Батюшка Дон кн. 4 гл. 22

В конце шестидесятых годов кровавого двадцатого века светлый церковный праздник Троицу, в простонародье Иван Купала, стали праздновать, как день русской берёзки. 
- Приезжайте ко мне, - накануне праздника Николай Сафонов позвонил давней подруге Александре Шаповаловой и пригласил в гости. 
- Нужно поговорить с Иваном Матвеевичем, - сказала она и предупредила: - Только он в эти дни встречает каких-то немцев.
- Пускай приезжает вместе с ними. С отцом увидишься...
Шаповаловы поженились сразу после освобождения из заключения и поселились в сильно разросшемся Ростове-на-Дону.
- Мы с ним познакомились на пересылке, - призналась отцу Александра при первой встрече после возвращения из лагерей.
- Никогда не знаешь, где встретишь свою судьбу….
- От него все отказались, жена ушла… Несколько лет жили на поселении и там сошлись.
- Может, ишо и внуки будут? - сказал Григорий Пантелеевич.
- Это вряд ли… - смутилась тридцативосьмилетняя женщина.
- Зато у тебя теперь муж генерал! - пошутил отец.
- Мы думаем взять ребёнка из детского дома. Есть один на примете.
Перед праздником мужики в сёлах чистили колодцы, женщины украшали двор и хату срезанными ветками берёзы, обменивались нательными крестиками или цветастыми головными платками.
- Хорошего праздника! - открыл торжество Сафонов.
Женщины расстелили скатерти вокруг нарядных берёз, украшенных лентами, и пригласили мужчин и парней трапезничать. Праздник пришёлся на начало сенокоса и им требовались силы. Несмотря на горячую пору на берегу Дона собрались всем колхозом. Пригласили из Новочеркасска артистов для пущего веселья. 
- Будут соревнования по конским бегам и волейболу, - проинформировал собравшихся Николай Ильич, который чувствовал себя полноправными хозяином праздника. - Охотники могут слазить на вкопанный высокий столб за сапогами.
- Лучше бы за бутылочкой… - крикнул разбитной тракторист.
- Тебя уже хватит! - строго предупредил председатель.
На угощение гостей и победителей в соревнованиях в колхозе по распоряжению председателя Сафонова зарезали четырёх подросших бычков.
- Закуски и выпивки хватит, - пообещал он, - но завтра на работу!
- Сытый и выпивший колхозник работает лучше! - пошутил тракторист.
- Тебя сколько не корми - план не выполнишь...
Часам к десяти утра на место гулянки подъехала чёрная «Волга», из которой вышли двое мужчин, красивая женщина и энергичный мальчишка, сразу убежавший к станичным сверстникам.
- Шаповаловы приехали! - обрадовался Николай и поспешил встречать почётных гостей. - Радуйся Григорий Пантелеевич.
Иван Матвеевич в генеральском мундире со звездой Героя Советского Союза на груди выглядел монументально.
- Познакомьтесь, - представил он спутника хозяину и тестю, - товарищ Иоганн Майер. Наш друг из Германской Демократической Республики, приехал к нам по линии Общества советско-немецкой дружбы.
- Очень приятно! - сказал Шелехов, подумав: - Где-то я видел энто лицо.
То же самое подумал и зарубежный гость, но ничего не сказал. Иоганн чувствовал себя довольно странно, вспоминая:
- Почти тридцать лет назад я был здесь как завоеватель, а теперь гость…
Он хорошо сохранился для пятидесяти лет. Время лишь чуть ссутулило его спину, да посеребрило голову. Он был от природы суховат, постоянно улыбался, показывая прекрасные зубы.
- Товарищ Майер воевал в Сталинграде, - продолжил генерал, - завтра мы поедем туда, посмотрим, каким стал Волгоград.
- Мы тоже воевали! - сдерживал раздражение Григорий Пантелеевич.
Жесты немца были чётки и энергичны. Силуэтом и повадками он напоминал бывшему противнику небольшую хищную птицу.
- Коршуна, што ли? - прикидывал Шелехов.
- Давайте лучше выпьем, - предложил хлебосольный хозяин, - а разговоры оставим на второе.
Гости расселись за сбитые из необструганных горбатых досок столы, стоящие прямо на берегу Дона. Григорий оказался сидящим напротив Иоганна. После третьей рюмки и лёгкой закуски немец спросил его на довольно сносном русском языке:
- Почему Вы на меня так смотрите?
- Как так? - переспросил Шелехов.
- С подозрением…
- Как мне смотреть, ежели вы троих моих сынов убили, города рушили?
- Я не фашист, - сказал оппонент, - нас заставляли воевать, вас тоже.
- Я тебя на энту землю не звал…
- Зато вы уже четверть века не уходите с территории моей Родины, и ещё Бог знает сколько, будете разделять мою Германию.
Спорщики зло смотрели друг на друга, хорошо, что никто их не слушал. Большинство гостей танцевало, остальные вели застольные разговоры.
- Ты прав, - понемногу остывая, сказал Григорий, - вы были всего лишь оружием Божьим. Слишком много мы в России грешили, слишком долго мы жили, словно животные и считали энту жизнь единственно правильной. Воевали, грабили, убивали… Хотели жить как деды и прадеды, ничего не хотели менять. Вот нас так мучительно переучили и кровью умыли!
- Поверьте, мы тоже сполна расплатились за наши прегрешения!
- Ежели собрать всю кровушку, пролитую наземь на моих глазах и которую сам, выцедил. - Григорий Пантелеевич махнул рукой в сторону реки, - аккурат Дон заполнится…
- А моя может заполнить Эльбу!
- Наше поколение сполна искупило вину русского народа… - прошептал Шелехов. - А вот за революцию и убийство царя рассчитаются наши внуки.
Оба говорили одно, только разными словами, но были разногласия.
- Всё-таки немцы воевали лучше! - слегка забывшись, сказал Иоганн.
- Чего же вы тогда проиграли?
- Пятеро оставшихся в живых после артиллерийского обстрела солдат моей роты неделю отбивали атаки полка, уложив его перед позициями…
- Но мы ваш Берлин взяли, а вы Сталинград - нет.
- Нам оставалось пройти всего несколько сот метров до Волги!
- Но вы их не прошли!
Майер хотел сказать Григорию что-то обидное, но вовремя спохватился. Он помолчал, обдумывая новые доводы, и с усмешкой произнёс:
- Что вы русские за странный народ? Мы наложили в Сталинграде вал из ваших трупов высотою около двух метров, а вы всё лезли и лезли под пули, карабкаясь через мертвецов, а мы всё били и били, а вы всё лезли и лезли…
- Назад нам повернуть было нельзя! - признался бывший сержант и заиграл желваками. - Сзади нас подпирали заградотряды…
К столу вернулись Николай и генерал, которому показали клуб.
- О чём спорим? - живо поинтересовался Иван Матвеевич.
- Да вот вспоминаем войну…
- Забывать её уроков не следует, - согласился дипломатичный Шаповалов, - но и вечными врагами быть не стоит!
- Точно!
- Вот мы воевали друг против друга, - улыбнулся остывший Григорий Пантелеевич, - а нынче сидим водочку пьём…
 Все дружно согласились, что за это нужно выпить. Гости охотно пили, ели и смотрели, как соревновалась румяная колхозная молодёжь. Солнце взобралось наверх наблюдательной вышки, и только тень от склонившихся над столом заботливых берёз спасала от его жгучих любопытных лучей.
- Иван Матвеевич, - обратился тесть. - Ты немца давно знаешь?
- А что такое? - поинтересовался он, провожая взглядом Майера.
- Лицо знакомое… А где он служил, знаешь?
- После ранения в Сталинграде и лечения в госпитале попал в 28-ю легкопехотную дивизию, - вспоминал генерал информацию из секретного досье. - Воевал под Ленинградом.
Вокруг них дружно пели птицы, ведь они легко поют на лету, во время отдыха и в самую горячую пору рабочего дня. Птичий мир был охвачен таким радостным возбуждением, что песни сами вырывались на волю.
- Я знаю значок этой дивизии - изображение шагающего пехотинца... - заметил Григорий Пантелеевич.
- Семь раз раненный, он был произведён за отличия в лейтенанты. В Курляндии попал в плен. Провёл несколько лет на лесозаготовках.
- Я в своё время тоже там побывал… А где живёт?
- В Дрездене. Я туда в составе делегации ездил, там и познакомились.
Птичьему хору аккомпанировали многочисленные полевые сверчки, кузнечики, шмели, пчёлы, комары, мухи и прочая стрекочущая жужжащая бесчисленная рать насекомых. Шаповалов прислушался к природной симфонии и с уважением посмотрел на возвращающегося Иоганна.
- Сильный народ немцы, работают как звери! - восторженно сказал он. - Точно, аккуратно, со знанием дела, с сознанием долга. Считают плохую работу ниже своего достоинства. Не выносят беспорядка, халтуры.
- Ежели убивавшие друг друга немцы и русские встретились в другом месте, были бы, вероятно, хорошими знакомыми или друзьями.
- Но судьба их бросила в пекло, где человек перестаёт быть собой. 
Иван Матвеевич похлопал по скамейке, приглашая Иоганна присесть.
- Скажи мне дорогой товарищ Майер, - душевно обратился к нему генерал. - За два часа на Курской дуге мы обрушили на вас тысячи снарядов.
- Было такое…
- Неужели у вас не было потерь от нашего огня? - спросил Шапошников.
- Да, - ответил Иоганн, - это было ужасно, головы поднять нельзя!
- В итоге мы всё же научились воевать!
- Наши дивизии теряли шестьдесят процентов своего состава, - уверенно сказал он, - но оставшиеся сорок процентов отбивали все атаки, обороняясь в разрушенных траншеях и убивая огромное количество наступающих…
- Так и было.
В местном училище механизации учились музыкальные кубинцы. Студентов с острова свободы пригласили выступать с концертом на колхозном празднике. После окончания всех соревнований и плотного сытного обеда они начали зажигательное выступление. Кубинцы искромётно исполняли свои ритмичные народные песни под акустическую гитару.
- Хорошо поют, - сказал взволнованный Григорий Пантелеевич.
- А что делали ваши заградотряды в Курляндии? - продолжил немец неразрешимый спор. - Однажды массы русских войск пошли в атаку. Но их встретили дружным огнём пулемётов и противотанковых орудий. Оставшиеся в живых стали откатываться назад. Но тут из русских траншей ударили десятки пулемётов. Мы видели, как метались, погибая, на нейтральной полосе толпы ваших обезумевших от ужаса солдат!
- А как иначе образумить трусов? - завёлся генерал.
- Действия заградотрядов понятны в условиях всеобщего разлада, паники и бегства, как энто было, например, под Сталинградом, в начале битвы! - встал на сторону противника Григорий. - С помощью жестокости удалось навести порядок. Да и то оправдать энту жестокость трудно.
- Но прибегать к ней на исходе войны, перед капитуляцией врага! Какая это была чудовищная, азиатская глупость! - поддержал его Иоганн.
- Не согласен…
- Среди пулемётчиков нашего полка были случаи помешательства, - печально закончил немецкий гость. - Не так просто убивать людей ряд за рядом, а они идут и идут, и нет им конца…

***
Григорий Шелехов после разговора с Иоганном загрустил. Мрачные воспоминания всплывали в памяти. Чтобы морально вернуться на праздник он подозвал приёмного сына Александры девятилетнего Костю, которого увидел впервые.
- Как он похож на меня в детстве! - сказал дочери удивлённый старик.
- Сходство есть… - подтвердила приёмная мать.
Костя сильно напоминал мужчин их рода, такой же горбоносый, темноглазый и чернобровый.
- А кто у него родители были? - тихо спросил Шелехов.
- Мать Кости я в тюрьме встретила, - начала рассказывать Александра, когда мальчик побежал купаться на Дон. - Звали её Елена, ей было двадцать четыре года, и она хлебнула лиха только за то, что попала в объектив фотоаппарата людей в штатском, в первый же день Новочеркасского бунта.
- Только за это? 
- В кадре оказывались демонстранты и случайные прохожие. Лена тогда вышла погулять с годовалым сыном. Чья рука и по какому принципу пометила крестиками лица с тех фотографий, сейчас уже не дознаться. Но именно по этому признаку впоследствии кто-то из «меченных» попал под расстрел, а кто-то на длительные сроки заключения.
- А почему звали?
- Она умерла у меня на руках в «Устимлаге»… - красивые глаза женщины увлажнились. - Я ей пообещала, что не оставлю сироту в детдоме.
От волнения Григорий Пантелеевич захотел покурить, но вспомнил, что бросил лет десять назад. Он прожевал кусок хлеба с салом и спросил:
- А отец кто?
- Лена рассказывала мне, что её мужа звали Николай. Фамилию ему дали в детдоме - Безродный. Малышом он случайно оказался в Сталинграде… Там его опекала какая-то женщина, но после войны она умерла, и Коля снова оказался в детском доме. 
- Печальная история... - признал Григорий Пантелеевич, смотря на небо.
- Единственное что у него осталось от родных - старинный нательный крестик и имя Коля.
Праздник закончился. Станичники начали расходиться по домам, хозяйство требовало постоянного присмотра. Иоганн дремал в берёзовом теньке. Александра с отцом и мужем сидели рядом и тихо беседовали. К ним подошёл уставший за суматошный день Николай и плюхнулся, напротив.
- Фу ты! - выдохнул он и вытер рукой вспотевший лоб.
- Устал Коля! - участливо поинтересовалась Саша.
- Для кого-то праздник, а для меня работа.
- Мы скоро поедем…
- Вы же моя семья!.. Может, переночуете?
- Нет, поедем.
Николай изобразил на загорелом открытом лице искреннее огорчение, и чтобы перевести разговор на другую тему спросил Сашу:
- Где работаешь?
- После освобождения из лагеря пробовала устроиться в Новочеркасске, - пояснила она и скорбно поджала красиво очерченные губы, - но не получилось… С такими, как я, в городе боятся общаться. Ещё в лагерях объяснили, что «особых» могут расстрелять в любой момент. Когда везли с этапа на этап, я всякий раз боялась, что поставят к стенке. Мне до сих пор снятся поезда, станции и тупики. Как были мы «меченные», так и остались.
- Новочеркасск дал один из первых известных примеров того, что честный офицер может и должен отказаться от исполнения преступного приказа, - глядя на зятя, сказал Григорий Пантелеевич.
- Для меня, военного человека, когда сказали, что надо поднять войска по боевой тревоге, то есть с оружием и боеприпасами, стало ясно, что это не для борьбы со стихийными бедствиями. - Шаповалов смутился такой оценкой.
- Как же ты решился не выполнить приказ?
- Я со своим народом не воюю!
Александра спросила мужа, что произошло, если бы он подчинился приказу, и танки, стоявшие на мосту через реку Тузлов, атаковали толпу. Тот решительно ответил:
- Погибли бы тысячи.
- Ишь што выдумали, - заругался Шелехов, - по мирным людям танками.
Николай Сафонов чувствовал себя немного скованным в присутствии генерала. Отвернувшись в сторону Дона, он спросил невпопад:
- Иван Матвеевич, как вам удалось выжить в войну?.. Ведь процентов восемьдесят танкистов погибли. 
- За четыре года, продуваемых смертным ветром и пропахших порохом, не чаял остаться в живых.
Шаповалов приосанился и веско продолжил ответ:
- Ведь справа и слева под прицелом и залпами войны неумолимо редели ряды фронтовых друзей-танкистов. А для меня так и не выточили снаряда со смертоносным осколком.
- Значит, небу было нужно для чего-то оставить Вас в живых…
Долгий день и тяжёлый разговор утомил всех. Присутствующие сидели в тишине, думая о своём. Николай первый нарушил молчание:
- А мой брат Митька готовится к первому полёту в космос!
- Надо же! - ахнула Саша и показала примерно метр вытянутой рукой параллельно земле. - Я его вот таким помню.
- Отсутствие электрического света в большинстве сёл и деревень, где живёт добрая половина населения страны, лапти, вши и запуск в космос первого в мире искусственного спутника Земли! - с иронией сказал Григорий Пантелеевич. - Таковы контрасты нашей странной страны.
- Не забывайте, - вставил Шаповалов и показал зачем-то вверх, - страны, которая разгромила Гитлера и задела за живое сведущих, сытых и процветающих американцев.
- Сытость решает не всё! - уточнил Шелехов. - Я недавно понял хитрую штуку.  Люди всегда на первое место ставят потребности тела. Удовлетворяют первичные потребности человека в еде, жилище и одежде. С древних времён люди всю жизнь тратили только на это.
- Но это же является очень важным! - удивилась его дочь. - Иначе мы просто не выживем…
- Верно! - согласился отец. - Особенно для женщин, которым важно обеспечение этим, чтобы вырастить следующее поколение. Я прожил так большую часть! Пытался выжить в нечеловеческих условиях лагеря и войны.
-  Хорошо получилось! - засмеялся зять. - Раз ты сидишь здесь с нами…
- Просто повезло… - отмахнулся он. - Но я веду речь не о том! Когда я жил в Ленинграде и имел возможность умственно развиваться, читать книги, ходить в музее и на концерты я сильно поумнел. Начал смотреть на привычные вещи с другой стороны, принимать решения более осознанно. По-другому оценивать и вести себя с другими людьми. Я перешёл на другую ступень своего развития, подключив к телу мозг. Он является мужской сутью человеческого существа…
- Что-то ты больно мудрёно говоришь… - удивилась Александра.
- Я скоро закончу… - пообещал он. - Может быть вы сейчас не поймёте, но просто запомните мои слова. Работая пастухом у меня, было время спокойно подумать, впервые в жизни. Я понял, что нужен третий фактор, чтобы человек стал совершенным. Это душа, которую нужно взращивать!
- Ты говоришь о религии? - спросил Сафонов. - В Советском Союзе от неё почти отказались…
- Вот и плохо сделали! Хотя церковь у нас находилась на первом этапе развития. Недаром народ с таким удовольствием уничтожал толстых и богатых попов… Я говорю о выпестовании собственной души путём раздумий о высших силах, своём предназначении. О понимании того, что нельзя не только делать другим зло, но и даже думать о таком. Что нельзя врать себе и другим! Что нужно жить в мире со всеми!
- Ну ты и загнул! - присвистнул Иван Матвеевич.
- Я не знаю, как найти душу, - признался старик. - Да и времени у меня почти не осталось… Жалею, что поздно понял, как неправильно жил. Сколько людей погубил, сколько женщин сделал несчастными! Видать за грехи Бог и пресёк мой род…      
К ним подбежал накупавшийся до синевы Костя. Худенькое тело его блестело от капелек речной прохладной воды. Из одежды на нём болтались одни синие сатиновые трусы.
- Мама! - закричал он издалека, - я научился нырять с высокого берега.
- Молодец! - Александра погладила его по мокрым волнистым волосам.
- Чего это он ходит с крестиком на шее? - спросил осторожный Николай.
- Этот крестик его мать завещала никогда не снимать…
- Всё равно негоже, в нашей стране ходить с крестами, - недовольно пробурчал коммунист Сафонов.
- Энто тот крестик? - плохо видя, спросил Григорий Пантелеевич.
- Да! - подтвердила его дочь и непонимающе взглянула на отца.
Старик притянул к себе смущённого мальчика и внимательно рассмотрел сакральный символ православия. Потом он крепко обнял смущённого Костю и с волнением сказал:
- Энто крестик моей матери Пелагеи Ильиничны Мелеховой.
- Что такое? - не понял Николай.
- Она перед смертью передала его своей дочери, моей сестре Евдокии.
- Мелеховой? - удивился Шаповалов.   
Он подумал, что ослышался, и наклонился вперёд, чтобы лучше рассмотреть крест.
- Я Мелехов Григорий Пантелеевич, казак Вёшенской станицы, - тихо признался отец.
- А я, почему Шелехова?
- Долго рассказывать… - отмахнулся он.
- Точно этот крестик бабушки? - переспросила Александра и её карие чувственные глаза увлажнились.
- Выходит Костя внук моего старшего сына Михаила… - молочно побледнел старец. - Он мне говорил перед смертью, што его годовалый сынишка Коля и моя сестра поехали в сторону Сталинграда.
- Невероятно! - сказал внимательно слушавший Шаповалов.
Григорий Пантелеевич пока не верил счастливому случаю, первому в его долгой жизни. Он медленно бормотал под нос, силясь понять происходящее:
- Когда я наведывался недавно в хутор Татарский, оставшиеся старики говорили, што летом 1942 года они направились в Миллерово на встречу с Михаилом. Назад они не вернулись, значит, всё сходится!
- Что сходится?
- Евдокия умерла там, а мальца отправили в детдом.
- Трудно в такое поверить…
- Вы посмотрите, как Костя на меня поразительно похож! - горячо настаивал он.
Все присутствующие внимательно посмотрели на них и, несмотря на огромную разницу в возрасте родство было очевидно. У Григория Пантелеевича разгорелись от возбуждения глаза и также блестели тёмные цыганские глаза мальчугана. Они сидели в пол-оборота к другим и их горбоносые профили были совершенно идентичными.
- Господи! - ахнула впечатлительная Александра и неловко перекрестилась. - Выходит Костя мой двоюродный внук?
- А мой правнук! - чувственно добавил её отец.
- Можно я по-прежнему буду называть тебя мамой?! - жалобно попросил потрясённый мальчик и прижался к рыдающей от счастья женщине.
- Конечно, родной мой! - заверила она.
- Мама, смотри, луна похожа на яблоко, только откусанное… - засмеялся Костик и беззаботно побежал к машине.


***
Бархатным вечером, сразу после отъезда родных, Григорий Пантелеевич Мелехов решил прогуляться за пределы станицы. Слишком много встреч, открытий и волнений принёс ему прошедший суматошный день.
- Ишь, как всё зараз повернулось… - думал Григорий Пантелеевич, идя по пыльной грунтовой дороге.
У выжженной злобным солнцем степи сохранились кое-где уголки, полные красочности от разнообразных растений. На обрыве, ступенчато спускавшемся к засыпающему Дону, белели какие-то загадочные пятна.
- Што там светится? - заинтересовался он и подошёл ближе.
Перед ним открылась чудесная бледно-розовая поляна, сплошь заросшая невысокими кустиками многоцветной наголоватки. Вольготно раскинувшись на уступе склона, она покрывалом накрыла плавный изгиб тихой долины.
- Так вот откудова идёт энтот звук, - догадался растроганный Мелехов, - неумолчный пчелиный гул стоит над невинными цветками.
Долина была невелика, но так разительно и красиво выступала она на фоне потускневшего отшумевшего разнотравья, что поглощала всё внимание человека и оттого казалась огромной и особенно прекрасной.
- Впечатление такое, будто стоишь посредине роскошной горной полянки... - не выдержал он наплыва нежных чувств.
В эту минуту он любил всех и всё. Любовь к людям, цветам, животным, даже к камням и букашкам заполнила его душу. Впервые в жизни мужчина испытал это великое чувство и был счастлив.
- Как же легко и просто жить на свете… - выдохнул он.
Постояв возле цветного великолепия, Григорий Пантелеевич вернулся на пыльные улицы притихшей станицы. На противоположном конце улицы высилась величественная старинная церковь.
- Зайду туда, - осторожно ступая больными ногами, пошёл к ней.
Он редко захаживал в душные духовные заведения и никогда полностью не верил сладкоречивым священникам. По дороге ему пару раз попались пьяные мужики, после праздника спящие на заросших бурьяном обочинах.
- Как символично! - думал он, проходя по недолгому пути. - Всё в жизни переплетается - возвышенное и низменное, добро и зло, чистое и грязное!
Мелехов потянул на себя тяжёлую входную дверь. Тишина и прохлада храма внезапно обворожили старого солдата. Внутри царил полумрак, людей было мало, и они стояли тихо, глубоко погружённые в свои мысли.
- Аминь! - пожилая женщина опустилась на колени и перекрестилась.
Где-то в бесконечной тёмной дали, над алтарём, горел ярко освещённый лик Господа. Он завораживал, снимал с сердца смутное беспокойство, приведшее человека сюда, в обитель Бога.
- Спасибо, Господи! - благодарность за семью, переполнила его душу.
Справа от входа в небольшом углублении в стене жарко полыхали огни десятков плачущих свечей. Чуть выше, в нише стены висела икона Богоматери. Успокоение снизошло на него:
- Церкви у всех народов разные, но Бог-то у нас один…
Григорий Пантелеевич купил копеечную свечку, зажёг её, и маленький робкий огонёк затеплился рядом с другими огоньками надежды, просветления и очищения. Он поднял глаза кверху и увидел светлый лик милостивой Богородицы. Слова неизвестной молитвы слетели с его губ:
- Помоги нам, заблудшим, святая заступница!.. Прости наши грехи и прегрешения. Очисти от зла и скверны, успокой измученные души наши…
Мелехов вышел из белой церкви и буквально не чувствуя земли под собой, вернулся к родной реке. Он сел на пожелтевшую от продолжительного летнего зноя траву берегового обрыва и полчаса невидящим взглядом смотрел на живую воду.
- Как же я устал за семьдесят шесть лет многотрудной жизни! - тяжко вздохнул ещё статный и крепкий старик.
Могучая река несла тёплые воды к далёкому невидимому отсюда Азовскому морю. Течение казалось столь плотным и монолитным, что Григорию Пантелеевичу захотелось встать на поверхность реки и перейти на другой берег, как по крепкому декабрьскому льду.
- Дон спешит к морю! - спокойно отметил Мелехов.
Неожиданно он увидел, как мимо него, влекомый сильным боковым течением, проплыл одинокий листок тополя.
- Так и человек, - подумал казак, - несётся по жизни, не зная куда, зачем и почему. Мы не в силах сопротивляться жизненному потоку, не знаем цели. Может наша жизнь лишь путь к чему-то более значительному и высокому?
Григорий Пантелеевич посмотрел на жёлтую Луну, ему казалось, будто рисунок на её поверхности стал похож на лицо лысого толстяка.
- Где-то наши судьбы, мечты, дела и переживания, небось, сливаются в нечто, питающее Бога! - сказал он вслух небесам. - Ить множество капелек воды тихого Дона, попадая в далёкое море, полностью меняют вкус и собственное назначение... Только кто знает энто наверняка?
Пока Мелехов размышлял, стемнело окончательно. На висящем прямо над головой небосклоне, кто-то зажёг крупные спелые звёзды. 
- В жизни за всё нужно платить! - мозг работал на удивление чётко. - За еду, комфорт и удовольствия человек расплачивается собой: работой, здоровьем и жизненным временем. За зло, которое мы приносим в мир, рассчитываются наши близкие и дети. Каждое слово, желание и действие рано аль поздно отзовётся болевым эхом…
Седой, как лунь старик чувствовал, что это последнее лето под вечным равнодушным солнцем и радовался этому очищающему обстоятельству:
- Человек живёт не благодаря, а вопреки. Миллионы дел, тысячи бед и полчища врагов ждут нас на жизненном пути!.. Нужно обладать огромной внутренней силой, чтобы выжить в таком агрессивном окружении и до последнего дня остаться человеком…
Утомлённый прожитыми годами мужчина с блаженством закрыл чёрные глаза и сладко задремал на тёплой сухой земле. Микроскопический кусочек мирового сознания по имени Григорий Пантелеевич Мелехов почти достиг того неведомого, зовущего к себе вселенского моря