Запасной папа
Антон сидел во дворе напротив окон своей квартиры. Бабушка так и сказала: «Чтобы я каждую минуту видела тебя! Выгляну в окошко – а ты на месте». Он согласно кивнул. Бабушка у него была очень добрая, всегда говорила тихо и понятно. Он и представить себе не мог, что её можно не послушаться. Она всегда и во всём защищала своего любимого внучка. А вот мама... Та и накричать могла, и побить. Особенно, если, заглянув в его школьный дневник, видела там двойки по физкультуре и ИЗО, по которым даже тройки стыдно иметь. Если же вдруг мелькала двойка по английскому или математике, она начинала кричать на весь дом. И уж тут давала волю рукам. Могла наподдать ему! Говорила: «Ходишь дополнительно заниматься этими предметами и всё равно приносишь двойки. За что я деньги плачу? Ты совсем идиот!» Пару раз так набухала ему, что даже волдыри на ушах появились. Ну как ей объяснить, что он вовсе не идиот, просто есть вещи очень трудные? Или что пару поставили, потому что грязно написал, а чисто не успел, весь вечер с Муськой возился? Да что ей объяснять, всё равно ничего не поймёт. Однажды убежал от неё в самую дальнюю комнату, спрятался в уголке между окном и шкафом и простоял там, будто в классе в углу, весь вечер. Боялся нос высунуть наружу! Времени сделать уроки не осталось, новая пара была обеспечена.
А вот бабушка всё понимала! Только теперь она часто уходила. Ездила к одной старушке, своей дальней родственнице. Мама ругалась, но бабушка стояла на своём: «Как я могу не поехать в Люсе? Она совсем уже немощная, и никого нет в помощь. А уж с тех пор, как она отписала мне квартиру, я просто обязана помогать ей». Мама, выслушав, всё равно продолжала кричать на неё: «Ты кого угодно жалеешь, только не меня!» «Да как тебе не стыдно? – взвивалась бабушка. – Я все свои силы, которых уж и нет, тебе отдаю. Антошку вырастила, теперь Муську поднимаю, а ты всё никак не перестанешь придираться ко мне».
Антону жалко было и бабушку, и маму, и Муську-Муслимчика. И даже папу Махмуда. Папу Серёжу – не жалко, а Махмуда – жалко. Ему тоже доставалось от мамочки, так сильно она орала на него. Бабушку он жалел потому, что её, кроме него, никто не жалел. Муську – потому, что совсем маленький. Маму – потому, что вообще-то она была хорошая и добрая, помогала людям как врач: все дети их дома, двора и даже улицы лечились у неё. А кричала она потому, что ей было плохо. Из-за этих папаш дурацких... Ну почему ей так не везёт с ними? Антон уже хорошо знал: если она начинала орать, значит, опять поссорилась с Махмудом. Ну что тут можно было сделать? Иногда ему хотелось подойти к ней, пожалеть, сказать, что зря она нервничает, но боялся, что вот тогда она и его избила бы, да так, что назавтра не смог бы в школу пойти...
Какая-то трудная у них жизнь, очень трудная. Как ни у кого другого! В его классе было только шестеро ребят и девчонок, у которых всё дома в порядке, а у остальных тоже плохо. Но всё-таки не так плохо, как у них, это Антон точно знал.
Муська слегка всхлипнул в коляске, будто мяукнул, и Антон, не вставая со скамейки, начал тихо-тихо покачивать его. Бабушка тут же выглянула в окно. Неужели тоже услышала его писк? Да нет, просто решила проверить, как там у Антона дела. Через минуту-другую Муслимчик затих, и Антон вернулся к своим размышлениям.
Хорошо, что мама перестала называть его дурацким прозвищем Мелкий. До появления Муськи только так и называла, до самых его девяти лет. Даже в школе, когда однажды пришла поговорить с учительницей, при всех сказала: «Мелкий, иди сюда!» Потом ребята долго дразнили его: Мелко-Жирный. Он и впрямь становился толстым. Вообще никогда особо худым не был. Что ж поделаешь, есть он любил, а бабушка всегда старалась накормить его как можно вкуснее. Мама ругалась, и тогда бабушка потихоньку, по секрету от неё подкармливала своего любимца. Пока он ел всякие пампушки, пирожки, запеканочки, она смотрела на него со счастливой улыбкой и по несколько раз спрашивала: «Ещё будешь?» Он с радостью ел ещё, потом и ещё раз ещё. Иногда отказывался: «Хватит! Мама будет ругаться!» «А мы ей не скажем, - говорила бабушка. – Сам не проболтайся, а уж я буду держать язык за зубами». Она клала на его тарелку следующий кусок пирога или запеканки и успокаивала: «Ничего, ты столько бегаешь, что у тебя всё быстро расходуется. Ешь и ни о чём, кроме удовольствия, не дум ай».
Антон скинул с себя несколько опавших листьев и на всякий случай слегка тряхнул коляску. Муська ответил ему неожиданным новым всхлипом. Антон понял: это он сквозь сон. На всякий случай привстал со скамейки, тревожно заглянул в коляску – не случилось ли чего? Нет, Муська мирно спал. А вот на дороге вдруг появился, будто нарисовался из воздуха, папа Махмуд. Антон прижал палец к губам, что означало: «Не надо подходить к нам, Муська спит». Но папа Махмуд, похоже, и не собирался подходить. Прошёл мимо и свернул направо. Антон посмотрел ему вслед с неожиданной досадой. Спросили бы, почему, он бы сразу объяснил: ну мало ли что он не велел ему подходить к Муське, всё равно мог бы подойти, только тихо-тихо, чтобы тот не проснулся. И ещё одна мыслишка выскочила сама собой: «Может, Муська потому и всхлипнул, что соскучился по папе».
Малыш спал крепко-крепко, как и должны спать все дети, которым недавно исполнилось восемь месяцев. Сейчас, во сне, он был в основным спокойным, а вот дома никому покоя не давал. Если орал, то так, что все к нему сбегались. Могли и соседи позвонить в дверь: не надо ли чем помочь? Если Муська резвился – например, носился по квартире на ходунках, которыми уже овладел, - то это получалось у него, как у заправского атамана, шума и хохота возникало столько, что даже мощный гром отступил бы перед ним. Нет, нет, сейчас он спал спокойно, а октябрь разливался вокруг таким терпким ароматом, что Антону и самому ужасно хотелось побегать, как другие ребята кругом. Но разве отойдёшь от коляски хотя бы на минуту? Если бы Муська вдруг проснулся и почувствовал, что он один, так разбушевался бы, что мог бы запросто опрокинуть коляску. О, вот тогда Антону попало бы, как не попадало никогда в жизни. Тут, пожалуй, и бабушка наказала бы его.
По их дворовой дорожке машины ходили теперь часто, даже на тротуар заезжали, и бабушка всегда говорила Антону, если собрался погулять: «Внимательно посмотри налево, потом направо, и только если нет ни одной машины, переходи дорогу». Антон заверял её: «Не бойся, бабуля, ты же меня всему этому давно научила».
Сейчас машин на дороге не было, а вот прохожих... Люди шли кто куда: одни в магазин, другие к себе домой. Неожиданно он увидел мужчину и женщину. Хотел пригнуться и спрятаться за коляску, но передумал, это было бесполезно. Баба Катя, а это была она, его вторая родная бабушка, всё равно увидела его, помахала издали рукой, что-то прокричала, а её сын, Антонов папа Серёжа, настоящий папа, а не новый, как Махмуд, посмотрел в его сторону хмуро-хмуро, а потом сразу отвернулся к двери подъезда, будто очень торопился домой. Может быть, если бы не Муська и коляска, Антон подбежал бы к ним. Маме потом рассказывать не стал бы: она так и не простила своего первого мужа Сергея, который бросил их ещё три года назад, и категорически, строго-настрого не разрешала Антону ходить к отцу и другой бабушке, хотя они жили очень близко.
Когда ещё не было Муслимчика, баба Катя часто подлавливала Антона во дворе, всё пыталась заманить к себе, конфетками угостить. Но он, строго наученный дома не доверять своим бывшим, как говорила мама, родственникам, успевал удрать, прежде чем баба Катя затянет его к себе. Папа Серёжа никогда таких попыток не делал, просто шёл мимо, не обращая на сына никакого внимания. Это было ужасно, но что мог сделать Антошка? Отвернётся, иногда всплакнёт или скажет сам себе: «Ну почему у меня такая жизень?»
Он никогда не забывал, как тогда всё произошло. Уже начались зимние каникулы, самые первые в его жизни, и они все втроём собрались поехать в Испанию. Мама заранее купила путёвки, и дома за ужином они каждый день обговаривали предстоящую поездку. Бабушка слушала очень внимательно, давала советы. Ну... о том, например, что надо взять с собой всякую одежду – в Испании жарко, а в Москве холодно. И быть особенно осторожными, когда вернутся домой, надо ещё в самолёте тепло одеться. Строго-настрого запретила Антону купаться одному, потому что это очень опасно. Ну и всякое такое.
Мама радовалась: вот уже через четыре денёчка они будут сидеть на пляже, вот уже через три... А папа молчал. И только в последний день перед отъездом стало понятно, почему. Он тогда вернулся с работы поздно. Антон уже лёг, даже почти заснул, и тут услышал мамин крик. Вскочил и бросился в её комнату. Мама стояла в одной ночной рубашке, папа восседал в кресле и курил сигарету, хотя мама давным-давно запретила ему курить в квартире, для этого он обычно выходил на балкон или на лестницу.
- Да, ухожу, - услышал Антон чёткий голос отца. – Я больше не могу с тобой жить. Ты орёшь на меня, как на извозчика. Ты всё забыла и просто обалдела. С тобой невозможно жить. Ухожу. Не сегодня, но через две недели, когда вернёмся из Испании. Я как честный человек предупреждаю тебя заранее.
- Мерзавец! – визжала мама. – Да как же ты можешь просто бросить нас? Ты о сыне подумал?
- Подумал, - сказал отец, снова затягиваясь сигаретой. – Я при такой мамаше не очень-то и нужен ему. Ты своим ором всё моё мужское влияние уничтожила в его глазах.
- Гад! Сволочь! Ты сам заставляешь меня орать! Чем ты помогаешь нам? Живёшь на всём готовом и никогда палец о палец не ударишь в доме. Нахлебник! Паразит!
И тут она увидела Антона, который растерянно стоял в коридоре у дверей комнаты и с ужасом наблюдал эту сцену. Она мгновенно переключилась на него, велела идти спать, а то не возьмёт с собой в Испанию. Антошке ничего не оставалось, как поскорее убраться восвояси. Улёгся, но спать не мог, всё слушал и слушал, что там творится. Однако постепенно уснул. Хорошо, что его утром не будили. Когда проснулся, в доме было тихо. Родители ушли каждый на свою работу.
На следующий день они все втроём уезжали в Испанию. Улетали, конечно. Бабушка поехала проводить их. Наверняка она уже всё узнала, потому что была очень хмурой, ни разу не улыбнулась Антону и даже забыла поцеловать его в аэропорту перед тем, как они прошли в зал регистрации. Антон оглянулся. Она стояла за стеклом-границей такая мрачная, какой он никогда её не видел. Махнул ей рукой, она ответила, но это было похоже на то, как махал рукой его заяц из плюша, подаренный ему ещё на однолетие и никогда не надоедавший.
Отдыхали они в Испании странно: мама всегда с Антоном, а отец, проснувшись и позавтракав, сразу уходил куда-то до вечера. В стоимость их путёвки включался только завтрак, так что они с мамой не знали, где отец обедает и ужинает, где и с кем проводит время. Даже на экскурсии никогда с ними не ездил. Один раз она, сидя на пляже, вдруг горько расплакалась и сказала: «Надо обменять билеты и немедленно вернуться в Москву». Антону очень не хотелось в Москву, но и отдыхать так, как получалось, тоже было неприятно. Обменять билеты не удалось, поэтому они остались до конца срока. А когда вернулись домой, когда доехали на такси от аэропорта до дома, отец взял рюкзак и, ни слова не говоря, пошёл к своим родителям, а Антон с мамой поднялись к себе.
Бабушка встретила их тогда нетерпеливым взглядом. Спросила сразу у обоих:
- Ну как?
Мама только махнула рукой, и Антон понял: бабуля надеялась, что мама с папой помирятся в Испании. Да какое там! Стало ясно, что всё, отец действительно ушёл и больше никогда к ним не вернётся.
Теперь об этом и вспоминать не хотелось. Мама с тех пор часто плакала, а если Антон подходил, садился рядом, пытался приласкаться и успокоить её, она лишь начинала кричать: «Иди делай уроки!» И он уходил. Учиться сразу стал хуже. Однажды учительница Ирина Сергеевна рассердилась на него и оставила в классе после уроков переделывать задание, за которое он схлопотал двойку. И тут он неожиданно всё ей рассказал. Разревелся так, что слёзы накапали прямо в тетрадь и размазали гелиевые чернила по страницам. Он испугался, что учительница ещё сильнее накажет его, но она, наоборот, вдруг подобрела, погладила его по голове, а потом достала из сумки яблоко и печенье и протянула ему. Такого никогда раньше не было, и он хотел отказаться, но Ирина Сергеевна настойчиво сказала:
- Поешь! Ты же ещё не обедал. Немножко успокоишься.
Нет, не успокоился... Хорошо, что она тогда не заставила его снова переписывать задание, залитое синими кляксами, а то бы он ещё сильнее всё измазал.
А дома творилось что-то ужасное. Мама, если не работала, ведьмой носилась по квартире, выкрикивая угрозы и, хотя бабушка пыталась успокоить её, она никак не успокаивалась. Наоборот, стала обвинять бабушку: ты добренькая, всех простить готова, а он такая сволочь, его не прощать надо, а наказать так, чтобы на всю жизнь запомнил.
- Да как же ты его накажешь? – изумлялась бабушка. – Нет такого закона, который мог бы вернуть мужа в семью, если он сам этого не хочет. Посмотри, сколько вокруг распавшихся семей, несчастных детей... Брошенных! Такой век на дворе, ничего не поделаешь. Надо смириться и больше думать об Антошке.
Мама не верила ей. Не понимала, что она говорит? Стала очень злой, дома всегда кричала, наказывала его, могла за чепуху так двинуть, что у него почти искры из глаз сыпались. Чем он провинился? Спросить маму, за что ты бьёшь меня, боялся.
Потом она, к счастью, стала иногда куда-то уезжать, и тогда бабушка снова становилась весёлой и ласковой. Антон догадался: какие-то дела идут у мамы неплохо, иначе бабушка не расхмурилась бы. В доме стали появляться новые люди. Мама устраивала в своей комнате вечеринки. Хотя где уж там было поместиться, если и комната маленькая, и половину её занимали кровать и «стенка»... Раньше Антону никогда не запрещали входить в эту комнату, разваливаться на большой постели и чуть ли не шариком кататься по ней. Если днём, когда он приходил из школы, родителей не было дома, а ему ужасно хотелось спать, он заваливался именно на родительской постели, спал сладко и долго. А теперь мама поставила замок на дверь комнаты и запретила Антону приходить туда. Он догадался: замок – от папочки, если тот вдруг вернётся домой. Нетушки, ушёл, так и уходи. Не нужны мы тебе, и обойдёмся! Он даже рассказал об этом учительнице. Ирина Сергеевна погладила его по голове и сказала: «Вот увидишь, всё образуется». Он поверил, потому что очень любил свою учительницу, и стал ждать.
А мама, точно, повеселела, жить стало легче. Бабушка была по-прежнему добрая и ласковая. В основном Антон сидел теперь с ней. Умерла старушка-родственница, за которой она ухаживала. Бабушка думала, что они с Антоном переедут в ту квартиру, так всем спокойнее будет, а мама пусть поживёт одна. Но квартира бабушке не досталась. Точнее, не совсем досталась. Она объяснила, что за квартиру надо ещё бороться, так как появился – она сказала: возник из воздуха – какой-то наследник, дальний родственник. Антон не огорчился: зачем им другая квартира, и в своей хорошо. Вот только бабушка стала, как она говорила, таскаться по каким-то судам, возвращалась домой измученная, уставшая, и Антошка очень жалел её. Предлагал: «Бабуля, дай я тебе обед разогрею!» Но она отказывалась. Ляжет, полежит немножко, потом встанет, сама подойдёт к плите, всё разогреет. Так и жили теперь.
Маму он видел редко. Она уходила на работу ещё до того, как он поднимался, а приходила, когда он уже спал. Если не успел заснуть, всё равно не выбегал ей навстречу, потому что знал: ему же и попадёт за это. Она орёт: «Чего не спишь?» А то и оплеуху ему даст, потом не заснёшь.
Только один раз за целых два года она сказала, что в июле они вместе поедут отдыхать в Турцию. Уточнила: вдвоём. Он очень хотел, чтобы бабуля отправилась с ними, но она сама отказалась: «Что ты, миленький, я уже слишком старая для таких вещей, здоровья не хватит». Жалко... Поехали вдвоём. Это была такая здоровская поездка, что и теперь вспоминалась с удовольствием. Как он там катался с водяной горки! Съезжал по ней прямо в море. Как играл с другими ребятами! Плохо, конечно, что всегда проигрывал, но хорошо, что играл. Тренер как-то посоветовал ему: нужно больше заниматься дома спортом. Он и сам знал. Ведь никуда не ходил: в школу, домой, и всё. Бабушка хотела устроить его в несколько кружков сразу, но мама не разрешила: хватит ему школы. Вообще-то она просто боялась, что если он часто будет ходить по двору один, то его «подстерегут эти гады». Он не спрашивал, кто именно, знал и сам: баба Катя и папочка. Хотел успокоить маму: «Никуда они меня не утащат, я им не нужен». Но опять промолчал. Сам же понимал всё немножко иначе: папаша – не утащит, а баба Катя может. В общем, никуда он не ходил и спортом не занимался. Но хотя бы стал зарядку дома делать. Бабушка обрадовалась: «Ты полнеешь, Антоша, зарядка тебя сдержит». Не очень сдерживала, он всё равно толстел. И мама постоянно, как сама же говорила, «делала бабке втык». За то, что та закормила его булочками и конфетками. Она просто не понимала, что булочки и конфетки его очень успокаивают, иначе он бы иногда ревел целыми сутками.
О том, что существует такая штука, как развод насовсем, Антон узнал от ребят в классе: у многих родители были разведены. О себе проведал случайно. Как-то он дежурил и после уроков остался убираться. Вместе со Светкой, которая сидела рядом. Они надраивали парты, мыли доску, подметали пол. Ирина Сергеевна ушла в буфет пообедать и оставила журнал на столе. Он не хотел самовольничать и лезть, куда не положено, просто протирал подоконник, вот и глянул случайно на журнал. Открыл его на последней странице и против своей фамилии увидел слова: «Родители разведены». Поскорее захлопнул журнал и отскочил от стола. Правильно сделал, потому что в следующую минуту Ирина Сергеевна как раз вернулась из буфета. Она ничего не заподозрила, а он оттирал подоконник с такой силой, будто его вымазали масляной краской.
Почему он так огорчился, и сам не понял. Ведь знал, что его родители разведены, раз папка ушёл из семьи. А как ещё такое называется? И уж сколько времени прошло! Он не возвращался. Значит, они развелись насовсем. Но вот это словцо в журнале будто пилой по его шее провело. Он только сейчас и понял по-настоящему, что папы у него больше нет, а этот Сергей, который нередко ходит мимо него по двору, но никогда не остановится, ни о чём не спросит, вовсе не отец, а просто чужой дядька. Никто, даже бабушка, не видел, как он иногда плачет ночами. Как обидно ему за такую жизнь. Если ребята в школе рассказывали что-то о своих отцах, ему становилось ещё обиднее. Он и сам не знал, кого ему больше жалко: маму или себя. Точно, что не бабушку, потому что она не вспоминала Сергея добрым словом и всё время называла его дармоедом. Что это значит, Антон не очень понимал, но догадался: что-то нехорошее. А второе слово, которым она называла Сергея, было и того хуже: «мерзавец». Это Антон отлично понял. А бабушка ещё и уточняла: «Бросил обоих моих детей, и дочку, и внука».
...Сейчас он почувствовал, что бабушка смотрит в окно, проверяет, как там её внучата во дворе. Поднял глаза. Она действительно стояла у окна и улыбалась своей замечательной, солнечной улыбкой. Помахала ему рукой. Понятно: она пока ещё не выйдет, надо же обед приготовить и Муське кашу сварить, сок отжать, а то проснётся и будет так орать, что опять все соседи начнут звонить в дверь и спрашивать, не случилось ли у них чего. Да нет, не случилось, просто он такой уродился, настойчивый и крикливый. Сколько раз Антон просыпался ночами и потом почти не мог заснуть! Придёт в школу, голова сама валится на парту. Хорошо, что учительница у них добрая, другая бы в угол поставила и в дневник всякие гадости записала, а мамочка потом так долбила бы его по ушам, что он и на следующую ночь заснуть бы не смог.
Интересно, сколько сейчас времени?
Часов у него не было, зато имелось кое-что поважнее: свой мобильник с часами, с большой программой игр. Он достал его из кармана. Вот это да! Полтора часа просидел, а времени не заметил. Домой бы... Уроки ж надо делать, разве бабуля не понимает? Понимает, конечно, только уверена, что ему надо воздухом дышать. Ну, ладно, можно и ещё подышать. Тем более с играми-то – и как забыл про них?
Он нажимал кнопки одну за другой, все подряд. Весёлые человечки гонялись друг за другом, обгоняли один другого, отставали. Устраивали взрывы. Антон так увлёкся, что запрыгал на скамейке и в полный голос заговорил с игроками. Вот здорово было бы и самому там оказаться, так же носиться за врагом, настигать его и стрелять! Бах!.. Попал! Ура! Попал, точно!
Видно, он слишком громко кричал или его прыть передалась Муське. Он заскрипел во сне, потом открыл глазки. Антон не сразу заметил это. А когда увидел, обрадовался: значит, сейчас пойдёт домой, вот только бабуле позвонить надо.
Он выключил программу игр. Хотел нажать кнопку на бабушкином номере, но неожиданно загляделся на Муську. Тот внимательно смотрел, как шевелятся над ним почти голые веточки, и то ли считал, сколько осталось на них листьев, то ли разговаривал с ними. Надо же, не орёт, делом занимается... Вот он и есть теперь в их семье Мелкий, однако мама его так не называет, только Муськой. Как-то назвала Мелким, а Махмуд сказал, что ему это дурацкое прозвище не нравится, для мужчины оно не подходит, и она больше так не говорила. Но на самом-то деле он и есть Мелкий.
Сейчас вернётся домой – и сразу примется за своё любимое дело: орать. Когда он ещё только-только появился у них, когда все ночи стали громкими и голосистыми, всё было так трудно, что даже мама с бабушкой терялись. Махмуду-то что, он на работе, а вот им, и ему, Антону, тоже... Сколько ночей бабушка ходила, ходила по комнате, прижимая его к себе и совершенно не понимая, что же ей делать. А ведь она опытная, сама говорила. Теперь Муська так не орёт. Хотя... Если есть хочет или ушибётся, то орёт по-прежнему. И почему-то мама считает, что он ушибся из-за него, Антона. Вот чудно-то! Да наоборот же, он как раз всегда помогает, держит его на руках, таскает по квартире, только бы не ударился. Ведь понятное дело, он совсем маленький и ничего не умеет... Даже погладить ушибленное местечко сам не может.
Вообще с появлением Муськи его, Антонова, жизнь очень изменилась. Труднее стало! Уроки делать – не успевает. Только придёт из школы, хочет поесть и хоть немножко поваляться, потому что ночью не выспался и в школе устал, как ему сразу суют Муську: играй с ним. Взрослым некогда. Мамы почти никогда нет, а если и дома, то она с ним не занимается. Махмуд... Этот вообще к Муське не подходит, будто он и не сын ему. Бабуля... Вот у неё Антон и сам спешит поскорее взять Муську, потому что она с ним очень устаёт. С рук не спускает: так обед готовит, так и убираться умудряется. Можно поставить его в ходунки, но тогда он носится по квартире во всю мочь, падает и сильно ударяется. Да и вообще – как устаёт бабуля! Наверно, зря у них Муська появился. Без него было спокойнее и интереснее. Ездили куда-то, в гости ходили, к себе людей приглашали. А теперь – ничего, только Муська, Муська, Муська...
Антон глянул на него – почему не орёт, ведь проснулся? Всё ветки изучает? Или прикидывает, когда опадут последние листочки? Да разве может он знать такое?
Нет, Муська уже не смотрел на ветки. Зато смотрел на него, Антона, его изучал. Заметив, что тот глянул на него, улыбнулся во весь рот, показывая свои четыре зуба. Крепкие, сильные. Однажды, вспомнил Антон, он и почувствовать сумел, не только разглядеть, насколько же они сильные. Чего он тогда вцепился в его, Антошкину, руку, как настоящий собачонок? Сейчас и не вспомнить. Страшновато было. И очень больно. От неожиданности он стал дубасить Муську, тот разорался и сразу пришла мама, она только что явилась с работы. И всё увидела. Ох, и разозлилась она! Слушать никаких объяснений не стала, зато набросилась на него и избила, как, наверное, не била никогда. Потом бабуля весь вечер обхаживала его, ласкала, целовала, синяки смазывала. Она-то все объяснения выслушала и сказала, что у Муськи где-то там ещё один зуб лезет, а в такие дни многие малыши злыми бывают. Нет, не злыми, она как-то иначе сказала. А-а, вспомнил: агрессивными. Но главное, что его, старшего внучка, любимца своего, она пожалела, пригрозила Муське и назвала разбойником.
Муська заворочался в коляске, что-то вякнул, пикнул, и Антон понял, что надо собираться домой. У них с бабушкой всегда была такая договорённость: он сразу звонит ей по мобильнику, и она спускается вниз. Сейчас он стал названивать чуть ли не под коляской, так держал мобильник, спрятав от людей. Потому что кто-нибудь увидит и отберёт, у них тут бандюков хватает.
Как в феврале тогда вышло? Он как раз отправился в школу в восемь утра. Решил пойти не на обычную свою остановку, потому что там трудно было сесть в транспорт, а на предыдущую. Дошёл до другого конца дома и только собрался повернуть к остановке, как перед ним выросли два молодых мужика, будто с неба спустились. Один говорит: «Дай телефон, позвонить срочно надо». Он стал что-то вякать: мол, нет у него никакого мобильника, и откуда ему взяться, он же только в третьем классе учится. Но тут почувствовал странный холодок под воротником пальто. Оглянулся и понял: это второй мужик подставил ему нож к шее... Ох, как он испугался! Сразу вынул мобильник. И пока размышлял, как бы ему незаметненько удрать от бандюков, они сами мгновенно исчезли, будто снова растворились в воздухе. И тогда он со всех ног бросился домой, а вовсе не в школу. Вбежал в квартиру, запыхался, плачет. И мама, и бабушка были дома, а Махмуд работал в ночную смену и ещё не пришёл. Антон рассказывает им о том, что случилось, а руки трясутся, голос дрожит. Потом как-то справился.
Через пять минут мать позвонила в милицию и куда-то ещё, чтобы, как она объяснила, заблокировать номер. Их пригласили в милицию для опознания. Сказали, имеют много фотографий преступников, и вообще этот район очень неспокойный. Он думал, что отсидится дома, придёт в себя. Но мать велела ему немедленно ехать в школу, и не дурить, а идти на свою остановку. Отругала: не мудрил бы, не пошёл на другую остановку, ничего бы и не случилось. Он думал, она проводит его в школу. Или посидит с Муськой, она в тот день отдыхала после дежурства, а бабуля отвезёт его. Страшно было даже на улицу высунуться: а вдруг те бандиты опять появятся? Нет, мать отказалась провожать и бабушку не отпустила. Он шёл до остановки и всё оглядывался: не появятся ли те два гада...
А в милиции было интересно. Ему и вправду показали много разных фотографий, и он смотрел на них очень внимательно. Одного взрослого парня, узнал сразу и ткнул пальцем в его морду. Милиционер радостно заулыбался: «Ну, этого мы знаем, скоро отловим!» Отловили или нет, Антошке не сообщили, но на ту, не свою остановку он больше не ходил, нечего рисковать. Да и вообще понял, что мобильник надо прятать.
Муська потянулся в коляске. Антон тоже потянулся: вот бы ему немножко поспать! Но нет, какое спаньё – уроков же полно! Надо скорее идти домой. Теперь из-за Муськи он ничего не успевал, в школе набирал троек, а то и двоечку схватит, и сколько ни объяснял маме, что он в этом не виноват, она ничего и слышать не хотела, кричала на него, как даже директорша школы никогда на них не орала, а частенько и побить могла.
И здорово было, что такой смешной карапуз пришёл в их дом, и трудно тоже. И еще... никто не знал этого, может, только бабуля догадывалась: Антону очень не нравилось, что его совсем задвинули на последнее место. Теперь во всё самым главным стал Махмуд, за ним Муська, потом мама, бабушка, а он превратился в самого последнего. Правда, ему немножко неловко, даже стыдно было так думать, но думалось само собой. Если бы только из-за одного Муськи стало труднее! Нет, из-за Махмуда тоже. Антон радовался, и мама, конечно, тоже - наконец, у него появился папа. Он так называл Махмуда, хотя тот вроде бы никогда этому не радовался. Но с другой стороны... Почему этот Махмуд... нет, папа Махмуд... всегда лежал? Придёт с работы, поест и тут же развалится на маминой кровати. Больной он, что ль? Да нет же, молодой и здоровый, крепче всех, кого Антон знал. Развалится и лежит. Пить захочет - никогда сам не встанет, не пойдёт на кухню, а обязательно орёт на всю квартиру: «Антон, принеси воды!» А он как раз сидит за самым трудным заданием. Но бежит, потому что иначе плохо будет: и от самого Махмуда достанется, и от мамы, Махмуд же обязательно ей наябедничает.
Потом ещё вот что: почему он никогда не ходит с Муськой гулять? Ну, ладно, с ним, Антоном, никуда не ходит, это понятно: он всё-таки не настоящий его сын. Но с Муськой почему? Он же настоящий... И в магазин ни разу не спустился, всё они с бабулей и Муськой тащат в дом... А съедает Махмуд всё, что ни поставь на стол, быстренько, бабушка едва успевает готовить. И никогда ему, Антону, не отложит он кусочек мяса, курицы или пиццы. Бабушка сначала сердилась и ворчала, а потом стала прятать что-то для Антона в холодильник, причём так глубоко, что Махмуду никогда не найти. Да он особенно в холодильник и не суётся, любит, чтобы ему всё подавали. И прямо в постель, если он развалился отдохнуть. Такой лентяй!
Раньше он казался Антону совсем другим! Поселился в их доме задолго до свадьбы с Юркиной мамой. Сначала, вроде бы, ничего было: помогал, к маме хорошо относился, в магазин ходил. Мама так любила пройтись с ним по двору, чтобы все видели, какой у неё замечательный новый жених. И Антон всем хвастал: мол, старый папка был плохой, бросил их с мамой и бабушкой, а Махмуд Алиевич замечательный человек.
И свадьбу Антон хорошо помнил! Да и была-то она лишь прошлым летом. С дачи пришлось уехать. Сорваться, как говорила бабушка. Уговаривала дочку: мол, давай до осени подождём. Но та не согласилась: какая осень, куй железо, пока горячо. Свадьбу сыграли в ресторане, собрались все родственники. И несколько ребят, кроме Антона, тоже были. Веселились – обалдеть! Ох, приятно вспомнить! А мама была такая красивая, в своём длинном платье до полу, с голыми плечами, с высокой причёской... Ну прямо как у дам Х1Х века. Антон сам видел их в трёх томах Пушкина и в других книжках. Мама будто оттуда и явилась прямиком на свою свадьбу. И Махмуд был такой красавец! Сколько фотографий сделали! Все говорили: «Какая замечательная пара!» На одной карточке они втроём снялись, Антона между собой поставили. Он понял смысл: мол, вот мы все, муж, жена и ребёнок. И ещё одну сделали, где были уже вчетвером, вместе с бабулей. Напраздновались тогда по-царски, а из фотографий мама тут же альбом сложила, поставила за стеклом книжного шкафа, и если приходили гости, она обязательно показывала им альбом. Гости восхищались: замечательная семья! И даже ему похвал перепало: говорили, что у таких супругов и ребёнок, естественно, тоже замечательный. Ему, конечно, приятно было, но и посмеивался: все думают, что он, Антошка, маленький, а ему тогда ведь уже девять исполнилось, и главные секреты про жизнь он уже знал, мальчишки в школе рассказали. И потому – чего уж тут врать самому себе, Махмуд ему, конечно, папа, но не настоящий. Ладно, только бы хорошим был...
Он и был хорошим, но недолго. Как только Муська родился, всё счастье и кончилось. Может, потому, что он очень сильно орал по ночам? Или надоело Махмуду жить в тесноте? Кто его знает! Только Антон с бабушкой заметили, что он злым становится. Один раз даже сказал, что если б не Муська, сбежал бы отсюда... Хорошо, что его родные далеко, в Москве никого нет, сбежать ему некуда. Всё как-то наладилось. И Муська всегда так ему улыбался, что у Антона сердце захватывало: вот что значит родной папка. Но нет, нет, он ни на кого не обижался, он радовался. И один раз Махмуд даже сказал ему: «Ты у нас отличный помощник, настоящая нянька». Антон не понял, обидеться ему или порадоваться. Не хотел, чтобы его нянькой считали. Он не нянька, а старший брат. Потом махнул рукой: он же любит Муську, и какая разница, как его называют.
...А как-то Антон пришёл домой из школы. Устал ужасно! Дома никого не было. Бабушка тогда ещё ездила помогать той старушке. Мама отправилась с Муськой в свою больницу, проверить его. Ну и вот, пришёл домой, сразу привалился, устал. Даже форму не снял. А тут Махмуд вернулся. Кричит: «Антон, ты где?» Разделся, пошёл поел, потом завалился на диван. Спать Антон уже не мог, но так и лежал на своей кровати, не вставал. Ну сил не было, совсем ни капельки. И вдруг слышит – Махмуд кричит ему: «Принеси мне попить». И что Антона дёрнуло не послушаться? Сделал вид, что спит, а тот как рявкнет: «Чего притворяешься? Иди на кухню, принеси мне попить!» Он встал, принёс чашку воды. Тот выпил и говорит: «Всё, ты меня больше папой не называй! Никакой я тебе не отец!» Вот тут Антон не выдержал, разревелся похлеще девчонки. И убежал в свою комнату. Вечером, конечно, всё рассказал – сначала бабушке, потом маме. Шепотком, чтобы Махмуд не слышал. Мама почему-то сказала: «Вот гад!», а бабушка ничего не сказала про Махмуда, только стала уговаривать Антона не расстраиваться. И добавила, что Махмуд, наверное, устал на работе, потому и выдал такое.
Нет, считал Антон, дело в другом. Просто действительно он был Муськин папа, а не его. Муська счастливый. Мало того, что его так любят, у него ещё и всё в порядке: мама, папа, брат, бабушка... Несправедливо! И больше всего на свете Антон хотел, чтобы Махмуд снова разрешил ему называть себя папой. Даже надумал попросить у него прощения за тот случай. Но Махмуд приходил злой, не подступишься. А если увидит, что Антон играет в компьютерные игры в их с мамой комнате, так шуганёт его, что Антон поскорее ноги уносит... С Муськой такого быть не могло, он же родной. Иногда забежит в родительскую комнату на своих ходунках, такой шустрый и смешной, что Махмуд даже не прогоняет его, наоборот, хохочет. А может и на руки взять, пожурить ласково. Антон в такие минуты спешит поскорее убраться к себе.
Он не понимал, как теперь ему называть маминого мужа. Дядя Махмуд? Язык не поворачивался. Просто – дядя? Ещё хуже. Вообще перестал как-либо называть.
А недавно всё совсем кончилось. Кто бы мог подумать, что в их жизни начнётся такой кошмар? Разве они сделали Махмуду что-то плохое? Взяли в свой дом, старались любить его. Мама помогла ему устроиться на хорошую работу, были у неё для этого отличные знакомые. За что же Махмуд так разозлился? Однажды вообще не пришёл домой на ночь. Мама точно знала: у него не ночная смена, дневная. Куда же он девался? Она так расстроилась! Говорит: «Всё я поняла! Правильно мне люди говорили, что не надо за него замуж выходить, он зверь, а я не послушалась, вышла... Вот теперь и получаю!» Чего получает? Антон не понял! Но когда через денёк-другой она избила его совсем ни за что – лишний пирожок съел, а она хотела, чтобы он перестал толстеть, - вот тогда он понял: плохо дело! Теперь, если чувствует, что она сейчас опять изобьёт его ни за что ни про что, он стал брать Муську на руки. Загородится им, как щитом, и тогда мамочка опоминается. Правда, в первый раз и Муське набила тумаков. Как же он плакал! Антон отнёс его в свою комнату, посадил на постель. Играл с ним, разговаривал, песенки ему пел, пока тот не успокоился и не заснул прямо на его кровати. Да так крепко, что допоздна не просыпался. И всё всхлипывал, всхлипывал во сне... Мама так и не пришла к ним, и Антон караулил Муську, чтобы не упал. Только один раз отошёл в туалет, но поставил рядом со своей кроватью стулья, заграждение сделал. И всё равно спешил, потому что понимал: Муська сильный, если проснётся, то раздвинет эти стулья в стороны, и ничего тогда не поделаешь, свалится на пол. Прибежал в комнату, даже не застегнув штаны и чуть-чуть описав их в самом конце... Хорошо, что мама не видела. Сидела в своей комнате и с кем-то громко и очень грозно говорила по телефону. Атошка расслышал: «Я его урою! Найду на него управу!» Он не сомневался: найдёт. Только всё равно непонятно было: что у них происходит? И почему?
Когда Махмуд пришёл домой следующим вечером, они страшно ругались. Какими только словами мама не называла его! А он её – нет, просто стоял и молчал. Несколько дней пожил и опять исчез. И как уж мама поняла, что у него есть другая женщина, Антон понять не мог. Догадался: выследила его. С тех пор всё окончательно изменилось. Махмуд даже приходил, но она выставила его вон, отобрала ключ и сказала: «Чтобы твоей ноги здесь больше не было!» Позвонила своим друзьям, которые взяли его на хорошую работу, и велела им прогнать его. Они прогнали. Он опять явился домой, скандал ей учинил: «Что же ты вытворяешь?!» Она опять обзывала его всякими словами, а он её нет. Муська орал на весь дом, очень испугался он этого скандала. Антон успокаивал его, успокаивал... К счастью, приехала домой бабуля, сразу взяла Муську на руки, и он замолчал. Ну понятно же, около бабушки и ему, Антону, лучше было.
Махмуд ушёл и больше не приходил. Мама злилась, кричала на всех, а толку никакого. Антон понимал: этот крик ничего особенного не означает. Ну устала она, работает на всех одна... Она же хорошая на самом деле. И Муська у них замечательный. Ну... Может, он, Антошка, им мешает? Но чем же? Наоборот, вовсю помогает с Муськой. Бабушка мешает? Иногда она говорила, что уйдёт жить на ту самую квартиру, где уже умерла старушка, за которой она ухаживала. Но мама не разрешила: как же она справится без неё, как работать будет? Получалось, что никак. Бабуля осталась – не могла бросить дочку и их с Муськой в беде.
Ну что, что можно было сделать, чтобы всё стало, как раньше?
Антон смотрел на Муську радостно, добродушно. Думал: вот если бы он был постарше, они вдвоём обязательно что-нибудь придумали бы. А главное – всё поняли бы. Муська понял бы одно, Антон другое. А так – откуда узнаешь?
Да нет, всё-таки кое-что он знал!
Вдруг вспомнилась одна странная ночь. Недавно, в начале сентября это было. Махмуд уже совсем не приходил к ним, а где жил, Антон не знал. Мама знала: она сама рассказывала бабушке (и даже не просила Антона, чтобы ушёл в свою комнату или на кухню, как часто делала), что она выследила Махмуда и увидела его, как она сказала, с другой бабой, даже не с той, о которой уже знала, с новой. Всё стало понятно! Бабушка тогда уточнила: «Не другая, а другие! У их народа принято иметь несколько жён». «Мало ли что и где принято! – взвилась мама. – Он здесь живёт, он на мне женат и должен подчиняться нашим законам!» Бабушка замолчала, как она часто делала, чувствуя, что с дочкой говорить бесполезно. Они вообще были очень разными. Бабушка могла ругаться, чего-то требовать, а потом вдруг раз – и снова делалась доброй, как обычно. А мама, если уж сходила с колёс, как она сама это называла, то всё, никто не жди пощады.
Так вот, та странная ночь недели две или три назад. Махмуда не было. Антон уже лёг. Муська спал и видел десятый сон. А мама с бабушкой сидели на кухне. Долго ли он спал, трудно сказать, только вдруг проснулся. Открыл глаза и чего-то ждёт. А с кухни доносились тихие голоса. Мамы и бабушки, конечно! О чём они говорили? Понятное дело, о Махмуде... Вот бы услышать!
Антон встал и на цыпочках прошёл в большую комнату, отделявшую его с бабушкой крохотную угловушку от кухни. Вообще-то ничего, если и накроют: скажет, что идёт пописать. Остановился совсем недалеко от двери, она была открыта, и стал слушать, здесь отчётливо слышалось каждое их слово. Мама сильно плакала, а бабушка успокаивала её. «Ну за что мне такая судьба? – услышал Антон мамины слова. – Почему все мужики меня бросают?» «Ну как – почему? – отвечала бабушка. – Ты, конечно, красивая, неглупая, хорошо зарабатываешь. Но что ты кричишь на всех? И как кричишь! Никакой мужчина этого не потерпит! Неужели не понимаешь?» «Но я же не просто так кричу! – сказала мама. – Всё очень плохо! Ты вспомни Серёжку...» «Сама сделала его нахлебником и барином, - возразила бабушка, - а когда понадобилась его помощь и ты стала требовать её, видишь, что получилось. И Махмуда ты сама избаловала. Да и как можно было не посчитаться с тем, что у мусульман принято многожёнство? «Я будто проклята! – плакала мама. – Что мне делать? Жить не хочется!» «У тебя двое детей, - отвечала бабушка. – Это же такое счастье! Ими и жить надо. А мужчины... Кто-то найдётся».
Антон понял, что надо скорее уходить. И тихо-тихо, так, что ни одна пылинка в комнате не шевельнулась, он вернулся к себе, лёг и получше накрылся одеялом. Да вот беда – тут ему и захотелось писать. Что делать? Ну... идти в туалет, конечно!
Он снова встал, влез в тапочки и пошёл в коридор, отчаянно потирая глаза ладонями, чтобы мама с бабушкой подумали, что он крепко-крепко спал. Они сразу замолчали и обе посмотрели на него. Когда он сделал свои дела и пошёл обратно в комнату, услышал, что они вернулись к разговору. Лёг. Снова накрылся, даже с головой, чтобы поскорее уснуть. И проспал так до самого утра, когда бабушка разбудила его и сказала, что пора в школу. Быстро умылся, позавтракал и был таков.
По дороге до школы думал и думал о том ночном разговоре. Ну, конечно, бабушка права: беда в самой маме. Зачем она так кричит? Вот им с бабулей никуда не сбежать от её крика, а папа Сергей и Махмуд сбежали. Как ей объяснить, чтобы перестала кричать?
Нет, наверное, ничего не получится! Так они и будут дальше жить вчетвером, без Махмуда. Вообще-то хорошо, что у них появился Муська, только жалко его: у него всё теперь точно так же, как у самого Антона, папы тоже нет. Пока ещё он глупый, совсем маленький, ничего не понимает. Но скоро поймёт. Особенно в школе, где все всё знают друг про друга, - дразнить его будут. Попробуешь дать кому-нибудь по физиономии или толкнёшь в коридоре, так другие не тебя защищают, а того, кто дразнился. Почему так? А скажешь учительнице – они тебя на всю школу будут обзывать ябедой, и потом прибавятся совсем другие ребята, чужие, не из их класса... Что с этим делать, непонятно. Бабушка говорит, что любые мальчишки любят драться, но вырастают и всё становится иначе.
Муська что-то вякнул в коляске. Антон глянул на него. Тот лежал ужасно смешной, сфуксился, будто надумал сделать что-то хитрое или скверное. Но вдруг расплакался. Да так внезапно и горько, что Антон испугался и стал отчаянно трясти коляску. Может, у него животик болит? Описался, это точно, но он же в памперсах. Вспомнил что-нибудь неприятное? Как ему делали укол? Или... как мама ругалась? Лучше бы вспомнил, как ласково бабушка с ним разговаривает, всё на свете разрешает ему делать, даже самое такое, что мама никогда бы не разрешила. Ну, например, играть на полу. Или хватать старые Антошкины игрушки и совать их в рот. Мама, если увидит, начинает сердиться, может и отшлёпать малыша. А бабушка только улыбнётся, сядет рядом на табуреточке и играет с ним. Муська рад этому без памяти.
Ну что он сейчас плачет? Бабушке позвонить? Пора домой? Но бабуля сказала гулять как можно дольше, погода хорошая и им обоим надо дышать свежим воздухом.
Вот если бы Махмуд оказался здесь, подумал Антон, просто постоял бы рядом с коляской или взял сына на руки, тот сразу замолчал бы. Просто очень обрадовался бы папе. А Антон разве не обрадовался бы? Ещё как! Папа... Взял бы на руки, подержал... Муська почувствовал бы силу его рук и стал бы такой счастливый! Небось сразу показался бы себе большим, крепким и сильным человеком. Если бы Махмуд вдруг появился... Если бы...
Но ведь не появится! Он, похоже, вообще не интересуется своим сыном. Как и его папа Сергей: ему тоже не нужен собственный сын... Но такого же не должно быть!
Он наклонился к коляске, слегка приподнял Муську. Малыш снова замолчал: то, что делалось вокруг, было на самом деле очень интересно. Веточки деревьев неторопливо разметали воздух, листья красиво кружились, оторвавшись от ветвей. Антон обрадовался: значит, он такой же сильный, как папа, он многое может сделать для Муслимчика. Надо же... И как он мог раньше думать, что Муська противный? Что все любят только его, а ему, Антону, достаются лишь оплеухи и окрики? Иногда даже хотел сказать малышу, что не любит его, он совсем не родной ему брат, раз так несправедливо получается. Да родной он ему! Два раза родной: и как брат, и как младший брат. А малыш ему тоже дважды родной: и как братишка, и почти как сын, если он такой маленький. Милый, глупый Муська, не надо плакать, я же с тобой.
Он устал держать малыша, снова опустил его голову на подушку в коляске. Хотел поговорить с ним, кое-что объяснить, но тот снова расплакался.
- Ну что ты, миленький? – тревожно спрашивал Антон. – Ну не надо, не плачь! Я же с тобой, мой хороший, с тобой. Сейчас пойдём домой, бабушка переоденет тебя, покормит. Ты знай: я с тобой, понимаешь? Я всегда с тобой! Папа Махмуд – нет, а я – да. У тебя только одного папы нету, а у меня сразу двух, понимаешь? Но зато у тебя есть я. Мне, что ль, теперь стать твоим папой?
Он позвонил бабушке, и через несколько минут, за которые он не переставал качать коляску с полной силой, она появилась из подъезда. Почти и не оделась, только курточку на плечи накинула... Ну зачем же так, они бы подождали! Ведь теперь заболеть может. Его всегда ругает: ты, Антон, не выскакивай на холод раздетым, простудишься. А сама выскочила...
Бабушка проворно подбежала к ним, схватила коляску, и они все втроём поспешили домой. «Мои роднулечки!» - бормотала она и по очереди чмокнула сначала Антона, потом Муську. Антон просиял, а Муська сразу стал чего-то требовать. «Сейчас, сейчас! – пообещала ему бабушка. – И переодену тебя, и накормлю!»
Дома Антон вдруг почувствовал такую усталость, что завалился спать, не дожидаясь обеда. Засыпая, услышал, как бабушка сказала: «Осенний воздух с ног сбил». Она не стала требовать, чтобы он шёл на кухню обедать, как обязательно сделала бы мама, а, накрыв его шерстяным одеялом, стянула с него тапочки, в которые он, конечно, успел перелезть ещё в прихожей, и тихонько вышла из комнаты. Потом Антон ужасно радовался, что, поспав, сумел быстро-быстро сделать все уроки. И как только он разделался с заданиями, тут же пошёл к Муське играть. Тот уже был в отличном настроении: и сухой, и покушал, и дома...
Вечер прошёл весело и радостно. Мамы Антон не дождался, потому что она слишком сильно задержалась на работе. Ну ничего, завтра увидятся. Он услышал её голос, когда совсем уже засыпал: она как раз вернулась. Услышал и тревожный бабушкин шёпот: «Ну как?» Мама что-то рассказывала ей и всё говорила, говорила... Из тех слов, которые всё-таки разобрал, Антон понял, что она где-то встречалась с Махмудом, но он ничего хорошего ей не пообещал. «Не вернётся он к нам!» – подумал он, засыпая. И даже чуть-чуть всхлипнул – совсем как Муська: слишком жалко вдруг стало ему их обоих. Но тут же вытер дурацкие слёзы. Вот ещё, нашёл из-за кого плакать! Сначала из-за папы Серёжи плакал, теперь из-за папы Махмуда. Нетушки, не будет он реветь. И вообще – обойдутся они без всяких пап. Уже и так обходятся: всё делают, всё успевают. Так что, не плачь, Мусенька, не плачь! Вот если б ты один был, тогда совсем другое дело. А так – нет, ты не один, я с тобой, и все мы тоже с тобой. Слышишь?»
Муська скоро затих. Видимо, уснул, успокоившись. Так они и лежали, в двух смежных комнатах, тихо посапывая и как бы напоминая друг другу, что они есть оба, каждый у другого.
А на кухне долго ещё горел свет. Мама с бабушкой горячо обсуждали свои проблемы. И главной была, конечно, одна: как вернуть мужа и отца Махмуда? Вернуть папу малышу... Если бы догадались пойти поговорить с Антошкой, они бы с радостью узнали, что эта проблема уже почти решена. У Муськи теперь есть папа. Он, Антошка. Он такой большой по сравнению с Муськой. Почти папа... Ну... как бы... запасной. Да, да, запасной папа. За-пас-ной... Отлично придумал!
Он повернулся на правый бок, сунул сложенные ладошки под щёку, как всегда говорили им делать ещё в детском саду, и заснул. Крепко-крепко. Совсем как взрослый человек, после мучительных поисков решивший очень трудную задачу.
Свидетельство о публикации №212121001486