В тридевятом царстве

Тёмная ночь опустилась на болота. Один неверный шаг, и путник мог на веки сгинуть в трясине. Могильным холодом веяло от этих топких мест. В изменчивом свете луны причудливые изгибы коряг выглядели словно устремившиеся к небу костистые руки со скрюченными пальцами, а трухлявые пни то и дело перекидывались разложившимися телами, покрытыми толстым слоем мха. Стараясь не поддаваться страху, юноша шёл вперёд, тщательно выверяя каждый шаг. Где-то рядом заухала сова, за ближайшими деревьями, сцепившимися между собой раскидистыми узловатыми ветвями, протяжно завыл волк. Что странно, ни один комар не тревожил слух, будто и не было их вовсе на болоте.
 - Какого лешего её занесло именно сюда? – раздражённо сплюнул себе под ноги юноша, как вдруг остолбенел, увидев неожиданную преграду на своём пути. На болотной кочке, кокетливо вытянув перед собой зелёные ножки, мерцающие в лунном свете, сидела земноводная тварь. В перепончатых передних лапах она сжимала то, что выпустил юноша, и что должен был вернуть домой. На маленькой голове, помещённой прямо на склизком туловище, держалась крошечная корона.
 - Оборотень, - потрясённо и обреченно выдохнул путник. Он хотел бы повернуть, но знал, что нельзя возвращаться без невесты. При мысли о том, что вот эта лягушка станет его женой, передернуло. Оставалось только надеяться, что выжившая из ума нянька не солгала, когда сказывала о том, как ещё дед царевича принес в хоромы такую же зеленую, оборотившуюся затем девицей красной.
Юноша вздохнул, подвернул полы алого кафтана, расшитого золотом и украшенным драгоценными каменьями, после чего, как был в сафьяновых сапожках, так и полез в черное болото за суженой. Та квакнула, выбросила стрелу, с тихим бульком проглоченную трясиной, и перепрыгнула на другую кочку – подальше.
- Цыпа-цыпа, - позвал царевич, сплевывая попавшие в рот пряди соломенных волос – Тьфу, ты пропасть какая! Куда скачешь? Суженный я твой. Иван-царевич.
- Квааа, - ответила лягушка и снова прыгнула – на этот раз в воду. Царевич в последнее мгновение успел поймать за ногу «невесту» и посадил ее за пазуху. Тут же там стало мокро. Царевич поморщился: суженная никак не желала сидеть спокойно – то и дело норовила выпрыгнуть, дергалась и отчаянно квакала. Ивану даже почудилось, будто та бранится.
- Быть того не может, - помотал он головой и двинулся в обратный путь.

<…>

В царском тереме кипела работа. Сенные девки и те носились, сломя голову, спеша украсить хоромы к приезду царевичей с невестами. Повара крутили на огромных вертелах откормленных поросят, поварята глотали слюни, глядя на сок, стекающий с лоснящихся боков, а ключница в сотый раз пробовала пиво и медовуху, пытаясь понять – стоит такие напитки гостям подавать, али лучше себе оставить, да какие другие для угощения присмотреть.
Царь нетерпеливо мерил широкими шагами пиршественный зал, иногда приседая на трон – передохнуть и унять сердцебиение. Бояре переговаривались вполголоса, недовольно хмуря брови, когда царь в очередной раз вскакивал и бежал к окну.
- Едут! Едут! – залетел в ворота чумазый мальчишка.
Ударили по струнам гусляры, затянули веселую песню хоровые, вышли сенные девушки с караваями на полотенцах, зазвенели бубенцами лошади, и въехала во двор богатая коляска, а в ней старший сын с супругой будущей – столбовой дворянкой. Гордо вздернутый нос, презрительный взгляд серых глаз из-под полуопущенных блеклых ресниц, заплетенные в тугую косицу светлые волосы, поджатые тонкие губы, худосочная фигура, скрыть недостатки которой не могло даже обилие нижних юбок под сарафаном.
Разочаровано крякнул в окне государь, узрев сына своего старшего рядом с такой красотой, в которой только и было яркого, что черненные углем брови. Зато царевич старший победно улыбался и ласковым взором обращался к нареченной.
Только начали слуги вынимать из коляски многочисленные сундуки с приданным, как в ворота въехал еще один экипаж – в разы богаче первого. А в нем средний сын, почти потерявшийся на фоне дородной невесты, за обе щеки уплетавшей сахарный пряник. Здоровый румянец, красные полные губы, картошкой нос, крепкая шея, толстая русая коса, возлежавшая на пышной груди и царственный взгляд голубых глаз. Посмотреть на будущую супругу среднего царевича сбежался чуть ли не весь двор. Даже стражники вытянули шеи, чтобы получше рассмотреть купеческую дочь, а та крутилась и так и этак, дабы со всех сторон показать свой сарафан, пошитый из золототканой материи.
- А младший где? – спросил кто-то. Царь замер, прислушиваясь. Показалось или нет, как будто квакает кто. Неужто?.. Чуть не вывалился из окна государь, силясь разглядеть в надвигающихся сумерках сына любимого с женой его названной. Нехорошее предчувствие сдавило тисками сердце.
Вот уже гости расселись по местами, и старшие сыновья выслушали поздравления, а младшего все не видать.
Застыв на троне, обвёл царь взглядом людей достойных, когда отворились двери и вошёл в пиршественную залу Иван-царевич. Один. Без жены. И тут же утихло веселье. Звякнули, ударившись оземь, кубки. Испуганно вскрикнул кто-то, а государь на слабеющих ногах приблизился к сыну младшему.
- Оборотень? – одними губами произнёс в раз постаревший отец. Ничего не ответил сын, только кивнул, а за пазухой с утроенной силой затрепыхалась лягушка. – Ну что ж, коли дело такое… Поздравляю, сын мой. Только помни – лягушачью шкурку не жечь, иначе беду накличешь. Глядишь, забудет Кощей Бессмертный про царевну. И где он только их находит? Тут со стрелами днем с огнем царевну не сыщешь, - при этих словах, сказанных шепотом, государь покосился на жен старших сыновей.

<…>

Невесело было царевичу. Ох, невесело. Слышал он, как резвятся в соседних хоромах старшие братья с жёнами своими. А его лягушка сидит в обличье мерзком на кровати пуховой, да глазёнки на него лупит. Он и в баньке жаркой попарился. Пришёл к жене, предвкушая увидеть красавицу дивную и обмер: по горнице будто печенеги прошли. Всё разгромлено, подушки вспороты, изысканные яства на полу лежат, растоптанные кем-то, посуда разбита, дубовый стол опрокинут.
- Чай не люб я тебе? – пригорюнился царевич. Лягушка только злобно зыркнула на него, не удостоив даже квака. – А ведь жена ты мне. Любить меня должна. Покажись, а? Хоть посмотреть на тебя. Снимала же ты шкурку до того, как я пришёл. Ну, покажись?
- Ква, - отрезала лягушка и отвернулась.
- А! Я же не поцеловал тебя! Верно, обиделась ты. Решила, что не смогу я перебороть отвращение людское к облику твоему нынешнему? Только я ведь знаю, что царевна ты заколдованная. И корона у тебя есть, - Иван пристально посмотрел на лягушку, словно раздумывая над чем. Та, в свою очередь, опасливо покосилась на него. Ещё минуту они так сидели, когда юноша вдруг резко накрыл обеими руками лягушку, тут же задёргавшуюся. Зажав в кулаке добычу, он поднёс её к губам. В лицо ударил запах тины и сырости. Царевич зажмурился и, не дыша, поцеловал расквакавшуюся жену прямо в рот.
Грянул гром. Горницу заволокло дымом, самого царевича силой невидимой отбросило от лягушки и впечатало в стену. Пошатываясь, Иван приподнялся и тут же снова упал, сражённый увиденным: из сизого облака перед ним выступал голый юноша. Чуть выше ростом самого царевича, ладного сложения, с копной золотистых волос, рассыпавшихся по спине, с бледной, слегка мерцавшей кожей и зелёными, цвета драгоценного изумруда, глазами, которые сейчас пылали праведным гневом.
- Ты кто? – ошарашенно выдохнул Иван и на всякий случай ущипнул себя.
- Хто-хто ... – раздражённо фыркнул незнакомец и тут же разразился речью заморской - Pihto Gro;vater! Ein Mann bin ich! Sehen Sie das? Man! Und nichts zu ihren gierigen H;nden zu ziehen mich!
- Стой! Погоди! Я не понимать! Тьфу, чёрт окаянный, - замотал головой царевич – Ты русский говорить? Говоришь по-русски? Не понимаю я, чего ты там рычишь. Ты вообще кто?
- Я есть король! Майн имя есть Карл! Я есть мужчина!
- Я вижу… Только что нам теперь делать? Мы же теперь муж и жена. И батюшка велел, чтобы к утру мы хлеб ему белый поднесли. А завтра крестиком вышивать полотенце будем, а послезавтра…
- Ты, что, болеть? – бесцеремонно осведомился новоявленный король – Батюшка твой с дуба падать?
- Почему? – Ивану всё ещё казалось, что он бредит, поэтому он не оставлял попыток «проснуться», украдкой щипая себя за бедро.
- Barbarians, - выругался Карл, отряхивая лягушачью шкурку – В брачная ночь надо другой вещь делать, а не хлеб вышивать и полотенце печь. Ладно, иди ко мне.
- Зачем? – испугался Иван и на всякий случай отошёл подальше. Король хмыкнул и плавно двинулся к вжавшемуся в стену царевичу.
- Учить тебя буду, как хлеб вышивать. Мне заклятье надо снять, а тебе королевство нужно. Так?
Иван кивнул, не до конца понимая, чего от него хочет оборотень. Тот же критически оглядывал царевича и едва слышно говорил что-то на своём тарабарском.
- Как у вас говорить? Утро вечер мудрый?
- Утро вечера мудренее, - машинально поправил Иван.
- Jawohl. Ты ложиться спать, я колдовать хлеб. Ты не мешать, я делать. Но…
- Но?
- Но на третий ночь ты кончить. Снять меня с заклятия. Я скажу как. Ты получить королевство, я получить свободу. Zustimmen? Es ist gut.

<…>

Этот слишком чёрствый – не ровен час, зубы сломаешь. Царь постучал по подгоревшему хлебу, принесённому старшей невесткой, и приказал отнести его на псарню – пусть собаки клыки точат. Попробовал пышный, рассыпчатый каравай средней невестки и посинел лицом – туда, верно, пуд соли положили, не меньше.
- Воды, - прохрипел государь.
Залпом осушив кубок, он даже не глянул на стушевавшихся сыновей, прошёл к младшему и взял из его рук белый хлеб, ещё хранивший тепло печи. Прикрыв глаза, царь блаженно жевал, смакуя каждую крошку, только что не урчал, как довольный кот.
- Славная у тебя жена, - похвалил государь, на что царевич как-то странно отвёл взгляд – Готовит хорошо. К завтрему пусть вышьет мне рушник. Ваших бездельниц, - повернулся отец к старшим сыновьям – тоже касается. Авось получится у них что. Посмотрим, чья супружница больше достойна стать царицей.

<…>

- Карл? – позвал Иван юношу, спавшего «звездой» на кровати царевича… На их супружеском ложе – Бред какой.
- Ква? – оборотень приоткрыл один глаз.
- А как так получилось, что ты оказался в наших краях? И где моя царевна?
- Моя не знать, - пожал плечами король, сев на кровати – Сидеть я в колодец, ждать принцесса с золотой мяч, мечтать о мягкая подушка на постель принцесса, а тут цапля хвать! И тащить. Я брыкаться, цапля ругаться, я падать. А там вампир меня схватить и что-то говорить про свою любовь к фройлен Василиса. Я как видеть эта Василиса, так чуть не помереть. Сама белый, как снег. Волос чёрный, глаза чёрный. Губы красный. Клыки острый. Смех жуткий. Дать меня какой-то страшный, старый фройлен Яга. Она посадить меня в ведро, взять веник, лететь высоко и далеко, а потом кидать в болото.  А дальше ты знать.
- Так это что, получается, нет у меня больше царевны? Кощей Бессмертный её забрал? – от потрясения Иван даже присел рядом с Карлом.
- Я не сказать, чтобы она сильно возражать.
- Баба, - вздохнул Иван – Что с неё взять? А мне? Что мне делать теперь, Карл?
- Спать. Ложиться спать. Утро мудрый вечер. А я колдовать.

<…>

- Что это? – скривился государь, узрев труд ночных стараний старшей невестки: широкая полоса ткани, оторванная, видимо, от простыни, была щедро испачкана кровью и изрисована углём.
- Это аван… анан… аган… авангард, - пробасил старший сын слово, которому всю ночь учила его жена.
- Чтоб я этого анангарда в своих хоромах не видел! Убрать срам! Так, а это что? – царь поддел пальцем пушистое полотенце, с приклеенными к нему золотыми монетами.
- Инста… инца… инсталляция? – рискнул предположить старший, пока средний старательно смотрел в пол.
- Понятно. Монеты отодрать, а полотенце отдать псарям. Вот у кого жена, всем жёнам жена, - удовлетворённо заключил государь, любуясь рушником тончайшей работы. Воздушная ткань ласкала кожу, а вышитые по краям райские птицы и диковинные звери радовали взор изяществом линий. - Ну, сегодня вечером повелеваю явиться всем с жёнами своими на пир. Признаться, не терпится взглянуть на кудесницу – так ли она прекрасна, как то, что выходит из-под рук её. Красивая у тебя супружница? Люба тебе? – спрашивал царь, а Иван стоял, ни жив, ни мёртв, думая, что ответить отцу – Да вижу по лицу твоему счастливому, что хорошая у тебя жена. Ну, ступайте.

<…>

Иван-царевич метался из угла в угол, заламывал руки, причитал на судьбу несправедливую, потом ярился, пинал стол, вскрикивал, ругался, как конюх, и снова принимался нарезать круги по горнице. За всем этим равнодушно наблюдал король-оборотень, облачённый в царское одеяние: долгополый зелёный кафтан с золочеными узорами, пояс, украшенный драгоценными каменьями, шерстяные штаны, заправленные в высокие сафьяновые сапоги с загнутыми носами. Солнце уже опустилось за горизонт, поэтому он мог побыть пока в человечьем обличье.
- Иван, почему ты переживать? – Карл поудобнее устроился на подушках – Что ещё придумать твой фатер? Замок построить надо? Мост через река? Лес повалить?
- Да если бы, - отмахнулся царевич – Мы с тобой должны явиться на пир, где тебе придётся исполнить женский танец.
- Зачем это? – удивился Карл.
- Затем, что батюшка хочет посмотреть на такую искусницу, которая и готовит хорошо, и вышивает красиво. Будущая царица, по мнению батюшки, должна быть хороша во всём и, особенно, в танцах.
- Но я не хотеть быть вашей царица! – возмутился король, вскочив на ноги и принявшись наравне с Иваном мерить горницу шагами.
- Так, стоять, - резко остановился он, отчего царевич врезался ему прямо в грудь – Тебе нужен королевство. Мне нужен свобода. Так? Так. Будет твоему батюшка танцульки. Неси сарафан, румяна, бусы и… что там фройлен у вас носить?

<…>

Царь не знал, куда себя деть. Песня тянулась ужасно медленно. Старшая невестка неспеша вышагивала, исполняла какие-то замысловатые движения, лицо же её при этом хранило абсолютно непроницаемое выражение. Муж столбовой дворянки сидел, чинно сложив на коленях руки, и влюблёнными глазами смотрел на супругу. А та приседала, потом вспрыгивала; семеня на носках, двигалась вдоль стены, изображая неизвестно что. Резкие линии танца, дёрганные взмахи костлявыми руками. Когда царю уже казалось, что он сейчас помрёт от скуки, песня закончилась. Старшая невестка чопорно поклонилась и отправилась на своё место. Государь заскрежетал зубами, заметив, как в центр залы выдвигается средняя невестка, изрядно набравшаяся медовухи. Рукава её подозрительно провисали, а на золототканом платье расплывались жирные пятна.
Грянула музыка. Царь отвернулся, дабы не мучиться созерцанием позора своего среднего сына. Младший же совсем повесил голову – еда на его тарелке так и лежала нетронутой. «По жене скучает, верно, - решил отец – А та прихорашивается, чертовка».
Вот стихли последние аккорды песни, под которую отплясывала средняя невестка. Хлопнули в ладоши, объявляя выход младшей. Каждый из присутствовавших уже мысленно называл её не иначе, как царица, ведь всё вело к тому, что именно Ивану-царевичу завещает отец трон и корону.
Полилась дивная мелодия – чуждая, но прекрасная. Только перебор струн, нежное пение арфы и сладкие вкрапления флейты. Иван боялся глаз поднять от тарелки, хотя слышал, как подъехал экипаж оборотня к крыльцу, как отворились двери, как застучали каблуки по полу, как восторженно выдохнули бояре, отец и даже братья.
А когда всё же посмотрел, то дара речи лишился. Девица, краше которой он никогда не видал, плавно переступала, отчего казалось, что она, словно лебедь, плывёт по волнам. Изумрудный сарафан взвивался подобно листьям, сорванным ветром с берёзы, а золотистая коса сияла пуще солнца. Красавица кружилась, изгибаясь в танце, будто гибкая лоза, сверкая жемчужными зубками, стреляя зелёными очами.
Иван задыхался. Он не мог поверить, что вот эта девушка и есть его оборотень. Его Карл. Одетый в женское платье, двигающийся с грацией кошки, заколдованный король. А что он подложил под блузу? Зачем это?
У царевича мешались мысли. Он то вспоминал бледную кожу Карла, мерцавшую в свете свечей в горнице, то пожирал глазами девицу, при каждом повороте призывно улыбающуюся ему.
- Наваждение какое-то, - пробормотал царевич и, поднявшись, бросился вон из залы. Ему нужно было побыть одному. Нужно было всё обдумать, выбросить из головы странного мужчину, который вызывал у него вполне определённые желания, заставляющие краснеть до корней волос.

<…>

- Вот ты где есть, - Карл появился в горнице неслышно. Или Иван настолько погрузился в свои думы, что не заметил, как тот вошёл. На ходу снимая сарафан, оборотень приближался к царевичу, замершему на кровати – А я уж потерять тебя. Твой батюшка сказать, что я буду хороший царица – теперь Карл стоял перед Иваном в одном женском исподнем – Королевство твоё. Теперь твой очередь.
- Что ты ему ответил? – говорить было трудно, в горле образовался ком, который никак не удавалось проглотить. В глазах щипало.
- Ничего. Я кивать и молчать, как подобает хороший царица и хороший жена.
- Жена, - грустно усмехнулся Иван, избегая смотреть на Карла.
- Иван? Смотреть на меня? – голос короля зазвучал тише – Иван? Я хотеть ты смотреть на меня.
- Зачем? – не поднимая глаз, спросил царевич, уже понимая, что пропал, но всё ещё борясь с постыдными желаниями, с самим собой. Карл подошёл ближе, наклонился к Ивану и, взяв того за подбородок, заставил взглянуть в глаза.
- Потому что я хотеть.
Этот низкий голос обволакивал Ивана, лишал способности думать, соображать. Прохладные пальцы поглаживали раскрытые губы, очерчивая их линию, зарывались в волосы, стискивая их на затылке. Расплавленное желание мерцало в изумрудной глубине очей лягушачьего короля, когда он накрыл поцелуем уста царевича. Язык играючи проник в рот и начал ласково изучать другой язык, приглашая вступить с ним в танец. Иван застонал, выгнувшись навстречу телу, прижавшегося к нему Карла.
- Так нечестно, фройлен Иван, - тихо засмеялся король, срывая одежду с разомлевшего царевича и оставляя отметины поцелуев на шее, покусывая ключицы, обводя языком затвердевшие соски, спускаясь всё ниже, нетерпеливо освобождая Ивана от штанов и закидывая их в дальний угол…

<…>

Яркое солнце било в глаза. Петухи надрывались, возвещая о наступлении нового дня. Царевич сонно сощурился и нехотя выполз из-под одеяла. Хотел было потянуться, но, ойкнув, схватился за поясницу и боком присел на кровать. Взгляд упал на пожелтевший берестяной лист. Дрожащей рукой царевич поднял его и прочёл:
«Спасибо. Заклятие снято. Я свободен. Ты свободен. Прости, Иван. Я помнить тебя. Будь счастлив, mein Liebling Ivan».





(1) Кто? Кто... Дед Пихто! Мужик я! Видишь? Мужик! И нечего руки свои загребущие ко мне тянуть!
(2) Варвары
(3) Верно
(4) Согласен? Это хорошо.