Габи

«Днесь вступая в ряды Континентальной Пионерской Организации имени Юрия Алексеевича Гагарина, пред лицом Господа, учителей своих и товарищей своих приношу клятву сию на огне, стали и крови.
Клянусь горячо любить свою веру, но не осуждать другие, если только это не ереси врагов человечества.
Клянусь жить, учиться и бороться, как завещал великий Джа, как жили Христос, Будда и Гагарин.
Клянусь не щадить ни сил, ни самой жизни своей в борьбе за правое дело Электрификации, Ассенизации и Культурного Возрождения Континента.
Клянусь быть беспощадным к врагам человечества: фашистам, сталинистам, маоистам, адвентистам седьмого дня, змеепоклонникам, анархистам, сатанистам, сионистам, флагеллантам, алкоголикам, геоцентристам и пидарасам.
Клянусь почитать учителей своих.
Если же я нарушу эту клятву, если предамся лукавому, - да падёт на меня кара товарищей моих, да испепелит меня огонь, да поразит сталь, и кровь моя да утечёт из меня в землю.
Сим скрепляю клятву свою: надсекаю руку мечом, опаляю грудь огнём, окропляю землю кровью. Аминь.»
Габи ударил себя факелом в грудь, глубоко процарапал заточкой предплечье и стряхнул каплю крови.
Мы в строю тоже обнажили заточки и подняли их в салюте. Кешка и Шакал затянули «Омммм!», взяли неофита под руки и подвели к учителям. Армен Петрович дал Габи приложиться к иконе, потом пожал ему руку и сказал «Молодец!». Вожатая Наташа помазала царапину мазью из баночки и повязала руку пионерской повязкой. Старенькая Елизавета Алексеевна всхлипнула, погладила Габи по голове и сказала:«Ну ничего, ничего, Гаврюша. Господь с тобою». Всё. Конец церемонии. Можно идти по домам.
Мы с Габи живём в одном доме. Я на первом этаже, а он на четвёртом. Лестница сохранилась только до второго, но по балконам можно залезть. Опасно, конечно, но Габи повесил такие штуки из палок и толстой проволоки - так, чтобы пацана выдержали, а взрослого нет. Когда в прошлый раз был погром, то я у Габи отсиделся, пока из соседнего квартала патруль не подоспел. Потом патруль сидел на первом в засаде целую неделю, а я всё это время у Габи жил. И Генка Шакал с нами поселился тогда. Генка хочет быть патрульным, когда вырастет. Он тоже просился в засаду, чтобы замочить хоть одного погромщика для тренировки. Но его, понятно, погнали оттуда, так он решил у нас дежурить. Полдня проторчал на балконе, а потом надоело ему. Тут как раз продуктовка подъехала, мы спустили на верёвке корзинку за своими пайками и сели обедать. Шакал свою пайку сглотал в секунду, ну и я тоже. А Габи свою только поковырял. Посмотрел он тогда на наши с Генкой голодные морды и протянул котелок, мол, угощайтесь. Я, само собой, отказался - у нас это не принято, чтобы чужую пайку хавать, даже если предлагают. Да и не предлагает никто - дураков нету. Только новички, которые недавно от родителей, первое время воротят нос от нашей затирухи, но жизнь их быстро учит. А Габи-то был не от родителей. Он был вообще непонятно откуда, странный такой. По-русски еле-еле говорил сначала, когда пришёл. Вообще очень мало говорил. Только прикладывал ладошку к груди, кланялся и говорил: «Габриэль. Габи». Потом потихоньку научился, хоть и с акцентом. Но странный, странный был. Это ж придумать надо - пайку свою отдать. А самому тогда как жить? Не, среди нас таких нету, чтобы чужое брать.
В тот раз Генка сразу схватил котелок и даже отхлебнул, но потом опомнился. Шакал-то он шакал, но не беспредельщик. Покраснел весь, сморщился, чуть не заплакал. Но не заплакал. Посопел немножко, а потом говорит: «Габи! Ты меня извини! Ты не думай, я бы и не съел, это случайно так вышло. Ты очень хороший человек, Габи. Знаешь что? Я, как член совета дружины, дам тебе рекомендацию в пионеры!».
У меня челюсть отвисла. В пионеры? Нет, Габи, конечно, отличный пацан, но он же чужой. И почти наверняка мутант, хоть и без чешуи, без клыков… Кожа эта бледная, глазищи чёрные нелюдские, запах этот странный - снеговой, цветочный, птичий… И лёгкий он слишком для человека - я сам видел, когда мы в футбол гоняли, как Габи бегает. Он бежит-бежит, а потом перестаёт касаться ногами земли. Летает, честное пионерское! Мы это все видели, только сделали вид, что не заметили. Мало ли у кого какая мутация - это его личное дело. Но вот в пионеры мы принимаем только людей. Потому что мы - будущее человечества, нам Армен Петрович объяснил. Вот именно - человечества! Во имя человечества мы носим наши клинки и повязки, во имя человечества мы, когда вырастем, будем резать врагов, и очистим Землю от руин и радиации, и построим электростанции и библиотеки, и к звёздам полетим. А мутантов тогда не будет - мы их всех вылечим, потому что изобретём специальные лекарства. И тогда всех детей будут принимать в пионеры, абсолютно всех! Но пока…
Пока нельзя. Не время ещё. Пусть они немножко потерпят.
 И вот только открыл я тогда рот, чтобы всё это высказать, как увидел Габкины глаза.
- Спасибо, Гена - сказал Габи - спасибо, пацаны…
Что тут сделаешь теперь. Не полагается, конечно, нелюдей принимать, но вот чего абсолютно нельзя - так это обижать кого-нибудь. Особенно таких, как Габка, блаженных. Ибо их есть царствие небесное, я учил.
Ну и всё - я голосовал на совете за, и другие тоже - единогласно. И мы с Шакалом объяснили, да и так, в общем, все всё поняли. И вот теперь мы с Габи идём домой.
 - Лёха… - Габи остановился, глядя в землю.
 - Чего?
 - Лёх, ты это... Извини, короче...
 - За что, горе ты моё? Нормально ты держался, даже не поморщился. И клятву выучил хорошо.
 - Извини. Я не хотел так. Кризис этот, война, эпидемия - я не хотел, нет. Хотел как лучше, напомнить просто про главное, а оно всё...
С самого утра было пасмурно, парило, в небе клубились серо-лиловые тучи. Ближе к обеду посвежело, дышать стало легче. Грохотать начало далеко за лесом, и казалось, что гроза пройдёт стороной. Но вот теперь, в этот самый момент, вдруг сверкнуло прямо над нами и так бабахнуло, что я зажмурился и присел. А когда открыл глаза - Габи не было. Только что передо мной стоял щуплый насупленный пацанёнок в грязной брезентовой робе, с противогазной сумкой через плечо, а потом - оп! - исчез… В траве осталась лежать только длинная заточка в ножнах из резинового шланга. Я не успел даже удивиться, как хлынул  ливень. Сильный, насмешливый, резкий. Такой сильный, как будто весь мир в одночасье стал водой, одной водой.