Для меня ты была...

Ашоту Филипу

   Марина долго и тщательно мыла посуду, гремя тарелками и мучительно размышляя, как  вытащить себя из бедственного положения, в котором она оказалась после кончины мамы. С мужем разошлись, так уж получилось - не сложилась у них жизнь. И ребенка нажили, но даже это счастливое обстоятельство ничего не смогло исправить. Постоянная нужда так допекла, что затушила и без того еле тлеющий огонек семейного очага. Теперь, уже в зрелом возрасте, Марина вынуждена была вновь начинать все сначала. Квартира, которая ей досталась в наследство от матери, представляла собой обыкновенную хрущевку с минимальными удобствами, но выбора у нее не было, а крыша над головой хоть какая-то, а все же была. Почти механически она разложила по местам вымытую и протертую насухо посуду, и уложила спать маленького сынишку, предварительно согрев воды в титане и обмыв чумазого с головы до ног мальчонку из самодельного душа. Затем она еще раз перебрала в уме весь сегодняшний день и ее разговор с директрисой сельской школы. Марина вспомнила, как зашла в огромный, только что отстроенный дом, и статная дочка директриссы повела ее глубоко внутрь, сквозь просторные холлы, в которых было довольно прохладно и несколько темновато из-за задернутых на окнах штор. Каждую комнату украшала мягкая мебель и столики со шкафами, и Марина все время думала, что вот это и есть последняя комната, но за ней виднелась очередная и везде одно и то же - простор, прохлада, мягкие ковры и мягкая мебель. На долю секунды у Марины закружилась голова и ей стало казаться, что вот сейчас, прямо из-за угла, выскочат негры с апохалами и начнут ее обмахивать, но этого не случилось, и пройдя сквозь последнюю, четвертую по счету затененную комнату, Марина очутилась в главной гостиной, где мебель была еще роскошнее, чем в предыдущих, и самое главное, она увидела встроенный в стену камин, что для маленького и небогатого поселка было зрелищем диковинным. Ей стало зябко и неуютно, но она подавила в себе чувство дискомфорта и внутренней скованности. Директрисса вошла в гостиную почти следом за Мариной и, предложив ей сесть в массивное кресло, вопросительно замолчала.
 - Я бы хотела вести в вашей школе хореографический кружок - тихо сказала Марина. - Я когда-то, до отъезда в город, работала в местном клубе на этой должности...
- Да-да, я помню, - перебила ее директрисса, - но видите ли, я уже взяла на свободную ставку педагога по истории.
- О нет, Вы видимо, меня не поняли, - возразила Марина, продолжая настаивать на своем -
я профессионал и связана с танцами всю свою жизнь. То, что могу преподать детям я, как специалист, знающий профессию, вряд ли сможет дать им любой другой педагог, поймите меня правильно.
- Я понимаю Вас, - директриса утвердительно кивнула - но поймите и Вы меня, ставок педагогов хореографии в нашей школе нет. Максимум, что я могу Вам предложить, это пол - ставки, т.е. сорок тысяч рублей.
Марина быстро подсчитала в уме, что лишь один уголь, чтобы топить печь всю зиму, обойдется ей в шестьсот тысяч, а еще коммунальные услуги и прочее...
- Если бы была жива мама, я может быть и согласилась, чтобы оправдать месячные расходы на хлеб - сказала она, печально улыбнувшись,- но сейчас, с маленьким ребенком на руках, для меня подобное предложение звучит по меньшей мере нелепо.
- Я понимаю Вас вполне, - вновь произнесла директриса довольно сочувственно - и все же я Вас не тороплю... подумайте... мне очень жаль - и она, разведя руки в стороны, и как бы говоря, что разговор окончен, встала и, заговорив на отвлеченные темы, проводила Марину к калитке.
- Господи, - думала Марина, бредя домой в полном отчаянии, - у кого, у какого нелюдя хватило совести изобретать подобные зарплаты? Кто из них, властителей судеб, хоть раз в жизни опустился со своих недосягаемых высот до маленького человека и заглянул в его жизнь, в его преисподнюю? Какое право имеют они заседать в законодательстве и получать зарплаты за ложь и лицемерие!
Марина не заметила, как очутилась дома. Все еще размышляя над случившимся,  она включила маленькую комнатную радиоточку. Мягкий голос диктора на какое-то время вернул ее к реальности. Затем прозвучали довольно вульгарные позывные к одной из любимых передач, которую Марина слушала почти ежедневно, расправляясь на кухне с горой накопившейся за день посуды. Это были "четыре четверти". На сей раз ведущие передачи предложили небольшой песенный конкурс, пригласив на студию двух исполнителей. Марина равнодушно села за стол выпить кофе и прослушать предложенные мелодии. Она не была ханжой, но и не отличалась той безвкусной всеядностью, которой в данный исторический отрезок времени почему-то болели большинство молодых людей. Марина привыкла слушать примерно одинаковые по серости и однообразию монотонные шлягеры, которые ей приелись и не вызывали кроме раздражения или, на худой конец безразличия, никаких чувств. Система истинных звезд, коих было немного, но зато с ярко выраженной индивидуальностью вдруг канула в лету. Нет, нельзя сказать, чтобы с большой эстрады исчезли мастера или мастерство, но наряду с ними появилось столько вульгарных, безликих, безголосых певцов и певичек, что у Марины иногда возникало чувство, что их штампуют в одном инкубаторе и по единой системе: чем хуже, тем лучше. В этих новомодных песнях не чувствовалось ни грусти, ни нежности, ни наконец, что самое главное, сопереживания самих певцов к тому собственно, о чем они поют. Если бы в эфире замычала корова или заблеяла коза, Марина почти не удивилась бы, сочтя этот прием за новый неподражаемый стиль на современном Парнасе.
- Ашот Филип, "Для меня ты была..." - объявил словоохотливый ведущий и тут же зазвучала стройная с грустинкой мелодия, написанная и исполняемая самим автором. Марина хладнокровно отхлебнула глоток кофе и вдруг... она замерла с чашкой в руке. Срдце ее почти мгновенно переполнилось необъяснимым волнением, по телу прокатилась волна дрожи. Певец пел мягким приятным баритоном с легкой хрипоцой, но не это поразило Марину более всего. Наконец она услышала то, что хотела слушать и слышать до бесконечности, то, что сейчас принято называть настоящим искусством. Песня поражала своей искренностью и той непостижимой духовностью, которая после смерти Игоря Талькова, практически исчезла с российской эстрады. Марина сидела, будто окаменев, она не могла сделать ни одного движения, мелодия захватила ее целиком и сердце у нее защемило так, что на глазах выступили слезы.  Ей вдруг показалось, что эти дивные слова о высокой любви пелись именно для нее. Музыка замерла... Начал выступать другой певец. Он натужно кривлялся, пытаясь заглушить душу песни искусственным козлетоном и  ему это с легкостью удавалось, а Марина все еще сидела не шелохнувшись и в ушах у нее звучала такая простая, наполненная безыскусным артистизмом фраза из песни Ашота Филипа: "Для меня ты была святая"...
Затем ведущий обратился к достаточно известному в стране певцу и композитору с просьбой оценить два прозвучавших в эфире выступления по десятибальной шкале. У Марины мелькнула довольно странная мысль:"Сейчас он выделит именно второго певца" - и не успела она об этом подумать, как представитель радиожюри произнес:" Если говорить о первом певце, Ашоте Филипе, то я, прослушав его пение, не испытал практически никаких чувств, кроме сожаления. Голос обычный, незапоминающийся, песня заурядная и я бы никогда не выделил его среди других. Максимум четыре балла - вот все, что он заслуживает, в то время как второй исполнитель был ярок и запомнился мне куда более, ну и кроме того, он пел рок! Безусловно он заслуживает не менее семи баллов.
- Ну что ж, - весело произнес ведущий - ваше мнение безусловно будет учтено нами, однако Вы довольно строгий арбитр и мы переадресуем наш радиоконкурс слушателям "четырех четвертей". И так, дорогие друзья, пишите нам по адресу: Москва, 125-124, программа "хит-маскарад". Мы будем ждать ваших оценок. Напоминаем песни, прозвучавшие сегодня на студии... да, и самое главное! - торжественно подчеркнул ведущий - Если вам запали в душу хотя бы два-три слова из всей передачи, мы будем считать, что работаем не зря.
Марина, совершенно обескураженная, медленно пошла в спальню и вдруг у нее вырвалась страстная мольба:
- Господи! Ну почему формализм с его внешней, нарочитой, почти показушной оригинальностью начисто опрокидывает при нашей системе ценностей искренность, тонкий артистизм, наконец - душу?! Неужели пошлость и безвкусица пустили такие глубокие корни, что постепенно завладели царствием божиим, проникли в святая святых?
- Не надо давать волю эмоциям, дитя мое!
Марина вздрогнула и насторожилась. Голос звучал в ее сознании.
- Пойми, сколько людей, столько и мнений. И каждый имеет право на свою точку зрения, так же, как и ты. Будь терпима к другим, а царствие божие - в сердце твоем, прислушайся к нему. Разве в нем властвует пошлость и безвкусица? Разве не откликнулась твоя душа только что взрывом пламенного восторга на красоту  сродственной души? Марине вдруг показалось, что внутренний голос сказал ей правду. А и в самом деле, к чему эмоции и нетерпимость? Гораздо важнее донести до Ашота Филипа ее любовь и признательность. Ведь наверняка сидит он сейчас у себя дома растроенный, быть может с подорванной верой в себя и свое творчество. Марина знала, что писать на радиопередачу она не станет. Ей не хотелось, чтобы ее письмо затерялось в ворохе других таких же писем. Ей совершенно необходимо было, чтобы оно дошло до адресата и именно до него! Внезапно она почувствовала острую зависть к Великим Посвященным, которые могли общаться друг с другом по беспроволочному телефону, т.е. телепатически. Марина присела на кровать все еще не зная, как ей поступить и вдруг... она решила написать свое послание в будущее. Может ей повезет и оно найдет своего адресата, ведь бывают же чудеса на свете! Она легла, но ей не спалось... В ушах неприятно звенело, откуда-то извне врывалась смутная вязкая пустота, но в груди у нее звучала музыка и всплески стремительных аккордов наполняли ее радостью. Она танцевала, она творила и ваяла свой сценический образ любимой обожаемой женщины. Грудь ее разрывалась от сдавленных рыданий и слезы бежали прямо из души, омывая ее далеким неземным светом.
- Ах, если бы он знал, если бы мог почувствовать, что его пение пронзило до самого сердца чью-то, содрогнувшуюся в поисках красоты душу!
Потрясенная, она все еще не могла совладать с собой, а музыка звучала и звучала, и вместе с ней звучали как призывный колокол, три, особо запомнившихся ей из радиопередачи слова: "Для меня ты была святая!.."

                15.09.97г. Сосновый