Дебют в кулуарах. Глава II

ГЛАВА II
Об обстоятельствах, столь необычайных и виражах фортуны, столь непредсказуемых

1

Наступил новый, 1962 год. Год юбилея Бородинского сражения, год первого Голубого огонька и Карибского кризиса.
Что для русского человека означает наступление нового года? Это особая пора в жизни каждого – народные гуляния, базары и ярмарки, хлопушки и фейерверки, наступление морозов и зимние каникулы. Но самое главное – в новый год появляется возможность собраться всей семьей и встретить этот праздник в узком кругу любимых людей. И пусть американцы гордятся своими «хэллоуинами» и «индепенденсами» - они-то не понимает, что мы чувствуем за неделю до наступления нового года и как страдаем еще неделю после его бурной встречи. Грядущий 1962 год многие называли годом перемен и все ждали от этого года чего хорошего. Я не был исключением и со светлыми мыслями отсчитывал секунды до наступления нового года, который я встречал в гордом одиночестве.
В ту ночь, как оказалось, для меня судьбоносную, в дверь ко мне настойчиво постучались. В дверях я встретил почтальона, который как уж чересчур вольно оглядел меня с ног до головы и спросил:
- Товарищ Порушев?
- Да, это я.
- Платон Николаевич?
- Да я, я это. В чем дело?
- У вас есть документы, подтверждающие личность?
Я показал странному гостю паспорт, и он вручил мне письмо. Письмо это не было похоже на обычное послание, и я сразу же подумал, что это какой-то розыгрыш. Таких людей, кто мог бы написать мне, попросту не было. Я внимательно разглядывал черный матовый конверт, который был чуть больше стандартного размера. На лицевой стороне в левом верхнем углу были марка с изображением гарцующей лошади, каких раньше мне видеть не приходилось. Конверт этот был и запечатан по-особому –он был скреплен печатью, изображающей Георгия Победоносца, пронзающего змея. Печать эта была совсем еще свежая и приятно пахла воском. В конверте я обнаружил только одну записку, содержание которой до сих пор помню наизусть:

«Сердечно приветствуем Вас, уважаемый товарищ Порушев! Желаем Вам доброго здравия в Новом году и успехов во всех начинаниях. Имеем честь сообщить, что вы приглашены на встречу в ресторан «Октябрь» пятого января сего года в восемнадцать часов по местному времени. На все вопросы вы получите ответ позже. Вас будет ждать товарищ Исаак Штерн. Просим Вас не опаздывать.
С уважением, ГК».

Это странное послание, написанное, судя по всему по старинке – пером, я перечитывал несколько раз, но так не смог понять его смысла. Ошибки быть не могло – письмо адресовано именно мне. Оставалось уповать на шутку, но с чувством юмора у кого-то явно проблемы. Так и промучился я всю ночь, вычисляя, кто мог так меня разыграть.
Не могу сказать, почему я тогда, пятого января, отправился в ресторан «Октябрь», наверное, больше из любопытства, в котором меня попрекали с малых лет. Скорее всего, я лишь хотел убедиться, что все это не более, чем чья-либо дурная шутка, но где-то в глубине душе я оставлял шанс для какой-то загадочной истории, частью которой мне предстояло стать.
Свободных мест в ресторане не было – сутолока в помещении в очередной раз напомнила мне о продолжающихся зимних праздниках. Однако, не оставляя надежды на интересный исход всей этой истории с письмом, я упомянул фамилию Штерн и директор ресторана, который лично встречал посетителей, вмиг поменялся в лице. Меня проводили в отдельную комнату заведения, в которой обычно встречались члены КПСС, офицеры из КГБ или иностранные дипломаты. Там меня поджидал персонаж, которого звали Исааком – именно о нем упоминалось в письме. Это был мужчина лет тридцати пяти в потрепанном пиджаке и засаленными волосами. На нем была клетчатая рубашка и запачканный кофе короткий бардовый галстук. Лицо Исаака мне почему-то показалось знакомым – у него были большие карие глаза и морщинистый лоб, а щеки покрывала щетина. Товарищ Штерн, увидев меня, затушил сигарету, провел ладошкой по волосам и протянул руку.
- Исаак.
- Платон, - ответил я, и на лице его сначала промелькнула улыбка, но потом он не сдержался и расхохотался во все горло.
- Простите меня, Платон, - протирая прослезившиеся от смеха глаза платком, проговорил он. – Не смог сдержаться. Это ведь так похоже на историческую встречу, только представьте себе: древнегреческий философ встречается с библейским героем, - он мечтательно закатил глаза. – Какая прелесть.
После неловкой паузы, Исаак откашлялся, поправил пиджак и посерьезнел. Он достал из сумки сосуд с каким-то приятным одеколоном и побрызгался.
- Итак, вот мы и встретились, - торжественно проговорил он. – Я понимаю ваше недоумение. Простите, что поставил вас в неловкое положение. Прошу вас, не стоит переживать.
Исаак достал зажигалку, подкурил сигарету, и мне почему-то действительно стало легче – нервозность куда-то пропала, раздражение прошло.
- Закурите?
- Бросил, - буркнул я, хотя безумно хотелось курить.
- Поздравляю. А я вот все никак не соберусь. Боюсь, что у меня слишком слабая воля для такого предприятия.
Я вспомнил, как негодовал Володя, когда я закуривал и мне, почему-то, сразу расхотелось курить.
- Товарищ Штерн, я не совсем понимаю, что… - но договорить я не успел.
- Да, да, - небрежно махал рукой Исаак, стряхивая пепел на стол. – Вы не понимаете, что мы здесь с вами делаем и зачем мы вообще здесь сидим. Я как раз собирался вам об этом рассказать.
Он закинул ногу на ногу и отпил из чашки черного кофе.
- Может, кофе?
- Нет, спасибо.
- Скажите, вы когда-нибудь слышали о Георгиевском Кооперативе?
- О каком Кооперативе?
- Георгиевском.
- Впервые слышу от вас.
- Не удивительно, - улыбнулся Исаак, оголяя свои пожелтевшие от табака зубы. – Я уполномочен этой организацией провести сегодня с вами эту встречу. Вы приглашены на собрание новых членов кооператива одиннадцатого января восемнадцать тридцать.
- Погодите, - успел вставить я, остановив набравшего оборота Штерна. – Что это за кооператив? Вы мне так и не объяснили.
- Об этом вам расскажут на собрании. Я же здесь лишь для того, чтобы познакомиться с вами лично, провести инструктаж и вручить пропуск.
- Знаете, товарищ Штерн, как только я получил это письмо, у меня сложилось впечатление, что это какая-то ошибка. Сейчас я еще более склонен так думать. Наверное, вы ошиблись человеком.
- Нет, нет, нет, - качал головой Исаак. – Мы не ошиблись, товарищ Порушев. Я сижу перед вами, а вы передо мной и так должно быть. Сообщаю вам, что вы подобраны кандидатом на службу в Георгиевский Кооператив.
- Ничего не понимаю. Вы не хотите мне говорить, что это за кооператив такой, а теперь сообщаете, что я подобран кандидатом на службу. Что это еще за служба такая? Я уже служил в армии, долг родине отдал…
- Мы сейчас говорим не о службе в вооруженных силах, товарищ Порушев. Если вам так будет легче, давайте будем называть это работа.
- У меня уже есть работа.
Исаак рассмеялся.
- Я не сомневаюсь, товарищ Порушев, что вам доставляет неописуемое удовольствие стоять у станка по девять часов в сутки и выслушивать бредни Арбуза. Вы ведь об этом мечтали, не так ли?
- Кто вы такой и откуда вам это известно?
- Не нужно бежать впереди паровоза, - он посмотрел мне прямо в глаза, и от взгляда этого сделалось не по себе.
- У меня вопрос.
- Пожалуйста.
- Вы из КГБ?
Мой собеседник даже бровью не повел.
- Вы так предсказуемы, товарищ Порушев. Я уже сказал, что я из Георгиевского Кооператива, а не из КГБ. Вы приглашены на собрание одиннадцатого января, и вы пойдете на это собрание, хотя бы из любопытства, коим вы грешны. Поверьте, я понимаю ваши опасения, но хочу заверить – все будет в порядке. Не стоит волноваться.
После этих слов я впервые за несколько минут смог вздохнуть спокойно. Напряжение вмиг ушло и на душе стало спокойно – объяснить это чувство я не могу, но помню только, что в тот момент мне стало хорошо.
Исаак подкурил очередную сигарету и обратился ко мне:
- Вам выпала честь принять участие в судьбе страны. Сходите на собрание, вы не пожалеете. Там будут такие же люди, как и вы – впервые столкнувшиеся с кооперативом. Скажу вам как мужчина мужчине – не упустите такой шанс.
- Мне это не интересно.
- Лукавите, товарищ Порушев. Не хорошо, не хорошо. Зачем портить о себе впечатление на первой встрече? Вам интересно и как бы вы не пытались скрыть от меня свое желание, этот блеск в глазах не заглушить.
- Куда мне нужно прийти? – спросил я, чувствуя себя неловко рядом с этим человеком. Он словно заглядывал мне в душу и мечтал поскорее покинуть это место.
- Как я уже говорил, одиннадцатого января я буду ждать вас на улице Коминтерна, дом пять. На входе предъявите вот этот пропуск, - он протянул мне что-то вроде визитной карточки, где были написаны мои фамилия, имя и отчество, а также выгравирован уже знакомый мне знак лошади. На пропуске была чья-то подпись и печать с изображением Георгия Победоносца. – Будьте там в половину седьмого и не опаздывайте.
Исаак допил кофе и поднялся, поправляя пиджак.
- Хочу сказать вам, товарищ Порушев, на прощание, что такую возможность нельзя упускать. Шанс этот выпадает раз в жизни. Используйте его.

2

Морозный воскресный день мы с Владимиром провели на берегу. На заводе я сумел достать коробку мандарин и украсил этими новогодними фруктами наш столик в беседке. После серьезного разговора с Володей о вреде алкоголя, ни о каком шампанском я даже не думал. Обошлись дюшесом и минеральной водой. Владимир поздравил меня с новым годом и вручил наручные часы с металлическим ремешком. На циферблате красовался серп и молот, а с обратной стороны виднелась надпись: «Вооруженные силы СССР». Часы были из коллекционного издания, и я был польщен таким великолепным подарком. Два часа мы посвятили занятиям английским языком, и Володя даже меня похвалил, сказал, что я делаю неплохие успехи. А потом он рассказал историю, которую ему в свою очередь поведал отец Сергий.
После продолжительной болезни скончался председатель райкома, серьезный советский чиновник и влиятельная в партии фигура. Он попал на небеса и предстал перед судьей, который решением своим усопшего в рай или в ад определяет. Судья этот возвышается на престоле и беседу с каждым ведет, по окончании которой подходит очередь следующего. Настала очередь и чиновника – затрясся он, заметался в страхе, да только бежать было некуда. Слева ворота в преисподнюю виднеются – забор чугунный и жар валит так, что горячо становится. Земля там сухая и мертвая, деревьев и живности нет. Реки лавы медленно протекают, да черти туда-сюда снуют – страшные с рогами, да копытами. А крики какие доносятся, жуть просто – словно плачь детский, да крик девичий. Чиновник в страхе к другим воротам поближе перемещается, что в рай прямо ведут –совсем другое дело. Белым бело там, аж глаза щурить приходится. Всюду гармония и блаженство. Люди ходят красивые все как на подбор в одеждах светлых. Фрукты на деревьях растут, детки в водоемах плескаются, да музыка приятная доносится. И так ему туда захотелось – в рай. Как только представил чиновник, что его в ад ссылают, поплохело ему вмиг.
- Ну, здравствуй, Григорий! – громом раздался голос судьи и чиновник вздрогнул.
- Не губи, всемогущий! – взмолился чиновник и бухнулся на колени.
- Встань! – вновь раздался голос, и Григорий подскочил вмиг. – Посмотри на себя внимательно.
Перед чиновником появилось зеркало, которое изображало его во весь рост, и он принялся разглядывать свое отражение. Это был небольшого роста полненький мужчина лет шестидесяти, лысоватый и обрюзгший. В глазах его виднелся лишь страх перед неотвратимым наказанием – он дрожал всем телом так, что слышался стук его зубов.
- Это – настоящий ты, Григорий, - вновь раздался голос судьи, и чиновник снова обратил свой взор наверх. – Здесь нет ни твоих влиятельных друзей, нет связей в высших кругах власти, нет любовниц и денег, нет даже слов, которыми ты, порой, так умело пользовался. Посмотри, к чему ты пришел в конце своего пути – это все, что ты можешь забрать с собой на тот свет – ни денег, ни знакомых, ни любовниц. Ты не можешь взять с собой роскошную дачу в Подмосковье, ведь все это есть у тебя там, на земле. Подумай, Григорий, есть ли у тебя душа?
- Есть душа, всемогущий! Я ведь в церковь ходил по воскресеньям! Партия запрещала, а я ходил! Молился за здравие семьи своей, икону целовал! Есть душа, есть!
- Ведь ты это от страха делал, Гриша, а вернее, чтобы застраховаться, дескать, а если все же тот свет существует. Ты ведь привык, что у тебя все и всегда схвачено – так и здесь решил на всякий случай замолвить за себя словечко перед Богом. Думал, что там зачтется. Неужели ты думал, что поход в церковь смоет всю ту грязь, которую ты собрал за неделю? Ты думал, что будешь чист после ночи блуда? А может от бесконечных пьянок с друзьями? Или же ты думал, что сможешь отмыться от бесконечных взяток, которые ты брал ежедневно? Ведь ты только ради этого «служил своей стране»? Да, Гриша, суд земной тебя миновал, но самый страшный – суд небесный и его никому не избежать. Вспомни, как ты рассказывал друзьям в ресторане, как мечтаешь покинуть страну.
- Разве я не имею права на собственное мнение?
- Ты выбрал свой путь сам и на пути том ты сделал много ошибок. Ты жил рад денег и власти, заслоняя свои пороки якобы благими намерениями. Сейчас ты ушел и на твое место встанет новый чиновник. Он тоже когда-нибудь попадет на суд, но подумай, Григорий – что ты оставил после себя?
- Я много чего сделал!
- Много чего, спору нет. Затягивал выдачу жилья военнослужащим, вымогая с них взятки. Ты помнишь того молодого офицера, которому ты полгода отказывал в приеме?
- Не помню, отче!
- Конечно, не помнишь, ведь таких были сотни. Этот офицер погиб в боевых действиях, защищая тебя и твою семью. А у его семьи теперь нет крыши над головой. Тебе нужны еще примеры?
- Помилуй, владыка! Не суди!
- Быть может, Гриша, я хочу тебе помочь, но только не знаю как. Назови, хотя бы одно свое качество, которое могло бы служить пропуском в рай и ты отправишься туда, обещаю.
Чиновник почувствовал, как кто-то дышит ему прямо в спину. Он обернулся и увидел худощавого и бледного юношу, который трясся от страха, глядя на судью.
- Не бойся, - проговорил судья, - иди, юноша.
Ворота в рай отварились, и Григорий даже на какое-то время ослеп от белого света. Юноша поклонился судье и исчез в белом свете.
- А его за что же туда? Его вы не судили! Вот так правосудие небесное, значит, свершается? Чем же оно тогда от земного отличается?
- Его не за что судить, Григорий. Этот молодой человек прожил честную, но короткую жизнь. Его душа полностью чиста – в ней нет злобы, зависти и жажды наживы. Всю свою жизнь он работал над тем, чтобы привести душу в гармонию с телом. У него есть душа, а что насчет тебя, Григорий?
- Я людям помогал! Больницы строил и детские дома!
- Разве ты стал бы делать это бескорыстно? Сколько ты получал с каждой больницы? Десять процентов? Или пятнадцать? Давай посчитаем, сколько людей погибло, так и не дождавшись своей очереди из-за затягивания строительства?
- Не надо, всемогущий! Я семью свою люблю! У меня жена и две дочки! Клянусь!
- Что ж, не знаю, можно ли назвать любовью твои измены жене. Ведь ты часто бывал с другими женщинами, будучи повенчанным. К тому же, будучи в хмельном угаре, ты периодически избивал свою жену. Это ли не истинная любовь? Что же касается твоих дочерей… Пожалуй, их ты действительно любишь.
- Скажи, владыка, значит меня есть за в рай сослать? Есть во мне ведь что-то хорошее?
- Ответь на один вопрос, Гриша. Если бы тебе был дан шанс все в этой жизни поменять… Что бы ты изменил?
- Все поменял бы! – Григорий снова упал на колени. – Другую жизнь начал бы – правильную, честную. Клянусь! Помилуй, ради Бога, не губи! Я все исправлю!
Судья тяжело вздохнул и кивнул, а через секунду Григорий проснулся у себя в постели в холодном поту. Жена стояла рядом, поднеся стакан с горячим молоком.
- Что происходит? – выкрикнул он, вскакивая с кровати.
- У тебя жар, Гриша, вот, выпей, - она протянула стакан, но Григорий со всего маху выбил его из рук жены и тот разбился вдребезги.
- А ну, прочь! – крикнул он, и жена с испугом покинула комнату.
Значит, это был только сон? Какой страшный сон! И как такое вообще могло присниться? Какой суд, какой рай, да и какой Бог вообще? Мы живем в СССР. Григорий смахнул со лба пот, повернулся на бок и уснул. Наутро он даже не вспомнил о том сне…
- Конец, - проговорил Володя.
- Интересная история, - ответил я. –Правда, я немного не понимаю смысла.
- Мораль?
- Мораль мне ясна. Не вижу связи ни с тобой, ни со мной.
- Скажи, Платон, если бы ты был на месте судьи – как бы ты поступил?
- Даже не знаю… Наверное, не простил бы подлеца.
- Задам вопрос по-другому. Ты хотел бы судить?
- Для этого есть уполномоченные лица – судьи. Они судят преступников и выносят вердикты. Кто я такой, чтобы кого-то судить?
- Ты – человек. И ты видишь, какая вокруг несправедливость творится, не так ли? Ты бы смог взять на себя обязанности судьи совести? Смог бы судить без правосудия, но по справедливости, если бы тебе был дан такой шанс?
- Я никогда об этом не задумывался. В моей жизни полно несправедливостей и я не стараюсь с ними бороться. Я привык, что жизнь – это часто лишь разочарования и не нужно ждать от нее слишком многого, иначе можно окончательно разочароваться, а я к этому не готов. Да, к тому же, что такое справедливость? Грань уж слишком размыта – для одних справедливо, когда одна футбольная команда выигрывает другую, а для других – когда лишают жизни того, кто сам лишил ее с десяток людей.
- Ты бы лишил? – внезапно спросил Володя.
- Не думаю, точнее не знаю.

3

Ранее я уже упоминал о том, что в молодости я был жутко любопытен, и любопытство это не давало мне покоя, когда я смотрел на пропуск, врученный мне Исааком Штерном в ресторане «Октябрь». Чувство здравого смысла подсказывало мне, что стоит выкинуть из головы какие-то собрания и забыть о встрече с загадочным Штерном. Мало ли что может там произойти? Однако пресловутое чувство любопытства и тяга ко всему неизведанному не давали мне покоя. И пусть в последнее время мои мысли были заняты борьбой мотивов, где-то в глубине души я уже твердо решил для себя, что пойду на это собрание. Но для приличия необходимо было устроить дилемму, дабы не опуститься в собственных глазах. Мне не давало покоя то, что в дуэлях между юношеским ребячеством и здравым смыслом последний практически никогда не выходил победителем.
Строение по адресу улица Коминтерна дом пять, мне удалось найти не без приключений. Никто из прохожих не смог подсказать мне, где же находится это здание, да и по улице Коминтерна дома под номером пять вовсе не было –несколько раз я прошел туда и обратно, но после пятиэтажки с номером «3» почему-то следовало здание под номером «7». Путем длительных блужданий и периодических опросов мне удалось выяснить, что дом номер пять располагается в небольшом скверике, попасть в который можно было через проулок за домом номер три. Пустынный сквер вывел меня к пятиэтажному зданию без опознавательных знаков, на первый взгляд даже заброшенному. Здание это было обнесено достаточно высоким кирпичным забором и мне пришлось несколько раз обойти его вокруг, чтобы понять, пришел ли я по нужному мне адресу. Я стал свидетелем того, как из открывшихся ворот выехала черная Волга, укатив прочь, а ко мне подошел достаточно молодой человек в тулупе и валенках, вооруженный автоматом Калашникова.
- Прошу прощения, - обратился он ко мне, - вы заблудились?
- Скорее всего, да. Я ищу дом номер пять по улице Коминтерна, но, вероятно, я пришел не по адресу.
- Отчего же? Это и есть дом номер пять. По какому вы поводу?
Я предъявил ему пропуск, и он долго его изучал, периодически поглядывая на меня.
- Здравствуйте, товарищ Порушев, - указывая на дверь, сказал молодой человек, и я вошел на контрольно-пропускной пункт, который представлял собой небольшое строение, состоящее из одной всего лишь комнаты. Там меня ждал металлодетектор и второй мужчина, примерно такой же внешности – похожий на военного.
- У вас имеется с собой что ни будь металлическое? – спросил он у меня.
- Нет, - ответил я, и он принялся меня обыскивать.
- Проходите. Вход вон там.
Я шел по внутреннему двору загадочной организации и дрожал от страха и ненависти. Я ненавидел сам себя за то, что на ровном месте меня угораздило вляпаться в такую мутную историю. Какое-то мрачное полузаброшенное здание, какие-то люди в бронежилетах с автоматами. Куда я вообще попал? Зачем мне это нужно? Чем ближе я подходил к входу в здание, тем больше мне хотелось развернуться и убраться прочь. Рвение к приключениям сошло на нет, а здравый смысл как бы говорил: «Ну, что допрыгался? Повеселиться хотел? Что же ты не веселишься?». В этом был весь я – у себя в голове я уже прокрутил с десяток сценариев, по которым будет разворачиваться мое приключение на Коминтерна. Ни один из этих романтических сценариев не совпадал с мрачной действительностью, и от этого становилось страшно. Не знаю, как я тогда не развернулся обратно и сумел себя пересилить, но я все-таки, вошел в это здание. Попал я просторный и светлый холл с мраморным натертым до блеска полом, колоннами и памятником Петру Столыпину. Памятник этот был метра два в высоту, а прямо над ним красовалась надпись: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Мне показалось немного странным лицезреть в советской России памятник государственному деятелю времен Николая II. Возле входа меня встретил престарелый мужчина в черном фраке, белой рубашке и бабочке. Он поклонился и поинтересовался, чем может быть полезен и на мой вопрос о каком-то собрании и товарище Штерне, он ответил, чтобы я шел в кабинет номер тринадцать, что по коридору направо. Этот весьма странный персонаж немного выбил меня из колеи, уж больно резко контрастируя своей внешностью с вооруженными людьми снаружи. Над проходом в коридор, по которому мне предстояло следовать, виднелся штандарт Российской Империи, и я в очередной раз смутился, не понимая, что это было за место. Идя вдоль освещенного огромными хрустальными люстрами коридора с высокими потолками, я смотрел по сторонам, в поисках нужного мне кабинета. Здесь не было ни табличек, ни указателей – лишь цифры на дверях. На полу был устлан мягкий сочно-красный ковер, портреты царских военных на стенах освещали позолоченные жирандоли – зря я поспешил окрестить это здание мрачным и заброшенным. Такой роскоши я видел на протяжении всей своей жизни, а по сравнению с заводом, где мне приходилось работать, это место было просто Эрмитажем, восхищая своими масштабами и помпезностью.
Все три человека, толпившиеся возле двери с цифрой «13», подметив мой приход, обратили свои взоры ко мне.
- Вы в тринадцатый? – спросил я.
Ответом мне послужил кивок от самого, как мне показалось, молодого среди ожидающих. Он внимательно изучал биографию какого-то гусара, написанную под его портретом.
- Кто последний? – снова задал вопрос я.
- Вроде я последним пришел, - неуверенно ответил смуглый парнишка. – А что, здесь разве очередь? У меня назначено на восемнадцать тридцать.
- У меня тоже, - грубо ответил коренастый верзила и вышел вперед. – Я зайду первым, всем ясно?
- Вы зайдете все вместе, - донесся голос из глубины коридора. Голос этот был мне знаком, ведь он принадлежал Исааку Штерну, с которым я однажды ужинал в ресторане «Октябрь». Исаак шел по коридору, держа в руках какие-то документы в разноцветных бумажных папках. – Пройдемте, товарищи.
Он отворил дверь кабинета, и я снова почувствовал этот приятный запах неизвестного одеколона, от которого, тем не менее, смуглый парень закашлялся.
- Аллергия на мой парфюм, товарищ Долин, - проговорил Штерн. – Напомните мне, чтобы я посоветовал вам одно действенное средство. Обещаю, поможет. Последняя разработка американских фармацевтов.
Комната эта была невелика, но довольно уютна – отделана темным деревом в стиле девятнадцатого века. Похоже, это помещение использовали не так часто – мне показалось, что оно предназначалось для редких встреч подобных сегодняшней. Здесь были уютные кожаные кресла, куда нас попросил присесть товарищ Штерн. Сам же он уселся за массивный резной стол у окна и закурил. Свет в комнату доставляли четыре канделябра на стенах, но даже в такой полумрачной обстановке я сумел разглядеть портрет уже встретившегося мне Столыпина, который пронзал присутствующих томным взглядом своих карих глаз. Мне, почему-то сразу подумалось, что мы попали в какую-то секту культа личности Петра Аркадьевича.
Исаак Штерн обвел всех четверых присутствующих взглядом и проговорил:
- Все четверо пришли. Что ж, это не может не радовать. Как вам у нас? – вопрос в никуда остался без ответа.
На одно мгновенье мне сделалось легче – теперь я был убежден, что остальные три человека, также как и я, находятся в этой комнате впервые.
- Итак, товарищи, для тех, кто забыл – меня зовут Исаак Штерн и я рад вас приветствовать в курьерской ячейке Георгиевского Кооператива города Мурманск. Хочу всех вас поздравить – вы сделали правильный выбор, что пришли и возможно, это здание вскоре станет для вас вторым домом. Имею честь представить каждого из вас – так давайте же познакомимся поближе. Начнем в алфавитном порядке – Долин Василий Иванович, 1933 года рождения, уроженец Мурманска, русский, холост, кандидат в члены КПСС. Тип характера – меланхолик. Образование – средне-специальное. Работает водителем гастронома номер один города Мурманск. В меру стеснителен, весьма закрепощен, не всегда уверен в себе, сдержан, стеснителен. На работе и по месту жительства характеризуется положительно. Алкоголь употребляет редко. К резким перепадам настроения не склонен. Имеет второй юношеский разряд по плаванию. Службу в армии не проходил по состоянию здоровья – астматик. Других серьезных болезней не переносил, травм головы не было. К уголовной ответственности не привлекался. Информация, соответствует действительности, товарищ Долин, - обратился Штерн к покрасневшему от стыда смуглому парню.
- Д-да, - запнувшись, ответил тот.
Он был сконфужен и изрядно нервничал. Мне запомнилось, что он был худощавым, среднего роста, узкоплеч и несуразен. Под носом у Василия Долина виднелся легкий пушок, вместо мужской щетины. Угольные волосы его завивались в кудри, одет Василий был просто – широкие штаны, поношенный свитер, ботинки на толстой подошве. Взгляд этого молодого человека падал то на Исаака Штерна, то на остальных присутствующих в комнате и он, казалось, не знает, куда себя подевать в момент, когда все внимание сосредоточено на нем одном. Обстановку разрядил Штерн, сменив синюю папку с характеристикой Долина на красную.
- Жарков Петр Иванович – 1928 года рождения, уроженец Мурманска, русский, холост, член КПСС. Тип характера – холерик. Образование – высшее. Преподаватель физической культуры в МГИПИ. С 1946 по 1948 проходил срочную службу в рядах Красной Армии. Кандидат в мастера спорта по боксу. Инициативный, местами несдержанный, вспыльчивый, твердый. По месту работы и проживания характеризуется удовлетворительно. Отношение к алкоголю – умеренное. Серьезных болезней не переносил, травм головы не было. К уголовной ответственности не привлекался.
Это был мужчина тридцати лет с широкими скулами и толстенной шеей борцовской шеей. Мутно-серые глаза посматривали то на меня, то на Василия Долина, то на четвертого молодого человека, имени которого мы еще не знали. Причем, взгляд этот был вовсе не испуганный и застенчивый, как у Долина, а наоборот – он смотрел с каким-то отвращением и агрессией. Развитую мускулатуру коренастого Жаркова не могла скрыть даже плотная серая рубашка, поверх которой был надет шерстяной жилет. По чистым ногтям и наглаженной одежде было ясно – Петр тщательно следит за своим внешним видом.
- На вас очень интересное досье, товарищ Жарков, - сказал Исаак. – Я прямо зачитывался им, словно каким-то приключенческим романом.
- Мне нужно радоваться? – достаточно резко ответил Петр.
- Не обязательно, - спокойно ответил Штерн и посмотрел в глаза Петру, который даже не думал отводить взгляд. А потом Исаак добавил. – Достаточно держать себя в руках. Вы – старший среди присутствующих и негоже подавать другим плохие примеры. Учтите это.
Следующая папка зеленого цвета была с моей характеристикой.
- Порушев Платон Николаевич, 1936 года рождения, уроженец Севастополя, русский, холост, кандидат в члены КПСС. Тип характера – флегматик. Образование – средне-специальное. Помощник инженера на мурманском судостроительном заводе. С 1954 по 1956 проходил срочную службу в армии. Кандидат в мастера спорта по плаванию. Родители погибли в Отечественной войне. Воспитанник детского дома. Сдержанный, замкнутый, но довольно решительный. Время предпочитает проводить в одиночестве. Достаточно эрудирован. На работе и по месту жительства характеризуется положительно. Отношение к алкоголю – умеренное. Серьезных болезней не переносил, травм головы не было. К уголовной ответственности не привлекался.
Теперь и мне сделалось неловко, потому что все разом обратили внимание на меня.
- Товарищ Порушев, - обратился ко мне Штерн, - в то, что вы сегодня придете, я верил с трудом. Но вы здесь я только могу сказать вам «браво».
Исаак отложил в сторону папку с моим досье и взял последнюю – желтого цвета.
- Стариков Евгений Владимирович, 1939 года рождения, уроженец Мурманска, русский, холост, беспартийный. Тип характера – сангвиник. Образование – средне-специальное. Работает плотником. С 1957 по 1959 проходил срочную службу в армии. Кандидат в мастера спорта по боксу. Сдержан, воспитан, целеустремлен, решителен, напорист. Безукоризненные характеристики на работе и по месту жительства. Отношение к алкоголю – негативное. Серьезных болезней и травм головы не было. К уголовной ответственности не привлекался.
Евгений был светловолосым бледноватым юношей с уверенным взглядом и острыми чертами лица. У него были зеленоватые глубокие глаза, небольшой нос и тонкая шея. Одет был Стариков в старенький коричневый свитер и шерстяные брюки. Мне показалось, что среди всех нас Евгений был тем, кто абсолютно не нервничал. Он поражал своим спокойствием и хладнокровием.
Штерн убрал в стол все четыре дела и смачно затянулся.
- Можно считать, что знакомство состоялось. Я – возглавляю одну из линий поисковой ячейки Георгиевского Кооператива Мурманска, и моей задачей на данном этапе является привлечение вас, как кандидатов, в нашу организацию, - Штерн раздал нам четыре листа формата A4, - ознакомьтесь, пожалуйста.
Бумагу с таким содержанием держал я в руках, не в силах скрыть подступившее волнение:
ГЕОРГИЕВСКИЙ КООПЕРАТИВЪ

Соглашением сим я, Порушев Платон Николаевич, присягаю на верность государству своему Советскому Союзу социалистических республик и обязуюсь защищать отчизну от врагов внутренних и внешних, стоять на страже порядка, невзирая на любые трудности и невзгоды, а посему обязуюсь соблюдать устав Георгиевского Кооператива, беспрекословно следовать указаниям вышестоящих сотрудников, не разглашать сведения, ставшие мне известными в результате службы в организации, а также свою причастность к кооперативу за его пределами, исполнять требования в соответствии с правилами и обычаями, выработанными за долгое существование Георгиевского Клуба. Отдавая отчет своим поступкам и будучи в трезвом уме и здоровой памяти, клянусь служить на благо своего Отечества и готов стать одним из членов Георгиевского Клуба.

11 января 1962 года         П.Н. Порушев

Я еще раз пробежал глазами по загадочному документу, до конца не понимая, что все-таки от меня хотят. Написан он был тем же каллиграфическим почерком, каким и письмо, полученное мной в новогоднюю ночь. Подняв глаза, я понял, что остальные уже дочитали документ и ожидают только меня. Штерн обмакнул перо в чернильнице и протянул мне его для подписи.
- Может быть, у вас есть вопросы? – закурив очередную сигарету, спросил он. – Задавайте, не стесняйтесь.
- Я удивлен, - с насмешкой проговорил Петя Жарков, - что вы все решили за нас. С чего бы это мне подписывать этот документ? Я, знаете ли, не привык ставить свою подпись где попало.
- Значит, вы подписывать не будите, товарищ Жарков? Что ж, сюда все пришли добровольно и каждый имеет право на свою точку зрения. Прошу вас, верните мне документ и можете быть свободны. Дорогу отсюда вы знаете.
Петя занервничал, глаза его забегали и он принялся ерзать на кресле, ожидая поддержки остальных присутствующих. Все замерли. Исаак Штерн указал на выход и протянулся за листом бумаги. Жарков качнул головой, схватил перо и поставил свою размашистую подпись, можно сказать, сделав это сгоряча.
- Текст могли бы и поприличней подобрать, - он подал документ Штерну.
- Эх, товарищ Жарков, - покачал головой Штерн, убирая подписанный документ подальше в стол. - Я лишь воспользовался банальным методом, каким часто применяют психологи, а вы вот так взяли, да подписали. Больше так никогда не делайте, это может вылиться в большие проблемы.
- Возьмите, товарищ Штерн, - протянул подписанный лист Евгений Стариков – бледный парнишка. Прерванный Исаак не смог скрыть удивления.
- Вот тебе раз! Я тут разглагольствую о том, что нельзя подписывать документы наотмашь, а вы, товарищ Стариков, как будто и вовсе мене не слышите. Прям таки: «Возьмите, товарищ Штерн».
- Я знал, что подпишу подобный документ, еще когда получил первое письмо. Было бы глупо идти сюда для того, чтобы немного развлечься. Так если я для себя все уже давно решил, чего мне тянуть?
- Учитесь, товарищи! – удовлетворительно закивал Штерн. – Вот он – образец холодного ума и здравого рассудка. И это самый молодой среди вас! Мне даже нечего добавить к сказанному вами. А что же вы, товарищ Порушев?
- Честно говоря, - сказал я, посмотрев на замершего в кресле Василия Долина, который не сводил с меня глаз, - я даже понятия не имею, под чем только подписались эти граждане. Фразы туманные, размытые, формулировки слишком закрученные. Все это больше похоже на какой-то розыгрыш, поймите меня. В современной России все это выглядит как-то странно. У меня есть ряд вопросов, которые я хотел бы задать, прежде чем подписать это.
- Для вопросов времени нет.
- На нашей первой встрече вы сказали, что мы будем обо всем информированы на собрании. Как я понимаю, это и есть собрание, но информацией мы до сих пор не располагаем. Объясните хотя бы, что такое этот кооператив? Чем он занимается? Какие цели преследует? Я ведь должен знать, что я подписываю.
- Я вас прекрасно понимаю, товарищ Порушев. Знаете, я и сам когда-то колебался, прежде, чем подписать подобный документ. К сожалению в мои задачи не входит разъяснение понятий и я не могу дать ответы на ваши вопросы. Я могу дать вам лишь один совет: вы об этом не пожалеете. Именно вы, товарищ Порушев, - Исаак бросил взгляд на других и снова принялся смотреть мне в глаза. – Как когда-то я сделал свой выбор, его предстоит сделать и вам. Я ни разу не пожалел о том, что пошел именно этим путем и пусть у вас возникают сомнения, пусть вы шагает в бездну, помните, вас никто не заставляет это делать. Принимайте решение, товарищ Порушев, не задерживайте остальных. У всех есть дела за периметром.
Я еще раз обвел взглядом других ребят. Евгений Стариков отрешенно смотрел в пол, Петя Жарков с любопытством заглядывал мне в глаза, а Вася Долин испуганно глазел на Штерна. Времени, чтобы подумать совсем не было – с одной стороны меня одолевало чувство беспокойства. Это было именно беспокойство – страх ушел, когда мы вошли в кабинет к Штерну. Я колебался, стараясь все взвесить и осознанно подойти к этому решению, но прагматик из меня был никудышный, и чувство здравого смысла в очередной раз было отправлено в глубокий нокаут неистовым любопытством и жаждой перемен.
Я поставил подпись и товарищ Штерн, который ожидал моего решения в напряжении, даже улыбнулся и позволил себе очередной раз затянуться сигаретой.
- Ну, а вы что, товарищ Долин? - обратился он к последнему оставшемуся. – Тоже сомневаетесь?
Вася смотрел на меня, пытаясь угадать причину принятого мной решения, и голос Штерна заставил его немного отвлечься.
- Да, что ж я, в самом-то деле! – ударил он себя по лбу ладошкой. – Один единственный, что ли не подпишу? Я вот решения товарища Порушева ждал – кабы он отказался, я бы тоже не стал. Никогда ведь белой вороной не был и не буду!
- А иногда полезно, знаете ли! Не стоит ввязываться в это только потому, что вы не хотите быть белой вороной. Возможно, вы видите этих людей первый и последний раз.
- Будь, что будет! – махнул рукой Вася и подал Штерну. Тот лишь пожал плечами, но с жадностью вырвал из рук Долина документ.
- Мои поздравления, товарищи, - торжественно проговорил он. – Добро пожаловать в Георгиевский Кооператив. Для вас этот день навсегда останется в памяти.
Он затушил сигарету и принялся собирать вещи: достал папки с нашими делами и вложил в каждую из них подписанные нами документы.
- Постойте, - сказал недоумевающий Жарков. –А как насчет того, чтобы объяснить нам все про этот кооператив? Неужели мы вот так разойдемся? Мы все ждем объяснений, товарищ Штерн.
В ответ на эту реплику Исаак лишь улыбнулся.
- К сожалению для вас, товарищи, и к счастью для меня, в мои обязанности не входит разъяснение кандидатам теоретических основ службы в организации. Для этого существует целое отделение, занимающееся обучением сотрудников кооператива. Вам предстоит пройти курс обучения под руководством опытнейшего преподавателя Бронислава Борисовича Барсукова. Центр обучения находится в этом же здании на цокольном этаже. Теперь стены ГК (так мы сокращенно называем нашу организацию) станут для вас родными.
Штерн деликатно указал нам на выход, и нам ничего более не оставалось, как покинуть его кабинет.
- Завтра в девятнадцать часов ровно товарищ Барсуков будет ждать вас в кабинете номер ноль тридцать. Настоятельно рекомендую вам не опаздывать – Бронислав Борисович этого на дух не переносит. И еще одна рекомендация – все, что произошло с вами здесь и все, что будет происходить впредь – не подлежит разглашению. Подписав данное соглашение, вы обязались следовать правилам кооператива, и надеюсь, что ваше самосознание не позволит вам болтать лишнего. Ради вашего же блага.

4

Все четверо теперь, а именно Василий Долин, Петр Жарков, Евгений Стариков и, собственно говоря, я сам, были в одной лодке, и каждый из нас испытывал приблизительно одинаковые чувства – будучи вовсе незнакомыми до этого дня, мы стали в одночасье близкими по духу людьми, имеющими много чего общего. А коли уж нам предстояло вместе работать, или «служить», как говорили в кооперативе, было принято совместное решение о закреплении контактов, путем совместного проведения остатка вечера в ближайшем увеселительном заведении. Петр Жарков проживал неподалеку и посоветовал пойти в ресторан «Метелица», находившийся неподалеку.
Несмотря на поздний вечер буднего дня, ресторан этот был заполнен людьми практически до отказа – солидные мужчины с большими животами отплясывали под песни Муслима Магомаева, а их жены тихонько о чем-то перешептывались. Кто-то изрядно перепил и заснул прямо за столом, а за другим столом говорились красивые тосты и разливался по рюмкам коньяк.
- У вас есть молоко? – спросил Евгений у официантки и поставил ее таким вопросом в тупик.
- Нужно уточнить, - смущенно ответила она.
- Молоко? – усмехнулся Жарков. – Кто вечером пьет молоко? Да и откуда у них молоко? Ты что, грудной ребенок, чтобы молоко пить?
- Тебе-то какое дело до того, что я буду пить? Мне завтра вставать рано, да и не пью я алкоголь вовсе.
- Дело твое, конечно, - отмахнулся Жарков. – Странный ты какой-то.
- Мне минеральной воды, - сказал я к собственному удивлению. Мне почему-то вспомнились слова Володи об алкоголе, и я подумал, что вовсе не хочу пить сегодня.
- Ну а ты-то что? – всплеснул руками Петр. – Платон, кажется? Ладно этот – он своими тараканами, ты-то нормальный, вроде.
- Я тоже не пью, - ответил я, снова удивив себя.
- Закодированный что ли? Что за народ пошел? Зачем в ресторан вообще идти, если не пьешь? Нравится раздражать всех своей кислой рожей? А, впрочем, черт с вами. Ты-то хоть будешь? – обратился Жарков к Василию Долину.
- Даже не знаю, - в привычной для него манере скромничал тот.
- Ладно тебе, - Петя хлопнул его по плечу. – Будь мужиком, хоть ты. Не смотри на них. Давайте нам два пива, - не дождавшись решения Васи, сделал заказ Жарков.
- Ну, если бокальчик, то можно, - потупив взгляд, тихо проговорил Вася.
- Вот это я понимаю, - обрадовался Жарков. – А то молоко, минералка. Тьфу!
Так состоялось наше знакомство в ресторане «Метелица», где я узнал своих будущих «коллег» поближе. Все наше внимание первое время было сосредоточено на одном персонаже – Жаркове Петре. Он говорил безумолку, рассказывая одну историю из своей жизни за другой, не давая никому вставить и слова. Из историй этих я понял, почему товарищ Штерн зачитывался досье Жаркова и назвал его ходячим приключением. На счету этого персонажа было столько всевозможных казусов, что о нем можно было бы написать целую книгу. Если не ставить под сомнения правдивость всех этих историй, в которых Петр фигурировал в качестве героя, храбрости этому человеку было не занимать. О власти Жарков высказывался осторожно, прощупывая почву, но свое пренебрежение он стал выказывать уже на третьем бокале пива. Реакция на замечания со стороны Евгения всегда была достаточно агрессивная – он нервничал и отпускал колкие заявления, на которые, впрочем, сам Евгений закрывал глаза. Как итог первого знакомства с этим экспрессивным гражданином, я смог сделать вывод о том, что характер его нам еще предстоит познать в полной мере, ведь даже на первой встрече, Жарков сумел задеть Евгения и даже позлить меня, что до этого казалось практически невозможным. Я упоминал ранее, что Петр был достаточно крепким малым – мускулатуру он развивал путем упорных и каждодневных тренировок, порой, уделяя им слишком много времени и забывая про совершенствование умственное. Зато энергию свою Жарков выплескивал довольно часто – кулаки у этого поджарого забияки чесались по любому поводу и без оного. Вот и думалось мне, что этот отталкивающий на первый взгляд и суровый парень хочет, почему-то, обязательно задеть молодого Евгения Старикова.
Товарищ Стариков же вызывал у меня абсолютно противоположные эмоции, нежели чересчур активный и вездесущий Жарков. Евгений внимательно слушал рассказы Петра о его похождениях, а когда тот заканчивал в ожидании бравад, Стариков задавал серию весьма каверзных вопросов, по типу каких следователи задают подозреваемым. Жарков, конечно, будучи в состоянии подвыпившем, имел тенденцию к преувеличению некоторых событий, а порой события эти переиначивал таким образом, что они становились весьма и весьма от правды. Евгений Стариков тенденцию эту отлично улавливал, ведь чем больше на нашем столе оставалось пустых кружек испод пива, тем более героическим становился в своих рассказах Петр Жарков.
- Так ты говоришь, сдал тех негодяев в милицию? – спросил Евгений у Петра, подмигивая мне.
- Так и было, - на полном серьезе отвечал Петя.
- И этих преступников и дебоширов посадили в тюрьму?
- Ты все верно понял, Женя, - раздраженно проговорил Жарков, - или у тебя со слухом проблемы? Слушайте, лучше, другую историю…
- Как же ты их в милицию привел, если было это, как ты сам сказал, вдали от цивилизации – сто километров от ближайшего населенного пункта? – не успокаивался Евгений.
- Как, как? В каждом районе есть отделение милиции, для неучей говорю, - отмахнулся Петя. – В общем, был я как-то…
- И ты, конечно, знал, где находится отделение в какой-то Богом забытой деревне, - Женя никак не мог угомониться. – А еще ты сказал, что вернулся к своим и те всю ночь тебя благодарили.
- Слушай, ты что меня задеть хочешь? – вставая, говорил Петя. – Или в правде сказанного мной сомневаешься?
- Кто? Я? – удивился Женя. – Да что ты такое говоришь? Мне-то как раз интересно. Да и зачем тебе врать?
-То-то, - присел Жарков. Но не успел он открыть рот, как Евгений снова отвесил очередную реплику.
- Как же тебя отпустили потом? Ты ведь, кажется, говорил, что одному нос сломал, другому обе руки, а на третьем и вовсе живого места не оставил?
- Послушай, ты! – не выдержал Жарков и едва не набросился на Женю с кулаками. Мы с Василием Долиным едва смогли удержать его. – Что ты ко мне пристал со своей милицией? Ты ведь плотник! Что ты вообще знаешь о милиции?
Евгений вздохнул и опустил глаза. Улыбка вмиг сошла с его лица.
На мой вопрос о том, что стало причиной резкой смены его настроения, он рассказал свою историю. Всю свою жизнь товарищ Стариков мечтал работать в милиции. С детства он готовил себя к этому. Говорят, что у каждого человека есть призвание – кому-то суждено стать космонавтом, кто-то прирожденный врач, другие созданы, чтобы нести в этот мир искусство. Евгений всегда считал, что его судьба – быть милиционером. Он грезил о форме и погонах, он каждый день засыпал с мыслью о том, что однажды он будет работать в милиции. Он всегда хотел помогать людям и смотрел на милиционеров на улице, как на героев. Он гордился, что у его друга есть папа милиционер, он представлял как будет ловить преступников, выручать простых граждан и дарить всем тепло. Эту мечту Евгений пронес с самого детства и не отказался от нее, будучи уже взрослым. Шесть раз он подавал заявление на прием в органы, но каждый раз ему отказывали. Для службы в милиции нужны была рекомендация партии, а Евгений, всей своей душой ненавидел КПСС. В нем словно боролись две идеи – обе настолько сильные, что ни одна из них не могла уступить. Казалось, все мечты могут сбыться в одночасье – достаточно только сделать шаг навстречу. Друзья уговаривали его стать кандидатом в партию, но Женя был непреклонен – он презирал политиков и никогда не встал бы в один ряд с ними. Эту нелюбовь объяснить трудно, ведь товарищ Стариков редко говорил на эту тему. Позже для меня всегда оставалось загадкой – как в таком человеке уживаются две столь разные противоположности? Государственная машина одна и стоит признать, что система внутренних дел подведомственна тем же политикам, но Евгений наотрез отказывался даже говорить на эту тему. Наверное, для его было не важно, кому служить – он просто хотел исполнять свой долг и помогать людям. Судьба, все же, распорядилась по-своему, предоставив ему шанс показать себя в несколько другом качестве. И в этом персте Евгений усмотрел свое предназначение. Именно в момент, когда ему, также как и мне, в новогоднюю ночь пришло письмо с приглашением посетить собрание Георгиевского Кооператива, Женя раз и навсегда решил для себя, что с этой организацией будет связана вся его жизнь.
Так он говорил сам и я видел тот блеск в его глазах, который бывает только у фанатичных людей. Конечно, Евгений не был фанатиком – но у него, в отличие от меня, было четкое представление о том, чего он хочет от этой жизни. Я же, не видел своего будущего и даже не мог представить, где я окажусь хотя бы через год, не говоря уж о более далеких сроках. В тот вечер я заслушивался историей товарища Старикова и никак не мог понять этого человека – вроде бы, обычный парень, работящий, со своими целями, интересами и принципами. Таких много – куда не плюнь, везде такие. Но чем глубже я его узнавал, тем четче я для себя понимал – никакой он не обычный и даже наоборот – Евгений – уникум, каких еще поискать надо. Будучи самым молодым среди нас четверых, Женя был, без преувеличения, самым начитанным и умным. Кругозор товарища Старикова поражал – он мог говорить на любые темы, начиная от так ненавистной ему политики, в которой, кстати, он очень хорошо разбирался и кончая искусством и культурой. Я, в силу своего характера, лишь мог восхищаться своим новым знакомцем и старался в чем-то даже походить на Женю, чего нельзя сказать о Петре Жаркове. Быть может, именно поэтому он возненавидел Евгения буквально с первых минут и неприязнь эта со временем едва ли не переросла во вражду.
Конечно, на первой нашей встрече Евгений смог произвести на меня впечатление, впрочем как и сам Жарков. Но оставался в нашей вновь образовавшейся команде еще один человек, не сказать о котором было бы неправильно. Это был Василий Долин – тот скромный и застенчивый парнишка, все время смотрящий в пол и боящийся всего на свете. За все время, пока мы сидели в «Метелице» Вася лишь пару раз открыл рот и то, лишь для того чтобы ответить на заданный ему вопрос. Он был до безобразия скромен и скромность эта, порой, раздражала. Для меня вообще было загадкой – как такой человек, настолько не приспособленный к жизни, смог вообще остаться в живых? Еще большей загадкой для меня была причина, по которой этот вечно дрожащий гражданин был избран кандидатом в Георгиевский Кооператив. Само собой, тогда мы еще и представить себе не могли, чем занимается эта организация, но образ Василия Долина уж никак не вписывался в понятие члена тайной организации.
На протяжении посиделок в «Метелице» в тот вечер, хоть и изрядно выпивший Жарков пытался найти контакт с не менее выпившим Долиным. И у него, нужно сказать, это получалось. Петя сразу прочитал характер Василия – в себе не уверен, чересчур застенчив и не самостоятелен. Такому нужен уважаемый и сильный друг и он присягнет ему в верности, во что бы то не стало. С тех пор Жарков всячески пытался сблизиться с Васей – поддерживал его и постоянно упоминал, что по одиночке в этом кооперативе придется туго, а в команде – совсем другое дело. Петя постоянно говорил: «Мы с Васькой», «А, вот ты, Васька, то думаешь?» или «Не знаю, как Вася, а я за» и т.п. Такое поведение возымело свой эффект – к концу вечера Долин действительно стал более раскованный, и даже один раз назвал Петю другом.
Как это часто бывает, вечерние посиделки в «Метелице» превратилась в пьяный сабантуй. Евгений несколько раз порывался забрать пьяного Васю домой, за что Петя, едва не навязал ему драку, избежать которой удалось благодаря моим стараниям. В конечном итоге, отбить Васю у Жаркова нам не удалось и мы отправились по домам вдвоем, оставив пьяных коротать ночь в «Метелице». С Женей мы распрощались сразу же – пути наши расходились. Автобусы уже не ходили и я, поежившись от январского мороза и подняв воротник, поспешил поскорее добраться до дома. В голове постоянно крутилась одна мысль – очень хотелось поделиться с кем-нибудь новостью об этом кооперативе. Но кому можно было доверить эту тайну? Кривой уехал на праздники в Алма-Ату, а Володя даже и слушать бы меня не стал, ведь беседы наши были ограничены. К тому же, в противовес желанию поделиться новостью о кооперативе, в голове у меня совершенно отчетливо звучал голос Исаака Штерна, который, как на зло, засел там очень глубоко: «Подписав данное соглашение, вы обязались следовать правилам кооператива, и надеюсь, что ваше самосознание не позволит вам болтать лишнего. Ради вашего же блага». Как назло голос этот становился все четче, как только я задумывал поделиться этой новостью с посторонними людьми. Я решил, что не буду, по крайней мере пока, никого в это посвящать… Ради моего же блага…