Окрошка

Пелагея проснулась рано. Тихо сошла на студеный пол, надела любимую темно-синюю юбку, покрыла голову косынкой. Подошла к «красному углу», прочла утренние молитвы. За окном голосили петухи, от легкого ветерка колыхались яблоневые ветки.
- Ну, с Богом. – перекрестившись, Пелагея вышла во двор.
Она ловко подоила корову, снесла молоко на кухню, процедила. Затем, снова вернулась на подворье, насыпала зерна курам и гусям, наполнило корыта для поросят.
- Ой, матерь Божья, - всплеснула руками. – начало пятого ужо.
- Полька! Чего мешкаешь? – закричала из хаты свекровь. – Чего резину тянешь?
- Я уже управилась. – отозвалась Пелагея. – Ужо усе. Пошла я.
Она перекинула через плечо мешок с зерном и направилась к калитке.
- Ты пожрать с собой взяла б чего-нибудь.
- Не, мам. Я у сестры поем.


- Полька. Ты не много-то пшеницы на плечи взвалила? – спросила Пелагею кума Марья.
- Не много. Допру, не в первой.
- Допрешь-то, а вот продать успеешь?
- И продать успею, не гунди ты, чапай быстрее.
- Може кто на телеге поедет, да подбросит, как-никак двадцать киллОметров.
- Ага, жди! Давай, давай, Манька, по скорому.
Перебрасывая мешок с одного плеча на другое, женщины заспешили на городской рынок. Дед Тимоха проехал мимо на переполненной телеге.
- И рад бы взять, девчаты, да не куды.
- Ниче, дочапаем.
Накрапывал мелкий дождик.
- Ниче, Манька, не растаем, чай не из сахаря деланы.


Городской субботний рынок радовал. Торговля шла бойко. Пелагея только и успевала отмерять стаканами пшеницу. На вырученные деньги, побегав по рыночной площади, ухитрилась купить большущий кусок вонючего мыла, катушку белых ниток, да петушка на палочке – дочке гостинец.
- Полька! – прокричала Марья. – Давай до дому двигать.
- Ты двигай, а я до сестры забегу, пообедаю.


- У нас, Поленька, нынче окрошка. – привечала сестра.
- Эт еще что за невидаль?
- Экая ты Поленька. Совсем уж одеревенелая. Холодный суп это. На кваску.
Пелагея мешала ложкой «невиданное кушанье», не решаясь попробовать.
- Жидковато больно. Чай одна вода тута да пучок укропа.
Сестра резала хлеб:
- Да ты попробуй, глупая.
- Глупая - не глупая, сама знаю какая, - проворчала Пелагея. – Ты иконы с хаты куды подевала? Зашла, хотела на образа перекреститься, а у нее угол пуст.
- Тише ты. Расшумелась. – зашептала сестра. – Не шуми. Мы ж тепереча партийные.
- Тьфу ты, ну ты! – выругалась Пелагея. – Галка!
- Чего?
- Чего-чего! Хлеб еще тоньше нарезать не могла?
- Ну, как нарезала, не шуми.
- Да, ну вас. Пошла я до дома.
- Так може еще, окрошечки? Полюшка?
- Не хочу я ваш квасок хлебать. По горло накушалась.


Дома Пелагея насыпала себе полную чашку красного наваристого борща, нарезала в него сала да добавила большую ложку сметаны. Отломила добрый ломоть горячего хлеба, натерла корку чесноком.
- У сестры что ль не кормили? – удивилась свекровь.
- Кормили, ма. Еще как кормили. Окрошечкой.
- Ой, это, говорят, укусно очень.
- Укусно, укусно.
Она подошла к «красному углу», украшенному вышитыми рушниками и свежими розами, прошептала:
- Прости их, Господи, за все прости.