За чтением

Райнер Мария Рильке:

ЗА ЧТЕНИЕМ
Я всё читал, с полудня за окном
Шел дождь, но как шумел и бил в стекло,
Не слышал я – читал лист за листом,
Да чтенье трудно шло.
Смотрел на строки, и, казалось, лица
Неясные задумчиво всплывали
В уме, заставив времена грудиться.
Вдруг озарилась книга светом, стали
Нагроможденья робких слов тускнеть,
И вечер, вечер их затмил собою.
Смотрел в страницу я и мог узреть,
Как рвутся нити фразы и гурьбою
Слова летят, кому куда взбредет.
Я поднял голову, взглянул на небосвод
Над садом в переливчатом сверканье -
То солнце проглянуло на прощанье.
Ночь летняя вошла в свои права,
Разрозненно темнеют силуэты,
А путники видны едва-едва,
И слышен дальний (будто важно это)
Шум - отголосок жизни ночью летом.

Я отрываю взгляд свой от страницы
И вижу: мир велик, нет отчужденья.
У мира, что снаружи, нет границы,
С тем миром, что в моем воображенье.
Я всматриваюсь в ночь, во тьму врастая,
И вижу: у вещей есть суть простая.
И небосвод сужается тогда -
Земля растет, вздымаясь над собой.
Вон огонек – то ль первая звезда,
То ль дом далекий в темноте ночной.

Rainer Maria Rilke (Ren; Karl Wilhelm Johann Josef Maria Rilke, 4 декабря 1875г. – 29 декабря 1926г.)

Der Lesende

Ich las schon lang. Seit dieser Nachmittag,
mit Regen rauschend, an den Fenstern lag.
Vom Winde draussen hoerte ich nichts mehr:
mein Buch war schwer.
Ich sah ihm in die Blaetter wie in Mienen,
die dunkel werden von Nachdenklichkeit,
und um mein Lesen staute sich die Zeit. -
Auf einmal sind die Seiten ueberschienen,
und statt der bangen Wortverworrenheit
steht: Abend, Abend… ueberall auf ihnen.
Ich schau noch nicht hinaus, und doch zerreissen
die langen Zeilen, und die Worte rollen
von ihren Faeden fort, wohin sie wollen…
Da weiss ich es: ueber den uebervollen
glaenzenden Gaerten sind die Himmel weit;
die Sonne hat noch einmal kommen sollen. -
Und jetzt wird Sommernacht, soweit man sieht:
zu wenig Gruppen stellt sich das Verstreute,
dunkel, auf langen Wegen, gehn die Leute,
und seltsam weit, als ob es mehr bedeute,
hoert man das Wenige, das noch geschieht.
Und wenn ich jetzt vom Buch die Augen hebe,
wird nichts befremdlich sein und alles gross.
Dort draussen ist, was ich hier drinnen lebe,
und hier und dort ist alles grenzenlos;
nur dass ich mich noch mehr damit verwebe,
wenn meine Blicke an die Dinge passen
und an die ernste Einfachheit der Massen, -
da waechst die Erde ueber sich hinaus.
Den ganzen Himmel scheint sie zu umfassen:
der erste Stern ist wie das letzte Haus.


Переводы, которые мне удалось найти. В оригинале нет людей, которые собираются в кружок и рассуждают, как нет упоминания прихода, села и морщин – это творчество Пастернака. Также нет упоминания зарниц и грозы.  Некоторые строки допускают неоднозначное толкование.


Перевод Бориса Пастернака:

ЗА КНИГОЙ

Я зачитался, я читал давно,
с тех пор как дождь пошёл хлестать в окно.
Весь с головою в чтение уйдя,
не слышал я дождя.
Я вглядывался в строки, как в морщины
задумчивости, и часы подряд
стояло время или шло назад.
Как вдруг я вижу, краскою карминной
в них набрано: закат, закат, закат...
Как нитки ожерелья, строки рвутся,
и буквы катятся куда хотят.
Я знаю, солнце, покидая сад,
должно ещё раз оглянуться
из-за охваченных зарёй оград.
А вот как будто ночь по всем приметам.
Деревья жмутся по краям дорог,
и люди собираются в кружок
и тихо рассуждают, каждый слог
дороже золота ценя при этом.
И если я от книги подыму
глаза и за окно уставлюсь взглядом,
как будет близко всё, как станет рядом,
сродни и впору сердцу моему!
Но надо глубже вжиться в полутьму
и глаз приноровить к ночным громадам,
и я увижу, что земле мала
околица, она переросла
себя и стала больше небосвода,
а крайняя звезда в конце села –
как свет в последнем домике прихода.


***
Перевод Альберта Карельского:

ЗА ЧТЕНИЕМ
Я все читал. С тех пор как, хмур и строг,
дождливый день на стекла окон лег.
Я дня не видел, ветра не слыхал:
я все читал.
Я вглядывался в трудные страницы,
как в потемневшие от дум глаза,
и время собиралось, как гроза.
Вдруг у страниц светлее стали лица,
у слов стыдливей стали голоса:
то вечер, вечер вспыхнул в них зарницей.
Я все еще не поднял глаз, но строки
уже на части, будто нити, рвутся,
и врассыпную прочь слова несутся…
Теперь я знаю: там горят и льются
на сад огнем последним небеса; –
должно же было солнце оглянуться!..
И вот уж ночь кругом, и мир затих,
стал собранным, немногословным, строгим:
темнеют люди, ширятся дороги,
и странно внятен звуков смысл немногих,
что бродят где-то на путях ночных.
Теперь поднять глаза – каким понятным
вдруг станет все в величии своем!
И ум сольется с миром необъятным,
и мир привольно разместится в нем.
Еще прочней приникнуть взглядом жадным
ко всем предметам, темным и неясным,
к их молчаливым первозданным массам, –
земля все небо обоймет тогда.
И как последний дом, земле подвластный,
мне светит в небе первая звезда.

***
Перевод Куприянова:

Над книгой

Я все читал. Уже в теченье дня
прошли дожди незримо для меня.
Я только с книгой был наедине,
понятной не вполне.
Слова то прояснялись, словно лица,
то снова меркли, мысли затая,
и время шло, отстав от бытия,
и вдруг застыло: вспыхнула страница,
и вместо слов, в которых жил и я,
горит закат и в каждой строчке длится.
Еще я в книге весь, но порвались
за строчкой строчка, катятся слова,
куда хотят; казалось мне сперва -
в саду стволы переросла трава,
казалось, что еще вернется ввысь
большое солнце, что зашло едва…
Но это ночь. И лето, и простор:
спешат так поздно люди от порога,
их сводит вместе дальняя дорога,
и ясно так, как будто значит много,
звучит вдали их праздный разговор.

И если я сейчас взгляну в окно,
мой взор не встретит ничего чужого:
округу всю еще вмещало слово,
и, значит, все пространство лишено.
Но вникну в ночь, и прояснится снова
величие вещей после захода,
и вдумчивая простота народа -
земля себя перерастет тогда,
и встанут в ряд за кромкой небосвода
последний дом и первая звезда.