Путь Инквизитора

- Pater noster, qui es in caelis,… - он стоял на коленях. Великий грозный Инквизитор стоял на коленях и истово молился, теребя в руках простой деревянный крест, отполированный частыми прикосновениями его пальцев. - ... sanctificetur nomen tuum.…
Он стоял на коленях в грязной осенней жиже посреди полей, чуть опустив голову и прикрыв глаза. Ранний полурастаявший снежок смещался с еще не промерзшей землей и кровью. Вокруг священника в разных позах валялось несколько тел королевских гвардейцев, даже после смерти не выпустивших из слабеющих рук мечи. В гвардию Его Величества никогда не брали слабаков! А рядом с ними, словно очерчивая круг между жизнью и смертью, высилась стонущая копошащаяся груда трупов черни. Грязных мерзких убогих. Посмевших поднять руку на Него! На посланца Бога на земле!
Оставшиеся в живых толпились чуть в отдалении, словно боясь приблизиться к карающей длани Господа, боясь переступить эту последнюю черту. Угрюмые лица были полны решимости, но вместе с тем и страх присутствовал в их глазах.
Кроваво-красное закатное солнце выглянуло из-за темных осенних туч, и его лучи упали на простую серую сутану священника. Он купался в его лучах, словно ангел возмездия, сошедший с небес, дабы нести смерть и прощение людям. Огненный ореол разошелся в разные стороны, а он все стоял на коленях и смиренно шептал молитвы.
Многие крестьяне не выдержали и упали на колени, осеняя себя крестом и прося о прощении. Вилы, копья, рогатины полетели на землю. Встань Он сейчас и вся эта толпа, готовая растерзать его всего несколько минут назад встала бы на его защиту. Но Он продолжал молиться Богу.
- … Adveniat regnum tuum …

- Арно.
Как и все мальчишки в детстве, он хотел стать воином. Рыцарем в сверкающих доспехах. Чтобы убивать злобных драконов и спасать несчастных принцесс, о которых ему перед сном рассказывала матушка.
- Арно!
Эта искра тлела в нем, будоража воображение. То тут, то там ему мерещился враг, которого он срубал одним ударом воображаемого меча. И кто знает, возможно, он стал бы великим полководцем. Но судьба, Господь или кто-то еще распорядились иначе.
- Арно! – голос отца, обычно теплый и добрый, непривычно выделялся злобными нотками. – Где ты бродишь?
- Я здесь, отец, - совсем еще юный и полный радости голос. Тогда ему не было и восьми лет. – Что-то случилось?
- Пойдем, нужна твоя помощь, - проигнорировав вопрос, отец развернулся и пошагал к своей лачуге. Арно же вприпрыжку помчался за ним, стараясь не отставать.
Этот год был особенно голодным. Кто как мог доставал себе пропитание. Что только не шло в ход: собирали травки, выкапывали коренья, жевать пробовали даже перемолотую в муку кору деревьев. И все-таки изможденные люди не выдерживали и падали без сил, без памяти, замертво.
Родной дом встретил его прохладой и глухой ворчащей темнотой. Те несколько веток, что тлели в очаге, света практически не давали, а лишь заставляли плясать по стенам блеклые, практически неразличимые остатки теней. Они словно пытались раствориться во мгле, а им не давали и из-за этого они тихо ворчали.
В углу на постилке из сена лежала его мать, вернее то что от нее осталось - обтянутый кожей скелет. А рядом на коленях сидела знахарка. Она чем могла помогала жителям деревни, старалась облегчить их муки, уменьшить страдания от болей. Лишь она одна знала тайные тропы в лесу и приносила помогающие травы, из которых делали настой. Но матери Арно это не помогало, она все сильнее увядала с каждым днем.
Он навсегда запомнил ее последний взгляд – затравленный, обреченный и полный тоски. В темноте родного дома ее глаза блестели от слез. А он стоял рядом и ничего не мог поделать, он ничем не мог помочь самому дорогому человеку в своей жизни. Он просто стоял рядом и смотрел, как она умирала, и сердце его черствело, покрываясь ледяной коркой. Но тогда он не проронил ни слова, ни слезинки не упало из его глаз.
Не было их и позднее – когда тело матери, завернутое в саван, опускали в свежевырытую яму. Арно стоял на краю могилы, уперев свой не по детски взрослый взгляд в землю, туда куда всем суждено вернуться, и думал. Из забытья его выдернул голос священника, закончившего читать отходную молитву.
- Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum. Amen.
Люди стали расходиться, а святой отец подошел к Арно и, потрепав его по голове, обратился к нему.
- Арно, сын мой, я знаю, как ты любил свою мать, и как она любила тебя. Я знаю как тебе тяжело. Но пути Господа неисповедимы. Я не могу объяснить…
- Не надо, святой отец. Так было угодно Господу нашему. Такова была его воля. И не нам с Вами решать, правильна она или нет. – Вмиг повзрослевший паренек смотрел на священника глазами старца, в которых зарождался огонь веры. Слепой, неуемной веры.
Ни слова, ни звука о той боли, что распирала его. Он верил в Бога, он верил, что так надо, он знал, что нельзя показывать свою слабость.
Именно тогда Арно и встал на свой тяжелый тернистый путь, с которого не имел права свернуть. Путь Инквизитора.

- …Fiat voluntas tua… - громкий шепот вылетал из-под капюшона и тяжелым молотом бил по наковальне окружающей тишины! Он завораживал, он заставлял вслушиваться в каждое слово. Ловить их словно манну небесную.
«Как давно это было! Так давно, что кажется, что в прошлой жизни. Хотя это и была его прошлая жизнь». Великий Инквизитор продолжал смиренно молиться.
- …sicut in caelo, et in terra…

Каменные плиты храма, насквозь пропитавшиеся холодом подземелий, морозили босые ступни послушника. Он уже не чувствовал их, просто стоял как изваяние, которых было полно в нишах по всем периметру каменного склепа. Легкая сутана практически не грела, а лишь создавала иллюзию защищенности и тепла.
У него была цель, ради которой он был готов на все. Его душа принадлежала Господу, а в сердце не была места кроме как для Него, все помыслы Арно были в служении Ему. И он стремился сделать себя достойным.
Прошло уже семь дней, как он стоял здесь, не двигаясь. Без еды, без воды, без света. Чтобы дать понять, что он готов отказаться ото всего, что важен для него только свет Веры. Он ждал знака, но вокруг была лишь кромешная тьма и тишина.
Голова кружилась. Ноги подкашивались от усталости. Желудок сводила мучительная боль от голода. Хотя именно она не давала упасть ему в обморок и дать своему измученному телу хотя бы кратковременный отдых.
Он молил Господа снизойти к нему. Но глух был тот, кто вездесущ.
Резкая боль скрутила и чуть не кинула его наземь, но Арно сдержался. Только он один знал, каких усилий ему это стоило. В глазах помутилось. И как только он выпрямился, новый приступ, едва ли слабее предыдущего, ударил с новой силой. Но Арно лишь сильнее стиснул зубы, до скрежета, они готовы были лопнуть, разлететься в разные стороны, но боль внезапно отступила. Так же как и появилась.
Арно медленно выпрямился и по-прежнему смиренно сложил свои руки перед собой.
- Gloria in excelsis Deo et in terra pax hominibus bonae voluntatis. Laudamus te, benedicimus te, adoramus te, glorifcamus te, gratias agimus tibi propter magnam gloriam tuam… - снова зашептал он молитву. И слова, отдаваясь от стен гулким эхом стали опадать и уносится прочь. Страха не было. Лишь усталость, тяжелая, словно свинец, наполнила его члены.
Боль, словно раскаленная игла, пронзила его икры и силой кинула на колени. И Арно не сдержался. Просто уже не было сил. Он упал, разбивая колени в кровь. Гримаса беспомощности исказила его лицо. Он не мог подняться. Он не выдержал испытания, он оказался не достоин. И вся скопившаяся за последние дни усталость одним единым рывком упала на его плечи.
- Ты слишком горд, - громоподобный голос шел из ниоткуда, он словно бы отражался от стен. Словно сами стены говорили. – Ты не захотел преклонить передо мной колени, - этот голос бил по ушам, проникая внутрь, заставляя дрожать от боли барабанные перепонки. – Ты хочешь нести мое слово, мое смирение людям, но сам не обладаешь им, - каждое слово звучало приговором и уносило с собой надежды. – Ты уверен, что достоин быть моим слугой? – это был Его голос.
В горле пересохло, язык не ворочался. Арденн силился, но ничего не мог сказать в свое оправдание. Он озирался по сторонам в поисках того, кто с ним говорит, но звук шел одновременно со всех сторон. И он внимал ему.
- Отвечай же. – Изо рта словно выдернули кляп. К Арно вернулась его уверенность, не сразу, но по капле она стала наполнять его душу.
- Смирение – великая добродетель, но чтобы мы могли позволить себе эту роскошь, нужно многого достичь и многое искоренить. Гораздо важнее стойкость и преданность, а смирения хватает и так, - сначала тихий, а потом все более громкий отрывистый, порою даже резкий голос стал вываливать то, что накопилось внутри. – Другие Отцы проповедуют смирение и любовь, но сейчас нужна сила и вера, нужно искоренить ересь, выжечь ее раскаленным железом, чтобы она не могла возродиться и бродить по умам слабых.
Он еще много говорил, забыв в порыве страсти о том с кем он разговаривает. На лице ходили желваки, в глазах горел лихорадочный огонь, в котором уже полыхали сотни костров по всей Европе. Арно стиснул кулаки, но он не чувствовал боли, а лишь больше распалялся.
- …они отвернулись от Тебя, наплевали и забыли, они больше не славят Тебя так, как надо. А многие обратили свой лик к мерзкому колдовству и променяли свою бессмертную душу на служение Низвергнутому, тому, кто уже когда-то поднял против тебя восстание, но проиграл. И для них нужно смирение? Для них нужно всепрощение?
Арно закончил свою речь, у него больше не было слов. Он потупил взгляд и стал ждать приговора. Но ответа не было. Время лениво тащилось вперед, секунда за секундой, так медленно, что, казалось, его можно схватить и удержать на месте. Арно слышал только, как стучит в висках кровь и молил своего невидимого собеседника о попытке…перевернуть этот мир.
- Я вижу – ты верен мне, твоя душа чиста, - задумчивые, даже немного надменные слова разогнали скопившуюся тишину. – Я думаю ты достоин… - В лицо Арно ударил яркий свет, и он в последний момент едва смог различить появившегося Творца. Лишь очертания, лишь контур, в следующее мгновение он ослеп. - …быть моим слугой. Это мой подарок тебе, - только по звуку Арно различил как что-то грохнулось рядом, что-то тяжелое и железное. – Отныне этот меч твой, - пахнуло жаром, - Инквизитор.
Только утром следующего дня, обеспокоенные долгим отсутствием своего послушника, монахи спустились в древний храм под землей. Там они обнаружили его валяющегося в бессознательном состоянии, телом его завладела лихорадка. Его постоянно трясло, а шептал Арно только одно.
- Спасибо, Господи.
И только уходя один их монахов обнаружил недалеко от того места, где валялся послушник, воткнутый между камнями в пол железный меч. Он торчал рукоятью вверх, заменяя собой крест. Монах подумал, что не найдя здесь ничего кроме этой железки, послушник воткнул его так, чтобы можно было молиться. Просто так было привычнее.
Он подошел к мечу и попытался выдернуть его, но удалось ему это далеко не с первой попытки. Повертев меч в руках, монах положил его в одну из ниш и прошептал:
- И придет воинство Божие на землю, и крестить будет ту землю языческую, но не словом одним, а огнем и мечом…

- … Panem nostrum quotidianum da nobis hodie, - Он не совсем помнил ту ночь. Размытая картинка, обрывочные воспоминания. Как во сне. Вот только все было на самом деле. Он спускался в тайный храм несколько раз и силился найти тот меч, но, как ни странно, не находил, словно его и не было никогда. Он обшарил каждый уголок, осмотрел каждую нишу, прокоптив все статуи своим чадящим факелом. Но тщетно. Клинок растаял, словно его и не было.
После своего бдения он провалялся месяц в горячке, находясь между жизнью и смертью. Но уготована Господом ему была вовсе не слепая смерть, теперь в этом он был уверен. Он был усерден. Бескомпромиссен. Беспощаден. И предан только родному лону Церкви и Богу ее породившему. Больше для него не существовало никого. И его заметили. Он был воплощением идеала для Священного Трибунала… и он стал одним из них.
- … et dimitte nobis debita nostra…

- Отрекаешься ли ты от своей ереси, сын мой? Признаешь ли ты Церковь нашу единственно верной и праведной, - монотонно звучащий голос священника убаюкивал Инквизитора. Всего пару часов назад он вернулся из области, охваченной огнем восстания, и не спал уже трое суток. – Готов ли ты вернуться в лоно… - Арно еле сдерживался, чтобы не начать клевать носом. Его тянуло в сон. Царящий в этом подвальном помещении сумрак лишь усиливал это желание.
Инквизитор выдавливал больную ересь из народа со всей жестокостью с какой мог. Она была бельмом на здоровом глазу, болячкой, которую следовало прижечь, отрезать, отрубить. Невинные? Да, наверное, они были, Арно признавал это, но не оставлял ни единого шанса, попавшим в его руки. Как отрезают пораженную гангреной руку, не обращая внимания на живую ткань, намертво вцепившуюся в мертвую плоть, так и он не щадил никого.
- Готов ли ты к покаянию, сын мой? – допрашиваемый не мог произнести ни слова, пыточных дел мастера немного переборщили и выдрали ему язык полностью, поэтому он только мычал что-то нечленораздельное. – Кивни, сын мой, если ты согласен. – Крестьянин собрался с последними силами и слегка поднял голову, а потом в изнеможении уронил ее на грудь.
На нем не было ни одного живого места. Порезы, болячки, ожоги – все это нисколько не скрывалось серо-грязными обносками, а лишь больше подчеркивалось. Кислый запах давно не мытого тела, запах начавшего гнить мяса. Тошнотворный, он окутывал беднягу с ног до головы.
- Ты прощен, сын мой, я отпускаю тебе все твои грехи. Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь, - священник перекрестил пленника и махнул рукой двум стражникам, стоящим наготове. Те небрежно сняли его с цепей и поволокли наружу. Даже из смерти умельцы делали представление – на глазах у толпы, зрелищно и устрашающе.
- Заблудшая душа сия нашла, наконец, кров свой и вернулась к истокам. Посему я считаю, что она заслуживает снисхождения и быстрой смерти через повешенье, - обратился ведший следствие священник к Арно. – Как Вы считаете?
- Я бы сжег его с остальными еретиками. Совершенные грехи и предательство Церкви нельзя искупить простым соглашением, которое диктует сильный слабому. Но если Вы хотите кинуть эту кость снисхождения черни, я не буду спорить, хоть и не одобрю сей шаг, - лоб священника при этих словах покрылся легкой испариной. Жесткий приказ, не оставляющий выбора. Мягкость была не  чести у Великого Инквизитора.
- Как прикажете, - священник тяжело сглотнул и прокричал вслед стражникам, - сжечь! – От страха голос сбился на фальцет.



- …sicut et nos dimittimus, -
debitoribus nostris…


Инквизитор стоял на невысоком пригорке, откуда открывался изумительный вид на райскую долину. Кромка леса уходила вдаль насколько хватало глаз, а чуть правее изогнутая голубая лента реки вилась меж полей. Она, то показывалась, то терялась из виду, прячась за высокой колосящейся рожью и полями с изумрудно ядовитым клевером.
И посреди всего этого великолепия и умиротворения стояла маленькая деревушка. Всего пара десятков дворов, не обнесенных даже частоколом. Да и зачем, чего им нужно было бояться? Она прекрасно вписывалась в созданный Творцом образ, словно это он своей неповторимой рукой случайно нарисовал и ее. Либо один из его талантливых учеников добавил чуть позднее этот недостающий элемент.
Жаркое полуденное солнце грело своими лучами и даже немного обжигало. Глубоко надвинутый капюшон Инквизитора слегка трепетал под упорным напором ветерка. Прошедшие годы не пощадили грозного всемогущего Инквизитора. Увы, время было не в его власти. Темные волосы пестрели многочисленными серебряными нитями. Тяжелый лоб избороздили глубокие морщины. В глазах не стало меньше уверенности, но появилась усталость. Легкий налет. Как одинокий мазок по холсту.
Все это было знакомо. Только забыто. Он чуть прикрыл глаза, и на секунду им овладела безмятежность, словно бы не было этих прошедших лет позади, словно не было этих бесчисленных допросов с пытками, не было криков и мольб. Ничего этого не было.
Ему снова было семь лет. И он бежал по полю. В лицо бил встречный ветер, а он разводил в разные стороны руки и ловил высокие стебли травы. Босые ноги. Безмятежность. Радость. Не из-за чего-то. Просто так!
Резкий порыв ветра ударил по лицу и откинул капюшон назад. Арно открыл глаза. Секундная слабость не могла поколебать его силу воли. «Это осталось в прошлом! Я уже давно Инквизитор»!
Он медленно обернулся назад. Несколько десятков пар глаз пристально следили за ним, за каждым его движением и жестом. Они ждали лишь приказа, чтобы ринуться выполнять его волю. Избранные воины, лучшие из лучших поступали на службу в кавалерию Священного Трибунала. Не из-за денег. Им не давали ни гроша. Не из-за славы. Они вызывали лишь страх и ненависть. Сюда шли, чтобы служить Богу, чтобы замолить свои грехи так, как они умели лучше всего. Сражаться и убивать.
Инквизитор лишь слегка качнул головой в сторону деревни, большего и не потребовалось. Мгновение, и весь отряд ринулся вперед, раздирая землю, вырывая куски из ее плоти подкованными копытами, но она молчала. Не могла кричать. Не могла предупредить. Не умела.
Вперед! Грабить! Жечь! Убивать! На языке вертелось именно это. Но вслух произносили: «Искоренять ересь, во имя Господа нашего, да светится имя его во веки веков, да придет Царствие Его».
Арно медленно стал спускаться по холму. Он глубоко на глаза надвинул свой остроконечный капюшон, боясь ослепнуть. Не от солнца. От занимающихся пожарищ, от полыхающих домов. Райский уголок был осквернен или, согласно догматам Церкви, очищен. «Да сгорит вся ересь в очищающем пламени святого костра»! Так! Именно так и никак иначе призывали бороться с несогласными, с ищущими, с обредшими не ортодоксальную веру. «Жгите всех, Бог узнает своих»! Это было каноном Священного Трибунала.
Когда Инквизитор входил в деревушку, все уже было кончено. Лишь несколько домов оказались нетронутыми, на месте остальных дотлевали угли и чернели покрытые гарью и копотью останки. Теперь среди моря зелени зияла черным провалом дыра, уродливая, созданная руками человека. В этом не было никаких сомнений.
На краю деревни стояли все оставшиеся в живых, связанные и  побитые. Конфискованное имущество неспешно грузилось в заранее подготовленные телеги и повозки. Эта статья дохода Церкви не особо афишировалась, и вместе с тем составляла колоссальную часть потока денежных средств, поступавших в ее казну.
Все шло как всегда, но Арно не покидало чувство какой-то необъяснимой тревоги, словно изнутри что-то разъедало его, наполняло ядом. Он не мог понять что именно, и из-за этого еще больше беспокоился. Внезапно Арно споткнулся обо что-то и, опустив глаза, увидел, что это была рука. Грязная с запекшейся кровью рука ребенка – маленькой девочки, лет семи. Открытые серо-голубые глаза смотрят в небо с непониманием: «Как же это…»
Необъяснимая ярость поднялась откуда-то изнутри, и захватила разум, словно ураган сорвала все мысли и унесла прочь. Только злость. Только ненависть. Инквизитор ударил ногой по руке, откидывая ее. Среди пленных кто-то дернулся, но воины Святого Престола вязали крепко, и путы, хоть и напряглись, все же выдержали резкий напор. В бессилии пленник прикусил губу.
- Вы служите не Богу, но Дьяволу. Все вы прокляты. Вы… - удар кованой перчаткой превратил губы в кровавое месиво, сквозь которое едва проступали желтые осколки зубов.
Инквизитор резко обернулся. И острый словно сталь взгляд резанул по связанным еретикам.
- Казнить, - прошипел он. – Всех.
Стенания. Мольбы. Плач. Крики. Они не задумывались над тем, что по ошибке он преподнес им величайший дар – быструю смерть. Никаких бесконечных месяцев, проведенных во тьме сырых подвальных помещений, никаких ужасных пыток и допросов. Через мгновение Инквизитор пожалел о поспешном приказе, но менять что-либо было не в его привычке.
По пыльной дороге растянулся длинный обоз, со всех сторон прикрываемый воинами. Во главе кавалькады, чтобы не глотать пыль, на черном как смоль коне восседал Инквизитор, гордо подняв голову. Здесь все завершено. Ересь стерта с лица земли, соскоблена острым ножом. Но сколько еще таких деревень и городов? Сколько еще работы ему предстоит сделать? Сколько…
За спиной Великого Инквизитора и его воинства Божьего оставалась разоренная пустыня с безумным устрашающим украшением – в духе Священного Трибунала.
На нескольких крестах были распяты люди. Из пробитых гвоздями запястий капала кровь и уходила в землю. А чуть в стороне на тонких кольях, все еще извиваясь от чудовищной боли, торчали тела еретиков. Лица их исказила предсмертная гримаса. Ужас в глазах. Страх и боль.
Чувствовать, как остро отточенный кол пробивает твое тело и потихоньку проникает внутрь, пронзая внутренние органы. Чувствовать, как его острие выходит через грудь, живот, шею. Видеть это! Из-за чего? Почему тебя обрекли на такую муку? Хотелось кричать, но сил не было ни у кого. Лишь тихие стоны беззвучно пролетали над землей, заглушаемые стрекотом кузнечиков.
Одна из величайших добродетелей – всепрощение…

Et ne nos inducas in tentationem,

sed libera nos a malo.

Великий Инквизитор ворочался на своем жестком ложе и никак не мог удобно устроиться. Сон не шел, не смотря на то, что стояла глухая ночь. Тело требовало отдыха, но голова упорно не хотела сдаваться. В ней роились сотни мыслей. И он никак не мог прогнать их прочь.
Сквозь узкую бойницу окна падал седой луч. Он словно острый меч рассекал темноту узкой кельи Арно, и тянулся к святому отцу.
Инквизитор открыл глаза и уставился на узкий проем. В горле пересохло, хотелось пить. Арно поднялся на ноги. Ледяной пол обжигал босые ступни. Он подошел к окну и всмотрелся в ночь. Темные силуэты деревьев тянулись вдаль насколько хватало глаз.
На мгновение тишина оборвалась, но тут же, спохватившись, замолкла. Арно вслушался, стараясь вычленить звуки. Несколько секунд не происходило ничего, но затем опять раздался едва различимый крик.
Сегодня только доставили еретиков из северной провинции, и, видимо, следователи Священного Трибунала не смогли дождаться утра, чтобы начать дознание. Арно накинул теплый плащ, обулся и вышел из кельи.
Глухой звук шагов разносился по низким каменным коридорам цитадели. Инквизитор шел, четко печатая каждый шаг подкованными сапогами. Он никого не встретил на своем пути, словно все вымерли вокруг. И чем ниже он спускался, чем ближе подходил к пыточным залам, тем громче раздавались крики.
Камеры с заключенными, казематы и личные апартаменты заплечных дел мастеров располагались на нижних этажах цитадели света. Ни к чему слышать обитателям и гостям полные ужаса и боли крики. Все разумно. Предатели веры ближе к Лукавому, поборники же к Господу нашему.
Для начала Инквизитор решил проведать своих старых пленников. Он остановился у одной из дверей. Оттуда раздавалось только тихое невразумительное бормотание. Арно распахнул дверь.
К стене с помощью Молитвенного Креста был прикован мужчина средних лет, находящийся в беспамятстве. Инквизитор плеснул ему в лицо водой, но тот даже не пошевелился. Довольно простое наказание со стороны, этот крест уже через пол часа начинал приносить безумное утомление, а через несколько суток… или недель… Трибуналу некуда было торопиться.
В углу на деревянном табурете сидела на лысо обритая девушка. Руки закованы, голова жестко закреплена. Над головой висит ведро с маленькой дырочкой в днище, сквозь которую медленно капает вода. На макушку. В одно и то же место. По капле. Монотонно и размеренно. Так можно сойти с ума.
Девушка что-то бормотала. Еле-еле Арно разобрал слова:
- Я не ведьма… Я не ведьма… - Слова как молитва, как просьба… Но Инквизитора сложно было обмануть. Нечистый помогал свои последователям. И он был безжалостен к ним.
В следующей камере висела подвешенная за ноги женщина, а к ее ногам был привязан увесистый камень.
- Признаешь ли ты свою связь с Проклятым, несчастная, отрекаешься ли ты от своих убеждений, - монах в серых одеяниях вел допрос. Арно не стал мешать и вышел прочь.
Еще в одной камере ходила по кругу ведьма, она не спала вот уже пару недель, и сил уже почти не оставалось. Все очень просто – на ее шее болтался испанский воротник, усыпанный шипами внутрь деревянный круг. Ни лечь, ни прислониться, ни задремать. Долго и…гуманно…по мнению Священного Трибунала.
Подслеповатый свет факелов плясал по стенам, выдергивая из темной мглы Кресло Ведьмы – утыканный шипами трон, к которому была прикована совсем еще юная девушка. Мышцы напряжены – иначе острые шипы раздирают кожу. Кровь и так уже капала на пол. Арно решил здесь задержаться.
Сбоку от жертвы стоял монах и раздувал угли в жаровне, в которой что-то лежало. Девушка с ужасом наблюдала за действиями святого отца. А он что-то приговаривал про себя.
- Дочь моя, готова ли ты отказаться от ереси своей богопротивной, отречься от родителей и свидетельствовать против них? – Монах повернулся к жертве, задавая ей очередной вопрос по протоколу. Девушка в страхе замотала головой, слезы потекли из ее глаз. Она понимала, что признание не спасет ее, а родных уж точно казнят. – Прости меня дочь моя, но тогда я вынужден буду применить это, - он кивнул на жаровню.
- Нет, пожалуйста, я ни в чем не виновата, - монах заулыбался. Он слышал это каждый раз. Одним движением он разодрал ее нательную рубашку. Взору предстала налившаяся грудь. Святой отец возбужденно облизал губы, но все же взялся за железные щипцы и вынул из жаровни раскаленную Пектораль – две скрепленные железные чашки, как раз по форме груди.
- Готова ли ты дать показания? – жар обжигал девушку, она зажмурилась от страха, но молчала. И тут тишину разорвал ее полный боли крик. Она билась от сжигающей боли, а шипы раздирали ее плоть, кромсали и резали на части своими острыми гранями. Когда монах убрал пектораль несчастная в изнеможении распласталась на ведьмином троне. Она уже не чувствовала боли… пока…
Святой отец потянулся к причудливо изогнутым стальным прутьям, концы которых были остро отточены. Испанский паук идеально подходил для пыток, он раздирал женскую грудь, заставляя пленниц голосить во весь голос.
- По-моему стоит немного подождать, - Инквизитор подал голос. Монах от неожиданности вздрогнул и обернулся. – Она пока что ничего не чувствует, дай ей придти в себя, а потом продолжишь. Ты здесь недавно? – И не слушая ответа Арно развернулся и пошел дальше.
Широкая зала. Основное место для допроса и выявления слуг Нечистого. Тут находилось сразу несколько обвиненных в колдовстве и ереси. Одного растягивали на дыбе так, что слышно было как трещат связки и кости чуть не выскакивают, но не резко, а осторожно, плавно, чтобы можно было прочувствовать все и выложить нужные признания, стоящему рядом монаху.
Другой пленник сидел, намертво прикрученный к Гарроте, а святой отец медленно закручивал железный клин, и тот входил в череп. По соседству стояло Испанское Кресло, целиком из железа, под которым вовсю пылал костер и не давал допрашиваемому замерзнуть от холода. В противоположно углу извивался от боли мужчина, прикованный к Гридирону, металлической решетке, - языки пламени лизали его голое тело.
Великий Инквизитор улыбнулся. Это было его детище, это он создал здесь все так, как было. Все было сделано ради Бога. И он не хотел останавливаться он хотел идти дальше. Пока хватит сил… Пока будет угоден Господу…
Зло, причиняемое во имя добра, не перестает быть злом. Оно лишь прикрывается красивыми словами и лозунгами, но не перестает быть черным. Вот только ради добра ли оно творится? Инквизитор никогда над этим не задумывался… Это было подобно ереси. Он лишь шел вперед, сметая все на своем пути, он выполнял свою миссию. Но ту ли…

-...Amen. – Инквизитор перекрестился, поцеловал свой крест и громко произнес, поднимаясь с колен: - Я готов! – Но вокруг на коленях стояло не воинство, призванное убить его, а паства готовая слушать проповедь и выполнять волю его. Арно обвел взглядом толпу и едва заметно усмехнулся.
Вперед вышел одноглазый скособоченный мужик. Он один не упал на колени. Слишком уж сильной была боль. Крестьянин подволакивал левую ногу, опираясь древком боевой косы, чтобы не упасть. Его единственный глаз горел такой злобой и ненавистью, что, казалось, ее можно было ощутить физически на себе.
Когда-то он был кузнецом. Искусным кузнецом. И безумно любил свою красавицу жену и двух дочурок. Даже сейчас он думал о них. Он слышал их голоса, их стоны, их мольбы, чтобы прекратили пытки. Он видел их лица. Его заставили на них смотреть и видеть, как языки пламени медленно поднимаются к ним по сырым поленьям, как они корчатся в огне, а толпа род пристальным присмотром Священного Трибунала и его своры скандирует: «Ведьмы, сжечь их»!
Он медленно ковылял вперед, под громкий звон гнетущей тишины. Каждый шаг давался ему с трудом. Сказывались увечья полученные в застенках Священного Трибунала, выбитые суставы, поломанные кости – плата за те несколько месяцев, что провел на постое у гостеприимной Церкви, которая не может отказать страждущим.
Он шел вперед с уверенностью обреченного. И не было сомнения ни в одном его жесте. Лишь сильно стиснул он зубы, чтоб не показать как больно ему идти. Лишь крепче стискивал он древко косы, чтоб не выронить ее ненароком. Лишь просил он, чтоб хватило ему сил.
Поднявшийся ветер трепал полы серой рясы Инквизитора и путал его серебристые пряди. Арно стоял с гордо поднятой головой и смотрел в глаза приближающейся смерти, в ее глазах читал он свой приговор, который не волен изменить ни один смертный. Но он лишь надменно сжал губы и ждал.
Великий Инквизитор не отвел свой взгляд, не закрыл глаза. Он привык не бояться, он не знал что такое страх. Но от его палача повеяло чем-то странным и ему стало не по себе.
Он видел как тот держится из последних сил. Как он упирается, чтобы не упасть. Как заносит косу над собой, и закатное солнце отражается в его стальном начищенном лезвии. Как он опускает его. «Я с тобой, Господи!» И к нему летит ангел во всем своем величии.
Крестьянин ударил со всей силой с какой только мог и острое тонкое лезвие боевой косы, не найдя практически никакого сопротивления, рассекло шею. Голова слетела с плеч и упала прямо в грязную жижу. Потерявший равновесие крестьянин упал туда же. А тело Инквизитора продолжало стоять еще несколько мгновений, словно живое. И только алый фонтан брызг из шеи говорил об обратном.
- Будь ты проклят, - прошептал кузнец. И тело повалилось навзничь.
Боли не стало меньше. Вот только жить теперь стало незачем…

Душа отлетела и посмотрела со стороны на заваливающееся свое бренное тело. Что-то тяготило ее. Боль? Вроде нет. Может грусть? Тоже нет. Она задумалась. Скорее всего это было легкое сожаление о том, что так рано покинул свой тяжелый пост, что не довел начатое до конца, что не сделал большего для величия Господа Бога на земле. Но она подбадривала себя тем, что все еще впереди, что это не конец. Что она еще послужит Церкви и Богу. Но уже не здесь, а ТАМ.
Еще раз оглядевшись, душа собралась с мыслями и полетела вверх. Вернее попыталась полететь. Что-то не давало ей вспорхнуть и унестись, не пускало. Она словно упиралась в прочную стенку и билась о нее. О легкости полета не могло быть и речи. Наоборот, что-то тянуло ее вниз. Словно к ней привязали неподъемный груз…но чего? И тут пришло озарение – не этого хотел Господь, не Ему было служение, но было уже поздно. Тяжелый груз грехов тянул бессмертную душу Великого Инквизитора вниз.
И только тогда она заорала от боли…
In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.