Увидеть конец света и умереть... III

III. 7. Копенгаген.


Доброта это вопрос времени,
то есть время – нравственная категория


Наконец я решился пригласить Ми на свидание. О том, что это свидание, благоразумно умалчивалось, слово было предоставлено искусству, в данном случае театральному и конкретно МХТ. В принципе, можно считать, что основная функция искусства именно эта – сказать за людей то, что они сами непременно опошлят. Человеку лучше молчать – пошлость преследует его из самых лучших его побуждений.
Спектакль «Копенгаген» неплохо иллюстрировал мое положение. Неопределенность. Что я хотел сказать этим спектаклем было не совсем ясно мне самому – что я умен? Разборчив? При-верженец интеллектуального театра? Но я не был завзятым театралом. Мне было уже мало видеть ее в группе и на лекциях, и об этом вещает львиная доля постановок, но только не эта.
Эта была совсем о другом – Гейзенберг и Бор, принцип неопределенности и дополнительно-сти, создание термоядерного оружия, «битва» политики с нравственностью. Физика, этика, эсте-тика МХТ и изломанной ХХ веком интеллигенции. Довольно неожиданная для нынешних подмо-стков пьеса, она в то же время оказалась странно символичной для нас.
Принцип неопределенности Гейзенберга царил на сцене. Раскатывался он и по рядам. Было слышно, что многие не могли понять, куда они попали – на лекторий по физике? – и обиженно определялись, уходить им сейчас или дождаться антракта, и эта неопределенность создавала особую атмосферу первых минут спектакля. Шуршали программки, скрипели и хлопали кресла, раздавались истерические смешки и громкое шипение. Не зная ПН, подпадаешь под его действие особенно фатально.
Это был незабываемый спектакль, что, учитывая обстоятельства, совсем не удивительно.
После спектакля мы зашли в кафе, в том же Камергерском, чтобы отметить победу принципа неопределенности над очень определенным замыслом «Гитлера». После второго тоста за «физику с человеческим лицом Бора», выяснилось, что отец Ми встречался с Бором в 61 году, когда тот приезжал в Союз. История дохнула мне в лицо – всего одно рукопожатие, а дальше – Эйнштейн и весь ХIХ век!
Жизнь в отличие от сцены совсем не нуждается в оправдании своих сюжетов ни мизансце-нами, ни прологами, она всегда актуальна. Вот и сейчас, в этом кафе-аквариуме с рыбками-прохожими за стеклом, в моем воображении отец Ми замкнул очередной сюжет, закольцевав «нашу пьесу» еще одним смыслом. Ми призналась, что сама узнала об этом только накануне, когда показала отцу аннотацию спектакля.
Он, выпускник МГУ, работал в то время в Дубне, тогда это было невероятно престижно – как же: бомба! космос! «9 дней одного года»! что-то физики в почете! – и оказался одним из тех молодых специалистов, коими страна похвасталась перед создателем квантовой теории атома и копенгагенской интерпретации. И хотя сама Ми не видела в этом ничего особенного, мало ли кому Бор жал руки в течение жизни, мне показалось, что это не просто забавное совпадение – я так долго выбирал спектакль, чтобы не промазать и «попал».
Она попросила объяснить принцип неопределенности, о котором так много говорилось. В компании с Бором и ее отцом я, конечно, был самый осведомленный, но она не хотела ждать домашних объяснений – у нас ни к чему не обязывающий разговор, так почему бы мне не объяс-нить этот принцип прямо сейчас, что естественно после всех наших физических тостов и самого спектакля. Она никогда ничего не откладывала, и кстати, не опаздывала тоже никогда.
Смешно – неопределенность моих познаний в этой области прекрасно иллюстрировала сам принцип (что-то слышал, где-то читал), и хотя для меня разговор не был «ни к чему не обязываю-щим», мне пришлось рискнуть, чтобы он не стал слишком коротким или последним.


Вообще-то считается, что принцип неопределенности является фундаментальным свойством не только субатомного уровня, но и самой природы, а значит и социума, основная частица которого – человек, может быть, самое яркое порождение этой неопределенности. (Кто мы – животные на прокорм, разумные существа или машины? До сих пор нет единой точки зрения, откуда и куда мы.) Поэтому большой путаницы я в этот вопрос не внес, не смог бы, а вот лихой уровень экстраполяции – пожалуйста!..
Что может дать неопределенность помноженная на неопределенность? – Человеческие от-ношения... Есть ли что-либо более неопределенное?.. Однако мы живем с этим, не прибегая к массовым самоубийствам, как китовые или птицы, хотя наши войны давно стали синонимом самоубийства. Секты, пандемии... Но!
В неопределенных отношениях мы чувствуем себя, как рыбы в воде, мы к ним привыкли, хотя упрямо провозглашаем обратное. Принцип неопределенности нам внутренне присущ, наша «психе» основывается на тех же принципах, что и квантовая механика, ведь мы состоим из тех же частиц, что грешат дуализмом – то частица, то волна. Нам только кажется, что мы стремимся к определенности в отношениях, на самом деле этим стремлением мы только множим неопределен-ность.
Забавно, что претензии по поводу отсутствия определенности мы предъявляем только дру-гим, себе же оставляем право на неопределенность – неосознанно, даже не замечая этого, посколь-ку все равно, где-то глубоко внутри мы не верим в определенность партнера. Любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет – к черту пошлет. Сегодня он частица моей жизни, а завтра – волна, и где, в каких морях его искать?..
Наш мир, политика, искусство – примеры глубочайшей неопределенности, и странно, что в искусстве еще нет букмекерских контор. Хотя аукционы посильно их заменяют, и да – в последнее время таки появился тотализатор на нобелевских лауреатов. Да и в работе кураторов и галеристов есть что-то от букмекеров. Вся наша культура замешана на неопределенности. Ни один художник не стремиться к однозначной трактовке своих произведений, во всяком случае, не требует этого, ни один спортсмен не может быть абсолютно уверен в победе, ни один политик не покажет свое нижнее белье, с удовольствием «полоща» белье своего оппонента.
Ни один из нас, если хочет быть честным, не может сказать, что его любовь, друзья, работа – это на всю жизнь. Наши семьи, этот якобы оплот определенности, на самом деле приобретают свою прочность только благодаря суммированию разнонаправленных векторов неопределенных величин. Как быстро они разваливаются при выпадении хотя бы одного элемента, как неожиданно устойчивы при исчезновении почти всех.
Неопределенность становится все более раздражающим, но и фундаментальным свойством человека, словно с открытием законов квантовой механики мы открыли ящик Пандоры не только в микромире, но и в себе. Более того, порой кажется, что Фрейд – предтеча квантовой физики, что ее отцы-основатели инкогнито побывали на его кушетке.
Такое впечатление, что разгадка парадоксов квантовой физики объяснит и загадку человече-ской души. А пока неопределенность выглядит как полагание на авось или судьбу, иногда как триумф воли, но чаще это неопределенность безмолвного отчаяния.


Тоша предложил взять под своё начало склад и магазин, то есть если раньше, кто попался боссу на складе, тот ему и отвечал, то теперь, кто бы ни «попал», отвечать буду я. Это было высо-кое доверие. Я не знал, плакать или смеяться, пока он не швырнул козырь – повышение оклада на 40%. Стало ясно, что время смеяться еще не пришло.
Что это – Ганеша начинает меня опекать: «вам доверяют, у вас есть авторитет и популяр-ность, растут расходы и доходы»?..  Или Тоша таким хитроумным способом издевается надо мной?
Видимо, все-таки казус с деньгами был проверкой, и ее смысл дошел до меня не сразу. Паша, который крутился не только в эфемерических кругах, рассказывал, что так бандиты проверяли своих коммерсантов на «вшивость». Впрочем, не только они, просто результаты проверок бандитов были наиболее впечатляющие.
Повышение на 40%... Кто может от этого отказаться? Я принимаю вид независимого мысли-теля, которого беспокоят ерундой, но стоило мне утром зайти в ледяную ванную, мое сопротивле-ние было сломлено.
«Заявление. В связи с давлением непреодолимой силы на финансовые железы, а также с тем, что человек – раб, и не терпит свободы, согласен на увеличение оклада за счет личного времени».
Я попытался быть хотя бы остроумным, если не сумел остаться свободным – что остается кандальнику? Тоша посмеялся, и тут же напомнил о премии, если я найду неизвестный ему способ «портить отчетность» в магазине. Он пользуется этим эвфемизмом, потому что не верит, что из магазина можно выносить хоть святых, но за их отсутствием – выносят просто товар или деньги. Судьба Эверетта маячит передо мной.)


Каждое утро, когда я пулей вылетаю из холодного и сырого отсека ванной, вкарадчиво-язвительный голос по радио на кухне спрашивает: боль и ломота в суставах? – и бодро провозгла-шает: артравит!.. Я понимаю, что надо менять квартиру, потому что это не квартира, а злой умы-сел каких-то гадов в проектном бюро и ЖКХ – разве может быть ванная без радиатора отопления и без горячей воды две недели в месяц? В таких условиях чахотка – гарантированный исход, не говоря уже о боли и ломоте в суставах.
Еще голос говорит о какой-то панацее «гинкобелобала-бала» – никак не могу разобрать, одно это слово, два или три, и что это такое вообще. Узнать бы, но по выходе из квартиры забываю об этом напрочь, словно сбросив один морок, тут же напяливаю другой – инвентаризация, переоценка, заказы. С работы ухожу в девять вечера – ввожу новые цены и товары в базу магазина. Отрабатываю новый оклад.
Временами кажется, Тоша меня просто «купил» – повышение оклада вполне отработанное мною по валу продукции (оборот уже 7 млн.), он подвел под мое повышение, но с увеличением обязанностей. Неприятное ощущение, что он и так бы его повысил, зато мои обязанности остались бы прежними. В свою съемную хрущебу раньше десяти-одиннадцати не возвращаюсь. Ложусь на диван и тупо смотрю ТВ, щелкая орехи, наплевав на твердое решение о просмотрах квартир. Так и засыпаю под голубую муть.


На работу попадаю еще сонный – метро, автобус, – я перемещаюсь, как сомнамбула. Окон-чательно меня будит только исковерканный великий могучий русский язык. На клавиатуре лежит заказ из Аренбурга от Арловой с пометкой срочно. Это Лика, и это бодрит. Потом звонит Полина и просит «не ложить трубку», потому что «звонят из Питера».
Безграмотность – одна из отличительных черт времени, у нас «ложат и звонят» все, кроме жены и дочерей Тоши, да еще Лейлы Генриховны. Полина и Лика в Москве уже десять лет, Лика завхоз, Полина – на телефоне, но когда заказов много, что бывает часто, сестры садятся за телефон и начинают вояж против русского языка. Это настоящая диверсия – вот где надо искать иностран-ное влияние.
Иногда это гомерически смешно: Арлова вместо Орловой или куасёр, которого расшифро-вывали всем офисом и не расшифровали. Впрочем, хохлушки смеются вместе со всеми, их такая ерунда нисколько не смущает, безграмотность давно никого не шокирует. Это знамение времени. Какая разница, Аренбург или Оренгур, Сектыквар или Сывтыкар, если один из учредителей пишет «это не ваша превелегия» и говорит «у нас метод доставки к поезду отсутствует»?..
Тоша, побывав в 90-е в двух каталажках, благоразумно ничего не пишет и при этом так кос-ноязычен в разговоре, что его невозможно понять. Вадик пишет: Екатиринбург, - у человека высшее образование. Собрание филологов. Все это напоминает забор во дворе моего дома в Питере, на котором аршинными буквами было написано: Аксана – лизьбеянка. Ошибок, казалось, больше, чем букв. Надпись красовалась прямо под окнами, возможно, сияет до сих пор, потому что эта надпись всем нам.
Безграмотность никого не вгоняет в ступор, как и подзаборное творчество. Может быть, по-скольку болезнь приняла массовый характер, это и не безграмотность вовсе, а мучительное рож-дение новой грамоты, хотя больше это похоже на вредительство или изощренную диверсию – «забрать груз с Ткатской улицы и перевесьти на Вернацкого»?.. В конце концов, на качестве ногтей это не отражается, наоборот, дикость укрепляет когти!
Но что-то происходит и с вниманием, ведь грамотность это прямое следствие из него. А зна-чит, что-то происходит и с нами, поскольку мозг тратит на память и внимание львиную долю своих ресурсов, если не все. Вот еще один бодрящий пример:
Дал Полине счет для клиента, она, как всегда перепутав цифры, дозвонилась до морга в Во-логде. Состоялся примерно такой диалог:
– Вам заказ, - говорит Полина. 
– Какой?
– Ну, как обычно, накладные ногти, «мокрый» блеск, «чудесный» блеск, СПА педикюр.
–  СПА?!! - ахают на другом конце провода, и, отдышавшись, уточняют:
– А это для кого?
– Для Таран.
– У нас таких нет.
– Нет, так будет, она через вас передала этот заказ.
– Через нас?! Она?! Это морг, девушка!.. 
Полину это нисколько не смутило:
– Может, у нее здесь знакомые?
– Мы, конечно, все здесь будем, – отвечают ей, – но чтобы нам сюда передавали заказ на се-бя еще живые, это мы в первый раз слышим.
– Еще услышите, у нас известная фирма!..


"Из-за слов расторгаются концы вселенной", - писал в сокрушении по этому поводу один из отцов восточной церкви Григорий Богослов.
Недавно прочитал новость, которая не попала в ленты ведущих новостей, но меня поразила отчаянием: «Идет стерилизация языка, выхолащивание, исчезают диалекты, язык универсализи-руется и обедняется, нормой становится безграмотность. Самым популярным словом стано-вится НЕТ»... 
Куда дальше? Разве это не конец света? А Тоша почему-то не верит. НЕТ, говорит.


     8. Альбина


А вот Альбина говорит – да. Маленькая тунгусская пенсионерка, дед которой после взры-ва метеорита оказался в Москве, в 2008 году, потрясла группу сообщением, что уточнила ис-тинную дату грядущего апокалипсиса. Он будет почти на четыре года раньше майянского. Её тридцатистраничное доказательство называлось «Все логически завершается». Логически, по ее мнению, это конец света. Логика эзотерички.
Альбина заявила, что Платоновский год, длящийся, «как всем известно», 25850 лет, за-канчивается 26 января 2009 года. В доказательство привела цитаты из Пуран, Бероза, Рериха и Писания от Луки: «Он (Христос) сказал им: вот, при входе вашем в город, встретится человек, несущий кувшин воды, последуйте за ним в дом, и скажите хозяину дома: «Учитель говорит тебе: где комната, в которой бы Мне есть пасху с учениками моими?»
Мол, водонос – это Водолей, Россия находится под его управлением, а ее влияние на ми-ровую ситуацию и даже на эволюционное развитие человечества очевидно. В связи с этим, дата 26.01.2009, взятая на момент солнечного затмения по московскому времени, оказывается более значимой, чем майянская. Финита ля комедия.
Письма Рериха, Вишну-Пураны, Эдда Старшая и Младшая, ссылка на неподвижные звез-ды созвездия Рака, Блаватская и Сталинградская битва – вот неполный перечень научного аппарата статьи Альбины, которую она раздала слегка обалдевшей группе.
Ее энтузиазм был совершенно непонятен – чему она радуется, отнимая у нас то немногое, что оставалось до декабря 12 года? Понятно, встречного энтузиазма это сообщение не вызвало, за вежливыми репликами старушке прятались язвительные шпильки. Никто не хотел «гасить свет» раньше срока: если уж решили в 12-м, так уж будьте добры не истерите!.. Пожалуй, одна Засельская выслушала этот бред сочувственно и даже сказала несколько ободряющих слов, что можно понять, мы все ее чада.
Нам оставалось только ждать, – до конца света по Альбине оставалось меньше года.


Найдено самое счастливое место на Земле
В британских самолетах могут появиться стоячие места
Запад призвал Россию готовиться к худшему


     9. Гриша 


Гриша все-таки запихал меня в свой «ягуар» и прокатил по ночной Москве до дома. Я ду-мал, гонщики это такие сосредоточенные на дороге ребята, отвлекающиеся только на показания приборов и на сигареты, которые делают их еще собраннее. Оказалось, нет – Гриша на дорогу не смотрел вообще, во всяком случае, мне так казалось, потому что он смотрел только на меня и в бардачок, откуда вытаскивал журналы, диски, книги.
За те 20 минут, что мы пересекли Москву, он рассказал кучу интересных вещей, из кото-рых я почти ничего не запомнил, поскольку следил за дорогой. В память впечатались только те моменты, когда он вытаскивал журналы откуда-то сзади, из-под сиденья. В эти тягостные для меня минуты он правил ногой и мне хотелось вцепиться в руль, в его волосы или выбросится из машины.
Он был большой поклонник передачи «неизвестная планета» и очень жалел, что сейчас не время ее эфира, а то бы я сам убедился в сенсационности ее материалов.
Смысл его рассказов сводился к двум пунктам – к тому, что конец света будет, не так ско-ро, как предсказывает Альбина, но вовремя – 21.12.2012, и что все чудеса в Библии суть описа-ния реальных событий и опытов, которые производили над нашими предками инопланетяне или люди другой, высшей расы.
Вознесение Ильи, например, живым на небеса это не что иное, как полет на летательном аппарате, который древние не могли ни с чем ассоциировать, кроме как с огненной колесни-цей...
Гриша на полном ходу вписывался в поворот, не сводя с меня горящих глаз...
- Тогда все становится на свои места, - говорил он, и я поспешно кивал, чтобы он хотя бы мельком поглядывал на дорогу. – Ну какая колесница могла еще летать? А скафандры объяс-няют и нимбы на картинах и иконах, и небеса – кто кроме космонавтов мог преодолеть земное притяжение? А?.. А Иона?..
Иона был вовсе не в ките-левиафане, как он рассказывал своим соплеменникам, а в обык-новенной подводной лодке или батискафе, или в той же подводной летающей тарелке, которой все равно – водная или воздушная среда. Разве может человек три дня провести в желудке животного, даже такого, как кит, а потом выйти, как в ни в чем не бывало? Это сказки! А что мог подумать ополоумевший Иона, ничего сложнее кайла не видевший, оказавшись внутри лодки? Для него это чудо из чудес, кроме, как китом, не объяснимое. Так он и рассказывал, так над ним и смеялись, и ахали, но записали. Про людей, живущих в брюхе кита, он благоразумно не рассказывал, понимал, что может этого не пережить.
Расставаясь, Гриша сообщил мне время выхода его любимой передачи в эфир.


     10. Покайтесь, грешники учета!


В отчетности всё было не так плохо, как я думал, а гораздо хуже. Вместе с магазином мне досталась даже не головная боль, а мигрень на всю голову. Магазин «плыл» – в начале недели сведу к нулю, к субботе «уходит» в минус, иногда до 5-7 тысяч. Именно то, что минус был посто-янный и настораживало, появлялся бы плюс, было бы понятно, что это обычная наша рассейская рассеянность – невнимательность, разгильдяйство, а так – чувствовалась чья-то злонамеренная рука. И мне казалось, я знал, чья это рука.
Димон и его вьетнамские космонавтки (сейчас это Аня) смотрят на меня, словно клянутся. У него глаза честные, у нее – голубые, у меня – психоз. Я тоже, как и Тоша, не хочу верить в оче-видное, мне кажется такой цинизм невозможен – знать, что тебя пасут и продолжать свое дело. Но в таком случае я не понимаю, откуда минусы, и мысли у меня самые черные, отчего Дим клянется непрерывно – он тоже «ничего не понимает», и показывает, что готов обидеться. Мне приходится сдерживать себя, чтобы не смазать по его хитрой физиономии и тем самым показать, насколько слаба моя позиция.
Я сбавляю обороты, пытаюсь анализировать ситуацию.
Склад я перекрыл, это раз, во-вторых, чтобы продавцы и преподаватели не бегали туда в те-чение дня, я с утра заполняю полки магазина и школы. Конечно, кое в чем возникает необходи-мость в течение дня, но это стало исключением, а не правилом. В-третьих, я велел моим архаров-цам, Олегу и Чумаку, выдавать товар только под запись и никого на склад не пускать. Массу своего драгоценного времени провожу за прилавком, но магазин продолжает дрейфовать, как оторвавшаяся льдина, по которой беспорядочно снуют люди, хуже того – он тонул.
Что еще? Я не могу быть одновременно в кабинете, в магазине и на складе, чтобы контроли-ровать и продавцов, и кладовщиков. Приходится доверять и тем, и другим. Именно приходится, потому что я хочу верить Тоше, верю и не верю Димону, и сомневаюсь в добросовестности моих «кротов» – в том, что они строго выполняют мои предписания, потому что работы у них и так хватает.
Тоша требует доказательств. Каких – я должен поймать Димона за руку? Но для этого нужно отстранить его от магазина на неделю и стоять там самому, что мне не под силу, а Тоше слишком дорого. К тому же я смогу доказать лишь то, что без Дима магазин в порядке, а это только косвен-ное доказательство.
«Тогда будем считать, что не налажен учет магазин-склад», закрывает прения Антон, и снова предлагает мне премию. Но это уже не смешно, я не хочу спать в магазине, чтобы привести его в порядок, поэтому предлагаю ему самому найти иной способ, кроме давно проверенного, а в качестве бонуса взять все, чего недосчитывается в магазине каждую неделю. Причем взять с Димона, а не с меня, как он иногда проговаривается.
Мне давно понятно, что изобрести какую-то новую схему трудно и главное совершенно не нужно – слишком проста и хороша для этого двухходовка «магазин-клиент». При том методе расчета, который существует в магазине, головы особенно ломать не надо – либо брать себе день-ги за товар, либо отпускать его бесплатно «своим» и потом забирать свою долю. У Димона «сво-их» хватает, не считая жены и тещи, которые продолжают заниматься наращиванием ногтей.
Зачем нужны какие-то схемы, если баночка геля легко умещается в карман? Рамки нет, дос-мотра тоже, поэтому он, когда его помощниц нет (чай, кофе, сигареты) или даже вместе с ними, «осуществляет неизвестную Тоше схему».
Но Антон не верит в эту наглость и простоту и ревизии, следуют одна за одной, а это мое личное время. Может, Димон и со склада тащит, где дела тоже не ахти, пользуясь ленью моих субчиков, ведь им за сохранность товара не платят? Или они уже все в сговоре? Тогда все бес-смысленно, и работать с пониманием этого тяжело. 
Я не думал, что это будет настолько задевать меня, мне кажется, что Дим считает нас с То-шей идиотами, да бог с ним с Тошей – он считает идиотом меня!


В таком состоянии я увидел воззвание. «Покайтесь! – взывало оно со стекла двери автобуса. – Покайтесь, грешники, Христос грядет!..» Автобус был пуст, задняя площадка громыхала, как цинковый гроб, набитый железом (иногда кажется, что это клинический диагноз всего нашего автопрома), а я, забыв и о тряске, и о том, что меня ждет на работе, смотрел на воззвание. Покай-тесь, грешники!
Меня словно пробило – это я грешник! Чем больше я занимаюсь складом, тем больше рас-хожусь с этим миром, я уже не верю никому – ни продавцам, ни моим архаровцам, ни Вадику, ни даже Тоше!.. Я уже не верю себе. Это ли не наказание? И зачем мне это? В мире и так хватает поводов для огорчений, зачем расходиться еще и с собой?
Я вдруг ясно увидел, что мои усилия тщетны – склад, словно копируя непрерывно расши-ряющуюся вселенную, уже никогда не сойдется. Ты сводишь остатки, а они расходятся с всё дальше, согласно теории Большого взрыва. При уплотнении времени и растяжении пространства работа кладовщика становится бессмысленной и жестокой, как наказание Сизифа. Он старается оприходовать прилив и списать отлив, то есть, занимается химерой, с точки зрения единственно здравомыслящих – папуасов, кокеток, наращивающих ногти, и животных.
Не знаю, как Димон, но мои благородные кроты чувствуют себя прекрасно, в то время как я убиваюсь учетом и контролем. Как кладовщик я нелеп и абсурден для этого расширяющегося и уносящегося куда-то мира. Наверное так же бессмысленны большинство профессий, связанных с учетом. Ведь на самом деле воровство, лень и пофигизм это род энтропии, а значит они непобеди-мы. Это то, что нас ждет в конце концов. Если человеку не платят за сохранение (или ему так кажется), он становится паразитом и разрушителем.
Единственный эффективный менеджер сегодня – это хаос, который оседлал мой склад, мой город, который, согласно безжалостному закону, сидит и внутри нас. И если мы не противопоста-вим энтропии наше сознание (= совесть), как более высокий тип организации материи, нас разо-рвет в конце концов, как этот мир.
Покайтесь, грешники учета! Хаос, который внутри, грядет!..

 
Словно услышав этот крик, в офисе появился поп во всем православном экстерьере: ряса, ризы, клобук, поручи, ладан, – с  выражением всепрощения на окладистом лице. Он махал кадилом и кропил помещения святой водой, не щадил и людей. Спустился ко мне на склад и побрызгал на гели, пудры и накладные ногти, которые я пытался пересчитать.
И что теперь, спросил я у него, поскольку мы были одни, благодаря субботе, и я вправе был рассчитывать на откровенность, как одно из чад, – будет ли мой склад честным? Но святой отец мне не ответил, то ли от того, что не видел чада, а исчадие каверзное, то ли спешил, поскольку освящали теперь все – от разбитой «шестерки» до сияющего казино на Арбате.
Когда я спросил то же самое у Тоши, он обиделся – да, может быть это чушь, но кто-то ве-рит, поэтому не обязательно показывать свой язык, всем и так это ясно!
Я понял, что это не его идея, что поп настучал, и мне стало стыдно. Надо, наверное, объяс-нить, почему я столь дерзок со своим начальством. У нас общие друзья и с тех пор, как они нас познакомили, а было это на заре перестройки, когда Тоша занимался цветами и полиэтиленовыми пакетами, - он был неизменно дружелюбен и терпелив со мной, перенеся пиетет, который он испытывал к друзьям, на меня. Я не то чтобы его друг, но как бы младший приятель, который не особенно удачлив в делах, в семье – да во всем, - зато капризен. Взяв этот тон, Тоша от него уже не отступал, как бы я себя не позиционировал, как стали говорить в нулевые.


     11. Тарас Бульба


Вечер мы провели в «Бульбе». Тоша – добрый человек, дома его зовут Помпон. Пока я у него работаю, он поднял мое жалование в пять раз, хотя это может говорить и о том, с какого низкого старта я начинал. В любом случае, я делаю вид топ-менеджера, которому все мало. Нам ведь, действительно, всегда всё мало. Не могу забыть историю с проверкой. «Бульба» – это наш компромисс.
Есть ли на Руси фамилия Картошкин? Тарас Картошкин...
Тоша хмыкает, Тоша даже улыбается своей замечательной улыбкой чеширского кота, лю-бимца дам, любителя жизни, но разговор не клеится, да и не позавидуешь тем, кто попытается поговорить с Тошей по душам без гармошки. Он «полиглот» – глотает слова и целые фразы, слышны только связующие обрывки: «это самое», «так сказать» и «тому подобное», – по которым ты пытаешься уловить смысл, потому что переспрашивать после третьего раза неудобно даже мне, знающему его почти двадцать лет.
Это фирменное, малороссийское – говорить много и невнятно. Еще это отличительный при-знак бухгалтеров. И все это сошлось в одном Тоше. В этом качестве он начинал перестройку, переквалифицировавшись из инженера-горняка. Я сижу и думаю, что, может быть, благодаря своей дикции, Тоша по-настоящему сидел всего один раз, при ГКЧП, когда их фирму на всю страну по первому каналу обозначили, как пример расхитителей народного достояния. Когда он, заработав язву, вышел из «сизо», речь его перестали понимать даже близкие. Он решил, что так будет надежнее.
Говорить с Тошей можно только хорошо выпив, тогда начинаешь, так же как он, обходиться мычанием и намерением. Но сегодня водка не берет, разговор не складывается, да и говорить собственно не о чем – у меня предельный, с точки зрения Тоши, оклад, запредельная, по моему мнению, занятость и беспредельно, к нашему сожалению, «плывущий» магазин. В общем, здоро-веньки буллы, сало с черемшой и вялый разговор, несмотря на Немиров «Lex». Недопив его, мы с облегчением расстаемся.


Эволюция пожертвует эстетикой, но не экологией. Дети будущего будут безволосыми, безбородыми (явная экономия воды) и с длинными тонкими пальцами — чтобы нажимать на клавиатуру техники будущего. У детей не будет зубов мудрости. Прощай, мудрость?
Люди съели всех неандертальцев


     12. Копенгагенские интерпретации.


Наши встречи с Ми не ограничились «Копенгагеном», что здесь сыграло большую роль – ее снисходительность или моя настойчивость, судить не берусь, но то, что она с вниманием слушала мои «интерпретации», чистая правда, она органически не умела врать. Напротив, чужую фальшь она чувствовала на уровне физиологии, ее от этого тошнило.
Я оказался в трудном положении. Искушенные говорят, что они не врут, просто недоговари-вают, мой случай обратный: я не вру, я говорю несколько больше именно для того, чтобы скрыть правду. Скрыть правду – не совсем то, что врать, потому что нормальный человек избегает лжи, как грязи под ногтями, это не гигиенично. Когда правды не избежать, ее маскируют под шутку. Я думаю, многие делают так, это один из принципов коммуникации, флирта, в частности. Но здесь он не действовал.
Я столкнулся с ситуацией, когда нужно было быть предельно точным, иначе снегурочка рас-тает. Мне приходилось «флиртовать», обращаясь к законам космологии, квантовой физики, лин-гвистики и пси-фактора, на том, естественно, уровне просвещенного дилетантизма, который был мне доступен. Такой флирт ее душа-скрипка-зима воспринимала благосклонно. Вообще-то, я знал, что ум – половой признак мужчины, но так интенсивно я им пользовался впервые.


Между тем, неопределенности в наших отношениях не убавилось, я продолжал пребывать в ней, как нам и суждено. Ми, судя по ее безмятежному виду, даже не озадачивалась этим. Если я вдруг срывался из «высокого, космического» флирта на обычные комплименты – мозг, вообще, с готовностью сваливается на шаблоны, – ее удивление отрезвляло.
Зачем тратить время на описание того, что мы и так видим, спрашивала она, и это было настолько неожиданно, что я чувствовал будто сморозил глупость. Вопрос переходил в область целесообразности, в нем появлялся философский подтекст, что делает разговор более интересным, в случае, если ты можешь поддержать заданный уровень. Но это был не наш случай, она не флиртовала.
Все попытки сказать ей, что она не знает, какая она, только смешили ее. Это я не знаю, ка-кая она!.. И с этим тоже было трудно спорить, поскольку возникал парадокс – если я прав и она не знает, какая она, то тогда и я сам не знаю, каков я, и как, в таком случае, могу судить о ней?
Я пытался поддержать хотя бы философичность диалога:
– Может быть, мы видим разное?
– Тогда вообще незачем тратить время...
Овну: не пикируйся с Близнецами! Открывалось слишком много нежелательных для меня коннотаций и выводов из этого «незачем тратить время», например, оно могло означать, что смысла встречаться нет. Я предпочел не развивать эту мысль, а ведь всего лишь хотел сказать, что она красива.
В общем, флирт и комплименты – это был не наш лексикон.
Нашим было – лед, красота и ужас мироздания, тайны истории и языка и т.п., причем начи-налось все с какого-нибудь обыденного замечания, которое надо было сублимировать до высших смыслов. В таких случаях Ми не прерывала, даже если меня заносило в «копенгагенских интер-претациях» - так мы стали называть наши прогулки, когда они получались. В этом была своя, «холодная» эротика – когда вдруг открывается связь вещей, казалось бы далеких друг от друга. Ничего более захватывающего, на самом деле, нет.


В ней совершенно не было кокетства, даже тайного, когда как бы не замечают своей красо-ты, как бы не выставляют, как бы утаивают, как бы, как бы, как бы – и при этом сияют скрытым торжеством «своя». Ми свою красоту в лучшем случае терпела. Я первый раз видел человека, который не пользовался своей красотой даже бескорыстно, мне казалось это невозможно – мы используем наши преимущества неосознанно, а красота – естественное преимущество.
То есть, она не использовала красоту даже там, где за нее вроде бы ничего не следовало, что совершенно не в состоянии контролировать наши записные красавицы, разящие наповал просто так, из спортивного интереса, любопытства, чтобы не потерять форму или чтобы решить какие-то задачи перед собой, например: «я сегодня добрая и внимательная, не правда ли, вас это потрясает при моей-то красоте?» Сколько в этой неосознанности сознания своей непобедимой силы!
Ми не считала свою внешность даже выразительной и словно бы стеснялась ее. Это было удивительно, нечто подобное встречается у больших простодушных мужчин, из тех, что гнут пальцами пятаки, слегка стесняясь этого. Но только подобное, потому что они все-таки осознают свою чудовищную силу и их стеснение можно отнести к легкой форме кокетства, которого в Ми не было совсем.
Я мог только гадать о своих шансах. В той системе, в которой мы воспитаны, действуют не-хитрые гендерные рогатки: петух и кукушка, мачо и Кармен, красавица и чудовище (принц и золушка), таланты и поклонники. Возможно, я пропустил что-то из арсенала человеческих игрищ, но в этих схемах я ее не видел, кроме, может, последней, с той лишь поправкой, что она не считала себя талантом, несмотря на мое, тщательно маскируемое, поклонение и была слабая надежда, что она сама может стать поклонницей моего «таланта», который все больше превращался в мое же ярмо.


Это был странный цветок в наших широтах. Она была незримым центром кружка, наряду с самой Засельской, не имея на то никаких амбиций (она о них, похоже, вообще, ничего не знала). Ее отзывчивость и способность оказываться рядом, когда это необходимо, была поразительной. В этом смысле все мы были ей должны и никто не чувствовал себя этим стесненным, потому что это давало возможность хоть чем-то ей отплатить. Ее удивление при «отплате» было таково, что возвращающий чувствовал себя чуть ли не благодетелем.
Ни один из ее поступков и даров не казался умышленным, неуместным или вымученным. Это, наверное, самая потрясающая ее особенность или способность. Я пытался сообразить появле-ние этого цветка в моих суровых палестинах, и не мог, пока не понял, что это я «оказался», а она просто добра. Эту фишку с возрастом ценишь больше всего. Видимо, мы все понимаем, что доб-рота это великий дар и тяжелый труд, если ставим, в конце концов, это качество выше всего.
Замечательно, что сами добрые люди объясняют свои поступки, чем угодно, только не доб-ротой. Ми, например, объясняла это (правда, гораздо позже, когда мне уместно было об этом говорить) корыстью, ей так было «легче».

 
И в этом смысле, она преподала мне самый главный урок.
Он в том, что доброта это вопрос времени, то есть доброта – это временная характеристика. Это свойство души, но оно имеет самое непосредственное отношение ко времени – с задержкой времени качество или актуальность добра теряются. Мы говорим о доброте, как об отзывчивости, поскольку ничем иным она и быть не может. Ведь на самом деле, не торопясь делать добро или вообще отказываясь его делать, мы оправдываем себя отсутствием времени – некогда, работа, семья, болезнь!
Забавно, что Ми оправдывалась тем же. Она говорила, что у нее нет времени выдумывать причины отказа, гораздо легче и быстрее сделать то, что требуется по ситуации, чем искать пред-лог отказать, а потом терять время на самооправдания. В этом была ее корысть.
Спешите делать добро. Это значит, делайте его сразу, как только в нем возникает необходи-мость – отзывайтесь! Иначе оно тухнет. Оно становится не актуальным. Вы не замечали, что доброта всегда своевременна? Она никогда не бывает неуместна, не вовремя. Важен первый порыв, он настоящий – деньги, плечо и доброе слово должны быть своевременны. Добро от размышлений тухнет. Потому что это не размышления, а мелкие подсчеты о своем комфорте.
Задержка с предложением помощи говорит о нас больше, чем нам кажется. Понятно, что это все же лучше, чем совсем без отзывчивости. Разница между добротой и эгоизмом определяется временем и огромна, как разница между скоростью света и досужей сплетней. Я не говорю здесь о зле, поскольку в этой системе координат оно – химера, связанная с отрицательным значением времени. Эгоист со временем) поймет необходимость доброты, если не сильно затянет с расчета-ми.
Поскольку доброта «измеряется» временем, само время переходит в нравственную катего-рию. Время – категорический императив. Если ты недобр – ты не актуален. Если ты не актуален – кто ты?..
Ми приняла «копенгагенское оправдание добра», правда, ей и в голову не пришло, что именно она является основанием и причиной его. Намекать было бесполезно, она бы не поверила.)
В этом смысле разница между нами была огромна, та среда, что меня выпестовала, вылепила и обожгла, занималась выживанием, о «спешке с добром» речь даже не шла. Добро делали, если твердо знали, что будет вознаграждение. Самое большое открытие этой среды – «добро должно быть с кулаками»!


IV.

Чем отличается Бог от верующего человека?
 Бог знает!..


     13. Федечка


Суббота день избавления от компромата, день ревизий, день подчистки за Вадиком, Олегом, Чумаком – за всеми, у кого сегодня выходной. Один Димон сияет антрацитовыми глазами иллю-зиониста из-за прилавка, за ним тихо шуршит Кристина. Аня-«голубые глазки» перешла в бухгал-терию, что меня только радует.
Поскольку у группы выездной семинар на Алтае, деваться мне некуда, после работы я еду к своей читательской среде на шашлыки. На месте выясняется, что Федюня только что вернулся вместе с компанией с Алтая и Байкала, теперь все едут туда – там раскопали принцессу Укока, там «встал» из могилы нетленный Итигелов, демонстрируя торжество духа над материей, оттуда появился яростный Даши Намдаков, там чудеса, там место силы, там Ми, в конце концов.
Мне начинает казаться, что я упустил самое главное, не поехав туда с группой. Но склад? но магазин? но разбегающаяся вселенная?.. В общем, я опять мимо, учет – декаданская профессия.

- И вот когда он, стоя на коленях, поднимает глаза, тот узнает его и все понимает, но позд-но...
Это Федя дарит мне очередной сюжет. После того, как он прочитал мою книгу, он считает это своим долгом, сам он их воплощать не хочет, хлопотно. Мы с Таймыром заняты приготовле-нием шашлыка в местном лесочке, поэтому посылаем его вместе с сюжетом за сухими ветками. Мститель-трансвестит, откусывающий причиндалы своему врагу за жену, сына и огнестрельную кастрацию, забавляет меня только причудливой глупостью. И раздражает, потому что в издатель-ствах от меня требуют именно этого, по их мнению, я пишу неправильные книги – во-первых, длинные, а во-вторых, вне жанра. Правильная книга, чтобы быть изданной, должна подчиняться строгим клише, нарушать которые ты не вправе.
Федя возвращается с газетой, словно его посылали на почту. В газете кричащая шапка: ка-лендарь майя предсказывает конец света в 2012 году! Правда ли это?..
Нам осталось совсем немного, чтобы выяснить это. Вот это сюжет, а не – бывший коопера-тор, сменивший пол и ставший элитной проституткой, чтобы отомстить бывшему другу за быв-шую жену. Сколько в этой коллизии Федечка стащил у самого себя, пока парился в монгольских ямах и бегал от кредиторов здесь? 
- Вы в курсе, что нас ждет конец света? – спрашивает он, пуская газету на раскурку костра. – Года не осталось...
Смешно. Все та же история – никто не верит, но дня не проходит, чтобы не промелькнуло сообщение об этом – мол, не верим, но считаем своим долгом сообщить.


Один конец света я уже пережил, благодаря Альбине – это был специальный конец света для нашей группы и ее ближайшего окружения. С версией Альбины происходила понятная метаморфоза – чем ближе подходил срок, тем менее категоричным становился ее прогноз, появлялись уточнения, намеки на некую аллегоричность, метафоризм. В конце концов, она заявила, что ни о каком конце света не говорила, нужно понимать символизм Пуран и святого Луки совершенно топорно, чтобы так интерпретировать ее научное исследование о смене юг, и вообще, конец света уже наступил и только дети этого еще не заметили.
Нам ничего не оставалось, как почувствовать ее мудрость...


Федя тоже не знает: верить, чи нет?.. Он просто пытается быть в курсе происходящего. Ни для того, ни для другого вывода у него не хватает данных, как у всех на этой земле, включая НАСА и ЦЕРН, поэтому он демонстрирует некое легкомыслие. Никто, я уже говорил об этом, не задает этот вопрос серьезно, все стремятся нацепить маску иронического скепсиса или шутовства, что естественно, поскольку все в тебе сопротивляется этому...


Время от времени Федя звонит мне и спрашивает, что такое аватар («мы тут с ребятами со-брались после фильма, спорим»), действительно ли Нибиру выскочит из-за солнца на нашу орбиту (мы тут с ребятами посмотрели «Меланхолию»). Я у него вроде эксперта, хотя мы оба из одной гуманитарной конюшни.
Когда объявили о «разгоне» большого коллайдера на предмет частицы Хиггса, Федя завол-новался.
– Неужели там ни одного умного человека, который бы остановил все это, – спрашивал он у меня.
Они с ребятами прочитали, что столкновение протонов может породить, помимо искомого бозона, еще и черную дыру, которая проглотит землю. Интернет молнией ослепила зловредная статейка, что ищут «частицу бога», а содеют черную дыру и пучина сия в течение трех дней поглотит Землю, но сначала, конечно, зажравшуюся Швейцарию со всеми ее банками, патеками филипами и шоколадом.
Я первый раз видел, как Федя нервничал, когда я приводил примеры того, как ученые стано-вятся совершенно сумасшедшими, если дело доходит до фундаментальных открытий и готовы поставить на карту хоть самое Землю, лишь бы подтвердить свои гипотезы. Атомная бомба, тому прекрасный пример. Кажется, он не догадался, что я его разыгрываю, так и улетел на свою орбиту слегка встревоженный, а я думал, насколько я сам верю в эту чушь меньше его...


Выпив, Федечка ожидаемо заявляет, что будет конец света или не будет, ему все равно, глав-ное чтобы «было». Такая релятивистская позиция тоже стала модна последнее время – косячок, бодрячок, стоячок – все остальное гори синим пламенем! Я вспомнил, сколько раз слышал этот принцип с высокой трибуны, не только эзотерической. Начитавшись и наслушавшись буддистских и даосских текстов, в переложении желтой прессы, народ провозглашает похуизм смыслом жизни, хотя это не имеет никакого отношения к Лао-цзы и Будде.
Правда, есть еще люди, которых это бесит. Я помню моего покойного коллегу Посконкина, чуть не задушившего своего оппонента за то, что тот сказал, что его не волнует энтропия. Да ты хоть знаешь, что это такое?! – тряс его апоплексичный Посконкин, и представлял в этот миг чистую энтропию.


Происходит лавинообразное накопление информации, а многие знания, как известно, многие скорби. Мы уже столько знаем, что не справляемся с этим потоком, так сказать «скорбим». Я, благодаря эзотерическим клубам выходного дня, более «скорбен», чем Федя, находящийся выше этого, на приземной орбите. Я начинен скорбью человечества по самое темечко, до субатомного уровня, где уже непонятно, что я – волна, тело?
Губка, которая впитывает информацию. Ведь что такое информация? Это то, что формирует (forma) нас изнутри (in).
Сам факт «появления» майянского календаря, ничего особенного не значит, но вкупе с дру-гими – вырисовывается некая угрожающая тенденция. Глобальное загрязнение, потепление, ожесточение, терроризм, смена полюсов и катаклизмы, грозящие нам из космоса в виде гамма-лучей, астероидов и прочего, создают достаточно паранойяльную картину даже для нормальных людей, не говоря о невротиках.
Информация, лавина которой нарастает с каждым днем – она же нас формирует, независимо от нас!.. В каком-то журнале утверждалось, что к 2016 году (опять эта дата!) количество информа-ции будет удваиваться каждую секунду. Секунду! Представить себе это немыслимо. Может быть, не так скоро, но это все равно произойдет, потому что к этому идет.
Мы, такие как мы есть сейчас (а я вряд ли уже стану другим), перестанем справляться с этим потоком и скорее всего банально сойдем с ума, «выпадем» из спектра восприятия, потому что места человеку в мире, на который каждую секунду обрушивается удвоенная лавина информации, – нет. Это будет какой угодно мир – машинный, химический, электронный, вирусный, но не человеческий. Это будем уже не мы, и даже не пресловутые «индиго».
На этом фоне все остальное, грозящее нам изнутри и из космоса, выглядят, конечно, тоже устрашающе, но тот, кто понимает, что главное у человека мозг и связанная с ним психика, знает, что самое страшное будет происходить на этом фронте.
Это я пытаюсь объяснить Феде.
- Дак мы будем записывать, а потом чего не поняли прокручивать еще раз, - говорит он.
Да, прокручивать, а за это время информация удесятерится.

В статье был еще один смысл, невысказанный – при такой скорости возрастания количества информации, время как таковое исчезнет. Должно. Во всяком случае, для нас – человек не спосо-бен воспринимать отрезки времени меньше секунды в 5-10 раз. Нашего человеческого линейного времени на всякие там «подумать, посмотреть, подождать» не будет.
Ощущение, что исчезнет и физический план при таком информационном обвале. Встреч не будет – то есть вот этих, наших, романтических, при луне, и деловых – при бандитах или юристах (что одно и то же), встреч не будет. Когда?! Они потеряют смысл, на них просто не будет времени. «Некогда, дорогая» приобретет зловещий смысл исчезновения вида, если не завершения ветви эволюции доблестных приматов.
Думаю, с динозаврами была похожая история – они не смогли справиться с молниеносным временем мышей. Но какие мыши идут на смену нам?.. Пусть не в 16 году, в 30?.. Вирусы, про-граммы, биопроцесоры? Мы сами – перешедшие в виртуал, сенсуал или на запчасти айпэду?..
Пожалуй, у нас, если мы хотим выжить, нет иного выхода, как самим стать информацией – визуальной, звуковой, тактильной – сенсорной, но не материальной, как мы это понимали еще совсем недавно, биясь – что же первично: материя или сознание?.. И вот, пожалуйста – ни нашим, ни вашим – победила квантовая философия, то бишь физика.
Нам придется осознать, что мы на самом деле не кусок мяса с прожилками и костями, а сгу-сток информации, свободе которого уже мешает каркас нашего тела – та самая «косная» материя, которой, как утверждает священник и математик Михаль Геллер, нет.


     14. Счастье


 Зато вопрос о счастье автоматически будет снят, потому что никакого после, тем более, зав-тра, не будет, всё будет только здесь и сейчас и все будут счастливы, поскольку сейчас = щас = щастье = счастье. В этом смысле русскому языку повезло с этимологией «счастья» – мы можем увидеть буквальный смысл этого слова, догадаться, что же это такое и сверить с пониманием счастья у йоги индуизма, буддизма и других духовных практик, оно совершенно такое же – пре-бывание здесь и сейчас.
(Не знаю, как в других языках понятие счастья коррелируется c актуальностью, но в принци-пе должно.)
Сейчастье. Это смысл всех медитаций, всех молений, всех поисков – не надо никаких поис-ков, ты уже счастлив, только осознай это! Ты не можешь быть несчастлив, это величайшее заблу-ждение человека, если ты находишься здесь – ты обречен на счастье.
Козьма Прутков прозрел это: если хочешь быть счастливым, будь им! – хотя вряд ли имел в виду тоже самое, потому что шел от противного. Это еще раз говорит о том, что банальные исти-ны имеют много смыслов, постигать которые можно всю жизнь.
Именно так описывают святые писания ангелов небесных – они все время блаженны, все время ликуют, поскольку времени там нет, поскольку там – всегда «щас», счастье...


Так вот, мы будем счастливы, когда наконец избавимся от тела, которое мешает усвоению информации – замедляет, искажает, не воспринимает.
Тело (или наше нынешнее представление о нем) косно и главная его  (наша!) косность – страх, он тормозит всё. Страх – хозяин всех игр, в которые играют люди, точнее, в которых игра-ют людьми. И как бы Берн, вслед за Фрейдом, Адлером и Юнгом, не пытался доказать, что мы сами играем в эти игры, именно страх определяет их правила. Нам остается только их выполнять, либо избавляться от страха.
Не будет тела – не будет страха. Информация будет свободно проходить сквозь наше созна-ние. Мы будем танцевать, как мошкара в солнечный день возле костра... правда, непонятно, кто будет есть шашлык...
Куда меня занесло?.. Дым Федечки и сладок, и отвратен...


Ночью ко мне, сиротливо стоящему на обрыве перед бездной, подошел человек в подрясни-ке, и на мой вопрос, что делать, сказал: есть надо меньше!.. Причем, после «надо», он сделал паузу и у меня в голове роились варианты ответа: больше, лучше, чаще?..
Но – меньше.
Там, во сне, над бездной, я понял, что имелось в виду, и даже утром казалось, что не все по-нимание ускользнуло от меня, но после душа в убитой ванной остался только вульгарный смысл. Возможно, именно его я и заслуживаю, потому что никак не могу преодолеть свое отвращение перед квартирными маклерами.
Согрелся и отошел от двухдневного пиршества в подмосковье я только в офисе, выпив два двойных эспрессо. Возле кофейного автомата, как продолжение, клубится моя тема-спутник – конец света. Личный, в связи с воскресными излишествами, преследующими каждого, и общий – вчера в прайм-тайм рассказывали о календаре майя, о предсказаниях Ванги, Кейси, Нострадамуса, Ньютона и пр.
Проснулись. Коллеги пугали друг друга услышанными сенсационными фактами, концеп-циями и предсказаниями, старались припомнить наиболее страшные предзнаменования. Нервный смех показывал, что устойчивость психики за выходные подорвана. Каждый второй считал своим долгом заметить, что все это ерунда, но что-то будет, остальные считали так же, но молчали.
Нам с Тошей, как стоп-менеджерам полагалось вносить здоровый скепсис, что Тоша и делал, язвительно ухмыляясь. Я совершенно серьезно предлагал покаяться: мол, Христос грядет! Кто взял полукилограммовую банку пудры на складе?.. – что встречалось дружным смехом.

Меня интересует, почему никто не считает концом света передачу «Суть говорят», в которой бравая девица из Саратова  рассказывала, как она дружит с премьер-министром Италии, демонстрировала нижнее белье, квартиру и машину, которые он ей купил в Риме, и расплакалась, когда аудитория на всю страну не поверила в ее любовь со стариком. Ее мать, которую тоже вытащили в студию на потеху, успокаивала дочь тем, что ей все завидуют.
Вот эта пошлость, прущая из всех щелей, все эти «Давай случимся», «Дефекты лжи», «Бар-дак-2» и прочие программы, куда приходят, чтобы на глазах всея Руси обнажиться, совокупиться (называя это «отношениями», видимо, спутав, со сношениями), а потом начать новые «отноше-ния»,– разве это не другая планета, другой мир, в котором «Пышечка» - святая?..
Диагноз – циническая шизофрения. Это ли не конец света?..
Нас стремительно разносит в разные стороны и я знаю людей, которые крестятся перед тем, как включить телевизор. Но включают! Кризис сознания налицо.
Неопровергнутая теория Эверетта недвусмысленно говорит об этом – мы уже давно в разных вселенных и, может быть, тот, кто допустил конец света, уже наслаждается им сполна? Апокалипсис now? Хотя, у кофейного аппарата в это верится все-таки с трудом.
Липа, то ли в шутку, то ли всерьез вдруг подхватывает мой лозунг о покаянии и призывает верить в бога, поскольку наука не может спасти от астероида, цунами и потепления, даже наобо-рот. Липочка – умничка, это у нее от развитой сексуальности, а сексуальность – от бога. Сам же бог же появился как защита от предстоящих катаклизмов – не было бы бога, да испуг помог.
Мы бродим по замкнутому кругу, по которому нас запустил наш собственный разум, выду-мав и науку, и дьявола, и секс, и непорочное зачатие. Но главное изобретение – бог, который спасет нас от всего, если мы спасемся от себя.
В заключение пламенной речи, Липа предлагает мне заняться педикюром, так как по поне-дельникам с моделями плохо. С моделями всегда плохо, но по понедельникам особенно и учени-цам приходится делать педикюр друг другу. При этом следует странная тирада Липы поверх голов о том, что предстать перед богом с запущенными ногами и вросшим ногтями, значит выписать себе вечный огонь. Кто ж тебя с натоптышами пустит в атласные небеса?
Тоша ухмыляясь ретируется, оставляя коллектив гадать: о чем это было, о чьих копытах? – потом вызывает меня и замыкает утро понедельника совершенно безумной уже фразой: «трахни ты ее!»


Но еще большим было мое удивление, когда я вечером того же дня наткнулся на фразу моего ночного пришельца у Сведенборга. К нему в трактире подошел человек, в сиянии и блеске, и сказал довольно грозно, чтобы он не ел так много, а ночью явился уже как господь. Кстати, бог Сведенборга говорил о конце света, как о чем-то свершившемся.


     15. Гриша


В Германии поставили мюзикл о Гитлере-гомосексуалисте

Конец света, конец поэзии и композиторской музыки, конец литературы и по большому сче-ту искусства вообще стали общим местом для всех, кроме начинающих. Время пересмешников и гипертекстов. Все умное уже сказано. Говорят только глупцы и подлецы. И только ждешь очеред-ного взрыва – еще один устой рухнул и оставил кучу битого кирпича – осколки смысла, ручейки больших когда-то течений, пост-пост «измы».
Время то ли остановилось, то ли понеслось вскачь, как ягуар Гриши, который по утрам под-хватывает меня на выходе из метро и с ветерком довозит до офиса. Видимо, мой немой ужас кажется ему глубоким вниманием, но как отказать человеку, который специально делает крюк, чтобы подвезти меня. Я никак не могу привыкнуть к его манере водить машину боком, как краб. Он сидит лицом ко мне, облокотившись левой рукой на руль, на дорогу смотрю я, подсказывая светофоры и опасности, это видимо, напоминает ему старые добрые времена гонок с штурманом, и он заезжает за мной все чаще. Со стороны, наверное, мы представляем странную парочку – я не смотрю на него, а он – на дорогу. Весь путь до офиса я изо всех сил упираюсь ногами в переднюю панель кабины – торможу, и когда выхожу из машины, ноги гудят словно я приседал со штангой.
Тематика остается прежней – конец света и чудеса Библии.
Гриша раскрыл мне глаза на непорочное зачатие, объяснив, что Марии с помощью кесарева сечения подсадили плод наши братья-инопланетяне или высшая раса, которые ей, понятно, каза-лись ангелами. На шов поперек пуза она, конечно, не обратила внимания или инопланетяне делали бесшовные вскрытия, как хилеры...
Что и мы сами либо инопланетяне, либо гибриды с земной фауной, потому что Земля нам не родная, наш суточный цикл 25 часов, как у Марса, мы оттуда.
Сведения, цифры, факты один за одним, как рекламные баннеры за окном. 21.12.2012 – абсо-лютный парад планет, его ось совпадет с осью нашей галактики, такого человечество еще не переживало и вряд ли переживет. Земля окажется между двумя гигантами – Солнцем и Юпитером, и ее магнитное поле будет растянуто или разорвано, произойдет переполюсовка, об этом говорил еще Глоба в 90-м, а это чревато. К тому же за Плутоном обнаружено три странных тела, которые синхронно и управляемо движутся в сторону Земли и скоро будут видны в телескопы.
Я машу рукой перед его лицом, мне пора выходить. Если этого не сделать, мой офис тоже будет виден только в телескоп.


Ходорковский не надеется выйти на свободу
Рената Литвинова и Земфира оформили брак в Швеции


     16. Наука и религия


Меня уже не оставляет ощущение, что я попал в круговорот одних и тех же мыслей, поступ-ков, разговоров. Я перехожу из одной компании в другую и продолжаю один и тот же разговор, как будто участвую в каком-то ритуале. Мы сверяем свои «картины» мира – говорим обо всем, но неизбежно выходим на несколько тем: секс, деньги и конец света. Под сексом мы понимаем деньги и власть, под деньгами – политику и работу, а о конце света мы говорим с ухмылочкой умного человека, ведь это дурной тон говорить о чем-то подобном всерьез.
Серьезно говорить о чем-либо вообще не модно, да и невозможно при той профанации, что крепчает, не тот тренд. Мы еще пытаемся серьезно говорить о детях, но это превращается в аб-сурд. Ведь между сексом, деньгами и детьми очевидная связь, но о причинах (сексе и деньгах) мы говорим «влегкую», а о последствиях (детях) – с выражением трепетного страха, которое сменяет-ся иногда трепетной надеждой. И то, и другое (страх и надежда) слишком серьезно для нас – получается, мы шутя создаем серьезные последствия.
В общем, о конце света мы можем говорить только с фигой в кармане, или с двумя кавычка-ми над головой, что и происходит, поскольку даже дети неизбежно приводят к этой теме: «разве это дети? это конец света, а не дети!» Лучшие из них наводят на страшную мысль – это не к доб-ру!
Никто как бы не верит, все как бы работают, всё зудит, и все – с ухмылочкой, «как бы».
Церковные чины утверждают, что апокалипсис, собственно, уже наступил, что помогло Альбине выпутаться со «своим» концом света, а власти умыть руки – конец света все спишет: и коррупцию, и рейдерские захваты прибыльных предприятий и государственных постов. Мы живем в эпоху апокалипсиса, говорят клирики. А мы это знаем – мы сами этот апокалипсис! Росстат с его переписью и Пенсионный фонд нам об этом постоянно напоминают.


Игумена Тимофея семь раз штрафовали за превышение скорости
Патриарх Кирилл назвал события вокруг РПЦ «разведкой боем»


Наука не использует термин «конец света», она говорит о глобальном потеплении, о солнеч-ной активности, озоновых дырах, ядерных или космических катаклизмах, о поисках бозона Хигг-са, кои обыватель напрямую связывает с концом света – ему непонятно, как невидимая и до сих пор не пойманная частица может придавать этому миру материальность. Собственно, это никому не понятно, просто это вытекает из математических уравнений, которые, как и уравнения Эверет-та, никто не может опровергнуть.
Верить в бога можно и наверное нужно, поскольку поверить в эти уравнения еще труднее, но кроме них и бога ничего не осталось, все другие, в том числе и идеологические, основы разметены, дискредитированы, осквернены. И почему-то кажется, что именно физики и математики, которым молва приписывает атеизм, докажут существование бога раньше, чем церковь явит его честному люду (как Перельман доказал гипотезу о душе; впрочем, теперь, доказав теорему Пуанкаре, он сделал серьезный замах на то, что бога нет).
Ученые просто упрутся в мистера Б. в попытке создать Теорию Всего, потому что теория всего должна быть ближе всего к создателю всего. Интересно, что церковь поняла это давно и спонсирует поиски бога с помощью премий, превышающих нобелевскую. Недавно такая премия была вручена поляку Геллеру, который доказал существование бога. Правда, найти это доказа-тельство в сети я не смог (и не уверен, что, найдя, понял бы его), все, что я нашел, уложилось в один абзац:
 «Теории профессора не только содержат косвенные доказательства существования Бога, но и заставляют усомниться в материальном существовании мира вокруг нас. Геллер разработал сложную формулу, которая позволяет объяснить все, даже случайность, путем математических подсчетов». 
Даже случайность – ни больше, ни меньше!.. Сама формула тоже затеряна на просторах сети, как и доказательство Геллера. Может быть, это уже стратегический арсенал верующих? Их тайное оружие? Древние верили, что написав имя бога они получали власть над ним – что если формула из таких заклятий? Тетраграмматон.
Формула, объясняющая даже случайность, разве это не бог – всеведущий, всемогущий? Мне бы такую, чтобы объяснить Тоше состояние в магазине и на складе (да, хотя, приблизиться к пониманию!). Пока же я вынужден объяснять недостачу принципом неопределенности или пара-доксом кота Шредингера (раз нет видеонаблюдения или рамки), что его, как кота Чеширского, совсем не устраивает. Заставить бы его усомниться в материальном существовании мира, как это сделал Геллер с членами жюри премии, – бог дал, бог взял, Антоша, ничего этого нет!


Но Тоша не интересуется такой ерундой – торговля не терпит ссылок на господа, так же, как Сын Божий – изгонял торгашей из храма. Это взаимная неприязнь – учет и епифания. Принцип неопределенности (божественный именно в силу неопределенности) Тошу бесит, поскольку каждый человек хочет определенности от других, тем более хозяин – от своего бизнеса.
Он не хочет слышать, что принцип неопределенности действует и в социуме – позволяет оп-ределить либо место человека в этом мире, либо смысл (импульс) его существования. Если чело-век знает свое место в обществе – смысл, то есть вектор этого общества, ему недоступен, он под-менен должностной инструкцией, точнее, их набором – муж, начальник, проститутка, вор. Человек этого не осознает, просто исполняет инструкции, раз и навсегда усвоив их пафос.
Если же он понял смысл существования (оно бессмысленно, с точки зрения ненасытного эго-тела)), он не может понять себя в социуме: кто он – тот, кто хочет или тот, кто исполняет?.. – из-за этого понявший всегда слегка виноват перед остальными.
Понявший не описывается рамками, не вписывается в них, но начинает их видеть – видеть систему, понимать ее смысл, и чувствовать себя виноватым перед остальными за то, что не участ-вует в их игре.
Пока находишься в системе, ты не можешь ею управлять, но ты об этом не заботишься – ил-люзия, что ты и так управляешь свой жизнью, всегда с тобой, система ее услужливо демонстриру-ет с помощью несложных иерархических ухищрений и стимулов. Метод работы со снами подска-зывает – управлять своей жизнью ты можешь, только выйдя за ее пределы (сном можно управлять, только выйдя из него, но не проснувшись окончательно).
Познать смысл существования ты можешь только выйдя из него. Как ты это сделаешь, это дело твое: молитва ли, медитация, трип или «окончательное решение вопроса». Только выйдя «туда», ты можешь моделировать свою жизнь «здесь», поскольку видишь оба «конца», а следова-тельно смысл. Правда, «там» этого совсем не хочется – там ускользает смысл этого моделирова-ния – самый «смысл» (вот, мы уже слегка говорим о тяготах реинкарнации)).
 

Попытки управлять жизнью иначе, даже сидя в Кремле, в White House или барокамере, смешны – все равно, что рулить коляской, которую везут родители.
Физики, открыв многомерность пространства (визионеры твердят об этом давно), уже одним этим «доказали» существование бога, как его ни назови: Нечто или Ничто, Иегова или Йога (в русском языке это звучит двусмысленно и пугающе похоже, что говорит о его близости к праязыку и – страшно подумать – к богам, давшим его!). Поскольку таким образом – то есть многомерностью – практически исчерпывается вариабельность мира, снимается вопрос воздаяния и бессмертия – они есть.
Все увеличивающаяся под напором исследований мерность пространства должна сомкнуться в точку (верую, ибо абсурдно!), о чем, собственно физики и говорят, настаивая на голографичности мира: все в одном и одно во всем (об этом же – сеть индуистского бога Индры, с тысячегранными алмазами). А это уже догмат веры даже для человека со средним образованием.
Вопрос в человеке как инструменте – сумеет ли он использовать все воздействия вселенной, влияние всех измерений? Сумеет ли он их суммировать, интерпретировать?.. Если да, он окажется очень близко от бога, как когда-то, когда не знал ничего и был игрушкой в его руках. Или станет Им, как когда-то «первые прилетевшие» для наших питекантропов. И возможно ли это?..


Вот именно, сказал Паша, возможно ли это? Ему надоели эти ни к чему не применимые аб-стракции. Бог это вопрос веры. Мы никогда не докажем его существования.
Раздвигая область нашего познания, мы вместе с границей отодвигаем и бога, он все равно будет «там» - за пределами досягаемости. У нас всегда будет повод для вопросов, так устроен человек и мир, как общее ему. Это как морковка перед глазами осла. Нужно выбросить эту ерунду из головы, пусть этим занимаются другие.
Паша решил жить простой социальной жизнью, то есть, есть морковку, а не бегать за ней, как ишак. Он решил жениться. Думаешь, это легко, спрашивает он меня, - столько всяких момен-тов, увязок, компромиссов, чтобы все утрясти с той же Дашкой, ее родителями, с бывшими жена-ми и детьми. Это не менее важно!..
 «Ту» жизнь он забросил, когда понял, что пытаясь управлять ею со стороны, а не жить, как все нормальные, он обнаруживает все больше и больше неконтролируемого. А он хочет жить нормальной жизнью, поскольку зачем-то мы сюда явились, в этот социум – а именно, чтобы жить в нем, а не витать в эмпиреях! С эмпиреями он завязал.
Он теперь против астрологии, хватит эзотерики и эзотеричек. Дашка – нормальная баба. Он устал. Или понял. Или уверовал, что происходит со многими. Вдруг, бац – православие! Оно округлостью своей и исконным смирением (не всегда осеняющим иерархов) мягко обволакивает все неудобные углы мироздания. Мировая религия. Сейчас Пашу больше занимает, почему он, видя купола с крестами, крестится всего два раза, а третий никак не может, третий почему-то кажется ему лишним, неорганичным.
– Скажи, – спрашивает он, – староверы сколько раз крестятся на купола?..


Но и наука становится настолько умозрительной, что ее последние постулаты тоже вопрос веры. Скоро она станет религией, жрецы ее еще будут что-то понимать, но паства – миллиарды тех, кто подпадает под ее законы – только верить. И уже вместо нее (науки) будем громоздить бога.
Как понять, за что присудили премию Перельману? Можно только поверить, что «всякое од-носвязное компактное трёхмерное многообразие без края гомеоморфно трёхмерной сфере», пото-му что не математику понять само это предложение крайне сложно. Мало кто знает, что Перель-ман еще доказал гипотезу о душе.
Для справки, душа – компактное тотально выпуклое тотально геодезическое подмногообра-зие риманова многообразия {M,g} являющееся его деформационным ретрактом. И еще – любое компактное многообразие является своей душой.
Это похоже на то, что вы себе представляли, задумываясь о душе?.. Вот, каждое слово от-дельно понимаю, а все вместе они образуют непробиваемую стену, как молитва на каком-то древнем языке. Не так ли с тем, что мы принимаем за жизнь и смысл?.. Не окажется ли это «деформационным ретрактом»?
Так и образовалась религия – из науки, которую перестали понимать, но результаты которой видели все. Можно предположить, что так было всегда – вознесение Ильи, неопалимая купина, приключение Ионы, богоявления. Вот и Гриша об этом. Как не поверить в происходящее на твоих глазах чудо небесной колесницы, если «простая» азбука казалась чудом – как эти кружочки и черточки могут говорить человеку, не знающему меня, мое имя и имя того, кто написал письмо?!.


     17. В скверике и в метро


В час ночи жизнь в центре Москвы в самом разгаре, три машины ДПС зажали трактор «бе-ларусь», неизвестно как очутившийся на Тверской, два бомжа скандалят из-за урны, независимого вида мадемуазель прогуливается по осевой, разговаривая по телефону и с проезжающими водите-лями. Идет «встраивание» в социум.
В скверике у фонтана напротив Макдоналдса студенческого вида попрошайка учит новичка: «ты не говори: сколько не жалко, - потому что все равно жалко, даже червонец, ты говори: сколько не очень жалко, - и тебе дадут стольник!» В этом было такое знание жизни, такая тонкость, такой цинизм улицы, что восхищение и отвращение разорвали меня пополам. Я не пожалел, что не поехал, после затянувшегося банкета маникюристов, в свою новую, необжитую квартиру – стало ясно, что что-то произойдет.
Чуть в стороне от этой парочки, прямо на асфальте у оградки, уткнувшись в свои телефоны и наушники, сидели их подружки и приятели, лица и одежда в булавках, словно манекены на примерке у портного, обдолбанные, потусторонние, отрешенные, как урны с незатушенным, дымящимся окурком, за который все еще бились бомжи. За гранью добра и зла. Они уже знают все, что хотят. Остальные для них – периферия сознания, странная, чужая.
Нас разносит, нас стремительно разносит рас–ширяющаяся вселенная, и как никогда не сой-дутся остатки на моем складе, так, кажется, никогда уже не сойдемся мы, остатки человеческие. И дело здесь не в проблеме поколений, не в расслоении по достатку – нас разделяет что-то большее, чем так называемый прогресс. С каждым новым технологическим витком, призванным улучшить наши коммуникации, мы становимся дальше друг от друга, дальше метафизически, мы становимся все меньше нужны друг другу.
Нас разносит – каждого со своим гаджетом – сначала телефон и радио, потом ТВ, видео, компьютер и наконец снова мобильный, айфон, айпэд. Нам никто не нужен, мир у нас в кармане, в заплечной сумке, в ухе. Это объективный процесс. Мы уже не сойдемся, процесс не остановить. Нам не понять друг друга, нам это не нужно – я пришлю тебе смс, мэйл, смайл, я тебе твитну – не лезь ко мне!..
Вместе нас может свести только беда – борьба за выживание, страх конца света. Такое ощу-щение, что он необходим, как бог, чтобы мы снова стали вместе.
Я пью ледяную колу за столиком в углу, Макдональдс полон, нас здесь человек сто, но каж-дый сам по себе. Может быть, поэтому ночь кажется бесконечной?
Стало ясно, что ничего не произойдет – всё уже произошло.
И ночь кажется бесконечной, потому что мы бесконечно врем – себе, другим, близким, лю-бимым, но в основном себе. На самом деле нам не нужно никакого единения или объединения, все это требует затрат времени и сил, которых нет, которых жалко. Ну, подойдет сейчас ко мне этот пожилой гражданин напротив, явно бездомный и начнет нести какой-нибудь бред, чтобы выпросить денег, или грамотно разведет на смеси брезгливости и жалости, или хуже того залезет в душу и оставит там горький след, растревожит, разбередит. Нет, надо ехать домой – спать, спать, спать...


А утром снова метро, метро, метро...
В переходе с Лубянки на Кузнецкий стоит старуха, держа обеими руками перед собой рас-крытый пакет, и поет. Поет тонким детским, совершенно не модулированным голосом: «Отчего, отчего так хорошо? Оттого, что ты мне просто улыбнулся!» - а угрюмый в своей массе народ в это время спешит мимо нее по переходу. Вопроса для него здесь нет – них ясе, хорошо!..
По утрам она стоит на спуске к Кузнецкому, а по вечерам – на подъеме на Лубянку, мешок неизменно раскрыт, но я ни разу не видел, чтобы туда что-то бросали.
Больше всего поющих и играющих в переходах Охотного ряда, Павелецкой и Комсомоль-ской. На Комсомольской давно пора сделать народный концертный зал – места много, даже в час пик можно поставить оркестр на антресоли, акустика лучшая в подземном мире.)
Вообще, метро – лучшее место для медитации, несмотря на оглушающую многолюдность, побирушек и бродячих музыкантов. И самое лучшее время для этого, как ни странно, час пик. Мы уже настолько разотождествлены друг с другом, настолько изолированы и отполированы отчуж-денностью, что огромные тысячные толпы для нас представляют меньшую помеху, чем назойли-вый попутчик из коллег или знакомых. Знакомец, сам мучаясь необходимостью что-то говорить, будет мучить вас разговорами ни о чем.
Толпа же, бесстрастная как океан, накатывая волнами и мерно рокоча, совсем не мешает, на-оборот, вводит в медитативное состояние. Родная – человеческая – среда, ставшая равнодушно отчужденной – прекрасный фон для медитации.
Впрочем, и для ажитации. Сколько раз я видел бьющихся в истерике эксцентриков и кликуш. Метро место их паломничества, больше их только на вокзалах, которые являются продолжением станций метро. Они слышат этот мерный приглашающий ритм подземелья, его «там-там».
Какое-то время назад по кольцу бродил обычный с виду человек с курчавыми, седыми кос-мами странника, но когда он вдруг заглядывал вам в глаза, хотелось в панике выскочить из-под земли на воздух. И потом долго этот раненый и страшный взгляд из-под сросшихся, словно рога, бровей – взгляд Фавна, полубога, настолько в нем мало человеческого – преследует вас, и вы с опаской всматриваетесь в попутчиков. Мой знакомый, однажды сподобившись этого взгляда в 88 году, больше в метро не спускается.
Кстати, Фавн (Пан), на самом деле сын Пика и внук Сатурна, то есть времени. Не странная ли перекличка с Часом Пик, в который случались эти встречи? Именно в это время чаще всего возникает паника – самое опасное, что может случиться с вами в метро. Паника – самый быстрый и беспощадный вирус из всех известных. Не говоря о том, что она мешает медитации.
Так вот, медитация. Когда навстречу тебе по переходу, на жужжащих подъемниках, с мер-ным рокотом шагов навстречу идет ровная, темная, колышущаяся масса, ты, полузакрыв глаза, можешь представить себя в бесконечном строю и либо сосредоточиться на «муравьиных» ощуще-ниях гайки или болта, либо отпустить себя и свой ум на волю.
И если ты выбрал первое, ты ощутишь ужас винтика, муравья, фантика гонимого человече-ским ветром. С высоты эскалатора или лестницы перехода ты не только услышишь, но и увидишь эти мерно колыхающиеся массы, и весь муравейник – огромный, бессмысленный, враждебно-отчужденно угрюмый. Легко представить, как выглядело бы это подземелье с высоты птичьего полета, если бы «крышу» метрополитена вдруг сорвало. Поезда, люди, крысы – в разных направ-лениях, якобы по своим делам, но строго в рамках артерий, протоков, кишок гигантского мегапо-лиса. Циркуляция крови и сточных вод.
Вопрос о смысле отпадает сам собой – ты частичка, ты толпичка, ты никто – тебя несет ка-ким-то чужим смыслом, и не по твоим делам. Собственно, тебя нет, ты еще не открыт, как бозон Хиггса, и возможно никогда не будешь открыт. Ты никому не нужен, даже себе. Потому что страх и боль – твое существование, потому что резьба болта – твоя колея, твой способ действия и вос-приятия, потому что ты сам боишься той машины, частью и ужасом которой являешься.
Но если ты отпустишь себя, если ты позволишь себе не впрягаться в извечную гонку за об-разами, которое подсовывает испуганное воображение, ты увидишь стонущих и поющих, ты увидишь волны и валы, странников и страждущих, красивых и нелепых. Ты увидишь главное – что все разные, пусть и загримированы усталой суетой на один манер несчастья. Ты увидишь, что есть счастливые и даже блаженные в этой толпе.
Их  немного, но именно благодаря им мы еще не бросаемся давить друг друга, пропускаем на эскалатор и к дверям. Благодаря им, мы еще отворачиваем в последний момент свои литые плечи, чтобы не нанести сокрушительный удар встречному, еще уступаем место старикам и детям, еще живем...

(продолжение следует http://www.ruspioner.ru/profile/post_list/2460/ или http://www.snob.ru/profile/26551/blog