Поезд 90

                Поезд №90.

Была середина осени. Я возвращался из Феодосии домой. Бархатный сезон на юге заканчивался и  уезжаю-щих стало намного больше, чем приезжающих. Город начал пустеть. Поезд, которым я собирался ехать до-мой, отправлялся в 20.20. Время, вроде бы, не позднее, но было уже темно. Платформа освещалась ярким неоновым светом. Состав уже находился на платформе, но посадку ещё не объявляли и пассажиры томились в ожидании. Это состояние почти всем знакомо. Одни раскуривали, стоя возле урн, другие прохаживались по перрону, третьи вели неторопливый разговор. Всеобщее внимание приковала компания, душой которой был аккордеонист. Эта компания из человек восьми – десяти, то под аккомпанемент неспешно прогуливалась по платформе, то ненадолго останавливалась и в меру громко пела. Создавалось впечатление обычности происходящего, домашнего уюта. И в голове роились воспоминания  о чём-то когда-то виденном или слышанном,  хранящиеся где-то в долговременной памяти, почти что стёртые…

         Но вот посадка объявлена и все нервно, нетерпеливо  засуетились. Как я ни медлил с посадкой, чтобы избежать толчеи, в купе я оказался первым. Не успел я уложить свой немудрёный багаж и повесить  плащ, как в купе вошли двое, как потом выяснилось – пассажир и провожающий. Они шумно начали распихивать свои чемоданы, сетки, авоськи. Сложнее всего было с арбузом. Куда его хозяин ни положит – везде он кому-то мешал. Только в пути ему было наконец-то найдено место – в нише над чемоданом. Да и туда его по-местили с большим трудом.

      Мой попутчик производил впечатление солидного  человека. Лет ему, казалось, за 60, чуть выше средне-го роста, с гордой осанкой, худощав, волос редкий и седой (в соответствии с возрастом), большие залысины. Лоб высокий (что позволяло думать, что его обладатель, как минимум, не глуп), испещрённый глубокими горизонтальными морщинами. Глаза глубоко  впали в глазницы, крупный нос. Движения уверенные, чувст-вуется, что у человека за плечами огромный жизненный опыт. Глядя на его ладную выправку, подумалось, что он был военным и, возможно, как минимум, полковником.

     В купе и в вагоне было очень жарко. Проводники топили на славу. Быстро это оценив, мой попутчик по-интересовался у меня,буду ли я в купе. Получив утвердительный ответ, он и его товарищ пошли на свежий воздух на платформу.

     Вскоре явились и остальные мои попутчики: женщина лет 30-40 в окружении свиты «кавалеров» и ста-рушка с 1,5-годовалым внуком. Вещей у обоих было очень много и я ужаснулся: куда всё это они уложат? Но опасения оказались напрасными – всё довольно быстро, хотя и не без суеты, было разложено и рассовано по разным углам, под сиденья. Улучив момент, я тоже выскользнул на платформу (жара была действительно невыносимой).

        Долго я бродил вдоль состава, искурил не одну сигарету, пока, в конце концов, не объявили отправление. Я вошёл в свой вагон и расположился у двери своего купе. Вскоре после отправления пришли проводницы и всё пошло своим чередом: собрали у пассажиров билеты, стали выдавать постельное бельё.
Чтобы не мешать своим соседям, я быстро застелил свою верхнюю полку и забрался на неё. Другую верхнюю полку должен был занять мой «полковник». Под ним было место обаятельной попутчицы. Бабушка с озорным внучком расположилась на нижней полке с моей стороны.

     Чтобы уменьшить жару, «наша красавица» открыла окно, и дышать стало несколько легче. Она была среднего для женщины роста, черноокая и черноволосая и видно было, что она знает, что хороша собой и что нравится мужчинам. Её движения и манера держать себя говорили об этом.

    Но центром внимания оказалась не она, а маленький Витёк, который ни секунды (не то, что минуты) не сидел неподвижно. Он напоминал ртуть, которую успокоить почти невозможно. Стоит появиться малейшему углу наклона, как она скатывается в нужную сторону. Так и «наш» Витёк. Он то слезал с лавки, то тянул свою няньку в коридор, оттуда – обратно. Сидя на лавке, он играл какими-то крышечками от всевозможных сосудов: то навинтит их одна на другую, то развинтит, то уронит одну из них на пол и требует няньку найти её. Языковый запас его, конечно, ещё очень скуден и понять его  постороннему было сложно. Из присутст-вовавших в купе его понимала только бабушка. «Пая», – говорит он бабуле, показывает пальчиком под лавку и всем своим видом говорит, что крышечку нужно найти. Бедная бабуля начинает двигать какие-то ролики (похоже, что это какая-то разборная детская коляска), в которые закатилась крышечка и возвращает её внуку. Но не проходит и минуты, как она опять летит на пол. И так – без конца.

      Глядя на  их возню, я посочувствовал бабушке. Она хоть и была бабушкой, но, судя по виду, ей было не-многим более 50 и, возможно, благодаря своему внуку, а может и по другим причинам, выглядела она хо-рошо для своих лет. Одета она была просто. Я и не заметил в сутолоке, в этом ли «наряде» она пришла или успела переодеться в купе, пока я прогуливался. На ней были широкие брюки и куртка. Куртка настолько открыта, что достаточно хорошо просматривалась её грудь, которая ещё могла волновать мужчин. По этой причине я испытывал некую неловкость и невольно отводил взгляд, чтобы не обнаружить своего удовольст-вия от созерцания такой красоты.

      С Витьком говорили и заигрывали поочерёдно и я, и «полковник». Только наша красавица-дама быстро «ушла в себя» и почти ничего вокруг не замечала. Видимо она хорошо отдохнула и предалась воспомина-ниям, либо что-то её тревожило в недалёком будущем. По крайней мере, на протяжении всей дороги она почти не разговаривала и была грустна вопреки начальному шумному и весёлому появлению.

     Когда надо было укладываться на ночлег, «полковник» предложил бабушке свои услуги и, не без види-мого удовольствия, взял на руки разбойника –  Витька и вышел и с ним в коридор. Дверь оставалась откры-той, бабушка стала готовить постель. Я же с удовольствием наблюдал за Витьком. Он чем-то напоминал мне меня самого. У меня сохранились мои фотографии такого и более раннего, и более позднего возраста и я находил его очень похожим. Кроме того, отсутствие собственного сына, может быть, тоже оказало на меня такое притягательное действие, то ли  просто любовь к маленьким. Бог знает почему, но Витёк мне  сразу понравился. Хочется взять его в руки, помять , потискать. В один из моментов, когда я сидел возле двери, а он пытался проникнуть в коридор и взялся за дверную ручку, я стал его щекотать. Он не реагировал. Меня это  очень удивило, т.к. я ужасно боюсь щекотки. Я взял его на колени, но он скоро соскользнул с них и убежал.

       Удивительным для меня оказалось и то, что Витёк на руках у «полковника» вёл себя смирно и поглядывал на бабулю: что она там делает, посматривал в коридоре за всеми событиями и перемещениями пассажиров и не делал попыток убежать. Картина была трогательная. Седой, в морщинах, заканчивающий свой век, человек и юный житель планеты. На фоне красной рубашки «полковника» – нежное личико мальчика. Картина, да и только! И глядя на них, у меня на душе стало хорошо до умиления. Я влюбился в мальчонку, мне нравился «полковник», нравились по-своему все мои попутчики. Какие милые, хорошие люди! У каж-дого за плечами какая-то часть жизни: у кого – большая, у кого – половина, у кого-то – только начинается… Что у них осталось в прошедших летах? Загадка. Но хочется верить, что эти люди честно и хорошо их прожи-ли. Всё в них красиво.

      Поезд наш должен был формироваться окончательно во Владиславовке. Там по прибытии мы должны были стоять 1,5 часа в ожидании поезда из Керчи. Составив нас вместе  образовывался поезд №90: Феодо-сия, Керчь – Москва.

    По прибытии во Владиславовку все пассажиры (такое складывалось впечатление) высыпали на платформу. Местные жители, очевидно уже по традиции, организовали напротив состава,  в пределах освещённой его части,  базарчик. Тут были в основном яблоки и семечки. Но особым спросом пользовались почему-то малосольные огурцы и совсем не пользовались спросом цветы, которых было достаточно много. Публика постарше оккупировала все скамейки на платформе и принялась за семечки. Молодёжь прогуливалась вдоль состава. Появились транзисторные приёмники, магнитофоны. Какая-то компания девчат и парней разместилась рядом с центральным входом в здание вокзала. Оттуда время от времени раздавался дружный хохот. Компания судорожно искала выпивку. Выделялся в ней молодой парень, одетый в форменную железнодорожную тужурку, в подогнанной к моде форменной фуражке «а ля Нахимов» и в белых, «в ду-дочку», брюках. Вид у него был очень стройный и привлекательный. Он больше всех суетился, куда-то исче-зал, появлялся, докладывал честной компании, что ничего достать не удалось  и вновь исчезал. Иногда он делал это не один.

        Время от времени вдоль состава проносился  со свирепым выражением лица местный юный житель   в погоне за другим таким же сверстником. Убегающий кричал: Пропустите!» Публика покорно сторонилась и бегущие скрывались в темноте. В другой раз то в одном направлении, то в другом преследователь пробегал один. Полы его пиджака развевались. Бежал он, грузно бухая ногами,  меня так и подмывало выкрикнуть ему: «Выше поднимай колени, дурень»! Бег его был безграмотен. Видно, что о спорте у него смутные поня-тия, а основное развлечение – пьянство, драки, «молодёжная современная модная (с позволения сказать) музыка». Последнее стало неоспоримым, когда он в очередной раз появился под ручку с приятелем в ос-вещённой части перрона, неся подмышкой магнитофон. Из магнитофона неслась «модная» песенка в ис-полнении иностранной певицы. Обладатель магнитофона приплясывал. Причём видно было, что и здесь он не мастак. Он подвывал, неестественно изменив голос под женский. Чувствовалось по поведению этого хлопца, что ему ужасно надоела эта Владиславовка, его тоже тянет в дорогу. Он счёл бы за великое счастье сесть в этот поезд и умчать в Москву или ещё куда-то, лишь бы подальше от опостылевшей ему Владисла-вовки. Его манил этот неведомый ему мир, но сделать этого он не мог и он с приятелем паясничал, как мог. «Чихать я на вас хотел. Вот какой я удалой…. А вы тут ходите важно. Всё культурно, солидно. А мне плевать на вашу солидность».

     Всё это движение тянулось нудно и от безделья – долго. Я не устоял перед соблазном отведать солёного огурчика. Что-то вдруг так его захотелось, глядя как другие с аппетитом их хрумкают. И аромат от них шёл за десятки метров. С удовольствием схрумкал огурец и я. Посмотрел на часы, а прошло-то времени всего ниче-го. Покурил. Это ещё 5 минут. Сходил без видимой цели внутрь вокзала, чтобы ещё «убить время». «Изучил» расписание поездов по станции Владиславовка,  стоимость проезда, заглянул в зал ожидания, где я 8 лет назад прикорнул пару часов на лавке в ожидании поезда на Феодоссию.  Взглянул на часы, стрелки почти не сдвинулись с места.  Посреди зала ожидания сидел серый кот. Увидев меня, он замяукал. Попрошайничает. Но у меня ничего для него не было, и я вышел на перрон. Побродил вдоль состава, посмотрел: нет ли работающего буфета где-нибудь поблизости. Его не оказалось, и я вернулся к своему вагону. Напротив, на скамеечке я обнаружил одно свободное место и втиснулся на него. Идти в душный вагон не хотелось. Да и заснуть всё равно не дадут. Оставалось запастись терпением и ждать. Сзади меня расположилась моло-дёжная компания. Мне ясно были слышны их разговоры, но было лень к ним прислушиваться и свои думы увели меня от действительности.

      Между тем, торговки потихоньку стали сворачивать свои опустевшие котомки и вёдра, толпа на перроне стала редеть. Видно надоело слоняться. Кот вышел из вокзала и принялся обследовать урну. Компания на-конец-то снялась с оккупированных ступеней вокзала и направилась к вагонам. И тут я увидел, что центром внимания в ней является некая супружеская (судя по виду и поведению) пара моих лет. «Что их роднит и объединяет с 20-летними»? – невольно подумал я. Мужчина с бородой вещал,что у них, де, есть бутылочка хорошего коньяка и приглашал через 10-20 минут всю компания  к нему в купе. Компания ободрилась, раз-дались возгласы одобрения, но некоторые засомневались, что на такую артель этого хватит. Надо ещё раз-добыть. Появился парень-железнодорожник и сообщил, что бутылочку водки он достал. Потом все исчезли. Перрон опустел. Лишь на нашей скамейке сидели трое и сосредоточенно догрызали свои семечки, да где-то рядом под деревом приспособился мой «полковник».

       Опять появилась местная компания. Магнитофон уже молчал. Слушать его уже было некому. Наш забияка и тут нашёлся, как отличиться. Обращаясь к дружкам, говорит, что сейчас возьмёт и заскочит в вагон. Дверь была открыта, из проёма на платформу лился свет.

     Парень быстро порхнул в вагон. Дружки не успели его удержать, хотя  кто-то из них и заметил, что затея глупая. Они остановились в ожидании. Я напряжённо смотрел на происходящее и готов был нырнуть в вагон вслед, если сейчас раздадутся какие-либо возгласы проводниц о помощи. Но ничего подобного не про-изошло, парень так же молниеносно, как и исчез, появился на платформе и заявил, что проводница злая и его выгнала. Компания посмеялась и двинулась дальше.

       Затем моё внимание привлёк пёс. Он вслед за котом обследовал урну, подошёл к вагону и сел, уставив-шись на вагон. Картина была любопытная. Пёс был мне чем-то симпатичен. К этому времени на скамейке оставались я и семейная пара. Сидеть мне порядком надоело, поезд скоро должен был отправляться дальше. Я направился к вагону и заговорил с псом: «Что? Тоже хочешь ехать»? Пёс посмотрел на меня и вновь устремил свой взгляд в тамбур вагона. Как будто там сейчас появится проводник и вынесет ему  косточку.
        Хвост собаки лежал с нею  рядом, на земле.  Я отошёл шага на два ближе к своему соседу по купе. Он тоже покинул свой тёмный угол и топтался у вагона. Увидев собаку, он буркнул что-то вроде: « Разносят тут заразу». Я пропустил мимо ушей его фразу и в задумчивости остановился возле него.

      Вдруг мой «полковник» делает три крадущихся кошачьих шага  к собаке. У меня мелькнуло: «интересно, что он придумал»? Поравнявшись с хвостом собаки, «полковник» высоко поднял правую ногу (я всё ещё не понимал – зачем?) и резко топнул ею по хвосту собаки. Прижав так хвост, он вес своего тела перенёс на правую ногу, желая не дать собаке убежать и продлить её страдания.

         Собака взвыла от боли, рванулась изо всех сил и вырвалась, отбежала на несколько шагов, поджав свой бедный хвост, и видимо на её морде было то же выражение, что и у меня и ещё у двоих на скамейке, став-ших свидетелями этой дикой сцены. Все мы окаменели и в первый миг не знали, как реагировать на всё это. Почти одновременно я и женщина на скамейке высказали своё отношение к произошедшему.  Я, сдерживая себя, насколько это возможно, спросил: «Зачем Вы так»? Он тут же ответил, что «Зараза ведь. Ходит, разносит ведь».
-- Ну и что, теперь нет заразы? Да? Вы только показали…
Тут я запнулся и не мог сразу подобрать нужное слово. Мне хотелось одним словом уничтожить этого него-дяя. Но при этом не опускаться до уличного жаргона и сделать это солидно и убийственно одновременно.

       Богат русский язык, но я нужного слова так и не нашёл. Женщина прибавила, что-то насчёт жестокости и со своим мужем тут же ушли в вагон. «Полковник» что-то  ещё плёл, что конечно заразу он не искоренил, но вот пёс теперь ходить здесь не будет, он теперь будет помнить ит.д. Напоминание о псе заставило меня по-искать его глазами. Я увидел, что он опять сидит на задних лапах и исследует содержимое урны. Он был просто голоден и быстро пришёл в себя, в отличие от меня.

      Теперь «полковник» не представлялся мне таким уж привлекательным. Я заметил, что рубаха на нём тёмно красная. В голове мелькнуло: «Палач. Ему бы на голову тоже красный колпак с прорезями для глаз и в руки топор, закатать рукава и чем не палач»? В речи его я стал замечать изъяны. Стало понятным, что имею дело с «работягой», а не с «полковником». Его поведение резко изменилось. Он стал учтиво внимательным. Посторонившись, пропустил меня в купе первым, оказывал другие любезности. Но в моей голове стояла картина с поднятой ногой, злорадное выражение лица. И я брезгливо проходил мимо него.

    Витёк наш, в конце концов, умаялся и бабуля пронесла его спящего у неё на руках в купе, уложила спать и легла сама. Поезд тронулся, всё стихло. Все наконец-то добрались до постелей, и до утра воцарилась тишина. А я лежал и думал: « Почему же собака не укусила «полковника-палача»? Правдоподобный ответ мне виделся таким: собака была доброй и не потеряла веру в человека. «В семье не без урода»,– наверное, ду-мала собака. Ну не все же люди  такие. А ведь, сколько жизнь даёт примеров, когда и за гораздо меньшие «грехи», да если собак много, они набрасывались на людей и порой загрызали до смерти. Повезло моему соседу. Легко отделался. Размышления переключились на другие темы и проблемы и я не заметил, как под мерный стук колёс  скоро заснул.

                11.12.2012.