О романе Изамбар, история прямодушного гения

О романе "Изамбар, история прямодушного гения"

(этот текст был задуман как авторское предисловие)

ЧТО ЭТО? СРЕДНЕВЕКОВЫЙ РОМАН? ФИЛОСОФСКАЯ ПРОПОВЕДЬ, ОБЛЕЧЁННАЯ В ХУДОЖЕСТВЕННУЮ ФОРМУ? ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ДРАМА? ПРИЧУДЛИВЫЙ СИМБЕОЗ ХРИСТИАНСКОЙ МИСТИКИ, ПИФАГОРЕЙСТВА И ЭЗОТЕРИКИ, НЕ ОБРЕМЕНЯЮЩИЙ СЕБЯ ЖЁСТКИМИ РАМКАМИ УСТОЯВШИХСЯ ЛИТЕРАТУРНЫХ ЖАНРОВ?
  Действие повести разворачивается во внутреннем пространстве души умирающего человека и вращается вокруг одного центра – события, которое найдёт своё место в финале; неизбежно, и всё же неожиданно.  Книга адресована читателю, способному на активное творческое мышление, готовому к сопереживанию; читателю, не утратившему умение отличать информацию от знания, живое от сконструированного. Такой читатель найдёт здесь обильную пищу для ума и сердца.

   Средневековье. Условное (в тексте – ни одной даты). Из сюжетного контекста, правда, ясно, что дело могло происходить между 13 и 15 веком. (1439 год – Флорентийский Собор, Уния между Римом и Константинополем, которую Католическая Церковь с тех пор официально не отменяла). Но не стоит искать здесь конкретных исторических реалий. Это – «Другое время», другая концепция времени. Время – внутри нас. «Современный» автор и его «средневековые» герои естественно преломляются друг в друге).
Некое западноевропейское королевство. Тоже условное и безымянное, а названия городов  вымышленные. Умирает старый архиепископ, монсеньор Доминик, грозный «охотник на ведьм». Дыхание смерти пробуждает в нём последнюю, ослепительную вспышку осознания, и ужас небытия отступает перед живым образом человека, казнённого много лет назад. Монсеньор Доминик хотел спасти его, но этот человек не принял помощи...…               
   Проездом заглянув в один из монастырей, епископ задержался там на много дней. В обвинённом в ереси монахе-переписчике он обнаружил гениального математика. Изамбар (так зовут монаха) в совершенстве знает арабскую алгебру и владеет неслыханными вычислительными приёмами! Монсеньор Доминик всерьёз увлекается астрологией и страшно заинтригован. Изамбара обвиняют в отрицании Filioque (т. е. исхождения Святого Духа от Сына), в «греческой ереси», как выражается настоятель аббатства. В глазах епископа это обвинение – ничто в сравнении с феноменальным умом, знаниями и талантами обвиняемого. Помимо корыстного интереса монсеньором Домиником движет искреннее восхищение и желание понять природу Гения.                Изамбар, скромный безвестный монах, знает арабский и греческий языки, владеет искусством скорописи и многими другими удивительными способностями, а за его математической системой стоит философская основа. Кроме того, он – бесподобный музыкант, одарённый уникальным голосом. И губит его ни что иное, как человеческая зависть,  страстное восхищение, переходящее в ненависть. И его бесконечная доброта. Он «добрый до безумия». В этом его сила. И его слабость, как убеждает себя епископ. Убеждает безуспешно. Изамбар покоряет его сердце. Покоряет своей всеприемлющей беззащитностью, которая на поверку оказывается неотразимым оружием. Чутко угадывая и щедро даря каждому именно то, в чём каждый нуждается, Изамбар не знает меры. Виртуоз абстрактного мышления, разглядевший в пифагорейском учении Бесконечность Вселенной, а в арабской алгебре – «Тайну неделимого Целого», он - христианин по существу, по природе. Добродушно иронизируя над «богом богословов», «Образом Власти и Символом Деспота», фактически отвергая догмат о Троице как способ восприятия Бесконечного трёхмерным и ограниченным, он в то же время всем сердцем сочувствует Доминику, рабу и «жертве своего бога-тирана». И идёт за Христом. Это один из множества парадоксов, которыми полна Изамбарова математика и сама жизнь, отражённая в ней как в зеркале. И сам Изамбар – зеркало, куда смотрится епископская душа. Зеркало парадоксов на поверхности океана Любви.
   Неизмерима глубина человеческой сущности. Непредсказуем, непостижим человек в своей сокровенной природе. Просто люди боятся самих себя. И сами себя обманывают.
   Счастье человека – в бесконечном познании. Познавать – значит достойно предстоять Вселенной. Освящать разум Любовью. Стремиться к Истине, не ища своего, доверять и отдаваться ей. Познавать – значит любить. Истина в Любви. 
   Изамбар бескорыстно делится с Домиником своими математическими знаниями и философскими обобщениями. Он настаивает на том, что епископ должен сыграть свою роль богослова и осудить его на смерть; и когда Доминику самому придёт черёд умирать, он, наконец, поймёт – почему…
Он поймёт, что имел в виду Изамбар, говоря: нет ни прошлого, ни будущего – только Настоящее, где всё начинается. Всегда. И нет ничего невозможного. Только в Настоящем делает человек свой выбор и обретает Свободу. Там Изамбар и Доминик – не судья и осуждённый, а спутники. Навсегда.
    Но в этом, линейном, измеримом времени, в «прошлом», Доминик не смог сделать настоящего выбора. Как не смог когда-то Пётр, «камень» Церкви. Пока не пропел петух… Между Изамбаром и Домиником стоял третий. Ревнивый влюблённый, чья любовь перерастает в ненависть. Иуда-Эстебан. Именно он провоцирует роковую для Изамбара ситуацию. И, по мнению епископа, делает это осознанно.
   Эстебан – органист и регент монастырского хора. Он пришёл в обитель вместе с Изамбаром. И минуло семь лет, прежде чем молчаливый математик ошеломил братию чудом своего пения. Он сделал это по просьбе Эстебана, который не мог петь сам из-за болезни. Монахи стали добиваться у настоятеля назначения Изамбара органистом. Эстебан пришёл в бешенство. Как выяснилось, до монашества они вместе учились у одного знаменитого музыканта, и Эстебан всегда видел в Изамбаре непобедимого соперника. Изамбар же последовательно и непреклонно отстаивает интересы своего импульсивного товарища. Он трижды отказывается петь, чем вызывает гнев и подозрения настоятеля. Установив за Изамбаром тайную слежку, настоятель находит предлог обвинить его в ереси. Изамбар не оправдывается. Он безропотно идёт на мученичество. «И мы все недоумеваем, как ему удалось дотянуть до приезда вашего преосвященства», - говорит епископу один из монахов. А Доминик, в свою очередь, недоумевает, вновь и вновь задаваясь вопросом: во имя чего приносится эта жертва? Из любви к недостойному другу? Или из верности философской идее? Вопрос мучает Доминика. Подсознательно он тоже ревнует Изамбара. И к Эстебану, и к музыке, и к математике. Подобно Эстебану, он желал бы быть единственным спутником этой щедрой планеты. Ему трудно смириться с мыслью, что Изамбар – Солнце, которое светит всем. Мир большинства людей – мир иерархии и приоритетов. Но в мире гармонии Любовь едина; в нём одна любовь не бывает больше другой. Она – вся для всего. Поэтому вопрос Доминика – чисто риторический.
   На первый взгляд Эстебан и Доминик – полные противоположности. Раздираемый страстями, нервный, чувственный, мнительный эгоцентрист, «посредственный музыкант», который, по его собственному признанию, не в силах смириться со своей посредственностью; и непроницаемый, трезвомыслящий, хладнокровный епископ, которого один только Изамбар и мог задеть за живое как необъяснимый феномен… Огонь и лёд! Но между Эстебаном и Домиником есть некоторая связь; у них больше общего, чем кажется. Не даром они – боковые стороны этого треугольника, по сути – соперники.
   Органист в хаосе страстей способен на интуитивные прозрения, но, постоянно терзаемый остротой собственных чувств, он не знает ни покоя, ни гармонии. Он живёт страданием и побеждён им. При таком невыносимом внутреннем напряжении Эстебан не способен раскрыться, отдаться творчеству. Его страдание становится самоцелью. Именно таков перевёртыш христианства ущербного и извращённого: страдание ради страдания. Культ боли! Бог-Деспот правит этим миром, а люди распинают своих кумиров. В таком мире любить – значит мучить, потому что любить в нём могут только мучеников. С момента встречи с Эстебаном Изамбар обречён. Потому что с момента встречи с Изамбаром обречён Эстебан. Прежде всего – на осознание, что они друг для друга. Гармония осознаёт себя по отношению к хаосу. Осознаёт убийцей. А хаос убивает гармонию, чтобы выжить. Но для Изамбара зло, хаос, страдание – условности. Они имеют место относительно частностей. Сам оказавшись такой частностью, невольной причиной, до предела обострившей противоречия в душе другого, он предпочитает уйти. Он сделал своё дело. И верит, что его смерть станет катарсисом для Эстебана, освободит и обновит. «Когда меня не будет, я перестану мешать тебе, и даже смогу помогать», - говорит он, прощаясь с другом.
   Доминик – другая сторона медали кастрированного христианства. Это – один из представителей власти Бога-Деспота, церковный иерарх, богослов, блюститель порядка, и, прежде всего – порядка в области мысли. Если бы Доминик, подобно Изамбару, остался простым монахом, пожалуй, он стал бы Фомой Аквинским. Не даром в юности его вдохновляла мысль о «новом, не-августиновом богословии»! Доминик – рационалист и прагматик. А рационализм, как бы он не развивался со дней Аквината до сегодняшних – самое живучее детище средневековой схоластики – правит миром и поныне. То, что говорит Изамбар Доминику, можно с неменьшей актуальностью сказать современному учёному, верующему, что он может оцифровать Вселенную, вычислить её возраст и размеры. И нет ничего удивительного в том, что рационализм религиозный, возникший из потребности логически обосновать и объяснить христианские догматы, трансформировался в своего рода новую религию, в рационализм прагматический, чей храм воздвигнут на обломках христианства.
   Новая религия человечества – Культ Выгоды. Теперь любить – значит использовать. А чтобы использовать, нужно объяснить. Описать и поставить точку. Ограничить. Изгнать Тайну. Сначала – охота на деревенских целительниц (сожжение ведьм), потом – высмеивание знахарства, а дальше – да здравствует современная медицина и человек, единственно-разумный из всех биомеханизмов! Теперь мы знаем, из чего он сделан, как работает, что ему полезно, а что – вредно, что ему можно, а чего – нельзя. Мы знаем о нём почти всё! Бедный Пифагор, впечатлительные средневековые мистики, наивный Кеплер! Они ведь и представить себе не могли, к какому триумфу научной мысли придёт человечество! И в кошмарном сне не видели…
   А вот Доминик – ваш человек, господа учёные. По складу ума… Он бы в обморок падать не стал, ручаюсь. Глядишь, занялся бы феноменологией. Он ведь человек не злой! А в гуманном обществе феноменам место не в застенках, а в лаборатории, под микроскопом. Пусть приносят пользу человечеству!
   Любить-мучить и любить использовать. В чём разница?    Мы больше не выворачиваем суставы несвоевременным и слишком оригинальным мыслителям. Зачем? Их всё равно почти никто не слушает и никто не понимает. Пусть говорят что хотят. Нам не до них! Теперь мы препарируем материю: режем лягушек, расчленяем атом, потрошим тело Земли, продаём её потроха миллионами кубометров и сколачиваем на этом капиталы. Материя не кричит, не сопротивляется, что подтверждает нашу догадку о её неразумности и бездушности.
Или она кричит, но мы не слышим? И сами мы – безумные, бесчувственные, дистанционно управляемые биомеханизмы, изолировавшие себя от живого, разумного мира, назвав его «окружающей средой»! Иисус ведь, говорят, тоже не сопротивлялся, когда его распинали. И молчал.   
   Вывод?
   Разница, по-моему, ясна. Мучают тогда, когда желают обладать, но не могут, стремятся использовать, но не знают – как; и мстят. А, используя, тоже мучают, но уже не осознают этого, не понимают, не чувствуют; то есть мучают механически.
   Лаборатория монсеньора Доминика – застенок. Он - исследователь-практик, который изучает колдовство. А деревенские «ведьмы» - его подопытные кролики и лягушки. По отношению к Жизни, живому, Доминик давно превратился в двигатель машины убийства. Мучая и убивая, человек становится бесчувственным. Иначе быть не может. Вот почему спасти Доминика, разбудить его способен только человек-феномен, непредсказуемый, неподвластный никаким определениям, никакой внешней силе, и бесконечно превосходящий епископа интеллектом. «Во мне ты видишь человека. В них – нет. Я хочу, чтобы ты почувствовал… Нет никакой разницы», - вот чего добивается Изамбар!
   А вот разница между Эстебаном и Домиником просто эпохальна. Эстебан мучает, потому что мучается сам. Его страдание, его любовь-ненависть так велики, что вырываются наружу, обрушиваясь на свой объект. Эстебан слишком живой, ему тесно в себе самом, где он чувствует двойственность человека внутреннего и внешнего; он раздираем их постоянной борьбой. Изамбар для него – камертон, но только он сам может изменить настройку; а мир внешний его сбивает, и внешний человек – на стороне этого мира. Конфликт Средневековья, прошедшего под знаком войны духа и плоти! Доминик в этом смысле – опять-таки человек Нового Времени. Внутренний человек в нём побеждён, связан, усыплён, и не мешает человеку внешнему. Таков путь к псевдогармонии через ущербность, к мнимому единству через кастрацию. Прокрустово ложе прагматиков. Зато удобно! Жизнь без боли, без лишних треволнений… В отличие от слишком живого Эстебана, Доминик почти мёртв. Живёт в нём только ум, который всё упорядочивает и заводит механизм существования. И необходимо огромное потрясение, чтобы обладатель этого ума ощутил и осознал свою ущербность, свою человеческую неполноту.
   И Доминик, и Эстебан – предатели. Они не антиподы. И при известных обстоятельствах могли бы поменяться местами, как две планеты, вращающиеся вокруг одного светила. Но их объединяет стремление к Солнцу гармонии, вечный, всеобъемлющий Закон Божественной Природы. Изамбар стал для них этим солнцем, при встрече с ним Закон вступил в действие.
   Изамбар – Человек вне временных рамок. Человек Вселенной. И, как бы не менялись представления людей о счастье, о мире, о любви, никогда не забудется:
   Мир – Тайна. Познать её невозможно. Но познавать - счастье, которое "никогда не перестает".

(ссылка на текст романа размещена на авторской странице)