Мясо продам!

                Жизнь невероятна в многообразии –сумей 
                понять её смысл. (Рябых В.Г.)
Этот материал – своего  рода пособие студентам: как воспользоваться случаем добавить дивиденды  к стипендии, чтобы хватило деньжат купить своей  девушке цветы, или, за неимением таковой, пропустить кружечку пива в «общаге» со своими однокурсниками.

Давняя студенческая история на первом  курсе МАИ – Московского авиационного института, куда я поступил из армии, отслужив положенные 3 года. Даже несколько раньше вернулся со службы из Германии, где прошло возмужание молодого юноши по имени Владимир. В институт поступал, продолжая воинскую доблестную службу на благо Отечества. За хорошую дисциплину, умению работать с людьми, старший сержант артиллерийского зенитного полка  был удостоен высочайшего внимания своих командиров  – его включили в группу подготовки для поступления в институт.

«Путёвку в жизнь» озвучил заместитель комполка по политической части, выстроив в шеренгу нашу десятку избранных из состава полка:
 - Учитесь ребята так же, как и служили своему Отечеству.

Я выбрал МАИ. К сожалению, мечта о МГИМО не осуществилась – просто не смог найти его адрес. В справочниках его не было. Логично. Элитная номенклатура! Для избранных.  Засекречен. Так хотелось лично вмешаться в международные отношения на мирной основе на мировой арене. Опыт практический имел - на американцев смотрел через прицел, когда ставили Берлинскую стену. И когда дядя  Фидель на Кубе взял «быка за рога» на международной арене.  Штатовцы тогда основательно струхнули. Вояки! Видимо, знали опыт 2-й мировой. С нами лучше в бою не связываться. В те времена  через прицел видел таких же молодых пацанов-американцев, каковым был и я. А потому, наверное, и  было принято мною решение продолжить путь умиротворения  по урегулированию вздорных ситуаций без драки. Уж лучше  подискутировать за столиком с кружкой пива: кто из нас лучше и где жить спокойнее. Или, на худой конец, подубаситься на ринге в боксёрских перчатках в дружеском поединке.  Не надо отнимать жизнь у ребят, которым высшая политика пофигу. Они должны растить детей, любить своих женщин, дружить, невзирая на разницу в языках.  Ездить друг к другу в гости. Мир так велик. И к тому же прекрасен. Разве это не заметно? Лучше поймём себя и друг друга. Искренняя улыбка – наилучший пароль к доверию. Чего не хватает?
 
Благополучно сдав предварительные экзамены в армии, я успешно прошёл и по конкурсу в МАИ, поступив на факультет СУ – системы управления. Стал студентом. Прошёл год учёбы. Сдана благополучно сессия. Лето, каникулы. Пока не определились с поездками на летние работы в студенческом отряде, а потому «бьём баклуши», каждый занимается своим делом в ожидании сигнала в поход на трудовой фронт. Кстати, студенческие отряды – это прекрасная форма общения и познания человеческой сущности.

Я в то блаженное  время, после армии это особенно чувствовалось,  жил с отцом  в его стареньком деревянном доме в посёлке Ново-Ховрино, который сейчас стал частью Москвы. Этот посёлок построился  перед войной. Отец в 1937 году получил участок в 12 соток. Его государство субсидировало щедро финансами на длительное время под нулевой процент, как и многих обитателей нашего посёлка,  кажется, на десять лет – не менее, это точно. Дали лимит на строительные материалы по смехотворной для нынешнего времени цене – это же было всеобщее народное достояние. И мой папа – большой оптимист, к тому же на одной ноге – потерял в детстве, и невероятный «работяга» с мозолистыми руками, хотя и работал инженером-конструктором на оборонном заводе, где создавалась гроза для «вероятного противника» – ракеты дальнего действия, взялся за строительство собственного дома для своей семьи. Большой дом, яблоневый сад, где росли  и вишни с малиной. Прелесть!

Наше уличное окружение было пёстрым, разнообразным по профессиональному признаку.  По соседству жили и родственники моей мачехи. Один из них – муж её сестры, которого мы – соседи просто звали  дядей Колей. Колоритная личность. Грубое телосложение: коренастый, плотный, физиономия цвета кирпича. По нашему, ещё с  мальчишеских времён, прозвищу - «Мясник». Оно так и осталось за ним в приватной беседе. Вслух при нём не говорили – не обижали. Даже относились с уважением – прошёл войну. В мирное время  резал домашний скот и продавал  на рынке мясо. От него постоянно попахивало спиртным, что в России во все времена не считается чем-то необычным и предосудительным. Грубоват в разговоре, с мнением особым, типа:
 - А, пошли вы все… куды подалше! Видал я вас усех в гробу.

Ко мне относился чуть иначе. Возможно, зауважал после того, как я на его грубоватый комментарий в свой адрес, ответил «солдатским виртуозным» в пять этажей. Что ж – иногда приходится! Установились отношения. Правда, пока «на дистанции». Не затрагивали щекочущих тем. Кроме одной – частенько спрашивал, мол, дескать, как там немчура поживает. Ведь там, в Германии, остались отпечатки и дядь-Колиных солдатских сапог в 45-м. Когда я ему говорил, что Германия так отстроилась за 15 лет, словно  война  обошла её стороной, он молчал и хмурился – знал, что в наших деревнях ещё доживали свой век избы под соломенной крышей. 

Относились мы друг к другу по-мужски – доверительно. Но в принципе, несмотря на его внешний «антураж», дядя Коля был человеком не злым. Напротив, его биополе притягивало – он был сильной натурой.

Однажды он зашёл ко мне. Низкий, какой-то приземлённый, мрачный. И, как обычно, навеселе - «поддатый» весьма основательно. Грузно опустился на подвинутый мной в его сторону табурет. Что-то невнятно пробормотал: то ли приветствие, то ли выматерился. Посмотрел на меня как-то мимо и хриплым голосом изрёк:
- Ну, чё, стюдент… голодаш нябось…?
- Да почти нет. Уж раз то в день обязательно чего-нибудь укушу.  А что, дядь Коль, хочешь меня покормить?
- Не-а. Сам заработай  и лопай не на халяву. Ишь… шустрые какия.
 
Дядя Коля не спеша пошарил по карманам, вытащил мятую пачку «Прибоя». Кстати, говоря, эти дешёвые папиросы крепки, как махорка и курят их, прочищая глотку настоящие пропито-прокуренные с мозолистыми руками от тяжёлой работы мужики:
 - Курнёшь… стюдент?

Мне не привыкать – солдатская махра, похоже, из того же табака:
 - Не откажусь, дядь Коль.

Закурили. Мне интересно – что будет дальше. Молчу, смотрю на него. Да-а, колоритен. Подумалось: когда он брал Берлин в 45-м, небось, мощный был мужик. И не приведи бог с ним в рукопашную… Не осилить! У немчуры, наверное, при одном только его виде сверкали пятки. Покряхтывая и посапывая, пуская дым через нос, дядя Коля медленно изрёк:
- Дык, я чо… говорю то. Надоть бы за мясом съездить. Тута недалече.
И называет город, не помню уж. Где-то километров за полтораста. В сторону Калуги. Он молчит и я тоже – прикидываю: - К чему это он клонит.

Хитро прищуривается, в глазах усмешка:
 - Машина та… как? Ездить иш-шо? …а то давай махнём … а я табе мясца подброшу, стюдент голоштаннай.

Он говорит беззлобно, в глазах искорки усмешки, и потому я не обижаюсь на него  за «стюдента».  А, чего на него обижаться. Просто с виду такой неласковый и мрачный. Может жизнь «не склеилась» как надо – в академики не вышел, книгу  с юмором не написал – некогда было – воевал за родное Отечество, брал города с бою. И по Берлину его солдатский сапог протопал не просто так. Что-то не удалось в жизни, вот и терзает себя. Ходит неприютный, как-то обособленно.  Не очень то общительный. Скорее всего, война. Мужикам трудно было после кровавой бойни адаптироваться к «непривычным» мирным условиям. Да, и ныне Нор-Никель не приватизировал бы – совесть не позволила бы присвоить то, за что в войну народное добро не дал присвоить иностранцам. Пришёл ко мне – как-никак родственники, правда, «на седьмом киселе» - дядька мачехи, но зато близкий по духу «товарищ». За делом пришёл.

Я на подъём лёгок:
 - А, что, дядь Коль, поехали. Когда?
- Завтра рано утрячком… часика, эдак у четыре. По холодку. А…? Глаза то продрёшь и поехали… тудыть… Возьми чо-нибудь … эта… мяса то укрыть нада.
- Ладно. Уговорил. Подготовлюсь.

Он вытащил ещё одну папироску из мятой пачки, закурил, как-то тяжело поднялся и, не прощаясь, вышел. А я вечером рассказал отцу о дядь-Колином визите и попросил его дать мне на денёк его старенький «Москвич-407», объяснив причину. Отец никогда мне не отказывал в просьбе такого рода. Я человек не просто дисциплинированный, ответственный – всё-таки армию советскую прошёл – жуковскую. Да, и  авто мастер не такой уж плохой –  проблемы с ремонтом этого отцовского чуда техники только на мне.

Назавтра ранним утром - солнышко уже стало выглядывать своим краешком сквозь облачную пелену горизонта – я поднялся, вылил на себя ведро студёной колодезьной воды, оконча-тельно проснулся. Уложил брезент в наш родной «Москвич-407» зелёненького цвета, выпил большую чашку чая, умял пару бутербродов. Только выехал из нашего гаража, стоявшего в саду под яблонями, дядя Коля был на «боевом посту» - ждал меня, покуривал.

Дорога всегда романтична. И лучше всего молчать, созерцая пробегающие мимо деревни, стада коров, поля и перелески. Туман по низинам стелется, клубится причудливыми формами. Какое разнообразие цветов-красок на облаках в солнечных утренних лучах. Днём такого уже не увидишь – лучи окрашивают  облака в другие, слабой тональности оттенки. Горизонт из-за чистого, насыщенного кислородом воздуха, с прозрачной синевой кажется таким заманчивым, близким. И осязаемым. Жизнь невероятно прекрасна, только сумей понять её смысл. Увидеть тебе то, что другому не дано видеть.

Мы приехали. Деревушка с покосившимися, как  и везде на российско-советском пространстве, избушками. Тишина. Где–то прокукарекал петух, и промычала корова, которую выгоняют ни свет, ни заря на пастбище пастись. Звякнуло ведро и звонкий женский, хотелось сказать бабий, голос на всю округу огласил:
  - Манька, за-араза!!! Куды прёшь, стерьва….! Щас я табе рага абламаю…. Такая … рассякая…  тудыть-растудыть!!!!

Дальше идёт непереводимый для высококультурного человека язык.  Какая прелесть! Это российская глубинка с её родным, неповторимым по смысловому назначению языком, с богатейшими интонациями. Высказанное бабьим звонким голосом – своеобразная прелесть родного русского языка.

 Дядя Коля вышел из машины, повертел головой:
 - Ну, здеся побудь маленько… покури, коль охота… а я пайду. Дяла надоть делать.
Я вышел из машины, потянулся, вдохнул утренний свежий воздух. Закурил. Собираюсь вообще бросить это гадкое занятие, но  никак не брошу. А тогда в армии «смолил» по-чёрному. И дал себе слово бросить, как только появлюсь на «гражданке». Увы! Каждый курильщик знает, что это не простая жизненная задача.

Время идёт: час – другой. «Мясника» нет. Что с ним? Пропал мужик. Солнышко стало припекать. Вздремнуть что ли?  Ведь встал сегодня рано. А путь неблизкий. И обратно надо ехать. 407-й не очень то похож на спортивный – передвигается неторопливо.  Да и что везти? Уж, конечно, мясо. Какое, сколько?

Я прилёг, откинув спинку сиденья и загородившись от припекающего солнца газетой. Сморило меня напрочь. Ранний подъём и монотонность дороги весьма способствуют желанию кувырнуться на бок и вздремнуть хотя бы минут 20-30. Где там дядя Коля? Чего он там задумал с этими бычками? Как это мясо то будет выглядеть? Вот интересно.

О! Кто-то меня толкает-трясёт. Так разоспался, что не могу понять – где я и что со мной. Дядя Коля стоит передо мной. Возбуждённый и чем то необычным от него попахивает:
- Чаво разлёгся, стюдент. Гони во-она туды машину – и показывает куда-то в сторону  кустов на краю деревни.

Завожу свой «москвичок» и через травку и колдобинки напрямую по полю еду в указанном направлении. «Мясник» не стал садиться в машину, пошёл пешком. Да и тут совсем рядом – метров триста. Как я его там не заметил из машины. Проспал, наверное. Батюшки! Да тут, похоже, бойня по забивке говядины.

Оказывается дядя Коля, как он мне потом по дороге рассказал, купил у бабки двух годовалых телят. Вывел их на окраину деревни. «Усыпил» известным только ему способом, содрал с них шкуры и разрезал на отдельные «фрагменты»: ноги, туша, внутренности.  Ну, мастер дядя Коля! Да, уж и зрелище! Мясо мы в виде шашлыка любим, не догадываясь, как оно выглядит в первоначальном виде и из чего оно получается.

Сложили всю эту «роскошь» на брезент, аккуратно перенесли на место заднего сиденья, вымыли руки в речке, что протекала тонким ручейком рядом. Всё равно запах от рук остался. Перекурили – чуть нервы себе успокоили. Помолчали, посопели дымом папиросным через нос, каждый думал о своём. О чём дядя Коля? Тот молчал – свои думы. А я о том, что с забоем скота не справится мне, если случай. Для этого кровь должна стать тебе простой водицей. А для дяди Коли..? Однажды я его спросил о рукопашной в войну – приходилось ли ему быть в подобной ситуации. Он только посмотрел на меня, утвердительно едва заметно кивнув головой, и потом долго молчал, не отвечая. Я его не трогал – понаслышке знал, что это страшная «форма взаимоотношений» между людьми в её массовости лицом к лицу. В кино мы смотрим, как кровь льётся в рукопашной, видим эти «страсти-мордасти», не сознавая суть. Счастье, что не участвуешь в подобной бойне по самоуничтожению, где эмоциональный накал превышает все звериные нормы. Попробовал представить – мурашки по коже.

Пора ехать. Солнце основательно начало припекать.
– Давай поехали, а то мяса сварим… цельную машину… – дядя Коля грузно  поднялся – видать устал. Двух телят обработать – это не в машине поспать часок.
- Ну. А теперь-то куда ехать – я спрашиваю.
- Язжай пака тудыть… куды? В Москву. И чуть помолчав: - На Центральнай… значит рынок.
 
Ого! Во, дед даёт. Аж на «Центральный рынок», что расположен у цирка на «Цветном бульваре». Правда, тогда Москва была не перенасыщена, как сейчас, и особых проблем с торговлей на этом рынке не было. Армяне там свободно продавали цветы – самые разнообразные. Особенно много было перед 8 марта мимозы, которая растёт диким способом по склонам горных ущелий Кавказа. И она была самой доступной  по цене из всех цветов для простого советского гражданина.
 
После полудня мы добрались до места назначения. Дед в дороге молчал, подрёмывая иногда. Просыпаясь – курил. Дорога была свободной – в те времена пробок не было и мы с «космической»  скоростью, не превышающей 60-70км/час, мчались по направлению к Москве, московскому рынку. 

Мы на месте. Дед забронировал прилавок и пошёл сдавать на анализы мясо в отдел санэпидстанции, располагавшейся тут же на рынке. Я ему, конечно, помогал – носил тяжеленные, безобразно скользкие, оковалки телятины. Всё шло благополучно. Но вот вдруг женщина-врач приостановила свой привычный ритм «исследователя» мясной продукции на предмет её испорченности и заявила:
- А вот эта задняя часть не подлежит продаже. Видите, - она показывает на едва заметные прожилки зеленоватого цвета – это испорченная часть. Вы, видимо, везли мясо без холодильника, оно и подпортилось немного.

Дед при этих словах весь позеленел от ярости, как то самое мясо. «Кусочек» мясца то был килограммов на 10-12! Я уж испугался: или дед брякнется в обмороке, или того хуже, обложит матерщиной невиноватую в наших делах врача-санитара. Действительно: она то при чём?

Женщина повернула в нашу сторону вопрошающе голову и перепугалась яростного вида моего дяди Коли - Мясника. Наверное, от испуга тут же попыталась заверить нас:
- Мясо подпорчено не очень сильно. Его можно употреблять. Самим. Но в продажу я не имею права допустить. 

Дед багровел, скрежетал зубами, бормотал себе под нос отборными нехорошими словами – хватило ума – не на весь рынок. Но ничего поделать не мог. Молодец, хоть сдержался. Да он и понимал, не дурак, ведь правда не на его стороне. И тут против закона он бессилен. Устрой он скандал – и не видать ему ни торговли, ни свободы суток на пятнадцать. Да ещё бы могли конфисковать продукт мясной.

Делать нечего – повернулись и пошли восвояси. То есть к прилавку, где собирались торго-вать. Хорошим мясом.  А как же с «тухлятиной», которую можно есть самому?
- Ты вот чё стюдент…  за работу возьмёшь …  энтат … акавалак. Ничо с табой не случица... И добавил пару слов ещё, которые трудно воспроизвести в этом рассказе о голодном студенте из-за их замысловатости, характерной, скорее, для тюремного языка.

Я не стал кочевряжиться. Врачу не мог не верить. А мясо то парное! Да такой кусище! Ну, и хорошо, раз можно. Холодильник дома будет не пустой. Наконец-то можно будет налопаться досыта  вечно голодному «стюденту». И мозгам хорошо – извилины, говорят, лучшую дают кривизну при употреблении мяса, да и  энергетика – ого-го! Главное – не будет урчать в животе от проголоди студенческой. А то, что она с тухлецой – ну, и что ж! Племена некоторые в Южной Африке специально закапывают антилопу в горячий песок, чтобы она «пропарилась»  основательно  – обзавелась червями. Вот тогда-а-а! Деликатес. Подумалось мне – уж не попробовать ли самому, как те африканцы.  А наши на Дальнем Востоке! Гурманы, обожающие рыбку с «душком»… Всё, беру! Без комплексов – мясо у меня деликатесное.

Расположились за прилавком. Дед мрачен, хоть и в белом халате, как положено на приличном рынке, тем более московском – красавец! Я рядышком -  ему в помощь: таскать, кантовать, рубить топором.  Дяде Коле  явно испортили настроение – никак не может прийти в себя: ворчит, матерится себе под нос. Покупатели подходят. Дед  их встречает неприветливо. Они недовольны, а некоторые - в испуг, и уходят прочь. Дядя Коля свирепеет от такого неуважительного к своей персоне отношения покупателей  и его парному мясу.  Снимает с себя халат, бросает на прилавок и мне:
- Ты побудь пока здеся… я … эта… пайду пивка тяпну.
- Дядь Коль, я поторгую? А? Чё зря время терять, вдруг дело пойдёт…

Дед что-то бурчит себе под нос и его согбенная спина удаляется. Я  в нерешительности - что делать? Недолго поразмыслив, принимаю решение: 
- Пока его нет, поторгую сам. Попробую. А-а, была – не была! Будь, что будет!

Одеваю халат. Улыбка на лице. Здороваюсь с каждой проходящей мимо женщиной,  что ни говори, они основные ценители продукта на рынке. Наглею – комплименты в их адрес. Они мне тоже улыбаются, некоторые кокетничают. А что? Я высокий, по-солдатски подтянутый, голубо-глазый, светловолосый и улыбчивый. Не зря в Германии немки на меня посматривали с любо-пытством, строили глазки, наверное, принимали за чистокровного арийца. В общем, дело с мясом у меня  пошло довольно гладко. Подходят: кто-то берёт, а кто только любопытствует, видимо, сравнивая цены. Мне ли  обижаться. Уверен - всё впереди.

Я разошёлся от удачного начала. Неожиданно приходит интересная мысль, и я её тут же реализую: рисую на куске картона корову с большим выменем и цветочком в её улыбающихся губах. Люди приостанавливаются, проходя мимо, улыбаются, глядя на картинку. И покупают мясо. Правда, я скидывал в цене по 5 по 10 копеек. О! В те времена копейка была весОма. Мясо хорошее, отборное стоило 2руб. 50коп. за килограмм. А то и по 2 руб. 80 копеек. Важна не величина и даже не скидка, пусть и крохотная, а внимание к клиенту. И тогда ты «обречён» на успех. А у нас-то – парное мясо! Только утром ещё мычало.

Дело пошло довольно бойко. Я с шуточками-прибауточками мясо распродавал активно. И продуктивно – даже очередь из 2-х женщин стояла. Через час ничего не осталось в наших «закромах». Деньги лежали в выдвижном ящике стола, а мой дядя Коля где-то шастал, не ведая о благополучии дел наших совместных.

Ха! А вот и он – наш мясник дядя Коля. Он шёл чуть пошатываясь. Но грудь держал колесом – повеселел. От чего бы это? А-а! Понятно – пиво подействовало, а может и что-нибудь покрепче. Он подходил, и его лицо постепенно преображалось – мрачнело, хмурилось:
- Мяса!!!… хде! – буквально взревел он несвойственным ему  в обиходе голосом. Я даже чуточку перепугался – как звезданёт сейчас! Попробуй-ка, с пьяненьким разговаривать на равных.

Я молча выдвинул ящик, где спокойно скопились советские рубли от продажи. Дядя Коля непонимающе уставился налитыми, и уже не весёлыми, глазами в горстку купюр.
- Всё, дядь Коль. Продал подчистую! Пересчитывай – не обманул. Всё, как есть. Не продешевил.

ЭПИЛОГ.  Бракованная нога оказалась очень вкусной – как-никак парная. Мы с отцом долго её оприходовали. Я облизывался от удовольствия и ко всему прочему  жив остался.   А с дядей Колей ездили за мясом ещё не раз. Удачно. Никого он не брал – только со мной. Как то мне объяснил, хотя я его не спрашивал, но было любопытно – чего это он оказал мне такое доверие. Попыхивая «Прибоем» изрёк однажды:
 - Жадныя усе… глупыя… деньгу сорвать, да обкрасть… растудыть их… мать родную…  сдадуть за рупь…

Помолчал, затянулся, крякнул:
 - А, ты эта…, бесштанный стюдент,  ничо… и подкормить тебя надоть  гыладранца. Толк будить из табя…

Я не обижался на его простодушные комментарии в мой адрес – только посмеивался. Выручал по всем «параметрам»: возил, таскал, продавал. Честно сказал дядь Коле, что делаю скидки в 5, а то и 10 копеек. Он не возражал, а я считал ниже своего достоинства утаить хотя бы копейку – потому он и верил мне: это вопрос чести. Он, как правило, расплачивался со мной мясом, что меня вполне устраивало по тем временам. То есть по бартеру шли наши деловые взаимоотношения. Отцовский  «Москвич-407» как ослик вёз нас и наше добро молча, претендуя только на заправку его бензином и, естественно, моё техобслуживание. Мясо 407-й не ел -  только я.  А что я?  Хороший шмат парного мяса, запечённой в духовке, в крайнем случае на сковороде – пальчики оближешь! Я был молод и мне нужны были силы, чтобы трудиться и сдавать благополучно сессию. Почему дядя Коля доверял только мне? Таксист однажды обокрал его безобразно, после чего его терпение лопнуло, и он предпочёл найти надёжного помощника. Им оказался я. К взаимному удовлетворению.
.                Рисунок автора. Владимир.