И дольше века длится день

И ДОЛЬШЕ ВЕКА ДЛИТСЯ ДЕНЬ
               
       Поэтическая эта строка – и дольше века длится день! – в памяти невольно звенит и звенит по весне на просторах бескрайнего Крайнего  Севера, когда солнце, как будто на привязи, всё дольше и дольше висит над горами, над  тундрой, где-то в немыслимой сизой  дали примыкающей к Ледовитому океану.
        Весна в этих широтах – жадная. День за днем припекает как возле мартена. Подтаявший снег, оседая с утробным уханьем, открывает в поймах рек могучие  разломы – вьюгами спрессованные глыбы   на крутоярах ломаются под собственной чугунной тяжестью. Почки на деревьях набухают – первый лист, приоткрывая створки, робко  посматривает на божий мир, готовясь ненадолго выйти в гости  к солнцу, ветру и дождю. Небо раздевается, а точней сказать – разоблачается. И Путораны и отроги Бырранга, пошевеливая каменными плечами,  стряхивают лавины с себя, будто лохмотья старого тряпья, поднадоевшего за зиму. На горизонте подтаивает седая седловина перевала, где изредка проходит вертолет – беззвучный, совсем как стрекоза,  слюдянисто сверкающая крыльями.
        Здешнее солнце в эту пору будто бы впадает в забытье. За время долгой полярной ночи  солнце натомилось, насиделось под землей и теперь, забравшись в лазоревый зенит,  не торопится  под горку покатиться. Вечера теперь тут вызревают медленно, как большие яблоки. Изумительно яркие, сочные яблоки эти переливаются полутонами и невероятными оттенками – так бывает только в чистом воздухе и только на огромных, неизмеримо огромных пространствах.
       Хорошо в такой вечер уехать из дымного города, выбрать пригожий пригорок и постоять на вершине, любуюсь незакатным волшебством. Вдалеке, по трассе изредка проносятся машины, и город потихонечку пыхтит во мгле – невидимый отсюда заполярный молох – шумит, пылит и дышит клубками чёрно-серого дыма. Жизнь идёт своим привычным, прозаичным шагом, и  никому дела нет до этого лирического солнца, не  желающего уходить на покой. Суетится народ, за длинными рублями гонится, забывая о главном богатстве своем – о душе. Но при чём тут народ, когда сам ты – частица народа – уже отравлен суетой и прагматизмом. Всё реже и реже ты смотришь на небо – горькие мысли тяжелят головушку. А то ли дело раньше, брат мой, было – быльём поросло.  Сколько рассветов, закатов созерцал ты на «большой земле»! Сколько раз ты думал в тишине и даже вслух заклинал: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» Это была заветная мечта – остановить прекрасное мгновенье.
          И вот мечта сбылась – смотри и радуйся.    
          И час, и два, и три солнце стоит на месте – солнце горит и горит над просторами бескрайнего Крайнего Севера. Почти незаметно для глаза теряет оно высоту, ослабляет  накал, но не уходит, не гаснет. Удивительно крупное, фантастически близкое оно, как Божье око, пристально смотрит и смотрит на Землю. И хочется думать, что уже никогда – отныне и присно и во веки веков – злой, морозной темноты не будет на этом белом, добром, тёплом свете.