Адмиралтейц-советник Его Величества

Иллюстрация: Кикины палаты. Санкт-Петербург.


В современной России мало найдётся людей, кто ничего не знал бы о Петре Великом и об его ближайшем сподвижнике Александре Даниловиче Меншикове, но ещё меньше найдётся тех, кто что-нибудь знал бы о другом его ближайшем сподвижнике Александре Васильевиче Кикине, которого своенравное счастье низвергло с самых высот государственной иерархии в бездну исторического забвения. Мы не найдём его парадного портрета в лентах и орденах, хотя он более достоин памяти потомков, чем многие другие сподвиж-ники Петра I.

Кем же был Александр Васильевич Кикин?

Род Кикиных являлся одним из древнейших русских родов, имел вотчины в Смоленской земле. После ряда административно-территориальных реформ в Калужскую область вошла часть Смоленских земель, на которых располагались старинные вотчины Кикиных, отца и самого Александра Васильевича: с. Воронино (ныне в Мосальском районе) и вотчины в сёлах Змиево и Зубово (ныне в Юхновском районе – прим. Автора). Такое стечение обстоятельств позволяет и Калужской области рассматривать род Кикиных, как частично и калужский.

У российских государей род Кикиных был в почёте — сплошные градоначальники, первопроходцы да военные. А.В. Кикин родился около 1665 года в семье стольника. По матери, урождённой Голохвастовой (из дворян Калужской земли – имели вотчину в с. Борнятино, ныне в Барятинском районе Калужской области – прим. Автора), Кикин был близок к Нарышкиным (представители Калужской земли – прим. Автора), родственникам матери царя Петра, и потому со вступлением юного монарха на престол столь же юный Саша Кикин был причислен к «потешным», выслужил чин бомбардира в 1693 году и, сумев приглянуться Петру, в Азовском походе он уже стал его денщиком - в те времена так называлась адъютантская должность.

В 1697 году, сопровождая Петра, он отправился за границу при Великом посольстве, «валентиром» в первом десятке, а в Голландии на Ост-Индийской верфи, в тесном кругу приближённых к государю лиц, учится судостроению.

«Смышлён», — усмехался по поводу Кикина царь. «Смышлён-то смышлён, — кривил губы Меншиков, не любивший тех, кто пытался подняться выше его. — Да, смотри, где-то голову сломает...». «Ну-ну! — прикрикивал на него Пётр. — Ты язык-то не распускай, вмиг укорочу!» «Я что, мин херц, — спокойно отвечал Александр Данилович. — Я молчу — время покажет...».

Но время не торопилось: Кикин всё ближе и ближе становился к государю. Из-за границы Кикин возвратился в звании мачт-макера, работал на верфях воронежской и олонецкой (1703 и 1704), под ближайшим наблюдением Петра. В 1706 году Кикин участвовал в войне: в январе Пётр доверил ему командование отдельным корпусом, который стоял в Митаве и должен был препятствовать соединению армии Карла XII с корпусом Левенгаупта. В марте, взорвав Митавский замок, он отступил в Минск. В начале следующего года он по приказанию Петра приехал в Петербург (из Москвы) и, после смерти коменданта Яковлева, вступил в управление петербургским адмиралтейством.

Кроме специальных адмиралтейских дел, строения судов и иногда командования ими в море, он наблюдал за постройкой крепости и дворца, за посадкой дубовой рощи, сделал рисунки морских сигналов и исполнял разнообразные личные поручения Петра. В 1708 году он был направлен Петром с дипломатическим поручением к Мазепе в Батурин. В декабре того же года он ездил на верфи Олонецкую и Ново-Ладожскую, а в 1709 году в Воронеж для осмотра корабельных работ. В 1710 – 1714 годах практически вся его деятельность была сосредоточилась вокруг адмиралтейства: он наблюдал за строением судов, снаряжал флот пушками и провиантом для кампании, ездил в командировки для осмотра верфей или в Шлиссельбург для провода кораблей, и проявил себя толковым администратором и бизнесменом. В это время Кикин женился (1711) на Шафировой, от брака с которой имел двух дочерей – Наталию и Матрёну. 17 июня 1712 года он был произведён в адмиралтейские советники.

Отношения между Кикиным и государем были как никогда доверительными. Пётр часто писал ему собственноручно, называя его «grotvader», «дедушкой» или «дидом», уведомлял его о важнейших своих делах, через него пересылал поклоны супруге. В 1708 году Витворту только через Кикина удалось выхлопотать себе аудиенцию у царя. Знатные лица, князья Б. Куракин и Черкасский, заискивали перед ним. В 1712 году А.В. Кикин был шафером на бракосочетании государя с Екатериной.

С конца 1714 года Кикин стал замечать холодность в отношениях к себе со стороны Петра и приписывал её погибели в море нескольких бригантин. В следующем году он был арестован за злоупотребления по службе и пережил смертельный испуг (Кикин симулировал апоплексический удар, из-за которого у него якобы отнялся язык – прим. Автора) при оглашении смертного приговора, но был прощён царём…

Да и как можно было не простить своего проверенного сподвижника, если вся страна погрязла в коррупции? При Петре I многократно вырос государственный бюджет России. Отныне страна содержала постоянную многочисленную армию и мощный флот, значительные суммы тратились на оплату иностранных специалистов. При этом, резкое увеличение наличных денег и возросшие траты, не сопровождались должным уровнем контроля, что привело к коррупции невероятных масштабов. Все, кто был причастен к финансовым потокам, потихоньку отводили денежные ручейки в свои карманы. Как то, когда Пётр I был в гневе по этому поводу, генерал-прокурор П.И. Ягужинский, известный своим нелицеприятием, заявил: «В таком случае, Ваше Величество, у Вас не останется подданных. Мы все воруем, с тем только различием, что один больше и приметнее, чем другой».

В письме к государю, уличённый в финансовых злоупотреблениях, Кикин каялся в совершённом преступлении и, не смея просить милости, просил позволения жить в деревне; он заплатил денежный штраф и, в виде ссылки, был отправлен в Москву. Однако, в том же году Пётр окончательно простил «несчастного калеку» (после «апоплексического удара» и «отнявшегося языка») и разрешил приехать в Петербург.

С 1715 года А.В. Кикин снова вернул к себе расположение государя, как это видно из его столкновения с Меншиковым, с которым у него была давняя вражда. В январе 1716 года на вопрос Петра о причине его худобы, Кикин ответил, что он похудел из-за Меншикова и подал донос на него и князя Долгорукова. В мае следующего года у Кикина было снова столкновение с Меншиковым: он спорил о переулке между принадлежавшими им дворами и дело потребовало личного решения Петра. Открытое столкновение с всесильным министром и их соперничество за «место подле Государя» были для Кикина неудачными, что, вероятно, и стало причиной сближения Кикина с царевичем Алексеем.

Существует версия, что из корыстных побуждений А.В. Кикин хотел занять в будущем то же место подле царевича Алексея, какое Меншиков занимал возле царя Петра.

Но, также,  имеет право на существование и другая версия, что Кикину, которому были доступны все тайны придворной жизни, стали известны истинные намерения царя Петра относительно своего наследника царевича Алексея, особенно после рождения у него сына Петра Петровича. Не имея намерений изменить делу Петра и принципиально не имея вражды к его реформам, он, находясь в близких отношениях с представителями рода Нарышкиных, считал своим долгом сохранить для России Алексея - последнего природного русского царевича, правнука первого царя Дома Романовых Михаила Фёдоровича. Ему были известны  все козни и наветы, которые распускала Екатерина с целью настроить Петра против своего сына и наследника престола Алексея Петровича и, как следствие, добыть престол своему сыну. Кикин понимал, что дни царевича Алексея Петровича были сочтены, до ближайшего удобного случая. Поэтому, лучше других зная о силе воли и слабом здоровье государя, он серьёзно рассчитывал на реализацию своих планов. Надо думать, что Кикиным двигали именно гуманистические мотивы, однако «политические» соображения того времени сформировали представление о А.В. Кикине как о яром враге дел Петра, а, следовательно, и России.

Но Историю формирует придворная среда, которая в угоду своему Государю «очерняет» и «возвышает» исторических персонажей не по их реальным заслугам перед Отечеством, а исключительно по личному расположению самодержца к этому лицу. Для этой «среды» - честь и верность Отечеству, побудившие историческое лицо восстать против преступных и бесчеловечных действий своего Государя, является преступлением. Однако, для потомков, желающих знать правду – Честь и Верность Отечеству всегда выглядят более предпочтительно, чем рабская покорность Государю.
 
Надо признать, влияние Кикина на Алексея Петровича было очень велико. Вероятно, что царевич сам интуитивно понимал грозящую ему реальную опасность от всесильного отца и Кикин, обладающий значительными возможностями и влиянием, был для него последней надеждой на сохранение жизни…

С 1713 года Кикин начал переписываться с цесаревичем, а уже в следующем году сблизился с ним и, располагая информацией об интригах Двора, советовал ему бежать от отца во Францию. Затем, когда царевич вернулся и Пётр ультимативно требовал от него отречься от наследования престола и постричься в монахи (тучи над его головой сгустились окончательно), Кикин уговаривал царевича в целях самосохранения отречься от права наследования престола и постричься, в ожидании смерти отца, замечая: «Вить клобук не прибит к голове гвоздём; мочно его и снять… Теперь так хорошо; а впредь-де что будет, кто ведает?».

Лукавил ли Кикин, уговаривая царевича или пытался спасти ему жизнь? Ответить на этот вопрос в условиях «насильственно сформированного мнения» о деятельности Кикина сложно, но постриг делал практически невозможными любые претензии Алексея на власть. Хотя, Алексей, как в своё время Филарет при Михаиле Фёдоровиче, мог активно влиять на государственные дела при своём сыне – Петре II … Впрочем, в России всё возможно – после смерти императора Петра II престол предлагали инокине Елене (царице Евдокие Лопухиной)…

Идея побега царевича за границу ради его спасения родилась именно у Кикина и постепенно крепла в голове у самого Алексея. Весной 1716 года Кикин сопровождал в Карлсбад царевну Марью Алексеевну и побывал в Вене, для облегчения царевичу бегства в Австрию. Он встретился в Либаве с Алексеем Петровичем и убедил его в целях самосохранения скрыться от Петра в Австрию и ни в коем случае не возвращаться в Россию (где, он был уверен -  участь царевича была уже предрешена, так как. Пётр требовал непременного участия его в военном походе, где «случайная» пуля завершила бы «с почётом» его жизненный путь – прим. Автора). Поэтому лучшим решением проблемы для Алексея, по мнению Кикина, было бы пребывание  в эмиграции до смерти отца, которая по сильному убеждению многих, могла произойти в самое близкое время. Ведь царь тогда сильно болел. А имея царевича в надёжном убежище за границей, можно было бы создать и сильную партию в России, ведь недовольных правлением Петра в стране было великое множество.

По возвращении в Петербург, осторожный Кикин, подготовляя себе оправдание на будущее время, рассказывал Ивану Афанасьеву о неприязненных отношениях между ним и царевичем. Кроме этого, по рассказу Голикова, Кикин подкупил также царского деньщика Константина Баклановского, чтобы тот заблаговременно дал ему знать об опасности.

Извечный противник Кикина всесильный А.Д. Меншиков «плёл свою паутину», наговаривая Петру о том, что Кикин замышляет государственный переворот и намеревается поставить во главе Российского государства сына Петра, Алексея. Пётр с большим вниманием отнёсся к этим словам… Для подтверждения своих слов Александр Данилович передал царю, попавшую к нему в руки переписку Кикина с царевичем Алексеем, которая, в буквальном смысле этого слова, послужила смертным приговором адмиралтейскому советнику.

Царевич Алексей был найден, его уговорили вернуться. В Москву, царь торжественно простил его, но обставил это прощение явно невыполнимыми условиями. Пётр объявил, что прощение потеряет силу, если откроется хоть какая-нибудь утайка. А это подразумевало, что даже если Алексей и не будет укрывать своих ближайших друзей, то он может просто о чём-нибудь позабыть, и всё... Несколько имен царевич назвал сразу, ещё до начала официального следствия (то есть до пыток на дыбе – прим. Автора). Это были князь Василий Владимирович Долгорукий, Александр Васильевич Кикин, граф Пётр Матвеевич Апраксин, один из первых российских сенаторов Михаил Михайлович Самарин, царевич Василий Сибирский, Никифор Вяземский, Дубровский, Эверлаков, но кроме первых двух, остальные были случайными и малозначащими людьми.

После возвращения царевича из-за границы и покаяния, принесённого отцу, Кикин, предвидя печальное продолжение этой истории, стал сам готовиться к побегу. Александр Васильевич спешно распродавал имущество, стараясь перевести его в наличные деньги, в серебряную монету. У него был шанс спастись: Кикина предполагалось отправить в Испанию, для установления торговых контактов с этим королевством и налаживания доставки русских товаров русскими кораблями в испанские порты. Наличные деньги Кикину требовались на случай внезапного бегства или, в случае необходимости, для перехода на положение «невозвращенца», однако, спастись ему было не суждено…

В начале февраля 1718 года одновременно с царевичем были арестованы все те, кого он назвал, покаявшись отцу после возвращения. Кикин также был арестован, обличённый признаниями царевича, и на этот раз выкрутиться ему не удалось. У него были найдены шифры, «цифирные азбуки», для переписки с обширным кругом лиц, среди которых, помимо царевича, были князь Василий Владимирович Долгорукий, князь Григорий Фёдорович Долгорукий, генерал-адмирал Фёдор Матвеевич Апраксин, фельдмаршал Борис Петрович Шереметев, князь Яков Фёдорович Долгорукий, Алексей Волков, дипломат Савва Рагузинский, Авраам Павлович Веселовский и другие лица.

8 февраля 1718 года ещё уверенный в милости отца Алексей писал ему: «О побеге моём с тем же Кикиным были слова многажды, в разные времена и годы, и прежде сих писем...». Выходило так, что Кикин готовил Алексея, прибывшего в Петербург в 1713 году, к осторожности по отношению к отцу ещё и до своей опалы, и до грозных писем Петра, требующих от Алексея сделать выбор. Это подтверждает, что у Кикина было хорошо развито предчуствие в отношении грозящей Алексею опасности. Далее, обольщённый вниманием отца, царевич писал: «А как я съехался с Кикиным в Либоу, и стал его спрашивать, нашёл ли он мне место какое и он сказал: «Нашёл-де; поезжай в Вену к кесарю: там-де не выдадут». Кикин говорил царевичу, что по его просьбе русский посол в Вене Авраам Павлович Веселовский секретно совещался с вице-канцлером Шонборном, а тот поговорил с императором, который якобы дал согласие принять беглого царевича.

Но судя по тому, как развивались события в Австрии, Алексея там не ждали. Царь явно старался отделаться от незваного и опасного гостя. Почему так произошло, и бы-ла ли здесь вина Кикина? Мы можем только гадать.

На пытках 11 и 18 февраля Кикин во всем сознался, подтвердив показания царевича, но 22 февраля он написал Петру длинное письмо, в котором пытался оправдаться, но на новой пытке 5 марта опять признался, что «во всём деле царевича он виноват». Присутствуя на пытке, Пётр спросил у висящего на дыбе Кикина: «Как ты, умный человек, мог пойти против меня?» На что, истерзанный пытками Кикин, не стал молить о пощаде и милости (а ведь большинство проштрафившихся в деле царевича Алексея людей старались любыми путями заслужить у царя прощение, и большинству это удалось) и ответил: «Какой я умный, ум простор любит, а у тебя ему тесно!»

Такой ответ всесильному Государю не оставлял надежд на царскую милость. Его мог дать только человек, обладающий большим мужеством и убеждённый в правоте своих помыслов и дел. Именно таким человеком и был Александр Васильевич Кикин!

Пытки арестантов осуществлялись в таком серьёзном учреждении, как Преображенский приказ, исполнявший функции политической полиции. В одном из документов записей допросов Кикина упоминался некий «тайный», клад адмиралтейц-советника, но значение этой информации не придали.

Министры присудили ему «лютую казнь». По свидетельству Мэкензи, царица, по настоянию графа Апраксина, просила о смягчении наказания Кикину. Несмотря на это, 17 марта бывший адмиралтейц-советник Кикин был колесован. Ему, распятому на колесе, перебили руки и ноги, вернули в темницу и, дав ещё сутки помучиться, на другое утро отрубили голову, которую воткнули на кол, вместе с головами остальных казнённых.

Так Пётр I отблагодарил одного из своих преданнейших сподвижников и доверенного лица семьи, за его полезную для России многолетнюю службу и за желание спасти от смерти наследника российского престола! Только за это имя А.В. Кикина было вычеркнуто из истории России, даже не сохранив ни одного его портретного образа!

Всё имущество Кикина было конфисковано в казну, в том числе и наличные деньги, которые он держал на случай бегства. Дома (5 в Петербурге и 3 в Москве) и именье, до 3500 десятин земли, - были отписаны в казну. Но говорили, что это не всё, что у него было…

В одном из его домов близ Смольного монастыря, так называемом «Кикины палаты» в 1719 году была помещена Библиотека и Кунсткамера Академии Наук.

Это здание, одно из самых старых жилых зданий Санкт-Петербурга, сегодня совер-шенно выпадает из общего сталинско-конструктивистской архитектуры города своим красно-белым фасадом, решётчатыми и овальными окнами, а также парадной лестницей, по которой хорошо на горячем жеребце взлетать к самым дверям…

Как уже упоминалось, в 1711 году А.В. Кикин женился, а в следующем – он был произведён в адмиралтейские советники. Большой пост требовал солидного дома, и поэтому было решено на Литейной стороне возвести советнику настоящий дворец (по тем временам): двухэтажный, с ризалитами (то есть выступами) и парадной лестницей. Проект па-лат (их так и прозвали с самого начала, на московский лад) заказали Шлютеру, но кто их истинный творец — до сих пор остается неизвестным. Дом получался красивым... Ника-ких каменных излишеств. Строили два года и соорудили (хотя и не до конца отделали) очень красивый и очень удобный дом. На высоком цоколе, в типично «петровской» мане-ре: центральная часть была двухэтажной, а боковые крылья — в один. Ризалиты в центре и по бокам фасадов, высокая крыша с переломом, парадное крыльцо, ведущее в первый этаж, нарядно декорированные фронтоны также свойственны парадной архитектуре тех времён. Окна и дверные проемы обрамлены наличниками, крыша покрыта плоской гончарной черепицей. Внутренняя планировка палат отчасти повторяла планировку Большого дворца в Петергофе.

Вот только пожить как следует чете Кикиных в «палатах» не удалось...

Дом перешёл в казну уже после казни бывшего владельца, сюда перевезли собрание петровских «раритетов». В нём открылся первый в России общедоступный музей, который позже был переведён в специальное здание — Кунсткамеру. При музее была организована первая в России государственная библиотека, основанная на личной коллекции книг Пера I. В дальнейшем эта библиотека стала основой книжного собрания Академии наук. Кунсткамера в Кикиных палатах находилась до 1727 года.

Во время блокады Ленинграда здание сильно пострадало от бомбардировок. По проекту И.Н. Бенуа в 1952-1957 годах прошла реставрация здания, ему был возвращён первоначальный облик. Сейчас в Кикиных палатах находится Санкт-Петербургский Музыкальный Лицей.

Ну, а что же с кладом Кикина? Год спустя после казни причастных к делу царевича, подозреваемый в различных преступлениях священник Фёдор Ефимов, арестованный в Новгороде, «прилюдно кричал, показывая на арестовавшего его ландрата Мякишина, что к тому, за два дня до ареста в Петербурге приезжал «невесть для какой надобности злой царёв вор и изменник Александр Кикин». Чтобы заслужить прощение, поп Фёдор сообщил, что Кикин приезжал в Новгород, чтобы в своих новгородских вотчинах реализовать часть скота, хлеба, и получил денег 2200 рублей. Заявление попа заинтересовало «людишек, приставленных к сыску» - по их приказу Ефимов писал «объяснение», адресуя его самому Петру, прося забрать его из Новгорода, из-под власти недруга его ландрата Мякишина. В этом письме он среди прочего сообщал о том, что земской Коростынской волости, некто Мартын Семёнов, рассказывал ему: «Как казнили его, Кикина, тело его выкупили за 300 червонцев и погребли его в вотчине подмосковной, в Щурово». «И я, богомолец твой, - рассказывал далее отец Фёдор Ефимов, - спросил у него, у Мартына: а было ль у Кикина что из казны? И он мне сказал, что взято было у него на пресветлое величество 80 тысяч рублей, а ещё у него осталось 40 тысяч, в которой он погребён вотчине, в Щурове, в каменных палатах заделано, в стене поставлено».

Попа Фёдора забрали в Преображенский приказ, где он рассказал ещё много интересного о последних днях жизни бывшего царского любимца.

Итак, клад Кикина составлял около 40 тысяч рублей (по тем временам – просто огромные деньги!) и был спрятан в стене бывшего барского дома в его вотчине – с. Щурово. Вполне можно предположить, что это серебро и по сию пору находится там же. Беда вся в том, что никто толком не может сказать, где находился дом Кикиных!

Интересен и тот факт, что село Щурово, расположенное в ближайшей городской округе Коломны и стоящее на берегу Оки на границе Рязаньщины и Московии, несколько раз изменяло свою территориальную принадлежность. Предки Кикина владели этим селом ещё с XVI века, а после его казни оно было передано капитану гвардии Александру Румянцеву, тому самому, что был послан выследить царевича Алексея, а позже арестовал и доставил в Москву из Петербурга самого Александра Васильевича.

Таким образом, Александр Румянцев, повинный в смерти десятков подлинных патриотов Отечества и самого наследника российского престола, последнего «русского» царевича Алексея Петровича, получил роскошное вознаграждение «за пролитую кровь достойнейших сынов России»…

Игорь Горолевич,
директор НП «Калужский областной исследовательский и
культурно-просветительский центр «ГАРАЛЬ»,
Член-корреспондент Петровской академии наук и искусств (СПб).