Валенки

ВАЛЕНКИ

Много лет я ходил на зимнюю рыбалку в валенках. Вначале надевал на них калоши. С калошами удобно, легко. Но в сырую погоду, особенно весной, в них попадает вода, и валенки намокают, а потом портятся. Поэтому стал надевать на них чуни. Чуни хорошо, если ездишь на машине, и не приходится много ходить. А для дальних переходов они неудобны, потому что тяжелы. Поэтому брат подарил мне специальные, рыбацкие, сапоги. В них легко, тепло и удобно ходить на большие расстояния.

Но валенки в моей жизни остались. Иногда я их надеваю даже в квартире, когда бывает холодно. И когда надеваю, то каждый раз вспоминаю своё детство и мои первые, личные, валенки, подаренные мне колхозом.
Дело в том, что с раннего детства мне не пришлось носить новые валенки. Была война. Отец мой, Василий  Никанорович Орсичев , ушел добровольцем на Финскую войну, где и погиб в 1939 году, когда мне было два года. Почему он ушел добровольцем, несмотря на то, что нас, детей, было четверо, в возрасте от одного до восьми лет?
Он был грамотным , работал в районном совете, и, видимо, ему
предложили стать добровольцем. К тому же, его дядя, брат моего деда, служил в Красной Армии в гражданскую войну, имел награды, и я в детстве с гордостью носил его шапку – будёновку с красной матерчатой звездой.

И не только я. Все мы, дети, опаленные войной, как нас теперь называют, были патриотами.
Голодными, раздетыми, разутыми, но патриотами.

Потом началась война 1941 года. Поэтому ни о каких, новых,
валенках и не мечтали. Дай бог, выжить и не умереть с голоду. Донашивали и меняли то, что осталось от отца.

Зимой мы жили в зимовке. Зимовка – это маленькая, низкая, изба, пристроенная ко двору, соединяющему её с летней избой , более просторной, светлой и высокой.
Зимовка теплее. Стены её сделаны из толстых брёвен, отёсанных изнутри и уплотненных между собой мхом.
Окна маленькие, низкие настолько, что зимой снег наметает сугробы до самых стёкол. Пол тоже сделан их толстых сосновых плах. Поэтому никакого чёрного пола нет. Половицы не красят , а перед праздниками натирают золой, чтобы блестели.
Под полом, прямо на соломе, хранят овощи, картошку, грибы и ягоды.
В зимовке всего одна, входная, дверь, ведущая во двор.
Внутренние двери не нужны, так как в зимовке всего одна комната и кухня, отделенные друг от друга занавеской.
Мебель зимовки – один стол и скамейки к нему вдоль стен.

Одну, левую, четверть зимовки занимает русская печь.
Топится она со стороны кухни. Со стороны комнаты, рядом с дверью, лесенка для залезания на печь и на полати.
Рядом – курятник. Кур тогда держали в каждой избе. Их не облагали налогом,  и можно было иногда побаловать себя яичком, сваренном прямо в самоваре, из которого тут же пили чай.
Иногда, перед весной, когда отелится корова, рядом с курятником ставили заборчик для малыша – теленка, которому пока было холодно жить в хлеву со своей матерью.

Печь служила нам теплой кроватью. На неё наброшены старые одеяла, пальто, шубы. На них спали и ими укрывались.

Прямо с печи можно перелезть на полати. Это широкие полки – от печи и до стены, устроенные под потолком. На них спали все, кто здоров или не поместился на печи. Старики и дети спят обычно на печи.

Печь – это главное, что было в нашей избе. Без печи умрешь.
Она и греет и дает поспать и отдохнуть и кормит семью.
Магазинов в соседних деревнях, на пять километров вокруг, нет.
В районном поселке есть магазин, но крестьянам хлеб не продают.
« Мальчик, на тебе домотканая рубаха, ты из деревни, а деревенским мы хлеб не продаем» - говорит мне продавщица. Весь хлеб расписан по едокам в селе. Если дам тебе, другим не достанется.
Я, глотая слёзы, с трудом вылезаю из очереди людей, рвущихся к прилавку, отстояв в ней полчаса после школы, и бреду домой,
в свою деревню, за четыре километра от села, зная, что дома у нас тоже нет хлеба.

Поэтому колхозники в русской печи варят, пекут хлеб, хранят и согревают пищу и даже иногда моются.

Печь – это хорошо. Но главное в жизни другое.
Было бы что печь и варить. Зимой спасают картошка и ячмень, собраные со своего участка. Но к весне они кончаются и мы, ребятишки, идем на колхозное поле выкапывать старую, перезимовавшую под снегом, картошку.
Лепёшки из неё на рыбьем жиру – наше спасение.

Зимой в нашей зимовке всегда шумно и весело.
В ней размещается правление колхоза. Мать отдаёт её под правление за трудодни. За это колхоз начисляет нам по половину трудодня за день.
Все в колхозе работают за трудодни. Денег никому не платят.
За много заработанных трудодней хвалят, награждают грамотами. За малые трудодни ругают почем свет стоит.
В конце года зерно, что осталось после сдачи государству, делят на всех по заработанным трудодням. Как правило, получают крохи. Вся надежда на свою картошку и корову. Они – спасительницы.

Всё это происходит на моих глазах.
Поперек комнаты поставлен стол. За ним сидят председатель, секретарь и  кто - то из района.
Рядом, в красном углу, стоит знамя колхоза.
В другом углу, недалеко от стола, стоит на железной, большой жаровне светильник, выкованный из стальных пластин.
На светильнике закреплены сухие лучины и рядом лежит пучок этих лучин.
Моя задача – следить, чтобы лучины не погасли. Как только догорает одна лучина, я поджигаю следующую лучину.
Электрического освещения в деревне нет вообще. Лампочка Ильича у нас еще не зажглась. Керосина в колхозе пока тоже нет. Я плохо справляюсь со своими обязанностями. Лучинки иногда гаснут. Председатель ругается или подсаживает ко мне помощника постарше.

Мне пока исполнилось десять лет. Я закончил два класса и начал ходить в третий. Школа за два километра от нашей деревни. Но как только навалило снегу, ходить в школу перестал. Нет валенок. Пропустил уже два месяца.
Поэтому сегодня, на колхозном собрании, обсуждается и мой вопрос: Нарушение закона об образовании.

Приходила учительница из школы. Убеждала и требовала от матери, чтобы я ходил в школу. Потом написала письмо председателю и в район, что в колхозе нарушается закон об обязательном образовании.
Мать на собрании говорит: Вы всё видите своими глазами.
Вся наша семья у вас на виду. Денег у нас нет и взять негде.
Ребенок не может ходить босой в школу зимой.

После споров и ругани, как бывает на обычном колхозном собрании, было принято решение:
« Колхозу выделить шерсть, а Трохалеву Петру за десять трудодней скатать валенки для сына отца, погибшего на войне»
Пётр был очень хорошим специалистом и катал прямо в своей избе валенки для всей деревни. До сих пор помню запах, исходивший от мокнущей шерсти.

Какие это были валенки!
Чёрные, плотные, высокие, на вырост. В них я ходил почти три года. Сам научился их подшивать, когда поизносилась подошва.

Сейчас, в большие морозы, я иногда надеваю валенки. В них тепло, удобно, уютно. Это настоящая, зимняя, русская обувь.
Никакие кожаные, меховые, сапожки их не заменят.
Когда я их надеваю, то каждый раз моя память напоминает мне о тех детских валенках. И я с благодарностью думаю о тех людях, которые пожалели меня, дали валенки, и я смог выучиться в школе и сейчас даже что – то пишу в Интернете.
Спасибо им за доброту.