Жизнь в прицеле

Толчок в плечо бесцеремонно вырвал унтершарфюрера 2-й танковой дивизии СС Курта Вельке из ласковых объятий сна. Спать на позиции было, конечно, вопиющим нарушением устава, но в последнее время покой только снился немецким солдатам, пытавшимся из последних сил остановить продвижение Союзников. Высадку на побережье Нормандии отразить не удалось, союзные войска сумели закрепиться сразу на нескольких плацдармах и теперь теснили немцев все дальше вглубь Франции.
В связи с этим ОКХ старалось любыми средствами замедлить продвижение войск противника. В дело шли внезапные авианалеты, дерзкие танковые контратаки и устранение вражеских командиров. Для последней цели и отправлялись за линию фронта немецкие снайперы, такие как Курт Вельке и его командир Гюнтер с меткой для снайпера фамилией Шютце. Линия фронта постоянно колебалась то в одну, то в другую сторону, так что подобные вылазки были весьма рискованным занятием. Вернувшись на исходную позицию можно было обнаружить там, расположившийся лагерем полк американских пехотинцев, а не немецкий штаб, так что «охотникам» расслабляться было попросту некогда. Если же паре все-таки удавалось вернуться домой живыми, на базе их уже ждал штабной офицер с данными о новой цели. Поспать, таким образом, удавалось нечасто и только на позиции – по очереди.
– Едут, – коротко ответил Гюнтер на вопросительный взгляд унтершарфюрера, отложил бинокль и взялся за свой верный 98k. Несмотря на то, что большинство немецких снайперов перешли на более удобную и скорострельную Kar.43, Шютце остался верен старому карабину и до сих пор ни у кого не возникало возможности доказать его неправоту. Приклад Гюнтера украшало уже больше десятка зарубок и это притом, что наносил он их только после убийства высоких чинов, рангом не ниже майора.
Пока Курт протирал глаза и проверял свою винтовку, шарфюрер уже пополз прочь. В дополнительных обсуждениях действий ни тот, ни другой унтер-офицеры не нуждались, все было настолько привычным, что превратилось в рутину. Смертельную рутину.
Вельке поправил сползшую на глаза каску, подтянул ремешки у подбородка и приник к прицелу, отогнав прочь посторонние мысли. Танковая колонна американцев уже проходила мимо. Громоздкие и рычащие бронированные туши танков не интересовали «охотников», их взгляды были прикованы к штабной машине, в которой вальяжно развалился на сидении мужчина-полковник с залихватскими усами.
Сценарий нападения был отработан до мелочей: Гюнтер выбирает позицию ближе к хвосту колонны противника и ждет, пока цель не окажется напротив позиции напарника, после чего стреляет. Задача самого Курта состоит в том, чтобы отвлечь на себя всполошившихся противников и тем самым предоставить возможность командиру на еще один выстрел. Набив максимально возможно количество «шкурок» оба «охотника» спешно ретируются, после чего Гюнтер с довольной ухмылкой вырезает еще одну зарубку на прикладе.
Несмотря на распределение ролей, унтершарфюрер не завидовал напарнику, в конце концов, первую партию и должен играть более опытный скрипач. К тому же Курт никогда не гнался за победами, для него это была просто работа, которую нужно выполнить быстро и качественно, а кто и сколько генералов пристрелит не суть важно.
Была, однако, еще одна причина, по которой 25-летний солдат «Дас Райх» не гнался за количеством «шкурок». Сны. Одно дело стрелять из окопа в нечеткие тени врагов бегущих сквозь дым и совсем другое видеть их через оптику прицела так, словно они стоят рядом с тобой…
Карабин Гюнтера прозвучал как всегда внезапно. Несмотря на весь свой опыт полученный на Восточном фронте, Курт все равно каждый раз пропускал момент выстрела напарника. Собственно именно поэтому главную скрипку в их паре играл именно Шютце. Вражеский полковник обмяк на сидении с пулей во лбу и, прежде чем поднялся шум, Курт внес свою лепту, выстрелив в водителя ближайшей к нему автомашины. Авто остановилось, в него врезался следовавший позади грузовик, образовалась пробка и неразбериха. Самое время для «охотников», чтобы собрать побольше кровавой дани.
Выстрелы эсэсовцев звучали среди поднявшейся лихорадочной стрельбы, словно удары колокола среди гула торжища, раз за разом унося чью-то жизнь. Снайперы знали, что у них очень мало времени, пока не придут в себя танкисты, поэтому старались вовсю. Уже горела чадным пламенем одна из автомашин, это Гюнтер выстрелил в бак с горючим, Курт же занялся пулеметчиками.
Жизнь в прицеле – власть и проклятье. Лица убитых врезаются в память, словно высекаемые резцом безумного скульптора, ярко, в мельчайших деталях. Твой глаз выискивает мишень, и биение ее сердца, кажется, достигает твоих ушей. Плавное движение пальца, и сердце жертвы останавливается, а в твоем, напротив, вспыхивает короткий отблеск гордости за победу и страх от еще одного лица, падающего в копилку кошмаров. Удивление, ненависть, страх, отчаяние, лица убитых тобой полнятся ими. Бесчувственная оптика являет их тебе во всей красе, и нет сил отвернуться, отвести взгляд. В Средние Века палач поворачивал голову жертвы так, чтобы осужденный смотрел в противоположную сторону, ты такой роскоши не можешь себе позволить. Бей «охотник» и пусть добыча не ускользнет от тебя!
Первый взрыв сотряс склон холма, на котором залег Курт, окатил немца с ног до головы волной песка и земли. Пора уходить, тем более что пехотинцы уже вычислили позиции обоих снайперов и теперь начнется охота уже на них. Унтер-офицер отполз от края откоса и ползком устремился прочь, потом побежал. До точки сбора было не очень далеко, но пришлось потратить немало времени, чтобы запутать следы. Впрочем, Вельке не особо рассчитывал на то, что «амми» будут долго гоняться за двумя снайперами. Командование требовало от солдат скорейшего продвижения дальше на северо-запад, туда, где еще сражались у Эвре доблестные войска Рейха, в числе которых была и дивизия Курта.
Однако прошел час, а Гюнтер так и не появился. Солнце медленно клонилось к закату, в лесной чаще стремительно смеркалось, где-то вдали слышался далекий гул канонады. Курт изрядно нервничал, здешний лес не был тем местом, где можно преспокойно отсиживаться в кустах, ожидая пока заплутавший напарник найдет его. Скорее уж Вельке найдет кто-то другой, а с учетом того, что дело происходит на занятой врагом территории, вряд ли эта встреча покажется ему приятной. Рассудив так, снайпер решил покинуть свое убежище и попытаться разыскать товарища. Соблюдая все меры предосторожности, унтершарфюрер вернулся к месту засады в надежде по следам определить в какую сторону направился Шютце. К несчастью американцы уже успели все затоптать. Все, что удалось понять Курту – напарник ушел дальше на запад, обогнув место засады с севера. Уловка, конечно, отличная, «амми» и в голову не может придти, что противник будет убегать еще дальше вглубь их территории, но как быть теперь?
Курт в растерянности оглянулся по сторонам. Темнело все больше, до линии фронта путь неблизкий, а окрестные леса не располагают к длительным ночным прогулкам. Вельке не был героем, рыцарем в сверкающих доспехах. Он был солдатом, снайпером. Вместе с Гюнтером они отправились на опасное задание, зная чем рискуют. Шютце не вышел к точке сбора, пропал без вести, возможно, погиб. Это война, такое случается каждый день. И Курт решительно не понимал, чем поможет шарфюреру, разделив с ним сию печальную участь.
И все же ноги, словно сами по себе, сделали шаг вперед, глаза уже пытались выискивать в ковре травы и палых листьев малейшие намеки на след.
«Один час, – убеждал эсэсовец собственную совесть. – Я буду искать его на протяжении часа. Если не найду – вернусь в расположение».
Лесной сумрак сгущался за его спиной.
Никаких следов Гюнтера обнаружить не удалось. Мысленно попрощавшись с товарищем, Курт вздохнул и уже собрался повернуть обратно на восток, когда его внимание привлек далекий, но постепенно нарастающий гул. Деревья искажали восприятие, но снайперу удалось понять, что звук доносится сверху, а спустя еще несколько минут опознать в нем гул снижающегося бомбардировщика.
Не успел унтер удивиться какого черта психу-пилоту взбрело в голову летать на столь малой высоте, как над кронами деревьев с ревом пронесся четырехмоторный британский «Ланкастер». Весело полыхая правым двигателем, бомбардировщик пролетел над головой Вельке и с громогласным скрежетом скрылся в чаще. Курт стиснул приклад винтовки. Бомберов никогда не любили. Даже своих, а уж вражеских и подавно. Еще бы, ведь эти ребята убивали мирных жителей, разрушали их дома. То, что они просто выполняли свой долг, для остальных редко являлось оправданием. Уверенно сжав губы, снайпер двинулся вперед. Запас времени еще был, самолет упал недалеко, а кто-то из экипажа мог уцелеть. Эту ошибку судьбы нужно было исправить.
Отыскать место катастрофы не составило труда, отблески пожара были хорошо видны даже заслоняемые стволами деревьев. Вельке занял позицию у корней стоявшего особняком дуба, чья могучая крона не позволяла сильно разрастись рядом другим деревьям, и прильнул к прицелу. Самолет лежал, завалившись на одно крыло, сейчас почти начисто оторванное, но других сильных повреждений видно не было. Даже деревья вокруг загорелись, судя по всему, не из-за загоревшегося горючего, а просто из-за искр и вспыхнувшего подлеска. Однако бортовой люк откинут не был. Вероятнее всего экипаж не уцелел при аварийной посадке, знакомый бортмеханик рассказывал Курту, что во время таких вот «приземлений» людей кидает по всему салону, порой, вместе с креслами, к которым они пристегнуты.
Тем не менее, снайпер остался на месте. И спустя четверть часа его упорство было вознаграждено. Послышались несколько глухих ударов, после чего крышка люка все-таки открылась, вернее, попросту слетела с петель. В проеме показалась изрядно помятая и окровавленная фигура вражеского летчика. Вельке терпеливо ждал, не отрываясь от прицела. Британец осмотрелся, махнул рукой кому-то в глубине салона, после чего осторожно спрыгнул на землю. Унтершарфюрер проводил его взглядом и снова сосредоточился на темном провале люка. Следом за первым англичанином наружу выбрались еще двое. Значит, остальные четверо членов экипажа все-таки отправились прямиком в пекло. Англичане тем временем о чем-то совещались. Курт усмехнулся и взял в прицел того, кто стоял дальше от люка. Это был мужчина средних лет с элегантной проседью в темно-русых волосах. В званиях британских ВВС эсэсовец разбирался плохо, но по манере поведения и выражению лица было видно, что мужчина – офицер.
На миг прикрыть глаза, очищая сознание от лишнего. Глубоко вдохнуть пахнущий травами и прелой листвой воздух. И в короткий миг перед выдохом – нажать на спуск. Говорят, в такой момент время будто замедляет свой ход и ты словно в замедленной съемке видишь как твоя пуля настигает твоего врага… Врут все. Ничего не замедляется, и ничерта ты не видишь. Но в короткий миг перед самым выстрелом мир действительно замирает. На одно короткое мгновение. Которого, тем не менее, достаточно, чтобы в мельчайших деталях рассмотреть трехдневную щетину на лице своей жертвы, ироничный прищур немолодых блекло-голубых глаз, ободряющую улыбку на его губах, дрожание ресниц… А в следующий миг все приходит на круги своя. Гремит выстрел, запах пороха ударяет в ноздри, а на груди британца расплывается темное пятно и кровь пачкает обшивку самолета.
«Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас… – вспомнились виденные где-то строки молитвы. – И за них молись, так уж и быть…»
Второй англичанин опрометью бросился обратно к спасительному люку, но Курт ждал именно этого. Выстрел, и рука, вцепившаяся в край борта, бессильно обмякла. Последний «томми» повел себя несколько странно: зажал ладонями уши и попросту рухнул на колени. Форменная пилотка слетела с головы, волнистые каштановые волосы рассыпались по плечам. Перекрестье прицела уже нашло лицо летчика, внезапно оказавшегося девушкой. И вновь замирает время, а судьба, словно издеваясь, заставляет англичанку поднять голову. Россыпь веснушек на носу, большие, словно у косули, карие глаза, дорожки слез на щеках, искривленные в гримасе губы, размазанная по щекам помада… Ей не больше двадцати. Было.
Сухой щелчок прозвучал над ухом, будто гром среди ясного неба. Осечка. Курт с раздражением передернул затвор. Магазин был пуст. Рок, судьба… Такое бывает. Солдату нельзя быть слишком суеверным, тем более солдату Войск СС, но снайпер опустил винтовку. Кто бы ни защитил сейчас эту девчонку – Бог, судьба, случай – противиться было нельзя. Раз так, он приведет ее к своим. Вдруг она знает что-нибудь важное. Повесив карабин на плечо и, достав из поясной кобуры «вальтер», унтер-офицер поднялся с земли.
– Стой на месте, – приказал он на ломаном английском. – Ты идти со мной. Ясно?
Девушка вздрогнула, увидев перед собой немецкого солдата, и еще сильнее расплакалась. Не убирая пистолет, Курт подошел к ней и рывком поставил на ноги.
– Идем.
Отблески огня сверкали на галунах и шевронах убитого офицера.
Даже сохраняя привычный темп, Вельке ни за что не успел бы пересечь линию фронта до наступления глубокой ночи, охота за экипажем бомбардировщика отняла слишком много времени. Теперь же, о каких-либо сроках пришлось забыть, передвижение замедлялось девчонкой-летчицей, которая понятия не имела, как нужно ходить по лесу. К тому же, присмотревшись, Курт заметил, что она подволакивает левую ногу и держится за бок. Когда окончательно стемнело, скорость упала еще больше. Британка постоянно падала, беззвучно шипела и плакала от боли, но стоически молчала. Тем не менее, о маскировке в таких условиях и речи не шло, летчица создавала столько шума, что проще было обвешаться сигнальными огнями и трубить в горн через каждые десять шагов.
– Привал, – коротко скомандовал снайпер. А потом стоял и наблюдал, как она неловко вытягивает вперед больную ногу и с трудом переводит дыхание, стараясь дышать как можно более поверхностно.
Одно из главных правил выживания в лесу гласит: «все, что является обузой нужно бросить». А Курт, как уже говорилось, хотел жить. Хотел вернуться в расположение своего полка, чтобы сожрать скудный солдатский паек, поспать пару часов в душном окопе на мешках с землей и снова отправиться на охоту. Конечно, такую жизнь нельзя назвать идеальной, но чем-то она все же была ему дорога и он хотел сохранить ее. Хотя бы еще на пару дней.
Самым лучшим выходом в такой ситуации было пристрелить девчонку и как можно скорее убраться с этого места, привычно путая следы. Но рука эсэсовца, уже потянувшаяся за пистолетом, опустилась. Слишком отчетливо звучал в ушах насмешливый щелчок осечки.
«Не знаю, кто тебя хранит, фройляйн, Бог ли, Дьявол… Эсэсовцу нельзя быть слишком суеверным. И слишком набожным тоже. Но все-таки есть законы, что превыше людских. Я не знаю, что это за законы и кто их установил, но идти им наперекор я не стану».
Девушка вздрогнула, когда он подошел к ней и опустился рядом на корточки.
– Снимай штаны, – отрывисто бросил Курт.
Карие глаза, в темноте казавшиеся почти черными, расширились от ужаса. Англичанка мелко задрожала.
– Нога, – буркнул он, понимая, что его поняли превратно. – Ты идти медленно. Нужно смотреть нога.
Кажется, она поняла. Стыдливо краснея, расстегнула пряжку ремня, приподняла бедра, помогая немцу стянуть брюки. Ножки у нее оказались очень аппетитными, и кружевное белье только усиливало эффект. С трудом отведя взгляд от стройных бедер, Курт заставил себя сосредоточиться на больной ноге. При беглом осмотре оказалось, что ничего страшного не случилось, просто сильный ушиб и легкое растяжение связок. При наличии покоя пройдет за пару дней, но и так должно зажить, если сделать тугую повязку. На боку тоже красовался внушительных размеров кровоподтек, но сломано ребро или нет, унтершарфюрер понять так и не смог.
Пока англичанка одевалась, немец со вздохом принялся разводить маленький костерок. Маскировка маскировкой, но нужно было вскипятить воду, чтобы промыть и обработать все многочисленные ушибы и ссадины летчицы. Как говорится, риск – дело благородное, особенно, ради прекрасной дамы…
Во время оказания этой единственной доступной медицинской помощи Вельке поинтересовался:
– Как тебя зовут?
Он сам не знал, зачем спросил и сейчас корил себя за это. Никогда не спрашивай имя у того, кого так или иначе собрался убить. Знание имени вызывает привязанность, а она может заставить руку дрогнуть когда придет время… Оставалось только надеяться, что она не ответит, блюдя знаменитое британское достоинство.
– Кэтрин… А тебя?
У нее были красивые глаза, огромные и доверчивые. Ни дать ни взять косуля Бэмби…
– Курт, – проворчал эсэсовец, досадуя, что допустил такую оплошность.
«Ничего страшного. Нужно только довести ее до наших позиций и больше я никогда ее не увижу…»
– Что со мной будет?
Он не ответил. Молча связал ей руки ее же ремнем и привязал к корню дуба.
– Я за хворостом, – коротко бросил солдат, вставая и вешая на плечо винтовку.
Англичанка проводила, скрывшегося в зарослях немца удивленным взглядом и перевела его на приличную кипу топлива, которого вполне могло бы хватить на ночь.
«Не знаю. Все зависит от того, как много тебе известно, красавица. Если повезет, попадешь в лагерь военнопленных, где просидишь до тех пор, пока тебя не обменяют на кого-нибудь из наших. Хотя, сейчас этого практически не делают. Если не повезет… В лучшем случае просто пристрелят на месте. В худшем… чокнутых ублюдков всегда хватает. Особенно в последние дни войны».
Только выработанная за годы войны привычка не позволила Курту утратить бдительность и еще на подходе уловить доносившиеся со стороны их маленького лагеря голоса. Мужские голоса. Осторожно положив хворост на землю, Вельке снял с плеча карабин и медленно двинулся вперед.
Их было трое, заросших и давно немытых парней в разномастной униформе. Если конечно можно назвать униформой комбинацию из немецких армейских штанов и советской гимнастерки, британского кителя и гражданских брюк. Объединяло образин только одно – нашивка с триколором. Сейчас два француза глумливо ухмылялись, глядя как третий, в лихо заломленном берете, пытается стянуть с Кэтрин брюки.
– Давай, говори, где твой спутник! Говори, английская шлюха!
Унтершарфюрер всегда относился к «храбрым солдатам французского Сопротивления» с презрением и брезгливостью. По его мнению ничем иным кроме как сборищем подонков и бандитов всех мастей они не являлись. И сейчас немец наблюдал лишнее тому подтверждение. Зло сплюнув, Курт огляделся по сторонам в поисках хорошей позиции.
Выстрел прозвучал в тот момент, когда партизану почти удалось расправиться со штанами девушки. Француз рухнул на землю рядом с Кэтрин, остальные опомнились и схватились за оружие, но было поздно. Следом за первым прозвучало еще два выстрела. Выждав несколько минут, чтобы убедиться, что других противников поблизости нет, снайпер спустился с дерева и, проломившись сквозь заросли, бросился к девушке.
– О… они… – она была бледна и перемазана чужой кровью.
– Молчи. Надо уходить. Быстро!
Он подхватил ее на руки и что есть силы припустил через лес.
Луна уже вышла из зенита, когда Вельке совсем выдохся и остановился. Погони за плечами слышно не было. Курт положил свою ношу на землю, отпил из фляги, дал напиться девушке. Сверился с компасом и замысловато чертыхнулся. Во время сумасшедшего марш-броска через лес их занесло слишком далеко на север. Теперь, если они пойдут, придерживаясь текущей широты, то угодят как раз в полосу болот, прикрывающих правый фланг расположения полка «Дойчланд». Стало ясно, что к рассвету выйти к немецким позициям не удастся.
– Заночуем здесь, – распорядился эсэсовец. – Так что спи. И без глупостей, поняла?
Англичанка мелко закивала.
– А…
– Огня разводить не будем. Слишком опасно.
– Нет… Я хотела сказать… Спасибо.
Курт вздрогнул, словно кто-то выстрелил ему в спину. Медленно поднял взгляд.
– Ты спас меня, – смущенно прошептала Кэтрин. – Ведь мог не спасать, мог уйти… Но спас. Почему?
Снайпер опустился на землю рядом с девушкой. Расстегнул ремешок шлема, стянул его с головы, провел рукой по слипшимся от пота светло-русым волосам.
– Осечка.
– Что?
– Судьба хранит тебя, маленькая англичанка. Когда ты была в перекрестье моего прицела, винтовка дала осечку. И это был последний патрон в магазине. У нас говорят, такого человека хранит Провидение, ну или что-то вроде того.
– Выходит… такого человека убивать нельзя?
– С богами не спорят.
– Только поэтому?
Немец пожал плечами. Он и сам не знал зачем было так рисковать.
Шорох травы заставил его схватиться за рукоять пистолета, но Кэтрин просто подобралась ближе, приникла почти вплотную. Огромные карие глаза заслонили собой ночной лес.
– Я должна тебя отблагодарить… – горячо шептали ее губы. – Не спрашивай почему, просто должна.
Курт не спрашивал. Возможно, с богами, и правда, лучше не спорить?
Они любили друг друга на расстеленном кителе Вельке. Любили жадно и торопливо, будто боясь, что неожиданный выстрел из темноты прервет этот немыслимый и чарующий акт. Среди безумного хаоса войны, на стыке стальных жерновов, перемалывающих тысячи жизней, эта ночь вдруг стала оплотом любви и мира. Хрустально-хрупкого и призрачного мира, в котором два врага на мгновение перестали быть таковыми. И луна, иронически взирая с небес на обнаженные тела, одинаково ярко сверкала на эсэсовских петлицах и крылатой эмблеме Королевских ВВС.
– Когда-нибудь ты пожалеешь об этом, – угрюмо бросил Курт, когда звезды перестали вертеться вокруг них в головокружительном хороводе.
– Кто знает, – девушка задумчиво смотрела в небо. – Вдруг, это будет последнее приятное событие в моей жизни? Смерть каждый день ходит рядом. Сегодня – я, завтра – ты… А так нам обоим будет что вспомнить.
Немец удивленно уставился на нее.
– А ты не такая уж и маленькая, англичанка.
– Это потому что меня зовут Кэтрин, а не «англичанка», – сверкнула глазами летчица.
Снайпер хмыкнул.
– Хорошо, я понял… Кэтрин.
В путь двинулись чуть рассвело. Курт, весь остаток ночи бывший на страже, сонно хлопал глазами и едва переставлял ноги. Если бы утро не принесло с собой прохладу, так и вовсе бы упал в какой-нибудь овраг. К счастью англичанка уже могла передвигаться самостоятельно. Несколько раз им пришлось прятаться в зарослях, выжидая пока мимо пройдет воинский отряд. Вельке не знал, какой армии принадлежат эти солдаты и не собирался рисковать. Как оказалось позже, правильно делал.
К полудню снайпер и пленная летчица добрались до расположения полка «Дойчланд», находящегося в составе 2-й танковой дивизии СС, и Курт только и смог что озадаченно прищелкнуть языком. Лагерь был пуст, причем оставлен был в явной спешке. Во всяком случае до конца не собранные палатки и деревянные домики-времянки наличествовали. В окопах вокруг лагеря виднелись забытые вещи и различный мусор, который всегда остается после людей. Никаких следов недавнего боя. И ни одной живой души.
«Что за черт? Куда они делись?» – терялся в догадках Вельке.
Немецкий «охотник» не знал, что прошлым вечером, двадцать первого августа 1944-го года новый командир группы армий «B» Вальтер Модель отдал приказ 2-му танковому корпусу СС оставить свои позиции и отступать к Сене. Фалезский котел замкнулся.
– Иди вперед. Я прикрою.
– Я? – опешила Кэтрин. И замолчала, наткнувшись на холодный взгляд серо-голубых глаз.
– А кто еще? Отсюда я, по крайней мере, смогу следить за обстановкой. Иди вперед. И без глупостей.
Девушка поджала губы.
– Ну, ты и сволочь.
– Так помолись, чтобы эта сволочь стреляла метко.
Прильнув к прицелу винтовки, Курт внимательно следил за тем, как англичанка медленно пробирается через редколесье к брошенным немецким позициям. Взгляд снайпера внимательно ощупывал местность, ища малейшие признаки засады: неосторожно высунутый локоть, движение, отблеск на оптике вражеского стрелка… Лагерь оставался пустым и безжизненным. Кэтрин беспрепятственно дошагала до линии окопов, перебралась через траншеи и оказалась среди палаточного лагеря. Развернулась, демонстративно развела руками и показала немцу язык, зная, что тот все прекрасно видит. Эсэсовец ругнулся сквозь зубы и уже хотел было покинуть свою позицию, когда рядом хрустнула ветка, а в следующий миг в спину уперлось дуло винтовки.
– Ни с места, «джерри».
«Попался! Как глупо попался! Не учел того, что засада может ждать не только впереди… Что ж, этот день тянет на десять баллов по моему личному дерьмометру».
У него отобрали оружие, отвесили профилактических тумаков и погнали в лагерь, в котором уже вовсю сновали солдаты с нашивками 2-го канадского корпуса. Возле одной из палаток он увидел Кэтрин в компании нескольких офицеров.
– Откуда вы, мисс?
– Шестьсот двадцать седьмая бомбардировочная эскадрилья, – англичанка, блаженно жмурясь, грела руки о кружку с непременным чаем. – Сержант Кэтрин Ширли, борт-радист.
– Теперь вы в безопасности, мисс Ширли. Надеюсь, этот немец не сделал вам… ничего дурного?
Курт вздрогнул и взглянул девушке в глаза. Совсем другие, счастливые, веселые глаза ребенка, проснувшегося утром и понявшего, что происходившее ночью было всего лишь кошмаром. Англичанка отвела взгляд.
– Нет, сэр, он… ничего мне не сделал.
– Сэр, что делать с пленным? – спросил один из конвоировавших Вельке канадцев.
– Свяжите его хорошенько, но чтоб мог перебирать ногами, – отозвался офицер, сверля Кэтрин задумчивым взглядом. – Когда вернемся из рейда, сдадим в штаб, пускай сами с ним разбираются. Привал на полчаса!
«Так это просто разведрота… Впрочем, какая теперь разница».
Чтобы не мешался под ногами, унтершарфюрера привязали к уцелевшей опоре одной из времянок, прорычали стандартное «не вздумай сбежать, паскуда» и оставили одного. Впрочем, Курт бежать и не собирался, во всяком случае не сейчас. Просто сидел, запрокинув голову к небу, и разглядывал плывущие облака.
«Вот и все. Так банально и глупо. Я еще жив, но фактически меня уже нет. И ротный в отчете уже вывел своим каллиграфическим почерком мое имя в графе «пропавшие без вести». Ты промахнулся, «охотник», и теперь твоя голова украсит чью-нибудь стенку с трофеями…»
Чья-то тень заслонила солнечный свет. Вельке опустил голову и с удивлением увидел перед собой Кэтрин.
– А, это ты… – он снова уставился в небо. – На обед опоздаешь.
– Я тебе поесть принесла.
– Спасибо, не хочу.
Она промолчала. Но не ушла.
– Как ты думаешь, там хорошо? – пробормотал эсэсовец.
– Где?
– Ну, там, в небе. Отсюда, например, вид просто замечательный.
– Там страшно, холодно… и одиноко, – ее голос чуть дрогнул.
– Я имел в виду в Раю.
– Думаешь, мы с тобой попадем в Рай? – тихо хмыкнула Кэтрин.
– И верно… – рассмеялся немец. И нараспев продекламировал:

И жизни пулей прерывая,
Лелея в своем сердце ад,
Ни судеб, ни имен не зная,
Наносишь души на приклад.

– Что это?
– Стихи. Мои, представь? Иногда в перерывах между боями в голову лезет всякая чушь. Этот точно про нас, снайперов. Тому, кто лелеял в сердце ад, в раю делать нечего… Не стой над душой будто укор совести, садись рядом. Хотя нет, лучше не стоит, еще решат, что ты хочешь помочь мне сбежать.
Она вздохнула, опустилась рядом на траву.
– Боишься?
– Смерти? Нет, пожалуй. Я столько раз видел ее в оптике прицела…
– Чужую.
– Ну да, – он задумался. – Знаешь, что самое страшное в работе снайпера? Сны. В которых лица убитых тобой выплывают из тьмы и проклинают тебя дурными голосами. И сон не заканчивается, пока не придут все и каждый не выскажет тебе все, что думает. Этого я боюсь, Кэтрин. Что смерть превратится в сон. Бесконечный сон…
Ветер, словно пастух, гнал по небу стада белых овечек-облаков. Англичанка и немец молчали.
– Ты, действительно, видишь всех?
– Всех, Кэтрин. Без исключения.
– И мистера Коуэлла?
– Кого?
– Нашего первого пилота.
– А, вот ты о чем. Да, и его тоже.
– Передай ему, что я, когда вернусь в Англию, все-таки выйду замуж за его сына.
Курт поперхнулся и в изумлении уставился на собеседницу. Девушка смотрела на него совершенно серьезно.
– Хм… Я думаю, он будет не слишком рад общению со своим убийцей…
– Все равно передай.
– Хорошо…
Вой минометного снаряда прозвучал будто гром среди ясного неба. Мина разорвалась аккурат возле костра обедающих канадцев. Следом из леса раздался треск автоматных и пулеметных очередей. Что-то закричал командир разведчиков, раздался топот, грохот ответных залпов. Второй взрыв повалил стену времянки возле которой был привязан Курт. Рядом вскрикнула Кэтрин. Что-то тяжелое ударило эсэсовца по голове, и он потерял сознание.
В себя он пришел от кружки холодной воды, выплеснутой прямо в лицо. Отплевавшись и открыв глаза, снайпер понял, что не связан, а перед ним сидит на корточках какой-то мужчина с несвежей повязкой на голове и что-то спрашивает.
– Ау, солдат! Я спрашиваю: живой? Сколько пальцев видишь?
– Вижу… – Курт отпихнул маячивший перед лицом кулак. И только потом понял, что к нему обращаются на родном языке.
– Оберштурмфюрер Фальк? – неуверенно спросил он, уже понимая, что ошибся. У склонившегося над ним офицера были петлицы танковых войск с серебряными черепами.
– Нет, приятель, я не твой командир, – усмехнулся танкист. – Ты из «Райх», я гляжу? Ваши вчера получили приказ отступать к Сене. Мы вот следом спешим, надеемся успеть пока союзнички клещи не сомкнули. Но, вижу, что не успеваем, – он помрачнел. – Гауптманн Карл Зеддель, командир третьей роты первого полка 21-й танковой дивизии. Бывший командир…
– Унтершарфюрер Курт Вельке, вторя рота полка СС «Дойчланд» дивизии «Дас Райх».
– Ты снайпер? У одного из убитых канадцев мы нашли нашу Kar.43 с оптическим прицелом.
– Да, я… – в голове у эсэсовца наконец-то прояснилось. – Канадцев?
– Ну да, – гауптманн хохотнул. – Мы хорошо поработали, эти гады даже пикнуть не успели. Эх, если б так в Нормандии…
– Погодите, гауптманн… А девушка? Что с ней?
– Британка? Вон она, парней моих развлекает.
Откуда-то справа, действительно, слышался звенящий на грани истерики голос Кэтрин и нестройный смех немецких солдат. Вельке, забыв о ватных ногах и головокружении, сорвался с места и ринулся туда. К его счастью ничего плохого не случилось и дальше пошлых шуточек дело, покамест, не зашло.
– Хватит! – рявкнул он, загородив девушку собой. – Отстаньте от нее!
Разношерстная компания солдат недоуменно заворчала.
– Карл, – не сводя с эсэсовца тяжелого взгляда, позвал один из них, заросший щетиной фельдфебель. – Этого парня, похоже, крепко по черепушке приложило. Своих от чужих не отличает.
– Да уж вижу, – отозвался Зеддель, подходя к своим солдатам. На плече гауптманн держал карабин Курта. – Не мешай парням развлекаться, снайпер.
– Развлекайтесь с канадскими разведчиками, – прошипел Вельке. – А эту девушку не троньте!
– Это наша добыча, – недобро усмехнулся танкист, и унтершарфюрер только сейчас заметил какие белесые и пустые у него глаза. – Она принадлежит нам. Тебе ли не знать этого, «охотник»?
Курт глухо зарычал, сжимая кулаки.
– Или, – усмехнулся Зеддель, – эта девчонка почему-то важна для тебя?
Солдаты многозначительно заухмылялись.
– Да, важна, – процедил снайпер.
– Почему?
– Тебе не понять.
– А ты все же попытайся объяснить.
– Брось, Курт, – прошелестело за спиной. Тонкие пальчики сжали локоть немца. – Они издеваются над тобой. Не поддавайся на провокацию… Не вмешивайся, пока не поздно.
– Осечка, Карл, – глядя прямо в глаза танкисту медленно выговорил Вельке. – Ее жизнь уже была моей. Но осечка ее спасла.
– Ха, что ж, теперь все ясно! – победно воскликнул гауптманн. И повернувшись к своим, продолжил: – Господа, думаю, сам Господь против нашей потехи. К тому же, о какой потехе может идти речь, когда мы все стоим у порога своей судьбы? Ведь мы уже мертвы, не так ли?!
У Курт мурашки поползли по спине, когда в ответ словам офицера раздался дружный радостный хохот.
«Они все безумны. Проклятье, да они не люди вовсе! Через что же нужно пройти, чтобы стать такими??? Впрочем… разве я лучше?»
– Раз так, – с напором продолжил Зеддель, – то мы, как истинные джентльмены, пропустим даму вперед!
Новый взрыв хохота. Гауптманн шагнул вперед, не обращая внимания на подобравшегося Курта, впился взглядом в лицо Кэтрин.
– Готова встретить свою судьбу, англичанка? – криво усмехнулся офицер. – От нее  ведь не спрятаться за спиной твоего бравого «охотника».
– Готова, мерзавец, даже не сомневайся, – прошипела летчица.
– Хорошо! – засмеялся Карл. – Какая смелая девушка! Понимаю тебя, Курт, – он заговорщицки подмигнул эсэсовцу. Тот только безмолвно оскалился. – Тогда уговор: добегаешь до западной опушки – что ж, бог на твоей стороне. Нет, – танкист снял с плеча винтовку и демонстративно щелкнул затвором, – значит то, во что верит твой охотник – полная чушь.
– Не вздумай, – одними губами прошептал Вельке.
– Прощай, Курт, – так же тихо отозвалась Кэтрин.
И побежала что есть силы, испуганным зайцем петляя между палатками. Курт рванулся было следом, но проклятый фельдфебель повис на его плечах. Зеддель поднял винтовку.
– Лично я, – прошипел он, – склоняюсь ко второму варианту.
Коротко рявкнула Kar.43. Пуля прошила брезент всего в пяди от головы Кэтрин. Девушка рванулась в противоположную сторону.
– Нет судьбы на этой войне, – на распев произнес гауптманн. – И бога здесь тоже нет…
Выстрел. Пуля по касательной задевает плечо летчицы. Англичанка падает, но тут же вскакивает и бежит дальше.
– …Только смерть!
Кэтрин снова падает. На сей раз ублюдок-гауптманн прострелил ей ногу. Но она все равно поднимается и, прихрамывая, ковыляет к спасительной опушке. На открытой местности за пределами палаточного лагеря она – словно учебная мишень.
– Вот видишь, охотник, – усмехнулся Зеддель, опуская карабин, – никакая Судьба ее не хранит. И сейчас я, а не Провидение и не Господь, держу в руках нить ее жизни. Хочешь увидеть, как я ее оборву?
– Нет! – прорычал Курт.
– Слабак, – сплюнул Карл, поднимая винтовку.
– Не смей, сволочь! – взревел Вельке, неимоверным усилием вырываясь из захвата фельдфебеля.
Эсэсовец одним прыжком оказался рядом с танкистом, вырвал винтовку из его рук, заехал прикладом в челюсть. И прежде чем ошеломленный гауптманн и остальные солдаты успели схватиться за оружие, вскинул карабин и поймал в прицел одинокую фигурку.
И вновь, как всегда, замерло время. Словно почувствовав что-то, Кэтрин обернулась, и ее огромные доверчивые и чуточку печальные глаза взглянули Курту прямо в душу. А потом она улыбнулась, нежно и ласково. И бездушная оптика навек вплавила в память снайпера это бледное измученное лицо, озаренное чистой, по-детски открытой улыбкой, растрепанные каштановые волосы и благодарный взгляд.
«Спасибо, Курт. До встречи во сне…»

*  *  *

Он переживет ее всего на несколько дней. Около ста тысяч немецких солдат окажутся в адской ловушке Фалезского котла, несмотря на все попытки деблокировать его. Лишь двадцати тысячам из них удастся выйти из окружения. Около пятидесяти тысяч попадут в плен. А еще десять лягут костьми во французскую землю, и над ними никогда не поставят могил. Среди них будет и унтершарфюрер СС Курт Вельке. И его сон будет длиться вечно.