Витя Скоробогатов

    Отрывок из утерянной повести «Зной». Восстановлен по памяти.
               
                – 1 –
               
На четвёртый год скитаний меня изгнали с кафедры русского языка педагогического института,
где я работал ассистентом. Формулировка была обтекаемая – «по сокращению штатов».
Хотя со стороны такое сокращение могло показаться странным – выставили за дверь только меня одного.
Незадолго до увольнения я сдал кандидатский минимум и получил направление в целевую аспирантуру
в город Воронеж. Но уехать не успел. Вызвал декан Нелипа.

- Вы больше у нас не работаете! – объявил он и хищно улыбнулся.
Я опешил – всего ожидал, только не такой подлянки.
- Почему? – вырвался наивный вопрос.
Мне было всего двадцать семь лет, и я всё ещё по-рыцарски верил в благородство людей.

Нелипа ответил, явно забавляясь:
- На кафедре слишком много евреев. Вместе с вами – перебор.
И осознав, что сморозил лишнее, добавил:
- Шутка!
- Так в чём же собственно дело? – продолжал недоумевать я.
Неожиданно Нелипа рассердился.
- Откуда мне знать, молодой человек? Покопайтесь лучше в своей биографии.

Я всё понял.
- Спасибо, Александр Алексеевич, – сказал я и вышел.
Внезапный антисемитизм Нелипы меня не удивил.
Рассказывали, что, будучи студентом, он, проснувшись однажды в общежитии,
под влиянием винных паров и кошмарного сна заорал на всю комнату:
- Бей жидов!

Был разгар борьбы с безродными космополитами. Никто особо не удивился.
Но всё же бесстрашного воителя, который выскочил в коридор в трусах и в майке, догнали и водворили обратно на кровать.
История мерзкая, но она не помешала Нелипе дослужиться до декана.

Я взял в канцелярии бланк обходного листа и пошёл «кругами ада»
В приёмной ректора секретарша посмотрела на меня с сочувствием и отправилась за подписью высокого начальства.
Я терпеливо ждал, когда она выйдет. Но вдруг в дверях появился сам ректор  и отрывисто сказал:
- Зайди!
Я удивился.

Ректор, огромный узбек по фамилии Хамрокулов, несколько минут вертел в руках мой обходной лист.
Потом угрюмо произнёс:
- Садись!
Я сел.
- Ты понимаешь, – сказал  Хамрокулов, – лично у меня к тебе претензий нет.
Скажу больше – ты мне симпатичен и абсолютно всем устраиваешь. Но…

Он пощёлкал в воздухе пальцами и добавил:
- Я не всевластен. Если хочешь, мы привлечём тебя на нештатные работы.
- Спасибо! – ответил я. – Мне нужен постоянный кусок хлеба. У меня семья.
- Знаю, –  кивнул Хамрокулов.
Он снял трубку и позвонил заведующему гороно.

Разговор шёл по-узбекски, и я плохо понимал его смысл.
Однако было ясно, что заведующий гороно возражает, а Хамрокулов настаивает.
Наконец, ректор положил телефонную трубку на рычажки и сообщил:
- Учительских вакансий нет. Пойдёшь воспитателем в интернат?
- Куда ж деваться? – грустно ответил я.               

                – 2 –

Итак, перемены разительные.
Вместо университетских коридоров в Воронеже, вместо работы над диссертацией в тишине библиотеки –
буйный шестой «А», состоящий целиком из проблемных мальчиков и девочек, которые имеют самое отдалённое представление о дисциплине и правилах человеческого общежития.
Мои подопечные – почти беспризорники. Некоторые с уголовным прошлым.
Девочки в тринадцать лет познали всю суть интимных отношений между мужчинами и женщинами.
Кто я для них? Обслуга. Лицо, стоящее на низшей ступеньке социальной лестницы.

У учителей ещё есть кое-какой авторитет, у воспитателей – абсолютно никакого.
Мой рабочий день начинался в час дня и заканчивался затемно, когда приходила ночная няня.
К тому времени воспитанники уже должны были спать.
На каждый класс в общежитии отводилось три комнаты – большая игровая и две спальни, мужская и женская.

Вся эта трудно усмиряемая ватага не любила спать. Я метался между мальчиками и девочками, как заведённый.
Если мальчики вели себя тихо, то можно было ожидать любой пакости.
Чаще всего, кому-нибудь устраивали «тёмную», причём, били с остервенением.
Девочки тоже не были ангелами.
Но с ними было проще, я «усмирял» их пересказами старинных романов и собственными фантазиями. Они это любили.
Мальчики требовали повествований о вампирах и привидениях. Под страшные рассказы они с удовольствием засыпали.

Обычно я подвигал стул к кровати Вити Скоробогатова.
Это был, если можно так выразиться, мой любимчик, хотя я сам не осознавал этого.
Витя отличался от других ребят, в нём не было озлобленности.
Худенький, вихрастый, он смотрел на мир восторженными глазами.

Удивительно, что его не трогали и не обижали.
Даже самые жестокие и кровавые побоища обходили его стороной. Было в Вите что-то по-детски трогательное.
В приёмные дни, когда родителям был открыт доступ на территорию интерната, к Вите приходила мама.
Этой женщине было от силы лет тридцать пять, но выглядела она ужасно.
Какая-то тяжёлая болезнь, скорее всего, рак, съела её красоту и молодость.

Я не помню имени этой женщины, но постоянно стоят перед глазами измождённое лицо и высохшее тело.
Обычно, наговорившись с сыном, она подходила ко мне и садилась рядом. Никогда ни о чём не спрашивала, только вздыхала.
Я жалел её.
- Успокойтесь! – говорил я.
Она начинала плакать – беззвучно, зажимая рот рукой.

Однажды она сказала:
- Я скоро уйду навсегда. Что будет с Витей?
- Ваш сын уже большой мальчик, – отвечал я. – Он хорошо учится. Закончит восемь классов, поступит в техникум.
- Вы так думаете? – восклицала несчастная мать. – Как бы я хотела вам верить!

Через несколько месяцев после моего поступления в интернат ей стало совсем плохо, и её положили в больницу.
Витя очень переживал. Он буквально ходил за мной по пятам, заглядывал в глаза и искал сочувствия.
Однажды он сказал:
- Р.И., можно с вами поговорить?
- Можно, – ответил я.
Витя промямлил:
- Р.И., вы такой хороший! Лучше всех!
- Почему? – растерялся я.
- Вы никогда не кричите, никого не обзываете, не бьёте.
- Разве это обязательно?
- Не обязательно, но многие воспитатели так делают.
- Жаль, – ответил я.
Витя ещё немного помялся и продолжил:
- Я много думал о вас, Р.И.
- Обо мне? С какой стати?
- Вы постоянно рядом со мной. Сидите возле моей кровати, по голове гладите.
Я ждал, что он скажет дальше.
- Может быть, – наконец произнёс Витя, – вы мой папа?
Тут я просто опешил.
- С чего ты взял?
- Но ведь к чужому человеку, к чужому ребёнку так не относятся.

Мальчик пытливо заглянул мне в глаза:
- Скажите правду, Р.И.
- Нет, – ответил я, – ты ошибаешься.
Витя закрыл лицо руками. Потом встал и ушёл.

Вечером по привычке я пододвинул стул к Витиной кровати.
Витя вскочил и крикнул:
- Уходите!
- Куда? – не понял я.
- Уходите же! – на всю комнату звонко и отчётливо произнёс Витя. – Вы не имеете права обманывать нас!
Вы лицемер!

Он уткнулся лицом в одеяло и зарыдал.
Ребята с соседних кроватей подбежали к нему и неуклюже стали успокаивать.
Кто-то ткнул Витю кулаком в бок и прошипел:
- Замолчи, придурок!

Я встал и вышел в коридор общежития.
Там бродил вечно пьяный воспитатель седьмого класса Николай Сергеевич.
- Допекли? – сочувственно спросил он.
Я промолчал.
- Вижу, что допекли, – убеждённо произнёс Николай Сергеевич.
И добавил:
- Сколько раз я говорил тебе, дураку – не будь таким добрым!
Самый убедительный аргумент всегда и везде – это кулак.

                Р.Маргулис