Чудеса в морской консерватории

                ЧУДЕСА В МОРСКОЙ КОНСЕРВАТОРИИ
         
      С годами всё  чаще и чаще душа улетает на Кольский полуостров, и перед мысленным взором  встаёт город Мурманск, осенённый белыми ночами. Пароходы, задремавшие на рейде. Звон якорных цепей – перед отходом. Небольшой, пропахший рыбой тральщик, скуластым рылом разрезая волны, проходит мимо скалистого мыса Кильдин и устремляется дальше – туда, где широко закипает штормами студёное Баренцево море. Непросто было там, но интересно. Нередко мы работали около Шпицбергена. И вот однажды случай был – хоть плач, хоть смейся.
       В районе Шпицбергена мы пропахали все квадраты, где только можно было. Даже к нейтральным водам подобрались – Норвегия под боком. Но как мы ни старались, сколько не забрасывали трал – только воду попусту цедили. Попадались такие «слёзы», которых даже на хорошую жарёху не хватит морякам на борту. Короче, нет улова – нет, как нет. А у парохода – примерно так же как у самолёта – есть «точка не возврата». Самолёту, правда, «точка не возврата» грозит катастрофой из-за того, что горючка кончилась. А пароходу попроще – будет болтаться на волнах, не добравшись до порта приписки – тоже мало приятного. В общем, вышло время.
       -Будем сматывать удочки! – сказал капитан, стоя на мостике, и раздражённо царапая чёрный клок бороды.
        А «удочки» наши – тяжеленный трал, оснащённый железными многопудовыми «досками», которые помогают ему рот широко раскрывать под водой. На верхней и нижней тетиве огромного трала – гроздьями нанизаны так называемые бобинцы и кухтылы, предназначенные для того, чтобы нижняя «губа»  опускалась на глубину, а верхняя «губа» тянулась бы кверху. В этих снастях – не имея сноровки и опыта – заблудиться можно, как в тёмном лесе. Помню, как потел я и смущался, то и дело путаюсь в канатах, крючьях, не соображая, где и что и в какой последовательности надо хватить и цеплять. Помню старпома, похожего на морского волка – щека была изуродована стёклами иллюминатора, разбившегося во время шторма. Свирепая рожа  старпома – при его добродушном характере – то и дело нависала сверху, из капитанского мостика.
       -Студент! - орал он прокуренным басом. -  Тут бы уже и обезьяна научилась!
       Я огрызался, глядя вверх:
       -А чего же вы их не принимаете на работу?   
       -Ты не остри! – Старпом скалил зубы. - Хватай! Цепляй!
       -А что хватать? За что цеплять?
       -Ну, мать твою… - Старпом чуть не плевался мне на голову. - Набрали кучерявых лириков!
       Вот такие у нас были разговоры во время «сматывания и «разматывания удочек». Но если трюмы парохода были полные – тут перебранка шла с хохотком, лениво. А если в трюмах пусто – речь на пароходе грохотала всё больше не печатная и такая горячая, что хоть кого согреет на северном ветру.
        Так было и тогда. Не выполнивши план, злые и уставшие от бесконечных, бешеных штормов, мы уже хотели развернуться  – взять курс на Мурманск. Но перед этим капитан приказал забросить последний трал. Так сказать «на удачу». И вот когда подняли мы тот тяжёленный кошель – через пару часов – от изумления у меня глаза чуть не полопались.
        Трал под завязку был набит какими-то деревянными ящиками.  Открыли, а там – хоть верь, хоть не верь! – всевозможная рыба в консервных банках. Да много этих банок – просто уйма.
        К этому времени я уже неплохо овладел наукой «за что хватить, за что цеплять» проклятый, мокрый, неподъёмный трал. Но от изумления – разинув рот и распахнув глаза – я стоял, не в силах с места сдвинуться.
         Свирепая рожа старпома снова показалась над капитанским мостиком.
          -Видно, там у них консерватория! - мрачно сказал он.- Видно, Нептун открыл заводик свой. Сидит, консервирует. Я тебя, студента, к нему отправлю, будешь учиться в той консерватории за то хватать, за что цеплять…
         Моряки похохатывали. Кто-то из них – с ловкостью бывалого пирата – уже орудовал ножом, открывая банки.
         -Ты гляди! - говорили «пираты», принюхиваясь к консервам.- Нормальная жратва!
         Подошёл капитал, поцарапал чёрный клок бороды.
         -А ну-ка, дай. – Он тоже понюхал открытую банку. - Отнесу к себе.
         -Да вы что! - Я удивился. - А ну как отравитесь?
         Капитан ухмыльнулся и, ничего не ответив, утащил открытые консервы. И моряки ухмыльнулись, глядя то на меня, то на уходящую тучную фигуру капитана.
         Я тогда ещё не знал, в чём дело – это был мой первый рейс на тральщике. Я только видел, что капитан был какой-то «не такой»
– не морского покроя. У него было рыхлое бабье лицо, пухлые руки, водянистые глаза навыкате. Позднее, присмотревшись,  я не мог не заметить, что капитан каждый раз – во время обеда или ужина – прихватывал что-нибудь съестное со стола и к себе в каюту уносил на блюдечке. Он был не обжора, нет. Просто он боялся, что корабельные крысы пятки отгрызут ему во сне.
       -А такие случаи бывали! – рассказывал мне боцман однажды  вечером, когда мы сидели в кают-компании. - Ты давай не скромничай, студент, наворачивай. Или не привык ещё к болтанке? Ты не работал в цирке? Нет? А мы так – все оттудова. Ха-ха.
        Циркачи в тельняшках ржали за столом, который был застелен мокрой скатертью – чтобы чашки да стаканы во время болтанки по столу не ёрзала туда-сюда. Еда во время шторма – закачаешься. Тут все матросы, правда что, как циркачи – чашки с супом или с борщом по-флотски эти парни ловко держат на весу, качая  их влево и вправо, успевая орудовать ложками и умудряясь при этом ни капли на стол не пролить. Да к тому же они успевают ещё зубоскалить, беззлобно подтрунивать над тем, кто без году неделя учится в этой необъятной морской консерватории.