1682 год. Хроники стрелецкого бунта -12

                12
«И майя  в 17 день приходили на Постельное крыльцо также». И опять возле палат царских толпа. Только сегодня никто из толпы на ступени крыльца  на ступени крыльца особо не лез, а лишь перешептывались стрельцы меж собой:
 - Обещали сегодня выдать подлецов…. Царевна обещала… Нарышкина Ваньку…  Ох, гадина… Сколь веревка не вейся… Обещала царевна… Раз обещала, так выдаст… Обещали сегодня… Нарышкина… Дождался, пес гадливый…
- Чего это они? – метался по палатам царским Кирилл Полуэктович Нарышкин и тряс седой растрепанной головой. – Чего удумали? Чего хотят?
Он часто подбегал к окну, тыкался разгоряченным лицом в прохладное стекло, вздрагивал, узрев всё прибывающую толпу, и отбегал прочь, торопливо крестясь.
 - Чего это они?
 - Ждут, когда к ним Ивана выведут, - решился ответить взволнованному старику князь Троекуров  Иван Борисович.
 - Какого Ивана?
 - Сына твоего.
 - Зачем?
 - Вчера царевна Софья Алексеевна обещала.
- Зачем?!  – страшно вытаращив глаза, ухватил Нарышкин Троекурова за рукав. – Как?!
Иван Борисович ловко вывернулся и шмыгнул за печку, а Кирилл Полуэктович в покои царевны Софьи побежал.
 - Пощади, матушка, - с порога бухнулся боярин  на колени. – Не отдавай им Ваньку, ведь, не пожил он еще ничего.  Что же это творится такое… Упроси!  Христом Богом тебя прошу… Хочешь, я заместо Ваньки на смерть пойду! Я! Скажи им!!!
« И выходили к ним государыни царевны же и изволили им говорить, чтоб они для их государского многолетнаго здоровья боярина Кирилу Полуэхтовича Нарышкина и дохтура Степана простили».
 - Стрельцы! – громко кричала с крыльца Софья Алексеевна. – Почто смуту сеете! Ступайте домой! Нечего здесь стоять!
 - Мы-то, государыня, уйдем, - отвечали ей стрельцы. – Ты нам только Ваньку Нарышкина отдай, как вчера обещалась, да Степана Гадена - кровопийцу проклятого и мы тотчас же уйдем. Мы своё слово всегда держим…
 - Ничего я вам не обещала, - заалев, словно маков цвет,  кричала царевна. – Уходите!
 - У-у-у, - завыла стрелецкая толпа, и князь Василий Голицин повелел вывести нам крыльцо лекаря Степана Гадена. Рядом с лекарем стал и Кирилл Полуэктович.
 -Ты нам Ваньку выведи! – всё больше распалялись стрельцы. – Поквитаемся с ним, чтоб знал, как шапку царскую на себя примерять! Давай сюда подлеца!
 - Я за сына отвечу! - хрипел Кирилл Полуэктович.
- Ты за себя сперва ответь! – разом остервенела толпа. -  Это ж ты в обход законного государя внука своего поставил. Ты и Ваньку, чай, заставил шапку царскую примерять. На кол его!!!
 - Опомнитесь, стрельцы, это же государя вашего дед!  - еще раз крикнула Софья Алексеевна, срывая голос, потом осеклась. – Умоляю вас… Бога побойтесь…
 - Да, разве так со стрельцами говорят, - шепнул на ухо князю Троекурову боярин Салтыков. – Их к ногтю надо сразу. Они, ведь, только кнут понимают… Тут муж жестокий нужен, а от бабы толку никакого…
 - Пойдем, Софья Алексеевна, - осторожно взял царевну за руку Василий Голицын и попробовал  увести её с крыльца, но Софья Алексеевна руку вырвала и вновь обратилась к волнующейся толпе.
 - Опомнитесь, стрельцы! – кричала она. – Что вы делаете! На царскую родню клевещете?! Как вам не совестно? Зачем кровь понапрасну лить?! Зачем?
И тут лекаря  Степана кто-то вытолкнул из-за  спины царевны. Лекарь оступился с верхней ступеньки, запнулся и упал пря мо под ноги злющих стрельцов.  Стрельцы схватили его, но убивать сразу не стали, а связали руки вожжами и отрядили с десяток молодцов тащить лекаря  в застенок Константиновский. Остальные криком неистовым глотки рвут.
 - Ваньку Нарышкина сюда! Ваньку!
 - Чего делать-то будем, Софья Алексеевна, - шепнул царевне на ухо Василий Голицын. – Не отдадим им сейчас  Ивана, так они весь кремль в щепки разнесут.  Вон, как взбеленились…
 - Да, как  же им отдать-то его? – вздохнула царевна. – Это ж ему погибель верная. А где он сейчас?
 - Он-то? – Голицын чуть призадумался. – У  Спаса с Золотой Решеткою, в храме прячется. Только ты сейчас не говори никому, я сам.
Василий споро растолкал боярскую толпу, отыскал там князя Якова Никитича Одоевского и что-то стал ему шептать на ухо.  Яков Никитич слушал поначалу внимательно, потом отнекиваться начал, но  скоро присмирел и опять слушал молча. А как Голицын вновь к царевне отошел, Одоевский подбежал к царице Натальи Кирилловне, матери государя малолетнего, пал перед ней на колени да громко заголосил:
 - Помилуй матушка нас! Помилуй и спаси! На тебя лишь одну уповаем!
- Да, как же я вас спасу, Яков Никитич? -  оторопела царица. – Что я сейчас могу-то?
 - Только ты и можешь! – пуще прежнего стал умолять царицу пожилой князь. – Вели Ивану к стрельцам выйти. Ради сына твоего, ради государя Петра, вели! Не выйдет он сейчас, так нас всех стрельцы жизни лишат и тебя, и сына твоего не пожалеют. Слышал я намедни разговоры их. О себе не думаешь, так о сыне побеспокойся, малец  он, ведь, еще. И не пожил совсем, а Ивану всё одно не сдобровать. Не жилец он… Спаси нас!
 - Спаси! – вторили Одоевскому близстоящие бояре. – Выведи его из храма и отдай стрельцам! Спаси нас! На тебя только и уповаем…
Царица еще головой качала, а её уж почти под руки к храму Спаса за Золотой  решеткою повели.
Иван Кириллович чуял, что участь его вот-вот решится самым трагическим образом, стоял на коленях перед образом, кланялся ниже нижнего, молил Господа  Бога о пощаде и лоб свой не жалел ни чуточки.  Что там лоб, когда на волоске тоненьком… Когда в храм вошла сестра, он сразу всё понял и на коленях пополз ей навстречу. Иван припал губами к  краю одежды царицы, а потом зарыдал в голос.  Горе, оно, ведь, молчать не любит…  И вот уж до воя плачу боярскому недалеко. В дрожь бросило всех от Иванова рыдания, но своя рубашка при любой дрожи ближе к телу и бояре стали просить Наталью Кирилловну еще настойчивей:
 - Спаси нас матушка! И сына своего пожалей!  Спаси!!!
Царица наклонилась к брату, обняла его за шею и зарыдала вместе с ним, но окружившие их люди не дали брату с сестрой на месте стоять и повели их из храма к крыльцу.
«И великий государь приказал их выдать. И они взяв их, Ивана Нарышкина и Степана дохтура, повели в застенак в Констентиновскую башню и пытали…»
Обвиняли стрельцы Нарышкина в измене, в посягательстве на жизнь царевича Ивана. Думали стрельцы, что не выдержит пытки Иван, и найдут они в признании его оправдания мятежу своему, но обманулись стрельцы: ничего Нарышкин под пыткой не сказал.   Тогда разозленные донельзя стрельцы выволокли Ивана на Красную площадь, убили его там, отрубили голову, надели её на копьё и подняв то копьё вверх, пошли опять к царскому крыльцу.
Степан Гаден хотя и признался под пыткой во всем, в чем ему велели признаться, но пощадить его не пощадили. Изрубили дохтура саблями стрельцы.
«И после пытки изрубили их в части, и череп Ивана Нарышкина на копье ввзоткнули».
Немного покричав возле крыльца царского «Любо!», бросили стрельцы голову.
Опустела площадь перед крыльцом царским, а бояр всё еще дрожь нервная бьет. И, друг, голос зычный с порога палат царских.
 - Ну, чего встали, возле грязной лужи. Ушли стрельцы, а нам жить надо продолжить!
Встрепенулись все сразу, обернулись к порогу, а там Иван Михайлович Милославский стоит.  Пока буза стрелецкая кипела, никто Ивана Михайловича в Кремле не видел, а как стихло чуть-чуть: он тут, как тут. Бодрый стоит и почти что веселый.
 - Полно, бояре, горе горевать! – кричит Милославский. – Теперь только на нас надежа осталось… Жить надо, а чтоб жить, начальников по приказам назначить надобно, а то, ведь, нет их теперь: иные разбежались, а иным царство небесное… Без головы ни какого, ведь, не бывает.
Позвали бояре царевну Софью Алексеевну, заперлись в светлице и что-то спорили там до темна. А уж как стемнело, то велел думный дьяк Василий Семенов писцу Савелию Егозе в книгу Разрядного приказа записать:
«… майя на 17 день сказано по приказам: В Розряд думный дьяк Василий Семенов, в Посольский приказ Василей Васильевич Голицын да думный дьяк Емельян Украинцев, в Стрелецкой боярин Иван Андреевич Хованский да думный дворенин Венедихт Андреевич Змеов, в  Ыноземный  боярин Иван Михайлович Милославский, в Помесной приказ боярин  князь Иван Борисович Троекуров да думной дворенин Богдан Федорович Полибин; в Судной приказ стольник князь Андрей княж Иванов сын Хованский да князь Иван да князь Василий княж Федоровы дети Жирового Засекина Котяты; в Земской окольничий Михайло Петрович Головин; в Сыскнолй боярин Василией Семенович Волынский; в Ямской Иван Федоров сын Бутурлин Сухорукой».