Нетрадиционная медицина и немного ню

История эта печальная. Поэтому слушать её нужно с соответствующим музыкальным сопровождением. Поставьте что-нибудь грустное. Что-нибудь из Мендельсона. А ещё лучше – сингл Глюкозы «А у меня самая красивая попа». Заодно вооружитесь ручкой и бумагой, чтобы записать один раз и больше уже в именах не путаться. И соедините шторы на окне. Теперь можно начинать.

Итак, кто такой Норик Аветович Манукян. Прежде всего, это друг Антоныча. Антоныч - его протеже, он практику кардиолога в санатории получил после «э, поговорил со старым другом, о чём разговор» Норика Аветовича. А Фрунзик Норикович – это сын Норика Аветовича, он архитектор и ещё один друг Антоныча. Фрунзик Норикович обожает космические архитектурные композиции в стиле «оупенспейс» и презирает шторы. Ничто не должно мешать контакту человека с вселенной.

Норик Аветович, папа Фрунзика Нориковича, да ладно, чего таить – олигарх. Армянский Олигарх. Это запомнить легко - очень похоже на название аквариумной рыбки. В своё время первому секретарю горкома компартии Еревана приходилось часами высиживать на собраниях, пачкать визами в левом верхнем углу тысячи документов, в общем, к шестидесяти, как местные знахари не латали снизу рану, она не зарастала. Хоть переворачивай вниз головой и сургучом заливай.

Были испробованы сотни методов традиционной и нетрадиционной медицины. Все старания дипломированных докторов и самодеятельных старушек облегчение приносили невыразительное. Заговоры утрачивали силу, и развитой социализм снова принимался за свое. Словно на Арарат натягивают. Пожар в полярном головному мозгу месте бесил старика и выбивал из сил. Москву он решил посетить с умыслом обнаружить в ней чудотворца, видящего через задний проход будущее, а также навестить сына.

И вот Норик Аветович Манукян,  вызванный из Еревана в гости, никого не трогает, его никто не трогает, и три дня проживает он в доме сына и троих внуков. Попутно страдает от геморроя. Сын между тем дома не бывает. Строит оупенспейсы сразу по трём адресам, конкурируя с другими адептами космического строительства. Первые два дня старика это огорчало, однако когда он узнал, что сын человек уважаемый, сказал в трубку: «Я вырастил настоящего мужчину. Не приходи домой, пока не построишь все оупенспейсы». И Манукян-младший не приходил. Вот такие они, наши армяне.

Между тем душа и совмещенное с нею отверстие горели, нужно было что-то делать. Манукян-младший договорился через решившего отдать долг Антоныча в ЦКБ, и Манукян-старший, чтобы хоть как-то перебиться до вмешательства профессионалов, прибегнул к испытанному методу. В любезно предоставленной снохой газете («посмотрю, что в театрах идёт») он отыскал номер телефона. Текст объявления убеждал, что попа при правильном техобслуживании хозяина начинает, представьте, радовать. Облученный радостной вестью, Норик Аветович вышел из шарообразного дома презирающего шторы сына и отправился к видавшему виды автору объявления. По указанному адресу обнаружилась восьмидесятилетняя старуха в бейсбольном головном уборе и со взглядом преданной анафеме монахини. Была похожа она, короче говоря,  на кого угодно, но только не на медицинское светило. Успокоило вот это: «Милай, я столько жоп вашему брату на ноги подняла, что меня пора заносить в наследие ЮНЕСКО».
 
Видя колебания Норика Аветовича относительно бейсболки, старуха пошла в атаку и пообещала, что через три дня генацвале будет прыгать через заборы как собака.
Представив как это выглядит, Норик Аветович оставил сомнения. И через пять минут ему была продана свеча диаметром сантиметров, пожалуй, в пять. Сплав, из которого она была вылита, обещал почти что бальзамирование. Прополис, шалфей, ромашка, парафин и ещё с десяток ингредиентов без консервантов и красителей. Никакой химии, касатик, всё натуральное, с огорода. Букет гарантировал выздоравливание скорое и безболезненное. Однако сообщено было сразу, что проводить лечение в одиночку невозможно. Если результат лечения обещал благодать, то его процесс был, ну, нетрадиционен, что ли. Напоминающую эстафетную палочку свечу касатику должен был вводить очень близкий человек. И этот же близкий человек должен был привязать руки и ноги касатика к кровати. Слабенькое бо-бо могло заставить касатика свечу слабовольно вынуть, а это лишало концепцию выздоровления здравого смысла. Зажженная свеча должна была растаять до конца.

Вернувшись домой и дождавшись ваятеля оупенспейсов, бывший партийный вождь изложил наследнику план мероприятий. Но тот проявил себя незрело, стал пинать стулья в гостиной, перешёл на нецензурщину, повел себя, словом, как ребенок.

Но старик гнул своего, и Фрунзик Норикович сломался. В конце концов, думал Манукян-младший, Антоныч договорился, завтра они едут в ЦКБ. Там преемники Чазова сделают всё как надо, а шалфей вреда причинить не может. Тем более - там.

«Папа, - шептал Фрунзик Норикович Норику Аветовичу, прикручивая старца своими брючными ремнями от «Феррагамо» и «Дизель» к кроватной раме, - я прошу запомнить, что не я это предложил».
«Делай, сын, - поощрил наследника Норик Аветович. – Помни, что ради отца. И пусть рука твоя не дрогнет».

Фрунзик Норикович ухватил свечу как кинжал и попросил олигарха хлебом поклясться, что ни в ЦКБ, ни потом, в Ереване, куда он намерен вернуться, чтобы встретить старость, папа не рассказал никому о том, к чему понуждал сына во имя избавления от незначительной боли.
Генсек Еревана пообещал. После того как тридцатисантиметровая свеча была установлена в гнездо, Манукян-младший щелкнул зажигалкой. Перекрестился опустошенно и покинул комнату-оупенспейс. Теперь ничто не мешало Манукяну-старшему контактировать с вселенной. Остались только образа над кроватью и под ними - необычной конструкции лампада. Чтобы, спаси и сохрани, в это помещение случайно не вошли дети, и не увидели как папа использует приехавшего из ближнего зарубежья дедушку, Фрунзик Норикович запер дверь на замок.

Спустившись, он стал пить с женой чай, героически отказываясь поддерживать разговор на тему: «Вы, два дебила, за это ещё поплатитесь».

Как в воду смотрела. Через полчаса, то есть, в половине двенадцатого, в доме раздался страшный грохот. Звон стекол и треск оконных рам поначалу удивил Фрунзика Нориковича. Землетрясений в Москве никогда не случалось, и что могло вызвать толчки, было непонятно.
Потом раздались какие-то крики и выстрел. Дети спали на первом этаже за зарешеченными рамами, это и спасло их от заикания. Ворваться в детскую снаружи спецназ ФСБ просто не имел возможности.

Через мгновение дом заполнили здоровые дяди в черной униформе, на спине которой были написаны три буквы, по популярности занимающие в России второе место.  Дяди громко произносили слова из трёх букв, занимающие по популярности в России первое место, и как бы между прочим просили всех присутствующих прилечь на пол. Потом Фрунзик Норикович услышал топот армейских ботинок на втором этаже. Кто-то довольным голосом сообщал, что информация оказалась, в общем-то, достоверной. И приглашал всех убедиться в этом, ибо посмотреть, ей богу, было на что.

Фрунзика Нориковича поволокли наверх, и только в этот момент он вспомнил о папе, гемморое, ЦКБ и КПСС. Да тут ещё Норик Аветович извивался на кровати и кричал так, что, если бы не великолепная звукоизоляция, перебудил бы всех внуков Юго-западного округа задолго до прибытия спасателей. В общем, все чуть-чуть нервничали.

Манукян-младший получил удар в печень и вопрос в голову: «Кто организатор этого, сука?». Тот искренне признался, что тот самый. Что лежит. Интервьюер огорчился до беспредела. С капающими из прорези в маске слезами сообщил, что уже пятнадцать лет входит в квартиры через окна, за это время путешествия по профессии много в этом смысле повидал, но с такой наглостью сталкивается впервые. «Он что, дебилом прикидывается?», - воскликнул он, не адресуя свое профессиональное изумление ни к кому конкретно. Жена Фрунзика Нориковича ответила, что они женаты уже восемь лет, он не прикидывается. И по ней было видно, что она что-то не договаривает.

Пока свеча извлекалась из места установки, а бывшему первому секретарю горкома Еревана вводили обезболивающее и впихивали реланиум под язык, Манукян-младший успел признаться в распространении бубонной чумы в Марьиной Роще и отравлении водопровода в Тольятти. Он раскололся бы ещё лет на двести пятьдесят особого режима, но тут Манукян-старший обрел дар речи и первым делом пообещал удавить какую-то старую тварь. Видимо, бредил. И только потом стал желать спасателям мерет кунем и уверять их, что, если, пилять, как больно, они тотчас не освободят его сына и сноху – здесь он перешел на родной язык, и я даже не знаю как это дословно перевести на русский – сделает из них, из мальчиков, настоящих мужчин, что ли.

По счастливой случайности не знающий армянского командир группы спасателей стал оправдываться мелко, но убедительно. Участковый возвращался домой и разглядел в космическом окне манукяновского таунхауса ретроспективу начала девяностых, стоимостью не менее миллиона долларов мелкими купюрами в урне на пересечении Конюшковской и Баррикадной. Прошедший аттестацию, человек честный, ненавидящий вымогательство во всех его проявлениях, он тут же доложил куда следует. Куда следует тут же выключили видео с Анной Чапман в душе и бросились спасать честь если уже не гостя страны, то хотя бы самой страны. Нечего и говорить, что телефонный донос по сравнению с реальным арт-перфоманс выглядел по-канцелярски серо и уныло.
Чтобы успокоить детей, им после наступления долгожданной тишины объяснили: у дедушки заболела ножка и приезжала скорая помощь.

А теперь можете раздвинуть шторы. И да здравствуют контакты человека с вселенной.