Возвращение на дембель

отрывок из ГЛАВЫ ПЕРВОЙ повести "Прыжок в Зазеркалье"
«ВОЗВРАЩЕНИЕ»

– По самолетам!
Десантники в полном боевом снаряжении бежали один за другим и исчезали в железном чреве АН-12. В салоне военно-транспортного самолета стоял полумрак, хранивший в себе прохладу прошедшего дня. Денис Лихачев занял место на скамейке. Рядом уселся его друг Женька Милахин, парень с Кубани. Круглый сирота, он не знал, кто его родители. И есть ли они вообще. После детдома и интерната он закончил профтехучилище. Немного успел поработать на буровой, как призвали в армию.
Его широкоскулое лицо было сосредоточено и серьезно. Он то и дело поправлял шлем, в очередной раз сжимал в руках холодную сталь автомата АКС, украдкой поглядывая на Дениса, стараясь угадать, как он воспринимает предстоящие учения. Тот был внешне спокоен и, о чем-то задумавшись, смотрел прямо перед собой.
Десантникам была поставлена задача – захватить мост через реку, который находился под контролем группы войск «Севера» и затем обеспечить переброску «Южан» в тыл противника. Хотя это были учения, по условиям выполнения задачи они приближались к боевым.
Железнодорожный мост, подступы к которому наверняка были заминированы, защищенный дзотами, а от нападения с воздуха – зенитно-ракетными комплексами, представлял собой крепкий орешек». Но надо было его разгрызть, то есть взять «без шума и пыли», как любил выражаться старшина Остапенко. Ох уж этот Остапенко! Кто-нибудь из десантников, весело говорил ему в спину, но только чтобы он сам не слышал:
– Бог создал мир и тишину, а черт подъем и старшину.
А тот, хохол, любил приговаривать:
– А я вас, хлопчики, погоняю. Зовсим трошки. Щоб сальца на ляжках не було. Щоб вы у меня, как орлики, в небе летали.
Служба есть служба. Их старшина требовал от своих солдат ровно столько, сколько нужно, не перегибая палку. За это его уважали.
… Денис смотрел на Женьку, видел, как он волновался. Хлопнул по плечу:
– Брось, не дрейфь! Где наша не пропадала!
Женька откликнулся:
– Все правильно. Раньше смерти не помрем.
– Это точно!
В это время летчики запустили двигатели. Мелкая дрожь охватила корпус самолета, который уже выруливал на взлетно-посадочную полосу. Разбег – и с оглушительным ревом он оторвался от земли.
  Денис взглянул в иллюминатор и увидел, как внизу уплывали серая бетонная лента, аэродромный городок. А за ним начинались невысокие горы, покрытые лесом. Их уже коснулось первое дыхание осени. Как желтые свечки горели на фоне зелёных ельников лиственницы. А над таежными просторами полыхало багряное пламя, окрашивая в розовые тона облака на горизонте. Самолет словно улетал в закат – в это буйство далеких пожаров, охватившее полнеба.
  Через иллюминаторы падали красные отблески заходящего солнца на десантников, сидящих на скамейках друг против друга. Выпускающий – командир роты – обходил каждого из них, проверял, как подвешены на трос карабины вытяжных веревок.
Внезапно, прервав всеобщее оцепенение в ожидании десантирования, зажегся желтый плафон:
– Приготовиться!
Десантники встали, опустили скамейки. Завыл ревун. Вспыхнул зеленый сигнал. В хвостовой части самолета раскрылись створки. И тут же вместе с воздушным потоком ворвался резкий гул двигателей. Из-за спин своих товарищей, стоявших впереди, Денис увидел вечернее небо с выступившими на нем, как росинки, первыми звездами.
– Пошел! – услышал он голос выпускающего. Резко оттолкнувшись, Лихачев бросился навстречу земле. Через несколько секунд падения над ним раскрылся белый купол парашюта.
  Он еще не успел осмотреться по сторонам, как услышал сверху дикий крик. Кричал человек, охваченный смертельным ужасом. В этом не было никакого сомнения. Потом удар падающего тела о его парашют. Купол стал гаснуть. Оба десантника стали стремительно падать к земле. Все решали секунды. Денис, не растерявшись, выдернул кольцо запасного.
…Так они оба и приземлились на одном парашюте. Когда же Лихачев рассмотрел в вечерних сумерках своего товарища по несчастью, то им оказался Женька Милахин. Он еще не мог прийти в себя от случившегося. Говорил заикаясь, как заторможенный. Денис, наконец, понял, что произошло. У Женьки в момент раскрытия основного парашюта перехлестнулись стропы и на какие-то секунды растерявшись, он забыл про запасной. Денис каким-то чудом «поймал» его в воздухе на свой купол парашюта. Женька понимал, кому он теперь обязан жизнью…  Тогда, после учений, они поклялись друг другу в вечной дружбе.

                * * *

… Это было уже в прошлом. Два сержанта сидели под мерный стук колес в вагоне-ресторане и, как говорится, вспоминали минувшие дни.
Оба в голубых беретах, в парадке, находились в расслабленном состоянии, подогретые спиртным. Их души распахнулись навстречу людям, ехавшим с ними в поезде. Смотрите на них! Все! Они «дембеля». Решительные, крепкие парни, готовые в любой момент постоять за себя. А если надо, опять выполнить свой воинский долг.
– А ты помнишь? – только и было слышно в их разговоре. Один начинал с этой фразы, другой продолжал. Вспоминали, как на первом году их службы они были «духами», получили наряд вдвоем работать на кухне. А одному из «дедов», который больше всего измывался над «молодыми», показалось, что ложка, взятая им, грязная. Он спросил через окошко у ребят тоном, не предвещавшим ничего хорошего:
– Это что такое?
– Ложка, – повернулся к нему от посудомойки с невинным видом Женька, – самая обыкновенная, алюминиевая.
– Ты чего, салага, борзеешь? Ты видишь, она у тебя, как у негра в ж… побывала, – вскипел «дед». Он со всего размаху бросил ложку в лицо Женьке. Милахину ударила детдомовская кровь в голову. Он одним махом втащил обидчика через окошко. Перехватив поперек туловища железным обручем рук, сбросил его в ванну, где мылась посуда. И давай его купать, полоскать в жирной воде. По столовой прокатилось:
–  «Дедов» бьют!
Толпа кинулась в кухню. Вот когда пригодилось Денису умение защищаться, полученное им еще до армии в секции восточных единоборств. Зажатые в дверном проеме разъяренные «деды» накатывались на него волна за волной, чтобы отхлынуть, оглашая столовую беспомощной матерной бранью. Денис, раскидывая их, зверел потихоньку. Но только на «чуть-чуть», чтобы не наносить увечья. Его реакция молниеносно срабатывала. И он заранее знал, куда и как ему безошибочно наносить ответные удары. Пока его друг расправлялся в ванне со своим обидчиком, он валил налево-направо, не подозревая, что через окошко проникли с тыла другие «мстители», берущие их с Женькой в клещи. Долго продержаться против десятка натренированных профессиональных бойцов их разведроты было невозможно.
– Будем жить! – крикнули они друг другу, стоя спиной к спине, когда орущие «деды» свалили их с ног на пол.
Чем бы это кончилось, трудно сказать, но словно из-под земли появился старшина Остапенко.
– Прекратить драку! Смирно! – взревел он. – Кто зачинщик? … Нет, я их вижу, – говорил, усмехаясь в усы, старшина, глядя на избитых в кровь друзей. – Зря не бьют, хлопчики вы мои. Значит виноваты. Два наряда вне очереди. Идите замывайтесь. Кругом марш!
  Что было потом, вспоминать тяжко. Тогда они полностью постигли неуставную науку под названием «дедовщина». На этом дело не закончилось. Их постоянно пытались бить исподтишка, ночью в темноте, но они держались вместе. Их качало от бессонницы. Тела ныли от побоев. Но и их противники, благодаря Денису, получали достойный отпор. Каждый раз «зализывали» раны.
Как-то старшина подозвал их к себе, оглядел с ног до головы, спросил с неприкрытой лукавинкой в глазах:
– Как служба проходит, хлопцы?
– Ничего, служить можно…
– Что ж… все понятно. То, что не побежали сексотить командиру роты, принял во внимание. Если есть какие-то проблемы у вас, а они есть, – я знаю – их постараюсь решить.
  Наконец или деды устали с ними возиться, или зауважали силу, или старшина занялся вплотную их проблемами, но в один прекрасный момент их оставили в покое.
Денис с Женькой хорошо запомнили эту «науку». Когда они сами перешли в ранг «дедов», также на всю катушку требовали службы с молодых. Но издевательств по отношению к ним никогда не допускали…
Все это осталось в прошлом. А теперь они в дороге. Ведь это здорово, что им на двоих всего лишь 40 лет. Они молоды. И вся жизнь впереди. Как радостно сознавать, что едут они в большой город, расположенный на Волге, где родился и вырос Денис. И Женька с ним. В Краснодарском крае у него никогда и ничего не было, разве что интернат, который оставил навсегда в его сердце холод казенного дома. Лишенный родительской любви, он сейчас отогревался душой от того, что в этом большом мире людей есть близкий ему человек. От того, что их мужская дружба вынесла все испытания армейских будней, прошла проверку временем.
– А все-таки замечательная эта штука – жизнь. Неужели мы выдержали? И все уже позади? – Женька обращался к Денису. Тот, как и он, пьянел полегоньку.
 – Да, Женька, друг мой, – отвечал Денис, улыбающийся в счастливом предвкушении, что скоро встретится с близкими, с друзьями детства и юности. С некоторыми из них он учился в учкомбинате на курсах помбуров. С другими ходил в аэроклуб, занимался парашютным спортом. В короткий срок достиг такого мастерства управлять своим телом в свободном падении, что руководитель полетов, обычно скупой на похвалы, говорил, не стесняясь, при нем: «Чтоб так прыгать, надо быть рожденным в небе».
 – Давай, что ли, опять выпьем за наш дембель, – обнял Денис Женьку за плечи.  – За ребят нашего призыва, которые, как и мы, сейчас добираются домой. Короче, давай выпьем за ВДВ, ох и школа  – холера ее забери! – долго ж она будет нам сниться.
  Чокнулись, закусили. Женька попытался было неуклюже поддеть вилкой что-то в своей тарелке, но Денис его остановил:
 – Споем-ка лучше нашу, ты знаешь, дембельскую…
   Официантка вышла из кухонного отсека и направилась к демобилизованным солдатам, покачивая крутыми бедрами. Остановилась около их столика, села напротив, нацелившись алым сердечком накрашенных губ, мигая наклеенными ресницами. Они же, не обращая ни на кого внимания, запели свою песню:
   До свиданья,
   родной КПП,
   Не сидеть больше
   мне на ГУБе.
   До свиданья, браток,
   мой закончился срок,
   До вокзала теперь
   марш-бросок.
  Хотя ребята были уже навеселе, но улавливалось в их песне нечто такое, что заставило всех находящихся в вагоне-ресторане прервать свои разговоры и повернуться к ним. Два молодых голоса, ни разу не сбившись, не фальшивя ни на одной ноте, поведали своим невольным слушателям щемящее чувство прощания с армией, где судьба не баловала, а напротив, закаляла их характер и волю. Денис с Женькой вроде бы протрезвели. Просветленные, забывшие обо всем на свете, в обнимку, как бы на одном дыхании, они вели свою песню,
  За вагонным окном у переезда вынырнула девчушка в ситцевом платьице, она долго прощально махала платом вслед уходящему поезду. Мелькали березовые перелески, одетые в изумруд листвы, потом зеленеющие поля озимых – и все это под необъятным небом России. Именно оно пронизанное добрыми лучами весеннего солнца,проливалось сейчас друзьям через окно синевой.
  Денис душой опять рвался в небо. Он уже не мог жить без парашютного спорта и знал наверняка, что будет прыгать и после армии. Он чуть не задохнулся от переполнявших его чувств и воспоминаний.
  Когда закончили петь, на миг наступила тишина, Вагон-ресторан разразился аплодисментами. Один из его посетителей кавказской национальности, сухопарый, подтянутый мужчина чуть старше сорока лет‚ в движениях которого чувствовалась военная выправка, подошел к столику дембелей, начав говорить:
– Слушай, харашо паешь, генацвали. Задушевно паешь! Видит Бог, не будь я Гиви Мурманидзе, если говорю неправду. Да, кстати, меня зовут Гиви, а вас как? – протянул он руку друзьям. – Девушка  – обратился Гиви к официантке,  – в честь нашего знакомства бутылочку коньячка. Да побыстрее, а то я не люблю ждать!
  Что было потом, они не совсем хорошо помнят. Гиви, узнав в разговоре с ними, что парни служили в разведроте десантных войск и профессионально владеют любым видом оружия, начал горячо их уговаривать, в чем сразу Денис не мог разобраться. Он то и дело перебивал грузина:
– Слушай, Гиви, ты любишь небо? Нет, послушай, ты бы прыгнул сейчас в затяжном?.. Это лучше, чем кайф от этого пойла,  – Денис, икнув, показывал указательным пальцем в сторону бутылки с заграничной этикеткой. – Поверь мне, такая гадость!
 – Подожди ты, дай сказать человеку!  – вступил в разговор Женька Денис приумолк, стал слушать грузина. Наконец ему стало понятно, что хотел от них попутчик.
 – Есть настоящее мужское дело для таких настоящих, парней, как вы,  – сказал Гиви,  – у нас сейчас «голод» на военных спецов. После Южного Цхинвали назревает еще одна горячая точка в Грузии. Пока о ней рано говорить.  – Гиви внимательно посмотрел на друзей оценивающим взглядом, прикидывая в уме, насколько они точно и правильно воспринимают ест слова.
  Женька дернул головой расстегнул пошире парадку, да так, что видно было, как распирали тельняшку накачанные грудные мышцы тряхнул аксельбантами и выдохнул в лицо Гиви:  – Постой, генерал, не гони лошадей. Вначале объясни толком, что ты от нас хочешь.
 – Вот это уже серьезный разговор,  – грузин хищно облизнул губы, изобразил что-то похожее на улыбку, в то время, как его глаза вовсе не улыбались, а холодно смотрели на собеседников.
 – Есть высокооплачиваемая работа, парни,  – Гиви сделал паузу, оглядываясь по сторонам.
 – А чем придется нам заниматься? – спросил Денис.
 – Воевать…
 – А против кого?  – поинтересовался в свою очередь Женька.
 – Какая разница? Вам будут платить хорошие деньги. А ваше дело  – неукоснительно выполнять профессионально все, что вам скажут. Война есть война. И не мы ее придумали.  – Гиви потянулся за сигаретами. Щелкнул серебряным портсигаром. Денис успел разглядеть на крышке филигранно выполненный барельеф русалки.
  Грузин протянул портсигар друзьям. Сделал глубокую затяжку, потом другую. Курил в ожидании, что скажут эти два молодых русака, которые, набычившись, еще не сбросив с себя хмель, кроличьими глазами смотрели на него, пытаясь переварить все то, что он им сказал. Денис первым прервал молчание, которое неожиданно повисло над их столиком.
 – Выходит, в наемники вербуешь  – в «дикие гуси»?!
 – Фи, как грубо звучит, дарагой, – ухмыльнулся Мурванидзе.  – Повторяю, я предоставляю вам выбор или вы имеете хорошую мужскую работу, получая неплохие деньги, обеспечивая себя на всю оставшуюся жизнь, или остаетесь чистенькими и гордыми, поете за нищенский заработок: «Сегодня не личное главное на сводке рабочего дня…»
  Грузин расхохотался своей шутке, налил себе коньяк в рюмку, поднял ее, произнес:
 – За ваше здоровье, мальчики. А чего это вы не спрашиваете, сколько вы будете зашибать в месяц?  – спросил Гиви. Закусывая после выпитой рюмки, он с напускным равнодушием переводил взгляд то на Дениса, то на Женьку. При этом его черные усы топорщились под горбатым носом, словно делали охотничью стойку в предчувствии, что очередная дичь вот-вот попадет в расставленные им сети.
 – Знаешь что, командир, – ответил Денис, как отрубил – Плохо или хорошо, но мы отслужили срочную. Честно говоря, мы устали от всего этого. Сейчас у нас праздник души. Мы возвращаемся домой. Это первое. И последнее. Ни в какие ваши национальные разборки мы не ввязываемся. Я сказал ясно? Повторять не надо?
 – Ладно, сержант, не шуми! Ты сказал про себя. А что скажет твой товарищ на эту тему, если он будет иметь 1000 баксов в месяц?
  Женька понял, что вопрос на этот раз обращен лично к нему. Он поднял свои осоловелые глаза на грузина и медленно, лениво цедя сквозь зубы, произнес:
 – Гиви, дорогой, ну какой же ты настырный. Хоть баксы, факсы – мне плевать! Ты видишь, мы устали. И нам пора бай-бай.
 – Ладно, мальчики, я все понял,  – засуетился Гиви, поднимаясь из-за стола вслед за сержантами.  – Вот вам на всякий случай, когда проспитесь и надумаете мои координаты.
  Он засовывал блокнотный лист с адресом в карман Денису. Друзья не обращали на него никакого внимания. Они уже забыли о нем. Листок с адресом по дороге выпал из кармана Лихачева. Он и не заметил. Сержанты шли по узким коридорам купейных вагонов, пробираясь к своему плацкарту и пели вновь свое: «…До свидания, родной КПП!»
 – Расступись народ! Дембеля идут!

                ***