о высоком

 
    Продираясь сквозь сырой ветер по практически безлюдному Невскому, Катерина щелкала фотоаппаратом направо и налево, снимая на память чуть не все красиво подсвеченные дома! Время для прогулки по Петербургу, конечно, весьма удачное... Февраль. Шесть утра. Минус пять. Промозглый ветер. В восемь - деловая встреча и отъезд. Но есть два часа на свидание с  любимым городом.Потом, уже дома, в тиши, можно будет все рассмотреть и вспомнить это краткое февральское свидание...
    Не доходя до Дворцовой площади, изрядно продрогнув, свернула налево, в темноту Малой Морской, где ветер не так свирепствовал.
    Вот и Исаакий. Монументальный, в красивой подсветке... Торжественно-мрачный и огромный на этом пустом - безмашинном и безлюдном - пространстве. Будто вышитый светом на черном небе. Завороженная зрелищем, она пошла искать подходящую точку съемки, чтобы запечатлеть эту монументальную световышивку. Ветер пробирал до костей, руки дрожали от холода, собор получался размазанным световым пятном на экранчике фотоаппарата. И тогда Катерина стала пристраивать свой цифровик к столбу, как к штативу. В это время один из сгустков уличной темноты зашевелился, от него отделилось пятно и двинулось в ее сторону. Пятно, приближаясь, оформилось во вполне определенную фигуру. Бальзаковского возраста, с опухшим лицом, укутанная, как капуста, в сотню драных и грязных одежек, к Катерине приблизилась бомжиха. Н-да. Положение становилось критическим. "Сейчас деньги просить начнет... И народу - ни единой души... Стоит ли доставать при ней кошелек?.. Пожалуй, ретироваться можно вон по той тропинке...  Только Исаакий быстро щелкну..." Бомжиха вдруг притормозила на почтительном расстоянии и неожиданно робко произнесла:
-- Дочка, а что это ты делаешь?
   И Катерина ясно увидела себя со стороны: странная тетка в полутьме этого безлюдного промозглого утра возится с чем-то у столба напротив Иссакия. Как говориться - просто картина маслом!
-- Фотографирую.
-- Церковь эту?
-- Да.
Бомжиха поглядела на Исаакиевский собор и продолжила беседу:
-- Милая! Может, хоть ты мне скажешь, как эта церковь-то называется? Уж такая красивая, такая красивая! Я все на нее любуюсь. А как называется - не знаю...
Катерина внутренне ахнула! Ей даже стыдно стало, как будто бомжиха могла прочитать ее мысли. Человек, оказывается, красотой наслаждается, подробностями интересуется, а у нее, у Катерины -- интеллигентной возвышенной женщины, каковой она себя ощущала до этого момента -- мысли низменные, меркантильные - про  кошелек, да про деньги....