В чужом краю

Что мы пережили, расскажет историк,
Был сон наш тревожен, и хлеб был наш горек.
                В. Саянов
Для меня жизнь моей матери была и остаётся загадкой. Как можно было выжить, выстоять, пройдя длинный тернистый путь. Как могло выдержать её сердце, пережив всё это?..
                Посвящаю матери…
Феня понемногу выздоравливала. Но чем меньше времени оставалось до выхода из больницы, тем мрачнее становились её мысли и настроение. В палате было восемь человек. После ужина, который состоял из серой похлёбки с капустой без единой картофелины, кусочка ржаного хлеба и небольшой  половинки солёного огурца, сон не шёл, в голове роились одни и те же мысли: как? куда? почему?

В доме, где Феня  снимала комнату,  её ждала больная и голодная младшая сестра Анюта. Два года назад она поехала сопровождать Феню с двумя маленькими детьми на Кавказ из степных мест Алтая! Последний раз Феня виделась с сестрой неделю назад, в чём только душа держалась, худющая, кожа да кости. Угостила её сухариками ржаного хлеба, которые сама не съела. Сидя на скамеечке в больничном дворике, Анюта как конфету сосала сухарик и всё благодарила  Феню. На её бледное лицо потускневшие глаза Феня старалась не смотреть, боясь расплакаться. Расставаясь, Анюта внимательно посмотрела Фене в глаза, тихо сказала:
-Нам нужно уезжать отсюда домой, к родителям, иначе помрём.

Феня одобрительно кивнула головой и поцеловала сестру на прощанье.
Узнав о выписке, Феня долго и горько плакала. Лечащему врачу рассказала о своих страданиях, выслушав её, он посоветовал: «Езжай домой, в Сибири голода нет». Она и сама прекрасно понимала, что спасение в одном – скорее уехать, но как? Денег от проданного имущества не хватит на два билета. Поездом ехать больше недели, чем питаться в дороге?

Стояла поздняя осень. От затяжных дождей улицы стали сплошным мессивом из чёрной, липкой грязи. К полуночи небо прояснялось, что осенью было большой редкостью для этих мест. На небе народился месяц, и узенький его серп слабо освещал больничный дворик.  Феня так и не сомкнула глаз, всю ночь просидела у окна наедине со своими думами, завернувшись в байковое одеяло.  Она восстанавливала в памяти время, прожитое здесь, в станице Кущёвской. 
Двадцать один год, только начало жизни, но уже столько горя свалилось на её хрупкие женские плечи. За два года она потеряла мужа, двоих детей, умерших от голода.
Здесь  умер и свёкор, младшие брат и сестрёнка мужа. Погибла свекровь, которая ехала из Ростова поездом без билета, при проверке ревизорами, уже перед станцией, выпрыгнула на ходу из вагона. Услышав от соседей о гибели какой-то женщины, Феня с мужем Григорием пошли на станцию. В будке стрелочника им показали для опознания изодранный и окровавленный пиджак пострадавшей, в кармане которого была справка на имя свекрови. Тело было изрезано на куски и растащено по железной дороге на протяжении полукилометра. Найденные останки путейцы прикапывали по откосу полотна железной дороги в  разных местах. Григорий рыдал от безысходности. У Фени не находилось слов для утешения мужа, её саму душили слёзы.
-Ой, Гриша, Гриша, зачем мы приехали сюда? – только и смогла вымолвить.

… Приехали в станицу Кущёвскую первыми родители мужа с двумя детьми подростками. Вынудила их к переезду насильственная коллективизация, порушившая в одночасье крестьянские хозяйства. У свёкра было крепкое хозяйство, он попал в списки на раскулачивание, его арестовали. Сидел под следствием в знаменитой Павлодарской тюрьме на берегу седого Иртыша, бывшей казачьей заставе. Отпустили свёкра под подписку. Он не стал испытывать судьбу, написал письмо бывшему товарищу по совместной службе. Получил ответ с приглашением, выехал с семьёй на Северный Кавказ, продав остатки разграбленного имущества.

Феня с мужем и детьми к тому времени жили отдельно, напротив дома отца, раскулачиванию не подлежали, однако не раз слышали от сельских , активистов: «Ну что, кулацкое  отродье? Доберёмся скоро  и до вас».
Дом родителей был отобран под колхозную контору. Тяжело было смотреть на происходящий,  беспредел. Всё, что наживалось годами, тяжёлым рабским трудом от зари до зари, теперь становилось коллективной собственностью бездельников  и тунеядцев,  пришедших к власти.

Хозяйство свёкра было крепким: двенадцать дойных коров, четыре лошади, сенокосилка, деревянная сеялка, две арбы, двое конных саней, кошёвка и двое дрожек. Всё безвозмездно было передано в колхоз. Когда колхозное стадо проходило по деревне, их коровы узнавали Феню и бежали к ней ведь она ухаживала за ними, знала каждую по кличкам.
Обосновавшись на новом месте, свёкор отправил письмо для сына на имя сестры, с настоятельной просьбой переехать к нему. Феня не соглашалась ехать с такими маленькими детьми в столь далёкие края, но после очередных угроз пьяных сельских активистов муж всё-таки уехал к отцу, один.

Через неделю после его отъезда пьяная компания во главе с Завадским, бывшим тунеядцем, теперь председателем сельсовета, вновь заявилась в дом к Фене. Долбили глиняный пол и орали в пьяном угаре:
-Где зарыла зерно, кулацкая морда?
Напугали маленьких ребятишек, которые кричали , и от испуга прижимались к матери. Феня же плакала, захлёбываясь от огорчения.
-Какая же я кулацкая морда, когда я до замужества с девяти лет батрачила по найму, даже учиться не смогла? Мой отец бедняк,  приехал в Сибирь по столыпинским реформам с Украины. Можете проверить.

Родители Фени жили в соседней деревне. Боясь нашествия не званных гостей, она пригласила к себе младшую сестру Анюту. Однажды воры забрались в сарай, где находился погреб с овощами и соленьем, выломали окно, зная, что хозяина нет дома. Строение было под одной крышей, из жилой комнаты имелся выход. Дверь подпёрли, хотя Феня всё равно бы не вышла. За ночь вытащили весь картофель из погреба, оставили его открытым, заморозив остатки овощей.

Утром Феня обратилась к председателю сельсовета за помощью, не зная о том. Что и он принимал участие в грабеже. В ответ услышала оскорбление и насмешки его собутыльников. Скрыть же следы по деревенской заснеженной улице было невозможно, все они вели ко дворам новой власти и её пособников.

Через два месяца от мужа пришла долгожданная весточка. В посылке были сухофрукты, подарки Фене и детям, а сынишке Толе кожаные ботиночки. Но когда он играл на улице, их сняли с него. Чаша терпения была переполнена. Феня отправила мужу письмо, передав его через надёжных людей в город, где описала все свои мытарства и дала  согласие переехать к мужу.
У раскулаченных крестьян были отобраны даже личные вещи, продукты. Всё это было свезено (в теперь уже колхозный) амбар свёкра, охраняемый вместе с конторой сторожем. Это было жуткое время, творилось беззаконие своими же сельчанами, которые пришли к власти, бывшие лентяи

К весне стали возвращать личные вещи и частично продукты по указанию сверху. Но большинство вещей было расхищено, а продукты съедены. Одежду видели на жёнах и детях новой власти и её «помощников», из амбара почти каждый вечер доносились песни подвыпивших активистов. Компания после полуночи расходилась по своим домам со свёртками в руках.

…Свёкор тяжело  переносил смерть жены, потерял всякий интерес к жизни, веру в будущее, сник. Он не имел документов, поэтому на работу устроиться не смог, первое время жили на старые накопления. Работал один муж Фени, шоферил в местной коммуне. Продавали вещи, меняли на продукты.  Жили на скудный паёк мужа, вернее, перебивались. Через неделю после гибели свекрови, умер младший брат мужа от истощения. Свёкор отказался от пищи и стал медленно угасать, словно догорающая свеча.
-Сынок, ешь сам, у тебя дети малые, ты всех не прокормишь.

Прошло около двух недель. Как-то ранним утром свёкор позвал сына, дочь и всё остальное семейство, повеселел, приободрился, пытался шутить, каждому дал напутственное слово, попрощался со всеми тихим каким-то загробным голосом,  вобрал в себя воздух полной грудью, медленно выдохнул и затих. В открытых его глазах угасала последняя искорка жизни.
Население самостоятельно уже не хоронило усопших, не было на то ни сил, ни средств. Утром, а чаще ближе к обеду, по улице проезжала повозка, оповещая себя звоном колокольчика. В неё складывали тела умерших, везли за станицу и хоронили в общей могиле вне кладбища.

 Зрелище было жутким и страшным. Истощавшие от голода люди уже не сопровождали повозку, а лишь смотрели ей вслед с непереносимой болью и ужасом. А в душе каждого был один вопрос: «Зачем нужна такая власть».
На улицах исчезла какая-либо живность, всё было съедено, пущено под нож. В одиночку ходить было опасно. Голод убивал человека физически. Он ломал его морально  разрушая тысячелетиями установившиеся нравственные принципы и запреты. Голод лишал человека его человеческой сущности. Мёртвые кормили живых: свежие могилы раскапывались по ночам, усопшим не было покоя и после смерти. Каждый замыкался в себе, один на один со своим горем и страхом перед голодной смертью.

…Забрезжил рассвет, за окнами стали проявляться деревья, за окнами стали проявляться деревья, но наступающий день страшил Феню. Впереди ожидали новые невзгоды и трудности. Позавтракав в больнице последний раз. собрав свои нехитрые пожитки, Феня попрощалась с больными, поблагодарила лечащего врача, со слезами на глазах, вышла на улицу. Она брела по разбитой, грязной улице к своему жилью.

Вошла во двор, увидела сидящую на крыльце сестрёнку,  которая попыталась подняться, но не смогла. Анюта сидела, опершись руками на ступеньку. Феня подошла, наклонилась и поцеловала сестрёнку, протянула ей заветный кусочек хлеба. Былой радости на её лице не увидела: лицо было бледным и безразличным.
-Ты что молчишь, Анюта, не рада мне или обиделась?..
-Нет, нет, сестричка, я рада, но у меня нет сил, даже говорить. Феня, я так сильно хочу молока, сама не знаю почему, хотя бы стакан, - полушепотом попросила Анюта.
-Хорошо, родная, я сейчас пойду на базар и куплю.
«Да, правильно посоветовал врач, - вспомнила Феня, - пока есть силы, нужно  уезжать к родителям в Сибирь».

Вошла в комнату, стала перебирать оставшиеся вещи, выбирая, что продать. Собрала часть вещей покойного мужа, уложила их в наволочку и направилась в сторону рынка. За бесценок, чтобы не стоять, она быстро продала перекупщикам костюм, хромовые сапоги и брюки.
У входа на рынок толпилась очередь к ворожее. Подошла поближе, увидела пожилую женщину без ног, которая сидела в самодельной коляске. Она гадала по руке, глядя в глаза. Вначале она рассказывала человеку о его прошлом, чтобы он не усомнился в её одарённости, а затем предсказывала будущее. Феня давно слышала положительные отзывы об этой женщине. Понаблюдала за ней со стороны, желание погадать было огромное, но её ждала Анюта.

Войдя во двор, Феня громко окликнула: «Анюта, я несу тебе молоко». Но от того, что увидела на крыльце, перехватило в горле: сестра лежала на спине, запрокинув голову назад, с открытыми глазами, без каких либо признаков жизни. В её руке был зажат кусочек хлеба. На крики и плач из дома вышла хозяйка. Она смотрела растерянным взглядом на происходящее.
-Ну, что ж ты, Анюта, дождалась сестру и умерла?..
Феня целовала родное, самое дорогое, ещё тёплое лицо, руки Анюты, причитала:
-Сестричка моя, зачем же ты оставила меня одну в чужом краю? Это я привезла тебя сюда на погибель. Прости меня Анюта, прости…

Феня ещё не успела выплакаться, когда по улице, как по заказу, загромыхала повозка со слабым, заунывным звоном колокольчика. Хозяйка, выйдя за калитку, помахала извозчику. Повозка подъехала ко двору, с неё слезли двое мужчин. Один из них, спросил данные об умершей, заполнил небольшой бланк и отдал его хозяйке. Второй стоял в стороне с носилками в руках, отвернувшись, видимо, не мог равнодушно смотреть на чужое горе. Уложили тело Анюты в повозку, поехали дальше, позванивая в колокольчик. Феня, стоя у калитки, провожала взглядом повозку, оплакивая последнею дорогу сестры. Повозка свернула на соседнюю улицу, но звук колокольчика, как прощальный, ещё долго звучал в ушах.

Не заходя в комнату, Феня побрела к знакомым Голиковым. Это они пригласили свёкра из Сибири. Рассказала о своём очередном горе, попросила хозяина узнать, сколько стоит билет до дома, так как он работал на железной дороге. Хозяйка пригласила пообедать, угостила гороховым супом с запахом тушёного мяса, что было непозволительно для Фени в такое непростое время. Возвращаясь обратно, увидела капустное поле недалеко от железной дороги. Шла уборка урожая. У Фени возникла мысль украсть вилок капусты. Долго ползла на четвереньках по заросшей канаве. Ей удалось  выломать увесистый кочан. Благополучно добралась до железной дороги. Приподнявшись у насыпи, побежала, сзади услышала крики:
-Федька, куда смотрел? Отпускай собаку.

Феня бежала изо всех сил, какие ещё остались после больницы. Отбежав метров сто от насыпи, оглянулась на бранные крики бежавшей за ней женщины. Расстояние между ними сокращалось и тогда Феня бросила капусту. Погоня прекратилась. Запыхавшись от бега, она присела у забора и разрыдалась.
-Повезло тебе, дочка, ещё собаку не отпустили, а то вчера чуть мужика не загрызла, - поведала ей прохожая.

Горько и обидно было на душе от безысходного положения, в котором она оказалась в этом далёком, чужом, равнодушном к чужому горю краю. Дома, на Алтае, народ был добрее и понятливее. Она пожалела, что не поела в канаве капусты. Встала, осмотрелась по сторонам и медленно пошла. На своей улице её окликнула женщина, которая жила через три дома от неё. Пригласила к себе в дом, расспросила обо всём. Когда узнала, что Феня  собирается уезжать, высказала удивление:
-Выглядишь ты неплохо, не сильно исхудала. Подожди меня.

Хозяйка вышла из комнаты в сени. Феня отчётливо услышала тупой стук, а затем мелодичный звон лезвия топора. Соскочила со скамьи, резко распахнула приоткрытую дверь и всем своим телом оттолкнула хозяйку, выскочив на улицу.
-Ну, зараза, я всё равно тебя поймаю, - услышала вслед уже на улице.
Феня рассказала обо всём случившимся хозяйке, где снимала жильё, закрылась в своей комнате. Пересчитала вырученные от продажи вещей деньги, приготовила очередной узел. Выпила купленное молоко, прилегла на кровать и незаметно уснула. Ей приснились муж, дети, сидящие за столом, уставленном,  разной едой. Они приглашали её ужинать.

Проснулась, когда на улице было уже светло. Переоделась, привела себя в порядок. Прочитала вслух молитву «Отче наш», перекрестилась и, взяв узел, в очередной раз направилась на рынок.
У входа, как и прошлый раз, толпились к ворожее, она только что подъехала на ослике, запряжённого в повозку. Мужчины помогли ей расположиться в коляске, так как у неё не было ног. Феня заняла очередь и когда подошла погадать, предложила ей за это платье.
-Давай руку, дочка, не надо мне от тебя ничего. Да, дорогая, молодая ты, а как  тебя потрепала жизнь, пережитого тобой горя на десятерых раздели, будет много каждому, - и стала рассказывать о прошлом. В очереди зашептались.  Всё совпадало, как будто накануне Феня поведала ей о себе. Затронула и будущее.
-В ближайшие дни ты уедешь отсюда навсегда в родительский дом, у тебя будет новая семья, дети. Ты пройдёшь долгую тернистую дорогу. Несчастливая твоя судьба, ты проклята любимым человеком в день твоей свадьбы. И смерть твою вижу, дочка, но не могу сказать тебе об этом, нельзя мне говорить этого. Под конец дней твоих много унижения вынесешь от невестки и сына. Оглянешься в конце пути, и вспомнить хорошего нечего. Храни тебя Господь, дочка, - перекрестила Феню и угостила булочкой.
Феня стояла как вкопанная, а по лицу катились горькие слёзы.

«Значит ещё не конец?» - подумала она. Продала остатки одежды. Вырученных денег хватило н билет до узловой станции Татарская. В дорогу Феня купила булку хлеба, которая оказалась с добавлением извести. Из всех пожитков у Фени осталась добротная постель: перина и две огромные пуховые подушки, расшитые розами. С собою решила взять подушки, а  перину оставить хозяйке в уплату за последний месяц проживания, так как денег не было.
-Нет, девонька, так не пойдёт, перины мало за проживание, оставляй и подушки, - со злом выхватила из рук Фени узел.
-Ну, ладно, извините, Бог вам судья, хотелось хоть что-то оставить от прошлого, - повернулась и пошла к выходу.

Ехать пришлось долго, с пересадками. На юге стояла осень, на Урале хозяйничала зима. На шестой день доехала до узловой станции. Ехать дальше у Фени не было ни денег, ни еды, а впереди была дорога более двухсот километров. Обратилась к дежурному по станции.
-Давайте я у Вас поработаю, за билет, если кормить будете?
-Да какой из тебя работник, за тобою по пятам смерть ходит, ветром качает.
После беседы он дал распоряжение на посадку в поезд. Через два часа Феня выехала в направлении города Славгорода, где жили её родители. Проводница поинтересовалась, куда и откуда она едет, но всю правду Феня не рассказывала, так как перед отъездом, друг свёкра Голиков предупредил.
-Не рассказывай в дороге о голоде, сейчас не то время. Голод этот искусственный, за противостояние коллективизации.  Могут арестовать.

Проводница угостила Феню чаем и хлебом. В этих краях не было голода. Это Феня поняла по пассажирам.
-Сколько тебе лет? – узнав возраст, удивилась. – А выглядишь как старуха.
Забравшись на вторую полку, долго ворочалась, от того, что внизу ели хлеб с салом и чесноком. Рано утром её разбудила проводница.
-Вставай, дорогая, скоро Бурла, - принесла чай и корочку хлеба.
-Спасибо. Зовут тебя как землячка, - поинтересовалась Феня у проводницы.
-Настей нарекли родители, а тебе зачем,  моё имя?
-Чтоб молиться за тебя, ведь у меня во рту два дня крошки хлеба не было.

Феня вошла в деревянное здание вокзала, когда на улице было ещё темно. В дальнем углу на стене коптила керосиновая лампа. Людно было возле печки, пахло овчиной и табаком. Феня присела на скамейку у окна, стала жевать корочку хлеба с дивным запахом. Пригревшись, незаметно для себя, задремала. Когда проснулась, в здание уже было светло, по прежнему пахло овчиной, но теперь ещё и хлебом. Осмотрелась по сторонам – никого из присутствующих она не знала. Себя чувствовала на себе взгляды, слышала  шёпот в свой адрес. К ней подсел мужчина пожилого возраста, казах, протянул краюху хлеба.
-Слушай, дочка, ты что такой худой? Откуда приехал? Давай кушай.

Феня нерешительно взяла хлеб, поблагодарила и расплакалась – за такой кусок хлеба она отдала на станичном рынке Кущёвской новое платье. Он стал успокаивать, позвал женщину. Феня рассказала, что добирается к родителям на пятый хутор. Оказалось, мужчина хорошо знал её отца и пообещал довезти её домой.
-Так это ты та самая Феня, которая вышла замуж за богатого красавца? Ой, бай, что с тобой стало дочка?..
Её угостили чаем и конским мясом, но Феня знала, что после долгого голодания есть много нельзя.

Прошло не более часа, как её позвали в попутчики. Уже лежал снег, а она была одета в лёгкое осеннее пальто. Добрый человек накинул на неё тулуп. Погода стояла редкостной для этого периода времени. Воздух сухой, слегка морозный. Укутавшись в тулуп, Феня откинулась на спинку и смотрела в небо. Ярко светило солнце. Небо было чистым, безоблачным и таким голубым, голубым и бездонным. Она соскучилась, по этому дивному небу. Смотрела на него и старалась всё забыть, то страшное, что произошло, хотя как забудешь? Душевные раны были ещё свежими, кровоточили, и не было желания залечивать их, было потеряно всё. Ещё не прошло и сорока дней, после смерти сестры. Душа её витала на земле, возможно где-то рядом.

Ехали около двух часов. Проезжая мимо посёлка Притыка, Феня расплакалась. Здесь она работала по найму-батрачила  у хороших хозяев. В этом посёлке, впервые в жизни, влюбилась, но отец запретил встречаться с тем парнем, ведь он был бедняком. Подъехали к деревне. Она попросила остановиться чуть подальше от родительского подворья, чтобы не испугать родных и не насторожить соседей. Сердечно поблагодарила хозяина саней и направилась к землянке, где не была три долгих года.

 До дверей избушки оставалось не более десяти шагов, когда навстречу Фене вышла мать. Окинула взглядом пришедшую, посчитав её за попрошайку милостыни.
-Тебе чего надобно, молодица? Если хлеба, то мы сами бедствуем.
Феня замерла, глядя на мать, какое-то время стояла как окаменевшая, растеряно смотрела на мать. Её овладел страх, оттого что её не узнала родная мать.  Мать повернулась, чтобы уйти. И тогда Феня сдавленным голосом  закричала: «Ма-ма-а, да это же я, Феня, твоя дочь». 
Мать резко повернулась, как от толчка в спину, резко бросилась ей навстречу. Обхватила её обеими руками, запричитала, затряслась в рыданиях.
-Ой, моя ж ты детонька, прости меня, что не признала тебя, кровиночка ты моя. Сколько же я выплакала слёз, думая о вас.
Вошли с матерью в избу, навстречу из горницы вышел отец. Растерянно смотрел на дочь, скупая мужская слеза скатилась по щеке. Начались расспросы, чего Феня больше всего боялась.
-Потом, потом расскажу, заверила она.

Слегка поев, она с трудом залезла на печку,  не веря в то, что уже дома уснула крепким сном. Проснулась, открыв глаза, она не знала, сколько времени проспала. Феня увидела сестёр Химу и Марину. Поздоровалась, слезла с печки на земляной пол, помазанный глиной. Её обхватила сестра Хима, расплакалась: «Феня, что от тебя осталось? Ой, Господи помилуй нас».
Старшая сестра стояла в стороне, окинув Феню взглядом, смотрела зло, съязвила:
-Ну что, нажилась замужем? Теперь приехала на нашу шею?..
Сказать в ответ было нечего, да и незачем, любые оправданья были неуместны. Феня смотрела отрешённым, безразличным взглядом. Отец прикрикнул на Марину, она тут же вышла из избы.

К вечеру стали собираться родственники. Первым пришёл дядя с женой, затем кумовья. Все рассматривали её, но от прежней Фени осталась только добротная чёрная коса. Лицо было бледное, с тонкой кожей, под ввалившимися глазами были тёмные круги, нос заострился. На руках выступали тёмные вены. Гости смотрели на Феню с печальным сожалением, как на покойницу. Женщины не могли скрыть слёз, хотя ещё не знали всей трагедии, происшедшей с ней. Мать суетилась у печки. Накрыли стол. Отец, разливая самогон по стаканам, обратился к гостям:
-Ну, ладно, давайте выпьем за возвращение дочери.

Феня встала и поклонилась отцу в пояс… Впереди предстояло самое трудное – рассказать обо всём, что пришлось пережить.
-Надолго к нам, Фенюшка? – поинтересовался дядя.
Что-то надо было отвечать, но что, с чего начинать? Помолчав с минуту, нерешительным голосом ответила:
-Если не выгоните, то навсегда. Обратной дороги нет.
Гости переглянулись, отец тихим голосом попросил: «Ну что, дочь, расскажи, если можешь, всё, как есть. Что случилось? Здесь все свои и мы неравнодушны к твоей семье».
Феня окинула всех отсутствующим взглядом, вобрала в себя воздух и, выдохнув, произнесла: «Никого нет в живых, я осталась одна, все умерли от голода».

За столом стало тихо, как будто и не было никого в избе. Первой нарушила мёртвую тишину мать, запричитала в рыданиях. Плакали все, кроме Фени. Она смотрела сухими глазами отрешённо и спокойно. Сердце в груди сжалось как в тисках. Утешением было лишь одно – можно спокойно было умереть в родном краю, в родительском доме. Здесь было кому похоронить  на кладбище и оплакать, а не в овраге в общей яме. На память пришли слова ворожеи: «У тебя будет семья, дети, ты проживёшь долгую жизнь»…
С почтением и просьбой обратилась к отцу: «Тато, можно я лягу?».

Сестра помогла ей забраться на печку. Гости ещё долго обсуждали Фенин сообщение, сожалели, даже сомневались.  Фене всё было безразлично, и только нежное объятие сестры было для неё таким родным и до боли приятным.
Феня медленно стала погружаться в сон. Когда разошлись гости она не слышала…