Двойная жизнь

Ненастная, неустойчивая погода оставляла желать лучшего; но пока из беспросветного неба сыпал и сыпал, мелкий, надоедливый дождь.
Наряду с налипшими на стёклах окон, дождевыми каплями, душа тоже как бы плакала, от пасмурной, унылой безысходности, и Тамаре казалось, что эта бесконечная вереница невезения преследует её с той самой поры, когда она была ещё ребёнком: в то время не прекращавшийся ливень пугал её своей нескончаемостью.
Она медленно провела указательным пальцем по стеклу; от перепада температуры, на нём тут же остался извилистый след. "Вот также и в моей судьбе,-с грустью подумала она: в которой нет окончательного пункта назначения."

Ей вдруг некстати вспомнилась её свадьба, словно по какому-то предначертанию, тоже выпавшая на ненастные, непогожие дни; и то чувство неприязни, испытанное от близости с мужем, которое почему-то не покидает её и до сих пор.
Тамара мельком заглянула в зеркало: поправив белоснежный колпак на светло- русой голове, она вдруг заметила в его отдалённом отражении, тихо стоявшего Сергея.
"Ну зачем? Ну почему он опять здесь?-вспыхнув до кончиков волос, возмутилась она. К чему эта ненужная откровенность, и обнажённость, даже ими самими, ещё не понятых до конца отношений?"

-Тамара! Тамарочка!-услышала она зовущий голос. Метнувшись в палату, как в некий спасительный круг, она попыталась войти в прежнее равновесие, засунув в глубокие карманы халата, мелко дрожащие пальцы, холодеющих рук.
-Вам плохо, Антонина Николаевна?-подходя к больной, ровно спросила она.
-Милочка, ты бы посидела со мной немного, а? А то твоя смена скоро заканчивается, и ведь никто потом не скажет доброго слова.
Тамара смущённо присела на край кровати.
-У вас что-нибудь случилось?-участливо спросила она.
-Да что у меня может случиться?-засмеявшись дробным смехом, ответила Антонина Николаевна. Старческая депрессия, дело обычное. Моё, уже не за горами, Тамарочка, а вот у вас... Ты бы поделилась со старухой, а? Как он на тебя смотрит!
Тамара вздрогнула. До неё постепенно стал доходить смысл, произносимых в спешке слов, этой женщины.
"Что ей нужно?"-лихорадочно пронеслось у неё в голове.
Наблюдая за её нездоровым блеском глаз, Тамара не спеша нащупала пульс на запястье её руки. Зная о больном сердце пациентки, она не могла ответить ей грубостью, да и положение медработника не позволяло, и поэтому она с ласковой интонацией в голосе, попыталась свести всё к шутке.
-Кто смотрит, Антонина Николаевна? Вам приснился дурной сон?
-Ну как же, как же, Тамарочка, будто ты не знаешь, ведь Сергей Николаевич глаз с тебя не сводит! Да ты не скрывай от меня ничего, я же, как кремень-никому!

Поправив подушку на постели, Тамара попросила её прилечь, накрыв сверху одеялом.
-Вам нельзя волноваться, больная,-переходя на официальный тон, строго сказала она. Иначе может начаться осложнение.
-Та-ак, кто тут у нас бунтует?
Полуобернувшись, Тамара увидела входившего в палату Сергея Николаевича. Ей даже на минуту показалось, что он всегда был рядом с ней, или же где-то поблизости, и также слышал всё, потому-что это было заметно по его глазам: в них отражалась скрытая боль, и какое-то тягостное ожидание.
"Господи, Сергей, ну зачем?"-хотелось крикнуть ей. И он, словно почувствовав её состояние, отвёл взгляд в сторону.
-Ну что тут у вас?- уставшим голосом, но уже спокойнее спросил он. Поднеся ручные часы к глазам, и отсчитав по секундной стрелке ритм бьющегося сердца больной, Сергей Николаевич озадаченно покачал головой:-Что вас так взволновало, Антонина Николаевна? Вы же прекрасно понимаете, что мы еле-еле вывели вас из кризиса...Вам нужен покой, и только покой.
Глядя на его стриженую голову, с каким-то сиротливо торчащим хохолком, Тамаре так хотелось подойти и пригладить его ладонью, влить тепло через свои биотоки, и тем самым может быть оградить от одинокости, этого непонятного ей человека. Но она стояла поодаль, почему-то боясь даже пошевелиться.

Когда в их сельской больнице неожиданно появился врач-терапевт, пересудам не было конца. И только тогда, когда всему медперсоналу стала известна вся его биография, вплоть до самых мельчайших подробностей, все успокоились и рабочая обстановка вошла в своё прежнее равновесие. Лишь только девчонки по смене стали стараться, как будто ненароком, чаще обычного попасться ему на глаза.
Но он почему-то выбрал её: тихую, неприметную, схожую с серой мышкой, краснеющую по пустякам. И ей до сих пор был непонятен его выбор; он же прекрасно знал, что она была замужем, что после каждой смены летела домой, как угорелая, прокручивая уже в пути мелкие домашние дела, которые ей нужно было переделать до наступления темноты.
Он знал, что она не свободна, от всех этих не нужных обязательств, как знал, или вернее чувствовал её нелюбовь к настоящему мужу.

И поэтому, ощущая сейчас на себе его взгляд, пусть даже связанный со служебной необходимостью, она всё равно понимала его некую двусмысленность.
Он не умел скрывать свои чувства, этот врач: высшей квалификации,по анкете-свободный, по духу-целеустремлённый...но вот только в каком направлении? Не умел...Или не хотел...

-Ну что, Антонина Николаевна, будете слушаться доктора, и выполнять соответствующий режим больничного расписания?-донеслась до сознания Тамары вновь шутливая интонация его голоса. Говоря всё это, Сергей Николаевич смотрел в это время вовсе не на больную; его взгляд был направлен на неё, на Тамару, и в его вопросе ей снова почудилось то же ожидание. Только чего? Что она должна была ему ответить?
Смутившись, она заторопилась, и сказала совсем не о том, о чём думала в эту минуту:
-Сергей Николаевич, моя смена заканчивается, какие будут распоряжения по поводу больной?
-Какие у вас жалобы, Антонина Николаевна?-в свою очередь переспросил доктор, наконец-то за всё время их беседы, посмотрев на свою пациентку.
-Да никаких, миленький,-еле слышно произнесла Антонина Николаевна. Вы уж и так с Тамарочкой меня опекаете, а вас ведь и в других палатах видно ждут.
Спохватившись, будто вспомнив о чём-то сугубо- важном, Сергей Николаевич быстро направился
к выходу, не забыв однако напомнить Тамаре, занести ему лист температурных отметок.

Словно в каком-то тумане, Тамара возвращалась домой. Она не могла жить этой двойной жизнью, не имела права.
Не разбирая дороги, и иногда оступаясь в образовавшиеся после дождя, лужи, она с какой-то щемящей тоской вдруг подумала, что не сможет наверное и дальше скрывать свои чувства, её поведение в ненавистном ей доме выдаёт её полностью, с головой, потому-что она вот уже который месяц, не может делать как прежде обычные домашние дела.
Сколько раз заставала её свекровь, задумавшейся, смотрящей в одну точку, с тряпкой в руках, с которой ручейками стекала грязная вода. А в предпоследний раз и сам Мишка, молча забрав из её безвольно опущенных рук швабру, с каким-то остервенением, в считанные минуты, закончил её работу.
Ей было стыдно и неловко, но ничего с собой поделать она не могла. Сердцу не прикажешь.

Осторожно обойдя на обочине очередную лужу, Тамара прислонилась спиной к дереву. С оставшихся листьев, брызгами, опадали дождевые капли, добавляя своей переодичностью последнюю каплю терпения в её уставшую, от неизвестности душу. Возвращаться домой не хотелось. Ей снова представился подозрительно-настороженный, словно раздевающий донага, взгляд свекрови; её донельзя странный и постоянный вопрос: почему её одну так долго держат на работе? Холодная, неуютная супружеская постель, и муж, к которому она уже давно ничего не чувствует.

Пересилив себя, она всё же кое-как дошла до калитки. И оторопела. На ступеньках крыльца стояли начищенные до блеска ботинки Сергея.
Тамара слабеющей рукой потянула на себя дверь. И пред её взором тут же предстали двое мужчин, на лицах которых ещё лежала печать недавней ярости, но которые видать уже успели за этот короткий срок выяснить всё до конца.
Эту точку над "и", подтверждал ещё и одиноко стоявший около двери чемодан; её чемодан, с отломанной почти с замужества заклёпкой.

Бросив озлобленный взгляд на вошедшую в дом жену, Михаил медленно проговорил:-Уходи...
И хотя в доме стояла полная тишина, эти слова прозвучали для Тамары, громом среди ясного неба.
И она поняла, что они уже давно жили порознь, что Михаил конечно же всё чувствовал и знал, поэтому и не настаивал даже на ребёнке, этом связующем звене, которое сплачивает многие одинокие судьбы. Взявшись за ручку чемодана, и почувствовав тяжесть от положенных в него вещей, к ней пришла нелепая мысль, что она вместе с этой тяжестью, как бы выносит из этого дома весь груз своей изболевшейся и мечущейся души, в то же время избавляясь от необходимости выяснения отношений, и объяснения причины, которой она и сама до сих пор не знала. Повернувшись к выходу, словно пребывая всё ещё в каком-то нескончаемом сне, Тамара всё же почувствовала, как её руке отчего-то стало легче; забрав у неё тяжёлый чемодан, Сергей как бы переложил её ношу на свои плечи...