А ведь «наложи» на центр Москвы центр Петропавловска – и Авачинская сопка там и окажется, сразу за МКАДом! Видна будет очень хорошо при своих 2 750 метрах высоты, что там телебашня. Ну, а пыхнет пеплом, скрывая солнце, – паника обеспечена.
          Но и заканчивается Петропавловск, образно говоря, не в Медведково – в опасную сторону и Садового кольца не перешагнёт. Везувий к Неаполю ещё ближе (по-московски, вообще «в Люблино»), и известен куда печальнее – а, вот, стоит же Неаполь в десять раз дольше Петропавловска.
          Всё, конечно, бывает. Про короткое, но бурное извержение Авачи в феврале 1945-го ходят глухие совсекретные слухи: был ад, погибло несколько человек, готовились к эвакуации. Правда, по законам военного времени никто не роптал – «нытики и паникёры» погибли бы точно не от вулкана. Но такое не каждому поколению выпадет. Как и война.
          А потому ласково именуют Авачу «домашним вулканом» вместе с действующей Корякской и потухшей Козельской сопками. Вулканологи его «мониторят», народ любуется, туристы взбираются до самого кратера, закупоренного лавовой пробкой после нового извержения в 1991-м. Ежегодно в августе город празднует День вулкана и «пьёт коктейли пряные» на его склонах. «Пьёт и ждёт новостей», надеясь на добрые.

          Землетрясения.
          Они опаснее извержений, и боятся их больше. Десять прогнозных баллов не шутка, и прогноз рано или поздно сбудется. Япония с Камчаткой в одной сейсмозоне, самой опасной на Земле. И опять первые мысли не о деревенских избах, а о Петропавловске с его хрущёвками. От цунами защитят окрестные сопки и Авачинская губа с узким проходом в океан – а от самой подземной бури?
          Панельные четырёх- и пятиэтажки (высотки единичны) в последние годы активно укрепляют, пристраивая глухие железобетонные «ноги» и стягивая их тросами над крышей. Защищённые дома непривычны, причудливы, красуются плиткой – Европа, да и только! А современные торговые центры монолитны, защищены и так. Хватило б времени.
          На дом, в котором мы жили, его пока не хватило. «Ног» нет, иной антисейсмики нам, дилетантам, не видно. Четыре этажа, а не шестнадцать – и то ладно. Вспомнилось землетрясение 1977-го в родной Москве (да, докатилось тогда от Румынии). Всего-то четыре балла, но стёкла книжных полок дребезжали вовсю, а от земли шёл негромкий, но пугающий шум, явно не уличный. Что ж, переживём. Или «завалит – так вместе»…
          Однако на сей раз Бог миловал.

          Глушь.
          Камчатка – полуостров только географически. На перешейке, соединяющем её с материком у самой Чукотки, безлюдная лесотундра, сухопутных путей нет (как и на ближайшем материке, впрочем). Значит, остров. Даже природа на юге Камчатки явно островная, много эндемики, нигде больше не встречающейся.
          Про поездки сюда в прошлые века много написано – у Крашенинникова в «Описании земли Камчатки», у Борщаговского в «Русском флаге», да и у Пикуля. Ныне, конечно, многое изменила авиация да упразднение советской погранзоны. Но не всё. И, как бы ни сверкала камчатская столица новомодными заведениями, как бы ни утирала нос «дальнему Западу», не покидает мысль: чуть «перестройка в небесной канцелярии» – и не выбраться. Поездов нет, ни автобус, ни корабль не довезут даже до Владивостока, даже до Сахалина. Для местной зимы, без сибирских морозов, но с «тайфунной» пургой, это скорее правило, чем исключение. А лето на лето не приходится.
          Для остальной Камчатки и Петропавловск, что Москва. В Долину гейзеров только по воздуху – слава Богу. А вот в большинство райцентров… Автотрасса только одна, в Ключи и Усть-Камчатск с ветками в Большерецк и Эссо, большей частью грунтовая.
          Однако одни люди в глуши такой вырастают, другие с ней свыкаются, а третьи за ней и едут. Мало ли на Земле островов? Америка для Европы и Европа для Америки чем не «остров», что постоянно в угрозе то глобального террора, то исландских вулканов?

          Комары.
          Они тоже эндемичны, не всякая материковая муха с ними сравнится. В глуши досаждают, облепляют всего. Да и в Петропавловске чуть в заросли, чуть на сопку – и вот они, родимые. Но материковый репеллент, невероятно, действует и на них.
          А в Долине гейзеров – ни одного! У горячих источников Налычево, Паратунки и Малки – ни одного! Не любят, однако, серного духа преисподней.

          Цены.
          А мне-то что о них судить? Только вертолёт и дал по карману – половины «сальдо» как не бывало. Перелёт от Москвы дороже – если ты не живёшь на Камчатке, если тебе больше двадцати пяти (и не положен молодёжный тариф) и если твоя дочь не стюардесса. Но каюсь, грешен: у нас с женой как раз не последний случай. А у сына не второй. Иначе да, могли бы Камчатки и не увидеть.
          Дороже и еда, и аренда жилья (от гостиничных цен и вовсе оторопь), и выпивка с куревом. Весьма впечатляют лишние пять рублей за литр бензина. Но есть и недорогое своё – не только рыба с икрой, но и картошка, и мясо, и «живое» пиво. Нежадные туристы не обеднеют, ну а местные… А местные, кроме неизбежного прочего, составляют ныне большинство пассажиров на материк, и билеты у этого большинства всё чаще в обе стороны. Малая Родина – она главная.


          После первого цивильного шока приступаем к неспешным городским прогулкам и недалёким вылазкам по окрестностям. Поездка в Ключи не состоится – я умудрюсь простыть, когда внезапные плюс тридцать (!) столь же внезапно сменятся плюс десятью, а жена просто устанет от неспешности нашей. Придётся вновь звонить на вулканостанцию, с которой договорено о житье-бытье, и хрипло извиняться (вулканологи только рады, сезон у порога). Жалиться по этому поводу – уже Бога гневить. И без того сподобил!

          Сам Петропавловск «с вулканом в Мытищах» простирается узкой полосой с севера на юг километров на 20, «от Сокола до Автозаводской». Линия Москвы-реки грубо, но повторяет линию берега Авачинской губы – «Замоскворечья» тут нет, если не считать им закрытый для нас город Вилючинск. Центральная «Красная площадь» с неизменным Ильичом и камчатской администрацией лежит на берегу, зажатая тремя сопками – Мишенной «на месте Кремля» (притом, и самой высокой), Никольской «на месте Китай-города» (она же – сопка Любви!) и Петровской «на месте Большого театра и Тверской». Эти сопки, слава Богу, не вулканы. «Между Китаем и Тверской» от губы отходит ещё и внутренняя Петропавловская бухта, в ней главный порт. На юге («у Автозаводской») тоже внутренние бухты Завойко и Раковая, а на севере («у Пресни») – Сероглазка и Моховая, в каждой множество своих причалов.
          От Ильича разбегаются между сопками главные улицы. Круто вверх на север, к аэропорту и главной камчатской трассе, мимо Комсомольской площади, что по-московски «как Пушкинская», а по-местному просто КП –  при погранзоне тут и впрямь были контрольные посты. Вверх-вниз на юг, к океанскому тупику и нескольким посёлкам. Между губой и сопкой Мишенной к Сероглазке. Северную дорогу местные меряют километрами: на Шестом километре («у Динамо») мы жили, а на Десятом («у Сокола») – главный автовокзал, за которым город и кончается.

          Жена влюбляется в Сероглазку, к которой легко сбегает под горку дачная улица от нашего Шестого. Сама бухта, несмотря на романтическое прозвище местной девушки, впечатляет разве что полузатонувшими ржавыми сейнерами, да казачьим крестом на берегу – но дорога к ней… Город незаметно «деревенеет», за бухтой внизу приветствует пик мирного Вилючинского вулкана, за спиной «подгоняет» Коряка, уходящая в облака, лают местные собаки и кудахчут куры, манит купол церкви-новостройки. Где разрыв в домах – обступают папоротники. А внизу добрый местный автобус, корейский леворульный, и наверх вывезет вокруг Мишенной – только дождись его.
          Впрочем, с этого автобуса можно ещё соскочить через пару остановок и спуститься к дикому пляжу. Спуск крутой, кое-где канаты провешены – всё по-походному. Под одним канатом на пляже просоленный барак, колоритная хозяйка которого попрошайничает, не стесняясь, да гнилой деревянный остов корабля. Это ж сколько ему лет, что не рассыпался ещё в труху? Кого помнит он?  Садись на этот остов, смотри на выход из губы в океан, вспоминай побывавших здесь…

          Но я больше «западаю» на петропавловский центр меж трёх сопок. «Ясен пень, там же шашлычка на берегу, да пивняк!» – скажет кто-нибудь из местных. С ними пару раз заранее соглашаемся, но потом-то манит пляж под сопкой Любви, выводящий прямо к древним пушкам 1854-го. Отголосок Крымской войны, бесславного броска англо-французской эскадры через два океана. Такой же бросок русского фрегата с громким именем «Аврора» окажется стремительнее, забытая Богом деревня смертоносно ощетинится.
          По пляжу без проблем можно пройти только до четырёх часов пополудни – потом прилив скроет каменистый берег, прижмёт тебя к диким отвесным скалам, заставит карабкаться и прыгать по валунам. Жена привычно направится вброд – недолго, вода не теплее плюс десяти. Короткий купальный сезон тут только в августе.
          От пушек уже цивильная парковая дорожка вверх-вниз сквозь седловину сопки, к Петропавловской бухте и к порту. Памятники, часовни, у одной из них похоронены вместе и русские защитники города (справа), и враги (слева). Несколько домов ещё 19-го века, один недавно сгорел, унылое пожарище. «ООО «Край Земли» – эффектная вывеска на фоне ржавых портовых кранов. Жёлтая офисная высотка над этой ржавчиной. Автобусная остановка «Морвокзал» обманчива, от советского причала не осталось и фундамента. Никому уже неохота плыть ни на материк, ни в райцентры, лететь быстрее даже с камчатской погодой.
          Рядом краеведческий музей с камчадальскими раритетами, историей, живописью, чучелами животных и огромным, в ползала, трёхвековым рулём с казачьего коча. Невольно сравниваешь его с обломками у Сероглазки.
          От музея назад «к Ильичу» мимо трёх обелисков. Беринг, не вернувшийся с Командорских островов основатель Петропавловска. Лаперуз, не вернувшийся во Францию. Капитан Кларк, ненадолго сменивший Кука после «съедения аборигенами», и тоже не вернувшийся в Англию – но он хоть тут же и похоронен. Мимо Святителя Николая, поднимающего меч навстречу буйной Аваче, мимо театра, зазывающего на концерт Владимира Кузьмина, вновь выходим к этой же шашлычке.
          Здесь уже надо устать и прыгнуть в автобус к нашему Шестому километру. Но сначала постоять ещё у одного памятника – апостолам Петру и Павлу, что чётко между Авачей и Вилючинским. Полюбоваться Култучным озером и Мишенной сопкой, от верхушки которой только что оторвался параплан, хозяин которого через минуту приземлится на пляже.

          А на саму Мишенную уж в другой день и лучше пешком прямо от нашего дома. Грунтовка есть, почти до самой вершины довезёт и такси, но зачем оно тут? Лучше уж поплутать между хрущёвками, взбегающими на сопку метров на сто, выспросить эту грунтовку и упорно топать по ней, то и дело переводя дух. Который тут же снова и захватит от открывшихся красот.
          Погода шепчет. Коряка, Авача и Козёл все вместе как на ладони. Город под ними широк и беззащитен, ему остаётся только «дружить» со спасительной бухтой и вечным её стражем Вилючинским. В бухту болотистыми рукавами вливается река Авача. С вершины, с оборудованной «взлётной полосы» для парапланов,  мелкота центральной площади и даже сопки Любви.
          И даже сама бухта внезапно мельчает перед открывшимся океаном. «Запад есть запад, Восток есть восток…» Вот и встретились они во мне вопреки Киплингу. Здесь начинается Россия или кончается?..
          На спуске и закат не замедлил, вулканы зажигаются бледно-красным заревом, спускается зловещий туман. Как настоящее извержение, ей Богу. Но всё спокойно, всё хорошо, только комары звереют. Снизу сверкают купола нового кафедрального собора.

          В один из дней умудряемся пройти пешком все шесть километров до Ильича (а у него тоже не предел). Да по пути сделать небольшой крюк  – зайти на старый рынок у КП. Он грязен и убог, жалкие остатки – рядом уже гремит очередная перестройка. Павильоны под снос, витринами не блестят, рыба тут на прилавках грубая и крупная, от запаха кружится голова. Плох тот, кто духом уходящего этого «привоза» не проникнется, пренебрежёт им в угоду новому – когда-то весь центр петропавловской жизни был здесь. Да, пожалуй, ещё и будет – только цивилизуется, как на Шестом километре.
          Но я пока точно плох. Я от исторических запахов бегом обратно к КП, где на единственный в городе крытый мост-переход гордо смотрит с постамента Т-34. «На родной земле дальневосточной…» – само собой рвётся изнутри.


          А вырываемся из города первым делом, конечно же, на Авачу.
          С самого приезда манит она, парит над городом в самых неожиданных точках (с Мишенной – то отдельная песня). Даже во дворе нашей хрущёвки гордо рассыпалась гигантским детским куличиком. Да и все старинные мечты о Камчатке сводились к главной – забраться на вулкан!
          Но мечты иные сбываются слишком долго. Наверное, хорошо, что не самый ещё сезон, и местный инструктор с нами «чайниками» до кратера ни в какую. Это только в июле-августе, да и то, как снег будет. А то иные и скатывались без лыж… И дымит кратер вовсе не благовониями – тут уж не Крашенинникова вспомнишь, и не Пикуля с Борщаговским. Вспомнишь писателя-вулканолога Гаруна Тазиева и его рассказ о нелепой смерти итальянского режиссёра, выбиравшего «фон» у кратера Стромболи и попавшего в сернистый выхлоп.
          Посему соглашаемся на самый «чайной» вариант – короткое восхождение на купол Верблюд, до которого рукой подать от турбазы. А до неё – на джипе по руслу Сухой речки.
          Впрочем, речка ли это? Скорее, след былых раскалённых лавин, что прорезали зелёнку до самого аэропорта. Вулкан рушит, вулкан и строит дорогу к себе любимому. Сухое русло чем дальше, тем чернее от пепла, трясёт немилосердно. Последний километр до базы самый сложный – преодолеваем снежники на подспущенных шинах. Точнее, преодолевает инструктор, мы идём рядом, готовые впрячься. Снег тает, через иные ручьи приходится прыгать. Сыну веселее всех, но и инструктору не впервой. По пути ни он, ни мы не откажем в помощи неопытным романтикам на Лэндкрузере.
          Верблюд открывается внезапно, как египетские пирамиды за трущобами Каира. Двугорбая боковая экструзия возвышается над цирком «межвулканья» Авачи справа и Коряки слева, чуть ниже седловины между ними. Пейзаж не лунный, чёрный шлак оживляется грязным снегом, бурыми россыпями вулканических бомб, бледной зеленью кедрача и, наконец, дощатыми домиками турбазы. Этот городок с минимальными удобствами точно обречён – он временный, до первого смертоносного лахара.
          Но для временного удивительно добротен. Паркуемся, переводим дух. Столовая, умывальники, аккуратные кабинки, ярко раскрашенные бочки для мусора. Познавательные плакаты об Аваче, флоре и фауне. Техника безопасности восхождения («при горной болезни немедленно вниз!») сменяется информацией: несколько лет назад к кратеру поднялся местный архиепископ и совершил молебен о здравии и спасении всех жителей Камчатки. Самый правильный туризм, что говорить, но у нас «свои грехи, свои молитвы». Вооружаемся трекинговыми палками. Жена поначалу не понимает, на фига нам изображать из себя лыжников без лыж, но первые же шаги вверх будет вполне убедительны.

          До Верблюда час с небольшим, хотя кажется, и десяти минут хватит. Так и на Эльбрусе казалось, что от Приюта Одиннадцати «сбегать» на вершину можно за полчаса – но там-то я стремился не вверх, а вниз на лыжах. А тут Верблюд поначалу просто издевается над нами – убегает, зараза, да и только. Что бы было с «самой» Авачей… Впрочем, она пока прячется в тучах.
          Постепенно привыкаем, находим свой темп и вскоре Верблюда можем уже «погладить». Правда, до начала самого крутого подъёма его нужно ещё и обойти – только там безопасная тропа. Пересекаем довольно широкий снежник, приходится его утаптывать, нетерпение нарастает. После снега финишная прямая ненамного лучше, в осыпающийся шлак ноги проваливаются с тем же успехом. И так до самого «седла» между горбами. Когда его достигаем, никакой победы в первый миг не ощущается – отдышаться бы.
          Авача словно понимает это и момент для приветствия выбирает безошибочно. Десять минут привала, первое осознание места и времени – и вулкан как по заказу открывается во всей красе, стряхивая с себя облака. Бьёт нежданное солнце – скорее за «Кэннон», чёрт! Ура!
          Кратер над нами и ближе уже не будет. Из-за лавовой пробки Авача дымит как-то «горизонтально» из двух-трёх щелей. На солнце всё это совсем не страшно. А, вот, сосед Коряка нам не радуется – так и не снимет облачную шапку.
          Смотрим вниз, на Петропавловск. Дымка мешает, но во-он, и наша старая знакомая Мишенная. Во-он, и самолёт садится в аэропорту. Ближе чёрная лента Сухой речки, игрушечная турбаза, «бочки» МЧС и бдительные антенны вулканологов. Бежать вниз, выпучив глаза, пока не требуют – каменные монстры дышат величавым спокойствием. «Полный Рерих!»
          А Верблюд под нами уже и не верблюд – домашний кот-мурлыка, греющийся на солнце. Клочки растительности на его «шерсти» почему-то радуют особо. Влезаем на левый горб (нет, не кот всё-же!) – правый острее и опаснее. Застаём там парочку непуганых еврашек, камчатских сусликов. Похоже, у них в разгаре сезон любви, но мы скоромные, дожидаться самого бесстыдства не будем. Полюбуемся ещё раз Авачей, снова спешащей спрятаться в облака, – и вниз.

          Спуск уже напрямую и покруче подъёма. Чтобы оценить достоинства палок, ползти приходится чуть ли не на карачках. Но где круче, там и короче, да и снежников нет. Вскоре уже пологая расслабляющая прогулка до базы, где поджидает туристический обед с чавычкой – и с еврашками опять же. У столовой они озабочены уже не любовью, а банальным попрошайничеством. За хлеб и сфотографируются – вот, фокусники!
          Завершается день всё той же борьбой со снежниками и всё той же тряской по следу лахара. Другой планетой становится уже не Авача, а долгожданный асфальт у Елизово.
          – В июле восхождение заняло бы два дня, – просвещает инструктор. – В первый только на Верблюда, для разминки. А на второй кто как себя покажет.
          – Ну, а мы как себя показали?
          – Впритык, но дошли бы. И день-два потом бы отлёживались.
          Достойный день, отлёживаться не надо, а на прощание рождается и новый маршрут на послезавтра. В океан! Местный турбизнес сплочён, все горные инструкторы знают всех капитанов – а как же иначе? Самим старый морвокзал искать нечего.


          Катер стартует с другого конца города, из бухты, называемой почему-то Богородским озером. До неё автобусом минут сорок, время рассчитываем на авось, от незнакомой остановки плутаем между домами и слегка опаздываем. Капитан укоризненно качает головой (кроме нас, все в сборе), но тут же и улыбается – расслабься! Погода лучше не придумать, те самые тридцать, но и ветровки наготове, и таблетки от укачивания. Значит, вперёд!
          В экипаже со шкипером только девушка-кок камчадальского шарма. Пассажиров с нами восемь, на большее судно и не рассчитано. Каюта маленькая, обедать будем по очереди. Сидячих мест снаружи опоздавшим не положено, но и вовремя явившимся их только два.
          Жара сразу уходит, на океане явно не береговой штиль. Качает, но, слава Богу, не укачивает – всё ж не тряска по грунту и пеплу. Борт узкий, фальшборт низкий, на нос решаюсь забраться не сразу. Остальные не решаются вообще. Ложусь и в одиночестве мирно внимаю своим башмакам, взлетающим на волне выше окрестных красот, а затем валящимся в пучину (долгое видео потом беспощадно урежу). Выбираемся из маленькой бухты в большую, курс прямо к выходу в океан меж двух маяков. Солёные брызги блестят. Хрущёвки Вилючинска прикрывают угрюмые сторожевики.
          В узком проходе встречают Три Брата, три острых скалы в ряд, глядящие чёткими масками каменных лиц. Скульптор ветер и архитектор вода, как у красноярских Столбов. Впрочем, глядят они навстречу тем, кто прибывает в Петропавловск – нас они, скорее, провожают в наше недальнее плавание. Капитан стопорит прямо у скал, запрашивает добро порта на выход. На пару минут можно подняться на ноги, навести на Братьев объектив, оглянуться на исчезающий город за кормой, на сопки ближние городские и дальние грозные. Но добро приходит быстро, полный вперёд и лучше снова улечься. Мы в океане.

          Наш Тихий океан недолог, от берега не удаляемся, идём к недалёким птичьим базарам к югу, у подножья Вилючинского. Но заворожить успевает. С двух сторон успел его повидать – а из России впервые! Где-то там по курсу, тысячах в восьми морских миль – старое знакомое Чили пять лет назад. Исла Негра, скалистый берег у дома Пабло Неруды, я вглядываюсь в горизонт и думаю: «Там Камчатка». Теперь вглядываюсь и думаю: «Там Чили». Преодолеть как-нибудь когда-нибудь эти мили – и можно с не моим гонором заявить, что весь мир объехал. Пока только полмира, но хватило бы и четверти. И даже старой не всегда доброй одной шестой – лишь бы с Камчаткой! Второй взгляд из Таиланда не вспоминается, Сиамский залив не совсем-то и океан.
          У ближайшего птичьего базара глушим мотор и несколько минут внимаем поразительной этой музыке. Души светлеют. Медленно отплываем к соседней скале, напоминающей вертикально стоящую гигантскую ракушку. Над берегом гордо парит Вилючинский.
          Здесь бросаем якорь и рыбачим. Меня уже не увлечь мужицкой этой утехой, вовсю старается сын, но первый блин комом – пару раз краснопёрки срываются с его спиннинга. Попутчики наши опытнее, уловом полнится пластиковое ведро, хотя есть рыбу эту «очень не рекомендуется» – перефотографированная, вся она под конец полетит за борт.
          Но, вот, капитан облачается в гидрокостюм, возится с аквалангом, пристёгивает к поясу сетку-мешок. Ныряет, минут двадцать мы одиноки, но не страшно – невдалеке уже другая посудина на якоре, с такими же, как мы. В спокойный солнечный день ничего не может случиться: не подвела Авача – не подведёт и океан. Блажен, кто верует.
          Улов капитана – несколько морских звёзд и ежей. Со звёздами только фото, их тоже за борт. Ежей вскрываем и дегустируем их знаменитую икру. Меня она не сильно впечатляет, да и выглядит не ахти: сына приходится несколько минут убеждать попробовать. А ведь во столько же раз дороже чёрной икры, во сколько чёрная – красной. В Японии, говорят, популярнее рыбы фугу – притом и безопаснее.
          На обед же обычная лососёвая уха от девушки-кока – но до чего ж ароматная! Впрочем, среди моря и обычный серый хлеб куда вкуснее «евровыпечки».

          Но вот и отчаливаем. Капитан «назначает добровольца» помочь ему выбрать якорь. Даже странно, что меня старого. Радуюсь как молодой юнга, хотя напряг изрядный – якорь Холла цепляет прочно. Пыхтим вместе пару минут, подтягивая катер, пока якорный канат не становится вертикально. Тогда последний радостный рывок, обходящийся даже без «универсальной матери».
          Награду получает сын – на обратном пути капитан доверит ему штурвал на пару минут. Только на пару: быстро откроется створ бухты, вновь улыбнутся Три Брата, подступят сопки – привет, город! Пока, океан…


          Теперь сменим солёные воды на термальные, согреваемые подземным огнём, спокойный аналог Долины гейзеров. Никогда бы не подумал, что есть на материке люди, незнакомые с камчатской столицей, но знакомые с Паратункой. Настолько, что живут только в её профилакториях, а в город ни ногой. Что ж, расположение аэропорта позволяет, воздушные экипажи с материка тоже отсыпаются здесь.
          Ну, а нам в Паратунку с Десятого километра, рассматривая сопки за окнами автобуса. Профилакториев и баз отдыха много, в первый раз и не знаем, где сойти, и какую выбрать. Едем как бы на разведку, никуда не звоня заранее – где примут, там и ладно. К тому же в голове вычитанный накануне «дикий» термальный источник, а никакой не цивильный бассейн.
          Однако там, где наудачу слезли с автобуса, увидев на кругу стелу с надписью «Паратунка», принимать нас никто не торопится. Одинокий санаторий «чисто военный», никто из попадающихся на дороге про источник ничего сказать не может. Бестолково идём по направлению к посёлку Термальный (не зря ж название!) – ну, почему бестолково? Природа-то вокруг, лиственные леса на фоне Вилючинского! Никаких намёков ни на источник, ни на базу – зато маршрутка до Термального подбирает быстро.
          И только там, на конечной остановке, зайдя в палатку за пивом… Ну, конечно, далеко ещё! Ну, конечно, только на такси, раз уж мы такие неорганизованные! А такси – только по этому вот телефону! Реклама…
          Звоним и договариваемся быстро. Три тысячи. Является ещё быстрее. «Вы бы пиво или тут, или там. Зря в бутылках взяли – без зубов останетесь!» Точно так же предупреждали в Якутии.
          Ну, и дорога соответствующая – даже Сухая речка по сравнению с ней просто автобан. Хорошо, расстояние «не якутское», десять километров всего.  «Источник где? А вот по этой тропе в гору, метров пятьсот. Жду здесь, не задерживайтесь!»
          Верблюд отдыхает, да и трекинговых палок тут не выдают. Круто взбираемся с изрядной одышкой. Привал. Красота. Купальни достигаем вовремя, как раз одеваются предыдущие купальщики. Они за полотенца, мы очи долу – в долину, то есть. Вокруг дикие папоротники, дикие рыжеватые сопки, вездесущий Вилючинский.
          Источник привычно облагорожен – тёплая вода течёт из двух труб, выходящих прямо из скалы. Именно тёплая, какую в ванне придирчиво выберешь! Не горячее и не холоднее! Купальня представляет собой маленькую запруду, втроём уже тесно. Кайф ловим по очереди.
          Вот тут я и пожалел, что не окунулся в Налычево. Жене-то что, она там не была. Камчатские источники, укутанные паром, и внешне завораживают – а уж погрузившись в них… Начинаю понимать паратунских жильцов. «Сидя на красивом холме, видишь ли ты то, что видно мне?» – словами Бориса Гребенщикова.
          Почти видим – но пора и вниз, назад в Термальный. Жена потом «сбежит» от нас с сыном второй раз в Паратунку, но попадёт только в цивилизацию, в бетон. Этот Верхне-Паратунский источник единственный и неповторимый, безо всякой иронии.


          Под конец камчатских прогулок решаемся на самый дальний бросок – на Малкинские источники. Не Ключи, так хоть первая сотня километров дороги к ним. Уже экономим на турагентстве, уже сами, только сами. Десятый километр как родной, только автобус теперь дальний, до Эссо. Билеты «не до конечной» только за десять минут до отправления. Едущим далеко – камчатская привилегия, нам – самые неудобные места сзади. Ну, и что.
          По пути к Малкам делаем остановку в посёлке Сокоч – «всекамчатской пирожковой», как называют его местные. И впрямь, палаток со свежей выпечкой тут с десяток у автостанции, по камчатским масштабам о-го-го. А уж для самого Сокоча, состоящего из пары панелек и десятка частных домов среди лесистых холмов (уже не вулканы), и вовсе «градообразующее предприятие». Следующее крупное селение – только Мильково, уже на полпути к Ключам, 300 километров. Пассажиры спешат отовариться впрок.
          В Малках ничего похожего нет, высаживаемся среди леса. Село в полукилометре от трассы, здесь только маленькое кафе на обочине да дорожный указатель – от Петропавловска 125 километров. Когда будет обратный автобус, сказать не могут. Тут никакой автостанции, остановка исключительно по требованию. Кого – едущих или голосующих? Не застрянем ли? К горячим «лужам», кажется, мы первые за несколько лет, кто решился ехать «неорганизованно».
          Но что паниковать-то раньше времени? Пять километров грунтовки в сторону от села проходим быстро, машин попадаются немало, и даже группа спортсменов нас обгоняет, разминаясь кроссом. Не глушь, в общем, хотя у въездного шлагбаума надпись весьма красноречива: «Осторожно! Медведи!!»
          Огороженная территория под руководством явно «провластного» ООО. Жилья нет (турбаза в стороне), инфраструктура ограничена деревянными мостками, пляжными раздевалками, крытыми кострищами, санитарными точками и схемой парка, где слово «лужи» безо всяких кавычек. Приехавшие на авто ставят палатки, сутки 400 рублей – сервис, однако. Нам, безлошадным, на этот раз льгота.
          Над холодной горной речкой деревянный мост, за которым и лужи приветливо парят. Их несколько, температура у каждой своя, выбирай на вкус, переходи из одной в другую – а желающие и в речку окунайся, до которой тоже десять шагов. Блаженствуем час, окружающая промозглость уже не чувствуется. Из иной лужи, правда, быстро выскакиваем – нет, горячо! В речку достаточно зайти по щиколотку – нет, холодно!
          Прерывает этот фитнес на природе забористый мат. И поначалу в женском исполнении. Охранник гонит дамочку, слишком близко к луже припарковавшуюся, дамочка наезжает весьма конкретно. Охранник «тоже не фраер» – пинает разожжённый дамочкой мангал и присоединяется к ругани. Нам хорошо! Нам пора обратно, под смутно представляемое расписание – разгоняйте, разгоняйте нам косолапых! Небось, и на трассе слышно…

          – Нет, ну вы смелые! На этой дороге к лужам месяц назад медведь женщину порвал. Выжила, правда, на этот раз.
          – Ну, так выжила ведь. И не вчера всё-таки. Мишки у вас, говорят, умные – это люди не всегда.
          – Точно. Тут жуткую историю рассказывали про охотника из Карымая. Подстрелил медвежонка по весне, а через месяц к нему мамаша пожаловала. Среди бела дня прошла через весь посёлок, никто ей не был нужен – только он, на самом дальнем участке. Как раз картошку копал. Зашла к нему на минутку, положила насмерть одним ударом – и в лес. Не терзала, ничего.

          Водителя подобравшей нас в Малках праворульки-японки зовут Артём. Молодой парень, только что окончил местный университет, через неделю ему в армию, до того заботы о проводах и беготня по родной альма-матер с обходным листом. Затем и направляется в город, название которого на трассе уточнять совершенно не обязательно.

          – И на автобусе ехать к нам не очень. Их в город всего три в день, из Ключей всегда битком, из Эссо тоже, а из Мильково прошёл давно. Так бы до ночи и сидели.

          Это мы уже поняли. Час ждали добросовестно у кафе, а как надоело, только поднял я руку – и явился Артём настоящим ангелом-спасителем!

          – Армия-то? Да, нормально! Жалко только, что на материк уже не попаду. У нас тут установка военкомату – по возможности служить на материк отправлять, а то многие с Камчатки никогда не выезжали. И потом многие так и не выедут. Мы-то с родителями и в Китае были, и в Египте, и в Москве по пути. Так, вот, деньги военкомату дают для заброски на материк, а хватает их только на майский призыв. На нас уже не хватит, мне, видно, в Усть-Камчатске год маяться. Вы-то служили?
          – Нет. Старый советский вуз с военной кафедрой. Ну, и сборы месяц. В Крыму. В августе. До моря 20 км, желающим – внеплановый марш-бросок.
          – Совсем как мой отец. Он в Иркутске учился, у Байкала где-то и на сборах был.

          Мир не без добрых людей! Говорят, на Камчатке жизни не дадут шофёру, если узнают, что на глухой дороге он не подобрал людей. Но то говорят, да и дорога наша не глухая всё же.

          – Асфальт до Мильково никак не дотянут. К нам в Малки пару лет назад провели, потом ещё километров 50, от Мильково сколько-то там навстречу прошли – а всю дорогу никак не сделают. Но делают по уму, японцы тут консультировали. Два года – и ни трещинки!

          Да, камчатские дороги медленно прирастают. До Ключей асфальт дойдёт не скоро, но и там уже новый мост строят через «Камчатскую Волгу» – реку Камчатку.

          – Это да, поток только на этой трассе, да к Паратунке. Камчатка как пороховая бочка – только где и когда рванёт, не угадаешь. Для туристов-то это интересно, а я, кого ни спрашивал – никто в Долине гейзеров не был из наших. Зовут, скидки предлагают – всё равно дорого. Вот, отслужу – слетаю обязательно!

          Здравствуй, племя младое, незнакомое… Камчатское.

          – В нашем универе хорошо было. Преподы не злые, всё больше совместители.
          – Это точно. Сам из таких преподов. Три года общался с вашим братом, пары ни одной не поставил.  Потому, наверное, больше и не зовут.

          Зря я, наверное, так много о себе – на долгожданном Шестом километре Артём ни в какую не хочет брать с нас денег. Приходится вспомнить забытую ипостась не препода, но таксиста в лихих 90-х, и коротко вслух прикинуть «справедливую стоимость» нашей поездки с учётом грядущих проводов и потерянных университетских учебников. А потом долго уповать на эту «справедливость» и тут же сомневаться в ней.
          Как ты там, Артём?..


          Последняя прогулка по городу. Последний взгляд на привычные уже пушки под сенью сопки Любви, часовни, Ильича, Петра, Павла и Николу, Беринга, Кларка и Лаперуза, порт и «Край света».
          Сверлит давняя мысль: а нужен ли России этот край?
          Его «экономическую неэффективность» даже я могу рассчитать. Как «рассчитали» полтора века назад Аляску, да и пожертвовали ей на благое, в общем-то, дело: свободу крепостных и казённый откуп помещикам. Вот и теперь исподволь проталкивается мысль: дальними этими землями пожертвовать ради новой степени российской свободы.
          Ой, ли? Даже без вечного «а что это за свобода будет» – задняя парта для двоечников в российских гимназиях звалась «Камчаткой», но не «Аляской». Знаменитая цоевская кочегарка в Питере звалась «Камчаткой», но не «Аляской». Даже Пушкин смешал походя: «В Камчатку сослан был, вернулся алеутом». Аляска забылась быстро, до «Юноны и Авось» и не вспоминали. А без Камчатки душа русская обеднеет. Для души нужна она, очень нужна!
          А, вот, для московской чиновной дури – и впрямь не нужна. Для «ручного управления» за 7 000 км – не нужна точно. Путающим, по Салтыкову-Щедрину, «Отечество и Ваше Превосходительство» – нужна только для карьеры что вчера, что сегодня.
          Словно в назидание скептику – обелиск 1946 года у порта. «Память о вас, вернувших Родине Курильские острова, переживёт века». Сейчас таких обелисков не ставят, ни один «главный» архитектор не утвердит.
          Хватило бы ума и мудрости развести вовремя душу народную, дурь чиновную да «эффективность экономическую»…


          День отлёта замечателен, небеса хрустальны, Авача приветливо дымит на прощание, закрываемая уже не тучами, а самолётным килем в аэропорту. Не беда, есть куда и в сторонку отойти. Снова невероятный «долинный» контраст – это на долгую память.
          Последний камчатский привет уже в полёте – громада Ичинской сопки в иллюминаторе. Одинокий мирный вулкан, царящий над окрестными холмами, в стороне от всех остальных, по высоте второй после Ключевского. Ослепительно сверкает – всего, всего…
          Всегда грустно покидать край, в который своей волей уже вряд ли (и другие ждут). Но всегда грусть эта ненадолго.
          В Москве на трапе стройная и строгая бизнесвумен окликает дочку-непоседу: «Куда побежала? От меня ни на шаг! Здесь тебе не Камчатка!»
          О, да…


          P.S.
          В 1975-м на Камчатке побывал мой отец, кинорежиссёр-документалист. Ехал снимать соцсоревнование в рыбхозе, но попал в Институт вулканологии и партийное задание тут же послал в светлое будущее. Вместе с несознательным оператором истратил всю народную киноплёнку на знаменитое «трещинное» извержение вулкана Плоский Толбачик. Скандал был жуткий, ослушников долго песочили, но фильм о Толбачике вышел – бывало и такое при СССР.
          В последний день в Петропавловске я вспомнил про этот институт и созданный в нём музей. Меня телефонно разочаровали: только организованно, вдесятером, от турагентства. Уже улетаете? А Вы случайно не геолог? Я не геолог, и тут бы мне и козырнуть своим отцом –  вполне может сработать. Не козырнул. Потом рассказал отцу о Камчатке нынешней и получил от него дежурный нагоняй за то, что не побывал в Ключах и в этом институте.
          Увы, этот нагоняй оказался последним. Через месяц папы не стало…
          А недавно Толбачик пробудился вновь, впервые с 75-го. Отсалютовал…




          Фото автора: Витраж Долины гейзеров, скалы Три Брата, Петропавловск и вулканы с сопки Мишенной, Авача на закате, памятник медведям у Елизово, гора Верблюд, Малкинские лужи, вулкан Вилючинский с океана.