Зимосонность

Сон. Я пробиваюсь сквозь дремотную пелену, я ищу свитера, кофты, штаны, колготы, теплые варежки, шарфы, шапки, куртки, пуговицы. Я заматываю, укутываю, я погружаю себя в теплое мягкое лоно, из которого не видно даже глаз.
Ночь. Утренняя ночь зимы. Черное небо, пустые улицы, блеск снега, пустота домов, скрип снега, грохот лопаты, рычание моторов, вонь бензоколонки. Метро. Искусственный свет, тепло чужих тел, хамство чужих взглядов, близость чужих лиц, на щеке чужое дыхание. Сон. Сквозь пелену сна: Александровский сад. Сквозь пелену сна шагами-миллиметрами переход. Сквозь пелену сна вваливаюсь на эскалатор, сквозь пелену сна обрушиваюсь в вагон. Ритмирует вагон. Качаются фигуры, переплывают оттенки бесформенных пальто,  мы прижимаемся друг другу, пытаясь показать, что это неприятно, но на самом деле. Тепло. Сон.
Шаги по рассвету. Свет режет глаза. Он пугает своей не востребованностью. Он лезет через брешь между шарфом и шапкой. Он пристает и цепляется. Гоню его вон, прижимаюсь к стене, последняя щель в мир захлопнута. Света нет. Закрыть глаза и дышать. Сон?
Взрывается будильник. Что было вчера.  Я встану через пять минут. Я жму на кнопку, я проваливаюсь в лоно пустого диалога о макете газеты, я смотрю на буквы, они больше не слепляются в слова, они хотят, чтобы я видела их правильными. Они демонстрируют свою идеальность. Я не вижу ошибок. Люди говорят, они жужжат, они похожи на комаров в смокингах, я смотрю на буквы, но эти жужжат мне в уши своим офисным видом. Я поднимаю клавиатуру. Черт, это точно был не текст. Я бью по комарам.
Сон прерывается бутербродом, но уже тащит меня обратно. Холодно везде, где нет кровати, ненавижу холод, ненавижу зиму, это ночь и лед оцепенения. Меня спасает подушка. Засыпаю с непрожеванным бутербродом.
Мама просит ответить на звонок. Мама разъяренно кричит об обязанностях, она требует забрать ребенка назад, она не смогла из-за меня пойти к парикмахеру.
- ПОШЛА В ЖОПУ! Я ХОЧУ СПАТЬ!
Это был не сон. Не страшно. Ныряю под  одеяло, и меня обнимает мягкое. Нужно постелить белье (кому?), нужно, чтобы стало теплее. Ничего не нужно, беру второй спальник, заворачиваю тело в кокон. Я проснусь бабочкой. Я проснусь летом. Это будет другой мир пронзительной зелени.
Пью чай и смотрю в окно. Снежинки играют со мной. Снежинки думают, что я свинья. Уже третью неделю не хожу на работу.
- Что ты делаешь? Какого черта? Что сказать начальнице?
- Скажи, что я сплю.
А еще там будет море. Немного еды, немного вина, друзья, дети, кумар, дым вьется над побережьем и стелется изогнутой змейкой, обнимает нас, мы поднимаемся в небо, мы смотрим на море, вода убаюкивает, дым убаюкивает, музыка играет, дети играют, чьи-то теплые губы, чье-то дыхание, перегар и белые цветы с убийственным сладким запахом. Я смотрю на небо, сижу на горе и пишу. Я могу носить тяжести, я могу бегать, мне хочется кричать, во мне энергия, я сама состою из порыва к движению, я вечное изменение, я круговорот. Я не хочу спать.
Чертов будильник. Отключаю.
Зима никогда не кончится, этот город никогда не кончится. Этот мир никогда не очнется. Занавес не опустится, и нет никакого закулисья со счастливой вселенной на выходе. Идиллическая картина галлюцинаторного происхождения поглощает меня в точку невозврата.
Кто-то пришел и принес водку. Включает свет и видит, что я плачу.
- Эй, подруга, пойдем на кухню.
Я плачу. Он аккуратно ставит бутылку и тоже начинает плакать, его лицо серое в сумерках источает слезы очищения. Бессмысленная скорбь беззвучной солидарности. Он почти понимает кошмар этого мира, или он думает, что у меня что-то случилось? Он медленный, остальное статично. Я начинаю дремать сквозь слезы. Он берет спальник и ложится рядом. Сквозь плотные слои тканей и свитеров я чувствую присутствие. Становится немного теплее, и шум за окном уже не так бесит. Трескотня поездов заводит свою шарманку, но меня не волнуют поезда, меня не волнуют буквы, меня не волнует опера, я никуда не пойду.
На окне ниоткуда вырисовываются занавески. И я не узнаю очертания улицы, но знаю, что где-то здесь мне необходимо поймать заблудившуюся нежность, нужно спасти от ледяных улиц, я ищу его в тепло коммуникациях.   Я рву штаны, пачкаю локти, я заглядываю в темну щель, мое лицо почти погружается в миску с остатками курицы и сухого корма. Нищета наталкивает на слезы. Тепло подает звуки, нежность пугается меня, но я спасение. Бабки орут за спиной. Их авоськи причудливо подлетают вверх-вниз. Я сижу в грязной куче объедков и обнимаю черного котенка. Свет. Слякотно-жидкие горбы на верблюде-зиме. Визг машин на грани переносимости. Нужно встать, но тело не слушается, оно уже обмякло в сон.