Пожар

В декабре 1982 года, в нашу вторую нижневартовскую зиму, рядом с деревянной двухэтажкой, где жили мы, загорелась такая же.


Дома эти в городе называют "деревяшками", что  говорит само за себя. За десятилетия бревна, из которых в шестидесятые годы были построены эти первые капитальные дома молоденького, только что родившегося тогда Нижневартовска, выветрились, выморозились и высохли до звона, так что сгорали строения моментально и дотла.


Стук в дверь и крики: "Горим!"  разбудили нас ночью, в комнате - светло, как днем.

Мама на удивление спокойно, как будто всю жизнь имела дело с  пожарами,  скомандовала: "Соберите все документы и деньги, положите в мою сумку. Я буду держать ее в руках. Ребенка - в коляску, и нас с ним отведите подальше от огня. Потом будете спасать, что сможете."
У мамы застарелый перелом коленного сустава, так что в эвакуации имущества она участвовать не могла.

Мы погрузили в коляску нашего первенца семи месяцев от роду, завернув его во все имеющиеся в наличии одеяла, укрыв шубами и пальто, и вывезли  на улицу под надзор мамы.

Пламя бушевало вовсю. Оно то взвивалось вверх, то стелилось понизу, балки трещали и, обрушиваясь, вздымали целые облака искр.
Толпа, в которой преобладали наспех закутанные дети, стояла по периметру горящего здания и беспомощно наблюдала, как исчезает целый двухэтажный дом.
Ситуация упрощалась тем, что пылающее здание было нежилым, принадлежало какому-то НИИ и людей на момент пожара в нем не было, а усложнялась по причине близкого соседства с нашим домом.
Жар был столь сильным, что снег вокруг здания вскипал, обнажая прошлогоднюю траву, которая тут же вспыхивала тоже, на окнах нашего дома растаял лед, а на крыше - снег.
И это при минус тридцати с гаком!

Пожарные быстро раскатали брезентовые рукава и принялись поливать пламя водой. Эти тоненькие струйки казались смешными для такого огня, а старания маленьких человечков в мешковатых брезентовых робах - тщетными.

Мы с мужем вернулись в квартиру.

Растерянные, мы стояли посреди комнаты, не зная, за что хвататься.

На прощание мама произнесла, как бы случайно зафиксировав взгляд на мне: "Главное-не паниковать! На фронте паникеров расстреливали."

Не смотря на жесткие меры военных лет мне все же хотелось, просто необходимо было немножко побегать и покричать: "Пожар-пожар! Мы все сгорим!" или что-то в этом духе, из чего следовал вывод, что я-лицо, подверженное панике, и на фронте долго бы не продержалась.
Ситуацию усугубляли мечущиеся за окном тени, которые носились взад-вперед, сталкиваясь друг с другом, непрестанно роняли, ломали и разбивали то, до чего огонь еще не добрался.

Собрав остатки воли, я бросилась к хрустальным стаканам, подаренным мне мужем на 8 Марта, таким красивым и дорогим, потом к полке, где рядом со спецлитературой стояли немногочисленные книги, купленные по счастливому случаю в нижневартовском книжном магазине: детские рассказы, нежно любимые О.Генри, Марк Твен…

Муж стал стягивать со стены единственный ковер.

В узел из покрывала мы быстро собрали то, что можно было унести: несколько комплектов постельного белья, подаренных нам на свадьбу, немного посуды, книги и одежду. Узел получился большим и в двери не пролезал.
Мы опять остановились, с горечью оглядывая то, что вынести не сумеем: мамины шифоньер и зеркальный трельяж, прибывшие с родной Кубани три месяца назад в контейнере, купленные недавно полированный стол и два стула с мягкими сидениями...
 
А в квартире нашего первого этажа был разбужен сосед, который  уже несколько дней праздновал долгожданный отъезд жены. Она работала в центральном универмаге "Людмила", и по этой причине их квартира была забита под завязку "дефицитом", в т.ч. предметом моего вожделения: книгами. Эти шикарно оформленные кладези знаний лежали на полках, на столах и высились на шкафу.

Сонный Санька хватал все ценное, что попадалось ему под руку: новенький телевизор, книги, одежду, и выкидывал это добро в окно, которое выходило в сторону, противоположную пожару.

Вышел он из подъезда счастливый, румяный от проделанной работы, с сигаретой во рту: "Все спас. Наташка спасибо скажет!"

Другая соседка, подруга семьи, охнула и побежала за дом к выброшенным вещам, оглашая окрестности малоцензурными воплями.

Канализационные воды нашего и соседних домов незатейливо изливались на прилежащую низменную площадь, лениво утекая в большую и длинную канаву, не замерзая в самые грозные морозы. Именно в это дурно пахнущее  озерцо, слегка припорошенное снегом, и выкинул лихой Сашка дефицитные вещи.

Кое-что выловили, что-то оттерли, а книги, конечно, промокли насквозь.


Пожар, кстати, этой водой и тушили. Правда,  дом напротив так и сгорел практически полностью. Хорошо, что хоть соседние "деревяшки" не пострадали. Их тоже щедро поливали водой из канавы.

"Повезло вам,-сказали пожарные. –Если бы не фекальные стоки-много чего сгорело бы. Воды-то у нас в машине недостаточно было для тушения такого пожара, а гидрантов поблизости нет.»

Головешки догорали, опасность миновала, и люди вернулись в спасенное жилище.

Спустя несколько дней сашина жена вернулась из поездки. Как и что она кричала в адрес мужа-лучше не вспоминать.

Я зашла к ней в гости, и она огорченно махнула в сторону большой комнаты.
Там на веревках, протянутых от стены к стене, висели размокшие книги со слипшимися страницами и многократно выстиранные вещи. Что-то удалось реанимировать, а вот шикарная наташина шапка из песцового меха, сшитая накануне отъезда по большому блату у местной скорняжной знаменитости по имени Катерина, безнадежно села и покоробилась.

«Я ее хотела на Новый Год надеть,-делилась соседка.-Домой в старой поехала, чтобы красоту такую не испортить.»

Сашка же в содеянном не раскаялся и, изрядно подвыпив, бил себя в грудь в обиде на жену: «Все попрекает меня вещами. Уже новую шапку ей купил, а она, мол, если бы ты трезвый был, не выкинул бы все в лужу вонючую, и песцовых шапок было бы уже две! Куда ей их столько, голова-то одна!»

И он загибал пальцы, перечисляя имеющиеся в наличии головные уборы жены-франтихи: "Белая норка, коричневая, серебристая, чернобурка, песцовая новая!..."
Загнутые пальцы демонстрировались слушателям.
Пальцев получалось много.

Друзья понимающе кивали, глубокомысленно вздыхали, хлопали расстроенного огнеборца по плечу, вспоминали своих неблагодарных жен и успокоительно бормотали: «Ничего, Санек! Все они такие. На них не угодишь.  Стараешься-стараешься.. . А что сгорело, то не сгниет.»

Практически одновременно с этими разговорами поодаль слышались женские охи и ахи по поводу мужской бестолковости и склонности  к беспричинному  употреблению горячительных напитков: «Залил глаза, и море по колено. Другие люди вещи аккуратно упаковали, в сторонку отнесли. А мой… И когда напьется только! Шапку новую купил.. Еще и довольный такой: «Вот тебе, Наташа, шапочка новенькая!» А она доброго слова не стоит!  С той-то, прежней,  не сравнить:  и мех тусклый, и цвет желтоватый, и пошита-ведро ведром. Убить его мало!»

Излив недовольство друг другом, супруги отходили от аудитории и, дружно взявшись за руки, отбывали в нужном направлении, а собранные ими слушатели еще долго обсуждали затронутую тему, пререкаясь с представителями противоположного лагеря.

Останки же  сгоревшего дома многие годы напоминали о последствиях неосторожного обращения с огнем и бренности всего земного.