Запах любви. Завершающая глава

               
               

Наше общение с Альбертом Наполеоновичем прервалось на долгие годы. Мы не были близкими друзьями, а прежнему общению способствовала совместная работа и творческая составляющая в наших увлечениях. С моим уходом с завода, потом работа за границей и дальнейший трудовой путь наши дороги перепутались не оставив контактных тропинок.

 Но настало пенсионное время и мы с Альбертом Наполеоновичем случайно встретились там, где чаще всего встречаются пенсионеры – в поликлинике. Внешне он не изменился – худощав, разговорчив, по-прежнему словоохотлив и доверчив, как ребёнок. Он рассказал всё, что знал – начиная с заводских новостей, семейной жизни, об урожае на огороде, динамике течения его хронических заболеваний, до характеристик последних данных анализов…

- С тобою встреча, как с историей болезни! – сказал я, выслушав все подробности о его здоровье. Он подумал, что мне мало медицинских сведений и стал уточнять более углублённо симптомы болезней, которых у него ещё не диагностировали, но он уже их чувствовал, с гордостью открывая мне свои тайны.

- Наполеонович! Давай не будем обсуждать полное собрание сочинений о тебе участкового врача и специалистов. Жизнь коротка, а болезней много, обо всех не успеем… Остановись!
- Нет, я ещё тебе хотел сказать об одной!
- Не нужно, Наполеонович, я вижу её, по каплям на брюках…
- Да, я хотел тебе, Сергей Петрович, рассказать про простатит…
- Не нужно мне, лучше врача обрадуй, ему это так интересно!

- Правда?
- Конечно, правда! Работа у него такая – слушать пациента и записывать каракулями то, что тот ему наговорит…
- Ты, Наполеонович, живи спокойно и меньше о болезнях думай.
- Ой, Сергей Петрович, я не о болезнях думаю, а о том, куда болезни нас с женой приведут. Изготовил себе памятник и жене, со всеми комплектующими причиндалами. Гравировку  текста сделал, а жене на памятнике стихи написал – сам сочинил, но вам не скажу какие – стесняюсь. Вы их можете раскритиковать…

- Наполеонович, ты их писал от души, искренне и они должны быть хорошими, но главное, что бы жене нравились. Она читала их?
- Читала! Правда сказала на меня «Дурак!»
- Кто же про любовь на памятнике пишет? Та мне про любовь при жизни не говорил, а тут, на плите – «вывернулся наизнанку» – сказала она.

- Я бы ей стихи не показывал, но так получилось, что сделал я гробы, дубовые и для себя, и для неё. Знаешь, как у нас бывает – то досок нет, то обивку не привезли в комбинат бытового обслуживания, а клиент не ждёт, его же нужно устроить на встречу с неизвестным будущим… Зачем мне такие хлопоты?  Вот и решил сделать нужные вещи из приличного материала.

 Я свой гроб примерил, как раз получился. Лёг в него для примерки, сосед крышкой накрыл. Хорошо, тихо, щелей нет, в общем рыбоводонепроницаемый! А гроб жены нужно было обязательно примерить. Она вширь раздалась, да так, что я засомневался в размерах. А вдруг деревянное хранилище ей в бёдрах будет жать, неудобно получится, гроб, как я понимаю, ни на один день делается. Так вот, я её еле уговорил на примерку. Ругалась, сопротивлялась, но всё же, я её в гроб уложил!

Правда, крышкой закрыть не смог! Упрямая, как овца. Но, слава Богу, размер получился правильный… и по длине с припуском на вырост и в бёдрах, с перспективой… - задумчиво завершил рассказчик начальную гробовую информацию и, после небольшой паузы, придвинувшись ближе, по секрету,  но во всё горло, как все глуховатые люди доверительно заговорил:

- Знаете, Сергей Петрович, посмотрел я на жену, лежащую в гробу, и  стал её целовать. Не в лоб, а в губы! Она руками отталкивает меня, упираясь в грудь, а мне ещё больше хочется проявить к ней ласку.
- Альберт! Ты с ума сошёл! Разве так можно, лежащую в гробу взасос целовать?  Собак! Ты и в гробу мне не дашь покоя! Вот мужики проклятые! – кричит она, а меня ещё больше разбирает.

Наполеонович, сглотнув слюну, опять сделал укрепляющую силы  паузу и, глубоко дыша, с новой энергией вдохновенно продолжил разговор:
- Смотрю на неё – красивая баба и грудь, и бёдра, и лицо гладкое, без морщин – очков то я не надел, морщин не вижу. Без очков я и столб могу поймать лбом… В общем, такое желание на меня нахлынуло… Знобит всего, поскуливаю, как собака перед сучкой, а она барахтается, покручивая тазом, из гроба – то выбраться не может… - Помоги подняться, маньяк! – кричит.

- Любимая, говорю, как много времени мы потеряли в молодости, давай навёрстывать! Не молу терпеть, ты посмотри, какая помеха у меня выросла…
- Сходи, пописай, всё пройдёт, развратник! – сказала она и вцепившись руками в края гроба уселась, как в байдарке, хоть вёсла подавай…

Только Наполеонович успел завершить последнюю фразу про ритуальные хлопоты, как его вызвали к врачу. Я не стал дожидаться своей очереди, чувствуя, что этот пациент использует рабочее время врача до конца смены, не менее и ушёл, оставив свою очередь более страждущему человеку.

                *  *  *
Как-то я проезжал на автомобиле в районе, где находился дом Альберта Наполеоновича и приостановился, увидев похоронную процессию. В сердце что-то дрогнуло. Военный оркестр, издавая печальные звуки, шёл за гробом, а жидкая кучка сопровождающих друзей и родственников пожилого возраста медленно и нестройно плелась сзади.  Я вышел из автомобиля, снял головой убор.

 С военным оркестром у нас хоронят участников великой Отечественной войны. Несли награды. Их было не мало, а потом я увидел застывший лик Альберта Наполеоновича. Коллеги с завода, на котором он проработал три десятка лет, медленно несли в скорбном молчании гроб с покойником. За колонной медленно ехал грузовик с автоматчиками, чтобы выстрелами в небо известить Господа Бога, о прибытии на службу земного труженика, чистого, светлого и по-детски доверчивого. Хорошие кадры и в небесах нужны…

Эта встреча у нас с Альбертом Наполеоновичем была прощальной, а дальше шли за ним - добрая память и приятные воспоминания, а так же  эти строчки, которые, возможно,    «зацепят» душу моих читателей простым человеческим вниманием к судьбе   интересного человека, считавшегося  при жизни «чудаком».