Про счастье

."Летом на даче, к завтраку непременно давали свежий деревенский творог.
Любочка с отцом мазали его на золотистые, блестящие от жира, еще горячие
оладьи, а мама ела со свежими огурчиками, маленькими,пупырчатыми, только
что сорванными с грядки. За столом, накрытым белоснежной льняной
скатертью, с вышитыми по углам букетами молодых одуванчиков,собиралась
вся семья, и этот ритуал никогда не нарушался. Еду подавала домработница
Рома, которая любила, чтоб ее называли Ромуальдой. На самом деле девушку
звали Романна, но ей казалось, что для нынешней городской жизни,
изысканное "Ромуальда" подходит "куда как лучше". Была Рома толстонога,
широколица, фигурой напоминала камбалу: невероятно широкая в плечах, в
талии и бедрах, женских статей ни сверху, ни снизу практически не имела.
То ли дело мама! В легком желтом платье-халате, туго подпоясанном черным
поясом, с тоненькими ручками и ножками, она напоминала осу, и это очень
нравилось Любочке. И тем не менее, иногда отец заявлял,что мама "жутко
поправилась". Тогда творог на ее тарелке оставался нетронутым к большой
радости вечно голодной Ромуальды. Голодна она была вовсе не от того, что
хозяева были скупы, нет, Но, после скудного деревенского детства,
старалась наесться впрок, на случай, если опять придется вернуться в
домой."

****

Любовь Петровна выложила творог из пачки на тарелку, разделила брусок на
четыре части. На оладьи по утрам не было времени, вполне сойдут и тосты.
Вместо нежно-зеленых деревенских огурчиков, длинные, темные уродцы,
больше похожие на цукини.
- Сережа, дети, за стол! - крикнула она в коридор. - Чайник стынет!
Первым на зов выполз сонный муж. Будучи по натуре совой, он
воспринимал утренний крик жены, как кару господню, злился, иногда
скандалил. Но Любовь Петровна прекрасно знала, не будь она так
настойчива с утра, позже непременно окажется виноватой.
_ Любаша, а ты мне чай налила?
 - Налила.
 - А сахар положила?
 - Положила.
 - А помешала?
Ну что ты с ним будешь делать! А ведь у себя на работе он прекрасный
специалист, золотые руки, можно сказать, мозговой центр всей
исследовательской группы! Так, что-то дети запаздывают. Сначала
разбудить дочь, она, как и отец, сова, допоздна торчит у компьютера, а
утром недобудишься. В коридоре мельком глянула на себя в зеркало. В
недлинном плюшевом халате цвета гречишного меда, она напоминала себе
упитанную трудовую пчелку.
- Солнышко, вставай, занятия проспишь!
- Мам, у меня сегодня первой пары нет, я еще посплю.
Эх, может и правда нет. Впрочем, пусть сама разбирается. Четвертый
курс, экзамены и зачеты вовремя сдает, а на что ходить, что пропустить -
ей виднее. Теперь к сыну, тут постучать надо, просто так не и не суйся.
Взрослый мужик! Но на стук никто не ответил, и Любовь Петровна осторожно
приоткрыла дверь. Ну так и есть, Кровать акуратно застелена, ноутбука
нет, значит дома не ночевал. Господи, хоть бы женился скорее, и чего
тянут! Да в его возрасте мы с отцом...
- Любань, а где мои носовые платки? - это опять муж.
- Там же, где и всегда, в шкафу, на средней полочке.
 - А в каком шкафу?
Когда сын пошел в школу, а дочь была еще совсем крохотной, Люба
подхватила какой-то очень нехороший вирус. Она лежала пластом, от
невероятной головной боли трудно было даже открыть глаза, не то что
рукой пошевелить. Свекровь помогала, как могла, приносила еду, брала
детей на выходные, но работу ведь не бросишь, и своя семья заботы
требует!
Почти месяц муж, безропотно был и нянькой, и сиделкой, и домработницей.
И надо признаться, справился с этим очень неплохо. Но стоило Любе встать
на ноги, как по мановению волшебной палочки, вновь стал беспомощным.
- Любаша, а куда я вчера сунул портфель?



2



....."Мама никогда не работала, несмотря на то, что имела высшее
образование. Так хотел отец. Он считал, что для того, чтоб женщина
самореализовалась, ей вполне достаточно быть хозяйкой в доме.
Конечно, тяжелую, физическую работу выполняла домработница, но
кухней, по его мнению, должна была ведать только жена. Ведь еду надо
готовить с любовью, с заботой о близких, постоянно фантазируя, изобретая
что-то новенькое. Поэтому, блюда не только готовились по особенному, они
и назывались красиво и поэтично. Тающие во рту кексики были "маффинами",
фруктовый мусс - "сорбэ", даже самая обычная отбивная гордо именовалась
"стейком". Любочке на школьный завтрак непременно готовились "сэндвичи",
тогда как ее одноклассники с аппетитом уплетали точно такие же
"бутерброды".
Кроме кухни, маме надлежало заботиться о гардеробе мужа, дочери. Все
должно было быть идеально свежим и выглаженным, от мужниных рубашек
до манжетиков на школьном платьице дочки. К своему гардеробу внимание
особое, потому что жена - это визитная карточка мужа! Утреннее неглиже
сменяли не байковые уютные халатики, а элегантные домашние платья.
Их, в случае необходимости, прикрывали не менее изысканными
передничками.И
уют в доме - тоже мамина забота. Денег не жаль, но каждый, кто приходил
в
дом, должен был понимать, что тут живут люди с тонким вкусом и высоким
интеллектом. Поэтому, в мусорник самодельные подушечки и фотографии в
рамочках, а на книжных полках в первых рядах только классики, Дюма и
Майн Рида и Токареву скромно прячем за ними. Много времени уходило на
самообразование. Быть в курсе всех книжных, кино и театральных новинок,
разбираться в истории, живописи, уметь остроумно высказать свое
мнение... Люди в дом приходят разные, у каждого свои интересы, разговор
надо поддержать достойно. Правда, кое с кем отец вынужден был беседовать
лично, в своем кабинете. Чаще всего туда наведывалась противная
директорша универмага, напоминавшая бледную медузу, несмотря на
жгуче черный перманент и ярко накрашенные губы.От нее так сильно пахло
духами "Красная Москва", что Любочка на всю жизнь возненавидела этот
запах. А папу жалела..."


****

Начальник сказал: - Вы же понимаете, в условиях кризиса, который охватил
не только нашу страну, но и всю Европу...
Любовь Петровна понимала. Пол года назад другой начальник, значительно
старше этого, обратился к сотрудникам отдела с точно такими же словами.
В результате, нескольких сотрудников отправили на заслуженный отдых.
Заодно и самого начальника, чего он совершенно не ожидал. Его место
занял другой, и вот теперь ситуация повторяется.
"Ну что ж, в отделе есть еще парочка пенсионеров, очевидно пожертвуют
ими. Работы в последнее время все меньше и меньше, справимся! Ну не буду
пить кофе так часто, с перекурами тоже пора завязывать." - думала Люба,
сидя в курилке и небрежно стряхивая пепел в огромный никелерованый
тазик, стоящий между диванчиками и служивший пепельницей. Курилка была
детищем нового руководства, при старом все бегали курить на лестницу,
или, собравшись кучками, дымили на крыльце. Теперь курить разрешалось
только в этой комнате, и, признаться, время перекуров заметно
сократилось. Комнатка была маленькой, душной, в ней редко кто
задерживался. А в это утреннее время Любовь Петровна курила и вовсе
одна, пока к ней не присоединился ее непосредственный начальник.
- Опять кого-то сокращать надо, просто сердце кровью обливается.
- Да чего ты мучаешься! Вон, наша техник уже два года, как пенсию
получает, а Татьяна Николаевна и вовсе лет пять.
- Про техника я думал, даже говорил с ней, она не против. А Татьяну
нельзя - родня главному.
 - А кого можно?!
- Того, кто недавно работает, у кого нет маленьких детех, зато есть
муж-кормилец.
И тут Любаша ясно поняла, почему ее приятель Вовка, ставший полгода
назад начальником отдела, мямлит, вздыхает и отводит глаза.
- Я?! Но как же так, ведь я пашу за весь отдел! Ты вспомни, кто тебе
два месяца назад обзор вытянул, за который никто браться не хотел,
потому что сроки были нереальные. А кто вместо тебя на совещания ездит,
потому, что ты еще "не вник в курс дела"! А кто...
- Ты , ты, ты! Но у нас в отделе все или матери-одиночки, или безмужние
девы, или инвалиды. А Татьяна и вовсе сестра жены нашего директора. И
только ты здоровая, благополучная, не "блатная". Опять же до пенсии тебе
далеко, тебя на любую работу возьмут.
Стало понятно, что спорить бесполезно, видно вопрос об увольнении уже
решен, причем не ее приятелем, а гораздо выше.
- Неужели нет никакого выхода? А если я пойду поговорю с главным?
- Знаешь, пол года назад, когда узнал, что меня хотят сократить,, я
именно так и сделал. Главный сказал, что ему все равно, кто будет
руководить нашей группой, работы становиться все меньше и меньше, вскоре
не станет совсем, а если появится, дешевле отдавать на сторону за
деньги. Но, если мне требуется время для поиска работы, сократить можно
и начальника-пенсионера, а меня на его место. Так еще год-полтора можно
продержаться.
- Значит, надо срочно искать другую работу?
- Я же говорю, ты - умница...


3

..." С детства Любочку окружали голубоватые и сиреневатые цвета. Тяжелые
шторы цвета персидской сирени на окнах и серо-голубая мебель в
гостиной, нежно-лиловые обои в детской, атласное покрывало цвета
пармской фиалки на огромной резной кровати в спальне родителей. Это были
любимые мамины цвета. Несмотря на то, что все модницы того времени
рядились в облегающее джерси и плотный кремплен ярких, сочных тонов,
мама предпочитала легчайшие шелка, нежным голубым или сиреневым облаком
окутывающие ее длинноногую фигуру. За стройностью маминой фигуры отец
следил особенно тщательно, по его мнению, интеллигентная женщина не
только не может быть пышкой, она должна выглядеть слегка изможденной. К
своей фигуре он не был так строг, поскольку был гурманом и обладал
отменным аппетитом.
Пышные, не очень густые, но послушные волосы пепельного цвета, мама
подкрашивала чернилам и накручивала днем, пока отца не было дома, на
бигуди. Локоны приобретали слегка голубоватый оттенок, и она, в своих
свободных, летящих при ходьбе, шелковых нарядах, становилась похожей на
женщин времен французской революции. Один локон, как и у них, непременно
выбивался из прически и ложился на лоб крутым завитком. Стоит ли
говорить, что такой необычный облик у многих вызывал сильное
раздражение.
 Как правило, Любочкиными проблемами в школе занимался отец. Он
регулярно
ходил на все собрания, на любую запись в дневнике, которых у послушной и
неконфликтной дочки, почему-то, было немало, откликался визитом к
учительнице. После таких бесед, папа никогда не сердился, был веселым,
говорил, что все уладил. Но однажды, когда в дневнике опять появилась
запись "Родителей срочно в школу!!!", а муж был в отъезде, мама
отправилась сама. Увидев томную, воздушную красавицу, немолодая, похожая
на сморщенную кильку классная руководительница, просто побелела от
ярости. Скрипучим голосом она стала обличать ученицу в нерадивости. И на
уроках она пассивна, и на переменах уединяется, в жизни класса не
участвует, в пионерскую "Зарницу" не играет. Впрочем, теперь все
понятно, яблоко от яблони.... Мама выслушала все упреки с низко
опущенной головой, в ответ сказала, что непременно примет меры, а выйдя
из школы, только ласково погладила Любочку по голове и поцеловала в
макушку."

***

Когда ходишь в одну и ту же парикмахерскую пятнадцать лет подряд,
постоянный мастер непременно становиться задушевной подругой. Мариночка
не была знакома ни с мужем Любы, ни с ее друзьями, не знала даже
фамилии клиентки, поэтому общаться с ней было особенно легко и приятно.
Можно было даже обсудить самые больные вопросы, начав разговор примерно
так: " А знаешь, у моей подруги такая проблема..."
Парикмахер была приветлива, словоохотлива и неглупа. Охотно верила во
всех многочисленных подруг и их проблемы, хотя бы потому, что ей не было
до них никакого дела, своих забот по горло. А разговор она поддерживала
лишь для того, чтоб клиентка осталась довольна. После ухода очередной
дамы, Мариночка аккуратно подметала пол и записывала в особую
тетрадочку:" Люба - муж заболел гриппом, сын поменял работу,..."и так
далее. В следующий раз, когда клиентка придет, она, заглянув в тетрадь,
встретит ее вопросом: "Ну как муж, выздоровел?" или "Как сыночку новая
работа?" Каждая дама была твердо уверена, что у них особые
взаимоотношения.
То, что Любовь Петровна чем-то расстроена, Марина поняла сразу и
"плановых" вопросов задавать не стала. Только спросила, для какого
случая делаем прическу.Дама ответила :"Для души", и мастер принялась за
работу. Волосы у клиентки были не густые, но пышные и послушные,
работать с ними было легко.
Пока мыли голову, Люба старалась отогнать мысли о предстоящем
увольнении, перебить их чем-нибудь нейтральным. Например, они с Мариной
одногодки, но почему-то парикмахершу все зовут Мариночкой, а ее - Любовь
Петровной.Последнюю мысль Люба произнесла вслух.
- Чему тут удивляться, Вы, по всему видно - "дама", ведете себя
степенно, вон как одеты, маникюр, укладка! А я, лучшем случае,
"девушка". Вечно в бегах, постоянно в джинсах, стригусь коротко, потому,
что времени на укладку нет. Ногти, конечно, ухоженные, но короткие и без
лака. При таком раскладе, мне еще лет десять в Мариночках ходить, а
потом сразу Сергевной стану.
 - Вам не обидно?
- На что ж тут обижаться? Говорят, имя отражает внутреннюю суть
человека, а плохого человека Мариночкой не назовут.
"Пожалуй, верно - подумала Люба, - злобную, склочную тетку скорее
окрестят Машкой или Маринкой. А тут, как колокольчик, Ма-ри-ноч-ка,
динь-динь!"
- Марина, а Вы счастливы?
- Бываю иногда, когда дети радуют, муж ласкает. Недавно похудела на
пять килограмм, так неделю от счастья летала. А так, чтоб постоянно,
этого нет, устаю очень, с утра до вечера на ногах.
- И я иногда. Проснулась сегодня вроде счастливой, а потом муж достал,
с работы грозят уволить. Вот мне кажется, моя мама была счастлива
всегда. Отец ее очень любил, так оберегал, так старался радовать, что у
нее ощущение счастья наверное не прерывалось.



4

..." Любочка думала, это будут очень веселые каникулы. Последнее время
семье редко удавалось быть вместе. Отец получил новую должность, и с
утра до вечера пропадал на работе. Мама погрустнела, ушла в себя. И тут
вдруг такое везение, целый месяц с родителями, на юге! Дом отдыха, куда
они приехали,стоял на горе и напоминал белокаменный дворец из сказки.
Всюду колонны, ажурные балкончики, лепнина. И парк был необыкновенным, с
пальмами, кипарисами, фонтанами,и горбатыми мостиками. Вниз вела аллея,
обсаженная пирамидальными тополями, отчего море выглядело, как картина в
рамке. Смешная усатая толстушка, похожая на сомика, говорившая с милым
армянским акцентом, показала гостям их комнаты. На этот раз Любочку
поселили отдельно, в небольшой уютный номер с балкончиком. Рано утром
девочку ждал сюрприз, Выйдя на балкон, она увидала в дали, на сверкающей
голубой поверхности моря белоснежный парусник. Не лайнер, не яхта, а
настоящая бригантина из знакомой с детства песни "...бригантина подымает
паруса". Счастье теплым мурлыкающим котенком улеглось в ее душе, и
Любочка старалась сохранить его на весь день. До того момента, пока не
пришел папин друг и, с трудом подбирая слова и отводя глаза, не сообщил,
что она теперь сирота.
То, что девочка осталась жива, было счастливой случайностью. На
прогулку по горной дороге всю семью должен был везти водитель. Но мама в
последний момент сказала, что они с отцом хотят прокатится вдвоем,
причем она сама сядет за руль. Тринадцатилетняя дочь понимала, что
родителям хочется побыть вдвоем и не спорила. А через час сообщили, что
на крутом серпантине машина рухнула в пропасть.
Больше девочку никто Любочкой не называл.




********

Разговор с Мариночкой и новая прическа немного улучшили Любе
настроение, но хотелось серьезного, душевного разговора. Значит пора
было навестить тетушку.
Когда, в тринадцать лет, Люба осталась одна, ее опекуном стала мамина
двоюродная сестра. Квартиру, в которой девочка жила с родителями,
отобрали, как "ведомственную", машину, дачу и часть вещей тоже. После
шестнадцатилетия Любе положена была комната в коммуналке, а пока
надлежало жить у опекунши. Туда перевезли кое что из вещей, остальное
тетя продала. Зарплата у нее была небольшой, а племянница привыкла к
сытой жизни, надо было ее хоть для начала побаловать. Тетя племяшку
любила, звала Любаней, баловала, как могла, на себя ее денег не тратила.
Поэтому их хватило как раз на три года, до выпускного. Вместо комнаты,
Люба получила целую квартиру,(друзья отца постарались), крохотную,
однокомнатную хрущевку на окраине, зато без соседей. И, как ни хорошо ей
жилось с тетей, тут же переехала. Уж больно ей хотелось быть
самостоятельной. А дальше, все было как у всех, работа, учеба,
замужество. Прежняя счастливая жизнь навсегда осталась лишь в ее
воспоминаниях, поделиться которыми можно было только с тетей.
Тетушка была совсем непохожа на маму.Невысокая, с ничем не
примечательным лицом и фигурой, но вся какая-то теплая, уютная. В
молодости у нее был муж, который очень рано умер. но тетя до сих пор
говорила о нем, как о живом. Своих детей у нее не было, поэтому она с
радостью взяла племянницу к себе, когда та осталась одна. У нее в
квартире всегда приятно пахло сушеными травами, этот запах подействовал
на Любовь Петровну успокаивающе. Забравшись с ногами на старенький,
продавленный диван, положив голову на мягкие байковые тетины колени,
Люба спросила:
 - А ты маме завидовала?
-Когда маленькая была, очень завидовала. Она такая красавица была,
такая утонченная, прямо не от мира сего. Потом перестала, а позже стала
жалеть.
-Жалеть?! - Люба даже выпрямилась - Да ведь мама была не просто
красива, она была счастливица! А теперь мне ее счастье жить не дает! У
нее гармония отношений, а у меня - сплошные компромиссы, у нее
самореализация, а у меня - выживание в заданных условиях!
От тети можно было ждать любой реакции. Она могла высмеять, сказать:"С
жиру бесишься!" Могла пожалеть, приласкать:" Дурочка, и у тебя все
наладится!" Могла рассердится и уйти на кухню, и там грохотать посудой,
пока племянница не поймет всю глупость своих страданий. Но, что она
просто тихо заплачет!
- Тетушка, ну что ты! Ну прости, я дура, с жиру бешусь, конечно, все
наладится.
А слезы все катились и катились.
- Любанечка, ты тогда маленькая была, многого не понимала. Твои
родители были замечательные люди, очень любили друг друга, но парой они
не были. Мучились от этого, и друг друга мучили. Им бы вовремя
разойтись, остаться друзьями, тебя растить. Так нет, каждый друг друга
переделать хотел под себя. Сестра падала в голодные обмороки, а муж
острил: "Ты растолстела, леди не ест так много!". Он любил быть душой
дамского общества, гордился тем, что может укротить и обаять любую
мегеру, а мать задыхалась от ревности, считая любую уродку своей
соперницей. Она могла бы стать великолепным педагогом, искусствоведом,
дизайнером, а вынуждена была все свои таланты похоронить в стенах
квартиры. А ему хотелось большой семьи, кучу детишек, а приходилось
довольствоваться тобой одной. В тот день, когда они погибли, сестра
позвонила мне в обед, и заливаясь слезами, рассказала, что не прошло и
нескольких часов, а муж себе уже нашел объект для нового романа. Что она
устала закрывать глаза на все его шашни с домработницей, учительницей,
директоршей универмага, что эта армянка - последняя капля. Она не может
жить с таким похотливым чудовищем , но и без него ей не жизнь. А позже
пришло сообщение об аварии.
- Тетушка, но ведь этого не может быть! Мама, такая красавица, и эти
 рыбоподобные... Папа не мог!
- Конечно, не мог! И ничего дурного не делал! Просто считал своим
долгом подарить дурнушкам пару счастливых мгновений. Ничего
предосудительного - изысканный комплимент, восхищенный взгляд, то,
чего они никогда не имели до, и не будут иметь после. Но помнить об
этом будут всю жизнь.
 - А мама...
- Мама считала, что он запер ее дома, хочет повязать детьми, чтоб
гулять на свободе. И скорее всего, она, как могла, решила эту проблему.

Ночью Любе приснился сон. Рядом с ее кроватью стояли, взявшись за руки
папа и мама. Они смотрели на Любочку и улыбались."Вы счастливы?"-
спросила их дочка. "Почти, - сказал папа, - нам не хватает тебя."
"Только ты к нам не торопись, - добавила мама, - у тебя впереди еще
много счастья в этом мире. А мы тебя подождем!"