Стерва

СТЕРВА


… Вода в аквариуме светилась мягким зеленоватым светом. И казалось, именно аквариум, вода в нем освещает комнату — ламп, лучи которых делали воду аквариума светящейся не было видно.
    На дне аквариума, усыпанного разноцветной галькой, около подводного холмика с двумя остроконечными вершинами лежал на боку макет старинного испанского галеона, с мачтами, с обрывками оснастки. У его киля, появляясь из-под камешков, быстро и суетливо поднимались вверх пузырьки воздуха. А рядом с тем местом, откуда они появлялись, валялась миниатюрная, искусно сделанная бочка. Она лежала на боку и из нее высыпались на гальку мелкие блестевшие золотым блеском металлические кружочки — словно из этого бочонка по дну рассыпались золотые монеты.
    К стеклу аквариума присосались улитки и медленно, незаметно ползли по нему, пожирая невидимые водоросли. Рыбки: прозрачно-изумрудные, красные, черные, с хвостами похожими на вуаль и с хвостами длинными, узкими, похожими на турецкие ятаганы — играли или дрались, гоняясь друг за другом, или, замерев у самого стекла, пустыми, словно неживые, выпученными глазами пытались рассмотреть, что происходит там, в темноте, которая начиналась для них за этим стеклом.
    Кроме света, исходящего из аквариума, комнату больше ничто не освещало. И был полумрак. И тихо играла музыка.
    В комнате было пять человек.
    Один, присев на корточки у аквариума с интересом рассматривал рыбок. Голова его была выбрита так, что слегка поблескивала, отражая свет аквариума.
    Он не сдержал своего наивного детского восторга.
— Во, смори, смори, бля, чего делают, — заговорил он, оглянулся на остальных, находившихся в комнате, но не увидев никакой реакции на свой восторг, снова повернулся к аквариуму и сам для себя стал комментировать происходящее в нем: — Эта падла, она щас сожрет эту суку.
    Сняв с руки кожаную перчатку, он постучал ногтем по стеклу.
 — Во, гляди, чего это они? Гляди, как дрессированные в одно место прям все метнулись. А, — догадался он, — так их, наверное, жрать созывают? Сам что ль все сделал?
     Лысый спросил это и снова повернул голову к находившимся в комнате, но сейчас он посмотрел только на одного человека.
    Человек этот сидел на стуле, стоявшем посреди слабо освещенной комнаты, но лицо его было не таким веселым, как у любителя аквариумных рыбок. Руками за своей спиной он обхватил спинку стула. Казалось, ему очень неудобно держать так руки, чувствовалось, что ему даже больно так их держать.
    Когда выбритый наголо обратился к нему, сидевший на стуле со злостью посмотрел на это человека с блестящей головой. Но не только злость, ощущалась в его взгляде, к ней примешивался еще и страх, который он пытался скрыть. Он хотел что-то сказать, но его опередила женщина.
— Да, мой муж сам это все сделал. Ну, кроме только самого аквариума, его мы купили. Потому что, говорят, беременным полезно смотреть на аквариумных рыбок.
    Этой женщине было чуть больше двадцати лет. Симпатичная, обаятельная, даже красивая, несмотря на большой выпирающий живот. Так что стало понятно, она не просто так сказала о беременных. Но сейчас самым заметным в ее лице была ненормальная бледность, даже ее губы казались белыми, и когда она говорила, они слегка дрожали, и было понятно, что и бледность ее и дрожь — все это от страха, который сейчас испытывала она.
— А эта, как ее… Блестит там, это что такое, золото что ли? — с интересом спросил лысый и показал пальцем на игрушечный бочонок в аквариуме.
— Нет, — поспешила успокоить лысого беременная женщина. — Это медь или бронза. Я не помню. — Она посмотрела на сидевшего на стуле мужчину. — Это что такое?
    Мужчина промолчал.
— Если медь, чего она тогда блестит? — спросил с сомнением лысый. — Если бы была медь или бронза, она бы уже потемнела давно.
— Она покрыта каким-то лаком, поэтому не тускнеет, — объяснила беременная женщина.
    В это время заговорил еще один человек, находившийся в комнате — у него волосы, наоборот, были длинные, но давно не мытые и от этого они тоже слегка поблескивали.
— Ну, отдохнули, покурили, можно и продолжить.
    Он шагнул к мужчине, сидевшему на стуле, ногой задел магнитофон, валявшийся на полу, корпус которого был расколот, но он все же продолжал работать, поэтому и звучала в комнате тихая спокойная музыка.
    Длинноволосый не обратил внимания на отскочивший от его ноги магнитофон. Он подошел вплотную к мужчине и взял его за волосы. Тот зло дернулся, но руки его по-прежнему остались за спиной, за спинкой стула — они были связаны.
— Так и будешь молчать, — обратился небритый к мужчине. — А может у тебя эта, может у тебя слух хреновый? Сейчас настрою его тебе, станет как у Римского-Корсакова, который "Русалку" сочинил. А потом к твоим рыбкам тебя отправим на корм.
— "Русалку" написал Даргомыжский. — Это сказал пятый человек, находившийся в комнате.
    Он сидел чуть в стороне, в кресле у стены. И это тоже была женщина. Волосы ее скрывал платок накрученный на голове в виде небольшой чалмы. Косметики на лице было, может, чуть больше, чем следовало, но это не выглядело вульгарным или хотя бы безвкусным, это казалось ее стилем. На ней было вечернее платье. Ее туфли на высоком тонком каблуке были точно такого же серебристого цвета, как и сумочка, которая лежала у нее на коленях. Указательным и средним пальцами она сжимала дымящуюся сигарету, но было видно, что женщина забыла о ней — сигарета почти полностью истлела сама по себе.
— Да какая разница, — длинноволосый казалось даже удивился, что может быть какая-то разница между тем, кто и какую оперу написал. — Даргомыжские, Римские все они какую-то хренатень сочиняли, а не музыку.
— Точно, — поддержал его тот, у которого была бритая голова. — И щас вот, чего вот за херня играет? Давай лучше найду в приемнике "Динамит-ФМ". Там клеевые вещи такие, забойные. А?
— Музыка для недоразвитых подростков, — презрительно сказала женщина в чалме.
     Неожиданно она резко дернула рукой, в которой держала сигарету. Сигарета отлетела в сторону, упала, немного прокатившись по полу — видимо, дотлев до пальцев женщины, она слегка обожгла их. Женщина поднялась из кресла, сделала пару шагов, наступила на светившийся красным светом, словно маленький уголек, кончик сигареты. Но потом наклонилась, подняла ее и, вынув из сумочки пачку "Виргиния Слимс", положила потушенный окурок в эту пачку, к другим сигаретам.
— Правильно, следов не надо оставлять. Особенно, потому что с губной помадой, — проговорил лысый.
    Женщина ничего не сказала, но посмотрела на него с еще более откровенным презрением, чем то, которое было в ее голосе.
— И вообще, лысый, — возмутился длинноволосый, — какого ты там сидишь, рыбок пасешь? Я чё, блин, один что ли должен все делать? Время, между прочим, уже скоро рассветет, а ты все с рыбками играешь в дочки-матери.
— Да ладно, чё ты, — отозвался лысый. — Чего такого-то, пусть немножко поломается, мужиком себя почувствует. А потом я ему нос откушу и он все расскажет.
— Не он, а она, — сказал длинноволосый. — Он ничего, наверно, и не знает. А вот она знает. Правильно? — И длинноволосый посмотрел на беременную женщину.
— Я, правда, ничего не знаю, честное слово. Я даже не понимаю о чем вы говорите. — В голосе ее появилась слезы, но глаза оставались сухими, она не могла плакать, она так сильно боялась, что не могла даже плакать.
 — Хочешь лысый откусит нос твоему мужу? — обратился к ней длинноволосый.
— Не надо, пожалуйста. Зачем вы издеваетесь? Я, правда, ничего не знаю. Правда, я не понимаю, о чем вы говорите.
— Чего ты заладила свою молитву, — раздражился длинноволосый, — "Правда не знаю, правда не понимаю". Не понимаешь — поймешь. Вот мы сейчас проверим, как ты любишь своего мужа. Потому что вы не понимаете нормального человеческого языка, не понимаете, когда с вами хотят по человечески.
— Мужики, действительно, хватит, — заговорил теперь привязанный к стулу мужчина. — Не знает она ничего. Вы перепутали нас с кем-то.
— Чего это мы перепутали? — снова подал свой голос лысый. — Ничего мы не перепутали. У нас такого не бывает.
— А если перепутали, извинимся, — ухмыльнулся длинноволосый.
— Да, — согласился лысый. — Принесем очень сильные извинения.
— Зато ты щас узнаешь, как твоя жена тебя любит. И ты сразу поймешь, любит она тебя или нет.
     Длинноволосый сказал это и демонстративно подтянул, разгладил на руках перчатки, достал из кармана нож. Лезвие с глухим звоном выскочило из ручки.
— Пожалуйста, не надо, — беременная женщина бросилась к своему мужу.
     Но она не смогла сделать и шага, лысый схватил ее за волосы и оттащил назад, но женщина, не обращая на это внимания, продолжала вырываться и все говорила: — Ну, чем хотите поклянусь, я не знаю даже о чем вы говорите. Я не понимаю.
— Да ты не расстраивайся, — стал успокаивать ее лысый, держа за волосы. — Не бери в голову, подруга, бери в рот.
— А это одно и то же, — развеселился длинноволосый.
    Он повернулся к привязанному к стулу мужчине, но обратился к своему приятелю.
— Лысый, — сказал он, — зажми ей рот. А то она начнет сейчас орать, я это по опыту знаю.
    Лысый так и сделал — обхватив женщину одной рукой за плечи, сдавив ей горло этой рукой, другую прижал к ее лицу, зажал рот.
    Длинноволосый в это время рванул на мужчине ворот рубашки, она распахнулась, по полу тихо застучали оторванные пуговицы. Он приставил лезвие ножа к груди мужчины. Тот вздрогнул.
— Чего ты дергаешься, еще не больно. И не вздумай кричать, — предупредил длинноволосый. — Будешь кричать я твоей жене точно так же живот вскрою. Кесарево сечение называется, — пояснил он.
     Он сказал это, а потом медленно, с удовольствием провел лезвием его груди. Появилась ярко-красная полоса. И сразу по всей ее длине, из нескольких мест показались капельки крови и быстро потекли вниз, по животу, по пояснице, стали затекать под ремень. Мужчина замотал головой, замычал, но замычал сдавленно, стараясь не закричать.
     Не спеша, длинноволосый еще раз провел ножом по груди мужчины, и параллельно первой полосе, появилась вторая.
— Не вспомнила ничего? — обернувшись, спросил длинноволосый беременную женщину.
     Лысый слегка отстранил руку от ее лица. Но она не могла говорить, казалось, она задыхается.
     Часто дыша, женщина упала на колени, в горле ее появился какой-то хрип.
— Может она припадочная? — предположил длинноволосый.
    Но в это время беременная женщина заговорила.
— Я не знаю, я правда, не знаю, я клянусь вам, я не знаю. — Голос ее стал хриплым, совсем не похожим на тот, которым она говорила до этого.
— Врет, сука, — с тоскливой злостью проговорил лысый. — Родного мужа не жалеет. Вот так и выясняется истинная правда. Не любит она тебя, — сказал он мужчине. — Понял ты, придурок.
     Женщина в вечернем платье тихо сказала:
— Может она, правда, не знает?
— Да ладно, не знает, — не согласился с ней лысый. — Еще как знает. Она притворяется. Дай зажигалку, — обратился он к длинноволосому.
    Он взял протянутую ему зажигалку, чиркнул колесиком. Появился огонек. Лысый сделал его побольше, посильнее.
— Подержи теперь ты ее, — сказал лысый длинноволосому. — А то еще завоет как собака, всех соседей перебудит. А щас как раз самый сон. Люди отдыхают.
     Лысый сказал это и поднес зажигалку к лицу сидевшего на стуле. Тот снова замычал, замотал головой. Огонек зажигалки погас.
     Лысый разозлился, с силой ударил тыльной стороной ладони мужчину по лицу.
— Еще раз так сделаешь, — пригрозил лысый, — вообще урою.
     Он снова чиркнул колесиком зажигалки и снова поднес ее к лицу мужчины. На это раз он взял его на волосы, чтобы тот не мотал головой.
     Мужчина мычал и пытался вырваться. Но руки его были связаны сзади, за спинкой стула. И он не мог вырваться. И кричать он не мог, он помнил, что пообещал длинноволосый сделать с его женой.
— Хватит. — Женщина в намотанном на голове платке, подошла и ударила по руке лысого. — Я не переношу запаха паленого. Меня тошнит от этого.
     Лысый послушно погасил зажигалку и положил ее себе в карман.
— Чего, школьная привычка что ли? — посмотрел на лысого длинноволосый.
— А? На, — лысый вернул зажигалку.
— А то на вас зажигалок не напасешься, — проговорил недовольно длинноволосый, и положил зажигалку в свой карман.
— Значит, не хочешь сказать правду? — снова обратился лысый к беременной женщине.
— Я не знаю, — женщина говорила, и словно проглатывала что-то, что мешало ей говорить. — Я не знаю, я, правда, не знаю. Я, правда не знаю…
— Завелась, как клуша, — сказал лысый со злостью. — Ну, тебе же, падла, и хуже.
     Он огляделся.
    И он сразу нашел то, что ему могло пригодиться — на столе лежала вилка.
 — Держи ее крепче суку, — сказал он длинноволосому. — Щас она мне все скажет.
— Не тебе, а нам, — поправил лысого длинноволосый.
— Щас, ты у меня заговоришь, — пообещал лысый беременной женщине.
     Двумя руками он схватил рубашку надетую на мужчине и с силой рванул в стороны. Рубашка затрещала, разорвалась. Отодрав большой клок, лысый стал засовывать его мужчине в рот.
— Давай, давай, — говорил он, стараясь, чтобы как можно больший кусок тряпки оказался у того во рту, и объяснил: — Это вместо наркоза, потому что можешь не выдержать и закричать.
     Он взял со стола вилку, и снова вцепился одной рукой мужчине в волосы.
     Медленно, казалось осторожно, словно он собрался вынуть соринку, лысый стал подносить вилку к глазу мужчины.
     Тот мычал и пытался вырваться, но бесполезно.
— Ну, говоришь или не говоришь, коза беременная? — задал лысый женщине вопрос, когда вилка коснулась закрытого века ее мужа.
    Мужчина замычал, задергался, но почувствовав веком острие вилки, попытался отклонить голову назад, боясь, что сам наткнется на эти острые зубья. Но лысый крепко держал его за волосы.
     А женщина, она все так же стояла на коленях, только одной рукой она теперь упираясь в пол, а другую прижала к животу, и все так же хрипло дышала.
— Не хочет говорить, — понял лысый. — Не хочет, как хочет. А ты не дергайся, а то сам себе глаз выколешь, — предупредил он мужчину, и добавил: — А так неинтересно.
    И лысый, еще сильнее ухватив мужчину за волосы, аккуратно зубцами вилки стал приподнимать ему веко. Показался белок глаза.
     В мычании мужчины был теперь даже не страх, в этом мычании слышался ужас уже сломленного человека. И он трясся всем телом. Но он и боялся пошевелить головой, наткнуться на вилку, уже касавшуюся его незащищенного глаза.
— Не хочет говорить, — повторил лысый, словно пожаловался уже мало что понимавшему мужчине на его жену.
   — По-моему, она, действительно, не знает, — снова сказала женщина в вечернем платье, но в голосе ее было сомнение.
     Лысый не обратил внимания на ее слова, наоборот, он вдруг, резко и сильно ткнул вилку в глаз мужчины, в видневшийся белок глаза.
     Казалось было слышно, как лопнуло глазное яблоко.
     Мужчина замычал, как может мычать только сошедший с ума человек. Он заскреб ногами по полу, словно хотел оттолкнуться от него.
     Послышался крик его жены. И тутже она упала на бок.
     В это же время опрокинулся стул, к которому был привязан мужчина. Он забился на полу, и спинка стула выскользнула из-под его связанных рук.
     Мужчина вскочил на ноги. Он заметался по комнате. Он метался со связанными за спиной руками, мычал, а из глаза у него торчала вилка, и кровавый сгусток тек по его щеке.
     Мужчина не пытался убежать, хотя один раз проскочил мимо двери. Он ничего не понимал от боли и страха. Он сейчас был похож на курицу с отрубленной головой, которая вырвалась из рук и бежит сама не понимая куда.
    И он сам наткнулся на лысого. Лысый тутже схватил мужчину за горло. Мычание прекратилось. Теперь слышался только храп, какой можно услышать от спящего человека.
    Лысый упал вместе с мужчиной на пол, но рук он разжал.
    Неожиданно Лысый сделал такое движение головой, словно он боднул мужчину — он ударил лбом по торчащей из глаза вилке. Вогнал ее еще глубже. Мужчина дернулся так, что чуть не сбросил с себя Лысого.
     Но почти сразу после этого мужчина затих.
     Лысый поднялся с пола. Он тяжело дышал и казался злым и довольным.
     Он прошелся по комнате, посмотрел на лежавшую без движений беременную женщину, и таким же злым и довольным голосом, каким было и его дыхание, сказал:
— Я говорил, что нужно отвезти их куда-нибудь.
— Куда везти? — не согласился длинноволосый. — Я вчера, вон, ночью ехал. Просто так, пустой, а меня гаишники тормознули. Всю тачку обнюхали, как овчарки, и в багажник заглянули. А если бы сегодня так же? Да еще двоих везти.
     Женщина в вечернем платье, подошла к входной двери, открыла замок. На лестничной площадке никого не было. Она вышла за дверь и быстро стала спускаться по лестнице вниз.
— Тоже мне, деловая, палла, — недовольно, вслед ушедшей проговорил длинноволосый. — Корчит из себя крутую.
— Ты ей это скажи, — ехидно предложил ему лысый.
— Да пошла она. Только хрен ли она вечно рожу недовольную корчит, как будто королевна какая.
— А чего тебе-то до ее рожи? — удивился лысый. — Ты чего трахать ее собрался? Да она с тобой на одном поле не сядет.
— Да видал я таких…
— Ага, видал, да не обглодал.
    Длинноволосый с угрозой посмотрел на лысого. Тот решил сменить тему.
— Ладно, — он кивнул на женщину. — Чего делать-то будем? Кажется, она правда, не знает нихрена.
     Женщина в это время пошевелилась. Она открыла глаза. Несколько секунд широко раскрытыми глазами она смотрела в потолок, потом резко вдохнув в себя воздух, коротко вскрикнула.
— Чего это с ней? Крыша что ль съехала? — спросил лысый длинноволосого, но смотрел он в это время на женщину.
     А женщина все чаще начинала дышать и с каждым выдохом ее стоны, вскрики становились громче.
— Блин, она рожать собралась, — догадался длинноволосый.
— А я-то здесь при чем? — растерянно сказал лысый. — Я чё, гинеколог что ли?
    В это время женщина прокричала надрывно, протяжно.
     Длинноволосый прыгнул к ней, почти упал рядом. Он схватил ее одной рукой за затылок, другой зажал ей рот. Женщина заметалась, вырываясь из его рук.
— Давай ремень, скорее, — сдавлено крикнул лысому длинноволосый.
    Лысый сразу сообразил. Он расстегнул и вытянул из брюк мертвого мужчины ремень. Быстро на четвереньках подполз к женщине и, обмотав ремень вокруг ее шеи, завязал узел, с силой потянул за концы, сжимая горло женщины. Та заметалась еще сильнее. Она схватилась за шею, стараясь освободиться от ремня, впившегося в ее горло.
     Лысый снова переплел концы ремня и снова с силой дернул за них, затягивая второй узел.
— Все, валим отсюда, — проворил он вскакивая на ноги.
    Длинноволосого не нужно было уговаривать, и они вдвоем метнулись к входной двери.
    А женщина, хрипя, уже до крови расцарапала себе горло, бессознательно все еще пытаясь сорвать  ремень, подсунуть под него пальцы.
      В ту секунду, когда длинноволосый толкнул дверь снаружи, захлопывая ее, раздался тонкий звенящий писк.
— Родила все же, сука, — прокомментировал этот крик длинноволосый, сбегая вместе с лысым по лестнице.
— Он не свидетель, — успокоил его лысый. — Он нас не видел.
    … А женщина в вечернем платье, уже отъехав довольно далеко от дома, из которого она недавно ушла, вдруг резко свернула к обочине и остановила машину. Она быстро выскочила из нее. Ухватившись обеими руками за открытую дверцу, наклонилась. Ее сильно тошнило.

*   *   *

  Женщины бывают разные.
    Нет, я не хочу никого обижать, я только сказал — женщины бывают разные — вот и все.
    Хорошо, если кто-то говорит, что это любому дураку понятно, тогда объясню — женщины бывают разные не как ноты в рояле, а как ноты в расстроенном рояле.
    Это тоже кажется глупым высказыванием? Это тоже всем понятно, даже самим женщинам. Тогда скажу еще — женщины не потому разные, что рояль плохо настроен, а потому, что любая женщина может сказать: "А почему это должно быть именно так? Почему, допустим, нота "Ля", обязательно должна быть 440 Гц? А почему не 460 или не 270?"
    Объяснить можно, только стоит ли? — ведь на каждое объяснение у каждой женщины найдется новое опровержение. Всей повести "Жизнь Клима Самгина" не хватит, чтобы убедить в чем-то женщину. Почему именно "Клима Самгина"? — да потому что там в четырех томах все об одном и том, одни и те же базары, а толку никакого — все равно, что спорить с женщиной. А я этого делать не собираюсь. Поэтому объяснение простое — потому!
    Спорить и убеждать не стану, но кое-что расскажу.
     Начну с самого начала, с самой первой главы и самой первой части, где, как в Библии, когда первая жена Адама уже убежала от него, а вторая еще не появилась. Это не самое начало? Неважно. Но не с сотворения же мира начинать. Тем более, я в этом не участвовал. Наверное, не участвовал.

Часть первая

1
Я въехал в арку, сквозь которую только и можно было попасть с этот двор, окруженный несколькими восьмиэтажными домами, остановил свою машину рядом с другими припаркованными машинами, вылез из кабины и, захлопнул дверцу.
     День был жаркий, даже душный. И даже здесь, где двор был со всех сторон закрыт от солнца домами, все равно было душно.
     "Наверное, будет гроза", — подумал я и направился к другой двери, тоже металлической.
     За этой дверью (не сразу за ней, а чуть позже, или, правильнее сказать, чуть ниже) была Серегина мастерская.
     Нет, сначала немного о себе.
     Зовут меня Игорь. И я не синоптик, как можно подумать, основываясь на моем замечание о погоде. Я музыкант, в основном клавишник. Несколько дней назад я разругался со Стасом, нашим руководителем. Этот шакал музыку, которую я писал, выдавал за свою. И вот только несколько дней назад я узнал об этом. Судиться — не мой стиль, поэтому я разбил Стасу морду и ушел. Плевать, я еще напишу. И вообще, я уже давно собирался поработать один. Правда, нужны деньги, чтобы купить недостающую аппаратуру. Что еще. Живу я один в двухкомнатной квартире. Еще у меня есть "форд-Мустанг", это я к тому, чтобы было понятно, что в мое жизни были и лучшие времена. "Мустанг" я купил, правда, не новый, он к тому времени уже прошел восемьдесят тысяч, но для такой машины это немного. Жены у меня нет, своей, во всяком случае, детей тоже.
     Ну вот, я о себе все рассказал.
     Теперь о Сереге. Но это уже гораздо более длинный рассказ, и раз уж я подъехал к его мастерской, то продолжу по ходу.
     Нет, заранее скажу одно: Серега — он художник, и мастерская, к которой я подъехал — мастерская художника (это не для бестолковых, это я просто так пояснил, потому что мастерские бывают разные: и столярные, и швейные, и т.д.)
     Чтобы попасть в эту мастерскую нужно сначала подняться по четырем кирпичным ступеням к металлической двери, открыть ее, спуститься по двенадцати, тоже кирпичным, ступенькам вниз — поэтому я и сказал: "чуть ниже", потом открыть деревянную дверь, и тогда попадаешь в мастерскую художника Сереги.
     Понятно уже, мастерская находилась в том помещении, которое принято называть подвальным. Мастерскую со стеклянной крышей он еще не заработал себе, и у меня есть подозрение, что такую мастерскую ему предложат только посмертно. Он ведь не Церетели или Глазунов (Церетели скульптор? — неважно), все равно, куда ему до таких гениев. Впрочем, этот вопрос я не стану обсуждать, потому что в живописи разбираюсь… ну, приблизительно, как мусульманин совершивший хадж в Мекку, разбирается в свиных отбивных. Нет, если так, тогда лучше сравнить с отношением к свиным отбивным еврея-хасида — я могу смотреть на картины и они у меня не вызывают отвращения — просто не разбираюсь и все, а некоторые даже нравятся. Мне, например, нравится Шишкин. Мне, вообще, нравится природа.
     Мастерская была отделена от всего остального подвала кирпичной стеной. Эту стену Серега сделал, а правильнее сказать, выложил сам, специально для этого он даже кирпичи где-то покупал. Вообще-то, весь подвал был разгорожен стенами. Они были сделаны не так давно, лет семь-восемь назад, еще до того, как Серега стал хозяином одной из этих комнат. В других подвальных помещениях тоже что-то было, возможно какие-то офисы или склады, я этим не интересовался, наверное, потому что мне это не интересно. Но стены были тонкие, сделанные из ДСП, сквозь эти стены очень хорошо было слышно, что происходит в соседнем помещении, поэтому Серега и сделал себе кирпичную стену, чтобы ему не мешали работать.
    Ну, ладно.
     Я поднялся по четырем кирпичным ступеням к металлической двери, открыл ее, спустился по двенадцати кирпичным ступеням к деревянной двери, протянул руку, чтобы толкнуть ее.
     В это мгновенье с противоположенной стороны в дверь что-то ударило. Стук был очень характерный — так в дерево втыкается острый металлический предмет, например, нож.
     Я встал за дверной косяк и толкнул дверь ногой.
— Да не волнуйся, — услышал я Серегин голос, — я слышал, что ты спускаешься по лестнице.
     Я вошел в мастерскую. Закрыл дверь. С внутренней стороны она вся была утыкана разными острыми металлическими предметами.
— Я придумал, — сказал я. — Мы устроим конкурс на звание самого большого придурка города Москвы. Знаешь сколько можно собрать денег, если принять во внимание количество придурков в Москве и учесть, что ты при этом займешь первое место.
— А почему не самого большого придурка России? — поинтересовался Сергей и бросил в дверь отвертку, она с глухим стуком воткнулась в дерево рядом с ножом, похожим на сапожный.
— Не переоценивай себя. Россия большая, возможно, где-то есть и подурней тебя. Тогда деньги достанутся ему. Зачем нам это?
— Правильно, — согласился Серега и, подойдя к двери стал выдергивать из нее металлические предметы. — Поэтому конкурс придется отменить. Быть первым только в одном каком-то городе, меня не устраивает.
— Как хочешь, — согласился я, хотя моя идея мне понравилась. — А что случилось?
— С чего ты взял, что что-то случилось?
— Именно потому что от двери скоро останутся только щепки.
— Да мелочи, — отмахнулся Серега, но все же стал объяснять: — Мою работу на конкурсе "завернули", только не на конкурсе придурков, а…
— Да знаю на каком, — перебил я его. — А почему? Ведь все говорили, что ты займешь первое место?
— Нашелся какой-то блатной, у которого в комиссии нашелся какой-то большой поклонник. Первое место присудили ему.
— Понято, — кивнул я. — Наверное, дочка того, кто отобрал у тебя первое место, выходит замуж за того, кому он его отдал.
Я расстроился, потому что за первое место Серега получил бы неплохие деньги, и я собирался занять у него бо;льшую часть из них на недостающую мне аппаратуру. Теперь деньги придется искать где-то в другом месте.
— Ну, и еще разные мелочи, — продолжил Серега.
— Например? — поинтересовался я.
— Тачку разбил.
— Как это ты? — спросил я из вежливости.
— Это не я. Какой-то идиот в меня въехал. Всю левую сторону снес, она сейчас на "сервисе"
— Вся левая сторона?
— Больше, — серьезно сказал Серега, — вся машина целиком.
— Да, — решил я успокоить Серегу известной истиной: — если уж начинает невезти, то это надолго.
— Точно, — согласился Сергей. — Ирка, наверное, тоже так подумала и убежала.
— Куда? — не понял я.
— К какому-то Владику. У него не "девятка", как у меня, тем более была, а целый "Ягуар".
— Ну, ее винить не в чем, — решил я заступиться за Иру. — Какая женщина не променяет "Жигули" на "Ягуар". Это инстинкт, он в какой-нибудь молекуле ДНК у них сидит и, значит, они в этом не виноваты. В доисторические времена, например, какой мужик добывал больше мяса, к такому бабы и липли. А сейчас к тому, у кого  машина дороже, а твоя "девятка" по сравнению с "Ягуаром" все равно что кролик в сравнении с мамонтом. А еще что случилось?
— Пока ничего.
— Ну, ты же мне позвонил не для того, чтобы пожаловаться на свою несчастную долю.
— Позвонил? А, — вспомнил Серега, — мне нужно в Подольск съездить. А я тебе уже сказал, моя тачка разбита.
— Да какие трудности, — согласился я. — Ты же знаешь, я сейчас свободней, чем ворона в полете.
— Как парашютист без парашюта? — уточнил Серега.
— Приблизительно.
— Тогда завтра съездим.
— А чего не сегодня?
— Потому что, завтра нужно.
— Понятно, — согласился я на завтра.
— А сейчас, может, выпьем? — предложил Сергей. — А то, действительно, настроение какое-то паршивое.
     Я подумал секунды две.
— А почему бы нет? — согласился я.
    В это время в кармане у Сереги зазвонил мобильник.
— Да, — ответил Сергей, приложив телефон к уху. — Что? Встретиться? Зачем?.. Нам нечего объяснять друг другу. И выяснять нам тоже нечего…
    Я понял, что это звонит Ира.
— Я один схожу, — сказал я Сереге.
    Я не хотел присутствовать при семейных разборках, даже телефонных.
— Деньги возьми, — полез Сергей в карман.
— У меня есть, — успокоил я его. — На водку хватит.
     Серегина мастерская находилась на Сивцевом Вражке, поэтому я пошел дворами к Старому Арбату.
      Я взял пару бутылок водки, бутылку "пепси", какую-то закуску.
    На все, вместе с дорогой у меня ушло около получаса к тому моменту, когда я вышел из-за угла одного из домов и мне стала видна дверь Серегиной мастерской.
     Банальная фраза — но как может за полчаса измениться жизнь человека! Разбитая машина, бросившая тебя женщина, нечестно проигранный конкурс — в сравнении с некоторыми другими вещами, это все покажется просто мелочью. Да что там полчаса, жизнь человека может измениться в одно мгновенье — такой же банальный пример: идет человек себе идет, никому не мешает, и вдруг, бац, ему на голову падает кирпич.
     Если бы я был мистиком, я бы сказал, что все произошедшее с Серегой до этого, было предзнаменованием, а может быть, предупреждением других, намного бо;льших неприятностей.
     Я вышел из-за угла дома, увидел дверь Серегиной мастерской, и в эту же секунду она открылась.
     Мне показалось странным — но не настолько, чтобы даже самая любимая тургеневская героиня упала от этого в обморок — из этой открывшейся двери вышел милиционер. Я только бессознательно чуть замедлил шаг.
     Потом вышел Серега. А вместе с ним еще двое людей. Эти были в штатском, но полвзгляда хватило, чтобы понять, что они к милиции имеют не меньшее отношение, чем крокодилы к классу пресмыкающихся. И эти двое держали Серегу за руки с двух сторон чуть выше локтей. А сам Серега держал свои руки за спиной. Следом вышел еще один, он тоже был в штатском.
     Сергей увидел меня сразу. Он, как об том говорят, выразительно посмотрел на меня, а потом показал взглядом в сторону. Это было равносильно тому, как если бы он покачал головой. Было понятно, он не хочет, чтобы я подходил, чтобы четверо, которые вывели его, поняли, что мы знакомы.
     Я так и сделал. Не проявляя особого любопытства, я прошел мимо них и направился к одному из подъездов соседнего дома. Соседнего с тем, в котором находилась Серегина мастерская.
     Я вошел в подъезд. Быстро поднялся на второй этаж и с лестницы, не подходя близко к окну, стал смотреть через стекло, что будет дальше.
    А дальше ничего интересного не было — Серегу просто посадили в машину — обычная белая "Волга", без "маячка" и без всяких надписей, но номера милицейские. И когда его сажали в эту "Волгу", я увидел, что руки он не сам по себе держит за спиной, а на запястьях у него были надеты симпатичные из вороненого металла наручники.
    "Волга" сразу уехала. Но тот, который был в форме не поехал вместе со всеми. Он остался и вернулся к двери мастерской. Он закрыл ее. И не только закрыл, а даже опечатал. Это, наверное, был участковый, я так понял.
    Ни одной приличной мысли по поводу того, что я увидел, у меня не было. Во всяком случае, Серегу забрали не за то, что он не занял первого места на конкурсе (художников), и, наверняка, не за то, что его Ирочка ушла от него.
     Из-за аварии? Но он не был виноват. Да и когда это из-за простой аварии за человеком приходят оперативники, да еще сразу трое, а в придачу, надевают на человека наручники.
    Что он тогда мог натворить?
     Участковый ушел по своим делам — проверять, все ли алкаши на его участке успели похмелиться, и все ли незарегистрированные внесли положенную дань, чтобы иметь право пожить в гостях у своих родственников еще какое-то время.
     Я вышел из подъезда и направился к своей машине

2
Я позвонил Ирке. Она разговаривала с Серегой по телефону, и, возможно, его гости пришли к нему именно в это время.
— Игорь, это ты, — узнала Ира мой голос.
— Интересно, а кого ты еще ждала, чтобы тебе позвонил?
— Понятно, — как и все женщины всегда все сразу понимают, она тоже все сразу поняла. — Тебе Сережка сказал позвонить мне? Почему он сам не хочет разговаривать со мной?
     По этой ее фразе я догадался, что она или уже закончила разговаривать с Серегой, когда за ним пришли, или, если что и слышала, то ничего не поняла.
     Но все равно, она мне была нужна, поэтому я продолжил разговор.
    — Ты его променяла на "Ягуар", почему он должен хотеть с тобой разговаривать? Но я тебе не для того звоню, чтобы упрекать и осуждать…
— Да какое ты имеешь право?! — перебила она меня. — И какое он имеет право упрекать меня или осуждать…
— Он этого и не делает, — перебил теперь я ее.
     Чтобы не продолжат разговор дальше в том же направлении, я сказал:
— Мне нужно встретиться с тобой.
— Зачем?
— Во-первых, чтобы поговорить. А во-вторых, мне нужен ключ от Серегиной квартиры, тот, который он давал тебе.
— Я только ему отдам.
     Она сказала это таким голосом, что я сразу понял, договориться с ней будет трудно по телефону, но все же я попробовал. — Если ты не отдашь мне ключ, я сегодня же скажу твоему Владику на "Ягуаре", что ты встречаешься и с ним и с Серегой одновременно. Ты меня знаешь.
— Да, — подтвердила Ира, — я знаю, что ты подлец и сволочь. Только он тебе не поверит.
— Почему?
— Потому что это не правда, — объяснила она.
— Вот именно поэтому и поверит. Неправде всегда больше верят, — объяснил теперь я ей.
— Ты подлец и сволочь, — повторилась она. — Как все вы мужики, подлецы и сволочи.
— Правильно, — согласился я с ней. — Кстати, твой новый, который на "Ягуаре", он тоже мужик. За что же  ты его так? Но это неважно. Давай встретимся через полчаса.
— Я не могу.
— Тогда через сорок минут. И Ирочка, прошу тебя не опаздывать, у нас с тобой не свидание, а деловая встреча.
— Да чтобы я к такому как ты пошла на свидание… Чтобы я стала с таким как ты…
— Так женщины обычно говорят о мужчине, с которым им хочется переспать, — выступил я в роли психолога или сексоаналитика, в общем, что-то такое.
— Да пошел ты… Знаешь кто ты?..
    Но сразу она не смогла придумать, кто я такой, и я решил дать ей время на размышление.
— Скажешь все, что думаешь обо мне, при встрече. А встретимся у памятника Маяковскому. Тебя это устроит?
— Завтра в двенадцать. — И я услышал в трубки злые короткие гудки.
     Уверен, она могла встретиться со мной сегодня, но женское самолюбие не позволило ей согласиться на мои условия. А ключ от Серегиной квартиры мне очень был нужен.
     Я еще раз набрал ее номер. Но она отключила свой мобильный.
     Я поступил глупо, зря я так с ней разговаривал. Но теперь уже поздно раскаиваться. Придется ждать до завтра.
     … Ира опоздала всего на десять минут.
— Ключ привезла? — сразу спросил я.
— Да подавись. — И она швырнула в меня ключом, я поймал его и положил в карман.
     Она сразу собралась уйти, но я остановил ее.
— Что произошло, когда ты звонила вчера Сереге? — спросил я.
— А что должно было произойти?
— Ты не слышала ничего по телефону, когда разговаривала с ним? К нему пришли какие-то люди, — не стал я уточнят какие именно. — Ты что-нибудь слышала?
— Слышала.
— Что?
— Что и обычно, когда к нему приходят его друзья-алкоголики.
— А именно?
— Шум и какие-то глупые крики.
     Я понял, что узнать что-либо от Иры я не смогу. Но главное, что мне было нужно — ключ от Серегиной квартиры — я получил.
— Ладно, Ирочка, счастливо, — попрощался я с ней. — Пусть с "Ягуаром" тебе повезет больше, чем с Серегиной "девяткой".
    Она повернулась и, не прощаясь, пошла от меня. Гордая, холодная и недоступная, как вершина Эвереста, с высоко поднятой головой и с походкой манекенщицы демонстрирующей купальники. Но вдруг обернулась и быстро подошла ко мне.
— Да? С "Ягуаром"?! — голос ее, на мой взгляд, прозвучал немного истерично.
     Я понял, сейчас будет высказано наболевшее, накипевшее, выстраданное, и я постарался избавить себя от чужих страданий, сменить тему.
— А где ты его подцепила? — кивнул я в строну мужчины, который стоял невдалеке, около черного "Ягуара", и рыл асфальт передними копытами.
    Нет, я преувеличил, мужчина просто стоял около этого своего "Ягуара" и курил. Хорошо разглядеть я его не мог, даже лица его не видел, а только правое ухо, потому что он смотрел куда-то в строну театра "Сатиры". Но все равно, даже со спины вид у него был, не то что самодовольный, но какой-то гордый — вот вышел он из такой крутой тачки и весь он такой либеральный, что даже делает мне одолжение — стоит и ждет, пока я поговорю с его девушкой.
— Я его не цепляла, — чуть раздраженная мое терминологией, сообщила Ира. — Я с ним случайно познакомилась. И вообще, не я с ним, а он со мной. Он сволочь.
— Если он сволочь, зачем же он тебе нужен, пусть даже и на "Ягуаре"?
— Я не о Владике говорю. Владик хороший. Это Сереженька твой сволочь.
— Он не мой, — поправил я, — он твой. Правда, бывший. А этот, Владик с Ягуаром" он кто: бизнесмен, банкир или еще кто-то?
— Он сволочь и он бабник, он постоянно мне изменяет с этими своими идиотками натурщицами, — не повелась Ира на мою простенькую хитрость, а продолжила свою тему.
— Изменял, — поправил я ее, но тут же сам исправил себя и заговорил, стараясь, чтобы мой голос звучал возмущенно: — Ира, это издержки профессии. Вот Серега сам довольно ревнив, но я знаю точно, если бы ты была актрисой и тебе приходилось бы сниматься в кино в эротических сценах без дублерши, он бы прекрасно все понял и ни слова тебе не сказал. Или, например, ты была бы проституткой, пусть даже самой дешевой, и тебе приходилось бы по десять раз в день трахаться или делать минет, как вы это называете, когда хотите, чтобы люди поняли, что вы скромные воспитанные девушки, думаешь он стал бы возмущаться, что тебе приходится постоянно с кем-то трахаться? Да никогда бы из-за такой мелочи он не ушел бы к другой, к какой-нибудь, у которой есть "Порше", например.
     Ира внимательно выслушала меня, сказала: "Пошел вон", но вместо того, чтобы дождаться, когда я исполню ее просьбу, сама повернулась и пошла. Пошла она к черному "Ягуару"…
     Ключ от Серегиной квартиры мне нужен был чтобы попасть к нему в квартиру, это понятно.
     Пробыть мне там нужно было всего две-три минуты. Но это было очень важно. Когда человека забирает милиция вот так, как вчера забрали Серегу — хоть я и уверен, что произошло какое-то недоразумение, — но пока будут разбираться, есть очень большая вероятность, что у него в квартире захотят устроить обыск. А у Сереги, я знал, просто в его письменном столе лежал "ствол" — старый "Вальтер". Еще Серегин дед привез его с войны. Серегин отец хранил его как память о своем отце — Серегином деде. А когда отец умер, Сергей хранил его тоже, как память и об отце и о деде.
     Но такая "память" могла потянуть лет на пять при желании прокурора и поддержке судьи.
     … Сергей жил на четвертом этаже. Я не поехал на лифте, а поднялся на его лестничную площадку пешком.
     На двери его квартиры никаких бумажек с печатями, или других знаков, которые запрещают входить в квартиру не было. Скорее всего, никто сюда не приходил и не придет. Но все же я осторожно открыл дверь.
     Прислушиваясь, сам не знаю к чему, переступил через порог. Закрыл за собой дверь и повернул ручку замка, закрывая замок, так, на всякий случай.
     Я сразу пошел в комнату, где в ящике письменного стола лежал "Вальтер". Мне не нужно было даже искать, в каком ящике, я знал это.
    Я достал пистолет, сунул его за пояс. Теперь можно спокойно и уходить, потому что я знаю, что больше в квартире Сереги, ничего такого криминального нет. Да и быть не могло, потому что интересы в жизни у него совсем другие, впрочем, как и у меня.
     Можно было спокойно уйти, но мне давно уже хотелось пить, и я пошел на кухню. Я открыл холодильник. Как обычно у него в холодильнике стояло пиво и минеральная вода. Я бы, конечно, лучше выпил пива, но я за рулем, поэтому я взял минералку.
    Без каких-либо плохих для себя мыслей, я стал отглатывать из бутылки воду и прогуливаться по квартире, размышляя, что же все-таки могло случиться? За что так нехорошо поступили с Серегой.
    И тут я услышал, как на лестничной клетке хлопнула дверь лифта. Я замер на месте, как испуганная внезапным шумом кошка, ну, или кот, это безразлично в данной ситуации, и стал прислушиваться, в какую квартиру пойдут.
    Приехавшие на лифте выбрали самый паршивый для меня вариант — они стали открывать дверь этой, Серегиной квартиры.
     Сначала я даже подумал, что это вернулся Сергей. Но тут же услышал голоса, которых было несколько, а у Сереги не было привычки разговаривать сразу несколькими голосами.
     Спрятаться было некуда, да и времени не было — замок открылся и уже открывалась дверь.
     Я выбрал классический вариант — заскочил в шкаф и закрыл за собой дверь. Ругая себя, за то, что мне так не вовремя захотелось пить, я стал прислушиваться к тому, что происходит к квартире.
    Как я оказался прав, когда подумал, что у Сергея в квартире могут устроить обыск. И как я был не прав, что так грубо разговаривал с его проклятой Ирочкой, и из-за этого пришел сюда на целые сутки позже. Теперь, кажется, и я влетел. Уж в шкаф-то они в первую очередь заглянут.
— Ну, где? Показывай, — услышал я официальный нагло командующий голос, какими учат разговаривать нашу милицию, в отличии от, например, английской полиции. (Об этом я, правда, могу судить только по фильмам и книгам. Но по этим же фильмам и книгам я знаю, что несмотря на вежливое обращение с людьми, раскрываемость преступлений в Англии чуть ли не самая высокая в мире, а может и без "чуть ли").
— Вон там, — услышал я Серегин голос.
    Интересно, зачем они притащили с собой Серегу, обыск могли и без него провести, насколько мне известно, так обычно и делают. Но тут же я сообразил, что Сергей что-то показывает им. Неужели они пришли именно за пистолетом?
    Дверь в шкафу была закрыта не полностью, осталась узкая щель, и кое-что мне было видно. А если точнее, то мне видно было узкую полоску пола и окно.
     Кто-то прошел мимо моего шкафа и подошел, кажется, к книжному шкафу. На пол посыпались книги.
— Поосторожней нельзя, — попросил Серегин голос.
— Чего ты расстраиваешься, — сказал другой голос, наглый и почему-то злой, — тебе этих книг уже не читать.
— Другие люди тоже читают, — отозвался Серега.
— Так это люди.
— Олег, хватит, — остановил кто-то Серегиного оппонента.
— А что, он себя за человека считает? — не успокаивался тот.
— Ну, что? — спросил голос, который успокаивал человека за что-то злого на Серегу.
— Ничего пока. Не могу никак открыть, — ответил третий незнакомый голос.
— Потому что неправильно открываешь, — сказал Сергей. — Нужно правой рукой надавить на правую часть задней стенки, а левой вверху, в середине, и поворачивать влево и вниз.
— Я поворачиваю, — отозвался голос третьего. — Только не поворачивается.
— Потому что неправильно поворачиваешь, — сказал Сергей.
— "Неправильно поворачиваешь, неправильно открываешь", — недовольно передразнил его третий.
— Пусть сам откроет, — сказал второй, более миролюбивый.
— Ты хочешь ему наручники снять? — спросил тот, который злой и недовольный.
     Надо же, они и сюда притащили Серегу в наручниках.
— А куда он денется? — сказал второй.
    Послышался легкий лязг металла.
     Я услышал шаги. В узком просвете увидел Сергея. Точнее, только его руки. Он потирал их, разминая после наручников.
    В книжном шкафу у Сереги кроме книг ничего не было, это я знал точно. И я стал догадываться почему его привезли на обыск. Я решил, что мне тоже нужно приготовиться к тому, что будет дальше.
     Только я немного неправильно догадался, и мне не пришлось ни в чем участвовать. Чему я, в общем-то рад.
     Случилось все неожиданно даже для меня.
    Сергей вдруг резко повернулся. И одновременно послышалась злая ругань, грохот тяжелого куска металла по паркету — понятно, что это загремел, упавший на пол пистолет.
     А Серега в это время уже вылетал в окно. Он боком проскочил сквозь стекло, закрыв голову руками от осколков, и я увидел, как он, пролетев в воздухе, вцепился в ствол березки, росшей метрах в четырех от его окна.
     Я и сам в детстве не раз катался на березах. То же самое сделал сейчас и Серега.
     Береза была совсем молодая, тонкая, такая должна почти мгновенно согнуться под его тяжестью.
     Я не видел, но хорошо представлял, как береза согнулась. Конечно, не совсем мгновенно. Она должна была достаточно задержать падение.
     А то, что происходило сейчас комнате, можно назвать и паникой. Это и понятно, они не ожидали такого, даже я не ожидал. Молодец, Серый.
     Двое подбежали к окну, они что-то прокричали сквозь выбитое стекло. А потом я услышал подряд два выстрела.
     И тут же обе спины, которые я видел у окна, исчезли. Послышался топот ног по паркету. Шум переместился на лестничную площадку, и послышались быстрые шаги по лестнице. А в квартире стало совсем тихо.
     Я понял, что и мне пора уходить, и осторожно вылез из шкафа.
     Все правильно, все побежали за Серегой, обо мне никто не думал, да и с чего бы им думать обо мне?
     Я быстро пошел к двери.
     Но оказалось не все убрались из квартиры. Один человек остался. И этим человеком была какая-то старушка. Видимо, все делалось по правилам и к Сереге в квартиру пригласили даже тех, кого называют "понятыми".
     Старушка стояла у входной двери и, кажется, не знала, что ей делать. Потом она решила посоветоваться, видимо, со своим коллегой.
— Ильич, ну чего там? — спрашивала она кого-то с любопытством и испугом. — Нам-то чего делать?
— А я знаю? — ответил ей уже откуда-то снизу мужской голос. — Побегу посмотрю чего там внизу. А ты оставайся, стереги квартиру. Дверь-та открыта.
     Но тут старушка услышала мои шаги. Она хотела обернуться. Вот только я не хотел, чтобы она видела меня. Поэтому раньше, чем она обернулась, я схватил ее за плечи, старушка взвизгнула, наверное, так она взвизгивала в молодости, когда парни хватали ее намного ниже, чем я сейчас схватил. Я резко повернул ее лицом в квартиру, слегка подтолкнул, чтобы она не успела обернуться, и, выскочив на площадку, захлопнул за собой дверь. Уверен, она не догадается, что в квартире еще кто-то был, скорее, подумает, что это один из тех, кто привозил сюда Серегу, один из милиционеров, или оперативников. Это не важно.
     Я побежал не вниз, как все, а побежал вверх по лестнице. По дороге я разворачивал пружинистое кольцо, на котором у меня были ключи от моей собственной квартиры и мечтал, чтобы дверь чердака была закрыта на висячий замок, а не на внутренний, которые называют английским. Такой бы я не сумел открыть, а то зачем бы мне было встречаться с Ирой и отбирать у нее ключи от Серегиной квартиры.
    Мне повезло, замок был навесной и очень примитивный. Стальной проволочкой, которая до этого была кольцом для ключей, я открыл замок секунд за десять.
     Чтобы не было непонятно, скажу — научился я этому еще в детстве, когда мне было лет десять. Во дворе у нас жил мужчина, как сейчас я понимаю, это был старый вор. Вот этот пожилой мужчина и учил нас всяким таким вещам. Потом он куда-то пропал, так и не обучив нас до конца всему.
    Я прошел по чердаку в другой подъезд, даже не в следующий, а через один от Серегиного. Там мне пришлось замок сломать, ведь он был снаружи. Нет, сломать, это слишком громко сказано, я просто надавил на дверь плечом и она почти без сопротивления открылась — одна из петель, на которых висел замок, крепилась на единственном ржавом гвозде, да и тот был выдернут наполовину — думаю, не случайно, наверняка, сюда часто пробирались влюбленные возраста Ромео и Джульетты, чтобы, как раз, и заниматься любовью.
     Вниз я спустился на лифте и спокойно вышел из подъезда.

3
Часа в два ночи в дверь мне позвонили.
     Я сразу подумал, что это Серега. Так и оказалось. У него был вид бомжа, который подрался с бездомным котом из-за куска позеленевшей колбасы.
— Ты один? — спросил он.
— Один. Заходи.
     Он зашел в квартиру, я закрыл дверь.
— В ванной, в аптечке есть пластыри всякие и зеленка, — сказал я ему, впрочем, он сам это знал.
— Зеленка? Чтоб лоб смазать?
— Вообще-то, ты не сильно порезался, я думал будет хуже.
— А ты в шкафу сидел? — усмехнулся Сергей.
— Откуда ты знаешь?
— Дверь шкафа была приоткрыта. И ящик письменного стола, где "ствол" лежал, тоже не до конца задвинут был.
     Замечать такие мелочи Серега всегда умел лучше других.
     Когда он вышел из ванной, заклеенный пластырем в нескольких местах, я решил, что можно и расспросить кое о чем.
— Я сам нихрена не понимаю, — стал рассказывать Серега. — Мне показывали фотографии моего зверства. Мужика какого-то я пытал. Его жену задушил. Она успела родить в это время. Ребенок тоже умер.
— Ну ты и садист. И за что ты их так?
— Вот и менты меня тоже спрашивали — за что?
— Но ты не сказал. А может ты лунатик, или оборотень? А сам не знаешь об этом, — предположил я, но Сергей не захотел отвечать на этот вопрос.
— Ствол у тебя? — спросил он.
— Да.
— Дома нельзя держать. К тебе могут тоже прийти.
— Меня что, тоже подозревают в убийстве новорожденного?
— Ключ от квартиры ты у Ирки взял?
— У нее, — признался я.
— Они ее быстро найдут. А она скажет, что давала тебе ключ от моей квартиры. Им станет интересно зачем?
— Все правильно, — согласился я.
— Неделю назад, в субботу, ты что делал? — спросил Сергей.
    Мне и вспоминать не нужно было, я надолго запомню ту субботу. Я тогда встретился со Светкой, и до четырех утра мы с ней проторчали в клубе, а потом поехали  к ней. Она сказала, что ее муж вернется только в понедельник. А когда зашли в квартиру, ее любимый муж (вообще-то здоровый парень, чуть помоложе меня) сидит, пьет водку и ждет. Когда увидел нас вдвоем, так обрадовался своей удаче, что даже разговаривать со мной не стал, сразу ударил меня по голове бутылкой. Точнее, хотел ударить, только я успел увернутся. Я обиделся на его неинтеллигентное поведение и ушел, пусть сами разбираются, тем более, милые ругаются — только тешатся.
     Так и вышло. Светка позвонила на следующий день, сказала, что все нормально, небольшим синяком отделалась. Зато он, ее муж, теперь пытается вымолить у нее прощение. Она сказала ему, что я тот самый ее двоюродный брат, с которым она в ссоре (такой действительно существует и ее муж знает об этом). И вот когда она только помирилась, со мной, со своим братом, как из-за глупой ревности мужа снова с ним в ссоре. И они, после всего, что натворил муж, наверное, никогда уже не помирятся.
     Светка сказал, что думает еще пару дней пообижаться, потом простить мужа.
— Это хорошо, — сказал Серега, — такого алиби на троих хватит.
— Но с чего взяли, что ты кого-то убил?
— В той квартире, на полу нашли листок из записной книжки с телефоном одной подруги, кажется, Вера зовут.
— Кто такая Вера? — спросил я.
— Да я ее толком и не помню. Кажется, предложил ей написать ее портрет. Но так, несерьезно.
— Понятно, — понял я. — Нашли эту Веру, а она сказала, что давала тебе свой телефон, записанный на этом листке.
— Да. Но если бы только это.
— А что еще? На тебе нашли кровь убитого младенца?
— Почти. Когда обыскивали мастерскую, в одной моей рубашке, она на крючке висела на стеллаже, в кармане, нашли пуговицу. А точно такие были на рубашке убитого мужчины.
— Это еще хуже телефона, — высказал я свое мнение. — И ты не предполагаешь даже, как она могла оказаться у тебя в кармане?
— Ты же знаешь, последние несколько дней, с кем я только не пил. И вообще я эту рубашку давно уже не надевал.
— Серый, а может ты просто не помнишь, как замочил всю семью?
— Игорь, шел бы ты со своими шутками.
— Ладно, уговорил, — согласился я. — Но ты даже не представляешь, кто тебя мог так подставить?
— Вообще ни одной мысли, — признался Сергей. — Только одно — та подруга, у которой я взял телефон. Но я с ней почти незнаком.
— А ты уверен, что это тот же самый листок бумаги, который она давала тебе? Она, ведь, могла записывать свой номер сотням мужиков. Да и не обязательно мужикам.
— Листок из записной книжки тот самый, мне следователь его показывал. — Серега вздохнул, первый раз проявив свои чувства, показал, правда, неумышленно, как ему тяжело сейчас и страшно, но потом сказал со злостью: — Но кому я-то нужен? Я никому дорогу не переходил.
— Ты мог оказаться случайно под рукой.
— Случайно не получается, — не согласился Серега. — Случайно, потом, позже могли пуговицу положить в карман. Но телефон с номером Веры, он у меня раньше был, до того как целую семью замочили. И значит, взяли у меня его раньше, до того, как отправились к этим людям.
— И что собираешься делать? — спросил я. — Купить паспорт на имя дона Педро и свалить в Бразилию?
— Угу. Только сначала какого-нибудь бизнесмена кину, а то паспорт не на что купить. Ладно, Игорь, спать хочу. Два дня почти не спал.
     … Серега, как ворона накаркал. Мне снилась музыка. Совсем новая, я такую еще не слышал. Первый раз в жизни я написал музыку во сне. И звонок в дверь — у меня музыкальный звонок — сначала очень хорошо и вовремя вступил. Но потом он стал мешать. Я хотел сказать идиоту, который никак не мог остановиться, расстаться со своей простенькой партией из двух нот, чтобы он заглох. Но проснулся и не успел сказать этого.
    Я схватил нотный лист и быстро стал записывать саму мелодию пока не забыл. И я смог не забыть основную тему. Успел записать.
    А идиот исполнявший партию дверного звонка все не останавливался. По настойчивости, с которой звонили в дверь, нетрудно было догадаться, кто ко мне пришел в гости.
     Серега уже успел одеться и, толкая меня в плечо и мешая записывать ноты, спрашивал, куда я положил "ствол". Я сказал ему не отрываясь от нотного листа. Мельком я видел, как он достал пистолет из-под шкафа, сунул его себе сзади за пояс и проскочил к балкону. Я живу на восьмом этаже девятиэтажного дома.
     Я открыл дверь. На пороге стояли двое и один сразу сунул мне в лицо свое удостоверение.
— Я не страдаю близорукостью, — сообщил я ему на будущее и отстранил его руку о своего лица.
    Они вошли без разрешения. Я не стал пока спорить.
 — И что нужно от меня правоохранительным органам и органам правопорядка? — спросил я вежливо, а потом задал вопрос, который меня всегда интересовал: — А почему вас называют "органами"?
— Ты очень умный? — спросил меня один.
— Не знаю, — сказал я честно, — но я любознательный.
— Мы тоже, — сказал он.
— Тогда давай по очереди задавать вопросы и отвечать, — нашел я справедливый выход из положения.
    Но он не согласились.
— Спрашивать будем мы, а ты отвечать.
     Он сказал: "Спрашивать будем мы", но спрашивал пока что один, второй в это время нагло расхаживал по квартире и заглядывал во все углы и щели.
— Хорошо, спрашивай, — сказал я тому, который сказал, что будет спрашивать, а тот который не спрашивал, а ходил и смотрел, забрел в это время как раз на балкон. — Но только при такой нечестной игре я не обещаю, что отвечу на все вопросы.
— Тогда собирайся, проедешь с нами. Будешь отвечать в другом месте.
— Хорошо, отвечаю здесь, — пришлось согласиться мне на несправедливость.
     Бродивший без разрешения по квартире, не нашел на балконе ничего интересного и вернулся в комнату.
— Почему так долго не открывал? — подал он свой голос, видно, бродить по квартире, ему надоело.
— Ноты записывал. Но вот почему вы так долго не могли остановиться со своей партией, мне никак не понятно.
— Что? — не понял он.
— Ладно, проехали. Какие еще вопросы?
— А ты наглый парень, сморю, — сказал мне, который сразу стал со мной разговаривать.
     Мне это понравилось. Интересно, кто из нас наглее, я или они? Но я решил, что чем меньше буду с ними спорить, тем скорее отделаюсь.
    Серега правильно предсказал или накаркал мое будущее — они задали именно те вопросы, которые он и обещал, что мне зададут.
    Что касается того, зачем мне нужно было брать ключ у Иры, я им ответил, что хотел забрать из Серегиной квартиры одну свою вещь.
— Забрал? — спросили они меня.
— Нет, я даже не заходил к нему. Вспомнил, что забрал ее раньше. Напрасно только Иру беспокоил.
— Какую вещь? — стало им интересно.
— Ключ для настройки рояля. Сергей как-то попросил меня настроить пианино его знакомой. Я настроил, потом заехали к нему. И я подумал, что забыл ключ у него. Но в тот же день, когда встретился с Ирой и взял у нее ключ от квартиры, только чуть позже, полез в ящик со слесарными инструментами и оказалось, что ключ для настройки лежит у меня там. Почему я его туда пожил не помню, но я немного был поддатый.
— На ходу сочиняешь?
— Когда как, — стал рассказывать я им. — Иногда бывает и на ходу. Идешь по улице, и вдруг в голове начинает звучать музыка. Да, бывает и так, на ходу.
— Где был в прошлую субботу?
— Нужно рассказать, как я провел весь день?
— Ночь. С субботы на воскресенье. От двух до трех ночи, где был?
     Тут мне сочинять ничего и не пришлось даже. А тем более, от двух до трех, им можно было даже и Свету не беспокоить.
     Я уже говорил, когда рассказывал Сереге, как я провел ночь, теперь этим двоим я только дополнил, что в том клубе, где я был в ночь с субботы на воскресенье, меня многие знают, потому что мы там пару раз играли, да и кроме этого я заходил в тот клуб иногда. Если им нужно, могу назвать десяток имен, эти люди подтвердят мое чистосердечное признание.
    Они еще поговорили со мной от нечего делать, но главное для того, чтобы предупредить, что если я встречу Сергея или узнаю, где он находится, чтобы я сразу позвонил им настучал на него.
    Я сказал, что обязательно это сделаю, и спросил, не полагается ли какое вознаграждение за сотрудничество, а то у меня сейчас с деньгами не очень. Они ничего не ответил и ушли.
     Теперь они ко мне приставать уже не будут, без меня проверят в клубе, правду ли я сказал, а там им подтвердят, что правду.
     Я вышел на балкон и позвал Сергея.
     Через несколько секунд с девятого этажа показались его ноги.
— Все нормально? — спросил он, спрыгнув на мой балкон.
— Да, ушли, я им не интересен.
— А что за девочка над тобой живет?
— Лидка. А что?
— Да ничего. Она в одном купальнике танцевала. Фигурка у нее неплохая.
— Подглядывать нехорошо, — сказал я Сереге о правилах хорошего поведения.
     Он пожал плечами и сказал:
— Я всегда считал, что красивым женщинам нравится, когда за ними подглядывают. Правда, они не всегда в этом признаются.
— Что делать собираешься? — спросил я о его ближайших планах.
— Сначала надо позвонить той Вере и поговорить с ней. Телефон я ее теперь помню. Только едва ли это что даст.
— Ничего не даст, и дальше что?
— Та женщина, которую убили, до того как стала беременной, работала в ресторане администратором. Называется этот кабак "Незабудка".
— Это тебе все следователь рассказал?
— Да, — кивнул Серега. — Только он почему-то считал, что я все это должен сам знать.

4
 Потенциальной Серегиной модели Верочке звонил я. Только этот звонок дал еще меньше, чем можно было ожидать. К телефону подошла мама нужного нам объекта. И она, Верина мама стала рассказывать мне, что она, Вера уже больше года не живет дома, а снимает квартиру — с тех самых пор, как стала фотомоделью (оказывается она была не только потенциальной моделью художника Сереги, но еще и фотомоделью). Мама, конечно же, знала и телефон и адрес квартиры, которую Вера снимала, но только нет никакого смысла звонить ей, сообщила Верина мама. Несколько дней назад Вера улетела на съемки во Францию, там, по словам мамы, Вера пробудет дней десять, а потом полетит в Америку, так что в Москву она вернется не раньше чем недели через три.
     В конце разговора заботливая мама Веры вежливо поинтересовалась, не по поводу ли кастинга я звоню. Я согласился — по его поводу я и звоню. Мама Веры спросила, не оставлю я ей свой телефон. Я сказал, что сам позвоню еще раз, когда Вера вернется из Америки.
     Телефон и адрес ресторана "Незабудка" мы узнали в платной телефонной "справочной".
     … Ресторан был небольшой, но не уютный. И он был какой-то безликий. Я бы в такой не пошел ни со своей девушкой, ни со своей женой, если бы она у меня была, да и с чужой тоже, я не о Светке, я вообще.
    Но вот метрдотель к нам сразу подошел, точнее, подошла, потому что это была девушка, довольно симпатичная, но на мой взгляд немного полноватая. Впрочем, это дело вкуса, для кого-то она может быть эталоном красоты, а может быть, идеалом.
    Подошла она к нам, наверное, потому, что мы с Серегой не спешили усаживаться за столик.
— Здравствуйте. Пожалуйста, проходите, присаживайтесь, — заулыбалась девушка, указывая нам на весь маленький зал.
— Собственно говоря, мы по делу… — Сергей посмотрел на девушку, давая ей понять, что хочет к ней обратиться по имени.
— Таня, — подсказала она.
— Танечка, — захотелось и мне поговорить с ней, — нам нужен самый главный ваш начальник.
— Павел Юревич? — улыбка Тани стала не такой счастливой, даже что-то тревожное мелькнуло в глазах.
— Для кого Павел Юревич, а для кого просто Паша, — не стал я скрывать наших фамильярных отношений с Павлом Юревичем.
    Серега же решил, что фамильярность фамильярностью, но есть и субординация, учитывая которую Паша для нас все равно что Сивка-Бурка для Иванушки.
— И нужен он нам срочно, — сказал Сергей, но не очень строго.
— Видите ли, — замялась Танечка, — он сегодня еще не приходил. Но вы проходите, садитесь.
    Ну вот, подумал я разочарованно, напрасно притащились. Но не уходить же просто так.
— Конечно, — не стал отказываться я. — Только пока мы будем ждать Пашу, мы бы хотели поговорить с вами.
— Со мной, — слегка растерялась Танечка. — Но я сейчас…
    Я решил поговорить с ней так, на всякий случай, вдруг что-то скажет, что сможет нам пригодиться. И оказалось совсем не напрасно я решил с ней поговорить.
— Мы не долго, — успокоил ее Серега. — Только если можно, не здесь, не в зале.
— Вы не от Семена Васильевича? — неуверенно спросила Таня.
— От него. Конечно, мы от Семена Васильевича, — согласился Серега.
— Разве сразу этого не понятно, что мы от Семена Васильевича? — подтвердил и я наши полномочия.
— Тогда пойдемте, — в голосе Тани послышалось облегчение.
     Мы прошли вслед за Таней-администратором в небольшой узкий коридорчик, подошли к двери. Она была закрыта, но Танюша специально для нас открыла ее ключом, который лежал у нее в кармане.
— Пожалуйста, располагайтесь здесь, — указала нам на диван Таня.
     Кроме дивана в комнате стоял письменный стол, кресло, шкаф. И, конечно, компьютер на столе.
     Но я выбрал не диван, а хозяйское кресло у письменного стола и устроился в нем.
 — И вы тоже располагайтесь, — разрешил я Танечке.
— Присаживайтесь, Таня, присаживайтесь, — разрешил ей и Сергей, указав на диван, потому что она топталась на месте нерешительно, как курица попавшая в чужой курятник.
     И когда она села на диван, он тоже устроился на нем рядом с ней.
— Пока Паши нет, — начал я, — мы бы хотели, чтобы вы, Таня, объяснили нам кое-что.
— Вы знаете, — решила быть откровенной Таня, видимо, потому, что мы от Семена Васильевича, — никогда такого не было, чтобы Паша не приходил. И даже если бы он решил не прийти, он бы обязательно позвонил. Я очень волнуюсь. Я сама ему звонила. К телефону он не подходит, а мобильный отключен.
     Сергей в это время положил свою руку на спинку дивана позади Тани и осторожно, точнее нежно, но и как бы по хозяйски провел пальцами по ее плечу. Она посмотрела на него и застенчиво улыбнулась.
— Вы, наверное, из-за этого случая, — заговорила она о каком-то случае, чтобы скрыть свою застенчивость.
— Да, кое-что нужно уточнить, — подтвердил ее слова Сергей.
— Милиция когда приходила я им рассказывала о них. Они приблизительно вашего возраста, — сообщила нам Таня. — Только сразу видно — уроды.
— Один горбатый, — предположил я, — у другого постоянно нос отклеивается, он его приклеивает жвачкой. Третий…
— Нет, — немного развеселилась Таня. — Третьего вообще не было. Хотя, в машине кто-то оставался. А что уроды, это я так сказала.
— Образно, — подсказал я, — потому что они моральные уроды.
— Вот, вот, точно, — согласилась Таня.
— И они сразу прошли сюда, к Паше, — заговорил Сергей нежно глядя Тане в глаза, но голос его был серьезным.
— Вы знаете, да, — в ее голосе послышалось волнение заговорщицы, обсуждающей план, какой яд лучше подсыпать королеве, действующий быстро или такой, чтобы она помучилась.
— О чем они разговаривали, ты не слышала? — продолжал допрашивать Серега.
— Нет, — ответила Таня и продолжила: — Получилось как: вошел сначала только один, и сразу с кабинет, сюда вот. Я побежала за ним, потому что раньше никогда не видела его. Но он наглый такой, даже не слушает, что я ему говорю. Павлик, Павел Юревич, — исправилась она, — как увидел этого, сразу у него лицо стало зеленое. Ну, не зеленое, конечно, это я так, чтобы понятно было.
— Паша испугался? — решил уточнить я.
     Таня кивнула и продолжила:
— И этот еще, хам такой, он говорит Павлику, Павлу Юрьевичу. Убери отсюда эту, говорит, и обозвал меня. Я хотела сразу ему ответить, но Павлик, Павел Юрьевич, он подошел ко мне и говорит: "все нормально, Танечка, иди". А я вижу, что ничего не нормально. А он успел наклониться ко мне, ну, как будто поцеловал, так по-дружески, а сам мне шепнул…
— И что он тебе шепнул? — стало мне интересно.
— Он шепнул, чтобы я звонила Лопуху. Ой, то есть, извините, Семену Васильевичу.
— Ничего, — улыбнулся я Танечке, давая понять, что Семена Васильевича можно при нас называть Лопухом.
     Я разрешил Танечке называть Семена Васильевича Лопухом, а сам подумал, что нужно узнать, кто такой это Семен Васильевич, который еще и Лопух. Тем более, мы сейчас им и посланы, разговариваем от его имени, как я понял, точнее, как это поняла Танечка.
— И почему ты ему не позвонила? — спросил Сергей.
     "Вот идиот Серега, — подумал я, — с чего он взял, что она не позвонила?" Поэтому я решил поддержать Сергея, сбить с толку Танюшу.
     И я поддержал:
— Действительно, Танюша, — говорю я, — а почему же ты не позвонила нашему Лопуху?
— Да понимаете, — сразу стала оправдываться Таня и я понял, что совсем не обязательно было поддерживать Серегу, — только я выскочила из кабинета, только достала из кармана мобильник, а тут второй. И сразу на меня стал наезжать: "Ты куда звонишь, а ну-ка убери телефон". Сказал убери, а сам взял и отобрал его у меня. Потом, правда, отдал, когда тот уходил, который с Пашей здесь, в кабинете разговаривал.
— А другие. Ты их видела? Сколько их было? — спросил Сергей.
— Я их не видела. То есть видела, но не рассмотрела, потому что когда эти вышли уже, я тоже выглянула на улицу, эти двое как раз садились в машину. Только разглядеть нельзя было, кто еще в машине, у нее стекла все черные. Но кто-то в машине сидел, потому что эти двое сели на заднее сиденье.
— А машина какая была? — спросил я.
— Я не запомнила. Кажется, синяя. Иномарка. Но уже такая, старая.
— А ты номер не запомнила? — это спросил Серега.
— Нет, номер не запомнила? — расстроилась Таня.
— Ничего, — успокоил я ее, — мы их и без номера найдем. И еще вот что, по тому номеру, по которому ты раньше звонила Семену Васильевичу, Лопуху нашему, ты по этому номеру не звони больше, я дам тебе другой. И Паше скажи то же самое. Хотя, ты по какому звонишь Семену-то? — поинтересовался я на всякий случай.
— Я, в общем-то, Семену Васильевичу никогда не звоню, Павел Юрьевич сам всегда звонит, когда нужно. Но я телефон тоже знаю. Так, на всякий случай.
    И Таня назвала номер, по которому она должна звонить какому-то  Лопуху, так что мне не пришлось больше хитрить, чтобы узнать этот номер.
     Я только достал свой мобильник и сделал вид, что проверяю правильно ли она назвала его, сам же наоборот загрузил номер, который назвала Таня в "память".
— Нет, — решил я передумать, — все правильно, так и звони по этому номеру.
— И больше те двое не появлялись? — спросил Сергей, но было понятно, что спросил просто для очистки совести.
— Нет, — покачав головой, очистила Серегину совесть Таня.
— Что ж, — сказал я, вздохнул по-деловому и поднялся из-за стола. — Времени ждать Пашу у нас больше нет. Передай ему, что мы заходили, и передай, что мы еще позвоним.
— И еще, — стал давать ценные указания на прощание и Серега, — то что мы приходили, об этом никому не рассказывай. Вообще никому. И ментам тоже.
— А им особенно, — добавил я.
— Конечно, конечно, я понимаю, — закивала Танюша, как цирковая лошадь, но тут же спросила: — А Паше?
— Паша не входит в понятие "никому", — успокоил ее Сергей, потому что понятно, нет смысла запрещать этой Тане рассказать все Паше, она и без разрешения расскажет.
— Да, передай, о чем шел разговор, — подтвердил я полномочия Сергея. — А мы уже с самим Пашей его продолжим.
    Но Танечка еще не успокоилась и решила для себя прояснить кое-что, раз уж мы так миролюбиво и дружелюбно настроены.
— А кто они такие, эти, которые были? — спросила она. — Я так испугалась. Вы, наверное, знаете, что с Инной случилось и с ее мужем?
— Да, — подтвердил Серега, — мы знаем, что случилось с Инной и Геной.
— Не волнуйся, — решил я ее успокоить, — мы во всем разберемся. Все, Танечка, счастливо. Нам пора.
— До свидания, — ответила Таня, но пошла проводить нас.
— Таня, не надо нас провожать, мы сами найдем выход, — попросил ее Сергей.
     Я понял, он не хочет, чтобы она видела на какой машине мы уезжаем и, тем более, запоминала номер. Он прав, потому что теперь Таня опытная в отношении номеров, мы сами ей подсказали, и постарается запомнить наш, а нам это совсем ни к чему.
— Да, вот еще, — словно вспомнил Сергей. — Танюша, ты знаешь адрес Павла Юрьевича? На всякий случай, заедем к нему. Вдруг он лежит больной и несчастный и до стакана с водкой, я хотел сказать, с водой дотянуться не может.
— Вы думаете, он снова начал? — забеспокоилась Таня.
— Что начала? — не понял Сергей.
— Ну… он же лечился, — пояснила Таня.
     Я сразу понял, что начинают снова, после того, как лечатся.
— А, пить что ли? — сказал я, как будто давно знал об этой слабости Паши. — Не знаю. Вот мы и проверим.
     Таня сказала нам адрес Паши. Для этого ей не пришлось заглядывать в какие-либо справочники, она помнила его. И даже сказала какой этаж и что его дверь из лифта два раза направо.
— Инна и Гена, — стал спрашивать я Серегу, когда мы сели в машину, — это те, кого ты убил безжалостно?
— Так их, во всяком случае, следователь называл, — подтвердил Сергей.

*   *   *
… Тонкая полоска — лучик солнечного света, попадал в комнату сквозь цель между двумя шторами, прикрывавшими оконный проем. Спускаясь по стене, по белым обоям с золотистым рисунком до плинтуса, луч искривлялся от неудобства, сползая по этому плинтусу на паркетный пол покрытый толстым слоем лака. На полу луч снова становился ровным и резал глаза огнем, как только что выкованный, все еще раскаленный до белизны меч. Скошенное под острым углом острие этого меча было направлено к окну, к просвету между штор, который его и пропустил в комнату.
    За открытой дверью комнаты была темная пустота прихожей. У двери стоял небольшого роста полненький человек с круглым лицом и большой залысиной, открывавшей блестящую кожу черепа над его невысоким лбом и всю его макушку.
     Полненький человек стоял плотно прижавшись спиной к двери. Он стоял плотно прижавшись к двери спиной и пританцовывал на месте, стараясь приподняться на пальцах, на носках ботинок как можно выше. Руки этого полного человека сгибались и разгибались в локтях. Сгибались и разгибались совсем не в такт тому, как он перебирал ногами. А выше, у локтей его руки не шевелились — выше они были крепко привязаны к телу, к туловищу человека нейлоновым шнуром.
     С противоположенной стороны двери стоял еще один лысый человек. Только его голова была лысой полностью, но не от того, что волосы на ней не росли — они были выбриты. И этот, второй тоже был невысокого роста, но в отличии от первого он был не полным, а плотным, в его резких движениях чувствовалась физическая сила. И этот выбритый наголо, что-то бормоча сам себе, прикручивал к ручке двери нейлоновый шнур — точно такой же шнур, которым были привязаны руки полненького человека к его телу. Этот, второй шнур был перекинут через верх двери на другую ее сторону. А там, на другой ее стороне он был накинут петлей на шею полненького человека. Нейлоновая веревка была натянута так, что полный человек только и мог приподнимаясь как можно выше на носках ботинок не дать ей затянуться полностью на его шее.
— Чего ты там бубнишь, лысый? — спросил выбритого наголо третий находившийся в комнате, у него были длинные давно не мытые волосы.
— Тебе-то чего? — недовольно пробормотал лысый.
— Так, интересно.
— Я не бубню, а пою, — признался лысый.
— Чего ты делаешь? — не понял длинноволосый.
— Пою, — с нарочитым раздражением повторил лысый.
— А чего ты поешь? — удивился длинноволосый.
— Что надо, то и пою, — не захотел говорить лысый.
— Он поет: "Я тучка, тучка и вовсе не медведь", — подсказал четвертый человек находившийся в комнате.
     Четвертым, а точнее, четвертой была женщина. Она была довольно сильно накрашена, такой макияж мог быть и ее стилем, но мог быть и желанием скрыть свое лицо, на голове у нее был повязан платок в виде чалмы, полностью скрывавший волосы.
— Ну ты вооще, лысый, — заулыбался с чуть заметной издевкой длинноволосый. — Ты спой еще эту, как ее бля, Чебурашку.
— Про Чебурашку пусть этот поет, — и лысый ткнул пальцем в дверь, показывая сквозь нее на полного человека, которого эта дверь сейчас отделяла от него.
     Длинноволосому понравилось сравнение лысого и он обратился к невысокому полному человеку.
— Ну чего, ты, Чебурашка, так и будешь, как Зоя Космодемьянская молчать. Может тебе дощечку еще прицепить: "Бандит партизан".
    Полный человек хотел что-то сказать, но из горла его послышались звуки похожие на звуки издаваемые испорченным приемником.
— Чего-то хочет сказать, — догадался за дверью лысый.
— А мы не запрещаем, пусть говорит, — согласился длинноволосый.
     Он осмотрелся, увидев что-то в темноте прихожей, прошел туда и вернулся через несколько секунд с небольшим узким ящиком, который он вынул из обувной полки.
     Длинноволосый поставил ящик к ногам полного человека. Тот сразу встал на него. Стоял он все так же приподнимаясь на носки. Веревка на его шее ослабла. Но еще некоторое время полный человек не мог говорить, кашляя и глубоко вдыхая в себя воздух.
— Ну чё, ты, будешь говорить или ты будешь дохать как тобик? — надоело ждать длинноволосому.
— Я буду говорить, да, я буду говорить, — начал говорить сквозь кашель полный человек.
— Тогда не тяни, у нас время тоже не казенное, — снова поторопил его длинноволосый.
— Я теперь понял, Инка, она не брала ничего, она ничего не знала.
— Во, блин, сказал речь, — выглянув из-за двери, снова подал свой голос лысый. — А то мы сами этого не знаем. Мы это узнали еще до того, как она разродилась. Ты конкретно уточняй, ты взял или не ты?
— Нет, я ничего не брал. Отпустите меня. Пожалуйста.
— Ты чё, ты совсем что ли только что родился? — возмутился лысый. — Тебя щас отпусти, а потом жди ментов на рассвете.
— Да я никогда, я никому. Вы что, мне не верите?
     В это время в прихожей стало светлее. Лысый резко обернулся. Но тут же расслабился успокоенный.
     Закрыв за собой дверь, в квартиру вошел еще один человек. Это был высокий стройный мужчина.
— Мы тебе верим, — успокоил полного человека вошедший. — Но только, чем надежней — тем лучше.
— Ну, — выглядывая из-за двери поддержал вошедшего лысый. — Двадцать — хорошо, но очко оно всегда лучше. Давай, — обратился он к длинноволосому, — убирай ящик. Я веревку подтянул уже еще немного. — И сказал полному мужчине: — Это я о тебе забочусь, чтоб ты не мучился долго. Цени мою доброту.
    Длинноволосый ударил ногой по ящику. Ящик выскочил из-под ботинок толстенького мужчины и, скользнув по полу, исчез в темноте прихожей.
     Ноги и руки полного мужчины снова задергались. Но сейчас он едва касался кончиками носков пола, и никакой, даже слабенькой опоры теперь не было под ним. Его руки свободные до локтей, вдруг вцепились в собственную рубашку и стали разрывать ее. Он хрипел все сильнее, но вместе с хрипом воздух уже почти не проходил в его легкие. Брюки мужчины, в том месте, где на них была "молния", стали менять цвет, становиться темнее. Из одной из брючин на пол полилась струйка и под мужчиной стала образовываться лужица.
— Обоссался, — констатировал длинноволосый.
     Женщина, как в прошлый раз первая вышла из квартиры, она почти выскочила из нее, только мельком взглянув, нет ли на лестничной клетке кого-либо постороннего.
— Слышь, — обратился длинноволосый к мужчине, который вошел минуту назад. — А этот тоже ничего не знал.
— Ну и хорошо, — сказал мужчина.
— Чего ж хорошего-то? — удивился длинноволосый.
— То, — стал объяснять ему мужчина, — что вероятность вычислить того, кто знает, увеличилась.
— Понял? — с гордым упреком в голосе сказал длинноволосому лысый.
— Понял, отчего козел хвост поднял, — ответил тот.
— Это кто козел? Ты. Кого ты козлом назвал? — обиделся лысый и шагнул к длинноволосому.
— Все, пошли отсюда, — приказал обоим мужчина пришедший последним.
     Все трое вышли из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

5
Мы с Серегой сидели в моей квартире. Мы сидели в креслах у журнального стола и пили пиво.
— Идиоты, — проговорил Серега и, отставив пустую бутылку, взял новую, с легким глухим хлопком открыл ее зажигалкой.
— Кто? — спросил я.
— Мы, — ответил Сергей.
— Нет, попрошу не применять множественное число. Не надо обобщать.
— Хорошо, — согласился Сергей, — ты идиот.
— Почему это? — заинтересовался я.
— Не надо было тебе светиться в том кабаке. Если менты снова туда заглянут, а они точно туда зайдут, сразу поймут по описанию, что это был я а со мной ты.
— Да, — согласился я, — ты идиот, что пошел туда. Нужно было мне одному допросить Танечку.
— Так что мы зря сидим здесь, у тебя, они могут появиться в любую минуту.
— Они же не знают, что мы здесь, а дверь ломать не станут.
— Все равно, — не огласился со мной Сергей.
— Знаешь, что я думаю? Нам нужно узнать, кто такой Лопух.
— А чего здесь узнавать? Это Пашина "крыша".
— Да, — согласился я. — Но только наезжали-то не на ресторан. Да и прошли те времена, когда делили рестораны и куски улиц, по которым должны ходит проститутки и по которым не должны. Все уже давно поделено и на официальных бумагах со штампами узаконено.
— Ну и что ты хочешь этим сказать? — все еще не доходила до Сереги простенькая мысль, наверное, именно потому, что она простенькая, или он делал вид, что не доходила.
— А то, — стал объяснять я, — что наезжали лично на Пашу.
— Ну? — продолжал прикидываться тупым Серега.
— Почем же тогда он попросил свою Танечку срочно позвонить какому-то Лопуху, который есть его "крыша" и которого личные дела Паши Юрьевича должны интересовать не больше, чем добермана-пинчера интимная жизнь персидской кошечки из соседней квартиры.
— Ты хочешь сказать, что этот Лопух может что-то знать? — засомневался Сергей.
— Я думаю Лопух не может, а должен что-то знать. Я об этом сразу подумал. А то зачем бы стал я узнавать у Тани, которая администратор телефон Семена Васильевича Лопуха.
Сергей пожал плечами.
— Ну, кем может быть этот Лопух? — сказал он. — Маленький авторитет, контролирует несколько ресторанов, таких же небольших и почти бездоходных, как Пашин.
— Да, — согласился я. — Но только этому мелкому авторитету, Паша собирался позвонить, чтобы попросить у него помощи. И не из-за того, что на его ресторан наезжают. А на него самого. Лично. И наверняка, когда эти двое уехали, он звонил ему и жаловался.
Серега задумался.
— Давай узнаем, кто такой этот Лопух, — согласился он. — Какой там номер?
     Я вынул из кармана телефон и передал Сереге. Номер Лопуха был в "памяти".
     Когда в телефоне ответили я увидел как Серега хмыкнул насмешливо и удивленно.
 — Семена Васильевича можно попросить к телефону? — сказал он в трубку.
     Теперь он удивленно и насмешливо покачал головой и сказал:
— Старший помощник главного архитектора района.
    Я понял, что это он себе присвоил такое высокое звание. Потом он сказал:
— Понятно.
А потом спросил:
— Скажите, а почему его Лопухом зовут?
     Ему что-то ответили, Серега рассмеялся и положил трубку.
— Знаешь куда мы позвонили? — задал он глупый вопрос.
— В Организацию Объединенных Наций? — предположил я.
— Почти угадал. В префектуру.
— Очень интересно, — удивился немного и я.
— А Семен Васильевич — помощник префекта, или, по-другому — супрефект.
— А ты, как я понял, старший помощник главного архитектора.
— Точно, — рассмеялся Сергей. — Но Семена Васильевича сейчас нет, уехал по каким-то важным делам.
— А чего ты там про лопухи спрашивал? — стало мне интересно.
— А, — снова засмеялся Серега. — Она сначала ответила, автоматом. А потом разозлилась и трубку бросила.
— Она — это кто?
— Секретарша.
— И что ответила?
— Лопухом его зовут, потому что фамилия его Лопухов.
— Значит "крыша" у Паши не бандитская и не ментовская, а сама префектура заботится, чтобы он вовремя платил пошлину.
— Получается так, — согласился Сергей.
— Надо встретиться с этим Лопухом, — еще убежденней чем прежде подумал я и сказал то, о чем подумал.
— Я не понимаю, чем он тебя так заинтересовал? — упрямо не понимал Серега.
— В первую очередь он должен интересовать тебя.
— Да нахрен он мне сдался. — Серегу что-то раздразило, я не понял что, но уточнять не стал. — Они мне ни в одно место не упирались все эти префекты.
— Да? — засомневался я. — А если ты захочешь на их территории поставить какой-нибудь памятник. Кстати, пришла неплохая мысль. Но это потом. Тогда как?
— Я не скульптор.
— Не зарекайся. Кто знает, вдруг тебе захочется вылепить из пластилина композицию посвященную всем своим подругам бывшим и будущим, и поставить ее напротив префектуры. У кого ты будешь спрашивать разрешение?
— Ну, если только из пластилина, — согласился все же Сергей.
— Но дело не в этом, — перешел я к делу.
— А в чем?
— В том, что, если тут замешаны какие-то власти, пусть даже заместитель префекта, помощник префекта, супрефект, неважно, кто из них, тем более все они в одном лице, но это значит, здесь не может обойтись без денег. Другие вопросы их не интересуют. Деньги для них, как иголка в яйце для Кощея Бессмертного. А если это так, то с тебя живого не слезут. Вот именно поэтому, нам и нужно познакомиться с помощником префекта.
     Серега задумался и, судя по тому, что сказал дальше, он согласился со мной.
— Интересно, как ты это собираешься сделать? — спросил он, но потом вспомнил: — Ну да, у тебя же есть какая-то неплохая мысль.
— Точно.
— Тогда не скрывая ее от меня.
— Ты сам только что назвался архитектором этого района.
     Сергей задумался.
— Понятно, — понял он.
— Детали обсудим, и ты мне все расскажешь, что нужно.
— Ты хочешь вместо меня пойти?
— Тебе нельзя общаться с людьми из высшего общества, ты плохо воспитан.
— Игорь, ты уже засветился.
— Серый, менты пока еще не стучат ко мне в дверь, значит еще не разговаривали с Таней. А потом, она обещала про нас никому не говорить, кроме своего Паши.
— Кстати, о Паше, — вспомнил Сергей. — Давай к нему съездим, не зря же адрес узнавали.
— Поехали, — согласился я. — Лопуха все равно пока нет.
     … Серега нажал на кнопку звона, дверь никто не открыл. Он нажал на кнопку второй раз, и теперь гораздо дольше держал на ней палец.
     Третий раз Серега позвонил несколько раз подряд.
— Нет его, — подсказал я Сергею то, о чем он сам никак не мог догадаться.
Он раздраженно хлопнул по двери ладонью.
Дверь открылась.
     Мне это не понравилось. Серега взглянул на меня, судя по его взгляду, ему тоже.
— Не люблю заходить в чужие квартиры без спроса, — сообщил Серега об одном из своих принципов, и переступил через порог.
— Я тоже, — сказал и я и прошел вслед за ним.
     Запах в квартире был — это почувствовалось еще до того, как  вошел в квартиру — хуже чем в пещере людоеда, там помещение хоть проветривается.
     Далеко нам идти не пришлось. В прихожей было три двери, как три дороги перед богатырем. Та, которая находилась напротив входной была видна сразу, которая находилась слева, ее становилось видно, когда переступаешь порог квартиры, обе они были закрыты. А вот та, которая была справа, ту загораживала входная дверь, когда была открыта, и, только сделав пару шагов становилось видно ее, третью дверь.
     Эта третья дверь была открыта, и именно через нее попадало немного света в прихожую. Но это не важно. Важно, как эта дверь была украшена. Некоторые люди вещают на дверях картинки, некоторые таблички. Эта дверь была украшена очень необычно, оригинально, даже супероригинально — на ней висел человек.
    Я закрыл входную дверь. Сделал это бессознательно, наверное, мне не хотелось, чтобы кто-то из соседей заглянул мне через плечо и стал бы расспрашивать, что это может значить. Что я ему ответил бы, когда я сам еще не знал, что это значит.
— Я думаю, это и есть Паша, — сказал Серега и пошел рассмотреть его поближе.
    Я не художник, это они еще в средние века (хоть их за такое обещались даже на кострах сжигать) любили резать и изучать всякие трупы, и свежие и полуразложившиеся. Так что меня стало слегка подташнивать. И не только от запаха, но и от того, какое лицо было у висевшего на двери — наверное, такое могло быть у инопланетянина, который, высунув язык и выпучив глаза стал бы дразниться.
— Думаешь это сделали те же самые? — спросил я просто для того, чтобы что-то сказать.
    Серега пожал плечами, но так что было понятно, он не исключает такого варианта.
— Тогда зря ты убежал. Когда найдут этого, если б ты не убежал, то поняли бы, что ты не виноват в том, что сделали с теми, с семьей.
— Когда найдут этого, если бы я не убежал, мой член зажали бы в ящик письменного стола и потребовали бы сказать, кто мои сообщники, — не согласился со мной Серега.
    Я промолчал, потому что согласился с ним.
   — А может он сам? — сделал я новое предположение. — И входная дверь не на замке. Самоубийцы часто так поступают — оставляют дверь открытой.
    Серега ничего не ответил. Он молча прошел в комнату.
     Я решил осмотреть две другие. Мебель довольно дорогая, но в целом комнаты обставлены безвкусно, они мне даже чем-то напомнили ресторан, в котором Паша раньше, до того, как повис на двери, был хозяином.
     Во второй комнате, которую я обследовал, я увидел на столе записную книжку. Я взял ее и стал листать. Одна страничка меня заинтересовала. Пока я рассматривал ее в эту комнату вошел и Серега.
— Нахрена ты трогаешь руками? — стал учить меня Серега.
— Во-первых, здесь поверхность ребристая, а во-вторых, я возьму ее с собой.
— Возьми, может найдем что-то интересное, — согласился Сергей.
— Уже нашел.
— Что? — И Серега посмотрел на открытую страничку.
     Это была страничка на букву "С", и на этой странице последней записью было имя: "Сергей" и напротив домашний номер Серегиного телефона.
— Почерк тот же, каким записано и все остальное, — проговорил Сергей.
— Мне тоже так кажется, — согласился я. — А ты ничего интересного не нашел?
— Нет.
— Тогда уматываем нахрен отсюда. Меня немного раздражает Пашино присутствие, — признался я. — А еще больше запах. Меня сейчас вырвет.
     Когда мы прикрыли снаружи входную дверь, Серега протер то место, по которому он ударил ладонью, какой-то тряпкой, которую он захватил в квартире.
— Да уже поздно пить боржоми, Серый, — сказал я.
— Знаю, этого тоже будут вешать на меня. Но так все ранво спокойней. — Он сказал это немного грустно и выбросил тряпку в мусоропровод.

6
Мне выписали временный пропуск и я поднялся на третий этаж, подошел к двери, номер которой был указан в моем пропуске, и постучал негромко.
    Никто не поспешил открыть передо мной дверь, и даже не ответил изнутри, что мне можно войти, поэтому я решил, что войти можно. Я вошел в эту комнату.
    Никого здесь не было. А судя по обстановке, должна была быть секретарша. Но из этой комнаты можно было пройти в следующую, потому что была еще одна дверь, обитая черным дерматином, к которой прикреплена медная пластинка с красиво написанным именем: "Лопухов Семен Васильевич".
    Я бы вошел в эту дверь, но на ней была еще одна надпись уже на картонном прямоугольнике, подвешенном к медному за красную веревочку. На этой втором прямоугольнике была друга надпись, уже не так красиво исполненная: "Идет совещание".
    Вот чего не люблю, так это ждать. Но придется.
    Я прошелся по приемной, где должна была находиться секретарша, потом тихо подошел к двери с двумя табличками и прислушался.
    Сначала я не понял, что там происходит, но только первые несколько секунд. А потом сразу догадался — начальник проводит воспитательную работу со своей секретаршей (то, что именно с секретаршей — потому что, где она тогда?) и методы Лопухова, насколько я мог догадаться по сдержанным, но болезненным женским стонам не исключали внушений и физических.
    Сначала меня это немного раздразило, но потом я понял, что так даже лучше. Семен Васильевич Лопухов будет удовлетворенный и доброжелательный.
    Я стал рассматривать мягкие стулья, выбирая, на какой бы мне сесть, пока я буду ждать когда Лопух кончит объяснять своей секретарше ее прямые обязанности, по отношению к нему, конечно, а не к посетителям. Хотя, кто знает, может быть тут все зависит от того, кто к нему придет, может именно для особых случаев он и проводил сейчас с секретаршей свою работу — давал ей указания и практические советы, как нужно принимать высоких гостей.
    Я выбрал для себя стул и направился к нему.
    Но подойти к этому стулу я не успел. Наружная дверь распахнулась и в приемную быстро вошла девушка. Сразу следом за ней еще одна. Обе выглядели как фотомодели готовые к съемкам. У одной из девушек были темные длинные волосы, у другой из девушек были светлые длинные волосы.
    Та из девушек, которая с темными длинными волосами и которая вошла первой, не обращая внимания на очень ясное предупреждение, что в кабинете идет важное совещание, не остановившись даже и на секунду и на секунду не задумавшись, резко открыла дверь обитую дерматином. Очень отчетливо послышался жалобный женский стон воспитанницы Лопухова и дверь тут же захлопнулась, а темноволосая фотомодель скрылась за этой дверью.
    Светловолосая фотомодель осталась со мной, ее на совещание не пригласили, а может быть, ей было не интересно.
    А мне стало интересно. Об этом я и сказал светловолосой.
— Интересно, вот люди стоят, стоят, ждут, ждут своей очереди, а приходит женщина, у которой вся заслуга только в том, что она красивая, ну вот как вы, и все самые гениальны планы летят к черту.
    Не знаю, ответила бы она мне или нет, но в это время черная дверь снова распахнулась и оттуда выскочила новая девушка. Она была не так красива, как две другие, одна из которых стояла сейчас рядом со мной. Но в ее упругих крупных и округлых бедрах, в ее груди третьего, а может быть, даже четвертого размера, было столько животной возбуждающей сексуальности, что можно было бы надолго задуматься, кого предпочесть из этих двух типов присутствующих здесь женщин. Я, как мужчина, думаю так: если отношения предполагают быть долгими и нежными — то какую-то из двух фотомоделей, а если отношения продлятся одну ночь, или даже одну неделю — то тогда выиграет эта самка.
    Так, продолжаю. Дверь распахнулась, из кабинета Лопуха вскочила девушка, и могу спорить на сто тысяч миллионов, как мы говорили в детстве, это была секретарша Лопуха. А вслед за ней, поддетые носком туфли, как большая белая бабочка выпорхнули ее беленькие трусики.
    Секссекреташа подхватила с пола свои трусики и выскочила из приемной, оставив гостей на произвол судьбы.
— Я так понимаю, та девушка, которая осталась за дверью, официальная любовница или официальная жена господина помощника префекта, я бы даже сказал, господина супрефекта Лопухова Семена Васильевича, — заговорил я снова.
    Я снова обратился я к светловолосой фотомодели, но теперь уже не просто так, от скуки, а у меня появилась идея. Правда, сложноватая. Я не очень надеялся, что у меня что-то выйдет. Но не сомневаюсь, я правильно понял, кто такая та, темноволосая. И вот если познакомиться с этой, которая сейчас рядом, а через нее и с той, которая сейчас в кабинете, то такое знакомство может быть даже полезней, чем знакомство с самим помощником префекта.
— У меня, вообще-то, никакого опыта нет в общении со всякими официальными людьми и их секретаршами, — продолжил я свой невинный разговор со светловолосой. — Но на всякий случай, я купил по дороге французские духи. Теперь они уже не пригодятся. Теперь мне некому их подарить, а сам я женскими духами не пользуюсь, не та ориентация. Хотите я вам их подарю.
— Нет, не хочу, — ответила она.
    Другого ответа я и не ждал. Но первые слова она сказала.
    Правда, разговаривала она так, будто делала меня одолжение. Ну, как принцесса, случайно по дороге выпавшая из кареты, и которой поневоле приходилось общаться с простолюдинами, окружившими ее, пока там, в ее свите, не увидят, что она случайно выпала из кареты и не вернутся за ней, чтобы подобрать.
— Жаль, — расстроился я ее отказом взять себе что-то на память обо мне. — И ведь подарить мне это больше некому. Секретарша убежала. Не госпоже же Лопуховой дарить, у нее сейчас не то настроение.
— Она не Лопухова, а…
    Она назвала фамилию, но я не стану ее повторять, потому что — это я узнал чуть позже — жена Лопухова была внучкой известного художника, и поэтому, потому что он известный, пусть здесь останется неизвестным (только не надо думать, что я говорю об Эрнсте Неизвестном, он тут вообще ни при чем, я даже не знаю, если у него внучка или нет).
— … Она оставила свою девичью фамилию. — Сообщив мне все это, светловолосая фотомодель повернулась и пошла к выходу.
— А подругу свою, вы не хотите подождать? — спросил я, когда она открывала дверь.
— Я ее подожду на улице. — И дверь захлопнулась.
    Я постоял, подумал и пошел вслед за ней.
    Догнал я ее уже на первом этаже, и мы пошли дальше вместе. Молча вышли на улицу. Девушка достала из сумочки пачку сигарет и закурила.
    Я вынул из кармана духи.
— Значит, вам они не нужны? — спросил я наивно. — "Фиджи", их запах очень идет натуральным блондинкам.
    Теперь она взглянула на меня, как на дурака, проезжающего мимо на печке, только взглянула без интереса, как будто каждый день видит, как дураки проезжают на печках, посмотрела и отвернулась.
— Жаль, — сказал я, — а мне так хотелось с вами познакомиться.
    И я бросил духи в урну, стоявшую у входа.
    Она снова посмотрела на меня, и хоть и с насмешливым, но уже интересом.
    Мне это и было нужно.
— Какой жест, — подтвердила она мое знание женской психологии.
— А куда мне это девать? — как будто удивился я. — Секретарши нет, да и настроение у меня пропало дарить ей что-то. Вам это не нужно. Мне — тем более.
— Своей девушке или жене можно подарить.
— У меня нет ни того ни другого.
— Не расстраивайтесь, будет, сначала одно, потом другое.
— Я не понимаю, что плохого я вам сделал, что вы мне зла желаете?
— Я?! — удивилась она.
    Она удивилась и похлопала своими ресницами, потом до нее дошло.
— А, вот в чем дело. Тогда извините. Желаю вам остаться холостым до самой глубокой старости.
— Ну вот, — перестал я расстраиваться, — как приятно слышать доброе слово, оно ведь, сама знаешь, и кошке приятно.
— Рада была доставить удовольствие.
— Мне нравится, что ты добрая.
— Мы уже перешли на "ты"?
— Давно. Да, кстати, меня зовут Игорь.
    Она чуть заметно пожала плечами.
— Меня Маша. — И задала довольно глупый вопрос: — Скажи, почему ты с такой настойчивостью хочешь со мной познакомиться?
    Нет, этот вопрос мог быть глупым, если бы я решил ее обмануть, и сказать ей, что хочу с ней познакомиться, потому что она мне понравилась. Но я решил быть честным, очень редко, но это бывает выгодно даже с женщинами (с условием, конечно, что женщина относительно неглупа).
— Сейчас моя настойчивость основана в основном на меркантильных соображения, — признался я.
— Интересно каких? — удивилась она.
    Я начал объяснять.
— Я музыкант… То есть я хотел сказать, я архитектор.
— Так музыкант или архитектор? — не поняла Маша.
— Сейчас, в данный момент, архитектор. И дело вот в чем. У меня есть прекрасный проект мини-Диснейленда.
— Чего, чего? — не поняла светловолосая фотомодель Маша.
— Это не важно. Мы же сейчас говорим не об этом, а о моей меркантильной натуре.
— Так именно из этих соображений тебе так хотелось познакомиться со мной.
— Исключительно ради выгоды, — поспешил я ее успокоить.
— А я-то, глупая, считала, что интересую мужчин, как красивая женщина.
— Даю слово, — снова принялся я ее успокаивать, — меня ты как женщина совершенно не интересуешь. В отношении тебя во мне только выгода и расчет.
— Понятно, — кивнула она. — И какая же у тебя выгода во мне?
— Не совсем в тебе, Машенька. Не обижайся, но ты для меня, как ты правильно сказала сама, просто красивая женщина, ну, можно сказать, очень красивая. Но это не важно. А вот твоя подруга… Понимаешь, у меня есть проект, но что-то новое всегда трудно протолкнуть, тем более, когда имеешь дело с чиновниками и всякой другой номенклатурой. Они почти все примитивны.
— Так, — кивнула Маша, — и ты решил познакомиться со мной, чтобы я смогла повлиять на Ленку.
— Прости, кто такая Ленка? — не понял я.
— Госпожа жена господина помощника префекта, а можно сказать и супрефекта господина Лопухова, если выражаться твоим языком, — объяснила она.
— Княгиня Лопухина? Понятно. Ну, в принципе, ты почти права, — сознался я.
— Боюсь, что это не получится.
— Но почему не попробовать?
— Не попробовать тебе или не попробовать мне? — решила уточнить она.
— Не попробовать нам.
— И какая польза от этого мне?
— Почему обязательно тебе, — решил я возмутиться. — А о детях ты не думаешь?
— А, так ты только из любви к детям решил протолкнуть, как ты выразился, свой проект.
— Да. И у тебя, кстати, тоже будут дети. А значит, и тебе польза от моего проекта будет.
— Значит, исключительно забота о моих детях движет тобой?
— И о твоих тоже, — подтвердил я. — У тебя есть муж?
— Нет.
— Тогда, Маша, я не понимаю, чему ты так удивилась. Как будто я предложил тебе выйти за кого-то там замуж, родить детей, потом развестись, а потом чтобы я их усыновил и удочерил. Нет, я не люблю усложнять что-то, когда есть простые варианты. Так я могу на тебя рассчитывать?
— В чем?
— В том, что ты поможешь мне с моим проектом. Мы же об этом говорим.
— Так мы все же о твоем проекте. Нет, я не смогу помочь тебе, — начала она отказываться, но вдруг передумала. — Хотя, Ленка, может быть и сможет.
— Но по сути, ты.
— Хорошо, это только формулировка. Но сначала ответь мне на один вопрос. Можно назвать его даже тестом или загадкой.
— Ну, спрашивай, принцесса Турандот.
— За свою жизнь не опасайся. А вопрос такой: кто написал оперу "Взятие Измаила" и какое у нее второе название?
    Я сделал глупость, я забыл, что я архитектор, а архитектор едва ли сможет ответить на такой вопрос. Хотя, кто его знает.
— Ну, это так просто, — со скучным лицом я решил похвастаться своей эрудицией. — Написал эту оперу Осип Козловский, а другое ее название "Зельмира и Смелон". Кстати, либретто оперы написал Шереметьев.
— Неплохо для архитектора. Впрочем, почему бы архитектору не знать этого. Я задам еще один вопрос.
— Нет, мы так не договаривались, — стал отказываться я, потому что понял, что попался в простенькую ловушку, к тому же догадывался, какой вопрос она еще задаст, а на него я наверняка не отвечу.
— А мы вообще ни о чем не договаривались.
— Хорошо, спрашивай, — вздохнул я, — только ты не честно поступаешь. И вообще, ты всеми силами пытаешься увильнуть от помощи несчастным детям.
— Можешь не отвечать, если не хочешь, — разрешила она, но это значило, что она не станет больше со мной разговаривать.
— Спрашивай, — снова повторил я.
— В каком стиле построен… — она подумала, — ну, пусть будет музей Революции, знаешь такой? Там Кремль рядом, Красная Площадь.
— Знаю я где Кремль, можешь не объяснять. В каком стиле, в каком стиле? В каком надо в таком и построен. В готическом.
    Она вздохнула и сказала:
— Не готический, этот стиль, а ложнорусский.
— Я пошутил, я знаю, что это ложнорусский стиль, я тебя проверял. А ты откуда знаешь о "Зельмире и Смелоне", музыкой занималась? — увел я разговор от архитектуры подальше.
— У меня отец был музыкант. И сама немного занималась. Но про Шереметьева я не знала.
     В это время появилась темноволосая подруга Маши.
— Ну, как ты? — спросила ее Маша.
— Ты представляешь, эта сволочь не соглашается на развод. Говорит, иди в суд. А ты представляешь, что такое разводиться с ним через суд? Он начнет всякие пакости устраивать. Годы уйдут.
— Понятно. Да, Лен, познакомься, это Игорь. Он музыкант и архитектор одновременно. Он очень заботится о наших будущих детях и по этому поводу у него есть к тебе какие-то предложения.
— Помочь мне обзавестись детьми? — весело посмотрела на меня темноволосая фотомодель Лена, а по совместительству княгиня Лопухина.
— Нет, — сразу отказался я, — не помочь сделать, в смысле обзавестись, а помочь в их воспитании.
    А Лена сказала почти серьезно:
— Если бы ты помог мне в разводе, я бы для тебя все что угодно сделала.
— Вот так вот сразу, — усмехнулась Маша.
— Машенька, — шутливо удивилась и шутливо стала оправдываться Лена, — я сказала что-то не то? Исправлюсь. Игорь я для тебя сделаю все что угодно, но только если это не повредит Маше.
— Лен, успокойся, — стала успокаивать Лену Маша. — Мне ничего не может повредить. С Игорем мы познакомились пять минут назад.
— Тем более, разбить зарождающееся чувство…
— Ленка, прекрати, — остановила ее Маша, — я не обидчивая, но все равно.
— Маш, нам надо ехать, — решила больше не общаться со мной жена Лопуха, — а то моя Фенечка умрет от голода на даче.
— Это твоя дочь? — стало интересно мне.
— Это моя кошка, — ответила Лена.
— У тебя что, нет мышей на даче?
— Не знаю, не видела. Но если моя Феня их увидит, у нее будет инфаркт.
    Они сели в машину — красная, триста двадцатая БМВ — за руль села Маша.
— А как же дети? — расстроился я.
— Игорь, тебе до детей столько же дела, как дворнику до пустых консервных банок на чужом участке, — сообщила мне Маша.
— А какое ему до них дело? — не понял я.
— Он злорадствует, что другому придется с ними возиться и радуется, что не ему придется с ними возиться.
    И Машина резко сорвалась с места.
    "Стерва", — подумал я.
    Я снова вошел в здание префектуры и стал подниматься на третий этаж. Встретиться с Лопухом мне нужно было все равно.
    Не могу сказать, что встретил меня господин супрефект Лопухов, тепло и по-дружески. Помощник префекта был недовольным и злым. Но я зал, что так будет из-за неожиданного появления его жены и не расстроился.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, и не понимаю, почему вы именно ко мне пришли с этими вашими чертежами.
    Господину Лопухову было лет сорок пять, он был высокого роста, очень представительный и с очень представительным животиком. Он — живот — выпирал из-под расстегнутого его пиджака, а еще на животике лежал галстук. Но при этом помощник префекта был очень подвижен, очень энергичен, и в нем чувствовалась физическая сила, возможно, когда-то он занимался штангой, или каким-то другим спортом.
— Это не чертежи, пока это только эскизы, наброски. Но уже сейчас в начальной стадии разработки очень отчетливо просматривается вся нужность и выгода этого проекта, — убеждал я Лопуха.
— Ничерта здесь не просматривается. Понял? — перешел он со мной на грубо-фамильяный тон, это значило, что он уже начинал морально готовится к тому, чтобы выкинуть меня из своего кабинета.
— Вот посмотрите, сейчас все будет понятно, — и я снова развернул на его столе два ватманских листа, на которых Серега нарисовал что-то, возможно даже ему неизвестное. Но по моей просьбе оба рисунка были практически копиями один другого.
— Что мне должно быть понятно? — все-таки подошел к столу Лопух, но, возможно, подошел он для того, чтобы взять меня за шиворот и выкинуть из кабинета.
— Сморите, — стал объяснять я самое главное (с этого мне и нужно было начинать). — Вот проект, претворение которого в жизнь, то есть постройка мини-Диснейленда по этому проекту обойдется в восемь миллионов долларов. А вот другой проект, — я вынул из-под первого листа второй и положил его сверху. — Строительство мини-Диснейленда по этому варианту, обойдется всего в полтора миллиона долларов.
    Услышав цифры и слово "доллары" Лопух насторожился, он замер в стойке сеттера, почуявшего на верхушке дерева рябчика.
— Я что-то не понимаю, — заговорил Лопух и в голосе его мелькнула, наконец, деловая интонация, но пока только мелькнула. — Чем они отличаются друг от друга?
— Все очень просто, — стал объяснять я детали, — здесь и понимать нечего. Они ничем не отличаются.
— Как это ничем не отличаются, а разница в шесть с половиной миллионов?
— Очень просто. Допустим, для первого проекта отделочный материал нужно заказывать за границей. Для другого проекта, практически точно такой же материал, но который есть у нас, здесь, и стоимость его в несколько раз меньше, и, естественно, доставка. И таких деталей, мелочей полно, то есть вся разница проектов вот на этих вот мелочах и деталях. Поэтому я и принес вам сразу два проекта, думаю, какой из них лучше. Сам лично, я выбрать не могу.
— Так, так, так, так, так, — закудахтал Лопух. — Понятненько, понятненько. Очень интересно.
    Я не сомневался, что для него это будет интересно.
    Теперь можно назначать неофициальную встречу, решил я.
— Тогда я вам оставлю эти оба проекта, вы с ними поработаете, а потом, может быть, мы встретимся, может быть, где-то в другом месте, и все обсудим уже более-менее конкретно.
    Я решил, что для первой встречи достаточно — я его заинтересовал, и это главное. Задерживаться не в моих интересах, он может начать спрашивать что-то, а во всякой там архитектуре я разбираюсь не больше чем баран в строительстве загона для него же. Кстати, девушка Маша мне это уже доказала. Так что, вовремя распрощаться, это тоже искусство.
— Я вам позвоню, — пообещал я.
    Супрефект протянул мне руку.
— Звони, — разрешил он. — И да, встретимся уже неофициально, в каком-нибудь кабачке.
— Тогда до встречи, — и я улыбнулся ему счастливой улыбкой.
    Он мне тоже улыбнулся, точнее, показал свои зубы, и я вышел из его кабинета.
    Секретарша сидела на месте, лицо ее, как положено было гордым и неприступным.
— Тебя как зовут? — спросил я ее.
— Что значит, "тебя"? — очень надменно и даже с презрением поинтересовалась она.
— Да брось, мы с твоим господином друзья. Почти. Но это не важно. Так как тебя зовут?
— Ну, Валя.
— Валюша, внизу около входа, в урной, которая справа, когда выйдешь, лежат очень хорошие французские духи. Эта, которая называет себя женой, она отобрала их у меня и выбросила туда. А я их ведь приносил для тебя, поэтому она их и выбросила.
— Вот стерва, — проговорила со злостью и даже ненавистью Валя.
— Еще какая, — согласился я.
— И сука, — добавила Валя.
— Еще та, — снова согласился я.
— Слушай, их оттуда не заберут? — засуетилась Валюша. — Сходи, принеси. А?
— Валечка, извини. Очень спешу. Даже с Семеном Васильевичем не смог довести до конца очень интересный разговор. Договорились встретиться в ресторане.
Я вышел за дверь.
Придется Валюше самой рыться в мусоре и доставать свои духи.

7
Серега ждал меня у меня дома. Но он не из тех людей, которые будет просто так ждать или чтобы ожидание не тянулось слишком нудно смотреть телевизор. Когда я вошел в квартиру, Сергей занимался научными исследованиями.
    Нет, научные исследования это слишком объемно, можно сказать конкретнее — Серега взял на себя роль эксперта-криминалиста. У него в руке было увеличительное стекло он нашел его в ящике моего стола. Стекло было большое, с мелкими сколами по краю, в детстве, в солнечные дни я любил выжигать этим стеклом разные слова на лавочках. Теперь сквозь это стекло Серега рассматривал записную книжку, которую мы захватили из квартиры Паши.
— Ну как, нашел что-нибудь? — спросил я его.
— "Что-нибудь", это что? — спросил он.
— Ну, отпечатки пальцев, волосы неизвестного животного, космическую пыль, следы борьбы, насильственной смерти. Ничего такого в этой книжке нет? Или предсмертное письмо Паши Юрьевича написанное симпатическими чернилами, например молоком, как писал из ссылки или откуда там, не помню, товарищ Ульянов-Ленин.
— Нашел, — порадовал меня Серега.
— Да? Что именно?
— Мое имя и телефон записаны немного не так, как все остальное.
— Это в каком смысле?
— Нажим более сильный.
— И что это значит? У него были к тебе более сильные чувства, чем к остальным?
— Более сильный, но одновременно и торопливый, как будто он и спешил и нервничал. Может быть, что ему диктовали, когда он писал, а он боялся тех людей.
— Знаешь, Серый, я не могу с этим спорить, но и согласиться просто так, сразу, тоже не могу.
— Ну и не соглашайся, — не очень расстроился Серега.
— Что-нибудь еще в этой книжке интересное есть?
— Есть. Иркин телефон.
— Твоей Ирки?
— Да.
— И здесь почерк тоже торопливый и боязливый?
— Нет. Нормальный.
— А откуда он мог ее знать?
— Надо будет позвонить Ирке, спросить.
— Значит, не зря мы утащили эту книжку. А больше там нет ничего интересного?
— Вырванные листы.
— Ну, это не интересно. Из записных книжек часто вырывают листы.
— Я знаю, что на них было написано. Вот на этом, например, на буку "Л".
— Серьезно? — удивился я. — Тебе призрак Паши это нашептал?
    Я это сказал, но сам уже понял, как Серега прочитал написанное на вырванных страницах — он истер грифель моего (единственного) карандаша, получилась графитная пыль, ей он посыпал страничку записной книжки, а потом аккуратно смахнул эту графитную пыль. Продавленные места остались темными. Кстати, я напрасно пошутил и насчет отпечатков пальцев, они тоже стали видны на этой странице. Только они нам ничем помочь не могли, потому что картотеки отпечатков пальцев у меня дома не было.
    Конечно, сразу же как только я увидел "расшифрованные" Серегой слова, я обратил внимание на имя — "Лопухов С. В."
— Если листок с именем помощника префекта вырвал сам Паша, — стал рассуждать я вслух, — то все понятно, он мог вырвать этот листок по любой понравившейся ему причине. А если это специально сделано кем-то другим? Получается, что тот, кто вырвал это лист, такой лох, что не подумал даже, что в милиции могут найтись такие умные криминалисты, как ты, например. И что они могут догадаться и попросить у меня карандаш. И так же как и ты, прочитать написанное.
— Ты хочешь сказать, что вырвали специально, чтобы обратили на это внимание?
— Не знаю, — ответил я машинально, потому что увидел другое.
    И это другое меня заинтересовало еще больше — имя и фамилию, которые я только сегодня слышал. Их проявила графитовая пыль, как и имя Лопуха.
    Об этом я и сказал Сереге.
— Вот эта Лена, которая записана сразу под Лопухом, это жена Лопуха.
— Откуда ты знаешь?
    Я рассказал обо всем, что сегодня было в префектуре.
— Получается, кто-то хотел подставить и господина Лопухова в компании со мной? — усмехнулся Серега. — А заодно и его жену.
— Нет, — не согласился я. — Она в вашу компанию не вписывается. Она же разводится с Лопухом.
— Тогда как раз наоборот, она очень вписывается в нашу компанию. Во всяком случае, в компанию Лопухова, — Сказал Сергей, а потом еще сказал: — У нее довольно известная фамилия.
— Лично мне она ничего не говорит.
— А если это сопоставить с названием местности, которое написано рядом с ее именем, то получается…
— Что? — стало интересно мне.
— Сейчас узнаю точно.
    Серега подвинул к себе телефон и стал набирать номер. Он минут пять разговаривал с кем-то, с каким-то своим знакомым. Из его разговора я стал кое о чем догадываться. Когда Серега положил трубку и объяснил мне все, я понял, что правильно догадывался.
— Эта Лена, с которой ты познакомился — внучка известного художника.
— Тебе он, может быть, и известен, а мне нет, — немного понизил я известность известного художника.
— Это неважно. Нам нужно с ней встретиться.
— Согласен, — согласился я. — Ее подружка Маша, очень даже ничего девочка. Только как мы их найдем?
— Найти их будет нетрудно. Ты сказал, они поехали на дачу, а название местности, это название дачного поселка.
— Это и мне понятно. Но сколько там домов и какой именно нужен нам? Или ты хочешь спросить там у кого-то, как ее найти. Только нам лишний раз светиться ни к чему.
— Можно и не светиться. — Серега снова взял трубку и снова стал с кем-то разговаривать.
— … Налево… Понятно… Метров сто пятьдесят… Направо и снова налево… Второй дом. Понятно… Да, все понял…
    Он поговорил еще немного и положит трубку.
— Потапыч мне объяснил, как найти ее дачу, точнее дачу ее деда.
— Потапыч это кто? — спросил я.
— Да один знакомый. Тоже художник. Но больше тусовщик. Он все про всех знает. Давай вечером туда съездим, — предложил Сергей.
    Я не видел причины отказываться, даже наоборот.
— А почему не сейчас? — спросил я.
— Я хотел еще раз зайти в тот кабак, в "Незабудку".
— Снова поговорить с Танечкой-администратором?
— Да.
— Серый, давай лучше я это сделаю. Тебе не стоит еще раз появляться там.
— Посмотрим. Поехали?
— Поехали, — согласился я.
… Сергей решил, что ничего страшного не случится, если он снова появится в этом ресторане. Я тоже так думал, что ничего страшного не может случиться, разве только Серегу снова повезут в наручниках куда-нибудь вроде "Матросской тишины", а заодно и меня с ним. Поэтому я не стал спорить.
    Когда мы вошли в зал, нас встретил администратор, который был не женщиной, а совсем наоборот.
— А где Татьяна? — спросил Сергей.
— Какая Татьяна? — спросил администратор мужчина.
— Которая здесь как и ты работает администратором. Сегодня что, нее ее смена?
— Сегодня ее смена. А зачем она вам? — стало интересно этому администратору.
— А где она, если сегодня ее смена? — вместо ответа, снова спросил Серега.
— Ее нет, — ответил этот администратор. — Она не работает сегодня. Я вместо нее.
— А где она? — спросил я.
— А почему я вам должен все говорить? — стало интересно новому администратору.
— Ты давно здесь работаешь? — спросил я.
— Нет, второй день. А что?
— А то, — стал объяснять я ему, — что нас Семен Васильевич попросил с ней поговорить.
— Семен Васильевич, — сразу сменил тон этот администратор. — Так бы и сказали бы сразу бы.
— Мы и сказали, — подтвердил я свои слова и спросил: — Нам нужен ее телефон и, желательно, адрес.
    Я сказал это, а сам подумал: "Второй день только работает, но Семена Васильевича Лопухова знает". Я взглянул на Серегу, по его взгляду понял, что он подумал то же самое.
— Сейчас, посмотрю. Подождите, — слегка засуетился администратор. — Я пойду посмотрю в личных делах.
— Тебя как зовут? — спросил его Серега.
— Марик.
— Как? — переспросил я.
— Марик, — с почти незаметным раздражением повторил администратор-мужчина.
— Женский вариант — Мара. Если верить мифологии, то все кошмары от тебя. Вот что, Марик, пойдем посмотрим вместе, — предложил Серега.
    Я понял, что он боится, что этот новый администратор может позвонить Лопуху, чтобы убедиться, давал ли тот такое распоряжение, чтобы мы поговорили с Таней или не давал.
    Марик немного замялся.
— Пошли, пошли. — И Серега положил ему руку на плечо и слегка, можно сказать, по-дружески, подтолкнул его к двери ведущей в служебные помещения.
    Марик послушно зашагал в сторону, в которую его направили. Мы пошли следом.
    Мы подошли к той самой двери, в которую заходили в прошлый раз. Марик открыл ее.
    За столом сидел парень приблизительно моего возраста. Он посмотрел на всех нас троих недовольно и даже, мне показалось, со злостью.
— Чего тебе? — спросил он администратора-мужчину.
— Вот, — указал Марик на меня и на Серегу.
— Мы от Семена, — объяснил я.
— От Семена? — как будто бы не понял светловолосый.
— От Семена Васильевича, — уточнил я. — От Лопуха, если так тебя больше устроит.
— А, от Лопуха, — успокоился светловолосый. — То есть от Семена. А чего он хотел?
— Тебя как зовут? — на всякий случай спросил я.
— Витя. В смысле, Виктор Викторович.
— Вот что, Витя, нам нужен телефон и адрес Тани.
— Какой еще Тани? — не понял он.
— Которая здесь работает администратором.
— А зачем вам ее телефон и адрес? — подозрительно спросил Витя.
— Вить, ты что, не понял? Это не нам, это Лопуху нужно, — чуть замедленно, чтобы было выразительней, проговорил Серега.
— А. Ну да. Ща, я ему позвоню, проверю.
— Я сам ему позвоню, — решил я не утруждать Витю и достал свой мобильник.
    Трубку сняла, конечно же, Валя, у которой порхающие беленькие трусики.
— Валечка, — сказал я ей ласково, но одновременно и так, чтобы ей не очень захотелось мне возражать, — Переключи меня на Семена Васильевича. Только по-быстрому, Валюш.
— А кто… — начала она.
    Но я ее перебил.
— Ты не узнаешь мой голос? Валюш, меня это очень расстраивает.
    Валя не стала спорить. И через несколько секунд в трубке послышался голос Лопуха.
— Да, я слушаю, кто это?
— Помощник главного архитектора района, — сказал я это так, что и Марик и особенно Витя, приняли бы эту мою фразу за шутку.
— А. Да, да, да, — Голос Лопуха стал даже чуточку радостным. — Узнаю, узнаю. Ну, как наши дела?
— Я у вас хотел спросить.
— А что у меня спрашивать. Неужели я стану упорствовать благоустройству на благо наших детей и других неблагополучных подростков.
— А заодно я хотел узнать, раз уж основное решено, когда мы встретимся в неофициальной, как мы договаривались обстановке?
— Когда угодно. Хоть завтра. Нет завтра не могу, послезавтра. Тебя устроит?
— Семен Васильевич, если вас это устраивает, то меня тем более.
— Значит, договорились, и послезавтра непременно созвонимся, — собрался уже закончить разговор Семен Васильевич.
— Секундочку, Семен Васильевич, — остановил я его, — еще одно дельце. Я сейчас нахожусь в ресторане "Незабудка". Так вот, наше с вами совместное предприятие, может слегка коснуться его.
— Что значит "коснуться", — забеспокоился Лопух.
— Нет, нет, — решил я сразу успокоить его, — я не правильно выразился. Просто мне нужны кое-какие данные. Не можете ли вы попросить директора, начальника, хозяина или как там его назвать не знаю, в общем Витю, чтобы он дал мне кое-какие справочки по этому поводу.
— Передай ему трубку, — приказал мне Семен Васильевич.
    Я выполнил его приказание.
    Витя взял мой телефон и прижал его к своему красноватому и казалось прозрачному уху.
— Да, — заговорил Витя. — Понятно, Семен Васильевич. Да, не препятствовать в получении разного рода информации. Хорошо.
    Он отлепил от уха мой телефон и протянул его мне. Когда я брал телефон, Витя очень тихо — другой бы человек, этого и не услышал, но у меня очень хороший слух —проговорил:
— Козел.
    Относилось это к Лопуху, и я про себя подумал: "А почему этот Витя не очень любит Лопуха?" Но спросил его о другом.
— Ты удовлетворен? — спросил я его.
— Что я, баба что ли, блин, удовлетворенным быть, — недовольно пробормотал Витя. — Так чего ты хотел?
— Телефон и адрес Танечки.
— Марик, — обратился Витя к своему администратору, — дай им телефон и адрес.
    Я думал, что придется долго ждать, пока Марик найдет Танин телефон и адрес. Но оказалось, что никаких личных дел ему смотреть не нужно, у него все это при себе, в его новенькой записной книжке. Он достал ее из кармана и записал мне на листке бумаги, который вежливо выпросил у Виктора Викторовича.
    Я поблагодарил Витю Викторовича и Марика и мы с Серегой пошли к выходу.
… Мы были уже около нужного нам дома. Сергей достало пачку сигарет, открыл ее.
— Притормози, — попросил он, — сигареты кончились.
    Я остановил машину у небольшого магазинчика, метрах в сорока от подъезда, в котором жила Таня.
— Мне тоже возьми пачку, — крикнул я Сергею через открытое окно, когда он входил уже в двери магазина.
    Не оборачивая он кивнул головой.
    Таня жила в первом подъезде, это понятно было по номеру квартиры. И я, так, от нечего делать, сидел и вычислял, на этой стороне окна ее квартиры или нет?
    Двое мужчин вышли из ее подъезда. На плечах они несли завернутый в тряпку ковер. В какой-то момент мне показалось, что ковер как-то не в такт шагам мужчин задвигался, словно ковер этот был живой. Я не обратил на это внимания, потому что обращать внимания было, в общем-то, не на что — просто один из мужчин мог оступиться или свободной рукой поправил ковер на плече.
    Мужчины с ковром скрылись за углом дома. В это же время из магазина вышел Сергей. Через открытое окно дверцы машины он бросил мне пачку сигарет, но садиться в машину не стал.
— Давай здесь тачку оставим, ближе подъезжать не станем, — сказал он.
    Я согласился и вышел из машины.
    Мы вошли в подъезд, я нажал на кнопку вызова лифта. Двери сразу открылись — лифт стоял на первом этаже. Мы поднялись на пятый, там должна быть восемнадцатая квартира, в которой жила Таня.
    Она там и была — восемнадцатая квартира.
    А вот то, что произошло дальше, точнее, начало того, что произошло дальше, меня испугало. Испугало, потому что очень уж похожим оказалось на то, что было, когда мы три дня назад вот так же зашли к Паше.
    Сначала похожее было вполне нормальным — мы позвонили и нам никто не открыл, мы позвонили еще раз и нам снова никто не открыл.
    А вот дальше… Но тут небольшая разница есть. В тот раз Серега ударил рукой по двери и она открылась. Сейчас никто ни по чему не ударял. Но я обратил внимание, что дверь не очень плотно закрыта. Казалось, она должна плотнее прижиматься к дверному косяку.
    Я взялся за ручку и подергал за нее, так просто, без всякой мысли. А дверь взяла и, как и в прошлый раз, когда мы пришли к Паше и когда Серега ударил по двери рукой, открылась.
    Серега, наверное, подумал то же самое, что и я, потому что он посмотрел на меня и вздохнул, недовольно качнув головой.
    Я пожал плечами, словно оправдывался: "А я здесь при чем". Только я, конечно, не оправдывался, хотя бы потому, что оправдываться мне было не в чем, даже перед самим собой. Но мне сейчас очень не хотелось входить в эту дверь, открывшуюся почти саму по себе — моя помощь в этом была так, формальной, но я знал, что нам придется войти и придется посмотреть, что там такое в этой квартире.
    И мы вошли в нее. И, как и в прошлый раз, прикрыли за собой дверь, чтобы случайные люди, соседи не стали интересоваться, почему дверь соседней с ними квартиры открыта, и что это может значить.
    Но на этом вся схожесть с прошлым случаем, с Пашиным случаем, кончилась — комната в этой квартире была одна, и на двери здесь никто не висел. И вообще, в квартире никого не было.
— Может она в магазин вышла и забыла закрыть дверь? — предположил Серега, но тут же опроверг сам себя. — Нет, поблизости здесь только один магазин и я в нем был.
— А может к соседке пошла? — предположил теперь уже я.
    Но я еще не успел договорить этого, как вспомнил. Вспомнил о двоих мужчинах с ковром.
— Серый, — стал рассказывать я, — Когда ты был в магазине, из подъезда вышли двое. Лица я не разглядел, у них на плечах был большой ковер.
— И что? — не понял он.
— Ковер был завернут в тряпку, — начал объяснять я. — В какой-то момент мне показалось, что под тряпкой что-то зашевелилось. Я подумал, что только показалось.
    Сергей помолчал. Потом спросил:
— Думаешь ее сейчас везут куда-то на заднем сиденье?
— Или в багажнике, — высказал я мысль поинтересней.
— Тогда получается — мы зашли в бывший Пашин кабак, спросили где живет Таня, и сразу после этого ее унесли из собственной квартиры в мешке, — высказал свое мнение Серега.
— Нетрудно вернутся в эту "Незабудку", — предложил я.
— Давай. Хоть поймем, что происходит, — согласился Серега.
— Может поймем, а может и нет, — решил я не проявлять оптимизма, но обойтись и без пессимизма. — Это может быть и совпадением.
— Я не верю в такие совпадения. Это Витя позвонил своим друзьям и сказал, чтобы Таню забрали. Они почему-то не хотят, чтобы мы с ней еще раз встретились.
— А может быть это Лопух? Я ведь ему звонил, чтобы получить разрешение на встречу с ней. И кстати, ты не обратил внимания? Этот Витя почему-то очень не любит Лопуха, он обозвал его козлом. Ты слышал?
— Я не слышал, — отказался Серега быть свидетелем оскорбления.
— Я слышал и этого достаточно, — решил я. — В любом случае, поехали к этому Вите. А там будет видно.
— Поехали.
    … Нового хозяина ресторана Вити, когда мы с Серегой вернулись туда, уже не было на рабочем месте.
    Марик сказал, что Виктор Викторович уехал по делам. А куда именно он, Марик не знает. И когда он вернется, тоже не знает.
    Разговаривал с нами Марик неохотно, недовольно и с какой-то подозрительностью, хотя подозрительность трудно было рассмотреть, потому что Марик старался не смотреть нам в глаза. Но я все же разглядел эту подозрительность.

8
Сначала, когда Серега только узнал у своего знакомого — какого-то Потапыча — как найти дом известного художника, внучкой которого была жена Лопухова — Лена, я не увидел причины, по которой можно было бы отказаться от этой поездки. Но вечером, когда мы с Серегой собрались уже ехать в гости к этой самой Лене, у меня стали появляться разные сомнения.
— Вот мы приедем, — начал я сомневаться, — и что?
— Что и что? — не понял моих сомнений Серега.
— А их там нет, тогда что?
— Ты сам сказал, что ни поехали на дачу.
— Они могли уже уехать, — сделал я логичное предположение.
— А могли и не уехать, — опроверг мое логичное предположение своим логичным предположением Серега.
— Хорошо, — стал предполагать я дальше. — Они не уехали, но они не одни, а друзьями, с какими-нибудь товарищами по постели. Или они лесбиянки, а они — лесбиянки, это я знаю точно, очень не любят, когда к ним не вовремя лезут мужики.
— Вот мы поедем и узнаем, лесбиянки они, или у них там толпа любовников, или их вообще нет.
— Убедил, — согласился я.
… Было уже темно, когда мы с Серегой добрались до дачного поселка, где был дом Серегиного коллеги, правда, уже умершего. Но вот его внучка была жива и она-то нам и была нужно. Впрочем, нужна ли она нам, это еще вопрос спорный. Мне лично она не нужна, мне больше понравилась ее подруга, Маша.
    Мы доехали до поселка, а дальше решили идти пешком. Машину мы загнали в лес, метров за тридцать от дороги, так что ночью ее никто не увидит.
    Приблизительно полчаса мы искали нужный нам дом. Наконец нашли. Он был вторым с краю, дальше начинался лес, кажется сосновый. Правда, дорога, по которой мы подошли к нужному (надеюсь мы не ошиблись) нам дому не кончалась у этого соснового бора, а уходила дальше вглубь его.
    Дом был полутороэтажный, в том смысле, что второй этаж был и вторым этажом и чердаком одновременно, в общем, понятно. И дом был огорожен довольно высоким забором.
    Подтянувшись на руках, мы с Серегой заглянули во двор.
— Свет в окнах горит, — негромко сказал Сергей. — А ты говорил не будет их.
— Я не говорил, я только предполагал. К тому еще не известно, тот это дом или не тот. И если тот, одни они или нет.
— И если одни, — решил докончить за меня Серега, — то еще неизвестно, лесбиянки они или не лесбиянки.
— Женщины все по свое натуре лесбиянки, только некоторые не решаются это предложит своим подругам, а те не решаются предложить им.
— Тогда не о чем и волноваться. Пошли, — сказал Сергей.
— Постучимся в ворота или перелезем через забор и сразу постучим в дверь? Мне кажется так будет эффектней.
— Сначала убедимся тот это дом или нет.
— В смысле, посмотрим в окно? — уточнил я.
— Да, именно в этом смысле, — подтвердил Серега.
— Нехорошо это, подглядывать в окна, — перекидывая ногу через забор начал рассуждать я.
— Если ты стал таким моралистом, можешь не заглядывать, — проговорил Серега тоже перебрасывая через забор ногу.
— Нет, — не согласился я, — я может и моралист, но не убежденный. У меня всему есть предел. Потом, если они сейчас вдвоем занимаются любовью, то я не хочу упустить такой случай и не полюбоваться на такую картинку.
    Я сказал это и собрался уже спрыгнуть с забора, как вдруг увидел появившийся из-за поворота свет фар. Машина быстро приближалась к нам.
    Домов здесь было много и, естественно, машина могла ехать к любому из них, но мы с Сергеем не сговариваясь остались висеть на заборе, с внутренней его стороны, чтобы убедиться, что это не к нашему дому, точнее не к дому Лены едет машина.
    Мы не убедились в этом, точнее, мы убедились в другом, худшем для нас варианте — именно у ворот дома, в окна которого мы собрались заглянуть, машина и остановилась. Это был джип "Мерседес".
    Передняя пассажирская дверца открылась, из нее вышел мужчина и подошел к воротам дома. Несколько секунд он потоптался на месте, словно решался на что-то, потом толкнул небольшую дверцу в воротах, она открылась.
— Как все просто, — сказал по этому поводу Серега. — А мы, как идиоты через забор лезем.
    Мужчина подошел к дому и теперь уже громко и без сомнений постучал в дверь.
— Давай слезем с забора, — сказал я, — а то нас могут увидеть.
    И я уже хотел соскочить на землю. Но вдруг, в самом начале дачного поселка, откуда появился и джип, на дороге я увидел еще пару светящихся фар. И в этом ничего удивительного не было, как и в появлении первой машины, если бы не одна вещь — почти сразу фары погасли. Тоже ничего ненормального. Ненормальным было другое — фары погасли, но машина продолжала ехать. Я это видел, потому что ее силуэт двигался вдоль светлого забора.
    Я повернулся к Сереге, хотел ему сказать об этом, но он и сам все видел.
— Что это может значить? — спросил я.
— Не знаю, — отозвался Сергей.
    Машина с выключенными фарами проехала еще немного, а потом свернула куда-то в сторону.
— Может кто-то к кому-то в гости приехал, — предположил Серега, — но не хочет, чтобы соседи видели это.
— Может, — согласился я.
    Только я успел согласиться, как на фоне другого забора показались силуэты. Только теперь это были силуэты людей. Их было двое. И они неспеша, а точнее, крадучись, двигались в нашу сторону. Ясно, эти двое и приехали на машине с выключенными фарами.
    А на джипе приехал господин Лопухов. Я это понял, потому что он в это время начал вести переговоры со своей женой и я узнал его голос.
    Лена, как и положено благородной женщине, не стала открывать дверь кому попало, а стала разговаривать с потревожившим ее спокойствие наглецом, выглянув из окошка своей светелки со второго этажа.
— Что вам нужно? — спрашивала бедная женщина, мужчину рвавшегося в ее дом в отсутствии мужа, впрочем, это и был ее муж, но она не хотела его узнавать.
— Открой дверь, я хочу с тобой поговорить.
— Сейчас же прекратите стучать и отойдите от двери, — отвечала несчастная женщина, со страхом в голосе (правда, а этом голосе очень ясно улавливалась актерская игра, а точнее, издевка).
— Так, значит, ты решила поступать со своим законным супругом? — стал страдать внизу супрефект.
— Прекратите хулиганничать. — Из комнаты послышался смешок Маши, а Леночка продолжала: — Если не прекратите, я позвоню и вызову милицию.
— Милицию? — удивился и возмутился Лопух. — Да плевал я на твою милицию с Останкинской башни, с самой макушки, где кранный флаг развивался.
— Очень хорошо, — согласилась Лена. — Тогда я завтра же встречусь с Иваном и все ему расскажу. И про то, как ты плюешь с останкинской башни, тоже.
— С этим дешевым журналюгой? — презрительно высказал свое мнение о каком-то Иване Семен Васильевич. — Да я куплю его с порохами. Да мне и покупать его не нужно, он мне и так будет пятки лизать, забесплатно. И еще носки мне постирает и высушит.
— Родного мужа в дом не пускает? — стало жалко Сереге Лопуха. — Я бы нахрен дверь вышиб.
— А она бы написала на тебя заяву ментам, а ты не помощник префекта и не можешь плевать на них с Останкинской башни, где раньше флаг развивался.
— Знаю. Поэтому и пришлось убежать от них, от ментов.
— Серый, а если ты правда соскочишь за границу. Купишь паспорт ни имя какого-нибудь Лопухова Петра Петровича и умотаешь отсюда. Тебя будет Интерпол вылавливать или нет?
    Серега промолчал. Может не знал, а может ему не хотелось говорить на эту тему. Я  тоже не стал продолжать.
    А в эпицентре событий страсти накалялись, — думаю, так написал бы Иван, который забесплатно должен был постирать и высушить носки супрефекту Лопуху, а еще не забыть вылизать ему пятки.
— Очень хорошо, — говорила Лена, — тут рядом со мной Маша, она будет свидетелем и по поводу пяток и выстиранных носков.
— Эта Маша давно уже стала камнем преткновения для тебя, — сказал непонятную мне фразу Лопухов и продолжил: — Она давно уже костью лежит между мной и тобой — любимой моей женой. — И он обратился к Маше: — Попомни мои слова, Мария, ты плохо кончишь.
— Сема, это зависит от партнера, — послышался веселый голос Маши. — А ты не можешь знать, кто им будет, если даже я сама этого не знаю.
— Ты, Мария, — высказал свое мнение Лопух, — развратная женщина.
— Правильно, — согласилась Маша, — я вчера на рабочем столе в рабочее время занималась любовью со своей секретаршей.
— И никакой свидетельницей ты, Мария, быть не можешь, — продолжал Лопухов, — потому что кому поверят, тебе? Потому что ты есть никто. Или поверят мне — избранному представителю власти Российского государства.
— Поверят документам, — снова заговорила Леночка.
— Каким документам? — слегка осекся Лопухов.
— Тем самым, — пояснила Лена.
— Которые ты коварным путем обмана похитила из моего письменного стола? — возмутился Семен Васильевич.
— Правильно мыслишь, Семушка, — ласковым голоском ответила Лена.
— Прекрасно, — совсем разозлился Лопух. — Как ты со мной поступаешь, так и я с тобой поступлю. Ты еще горько пожалеешь. Ты еще раскаешься. Ты еще приползешь ко мне и будешь умолять меня. Ты будешь умолять простить тебя. И запомни, Елена — я тебя прощу.
— Не надо прощать меня, — голос Елены стал плаксивым. — Пожалуйста не поступай так со мной. Я этого не переживу. Я что-нибудь с собой сделаю. Я наемся пирожных и растолстею, я каждый день буду мыть голову перекисью и облысею. Я сделаю это, если ты меня простишь. Пожалуйста, не прощай меня. Брось меня, я заслужила это.
— Я приехал с миром, ты объявила мне войну. Я принимаю твой вызов. И горе тебе.
— О, горе мне. — Думаю, в этом момент Лена вскинула руки над головой, но тут же голос ее изменился. — Слушай, Лопухов, у тебя есть своя дача, вот поезжай туда и кричи там под окнами сколько тебе захочется.
— Она еще не построена, и к постройке ее препятствует ряд непреодолимых трудностей независящих от моей власти.
— Мне безразлично. Твои трудности, это твои трудности, и я их с тобой делить не собираюсь, — сообщила любимая жена, своему нелюбимому мужу. — А этот дом моя частная собственность. И значит, входить сюда без моего разрешения запрещено. Так что, если ты сейчас отсюда не уберешься. Я швырну в тебя горшок, в котором когда-то росли цветы. Он большой и тяжелый.
    А двое из машины с выключенными фарами в это время подобрались уже совсем близко.
— Нужно узнать, кто это такие, — шепнул мне Серега.
    Я кивнул. Он показал мне в сторону соседней дачи, мы тихо спустились с забора и, осторожно, как и те, которые шли с противоположенной стороны, пошли к соседнему участку. Мы пошли туда, чтобы быть у этих двоих за спиной не дать им убежать, вернуться к машине.
    Мы уже подобрались к забору, который отделял наш участок от соседнего.
    Я полез на забор. Сергей тоже, одновременно со мной. Он первым спустился на соседний участок. Я немного задержался — я уловил шаги крадущихся людей, и когда подтянулся на руках повыше, мне стали видны их головы.
    Но понять я ничего не смог по этим едва различимым головам. Я стал осторожно спускаться вниз, на другую сторону забора.
    "Ничего, сейчас выясним, кто это такие", — подумал я, опуская ногу на землю.
    Под ногой я почувствовал небольшой круглый и скользящий предмет. Я сразу догадался, что это такое, мгновенно убрал ногу в сторону, но мои руки уже отпустили верх забора, я не за что не держался.
    Я убрал ногу от одного круглого предмета, но рядом, куда я ее поставил, оказался другой точно такой же. Раздался резкий хлопок — это под моей ногой раскололась, взорвалась лампочка.
    Удержать равновесия я мог только встав другой ногой на землю. И я поставил ногу, но почувствовал, что и вторая нога наступает на лампочку. И вторую свою ногу я попытался спасти от этого, но она, как и первая, наступила на другую лампу. И вторая тоже взорвалась.
    Я потерял все же равновесие, пошатнулся, и сделал два шага назад. И снова две лампочки подряд взорвались под моими ногами.
    Хлопанье ламп точь-в-точь казалось похожим на выстрелы из малокалиберного пистолета.
    Кто насыпал целую кучу ламп под забором, я не знаю и не узнаю никогда, потому что никогда не стану узнавать этого, но заочно я сказал несколько слов в их адрес.
    Я ждал, что в окнах дома сейчас загорится свет, выскочат хозяева, начнется переполох, станут кричать, что к ним забрались воры. Но свет окнах не загорелся и никто не выскочил из дома и никто ничего не закричал. Значит, нам повезло и в этом доме сейчас никого нет.
    А вот со стороны улицы послышался топот ног. Конечно же, это были те двое, которых мы с Серегой хотели поймать. И убегали они уже не стараясь, чтобы их не заметили.
    То, что они убегали было понятно — звуки шагов теперь удалялись от дома, где Лопухов только что пообещал все же простить свою любимую жену.
    Мы с Серегой перескочили через забор и побежали вслед за теми, двоими, которые крались зачем-то к дому, к которому крались и мы, перед этим.
    Мы их не догнали. Они поступили хитро, а точнее, правильно — один из них (значит, всего их было трое) остался в машине. И, как только он услышал какой-то переполох, он сразу завел двигатель и выехал из своего укрытия. Двое убегавших чуть ли не на ходу забрались в машину, и она, громко взревев, быстро набирала скорость и понеслась по дороге в обратную сторону, теперь уже с включенными фарами.
    Мы с Серегой остановились.
— Игорь, ты это сделал специально или нарочно? — спросил издевательски Серега.
— Отстань, — не захотел я отвечать на его вопрос, потому что сам был злой из-за этих ламп.
    А у дома Леночки все еще происходило происходить что-то интересное. И, раз уж мы упустили тех троих, нам захотелось получше все услышать, а желательно и увидеть, что происходит там, у дома.
    Водитель Лопуха разворачивал машину на узкой дороге, сам Лопух был рядом, он топтался на месте, будто мочевой пузырь у него давно переполнен, а в придачу к этому у него простатит. Семен Васильевич ждал, когда можно будет забраться на сиденье автомобиля, видимо, он поспешил приказать водителю развернуться, а сам не успел сесть в машину.
— Куда ты разворачиваешься?! Куда?! — кричал Лопух на водителя.
— Вы сами мне сказали…
— Думать надо! В ту сторону бандиты поехали, которые в меня стреляли! В другую надо ехать! — И Лопухов запрыгнул в остановившуюся на несколько секунд машину.
    Мы с Серегой снова перескочили через забор во двор Лены до того, как фары Лопуховой машины осветили нас.
    Теперь мы слушали из-за забора визгливый от страха голос помощника префекта.
— … это попытка заказного убийства! — кричал перепуганный помощник. — Покушение на лицо государственное, и облеченное доверием государственной власти!
— Видишь, что ты наделал? — стал укорять меня Серега. — Государственное лицо чуть до инфаркта не довел.
— У таких инфарктов не бывает, — не согласился я. — У таких бывает только диарея.
    А испуганный Лопух пугал Лену:
— Это тебе даром не пройдет! Ты за это ответишь! И выбирать тебе придется одну альтернативу из двух: или ты станешь мне любимой женой, или тебе придется отвечать перед законом!
    Последние слова Лопух договаривал, когда машина стала набирать скорость.

9
— Теперь мы знаем, что это тот дом, что они здесь, а дальше что? Пойдем и постучим в дверь и скажем: "Пустите нас переночевать"? — сказал Серега.
    Мне это понравилось.
— Серый, — я заговорил так, чтобы в моем голосе слышалось возмущение, — по-моему это была твоя идея, а не моя — ехать сюда. Вот и напрягая свое творческое воображение и придумывай, как ты будешь проситься к ним на ночлег.
— Свет в окнах только в доме у этих Лены с Машей. В соседних домах света нет.
— Потрясающая наблюдательность, — похвалили я Серегу. — Только художник с его необычным зрением мог это заметить.
— Пошли за машиной, — сказал Серега.
— Интересно, чем она тебе поможет? Если эти Лена с Машей шлюхи, то они нас и так пустят, а если они внушили себе, что у них есть какие-то моральные принципы, то машина, мне кажется, тут не поможет.
— Правильно, женщины, которые считают, что у них есть моральные принципы просто так первого встречного к себе не пустят, им нужен для этого повод.
— Он у тебя есть?
— А мне он и не нужен, но у них он будет. Пошли подгоним машину к дому.
— Пошли, — согласился я.
    Серегина хитрость оказалось не хитрой, и она мне этим понравилась.
    Мы подогнали машину к дому. Выкручивать ниппель, спускать колесо (чтобы потом его опять накачивать) я не стал. Если бы нам нужно было обмануть мужчин, это другое дело, но для двух женщин и так сойдет, пусть даже одна из них водит машину. Думаю для нее все равно — что проколотое колесо, что пробитый радиатор. Я сразу достал домкрат и стал поднимать машину, что бы открутить колесо.
    Серега в это время пошел к дому. Он постучал в дверь.
— Кто там? — спросил из-за двери женский голос.
— Извините, у нас небольшая неприятность, — сразу стал жаловаться Серега, —  вы не могли бы нам помочь?
    Откручивая колесо я сквозь незакрытую калитку видел, как дверь немного приоткрылась — на длину цепочки. По силуэту в просвете между дверью и дверным косяком я не мог определить, кто именно там стоит, но по голосу понял, что с Серегой разговаривает Лена.
— Чем мы может вам помочь? — спросила она.
— Понимаете, мы прокололи колесо. Заклеить его не сложно, у нас есть и шнуры, для ремонта покрышек и все остальное, но в темноте мы не сможет этого сделать.
— Вам нужен фонарь?
— Нет. С фонарем мы не сможем найти прокол, да вода нужна.
— Вы хотите, чтобы я пустила вас в дом? — поняла Лена.
— А в темноте мы не сможем ничего сделать, даже в фонарем.
— А у вас что, запасного колеса нет? — это был уже голос Маши.
— Это смешно, но сегодня мы прокалываем колесо уже второй раз.
— Извините, молодой человек, но я вас не могу пустить в дом, — решила Лена.
    Лично я другого и не ожидал, поэтому тоже кое-что придумал. А Серега больше ничего не придумал, как задать глупый вопрос:
— А почему?
— А потому, — стала объяснят Лена голосом и слегка возмущенным, и одновременно насмешливым, видимо Серегина глупая наивность так подействовала на нее. — Потому что я вас боюсь.
— И я тоже, — признался и Машин голос. — Вот потому мы вас и не пустим.
    Я в это время уже снял колесо и нес его к дверям дома. Я его не катил, а нес, потому что так было нужно по моему плану.
    Когда я подошел ближе и меня можно было не только увидеть, но и рассмотреть, Лена так удивилась, что, можно сказать, почти закричала, обращаясь к своей подруге:
— Машка, ты только посмотри.
    Силуэты в просвете у двери сменились, я понял, что меня теперь рассматривает Маша.
— Игорь? — удивилась теперь и Маша.
— А я уже давно узнал вас по голосам, — сказал я. — Я так удивился. Но если честно, то и обрадовался.
— Узнал? По голосам? А я думаю, что вы оба прекрасно знали, что мы здесь, еще до того, как приехали сюда.
— Да о чем ты говоришь, Машенька, — стал убеждать я Машу в обратном. — Мы с Серегой приехали сюда к своему знакомому. И то, что я сейчас встретил тебя — это очень большая случайность.
— "Очень большая случайность"? Мне понравилось твое выражение, но сама эта большая случайность мне не нравится. Поэтому, Игорь, вам лучше уйти.
— Игорь, ты что знаком с ними? — решил удивиться и Серега.
— Вчера случайно познакомился, — стал объяснять я ему, — когда ходил на прием, вот к мужу Леночки, господину Лопухову.
— Ленка, закрывай дверь, — стала распоряжаться Маша. — Это их твой Лопух прислал. Какую-нибудь новую подлость придумал.
— Да вы что, девчонки? Маша, честно слово, я даже понятия не имел, что встречу тебя когда-нибудь снова. Правда, это случайность. А может быть, судьба, — проговорил я немного тише последние слова.
— Судьба? Извини, Игорь, но я сама хочу распоряжаться своей судьбой.
— Так вы что, не поможете нам? — это я сказал уже голосом возмущенным.
— И не подумаем, — объявила Маша.
— Ну женщины, — сейчас кроме возмущения в моем голосе они должны были услышать еще и раздражение и даже легкую злость. — Когда у вас что-то случается в дороге, стоите и ждете, чтобы кто-то помог вам. Такие беззащитные, такие скромные, такие улыбчивые и покорные судьбе. Но если от вас требуется кому-то помощь, вы сразу плюете на человека. Пусть погибает, пусть замерзает, пуст хоть волки его съедят на дороге, а ни за что не поможете, потому что все подлые и эгоистичные и ждете только чтобы вам все делали, для вас и за вас. Но все, чтобы я теперь остановился и помог какой-нибудь бабе на дороге… да никогда теперь этого не будет. Хоть в пустые встречу, увижу, что у женщины сломалась машина, и на сотни километров никого не будет вокруг, все равно не остановлюсь. Поеду мимо и только посмеюсь.
    Закончив свой шекспировский монолог, я гордо развернулся и хотел уже уйти, от этого негостеприимного дома, но в то время колесо, которое я держал в руках, выскользнуло у меня из рук и ударило меня по ноге.
    Небольшое отступление  — еще до армии я сильно ушиб голеностоп, я бежал и наткнулся ногой на кусок строительной арматуры, он торчал из земли сантиметров на десять-пятнадцать. И я так сильно ушиб внешнюю строну стопы, что несколько дней даже ходить не мог, и еще целый месяц хромал. Но потом все прошло, как будто ничего и не было. Но с тех пор, стоит мне удариться этим местом, как оно у меня так сильно опухает, раза в два становится толще, и сильное покраснение бывает. И болит, конечно, сильно. Но проходит это быстро — через час уже никакой опухоли нет и никакой боли. Кажется, такая вещь называется "привычный ушиб", но это не точно, но это и не важно, как называется. Главное эффект. Так что теперь понятно для чего я держал колесо в руках и что уронил я его не случайно.
    Я вскрикнул, как раненая птица и упал на землю. Но сразу, гордый и возмущенный женской несправедливостью, снова вскочил на ноги, и нова вскрикнул и упал.
— Что с тобой? — спросил Серега.
    Спросил он просто так — подыграл мне, потому что знал об этой особенности моей ноги и конечно сразу все понял.
    Я ничего не ответил Сереге и снова решил подняться на ноги, и снова не удержался на ногах.
— Да что у тебя? — снова спросил Сергей и подошел ко мне.
— Не знаю, — проговорил я сдерживая в голосе болезные нотки. — Да ничего страшного, наверное просто сломал голеностоп.
    И я в третий раз хотел подняться и в третий раз не удержался на ногах от боли и стал падать. Но в этот раз Сергей меня удержал.
— Помоги до машины дойти, — попросил я его. — Там бинт есть и йод.
— Зачем тебе йод? — тихо спросил Серега и в голосе его послышался смех.
— Не вздумай рассмеяться, — тоже тихо проговорил я.
    Взяв меня под руку Серега стал помогать мне идти к машине. Только двигались мы так медленно, как могла бы двигаться черепаха с ушибом голеностопа.
    А за дверью началось совещание. Оно тоже велось шепотом, но только громче нашего, поэтому мы слышали, что там совещаются.
    Наконец, они приняли какое-то решение. Надеюсь, правильное. Так и оказалось.
— Эй, — услышали мы голос Лены. — Что случилось?
— Ничего, — немного грубовато ответил я, и мы продолжили наше движение, которое правильнее было бы назвать движением на месте.
    Снова послышался невнятный шепот, а потом цепочка на двери тихонько звякнула и боковым зрением я уловил, что дверь открылась полностью.
— Ты что, правда так сильно ушиб ногу? — спросил голос Маши.
— Неправда, — снова ответил я грубовато.
— Подождите.
    И мы услышали, как Лена и Маша спускаются по деревянным ступенькам.
    Я сделал еще один гордый шаг, продвинувшись сантиметра на два и остановился.
— Ну что? — обернулся я.
— Не груби, — сказала Маша. — Ты что, действительно ушиб ногу.
— А тебе что до этого? Или ты любишь, когда людям больно?
— Я сказала, не груби. — Она подошла ко мне и, как и Сергей, взяла меня под руку. — Пошли в дом.
— А что, вы уже перестали нас бояться?
— Нет, наоборот, я испугалась, вдруг у меня в пустыне сломается машина, а ты будешь ехать мимо и не остановишься.
    Я подумал немного, стоил ли мне принимать их помощь из жалости, шагнул еще раз, сделал вид, что едва сдержал стон, и решил согласиться на оказание мне помощи.
— О-ой, какой ужас, — с жалостью и болью простонала Маша, когда уже в доме я снял с ноги кроссовку и носок.
    Нога выглядела чудесно. Она так распухла, что и на ногу не была похожа.
    Маша начала ухаживать за мной — сделала холодный компресс, потом стала перебинтовывать ногу — у Лены нашелся даже эластичный бинт.
    Лена тоже хотела поучаствовать в этом, но вдвоем они только мешали друг другу и Лена оставила меня на попечение Маши. Тем более, оказалось ей есть о чем поговорить с Серегой.
    В доме были картины Ленкиного дедушки. И Сергей стазу обратил на них внимание и очень удивился (а правильнее сказать, что притворился, что удивился), откуда эти картины у Лены.
    Потом и Лена удивилась, когда Сергей сказал ей, что он тоже художник, что когда он только поступил в Суриковское, он оказывается подражал дедушке Лены в его манере писать портреты (Серега придумывал на ходу — о подражании — я помню раньше он говорил, что подражал какому-то другому художнику).
    Леночку так растрогало подражание молодого художника Сереги ее дедушки, что она обо мне совсем забыла. Но Серега на этом не остановился, он дошел до того, что назвал Леночкиного дедушку своим учителем. После этого Лена стала так заботлива по отношению к нему, что мне трудно было понять, у кого, вообще, больная нога — у меня или у Сереги.

*   *   *
… Сделанная из покрытых лаком тонких деревянных дощечек штора, свисая с потолка до самого, пола полностью закрывала стену, ту, где было окно, так что невозможно было понять был день или была ночь. Штору эту украшали рисунки из "Камасутры". Но в рисунках этих чувствовалось что-то странное. И, приглядевшись, можно было понять, что именно — каждая пара, изображенная на рисунках, была не совсем обычна, каждая пара состояла не из мужчины и женщины, а из двоих мужчин.
    Пять небольших лампочек с отражателями вмонтированные в потолок ярко освещали комнату. Здесь стояло два мягких низких кресла, низенький журнальный стол с разбросанными на нем разноцветными глянцевыми журналами, широкая и тоже очень низкая софа на колесиках, и телевизор с видеоплейером.
    В одном из кресел сидел голый человек, худой и длинноволосый, он с интересом листал журнал.
    Еще двое занимали софу — с наголо выбритой головой плотно сбитый мужчина и чуть полноватая девушка. Лицо ее казалось плачущим, некрасивым, и огромный синяк, из-за которого заплыл весь ее левый глаз еще больше портил ее.
    Выбритый наголо мужчина тяжело дыша, кряхтя и изредка всхрапывая, прижимал девушку к подушкам софы и быстро дергал своим задом между ее раздвинутых ног, и от этих быстрых однообразных движений он казался игрушкой работающей на батарейках.
    Движения мужчины с выбритой головой начали становиться еще более быстрыми, он словно испугавшись чего-то заохал, страдальчески хрипло застонал, задергался еще быстрей, и вдруг остановился. Через несколько секунд он бессильно распластался на девушке, еще сильнее придавив ее своим тяжелым телом. Казалось кто-то отключил батарейки находившиеся внутри него. Полежав некоторое время на девушке, мужчина слегка приподнялся на четвереньки и сполз задом с девушки.
— Ну чё, все что ли, Лысый? — спросил сидевший в кресле.
— Давай, опять твоя очередь, — сказал лысый и пополз на четвереньках теперь уже по полу.
    Длинноволосый отбросил журнал, поднялся из кресла и подошел к софе.
— Ну-ка, поднимайся, ты овца, — обратился он к лежавшей девушке. — Давай на коленки становись и задом.
— Ага, — поддержал длинноволосого лысый, — к избушке передом к лохматому задом.
    Девушка всхлипнула, продолжая лежать.
— Ну, кому сказал, — стал злиться длинноволосый, — чё, не поняла что ли? Давай.
    И длинноволосый нагнувшись, схватил девушку за бедра перевернул и приподнял на колени. Потоптавшись на месте, с силой толкнул свои бедра вперед. Девушка вскрикнула.
— Лохматый, ты не туда, — развеселился лысый.
— Пошел ты, учить еще будет, туда, не туда. Сам знаю куда. Учи свою бабку, — неспеша покачивая бедрами взад-вперед проговорил длинноволосый.
    Последние слова длинноволосый выговаривал уже едва слышно, с трудом.
— Лохматый, у тебя глаза, блин, как у окуня, — наблюдая за происходящим сообщил длинноволосому лысый.
— Пошел ты, Лысый, — растягивая слова прошептал длинноволосый.
    В это время в комнату вошел еще один мужчина. В отличие от остальных он был полностью одет.
— Смотри, смотри, — обращаясь к только что вошедшему быстро заговорил лысый. — Гляди как лохматый щас заржет. Как жеребец, блин, точно.
    И длинноволосый, словно демонстрируя слова лысого вдруг дернулся и из его глотки вырвалось ржание.
— Гляди, ну точно как жеребец, — еще больше развеселился лысый, потом спросил вошедшего мужчину: — А где та подруга-то?
— Какая? — не сразу понял одетый мужчина.
— Ну, что с нами все пасется.
— Подруга та где? — мужчина усмехнулся. — Та подруга сейчас далеко.
— А это чё, ее квартира что ли? — он взглядом обвел комнату.
— Ее, ее, — подтвердил мужчина снова чему-то усмехаясь.
    Длинноволосый, все еще державший девушку за бедра, в это время отшвырнул ее в сторону. Она упала на софу, испуганная она старалась закрыть свое тело руками.
— Я так понял, она тоже ничего не знает, — кивнув на девушку, сказал только что вошедший мужчина.
— Не знает, точно. Если б знала — сказала, — с убеждением проговорил лысый.
— Тогда отделайтесь от нее.
— Само собой, — словно удивился лысый. — Че, мы так что ли оставим.
— Не надо со мной ничего делать, — плача, заговорила в это время девушка. — Пожалуйста не отделывайтесь от меня.
— Молчи, сука, — толкнув девушку ногой, прикрикнул на нее длинноволосый.
— Ну, — подержал его лысый, — а то будет всякий распоряжаться: "Отделывайтесь от меня, не отделывайтесь". Как надо будет, так и будет. Поняла? Овца.
— Не надо, — продолжала рыдать девушка. — Я сделаю что хотите, только не убивайте меня.
— Лохматый, заткни ей пасть, — с неприязнью сказал лысый.
— Щас.
    Длинноволосый схватил девушку за уши, приподнял ее, притянул голову к своему паху.
— Давай, открывай рот, — приказал длинноволосый. — Давай шире.
— Я сама, отпусти пожалуйста, мне больно уши.
— Тогда сама и давай бери в рот. Вот. Молодец. Теперь поработай, а то привыкли удовольствие получать и больше нихрена. Давай языком сильнее, и всасывай в себя сильней. Сказал же, языком сильней.
— Лохматый, — голос лысого стал удивленным, — ты прям как Илья Муромец какой, без перерыва. — И, посмотрев на мужчину, который вошел недавно, сказал: — Уже по пятому разу пошел.
— Я сколько хочешь могу, — прохрипел длинноволосый.
— Я сейчас тоже еще раз ее трахну, — снова обратился к одетому мужчине лысый, — а потом мы ее уже тогда.
— Смотрите, чтобы крови здесь не было, чтобы все осталось чисто, — предупредил мужчина.
— Ты что сука зубы сжимаешь, — закричал вдруг длинноволосый и с силой ударил девушку по щеке. — Нежно соси, падла.
    Мужчина вошедший недавно, повернулся и вышел из комнаты.
    Через полчаса лысый и длинноволосый потащили девушку в ванную. Она от страха уже почти ничего не понимала и не сопротивлялась.
    Минут через пятнадцать оба вернулись в комнату.
— А кровищи… — сказал лысый. — Чуть не полванной.
— Потому что сонную артерию перерезал, — объяснил длинноволосый. — Когда сонную артерию перережешь, всегда так.
— Я клеенку на кухне видел, — сказал лысый. — Давай на полу здесь расстелем.
    Он сам сходил на кухню, принес клеенку и расстелил ее на полу. На клеенку положил разделочную доску, рядом небольшой топорик для рубки мяса.
— Пошли, сюда ее притащим, — сказа лысый длинноволосому.
    Они снова ушли в ванную и через минуту появились с телом девушки. Из широкой почти черной раскрытой, как огромный рот раны на ее горле и из распоротого живота капала кровь.
— Потроха потом из ванной уберем и это мы потом смоем. Зачем сюда было ее притаскивать? — вздохнул лысый.
— Потому что спешили.
— Тупицу бы настоящую, — сказал лысый, беря небольшой топор.
— Какую тупицу тебе сюда еще нужно? — удивился длинноволосый.
— Да это топор такой большой, каким мясо рубят, — объяснил лысый. — Давай, клади ее задницей на доску. Щас я покажу тебе, как правильно разделывать туши. Я помню мясником работал в магазине, рубщиком. Три способа разруба знаю. Только сначала нужно ее вдоль, чтобы две половинки было. Неудобно будет, придется ее за две половинки подтягивать, а ты доску придерживать будешь.
— А я знаешь чего слышал? — помогая лысому правильно уложить тело девушки, сказал длинноволосый.
— Чего? Про французский разруб что ли? Дурак, это шутка такая у мясников.
— Да не, я про другое. Я слышал, что раньше, когда расстрел еще не отменяли, почти всегда приговоры приводили в исполнение почему-то бабы.
— А знаешь почему? — решил объяснить лысый. — У них, у баб, такие мозги, что никакого воображения в них нет, их потом не мучают ни совесть ни кошмары.
— А тебя чего, мучают? — удивился длинноволосый.
— Я чё, нервный какой тебе что ли припадочный, — возмутился лысый.
    Размахнувшись, лысый с силой ударил топором точно между ног девушки, начиная разрубать ее тело на две половины.

10
… — Это, конечно, не мое дело, — решил я кое-что выяснить для себя, — но почему Ленка собирается разводиться со своим мужем?
    Было утро. Мы с Машей только что выбрались из реки и сейчас лежали на уже прогревшемся песке — проснулись мы поздно, потому что поздно легли спать, точнее рано утром.
    Вечером, или, точнее уже ночью, к тому времени, когда Маша как могла облегчила мои страдания из-за неудачно упавшего колеса (а правильнее сказать — удачно упавшего), а Серега с экскурсоводом Леной поближе ознакомился с творчеством своего старшего коллеги, так вот, к тому времени мы уже почти подружились. Я предложил отметить наше всеобщее знакомство. У нас с Серегой специально для этого была приготовлена бутылка коньяка. Но Лена и Маша отказались от коньяка и предложили другое. В доме у Лены был глубокий погреб. Но не в этом его достоинство, что он глубокий, а в том, что это был винный погреб. И когда по приглашению Лены мы туда спустились… — чего там только не было начиная с французского вина и кончая домашними наливками, которые Ленкин дедушка-художник делал сам. Некоторым таким наливкам было лет по тридцать. Вот мы и засиделись за всяким вином и разговорами до самого утра. Единственное, что было не очень хорошо, что мы с Серегой ничего нужного для нас не узнали, но мы не виноваты, просто возможности расспросить о вещах нас интересующих не было. Мы не рискнули сразу заговорить о том, что для нас было так важно, потому что боялись спугнуть девчонок такими разговорами, но мы и логично рассудили, что время у нас еще будет.
    Мы с Машей лежали на теплом песке, нога у меня была все еще забинтована, но это я ее уже сам перебинтовал, и не забыл подложить под бинт кусок ваты, чтобы была опухоль, потому что настоящая давно уже прошла. А еще мне приходилось стараться не забывать хромать.
    Да, и еще сразу скажу — спали мы не парами, а по двое: двое на втором этаже — Лена и Маша, а двое на первом — понятно, что я и Серега. Мне, как тяжелобольному достался удобный диван, Сереге не очень удобное раздвижное кресло. Это я к тому сказал, чтобы было понятно, что никаких интимных, в смысле сексуальных отношений между нами и девчонками не было. Пока еще (надеюсь) не было, потому что такие девочки, как Маша с Леной не часто попадаются на пути мужиков.
    Я спросил Машу, почему Лена решила развестись с Лопухом, и это был первый вопрос по интересующей нас с Серегой теме.
— Почему хочет развестись с Лопухом? — Машенька даже удивилась моему вопросу. — Ты сам разве не видел?
— Из-за того, что он ей изменяет?
    Маша подумала немного, наверное, решала, стоит ли мне рассказывать или нет, потом решила, что я достоин ее доверия.
— Вообще-то, не из-за этого, — призналась она. — Она с ним давно уже не живет. А точнее, она и не жила с ним никогда. Ну, может что-то было у них, там, в самом начале. Но быстро прекратилось.
— Давно они женаты?
— Два года.
— Он что, как мужчина ее не устраивает? — стало интересно мне.
— Дело не в этом. Она за него и не хотела выходить. И то, что он ей изменяет, это нельзя назвать изменами, потому что ей на это наплевать.
— Не хотела выходить, но вышла, — стало мне еще интересней.
— Он ее заставил, вынудил выйти за него замуж.
— Как это можно сделать? Научи.
— Думаешь пригодится?
— Кто знает.
— Ну, в общем, у Ленки салон женской одежды, в этом же районе, где он, Лопух считается супрефектом.
— Он только считается?
— Да, потому что на самом деле он настоящий префект, а тот, который настоящий, его во всем слушается и во всем ему подчиняется. Он, Лопух, и сделал префекта префектом, а сам себя назначил его помощником.
— Серый кардинал.
— Да. Но это знает только Ленка, ну, и я. И ты теперь.
— И его секретарша, — добавил я. — У которой белые летающие трусики.
— Это уж конечно, — засмеялась Маша.
— Но пока не понятно, как он заставил ее выйти за него замуж?
— Ты такой наивный? Чего здесь непонятного? Он стал ее доставать: всякие инспекции — налоговые, пожарные, земельные и тому подобное. Проверки. А знаешь ты или нет, но заниматься любым бизнесом, тем более, торговлей, честно нельзя, не из-за того, что ты человек не честный, а просто, другие, твои партнеры тебя к этому вынуждают. Ну, и нашли что-то к чему придраться, какую-то мелочь, эту мелочь превратили в уголовное дело. И тогда Лопух, который все и затеял, выступил, как ее спаситель. Тогда Ленка еще не знала, что все шло от него. А он поступил хитро. Он ее как будто бы выручал, но только по его словам получалось так, что для этого ей надо стать его женой, а то ничего не получится, не сможет он ей помочь. Что ей оставалось делать? Но Самое ужасное, — решила Маша, раз уж начала, до конца теперь открыть душу Лены, — что Ленка тогда встречалась с человеком, который ей очень нравился, она любила его, и собиралась даже замуж за него выйти. Но из-за всего, что подстроил Лопух, ей пришлось бросить того человека, даже не объяснив ничего.
— А почему она не объяснила ничего?
— Да потому, что ей было стыдно, что ее вынуждают выходить замуж, и что это из-за того, что на нее завели уголовное дело.
— А зачем она ему нужна была?
— Кому?
— Лопуху.
— Игорь, — Маша посмотрела на меня насмешливо, — зачем мужчине нужна бывает женщина?
— У него секс-секретарша есть. И наверное, не одна.
— Понимаешь, — стала объяснят мне Маша, как умственно неполноценному, — секретарша его, может, и неплоха в постели. Но ей не похвастаешься на разных приемах и других подобных мероприятиях. А часто от того, какая у тебя жена, зависит даже, пригласят тебя куда-то или нет. А еще, вполне возможно, что он любит ее, по своему, только, по особенному.
— А теперь она его уже не боится.
— Теперь она о нем достаточно много знает.
— Тем более, какие-то документы у него украла… — я сказал это и понял, что проболтался, ведь о документах мы с Серегой слышали, когда прятались у забора.
— Да нет у нее никаких документов. Это она просто так сказала. Неужели ты думаешь, Ленка станет воровать? Да и Лопухов, если бы у него действительно пропали какие-то документы, ты представляешь какой он визг поднял бы. — Я уже решил, что Маша не заметила моей оплошности, но она вдруг резко повернула ко мне голову, вглядываясь в мои глаза и спросила: — А откуда ты знаешь?
— Что я знаю? — удивился я Машиному вопросу. — Откуда что я знаю?
— Я об этом и спрашиваю тебя — откуда ты знаешь, что вчера был разговор о каких-то документах?
— Я не знаю. Я догадался.
— Понятно, — прищурившись посмотрела на меня Маша.
— Что тебе понятно?
— Что вы подслушивали и подсматривали за нами. И понятно, что вы не случайно оказались около нашего дома.
    Я проболтался, и Маша "расколола" меня. Но это даже хорошо, ведь ясно что именно она подумает, почему мы приехали сюда — из-за того, что она мне очень понравилась. К тому же, это не такая уж и неправда.
    Зато теперь я могу перейти к разным важным вопросам. Только нужно постепенно, чтобы не спугнуть ее. И начать надо с того, что к их дому вчера кто-то еще подбирался, и уж конечно, не с такими добрыми намереньями, как у нас с Серегой.
    И только я собрался испугать Машу этим страшным сообщением, как увидел Лену. Она бежала к нам, и еще издалека стал кричать:
— Идите сюда! Скорее! Ну, скорее же! — торопила она нас, видя, что мы не очень торопимся.
    А не торопились мы, потому что ничего не понимали.
    А Лена позвала нас и не дожидаясь, когда мы поймем ее, повернулась и побежала обратно.
    Мы Машей вскочили и побежали за ней, к дому.
    Случилась по настоящему большая неприятность, тем более, она была неприятностью вдвойне — Серега упал в погреб, ударился головой и сейчас лежал там без сознания — это первая часть неприятности, а вторая (я подумал об этом сразу, в первую же секунду, как только увидел Серегу) — его нельзя везти в больницу. Если его отвезти в больницу, оттуда он попадет прямо в больницу тюремную, как ее называют — "больничку".
— Ты врача вызвала? — сразу стала суетиться Маша.
— Нет еще, — ответила Лена.
— Ну а что ты стоишь? Где твой телефон? Иди вызывай "скорую".
— Стой. Не вызывай никакую "скорую", — остановил я Лену.
— Почему? — удивленно и даже нервно спросила Маша. — Ты что, ненормальный?
    Быстро я им объяснить не мог, на это ушло бы полчаса, не меньше, чтобы они все поняли, да и то с условием, что они поверят, что Серега ни в чем не виноват. А они, ведь, совсем не знали нас. Да и можно ли им рассказывать об этом?
    Но тут мне в голосу пришла одна мысль.
— Нет, все правильно. Вызывай.
    Лена еще несколько секунд непонимающе смотрела на меня, а потом быстро стала подниматься по лестнице наверх.
— Надо его вытащить отсюда, — сказала Маша.
    Легко сказать — "вытащить". Серега весил больше восьмидесяти килограммов, а лестница такая крутая, что черт ногу сломит, или сломает, не знаю, как уж там у них, у чертей.
— Нет, — сказал я, — не надо его вытаскивать. Пусть сначала врачи приедут. Неизвестно еще какие у него там переломы.
    Маша согласилась.
— И вот что, Машенька, — стал объяснять я ей ту самую мысль, которая пришла мне в голову. Она была, возможно, и не очень хорошая, но на лучшею времени не оставалось. — Его зовут не Сергей.
— А как его зовут? — удивленно посмотрела на меня Маша.
— Игорь.
— Это тебя зовут Игорь.
— Мы в шутку иногда меняемся именами.
— Я не понимаю тебя.
    Я бы на ее месте тоже не понимал. Понятно было бы, если люди вообще сказали не свои имена, но поменяться… Это похоже на идиотизм.
— И еще вот что, — продолжал я, не объясняя ничего. — Я не смогу с ним поехать.
— Ленка тоже не сможет, у нее назначена встреча. Сюда к ней должен приехать один человек. Но могу я.
    Я подумал, что это хорошо, что поедет Маша, потому что на вырванном из Пашиной записной книжке листе был записан телефон Лены, а не Маши.
— А почему ты не можешь? — спросила Маша.
— Давай сделаем так — ты поедешь с ним в больницу, потом мы встретимся и я тебе все расскажу и объясню. Так можно?
— Если это нужно, тогда можно. Но что ты мне объяснишь?
— Маша, тебе не кажется глупым твой вопрос?
— А тебе не кажется глупым вообще все, что ты говоришь?
— Нет, не кажется. И когда я все расскажу тебе, тебе тоже не будет так казаться. А пока запомни — его зовут Игорь…
    И я рассказал ей и остальное — свою фамилию, свой адрес — так, на всякий случай, чтобы Серега не был в глазах врачей случайным и почти незнакомым Машиным знакомым, и чтобы у них не возникло желания найти людей, которые его хорошо знают. Пусть лучше она будет таким человеком.
— Вы что, может, вы какие-то преступники? — спросила Маша, но в голосе ее не было даже маленького страха.
— Нет, я не преступник. А он, — я указал на Серегу — преступник.
— И что он сделал?
— Не то троих, не четверых человек убил.
— Глупая шутка.
— Это не шутка. Вообще-то, он не убивал. Но так говорят.
— Что значит, "так говорят"?
— Это значит, что его "подставили".
— Кто?
— Откуда я знаю, может быть ты.
— Я?! Но почему ты тогда все рассказываешь мне? Почему доверяешь?
— У меня нет выбора. Кому-то, хоть одному человеку, я сейчас должен доверять.
— А Ленке?
— Маша, я всем доверяю. Но пока, пусть лучше ты одна будешь знать обо этом.
— Об этом, о чем?
— О том, что мне придется тебе рассказать, когда мы встретимся, после того, как ты побываешь в больнице.
— Значит, ты хочешь сказать, что я не должна ничего рассказывать Ленке?
— Лучше не надо.
— Значит, тебе, человеку, которого я совсем не знаю, я должна доверять, а своей подруге, которую я знаю очень хорошо, я доверять не должна?
— Машенька, ты не предполагаешь, что могут быть ситуации, когда, чтобы не сделать зла человеку, нужно довериться тому, кого ты не знаешь, и ничего не говорить тому, кого ты знаешь хорошо?
— Ленка узнает и обидится, — сказала Маша чуть задумчиво.
— Тогда все очень просто, — проговорил я раздраженно, — откажись и все, разговор на этом будет закончен.
    Я видел, что Маша хотела возмутиться по поводу моего раздражения. Но передумала.
— Я сделаю, что ты просишь, только с одним условием.
— Согласен на два.
— Пока хватит одного. Как только мы встретимся ты мне все расскажешь. Но если честно, мне очень неприятно, что я не должна почему-то не доверять Ленке.
— Не недоверять. Просто пока ничего ей не рассказывать.
— А если бы я сейчас пошла звонить. Ты бы с Ленкой заключил сейчас вот этот вот договор? И чтобы она мне ничего не рассказывала?
    Этого я не знал, потому что — могу только повторить — телефон Лены был вырван из записной книжки Паши. Но я не стал говорить Маше об этом. Я сказал совсем другое.
— Наверное, да, — сказал я. — Просто, чем меньше людей будут знать, о чем я тебе расскажу, тем лучше.
— Для кого?
— Для Сереги. Но только не забудь, что его зовут Игорь. Скажи мне твой телефон.
— Записывай.
— Я запомню.
— Они сейчас приедут, — услышали мы голос Лены. — Медпункт тут рядом, у них есть "скорая".
    Маша назвала мне номер своего телефона.

Часть вторая

11
Была ночь. Ливень был такой, что у меня стали появляться мысли о Всемирном Потопе. И гроза. Ничего подобного я в своей жизни еще не видел: грохот был — словно я находился в железной бочке, а бочка эта катилась с горы Арарат (той самой, куда приплыл Ной); молнии сверкали одна за другой почти без промежутков, а то и по нескольку сразу, можно было подумать, что я лилипут попавший в страну великанов и несколько сотен великанов-папарацци фотографируют меня своими фотоаппаратами со вспышкой; ветер срывал с деревьев листья и целые ветви, и они летели по воздуху, а когда падали, то, вертясь и кувыркаясь, уносились куда-то течением, потому что все дороги превратились в горные реки.
    Мы сидели в машине и молчали. Мы молчали, потому что разговаривать было бессмысленно — чтобы услышать друг друга пришлось бы надеть слуховые аппараты для людей с плохим слухом и кричать в их микрофоны, но вот эти самые аппараты мы с собой не догадались захватить, даже один на двоих.
    Минут через десять дождь стал затихать, молнии и гром вместе с тучами уплыли в сторону.
— Я сейчас задохнусь. И дождь и духота. — Маша опустила стекло.
    В кабине сразу почувствовалась прохлада и свежесть. Сейчас, после дождя воздух стал похожим на тот, какой бывает утром, в лесу.
— Наверное такой же был ливень, когда Ной плавал в своем корабле со всякими тварями по паре, — сказал я то, о чем подумал, когда говорить было еще бессмысленно.
— А может быть, и не было никакого ливня. Может быть, корабль Ноя был не обычным кораблем, а космическим, и все твари прилетели с какой-то другой планеты, — высказала новую гипотезу появления людей на Земле Маша.
— Значит, тогда мы все инопланетяне? — удивился я.
— Я сказала в больнице, что он мой муж, — без перехода заговорила Маша о том, для чего мы и встретились.
    Я удивился и сразу не нашел, что ответить. Маша продолжила:
— Не знаю, как-то само собой получилось. Ты говорил, что не надо чтобы искали его родственников, вот я и сказала, что я его жена. Так что, теперь точно, других родственников искать не станут.
— Ты глупо поступила.
— Почему?
    "Потому что если его поймет милиция и он не сможет доказать, что он не виноват, что не убивал тех людей, ты станешь его сообщницей", — я так подумал, но говорить ей об этом не стал, зачем пугать? А пойти и сказать, что она ошиблась и что она никакая не жена Сергею, еще глупее.
— Тебе нельзя больше показываться в больнице, — сказал я вместо того, что подумал.
— Теперь уже нельзя не показываться. Если я туда больше не приду, меня начнут искать, и тогда будет еще большая вероятность, что обратятся в милицию.
    Я не знал, как врачи и остальной средний и младший медперсонал отнесутся к тому, что Серегина жена привезла его и бросила. А Маша продолжила:
— Так что, мне теперь обязательно нужно будет там показываться.
    Я только пожал плечами. Что я мог сказать?
— Значит, он так и не пришел в сознание? — задал я риторический вопрос, потому что уже знал это.
— Нет.
— Но вообще, врачи что говорят?
— Ничего. Никаких серьезных повреждений не обнаружили. А почему он без сознания — не знают, причин много может быть.
— Хреново, что они ничего не знают. А еще хуже, что он без сознания. А он не разговаривает без своего сознания?
— Игорь, у него не грипп и не малярия. Сережа в коме, — объяснила мне Маша.
    Почему мне не нравилось, что она называет его так нежно, ласково — "Сережа". И уже не в первый раз. Как будто он ей действительно муж.
— В коме, — повторил я. — Интересно, ведет он сейчас какие-нибудь переговоры с ангелами, или он в туннеле и впереди яркий свет?
    Маша не ответила. Конечно, ей самой откуда знать. Она спросила:
— Зачем вы все же приехали к нам?
— Куда приехали? — не понял я.
— К Ленке, на дачу. Ты утром проговорился, да и так было понятно, что вы не случайно оказались у Ленкиного дома. Зачем вы там были? Зачем шпионили за нами? Только не говори, что хотели познакомиться и выбрали такой способ.
— А чего здесь ненормального?
— Да нет, все нормально, кроме только того, что это не правда. И вообще, ты обещал мне все рассказать. Я не отказываюсь вам помочь, но я не хочу, чтобы меня использовали как дуру, вслепую.
— Конечно расскажу, — не стал я отказываться, — только еще один вопрос.
    Маша достала из сумочки пачку сигарет, в пачке оставалась последняя сигарета. Маша закурила, но не стала выбрасывать пустую пачку в окно, как это сделал бы я, например, а положила ее обратно в сумочку. Представляю, какая у нее дома чистота, если она даже на улице не может бросить чистую пачку в грязную воду.
— Какой вопрос? — спросила она.
— Маша, — стал спрашивать я ее, хотя и заранее знал ответ, но так уж устроены люди, когда речь идет о чем-то важном, пытаются найти подтверждения своим мыслям, — ты не заметила ничего странного в поведении врачей или медсестер?
— Что именно — странное?
— У Сереги с собой была одна вещь…
— Какая вещь? Игорь, что тянешь кошку за хвост?
— Кошка это ты?
— Хоть бы и так.
— У Сереги был с собой "ствол".
— Какой ствол, от чего?
— "От чего" — не правильно, а вот — "какой"… У него с собой был "Вальтер".
— Вальтер. Это что такое?
— Пистолет.
— Игорь, кто вы такие?! — в голосе Маши послышалось недоверие и не маленькое. — Это не вы вчера стреляли?
— Когда? — не понял я сначала, но потом догадался. — А-а. Нет, это я на лампочки наступил. Если бы из "Вальтера" стреляли, грохот такой был бы, Ленка с подоконника упала бы, как раненая куропатка с дерева.
— Особенно, если бы в нее стреляли, — согласилась Маша. — На какие еще лампочки ты наступил?
— Да неважно. Ну все же, ты не заметила, что врачи вели себя как-нибудь не так?
— Не так — это как?
— Подозрительно как-нибудь.
— Они нормально себя вели, не считая только того, что пытались меня успокоить, говорили, что мой муж молодой, организм крепкий.
— Понятно. Значит, "ствол" остался у Ленки в подвале.
— Ленке вот именно этого для полного счастья и не хватало.
— Надо поехать к ней и забрать его оттуда.
— Прямо сейчас?
— А ты хочешь подождать, чтобы она его нашла и отнесла в милицию?
— Игорь, как мне неприятно все это.
— Что?
— Что ты меня взял в сообщницы, и я все должна скрывать от Ленки, как будто ей нельзя доверять. У меня такое чувство…
— Какое?
— Ну, наверное, такое бывает, когда подруга спит с мужем своей подруги.
— Думаю, у большинства подруг при этом будут вполне нормальные чувства, и даже приятные.
— Дурак ты.
— Маша, я тебе уже объяснял — чем меньше людей будут знать обо все, тем лучше. Я не хотел, чтобы и ты знала, но пришлось сказать. Ну что, едем к Ленке? — спросил я, заводя двигатель.
— Мне в любом случае нужно туда ехать, моя машина там осталась. Но по дороге ты мне все расскажешь.
— Я и не собирался от тебя ничего скрывать.
    Я тронул машину с места по все еще бегущим по асфальту рекам, но уже не таким многоводным, и начал рассказывать Маше все. Все, что ей можно было знать…
    С Машей я встретился вечером, точнее, даже ночью. А до этого, днем, у меня было еще несколько встреч.
    Сначала с Иркой. Понятно с какой — с бывшей Серегиной Иркой, которая поменяла Серегину "девятку" на "Ягуар".
    … — Нам незачем с тобой встречаться, — заявила она мне стразу, как только я ей позвонил.
— Я тебя понимаю, — стал я уговаривать ее, — твое теперешнее общественное положение не позволят тебе опуститься до общения со мной. Но дело в том, Ирочка, что Серега попал в больницу…
— С какой-нибудь венерической болезнью, — перебила меня Ира голосом, в котором улавливалась змеиное желание укусить меня за ногу и человеческая жалость, что по телефону нельзя этого сделать.
— Нет, что ты, — успокоил я ее, — ни с кем он туда не попал, он один. К тому же в больницу кладут только с опасными болезнями, вроде сифилиса или СПИДа.
— Не удивлюсь, если у него будет что-то такое. И вообще, с ним всегда что-нибудь случается, а последнее время вообще, то его милиция разыскивает, теперь в больницу попал…
— А до этого его вообще любимая девушка бросила, — дополнил я.
— Не твое дело, — обозлилась Ира. — А будешь хамить, я вообще трубку брошу.
    Мне не показалось , что я хамил, но я не стал спорить с женщиной.
    Помолчав несколько секунд Ира заговорила другим тоном, без ядовитой окраски и без злости.
— А что с ним? — спросила она.
— Черепно-мозговая травма, — сказал я правду, но тутже решил, что на Иру это может подействовать, а может и нет, поэтому прибавил: — Как раз сейчас ему делают операцию, трепанацию черепа. Только врачи говорят, что шансы у него маленькие. Вообще-то только один шанс и есть — если ему сделать пересадку мозга.
— Ты врешь. Разве такое делают?
— Да сейчас чего только не делают, Ир? Вся трудность в том, что нужно найти подходящего донора. А ведь не каждый согласится отдать свои мозги. Но дело не в этом, я с тобой хотел встретиться совсем по другому поводу.
— В какой он больнице?
— Все при встрече, — пообещал я.
— Хорошо. Когда встретимся?
— Чем раньше, тем лучше. Но только, Ира, ты можешь приехать без этого своего?..
— Владик его зовут, а не "этот". Но я с ним и не могу приехать, его сейчас нет в Москве. Он уехал на несколько дней по делам.
— Вот и чудесно, — порадовался я. — Тогда давай прямо сейчас и встретимся.
— Мы можем в больнице встретиться, — стала хитрить Ира.
    Даже если бы я знал, в какой больнице Серега, я бы не сказал этого Ире сразу, потому что сначала мне нужно было у нее узнать кое-что. Но я еще не звонил Маше и не знал, в какую именно больницу Серегу отправили. Так что я с честной совестью ничем не мог Ире помочь. Во всяком случае, прямо сейчас, сразу.
— Нет, — сказал я, — только после нашего с тобой разговора я скажу, в какой он больнице.
— Ты что, боишься, что я милиции расскажу? Я же поняла, что он прячется от милиции, когда они ко мне приходили и расспрашивали все о нем. И о тебе, кстати, тоже.
— Я знаю. И ты им сразу заложила меня, сказала, что я с тобой встречался, чтобы взять ключ от его квартиры.
— Сережка, хоть и сволочь…
— Как все мужики, — добавил я.
— Да, как вы все. Но я никогда не сделаю подлости ему. А то, что я сказала, что я с тобой встречалась, я просто не знала, что этого не надо говорить. Я потом уже догадалась, почему они меня расспрашивали.
— Ладно, Ира, давай встретимся и обо всем поговорим. По телефону как-то неинтересно с тобой разговаривать. Тебя нужно видеть, когда с тобой говоришь, только тогда от общения с тобой получаешь настоящее удовольствие.
— А я лучше бы никогда не видела и не знала и не говорила с тобой. Где мы встретимся?
— Давай, как и в прошлый раз, около Маяковского, через час.
— Хорошо. — И Ира положила трубку.
    А я сразу позвонил Маше. Узнал у нее, в какой больнице Серега, мне, конечно, нужно с ней тоже встретиться, но я не был уверен, когда именно смогу, и поэтому мы договорились еще созвониться.
— Что с Сережкой? — сразу начала с расспросов Ира, хотя спрашивать должен был я. — Ты мне все наврал. Что с ним?
— Что я наврал? — возмутился я.
— Никакую пересадку мозгов не делают.
— Кто тебе сказал такую глупость? — удивился я. — А вообще, ты права, ему не будут делать пересадку чужих мозгов, я только что узнал. Ему его же собственные пересадят, клонированные. Их из волос сделают, один волосок возьмут с левой половины груди, другой с правой, и из них вырастят мозги, и как раз и получится два полушария мозга — левое и правое.
— Чего ты все время врешь? — разнервничалась Ира. — Ты можешь хоть иногда по-человечески разговаривать?
— А я что, по-обезьяньи что ли говорю? И ничего я не вру. Ты разве не слышала, о клонировании? Вот Сереге и пересадят его собственные мозги, только клонированные.
— Хватит, Игорь. Что с Сережкой?
— Сначала я задаю вопросы. Согласна на такое условие? Или я ничего не скажу.
— Откуда только такие уроды берутся? — проговорила Ира, соглашаясь на мои условия.
— Лучше ты скажи, откуда ты знаешь Пашу?
— Какого еще Пашу?
— Который был хозяином ресторана "Незабудка".
— Не знаю я никого… — начала говорить Ира, но вдруг замолчала, потом посмотрела на меня подозрительно и спросила: — А ты откуда его знаешь?
— Я его не знаю. Но в его записной книжке есть твой телефон. Может этот Паша был у тебя как переходный период между Серегой и этим твоим Владиком?
    Я едва успел увернуться — ладонь Иры промелькнула в нескольких миллиметрах от моего лица.
— Виноват, — сразу извинился я, — конечно же, Паша не мог быть твоим любовником. Но зачем тогда он записал в свою книжку твой телефон?
    Я это сказал, а сам подумал, что надо будет попросить Машу, чтобы она забрала эту записную книжку, она ведь вместе с Серегиными вещами в больнице. Я так растерялся из-за того, что случилось с Серегой, что не подумал об этом во время.
— Я вспомнила, — сказала Ира спокойно, как будто и не собиралась только что дотянуться свой ручкой до моего лица. — Мы с Владиком случайно зашли в тот ресторан, просто захотелось перекусить, и зашли. Время было только часов пять или шесть вечера.
— Пойдем, прогуляемся немного, — предложил я и, взяв Иру за локоть, сдвинул с места. — А то мы составили какую-то экспозицию вместе с памятником. И что дальше?
— А что дальше?
— Ну, вы с этим твоим Владиком зашли перекусить. А как номер твоего телефона оказался в записной книжке хозяина этого ресторана?
— Очень просто. Он, этот Паша, подошел к нам и предложил мне набор косметики от Диор.
— Он что, в ресторане и косметику с парфюмерией продавал?
— Да нет, он предложил подарить.
— Вот так вот, ни с чего, хозяин ресторана подходит и предлагает первой встречной, заглянувшей в его кабак перекусить, набор косметики, и не фабрики "Новая Заря", а французской. Не странно, Ир?
— Мне самой сначала показалось странным. Потом, правда, я подумала, что он знакомый Владика. Мне так показалось сначала. Но Владик сам удивился и спросил, почему он предлагает подарок его девушке. Тогда тот сказал, что мы у него юбилейные посетители. Даже засмущался немного.
— Понятно. И он тебе подарил набор. Хотя не понятно. Я бы еще понял, если бы он угостил вас за счет ресторана. Но дарить французскую косметику…
— Ну, и обед тоже был бесплатный.
— Хорошо. Но зачем ему еще и твой телефон нужен был?
— Понимаешь, оказалось, что этого набора у него нет с собой, он его забыл дома. И он попросил у меня мой телефон, чтобы позвонить мне и я сказала, куда и когда мне этот набор привезти.
— Ира, это бред какой-то. Тебе самой так не кажется? Придумай что-нибудь другое.
— Да ничего я не придумываю. Владик, кстати, тоже сказал, что этот Паша какой-то идиот. Мне даже показалось он разозлился на все это. Сказал даже, что не надо было разрешать мне давать ему телефон.
— Значит так вот вы живете с Владиком — он разрешает тебе или не разрешает, кому давать телефон и кому не давать.
— Он это сказал образно. Не в том смысле, что он мне мог запретить, а мог посоветовать, просто, не давать этому Паше телефон. А еще я хочу тебе сказать, Игорь — что ты все время ко мне придираешься? Если я теперь не с Сережкой, значит я теперь самая плохая на этом свете? Так что ли?
— Не знаю. Очень трудно определить, кто на свете самая хорошая женщина и кто самая плохая.
— Ну что, мы едем в больницу к Сережке? Ты меня отвезешь?
— Конечно отвезу. Только сразу хочу тебя предупредить — Серега в больнице не под своим именем, а он это я.
— Как это: он — это ты?
— Его зовут Игорем и все остальное у него тоже мое и адрес и даже номер телефона. Поняла?
— Нет.
— Ира, ты сама догадалась, что его ищет милиция. Теперь поняла?
— Теперь поняла, — кивнула Ира.
    Мы сели в машину и я повез Иру к Сереге на свидание. Только смысла в этом не было никакого, потому что Серега все равно в коме, так что ему безразлично, кто к нему приезжает — Маша, Ира или Джулия Робертс.
    Но по дороге мне захотелось еще кое о чем расспросить Иру. Хотя, я считал, что нет смысла об этом спрашивать, но все же спросил, так просто на всякий случай.
— Скажи, — стал спрашивать я, — ты случайно не находила у Сереги в кармане…
— Да я никогда ничего ни у кого не сморю в карманах, — сразу завелась Ира. — За кого ты меня принимаешь, чтобы я еще лазила по чужим карманам?
— Я все же закончу, — решил я допросить Иру, как положено, ничего не упуская. — Клочок бумаги, с телефоном одной его знакомой, зовут ее Вера. Она даже не знакомая его. Но это не важно.
— Я сказала уже… — начала говорить Ира, но замолчала не закончив.
— Что-то вспомнила? — сразу стало интересно мне.
— Вспомнила, — недовольно проговорила Ира. — Я нашла, но только не в кармане, а на полу у него дома валялся этот листок. И кстати, там кроме телефона и имени было еще в скобках написано "надежда и любовь", и, между прочим, с маленькой буквы.
— И куда ты его дела, этот листок с "Верой, надеждой и любовью"?
— Не помню уже. Кажется выбросила.
— Ира, а поточнее? Постарайся вспомнить.
— Ну, не помню же, я сказала. Я положила его в сумочку к себе, а потом, наверное, выбросила. Кстати, это и последняя капля, после этого я и решила, что больше не буду с ним, не буду больше терпеть всего этого.
— Понятно. Это была последняя капля, это была соломинка, которая сломала твою спину. И ты решила, что "Ягуар" лучше, на заднем сиденье там места гораздо больше.
— Да пошел ты знаешь куда. — Ира схватилась за ручку двери, ей захотелось выйти на ходу.
— Знаю, — сказал я. — Но дверь открывать не надо, потому что даже если ты сломаешь себе две руки, две ноги, один позвоночник, пробьешь одну голову о бордюр, тебя все равно в одну палату с Серегой не положат. В больницах не принято класть в одну палату и мужчину и женщину, даже если оба в коматозном состоянии, все равно целомудрие и нравственность победит.
— Ты что, русский язык не понимаешь, — Ира убрала руку от дверцы. — Или ты глухой? Не помню я куда дела его. Выбросила. Я что, должна запоминать в какую урну что выбрасываю?
— Да нет, не должна, конечно, — согласился я. — А скажи еще. Ты на память о себе ничего не оставила Сереге? Мелочь какую-нибудь? Ну, например, пуговицу от рубашки? Зашла, например, к нему в мастерскую, когда его не было, у тебя же были ключи, и положила ему в карман рубашки пуговицу, тоже от рубашки, которую вы с ним в первый день знакомства нашли на дороге в пыли и взяли себе, как талисман вашей вечной, нерушимой и преданной любви.
— Хватит трепаться, Игорь.
— А я серьезно.
— Я что, сентиментальная идиотка?
— Нет, ты, конечно, не сентиментальна.
— Все, Игорь, я с тобой больше не хочу разговаривать, — заявила Ира.
    Ну не хочешь и не надо, — решил я. Тем более, мне не о чем было больше спрашивать ее.
    Когда мы подъехали к больнице, где лежал Серега, я снова напомнил Ире:
— Его зовут Игорь.
— Я помню, — выходя из машины ответила Ира и так хлопнула дверцей, как будто она вылезла из броневика.
    … Мне было над чем подумать, вот только толку думать не было, слишком мало я знал.
    День, можно сказать, только начинался было около двух. И я решил, что не помешает лишний раз напомнить о себе господину супрефекту.
— Его сейчас нет. Что ему передать? — ответил мне уже знакомый голос.
    Передавать супрефекту Лопухову я ничего не хотел, поэтому спросил:
— А когда он будет, Валечка?
    Валя сразу приняла меня за своего, голос ее перестал быть слишком официальным, а остался официальным только лишь слегка.
— Я точно не знаю. Сегодня он вообще вряд ли будет.
— Ну что ж, Валюша, во всяком случае, спасибо. Я завтра позвоню.
    Я уже собрался отключить телефон, как мне в голову пришла очень неплохая мысль.
— Валечка, а ты меня не узнала? — поспешил спросить я, чтобы она тоже не успела положить трубку.
— Извините, но Семену Васильевичу очень много людей звонят.
— Валюша, а вот я бы твой голос узнал из миллиона женских голосов. Даже из миллиарда, — решил я не мелочиться, хотя и не обманывал, принимая во внимание, что у меня абсолютный слух.
— Я тоже вас, кажется, узнала, — не очень уверенно сказала Валя.
    Она меня порадовала. Значит, она вынула все же из урной мой подарок и он ей понравился. Но такие духи не могли не понравиться.
— Валечка, а во сколько ты заканчиваешь работать? — спросил я.
— А вам зачем? — спросила она игриво, так что стало понятно, что Лопухов все же не мечта всей ее жизни. — Допустим в пять. А что?
— У меня к тебе одна просьба, очень большая.
— Какая?
    Валя спросила и я услышал, как щелкнула зажигалка. Ей, видимо, скучно было торчать целый день на работе в отсутствии Лопуха, и не скучно поболтать со мной, и для большего удовольствия она закурила. Это хороший признак.
— Но только предупреждаю, Валюша, если ты откажешься, ты сделаешь меня самым несчастным человеком на этой планете.
— Даже так?
— Именно.
— Я ничего не могу обещать, — на всякий случай предупредила она.
— Но я много и не прошу. Всего лишь позволения проводить тебя после работы домой.
— Да? А по-моему это слишком большая просьба.
— Но разве не приятно сделать человека счастливым. К тому же я не прошу большего, только проводить и все, и я уже счастлив.
— Ну, не знаю. А как вы собираетесь меня провожать, на метро?
    Я понял, что у меня все получится — Валя из тех женщин, для которых мужчина, если он без машины — значит, не мужчина. Таких как она полно. Ну что ж, у меня она есть — машина.
— Ну почему же на метро, тебе нравится "Мустанг"?
— Это лошадь что ли такая?
— Нет, это название автомобиля.
— Не знаю. Я на такой еще не каталась.
— Тогда сегодня в пять я буду ждать тебя. Договорились.
— Не знаю. Я подумаю.
— Но я все-таки буду ждать.
— Как хочешь.
— Тогда не прощаюсь, — и я отключил телефон.
    … В двадцать минут шестого Валюша вышла из здания префектуры. Я развернул машину, остановил ее перед Валей, вышел, открыл для Валюши дверцу. Она посмотрела на меня, как аристократка средних лет на породистого конюха и села в машину.
    Все поучалось как нельзя лучше — если я смогу завербовать такого агента, как Валюша, то все тайны префектуры будут мне известны. Я, конечно, не Распутин, но и префектура не Зимний Дворец. Да и не нужны мне все их тайны, а только те, которые связаны с рестораном "Незабудка". Пока что эти.
    Я довез Валю до ее дома. А пока вез, удивлялся — Валин интеллект по десятибалльной шкале был где-то между тройкой и двойкой, но ближе к двойке. И мне стало интересно, все секретарши у людей занимающихся политикой такие же, или есть исключения? Исключения, конечно, должны быть, а то и правила не будет, решил я.
    Валя открыла дверцу, вышла из машины, сказала: "Пока", и направилась к подъезду.
    Я сидел в машине, смотрел ей в след и думал: "Что лучше — ждать и не дождаться или иметь и потерять?" Где-то я слышал эту фразу, но не помню где.
    А Валя отошла шагов на пять, обернулась, посмотрела на меня и сказала:
— Ты что, так и будешь сидеть?
    "Все правильно, — подумал я выходя из машины, — лучше дождаться и иметь".
— Обещал проводить меня, а сам уехать собрался? — спросила меня Валя, когда я подошел к ней.
    Я только не понял, зачем она сказала: "Пока".
    Мы поднялись на шестой этаж. Валя вставила ключ в нижний замок. Она стала его открывать, у нее не получилось. Валечка испуганно посмотрела на меня.
— Муж дома, — прошептала она трагическим шепотом.
    Я таким же трагическим шепотом выругался, как не стоит ругаться при женщинах и детях.
— Он мог приехать только на один день, — снова зашептала Валя. — завтра вечером приходи. На всякий случай — если что — шторы на окнах у меня будут закрыты. А если открыты то заходи.
    Щелкнул верхний замок. Я быстро спустился по лестнице на площадку между этажами, отсюда меня не было видно от Валиной двери.
— Привет, — услышал я мужской голос. — А это я.
— Ты дома, а я думаю, почему замок не открывается, — заговорила Валя счастливым голосом. — Ты когда приехал, почему не позвонил. Ты надолго?
— Да только вошел. Завтра днем опять надо в Питер мотать.
— Ну что такое? Я вообще тебя…
    Дверь захлопнулась и что Валя "вообще его" я не узнал. Но зато узнал, что Валя права, и завтра вечером ее мужа не будет дома.

12
Было около двух часов, когда мы подъехали к воротам дачи очень всем известного (кроме меня) художника.
    В окнах второго этажа горел свет. Это мы с Машей увидели это еще издалека.
    По дороге я рассказал, почему так получилось, что я наступил на лампочки в соседском дворе, когда Лена ругалась со своим господином Лопуховым. Я объяснил, что к их дому подбирались какие-то люди.
    Маша ничего не сказала по этому поводу, и у меня появилось чувство, что она знает, кто это такие. Но мне могло и показаться, и Маша не знала, кто это был, а промолчала, потому что вычисляла, кто бы это мог быть. А возможно, она так удивилась, что даже не знала что сказать.
    Но еще я, кажется, понял, почему та машина, которая появилась вслед за Лопуховой, выключила фары — от того места, где фары погасли, когда я сейчас проезжал его, как раз становилось видно то место, где стояла машина Лопухова.
    Маша достала телефон.
— Совсем забыла, — сказала она. — Нужно предупредить Ленку, что мы подъезжаем.
— Зачем ее предупреждать? — спросил я просто так, автоматически.
    Но Маша всерьез приняла меня за глупенького.
— Ты имеешь право на личную жизнь? Вот и она тоже. И никто не любит, когда их застают врасплох.
— Значит, она сейчас не одна, — снова спросил я без всякого любопытства.
— Не знаю, может быть одна, может быть нет. — И дальше Маша стала общаться уже с телефоном: — Лен, привет, это я… Мы уже здесь, около твоего дома… Ну, я и Игорь… Интересно, я что, должна была пешком сюда добираться?..
    Я понял, Лена не очень рада моему приезду.
— Скажи ей, — сказал я Маше, — я ненадолго. Только в погреб загляну и уеду.
    Последние слова я сказал не для Лены и даже не для Маши, а только для самого себя.
— Игорь говорит… А, ты слышала… Я так и поняла, что это он у тебя… Как скажешь. — И Маша отключила телефон и убрала его в сумочку.
— Ленка сказала, можешь не уезжать сразу, тем более, если хочешь заглянуть в погреб.
— А почему мне не обязательно уезжать, если я загляну в погреб? — не понял я.
    Мы уже остановились у дома Лены и я заглушил двигатель.
— Она подумала, что ты хочешь заглянуть в погреб, чтобы выпить вина. А пьяному едва ли стоит садиться за руль.
— Я не очень люблю находиться в компании с незнакомыми мужчинами. Поэтому обойдусь без вина.
— У тебя оказывается комплексы есть? — засмеялась Маша. — Перестань. Володя очень приятный и общительный человек. Я бы сказала, даже интересный.
— Володя? — переспросил я Иру.
— Можно еще и Владимир. Пошли.
    Маша открыла дверцу и вышла из машины.
    Я тоже вышел. Я подумал, что, наверное, придется задержаться у Лены, потому что покажется глупым, что я лезу в погреб просто так, ведь Лена не знает, что не вино мне нужно.
    Впрочем, можно сказать, что Серега, когда упал выронил из кармана записную книжку. Кстати, она действительно может быть здесь.
    Но, кстати, и еще одно:
— Ты когда собираешься к Сереге съездить? — спросил я Машу.
— Вообще-то, завтра хотела.
    Маша немного смутилась, сказав, что собирается в больницу завтра. Этого почти не было заметно, но я заметил.
— Ты можешь сделать одну вещь? — спросил я.
— Какую?
— Мне нужна Серегина записная книжка. Попроси, что бы тебе ее отдали.
— Хорошо, — кивнула Маша.
    Дверь была не закрыта и мы с Машей вошли в дом.
— Эй, люди, вы где? — громко позвала Маша.
— Здесь, наверху, — отозвалась Лена. — Сейчас спустимся. Можете пока заглянуть в погреб.
    Я так и решил сделать.
    Я прошел в помещение, что-то вроде кухни, вход в подвал был там. Открыв низенькую дверь, включил в погребе свет и стал спускаться по очень крутой лестнице.
    "Интересно, — думал я, — зачем в винном погребе такая крутая лестница? Наверное, Леночкин дедушка, как многие художники, страдал приступами суицида, в период очередного приступа, он, видимо, и сделал эту лестницу".
    Я обыскал весь подвал. Пистолета нигде не было. Мне это не понравилось. А пока я лазал и искал, слышал о чем говорят наверху. Впрочем, ни о чем интересном не говорили.
— Привет, — это был голос Лены. — А я уже думала, ты сегодня не приедешь.
— А я приехала, — отвечала Маша.
    И почти одновременно с Леной слышался мужской голос:
— Машенька, рад тебя видеть. Как дела?
— Ты так спрашиваешь, как будто мы несколько месяцев не встречались, — шутливо отвечала Маша.
— У тебя все очень быстро в жизни меняется, — так же шутливо заговорил и мужчина. — Не успеешь оглянуться, ты уже с новым приятелем.
— Мне кажется, ты немного преувеличиваешь. Или слишком редко и медленно оглядываешься. К тому же…
    Но Маша не стала договаривать, что значит "к тому же". Но мне думается, я догадался, и мне моя догадка не очень понравилась. Возможно, потому, что мне нравилась Маша.
— Я вообще не люблю оглядываться, — отвечал мужской голос. — Ну, ладно, Машенька, мне пора.
— Ты что, уезжаешь? — немного удивленно спросила Маша.
— У меня дела.
— В третьем часу ночи?
— Что поделаешь, дела не считаются со временем. Все. Пока. Увидимся.
— Конечно увидимся. Счастливо, — попрощалась и Маша.
— Я сейчас, — услышал я голос Лены, видимо, она сказала Маше, что сейчас вернется.
    Я был уже на верхних ступеньках подвала, когда хлопнула входная дверь.
— Ну вот, — сказала мне Маша, — тебе не придется знакомиться с незнакомым мужчиной.
— Очень рад этому.
— Нашел, что искал?
— Нет. А Лена пошла проводить этого Володю-Владимира?
— Да.
— Может он в комнате, где мы с Серегой спали? — подумал я вслух.
— Твой пистолет? В смысле, Сережин? Иди посмотри, — посоветовала Маша.
    Но в комнате, как и в подвале я ничего не надел. А пока искал, слышал как почти бесшумно заработал двигатель и от дома отъехала машина. "Интересно, где она стояла, почему я ее не видел?" — подумал я.
    Снова хлопнула дверь, это вернулась Лена. Придется спрашивать у нее. А этого мне очень не хотелось. Но ничего не поделаешь. Если перефразировать только что ушедшего Володю, то можно сказать так: дела не считаются с желаниями.
— Привет, — поздоровался я с Леной.
— Привет, — ответила она радостно, как будто когда разговаривал с Машей по телефону не была недовольна, что я приезжаю вместе с ней.
— Леночка, ты не находила у себя здесь каких-нибудь незнакомых предметов?
— Каких например? — спросила Лена.
— Ну, записную книжку, например?
— Нет, не заходила.
— А еще, например, пистолет?
— Что? Пистолет? — удивилась Лена.
— Да не настоящий, игрушечный. Он только похож на настоящий. А так он, ну, не игрушечный, а почти. Он газовый, — вовремя пришел мне в голову правильный ответ.
— Нет, ничего такого не находила, — ответила все еще удивленная Лена.
— Понятно, — кивнул я. — Значит ни записной книжки, ни игрушечного пистолета нет.
— Нет, — еще раз подтвердила она.
     Ну, в отношении записной книжки я не очень волновался, она скорее всего, в больнице и завтра Маша заберет ее оттуда. Но вот пистолет. Где Серега мог его потерять. Да и не такой он человек, чтобы терять оружие, в армии нас с ним этому хорошо научили, мы ведь с Серегой вместе служили.
— Знаете, я такая уставшая, — обратилась Лена ко мне и Маше. — Я наверное, пойду спать. Маш, а ты развлекай гостя. А почему ты с пустыми руками? — спросила она меня.
— Ты про вино? Я не успел выбрать. Поспешил. Хотел познакомиться с твоим Володей, а он убежал.
— Он не убежал, а уехал. Ну все, я пошла спать, а вы оставайтесь.
    И Лена ушла наверх.
— Давай снова вниз, за вином, — сказала Маша.
    И я снова полез в погреб. Только настроение у меня стало совсем паршивым, как у старушки, которая обнаружила, что одно из купленных в магазине яиц протухшее. Такое паршивое настроение у меня было, потому что во-первых, я не нашел пистолет, а во-вторых, я знал, что мы сейчас посидим с Машей, ну, выпьем хорошего вина, поговорим, а потом она пойдет тоже спать наверх, а я останусь здесь, один. Я в этом не сомневался, потому что уловил в Машином голосе не только смущение, но и что-то такое, скорее всего, это можно назвать нетерпением, когда она сказала, что завтра поедет в больницу навестить Серегу.
    А правильнее сказать, она уже сегодня поедет туда.
    Наверное, все же жалостливость женщин влияет на их чувства. И я сейчас тоже пожалел — что не я упал в погреб и не я ударился головой. Если бы это случилось со мной, наверное, Маша сейчас думала о том, что скоро поедет в больницу, чтобы навестить меня. И пожалеть меня коматозного.
    Впрочем, меня она решила тоже намного пожалеть.
— А может ты сыграешь что-нибудь, — сказала она, когда я вылез их погреба с бутылкой вина.
   У Лены здесь, на даче был небольшой кабинетный рояль, и прошлой ночью я им играл — Маше с Леной очень захотелось услышать, какую музыку я пишу — и даже немного пел.
— Маш, я не думаю, что твоей подруге это понравится, — ответил я открывая бутылку.
— А я думаю, как раз, наоборот. Вчера ей очень понравилась твоя музыка, и как ты поешь тоже.
— Вчера — это было вчера. А сегодня она с трудом пережила, что я снова приехал сюда. И сейчас — убежала, чтобы только меня не видеть.
— Это из-за Володи, — сказала Маша.
— Я в этом не сомневаюсь. Он ушел, потому что мы приехали, точнее, потому что я приехал, а Лена разозлилась на меня из-за того, что я приехал, а он из-за этого уехал.
— А по-моему она разозлилась на другое и к тому же на тебя.
— А на кого? На себя что ли?
— Именно, — улыбаясь как Джоконда (мне, во всяком случае, ее улыбка показалась странной) подтвердила Маша. — На себя она и разозлилась.
— А чего это ей на себя злиться?
— А то, что ей неприятно, что ты увидел, что у нее здесь был другой мужчина.
— Маша, ты хоть сама замечаешь, какие глупости ты говоришь? — задал я ей простенький вопрос.
— Я замечаю, и больше, чем ты думаешь и больше, чем ты замечаешь. Ладно, не хочешь доставит Ленке удовольствие и сыграть для нее, как хочешь. Наливай вино, и давай что-нибудь съедим, — Маша пошла к холодильнику, открыла его. — Я голодная, могу целую курицу съесть. Уверена, ты тоже давно не ел, только тебе курицы будет мало, ты, наверное, сможешь съесть целого быка.
— Половину, и то теленка, — решил я быть поскромнее.


13
… — но самого проекта как такового и имеющего полноценное право на полноценное существование, — Лопухов приподнял руку над столом и пошевелил пальцами, как перевернутый на спину таракан ножками, только у этого таракана одна нога была оторвана, — нет. Нет проекта, как полноценного и имеющего, — повторил он.
    Мы сидели в кабинете Лопухова. Видимо, он с кем-то проконсультировался и решил, что в ресторан меня еще рано приглашать. Нет проекта — нет ресторана.
    Но я не согласился.
— Как это нет, когда есть, — сказал я.
— Как это есть, когда нет, — заспорил Лопухов. — Эти вот бумажки, — он приподнял и снова бросил на стол два скрученных в рулон ватманских листа, — это что, это проект?!
— Это не проект, — согласился я, хотя и не знал, проект это или нет. — Это общий план, набросок. Это проект, но стратегический, если можно так выразиться. А тактический, разработанный детально, он тоже есть, правда, в стадии доработки. Но мне хватит месяца, а если постараться и двух недель, чтобы все довести до конца. Я же не знал, какой из двух проектов вы выберете.
— Так старайся. Доводи. Какой из двух проектов? — проговорил он возмущенно. — Да тут не надо и голой задницей на ежа садиться, чтобы понять, какому именно проекту до;лжно притворяться в жизнь, а какому остаться только на бумаге.
— Но должно быть решение комиссии, — сказал я осторожно, потому что не знал, должно быть какое-то решение какой-либо комиссии, или не должно быть.
    Оказалось должно.
— Решение комиссии? Компетентная комиссия будет собрана под председательством меня. И как ты думаешь, какое я вынесу решение?
— Справедливое, — высказал я свое мнение.
— Вот. Начинаешь понимать, — похвалил меня Лопухов.
    Похвала господина супрефекта меня приободрила, так что я решил поговорить о вещах, ради которых я и познакомился с Лопуховым.
— Я бы хотел уточнить кое-какие детали, — начал я.
— Вот, это уже лучше, это уже другой разговор, это мы уже переходим к тактике деталей, — снова похвалил меня Лопухов.
— Я о ресторане. Помните, я вам звонил оттуда, из ресторана "Незабудка".
— И что? — Лопухов насторожился.
— Видите ли, Семен Васильевич, это ресторан входит в часть комплекса мини-Диснейленда.
— Так. Ну что?
— Но это не детский ресторан.
— А по твоему что, только дети едят? — положив руку на свой большой и твердый живот и нежно погладив его, спросил Лопухов.
— Нет, конечно, — согласился я. — Но не лучше ли его переоборудовать именно в детский? Тем более, находясь на территории детского комплекса, он станет приносить гораздо большие доходы.
— Большие? — Лопухов подумал. — Возможно.
— Так вот, когда я туда заехал, в тот раз, когда я вам звонил оттуда, сотрудники этого ресторана не очень рады были от общения со мной. Как будто я им чужой.
— А ты что, родной им что ли? — сказал Лопухов, но тут же сменил тон. — Так. Я позвоню им, и скажу, чтобы никакого препятствования в получении информации в отношении тебя не допускалось.
— Спасибо, Семен Васильевич, — стал я его благодарить. — Вы же понимаете, этот ресторан может стать всемирным центром детского питания.
— Каким, каким центром? — не то не понял, не то удивился Лопухов.
— Всемирным, — повторил я. — Ведь понимаете, у нас в стране пока еще нет ни одного Диснейленда, а как только он появится, сюда станут приезжать родители с детьми не только из всей Москвы, а со всей России. И не только со всей России, а со всего бывшего Союза, со всех стран СНГ. А если принимать во внимание, что до Москвы гораздо ближе, чем до Америки, то и вся восточная Европа вместо ихнего, американского Диснейленда, поедет в наш. А правильнее сказать в ваш. Ведь он на территории вашего округа будет располагаться.
    Лопухов подумал, глубоко вздохнул, посмотрел куда-то сквозь стену вдаль, и сказал:
— Ну, дерзай, — и хлопнул меня по плечу.
— Ну, тогда я пошел, — стал я прощаться.
— Ну, тогда иди, — разрешил лопухов. — Нет, постой.
    Приподнявшись со стула, я снова сел.
— Сейчас я позвоню в "Незабудку" и передам насчет непрепятствования твоим планам.
    Я кивнул, соглашаясь.
    Лопухов набрал номер.
— Паша, — сказал он в трубку, но тут же осекся, плюнул в трубку, выругался в нее же и начал сначала: — Виктор Викторович, — сказало он с усмешкой, — Короче, Витек, к тебе архитектор подъедет, он уже был у тебя, так вот…
    Лопухов неожиданно замолчал.
— Та-ак, — заговорил он уже другим тоном, недовольным. — Значит менты опять крутятся. Ну ладно, ладно, я с этим разберусь. Сейчас я позвоню ихнему начальнику и поговорю с ним. — Он сказал это, но тут же передумал. — Нет, я не буду звонить. Сам разбирайся и выкручивайся. И чтобы мое имя не звучало из твоих уст. И никто чтобы! Понял?.. Ну вот, молодец, хорошо. Как чего потом позвонишь, расскажешь.
     Лопухов положил трубку и посмотрел на меня.
— Короче, расклад такой, — начал он. — Пока что в этот кабак не надо тебе соваться. Там сейчас… В общем, неважно, что там сейчас, но светиться тебе там нехрена. Когда можно будет, я скажу. Ну, а пока, дорабатывай проект. Вот тебе на сегодняшний день фронт твоей рабочей деятельности. Через две недели, говоришь? Давай, суетись. Больше не задерживаю.
— Всего хорошего, Семен Васильевич, — попрощался я и даже чуточку наклонил голову.
    Лопухову это понравилось, он добродушно кивнул мне на прощание.
    Я вышел и закрыл дверь кабинета.
    В лопуховском ресторане сейчас милиция. Это плохо. Только чего можно было ждать? — двоих работников этого ресторана убили. А еще неизвестно, куда пропала Таня, бывший метрдотель, вместо которой сейчас какой-то Марик.
— Эй. — Это Валя решила обратить на себя мое внимание, потому что я стоял задумчивый и даже не смотрел в ее строну.
    Я посмотрел на нее.
— Чего, досталось? — спросила она сочувственно.
— А. Да нет. Все нормально, — успокоил я ее.
— А я думала он ругал тебя.
— Да нет, что ты, Валюш, меня никто никогда не ругает. Меня только хвалят.
— Хочешь, чтобы и я тебя похвалила? — прищурила глаза Валя.
— Твоя похвала для меня самое дорогое, что может быть в этой жизни, — признался я ей.
— Тогда приезжай вечером, как договорились. Мой ненаглядный муж уже уехал. Только что позвонил, уже с вокзала.
— Время уже почти пять. Может, я тебя подожду.
— Нет, — грустно и недовольно вздохнула Валя. — Я часа на два задержусь. Мне вон сколько распечатать нужно. — Она приподняла со стодола стопку листов и показала ее мне.
— А что, на ксероксе нельзя что ли? — спросил я.
— Да здесь исправления от руки. Но я быстро набираю, часа за два все сделаю. Так что к восьми можешь подъезжать. Нет лучше к девяти, чтобы наверняка я дома была. И тогда покажешь, стоит тебя хвалить или, может, не стоит. — Она снова улыбнулась хитро и сексуально.
— Я не привык сам себя хвалить, — похвалился я сам себя и провел рукой по ее кофточке, которую растягивали два совсем немаленьких, но довольно упругих полушария.
— Не трогать, — и Валя ударила меня по руке.
    Я не убрал руку, и тогда Валя чуть заметно, но чувственно вздохнула.
— Давай, уходи, — проговорила она с легким придыхание. — Кому сказала. А то Лопух сейчас еще выйдет.
    Она права, совсем ни к чему, чтобы Лопух застукал нас.
    Я пошел к двери, обернувшись сказал:
— В девять я у тебя. — И вышел.
     Я вышел на улицу и мне стало тоскливо — была такая погода, что сейчас загорать где-нибудь, купаться. И лучше не в Москве, а где-нибудь в теплых краях, где море. И чтобы рядом была Маша. И Лена тоже. Интересно, что это вчера Машка говорила такое о Лене, что ей нравится моя музыка, и не только музыка. Наверное, Маша чувствует, что нравится мне и решила таким способом утешить, переключить на другое, или другую. Ленка, конечно ничем не уступает Маше. Но дело не в этом. А в чем? А вот этого я не знаю.
    А, пошли она все.
    Но что сейчас делать? В "Незабудку" я сейчас ехать не могу, если только позже, а сейчас там менты крутятся. Хорошо, что Лопух предупредил меня, а то бы я мог нарваться, особенно, если там те самые оперативники, которые ко мне приходили. Позже тоже не смогу, свидание с Валюшей может быть важным, от Вали можно много чего узнать.
    Сейчас надо съездить к Сереге. Вдруг уже пришел в себя?
    … Мне выдали белый халат и симпатична молоденькая медсестра показала мне, где Серегина палата.
    Но перед этим я немного пообщался с врачом. Тоже молодой парень, примерно моего возраста. Он немного удивлялся Серегиному случаю. По его словам получалось так — вроде бы Серый и в коме, в вроде и нет, а просто спит — у него нормально работает сердце, пульс нормальный, давление в норме, у него все нормальное, он абсолютно здоров, ему не нужны никакие приборы поддержания жизнеобеспечения, и подключены лишь те, которые контролируют его состояние, и еще капельницей ему в вену вводят глюкозу, чтобы он не очень похудел. Все нормально, кроме только того, что Серега спит и не хочет просыпаться.
    Я вошел в палату и сразу удивился — на стуле рядом с кроватью, где лежало бесчувственное Серегино тело, сидела Маша.
    Она не сразу увидела меня, потому что дверь я открыл очень тихо. И когда я открыл дверь, увидел Машу, удивился, что она сидит здесь, после этого я услышал ее голос — она разговаривала с Серегой.
— Он что, пришел в себя? — Я быстро подошел к ним.
    Вздрогнув, Маша обернулась.
— Это ты? — удивилась она.
— Но не мой же призрак, — успокоил я ее и объяснил: — Если бы я был призраком, зачем бы мне тогда был нужен халат?
— Ты так ворвался, — сказала Маша успокаиваясь, — испугал меня.
— Я? Ворвался? Да я наоборот вошел так, что сам не слышал, как вошел. Даже не знаю  здесь я сейчас или еще нет. Но я не пойму, он что очнулся? — И я позвал Серегу: — Серый, ты уже в себе или все еще в коме?
— Да без сознания он, ты что не видишь? — сказала Маша с чуть заметным неудовольствием.
— Без сознания? А чего ты тогда с ним разговаривала? Может он только притворяется?
— Сам ты притворяешься. Тебе бы так притворяться.
— А с кем ты тогда разговаривала?
— Сама с собой.
— Сама с собой? Маша, тогда ты не в ту больницу попала.
    Маша помолчала несколько секунд, словно решая, нужно мне говорить, что она хочет сказать, или не нужно. Видимо, решила, что я достоин ее доверия.
— Мне кажется он все слышит, — сказала она.
— Кто? — удивился я.
— Сережа.
— Что он может слышать, если он без сознания, в коме?
— Зря я тебе сказала, — пожалела Маша о сказанном.
—  Ничего не зря, — не согласился я. — Может ты и права. Ведь в этом никто ничего не понимает и не знает ничего.
— Я не знаю, права я или нет, но у меня такое чувство, что Сережа все слышит.
— Вообще-то, он наверняка все слышит, — решил я. — Но вот понимает ли он что слышит и воспринимает ли.
— Да я именно это и имею в виду, что он и слышит и понимает.
— Да? Но тогда мне нужно сказать ему несколько слов. Ты еще не говорила ему, что если он придет в сознание, чтобы не протрепался, что его Сергеем зовут?
    По взгляду Маши я понял, что именно этого, самого главного она ему и не сказала. Тогда решил сказать я.
— Серый, слышишь, если слышишь, то запомни — когда очнешься, ты не говори, что тебя зовут Сергей, а тебя зовут Игорь. Ты, как будто бы это я. Понял? А то менты здесь через двадцать минут появятся, если протрепишься.
    Я сказал все что нужно было, но решил на всякий случай подстраховаться.
— Маша, ты знаешь что, ты тоже ему скажи это. А то, кто его знает, вдруг он слышит только тебя. Такое тоже может быть. Вдруг у тебя с ним какая-то волна определенная есть, на которой вы можете общаться.
— Ты зачем сюда пришел? — строго спросила Маша.
— Зачем? Чтобы узнать, очнулся Серега или нет? Слушай, — стало интересно мне, — а почему ты здесь сидишь и никто тебя не прогоняет. Мне, например, только пять минут разрешили здесь побыть.
— Я его жена. Ты что забыл?
— А, ну да, — вспомнил я.
— А как ты думаешь, — решил я посоветоваться с Машей относительно одной мысли, только что пришедшей мне в голову, — вот Серега он вроде спит, но спит как-то слишком уж крепко. А как ты думаешь, он стареет или нет? Потому что представь: вот так проспит он лет тридцать и потом проснется. И будет все таким же молодым и красивым. Маш, а тебе-то будет уже за пятьдесят.
— А я вот что у тебя хотела спросить, — чем-то заинтересовалась Маша, — ты всегда говоришь первое попавшееся, что тебе приходит в голову, или ты из всех мыслей, которые у тебя появляются вбираешь самые глупые?
— Нет, я не выбираю, — объяснил я, — зачем себя утруждать. У меня как в магнитофоне — с какого места поставил пленку, с такого она начала играть.
— Я так и думала.
— Маш, а что ты такое вчера о Ленке говорила?
— Что я о ней говорила?
— Ну, что ей нравится моя музыка, и так далее.
— Все, что я вчера сказала, я уже сказала. А дальше сам решай.
— Да ничего я не собираюсь решать, и так проблем… Куда вот "ствол" делся? Кстати, — вспомнил я, — о записной книжке ты не спрашивала у всякого медицинского персонала?
— Спросила. Не было у него никакой записной книжки с собой. Я даже попросила еще раз посмотреть в его одежде, в карманах.
    Вот этого я не ожидал. Получается пропал не только пистолет, но еще и записная книжка. Куда все это могло деться?
— Маш, а как ты думаешь, — начал я неуверенно, — Ленка не могла найти все это?
— Игорь, ну ты что? Она бы сразу сказал об этом. Зачем ей чужая записная книжка? И уж, тем более, пистолет.
    Я постоял еще немного. Серега лежал тихий и спокойный, как будто действительно спал, только спал очень крепко, словно он пару бутылок водки выпил перед тем, как лечь спать.
— Ну, ладно, — сказал я, — мне пора, а то сейчас прибегут выгонять меня отсюда. Мне только пять минут разрешили побыть здесь. Давай, Маш, счастливо. Я пошел.
— Счастливо, — мельком обернувшись и кивнув мне, ответила Маша.
    Я так же тихо, как и вошел, вышел из палаты…
    И "Вальтер" и записная книжка были у Сереги, и он не мог потерять их, когда мы лазали через забор, потому что я помню, что пистолет был у него, когда он ложился спать на то раздвижное кресло, которое ему выделили. И ту комнату я осмотрел, и ничего не нашел.
    Володя, который был у Лены, когда мы с Машкой вчера приехали. Он мог найти все это? Конечно мог. Но только он, если бы нашел, наверняка, сказал бы Ленке, а она сказала бы Маше.
    Куда могли деться эти вещи?
    … Я позвонил в дверь, дверь открылась. Едва я успел войти и только собрался закрыть ее за собой, как Валя прижалась ко мне обеими своими грудями (третьего, а возможно и четвертого размера каждая, в отдельности), прижалась с такой силой, что я захлопнул дверь спиной. Не успел я опомниться, а мои джинсы вместе с плавками оказались ниже колен, а Валечка, сама уже стоявшая на коленях, присосалась ко мне, как пиявка, нет, скорее, как вампир. Как женщина вампир. И если бы мне пришла в голову глупая мысль попытаться оторвать ее от себя, то уверен, она оторвалась бы только с частью моего тела. Но я не так глуп, чтобы терять части своего тела, тем более, не какой-то там палец или пусть даже целую руку, поэтому я так и стоял — прижавшись спиной и затылком к двери, держа в одной руке хризантему, купленную неподалеку от Валиного дома, а в другой бутылку вина, тоже купленную в магазине по соседству.
— Может пройдем все же в комнату, — проговорил я не открывая глаз.
    Валя ответила что-то нечленораздельно, но это и понятно, ведь рот у нее был как раз этим самым нераздельным и занят.
    Да нет, честно говоря, мне и не хотелось пока ни в какую комнату. А за пять (или сколько там прошло не знаю, не считал) минут, Валя успела сменить три разных способа одного и того же действия. Такого профессионализма я еще не встречал. Даже если я ничего не узнаю о Лопухе, все равно не скажу, что напрасно потратил время, встретившись с Валей.
— Ты опоздал на целых десять минут. — Валя поднялась с колен, улыбнулась, облизнув одновременно свои губки. — Ты разве не знаешь, что к женщинам на свидание не опаздывают? В следующий раз я тебе этого не прощу.
    Я собрался натянуть на себя джинсы.
— Ты зачем сюда пришел? — спросила меня Валя.
— За чем пришел? Я? Не знаю, — растерялся я. — Я к тебе пришел.
— Тогда зачем ты их хочешь надевать? — и, задав этот вопрос, она схватила меня за рубашку и потащила за собой.
   Я запрыгал вслед за ней на одной ноге, пытаясь на ходу стянуть с другой джинсы плавки и кроссовку одновременно, в другой руке я держал цветок и бутылку вина.
    Женщина, прожившая несколько лет на необитаемом острове; монашка, годы не выходившая за порог монастыря; амазонка, которой так давно не везло, что она даже забыла, когда ей последний раз по жребию выпадал пленный мужчина в личное пользование — приблизительно все это представляла собой Валя в одном лице.
    Она стонала и вскрикивала, словно ей аппендицит вырезали не сделав даже местного наркоза. Но любой, услышав ее отрывистые слова, понял бы, что она мазохиста и от наркоза отказалась сама: "Еще хочу… Глубже… Сильнее… Чтоб больно было… Давай… Так… Потише чуть… Теперь сильнее… Еще чуть-чуть… Давай, сука… Ну что ты… Ну, еще… Сейчас кончу, милый… Да!" — приблизительно такое она выкрикивала, причем в сочетании с очень отборной ненормативной лексикой.
    Только часа через два ее мазохистская натура была немного удовлетворена.
    Я лежал на поломанном, измятом и разобранном на лепестки цветке. Рядом лежала пустая бутылка вина — в коротеньких перерывах я отглатывал из нее и сейчас в ней ничего не осталось. А с другой стороны бутылки лежала Валя.
    Я догадался, почему так ненадолго приезжает к Вале ее муж. Но вот одно мне было непонятно, я и спросил об этом Валю.
— Интересно, как с таким твоим темпераментом, Лопух сохранил свой чудесный животик?
— Ты! — Валя резко приподнялась, опираясь на одну руку со злостью посмотрела на меня, но злость в ее глазах была не настоящая, а как у плохого актера на сцене, она только изображала эту злость. — Я что тебе, шлюха какая-нибудь, ****ь, какая, да?
— Да что ты, Валечка, — стал успокаивать я ее, — у меня даже и в мыслях такого не было. Но только так часто бывает, начальники заставляют своих подчиненных, своих секретарш выполнять и другие обязанности, смежные.
    Тут Валя, видимо, вспомнила, что я был свидетелем, как она выскочила из кабинета Лопухова, а вслед за ней выпорхнули ее трусики.
— Да ты знаешь, какая он сволочь, это Лопухов. — Теперь Валин тон изменился, она как будто жаловалась мне. — Ты думаешь, мне так это нужно от него. Только он все равно заставляет.
    Меня всегда удивляло, если ты не хочешь, если тебя заставляют, почему тогда не взять и не уйти. Хорошо платят, поэтому не хочешь уходить? Тогда терпи, чего жаловаться, не мешки же с камнями носить заставляют.
    Но только всего этого я, конечно, не стал говорить, а сказал совсем о другом.
— Да, — сказал я и погладил Валю по ее немаленькой грудке, — он сволочь.
— И вообще, думаешь ему часто женщины нужны?
— А что, он импотент?
— Он не импотент, а он наполовину "голубой".
— Наполовину "голубой", — удивился я. — Это значит, он и женщин трахает и мужчин? Бисексуал. Ты это имела в виду?
— Да, как этот, певец-то известный, как его, от СПИДа он еще умер.
— Фреди Меркури?
— Точно.
— Точно, — согласился я. — Только Меркури в отличии от Лопуха был человеком талантливым, а может гениальным. Но это не важно.
— У него даже постоянная любовница есть, то есть не любовница, а любовник. — сообщила Валя.
— У Меркури?
— Да у Лопухова.
— Даже так, — продолжал я удивляться. — И ты видела ее? В смысле, его?
— Конечно видела. Красивенький такой мальчик. Даже жалко, что он гей, они так себя называют.
— И кто он такой? — стало интересно мне.
— А ты что, тоже интересуешься мальчиками? — медленно проговорила Валя и глаза ее снова начали становиться мутными, а рука поползла по моему животу вниз.
— Может мы немного отдохнем и поговорим пока, — предложил я.
    Но Валя не согласилась.
— Мы можем поговорить и так. — Теперь и ее голова стал медленно опускаться вниз, а губы и язык оставляли влажный след на моем животе, словно по нему проползала улитка.
— Но так ты не сможешь говорить, — попытался я ее остановить, но поздно.
— Угу, — согласилась она, потому не могла не согласиться, ведь она уже не могла говорить, а только и могла промычать: "Угу".
    "Кажется эта Валя нимфоманка, — подумал я. — А если так, то мне не очень повезло, если так будет продолжаться всю ночь, то о чем я смогу ее расспросить, когда ее мысли работают только в одном направлении, и, если она нимфоманка, то она с него, с этого своего направления, уже не свернет".
    Но Валя знала, как совместить приятное с полезным, или, во всяком случае, нужным мне.
    Она приподняла голову, потом привстала и сама. Осторожно перекинула через меня ногу, помогая себе рукой устроилась поудобней на мне и стала опускаться вниз, садиться на меня. Едва слышно простонав, спросила слабым прерывающимся голосом:
— О чем ты хотел поговорить?
— О "голубом" любовнике Лопуха, — напомнил я.
— А почему он тебя интересует? — медленно привставая и так же медленно опускаясь на меня, спросила Валя с придыханием. — Если ты сам не интересуешься такими?
    "А она не так уж и проста, — снова подумал я, — если она не отличается большим умом, то хитрости в ней достаточно, а из хитрого человека еще труднее вытянуть то, что тебе нужно , чем из умного".
— У меня есть знакомый, — стал на ходу придумывать я, — он как раз из таких. Если я его попрошу, чтобы он отбил у Лопуха его любовника, то Лопух захочет его вернуть, а если я ему помогу его вернуть, то он в благодарность сделает то, о чем я его прошу.
— А ты хитренький, — безвольно выдыхая, проговорила Валя, сказав то же самое, что я подумал о ней.
— Ну, так кто это такой?
— Такой… Какой?.. Ой, какой он…
    Все, ближайшие десять-пятнадцать минут Валя ни о чем больше не сможет думать и говорить, она уже полностью сосредоточилась на мне, точнее на одной части моего тела, и только этот кусочек меня сейчас интересует ее и волнует.
— Он такой… Ой, он такой, — начала повторять она одно и то же все быстрее и быстрее двигаясь на мне. Я и сам уже начал забывать, о чем я только что спрашивал ее…
— Может мы перекусим? — спросил я, лежа на спине, уже порядком уставший.
    Я спросил об этом, потому что понял, что это единственная возможность, поговорить с Валей, узнать что-то у нее, потому что пока она отдыхала говорить не могла — во время отдыха голова у нее совсем не работала. А когда отдохнувшая, она снова становилась активной, то ее мысли работали только в одном направлении — какой еще способ она не испробовала. А вообще-то, я и порядком проголодался.
— Хочешь есть? — Валя повернулась со спины набок, лицом ко мне и придавила одной своей грудью мое плечо. — Это хорошо. Индусы говорят, если после секса хочется есть, значит, он пошел на пользу.
— А если не на пользу, тогда что хочется?
— Тогда хочется пить.
— А откуда ты знаешь, что индусы так говорят? — спросил я.
— А у меня был знакомый один, из Непала, из Катманду.
    "Вот, значит, у кого ты проходила практику, — подумал я. — Интересно, индус тот остался жив?"
    Я это подумал, а сам сказал:
— А мне хочется и то и друге?
— Значит, это еще полезней, — решила Валя. — Ну, пойдем на кухню.
    Она открыла холодильник, на столе передо мной появилась осетрина, красная икра, буженина, маслины, консервированные устрицы, из шкафчика она достала бутылку красного вина.
    "Интересно, чем меня угостят, если я в следующий раз познакомлюсь и приду в гости к какой-нибудь секретарше из аппарата президента", — подумал я. А заодно и подумал, почему "аппарат"? Но неважно, мне наплевать, как хотят, пусть так себя и называют, хоть аппаратом, хоть сепаратором.
— Это очень полезно для мужского достоинства, — говорила Валя, накладывая все это мне на тарелку. — Ночь только начинается.
    Я вздохнул и проглотил устрицу. Она мне не понравилась, но она была полезна для мужского достоинства.
— А ты была когда-нибудь в "Незабудке"? — спросил я прожевывая осетрину и накладывая на тонкий кусочек хлеба толстый слой красной икры.
— "Незабудка"? Это что такое? — спросила Валя выплюнув косточку от маслины и отпив из большого бокала вино.
— Это ресторан такой, — пояснил я.
— А-а. А ты откуда знаешь о нем?
— Я решил его переоборудовать в детский питательный центр, — сообщил я ей о своих ближайших планах.
— Как это? А зачем?
— Он попадает в территорию детского развлекательного центра под названием "мини-Диснейленд".
— А-а, — сразу догадалась Валя, — вот что вы задумали. И сколько ты на этом будешь иметь?
— Еще не знаю. Но общая прибыль лично господину Лопухову, твоему начальнику от постройки этого центра будет приблизительно миллионов шесть.
— Баксов?
— Ну не тугриков же.
— Та-ак, — протянула Валя, видимо подсчитывая в уме, сколько ей может принести пользы в виде тех же "баков", только что выуженная из меня информация.
— Так ты была в этом ресторане? — снова спросил я.
— В "Незабудке"? Была пару раз. А что?
— Он же Лопуху принадлежит, это его собственность?
— А тебе какая разница? — заподозрила меня в чем-то Валя.
— Не мне, а нам, — решил я исправить ее ошибку. — Я вот сейчас подумал и думаю, чего тебе сидеть в секретаршах? Думаю, может поручить тебе контролировать переустройство "Незабудки" в детский питательный комплекс. Представляешь, сколько на этом моно поиметь?
— А что, ты можешь так сделать, чтобы я была… чтобы я контролировала?
— Конечно. Для меня это раз плюнуть. Поговорю с Лопухом, он сделает, как я скажу.
— Да? А чего это он тебя будет слушаться? — с недоверчивой вредностью в голосе спросила Валя.
— А потому, что как главный архитектор всего комплекса мини-Диснейленда, кого мне нужно, того я и буду назначать на всякие должности. Тебя я уже знаю, ты меня не обманешь, поэтому я сейчас вот и подумал, почему бы тебя не назначить контролировать работу по переустройству этого кабака.
— А Лопух сразу спросит, а почему это ее? И сразу заподозрит, что у нас с тобой что-то не так.
— У нас с тобой все так. Или ты что, недовольна мной?
— Довольна, — улыбнулась Валя и провела своим розовым языком по губам. — Надеюсь к утру буду еще больше довольна.
    "Интересно, что от меня останется к утру?" — подумал я, но потом решил, что выживу. Вот если бы у нее здесь оказалась еще и такая же подружка, тогда бы меня точно утором отвезли и положили рядом с Серегой в реанимацию.
— А насчет Лопуха не волнуйся, я знаю, что сказать, — стал успокаивать я Валю. — Кому поручить заботу о детском питании, если не женщине? А чью лучшая кандидатура для Лопуха? Кто для него самая приближенная особа женского пола? Да мне даже и убеждать не придется, я только намекну и он сам тебя назначит.
    Валя глубоко вздохнула. Перспектива сменить профессию секретарши на деятельность бизнеследи, кажется, вызвала в ней легкую эйфорию.
— Но вот насчет самого ресторана у меня кое-какие сомнения? — снова вернулся я к теме, которая меня интересовала.
— Какие сомнения? — забеспокоилась Валя.
— А ты что, не знаешь, что там происходит?
— Ага, — кивнула она.
— Вот нужно и прояснить всю ситуацию. Почему там происходят непонятные вещи — администраторы меняются; директора, или кем там числился Паша, тоже нет. Нужно все хорошенько разузнать, чтобы держать ситуацию под контролем. А то если не держать ее под контролем, так ты, Валечка, и останешься простой секретаршей. И будет тебя Лопух трахать, а его жена приходить и выгонять.
— Сука она, стерва, — со злостью проговорила Валя. — Ни себе, ни людям.
    Она сказала это и тут же поняла, что показала мне свою слишком большую заинтересованность в лирической связи с Лопухом и заговорила другим тоном:
— Ой, а Лопух, — Валя изобразила смешное отвращение на лице, — из него такой любовник, одно только слово. Видел бы ты, какой у него там, ты бы со смеху помер. Он даже когда стоит и то вся кожа сморщенная. Во, — и Валюша показала мизинец.
— Валь, это мне не интересно, а мне интересно, что происходит в "Незабудке". Потому что если мы не узнаем и не примем вовремя меры, мы может потерять очень неплохие деньги.
— Я пока ничего толком не знаю, — начал наконец рассказывать Валя. — Знаю только, что началось там всякое, когда Семен Васильевич забыл в этом ресторане какие-то бумаги. Ой, — испугавшись вдруг остановилась она.
— Что? — спросил я.
— Этого нельзя рассказывать. Если Лопух узнает, что я тебе это сказала, он убьет меня. У него знаешь какие есть люди?..
— Не знаю, и знать не хочу, — сказал я откровенную неправду, потому что мне очень хотелось знать, какие у него есть люди. — И вот что, Валечка, меня ты можешь не боятся, мы же с тобой заодно. Или это не так?
— Так, — кивнула Валя.
— Тогда расскажи, что ты еще знаешь? Какие бумаги?
— Дело даже не в бумагах, а то, что никто не должен знать, что ресторан этот не какого-то там Паши, а сейчас там Витя, а ресторан этот Лопуха. А Витя, — Валя усмехнулась с издевкой, — тоже мне, хозяин ресторана нашелся. Лопух его поставил, чтобы он сообщал ему, что там происходит. И еще узнать, не проговориться кто-нибудь о пропавших документах.
— А что это за документы?
— Я же говорю, не знаю. Я случайно подслушала разговор Семена Васильевича с его племянником. Он ему не родной племянник, а какой-то двоюродный. Но это не важно, они все равно все дела делают вместе. Только Сема, конечно, главный. Вот они и говорили, что документы эти кто-то из тех, кто работает в ресторане украл. Это племянник так считает, и Семен с ним согласился.
— А официантки? — спросил я.
— Что официантки? — не поняла Валя.
— Но почему на них не думают, а только на администрацию.
— Потому что официантки не могут заходить в тот кабинет, где были документы.
— Понятно, — проговорил я.
    Но только мне не было понятно, какое ко всему этому отношение имеет Серега. Почему именно его, совершенно постороннего человека решили вдруг "подставить" — втянуть в какие-то непонятные разборки.
— Да, — заговорила вдруг весело Валя, — а знаешь кто сейчас там, в этой "Незабудке" администратор?
— Не знаю, — сказал я, хотя знал, что там какой-то Марик администратор.
— Марик, — сказала Валя. — А знаешь кто этот Марик?
— Администратор, — сказал я.
— Это и есть любовник Лопухова.
    Как только Валя сказала об этом, у меня сразу появилась одна идея.
— А он постоянный его любовник, или просто временно любимый.
— Ты чего? — весело завозмущалась Валя. — Да Лопух его ни на кого не променяет.
    Я немного засомневался в Валиных словах — не тот человек Лопух, который может быть привязан к кому-то. Но все же попробовать можно будет. А вдруг Лопух действительно так запал на того Марика, что на все готов ради него. Ладно, посмотрим.
— Только, Игорек, — голос у Вали стал просящим, — если ты расскажешь Лопухову, что я все тебе это рассказала, он меня убьет, по-настоящему.
— Не убьет. Я ему ничего никогда не расскажу. Валюша, ну разве ты еще не поняла, что влюбился в тебя. Как только увидел, с первого взгляда.
— Правда?
— Да пусть я в жизни никогда больнее не попробую моченых устриц, если обманываю. Я вообще никогда не обманываю женщин. А тебя… Да я лучше педиком стану, чем тебя обману.
— Нет, не надо им становиться. — И Валя вдруг исчезла под столом.
    Я сначала подумал, что она что-то уронила. Но я так не долго думал, через несколько секунд я почувствовал, как ее влажные губки обняли меня, не всего, а только часть меня, но очень важную часть. Ее теплый немного липкий язычок снизу, где самое чувствительное место у мужчин, стал двигаться кругами, ласкать это место, и время от времени едва ощутимо к нему прикасались Валины зубки.
    А тот индус из Катманду молодец. Но все же главное не в нем, а во врожденных способностях и потребностях Вали.
    Я слегка постучал по столу.
    Из-под стола послышалось мычание.
— Ты постарайся узнать, что это за документы, — выговорил я.
— Ладно, попробую, — оторвавшись от меня на пару секунд, выдохнула Валя и тут же снова занялась мной.
    Я вынул сигарету, из пачки лежавшей на столе, закурил и откинулся на спинку стула.

14
Меня трясли, как липку, как тонкую березку, с которой хотели стряхнуть забравшегося на нее котенка. Этим котенком был мой сладкий и крепкий сон, и он, мой сон, так же цеплялся за мое сознание, как котенок когтями цепляется за ветки деревца, с которого его хотят стряхнуть.
    И все же котенок не удержался, коготки его скользнули по мягкой коре, он пролетел по воздуху и шлепнулся на землю.
    Я проснулся.
— Вставай уже, сколько можно спать. Мне уже выходить пора, — слышал я недовольный голос Валя. — Уже девятый час, и так опаздываю.
— Валюш, ты иди, — пробормотал я еще не отойдя ото сна, как котенок, еще не пришедший в себя после полета и удара о землю, — а я еще немного посплю.
— Чего ты поспишь? Где ты поспишь?
— Здесь, где же еще? Я потом уйду. Дверь я захлопну, она же у тебя без ключа закрывается.
— Ну вот еще, я тебя у себя что ли оставлю? — недовольно удивилась Валя.
— А чего такого?
    Я все еще надеялся отвоевать свой сон, ведь уснул, я когда за окном уже рассвело, и значит, спал я всего часа три, может чуть больше. А после такой физической нагрузки, какую мне устроила Валюша, трех часов явно мало, чтобы прийти в себя. Да у любой нормальной девчонки даже и мысли бы не появилось выкинуть человека на улицу, не дать ему выспаться, другая даже записку оставила бы, что кофе на полке, а яйца с ветчиной в холодильнике. А эта даже просто поспать не дает. Как будто боится, что я сожру ее квашенные устрицы.
— Вставай, а то муж может приехать, — придумала веский аргумент для моего выселения Валя.
— Ладно, встаю, — успокоил я ее.
    Я поднялся, пошел в ванную. Когда ополоснул лицо холодной водой, стало чуть получше.
— Ну пошли, — сказал я, завязывая шнурки кроссовок.
    На улице Валя подошла к моей машине и встала у правой дверцы.
    "Еще и на работу ее вези", — подумал недовольно. Но делать нечего, и причина не в моем джентльменстве, а Валя нужна мне для дела, она же теперь мой тайный агент — свой игрок в чужой команде.
    Вылезая из машины, когда мы остановились у префектуры, Валя сказала:
— Ну что, до вечера? — она мило улыбалась и снова стала сексуальной самкой, вроде той, которая называется "Обнаженная Маха", только на картине лицо похотливое, но удовлетворенное, а у этой похотливое, но неудовлетворенное. Мне, можно сказать повезло. Но если так дальше пойдет, придется зайти в какой-нибудь сексшоп и купить ей подарок, и не на батарейках, а помощнее, чтобы от сети работал, от 220 вольт.
— Я тебе позвоню, — пообещал я. — Но возможно сегодняшний вечер у меня будет занят.
— А ночь?
— И ночь, скорее всего, тоже.
— Да? А чего это она у тебя будут занята? Ты что, с какой-то женщиной встречаешься? — в голосе Валя послышались ревнивые нотки.
— Нет, с мужчиной, — решил успокоить я ее.
— С таким, как Марик? — вредным голосом пошутила Валя.
    Еще пара таких ночей с парой таких девочек, как Валя и точно захочется поменять ориентацию. Я хотел сказать это вслух, но потом раздумал, ни к чему обижать Валю, она еще пригодится.
— Мне твой Лопух приказал за две недели сделать работу, которую я могу сделать только за месяц, поэтому придется много работать.
— Но ты мне все равно позвони, — может быть я к тебе подъеду.
— Обязательно, — пообещал я.
    Валя захлопнула дверцу машины и быстро пошла к дверям префектуры. Удивительно, но когда я посмотрел ей вслед, почувствовал, что очень может быть, что я действительно позвоню ей сегодня. Милиционер, стоявший у входа, тоже проводил взглядом Валю, а когда за ней закрылась дверь, он незаметно поправил у себя под брюками, в том месте, где они застегиваются.
    Я завел двигатель и отъехал от префектуры. Я решил, что мне нужно снова навестить жену супрефекта госпожу Лопухову.
    Еще только девять часов. Еще рано. Но не ехать же домой, что бы досыпать. Да я уже и не хотел спать. К тому же лучше приехать пораньше, а то можно и опоздать и не застать ее дома. В крайнем случае, если она еще спит, пойду на реку и искупаюсь, чтобы совсем хорошо себя чувствовать…
    … Я так и сделал. Не доезжая до дома Лены я остановился и пошел искупаться. Минут через пятнадцать, когда я вылез из реки, я чувствовал себя свежим и полным сил и энергии, как только что сотворенный Адам, только уже отмытый от грязи, из которой его слепили.
    Когда я, пройдя во двор, постучался в дверь дома, она почти сразу открылась. Господа жена помощника префекта уже не спала.
— Привет, — увидев меня немного удивилась Лена. — Ты такой весь неожиданный.
— Это ты в смысле, что нужно было позвонить сначала? — понял я. — Я хотел, но подумал, что ты спишь, и решил тебя не будить.
— А сейчас, когда постучал в дверь?
— Но это уже на целый час позже я разбудил бы тебя, если бы разбудил.
    Но Лена хоть и удивилась моему незапланированному появлению, на этот раз, в отличии от прошлого, когда мы приехали с Машкой, не была недовольна, а лицо у нее было вполне нормальное и даже гостеприимное.
— Ну, проходи, — пропустила она меня в дом. — Ты как всегда по делу?
— А просто так я не могу к тебе приехать?
— Ну-у, — раздумывая, протянула Лена, и решила: — Ну, почему же, можно и просто так. Только все же предварительно можно сначала позвонить.
    В это время я увидел еще одного человека. Точнее, женщину. Она неспеша спускалась по лестнице со второго этажа.
    Конечно это была Маша. На ней было легкое платьице и босоножки на невысоком каблуке. На голове ее была накручена чалма, сделанная из тонкого шарфика.
— Не жарко? — кивнул я на Машин головной убор.
— Нет, это хлопок.
— Все равно, — не согласился я.
— А если все равно, то у меня кончился шампунь, которым я всегда пользуюсь. И я не люблю, когда другие видят мои грязные волосы, — объяснила Маша.
— Можно и хозяйственным мылом помыть, оно очень хорошо все отмывает, — дал я бесплатный и ненавязчивый совет.
— А можно и стиральным порошком, — согласилась Маша и спросила: — Завтракать будешь с нами?
— Да, — не задумываясь ответил я.
    Мне Лена приготовила яичницу с грудинкой и жаренными помидорами. Она так вкусно это приготовила, что даже я бы лучше не смог. Но для себя они приготовили… Машка еще ладно — она сделала себе мюсли с йогуртом, а Лена, она вообще — просто залила кипятком овсянку и даже не варила ее.
— Так говори, зачем пожаловал? — начала спрашивать Лена.
— А может быть я просто так, как ты и хотела.
— Нет, — не поверила Лена, — Ты снова приехал искать свой игрушечный газовый пистолет и записную книжку.
    Она с насмешкой выделила слова "игрушечный и газовый". Значит, Машка ей все рассказала. А я ведь просил ее.
    Маша тут же ответила на мои мысли:
— Извини, Игорь, но мне неприятно скрывать все от Лены, как будто я какая-то шпионка в ее доме. Ты бы стал что-то от своего друга скрывать что-то и потихоньку искать у него в доме?
— Смотря что, — не стал я отвечать откровенно.
— Я уже все обыскала, — сказала Лена, — нет здесь ни записной книжки, ни пистолета. А вообще-то, приходить в гости с пистолетом, это как-то не очень красиво, если мягко выразиться. А уж к женщинам, тем более.
— А мы к вам и не в гости пришли тогда, — отговорился я.
— Ну да, — кивнула Лена, — вы же пришли как разведчики, как шпионы. Две Мата Хари. Решили, сейчас мы с ними переспим, и эти две осчастливленные дурочки все нам расскажут. Вот только что мы должны были вам рассказать?
— Ну, во-первых, никто не собирался с вами пересыпать, — начал я.
— Это уже обидно, — расстроилась Лена. — Правда, Маш?
— Очень обидно, — поддержала Лену Маша. — Как будто мы даже не женщины, а неизвестно кто.
— Нет, — решил я оправдаться, — но потом-то мы решили, что можно было бы и переспать с вами.
— Лен, они оказывается не такие и безнравственные. Они все же решили, что можно с нами переспать.
— Да, — согласилась Лена, — они не безнравственные, они только хотят казаться плохими, это у них такой защитный рефлекс — казаться плохими и циничными. И видишь, они согласны с нами переспать.
— Кстати, — решил я прекратить издевательский разговор этих двух, не знаю как их назвать. — Маш, а что со вторым человеком, который согласен с вами переспать?
    Лицо Маши перестало быть насмешливым.
— Все то же, Игорек, — ответила она.
— Но он же не сильно ударился. У него даже никаких переломов нет.
— Не сильно, но удачно, — сказала Лена, но без намека на шутку, да и какие здесь могут быть шутки.
    Маша задумчиво слизнула с ложки йогурт, потом спросила:
— Игорек, а кто такая Ира?
— Ира? — не сразу понял я, но потом сразу понял. — Ирка, это его бывшая подруга. Она, когда узнала, что он не занял первое место на конкурсе всяких там художников, а еще  разбил машину, сразу ушла от него к другому. У того "Ягуар".
— "Ягуар"? — переспросила Лена.
— "Ягуар", — подтвердил я. — И совсем новенький, не то что не битый, даже не поцарапанный. А того, кто ездит на нем зовут Владик.
— Я же говорила, — ни на кого не глядя, а лениво размешивая в чашке свою смесь, сказала Маша.
    Казалось Маша сказала это просто так, никому. Но на самом деле было понятно, что эта фраза относится к разговору с Леной, который произошел здесь до моего приезда.
— А ты что, его знаешь? — спросил я Лену.
— Нет, я не знаю никакого Владика на "Ягуаре", — ответила она, но только голос у нее был немного более резким, чем когда говорят о незнакомом человеке, которого не знают и который ничего плохого тебе не делал.
— А ты что, видела Иру? — стало интересно мне. — Она приходила в больницу? — спросил я Машу
— Приходила, — чуть заметно кивнула Маша. — И очень удивилась, когда увидела меня.
    Мне это показалось немного смешным:
— А что, она должна была сказать: "Я так и знала, что ты здесь, Машенька"?
— Нет, но ее удивление больше можно было назвать ревностью.
— Вот бабы, все такие, — проговорил я просто так, не обращаясь к Маше и Лене.
    Но Лена решила мои мысли, правда, высказанные вслух, подредактировать.
— Не бабы, Игорек, а женщины, — сказал она. — А какие мы такие? — стало ей любопытно.
— Ну, — начал я объяснять, — вот, например, висит какой-нибудь плащ в магазине и никто из женщин на него даже не взглянет, но стоит только одной подойти начать примеривать его, как другие сразу же окружают начинают обсуждать и сразу всем он начинает нравится.
— Это зависит от того, какая женщина подойдет и станет примеривать, — уточнила ситуацию Маша.
— Возможно ты права, — согласился я. — А о чем вы с Ирой общались?
— Да так, ничего особенного. Она спросила, кто я такая. Я ей ответила, что я Сережина жена. Сначала у нее немного челюсть отвисла, а потом она спросила, когда он успел жениться? Ну, я ей и объяснила, что чтобы быть женой, не обязательно иметь штамп в паспорте.
— И что она? — стало мне интересно.
— Ничего. Она сразу убежала.
— Молодец, — сказал я.
— Это ты кого похвалил? — спросила Маша.
— Тебя, конечно. Не Ирку же. — И стал объяснять: — Она же любит Серегу. Но тот, Влад или Владик, как уж там правильнее, не знаю, он ездит на тачке, которая стоит, как минимум, тысяч сто пятьдесят баксов. И Ирочке напревать на всю ее любовь.
— Влад? — как-то удивленно проговорила Лена. — Маш, а ты уверена, что именно в "Ягуар" она садилась?
— Ну, я же тебе сказала, — ответила Маша, — мне показалось "Ягуар".
    Странно, то Лена не знает никакого Владика на "Ягуаре", а теперь так говорит о нем, словно это ее знакомый, который украл у нее этот самый "Ягуар".
— Интересно, как ты могла видеть машину, в которую она садилась? — спросил я Машу. — Ты что, бегала за Иркой, чтобы посмотреть, в какую машину она сядет?
— Зачем мне бегать. В палате есть окно.

15
Я не мог не встретиться с Ирочкой еще раз. После разговора с Машей и Леной, я просто должен был с ней встретиться и поговорить, потому что некоторые намеки и недосказанности Лены и Маши друг другу, которые они считали понятными только  им, для меня были почти таким же откровением, так же ясно воспринималась и понималась, как общение между собой двух собак, за которыми наблюдаешь со стороны — вроде и не говорят ни слова, но все и без слов понятно.
    Нет, я не совсем прав, не все так просто — когда общаются между собой два кобеля, там все ясно и понятно, и когда кобель с сукой, тоже все понятно, но вот когда общаются две суки, тут бывают кое-какие неясности. Ведь баба она и в Африке баба, и сука, она тоже женщина, как ни крути.
    Вот потому мне и нужно было встретиться с Ирой, потому что кое-какие недосказанности и намеки этих двух… в общем, Лены и Маши, мне все же не очень были понятны.
    Удивительно, но мне не пришлось на этот раз даже уговаривать Иру. Она сразу согласилась встретиться. О месте встречи мы даже не договаривались, оно стало традиционным. Я только сказал: "Через полчаса", Ира подкорректировала: "Через сорок минут". И я понял, ей встретиться со мной хотелось не меньше, даже больше, чем мне.
    Ира закипала медленно и постепенно, как двухведерный самовар. Для начала, разогреваясь, она задала контрольный вопрос.
— Кто она такая?
— Кто? — я огляделся по сторонам.
    Но сам в это время я думал, как бы мне перехватить инициативу и не дать Ире разойтись в полную силу.
— Не придуривайся. Ты знаешь о ком я спрашиваю. Кто это такая была там, в больнице?
— У Сереги? В больнице? Какая-нибудь нянечка? Медсестра? Ты о ком?
— Игорь, я еще раз могу повторить — не придуривайся, — еще раз повторила Ира.
— Хорошо, — сделал я вид, что соглашаюсь на ее условия. — Но сначала ответь мне, кто такой для тебя Серега? И одновременно — кто такой для тебя Владик?
— Это не твое дело.
— Я понимаю, Ирочка, лишний член для женщины не помеха. Но все же…
    Я не успел докончить свою мысль — Ира резко и сильно ударила меня по лицу. Я мог, как и прошлый раз увернуться, но сейчас я решил доставить ей это удовольствие. Она его получила и сразу стала немного спокойней.
— Ир, — стал объяснят я ей, — если ты хочешь, чтобы я ответил на твои вопросы, сначала ответь на мои, потому что я не понимаю многое, а вот когда ты мне объяснишь то, что я не понимаю, я смогу ответить на те вопросы, которые тебя интересуют. Договорились?
— Хорошо, — медленно кивнула Ира.
    Ира была не дура и не истеричка, я это знал, поэтому я и решил с ней поговорить еще раз, а если бы она была не такой, зачем бы я тогда стал с ней встречаться и разговаривать?
— Скажи, начал спрашивать я, — ты получила от Паши подарок, который он тебе обещал?
— Он какого Паши, какой подарок? — не сразу въехала Ира, — но тут же сообразила о чем я спрашиваю. — Да ничего я не получала. Он мне так и не позвонил. Да и не нужен мне его подарок. Было бы от кого получать.
— Уверен, что Владик подарил тебе другой набор, вместо обещанного Пашей.
— А что, он думаешь мне только это подарил? — ответила Ира с вызовом.
— Дело не в том. В прошлый раз ты сказала, что тебе показалось, что этот твой Владик знаком с этим Пашей.
— Я же сказала, мне только сначала так показалось.
— А ты подумай хорошенько. Может быть твоему Владику просто не хотелось, чтобы ты поняла, что он знаком с Пашей? Вспомни, как они себя вели.
— Да какое твое дело! — возмутилась Ира.
— Правильно, — согласился я, — Никакого моего дела до Паши и Владика нет. Но тебе, насколько я понимаю, есть дело до того, что Серега в больнице, что он в коме, и что, кто знает, вдруг он из нее так и не выйдет.
— При чем здесь Владик и какой-то Паша?
— При том, что у меня есть очень смутные, но очень сильные подозрения, что из-за Паши с Вадиком Серега попал в больницу.
— При чем здесь они? — снова повторила Ира.
— Серега упал в погреб и ударился головой, — начал я подготавливать Иру к вещам ей неприятным.
— Я не знаю, куда он упал.
— Я знаю, — сказала я. — Но и я и ты, мы оба знаем, что Серый не такой человек, который может упасть на ровном месте. Ты знаешь, как нас готовили в армии, и знаешь, что Серега, как кошка, как его ни брось, он всегда упадет на ноги.
— И что? — не поняла Ира.
— Ира, чего здесь непонятного, чтобы он упал, кто-то должен был помочь ему, скорее всего, сначала ударить его по голосе, сзади ударить, так чтобы он не видел этого человека.
    Ира задумалась.
— Но ведь всякое случается, — сказала она неуверенно. — Он мог сам поскользнуться и упасть.
— Нет, — не согласился я.
— Я тебя не понимаю, — растерянно хлопая глазами, сказала Ира.
— Вспомни хорошенько, было что-то в поведении того Паши и твоего Владика такое, что все же указывало, что они знакомы.
    Ира задумалась.
— Ну, я не знаю, — неуверенно заговорила она. — Я уже сказал, что сначала мне показалось, что они знакомы.
— А потом Владик грубо оборвал Пашу и тот сразу стал вести себя как незнакомый. Правильно?
— Но так можно подогнать все что угодно под все, что хочешь, — и согласилась и не согласилась Ира одновременно.
— Я не собираюсь ничего подгонять. Ты, Ирочка, женщина, и такие мелочи ты должна замечать лучше, чем, допустим, мужики. Уверен, если бы Паша был женщиной, ты бы сразу могла сказать, знаком он с Владиком или нет. Вот и постарайся посмотреть на Пашу, как на свою соперницу, напряги воображение.
    Ира снова задумалась.
— Если бы Паша был женщиной, — наконец заговорила она, — я бы абсолютно была уверена, что они раньше уже были знакомы.
    Именно это я и хотел услышат от Иры.
— И еще, Ира. Ты не слышала, не упоминал твой Владик в разговоре имена Маша или Лена?
    Ира пожала плечами.
— Однажды он с кем-то говорил по телефону и назвал имя Маша. Да, и еще один раз, — вспомнила Ира, — тоже по телефону он упомянул о какой-то Маше, точнее, он назвал ее Мари. Но это же одно и то же.
— А о чем он говорил? Что он говорил о ней.
— Да что я прислушивалась что ли? Ну, вот во второй раз он, кажется, как бы в шутку говорил, что она чья-то там любовница.
— Чья? — стало очень интересно мне.
— Я не знаю. Помню он как-то со смехом говорил об этом.
— В этом разговоре, когда он говорил о Маше, как о чьей-то любовнице, — решил я убедиться в своих подозрениях, в которых мне очень не хотелось убеждаться, — может он называл имя Семен Васильевич, или просто Семен или Сема? Или, может Лопух?
— Точно, — даже обрадовалась Ира, — он говорил о лопухе, только мне и голову не пришло, что это чье-то имя. Я же говорю, я не прислушивалась.
    Ну, Машенька! А с каким отвращением она говорила о женщинах, которые могут спать с мужем своей подруги.
— Ир, а зачем тебе вообще нужно было ездить к Сереге тогда? — решил я убедиться в том, в чем, в общем-то, был убежден. — У тебя с ним уже все закончилось.
— Какое твое дело? — снова начал злиться Ира.
— Нет, я просо так спросил, может ты все еще любишь его?
— Может, — довольно грубо ответила Ира, но потом тон ее сменился. — Да, Игорь, я люблю его и сейчас, но жить я с ним никогда не больше не стану, даже если он очень будет звать меня. Потому что я устала ото всего. Я из тех женщин, которым нужно постоянство и уверенность, что завтра будет все в порядке. А с Сережкой такого никогда не будет. Ты не представляешь, как это меня мучает, меня от такой жизни с ним в психиатрическую больницу могут отправить. И если что-то ему нужно будет, я всегда помогу ему во всем, если это будет зависеть от меня. Но жить с ним я не стану. Я домашняя, понимаешь, как кошка или собака, а он дикий, он как рысь или волк. Скажи, за что его ищет милиция, что он натворил?
— Ничего. Его кто-то подставил.
— Кто? Зачем?
— Если бы я знал, стал бы я тебя сейчас расспрашивать обо всем этом?
— Кто такая та девушка, которая была у него, когда я приехала навестить Сережку?
— А кстати, когда в больницу приезжала, ты правильно называла его? Игорем? — намного забеспокоился я.
— Как ты сказал, так и называла. Я же понимаю, что его милиция ищет. Я сказала, что я его сестра. Так кто она такая? — не могла успокоиться Ира.
— Это моя знакомая, — начал я придумывать, — я специально попросил ее быть с Серегой и сказать, что она его жена, а то вдруг он придет в себя и скажет, что он не Игорь а Сергей. А если она будет рядом, она успеет ему сказать, как правильно ему нужно говорить о себе.
— Эта твоя знакомая, кстати, когда я вошла в палату, говорила с кем-то по мобильному, и я успела услышать, что она назвала его Сергеем, а не Игорем и сказала, что он еще не приходил в сознание. Она с тобой говорила?
— Нет, не со мной, — ответил я.
    Я ответил, а сам подумал, с кем могла Маша разговаривать по телефону и называть Серегу Серегой. Если с Леной, то это нормально. А если нет?
— Ладно, мне пора, — заторопилась вдруг Ира.
— Владик ждет? — не смог я удержаться от усмешки.
— Да, Владик. Да, ждет, — ответила Ира язвительно, что в большинстве случаев у женщин бывает защитной реакцией.
    И она пошла — гордая и неприступная дочь саванн.
    А я подумал: "Вот какого черта Ире нужно было уходить от Сереги? Она же его любит, а Владик этот он безразличен ей, потому что если бы не был безразличен, она бы с бо;льшим вниманием прислушивалась к его разговорам по телефону, тем более, когда говорят о женщинах. А она только между делом, случайно что-то слышала".

16
Валя не была Джульеттой, я не был Ромео. Поэтому еще одна ночь с Валечкой не показалась мне слишком короткой и я не ругал воробьев, которые начали кричать на рассвете вместо соловья, который помешал Джульетте.
    Нет, я напрасно говорю о Вале, как о законченной нимфоманке, я, конечно, преувеличиваю. Просто, кроме секса в ее жизни не было больше ничего, что имело бы смысл, и всю свою душу она вкладывала в него. И если честно, то побольше бы таких женщин, которые, когда приходит время разбрасывать камни, отдаются этому всей душой.
    Ладно, эротика здесь, в общем-то, ни при чем, просто без нее ничто нигде не обходится. А ночь, если честно, была неплохой, и не только.
    Валя узнала, что именно за документы пропали в ресторане под названием "Незабудка" — какие-то копии накладных, на какие-то кирпичи.
    Когда мне Валя сказала об этом, я подумал, что она шутит, когда она стала уверять, что никакая это не шутка, я решил, что она издевается надо мной.
    Я устроил ей небольшую пытку воздержанием. Но и в страшных муках и страданиях, когда она то выла как кошка, которую во время течки не пускают прогуляться и царапала меня так, что на выступили даже капли крови, то плакала и упрашивала, как маленькая девочка, которую злые родители хотят наказать по ошибке и посадить в темную комнату, пока она не признает своей вины, Валя все равно говорила, что все дело в кирпичах.
    Я ей поверил и перестал мучить. После перенесенных страданий, дорвавшись, наконец, до меня, Валя чуть не сломала свое супружеское ложе. Вот был бы ее мужу сюрприз — он возвращается из своей очередной командировки, а дома вместо старой верной кровати, стоит новая, можно сказать даже не пользованная, а только прошедшая испытания. Но все обошлось и кровать осталась цела, возможно потому, что часть ночи мы провели на полу, на ковре, не заметив, как свалились с кровати.
    На этот раз я не стал засыпать у Вали, мне не хотелось, что бы снова в восемь утра меня разбудили и выгнали из дома. Так что, где-то около пяти я собрался и поехал к себе домой…
    Проснулся я около трех часов дня. И еще только просыпаясь, еще не придя полностью в себя, я уже обдумывал план, но такой, который на свежую голову мне показался бы полным идиотизмом. В полусне же он казался мне гениальной идеей.
    Я побрился, потом забрался под душ. Когда вышел из ванной, съел банку тушенки, запил ее банкой "пепси" (я, когда бываю один, ненавижу готовить, даже разогреть что-то мне кажется глупой тратой времени, вот когда у тебя в гостях женщина, это совсем другое дело). Так вот, я побрился, помылся, поел и мой полусонный план показался мне полным бредом.
    И все же, хоть мне так и стало казаться, что это просто бред, я решил сделать так, как мне подсказало мое подсознание — в оправдание этого плана я привел сам себе в пример Менделеева с его периодической системой.
    Перед тем, как выходить из дома, я позвонил Маше, это не было часть моего плана, просто я хотел узнать, как дела у Сереги. Оказалось, что никак, в смысле, что никаких изменений.
    Около четырех я вышел из дома и поехал в "Незабудку". Главное, чтобы сегодня была смена Тани, а точнее, теперь уже Марика, который заменил ее. И чтобы не было милиции, особенно тех оперативников, которые заходили ко мне в гости.
    Марик был на месте, знакомых ментов не было.
    Я прошел к одному из боковых столиков и сел за него. Ко мне подошла официантка.
  — Что будете заказывать? — спросила она меня очень вежливо, потому что видела уже раньше, и видимо, догадывалась, что я здесь свой человек.
  — Марика позови, — попросил я ее.
— Сейчас, — сказала она деловым тоном, видимо, решив, что я снова пришел по делу и пошла к Марику.
    Она сказал ему несколько слов. Марик поднялся из-за своего небольшого столика, за которым он сидел и что-то писал.
    Но он не столько писал, сколько, как я заметил, наблюдал за мной. Он положил ручку на тетрадь, в которую что-то записывал и направился в мою сторону.
— Присаживайся, — сказал я ему, когда он остановился рядом со мной.
— Я на работе. Я не могу сидеть за вашим столом.
— А может быть я и хочу поговорить с тобой о работе. Садись, — снова пригласил я его.
    Я пригласил его сесть, а сам посмотрел на него нежным, ласковым взглядом. Марик смутился, кажется слегка даже покраснел.
— Но только ненадолго, — сказал он уже совсем другим, тихим голосом и уселся на краешек стула.
— Выпьешь немного? — спросил я.
— Нет. Нам же нельзя на работе.
— Совсем немного. А потом, со мной можно, — стал уговаривать я. — Как зовут официантку?
— Галя.
— Галечка, — позвал я официантку.
    А пока она шла к нам, спросил у Марика:
— Ты что пьешь?
— Да я… Вообще-то… Да в общем, я… Ну, коктейль с вишневым ликером.
— Слышала, Галечка, — сказал я официантке, которая стояла уже рядом с нами, — два коктейля с вишневым ликером.
— Сейчас, — и поспешила уйти, даже не спросив, будем ли мы еще что-то заказывать, и я успел заметить, как она, не сдержавшись, заулыбалась, хорошо, что хоть не рассмеялась.
    Пока официантка Галя ходила к бару, пока она ждала, когда бармен приготовит коктейли, пока она возвращалась, я сидел и молча смотрел на Марика взглядом сорокалетней женщины решивший соблазнить пятнадцатилетнего сына своей подруги.
    Марик продолжал смущаться и краснеть, как пятнадцатилетний мальчик, которого решила соблазнить сорокалетняя подруга его матери.
    Я взял высокий стакан из тонкого стекла, поймал губами соломинку и отпил немного коктейля. В общем-то, ничего, но мне нравятся терпкие коктейли.
    Марик немного нервно подвинул стакан к себе, но пить не стал.
— А я тебя сразу узнал, как только увидел еще в первый раз, — заговорил я, все так же глядя на Марика.
— Я вас не знаю я не помню вас, — продолжал нервничать Марик.
— Полгода назад. День рожденья в ресторане, — стал напоминать я Марику то, чего и сам не мог помнить.
— Я не был ни каком дне рождения полгода назад, — отказывался Марик от знакомства со мной. — Вы ошиблись, вы меня с кем-то путаете.
    Я отрицательна покачал головой.
— Может это было и не полгода назад, может чуть больше, — продолжал я. — Но я тебя хорошо помню. Ты просто не хочешь меня узнавать? — в моем голосе появилась обида.
— Да нет, я правда не знаю вас, — упрямился Марик.
— Ну вспомни, — настаивал я, — мы ушли в туалет, закрылись в кабинке, ты встал на колени. Помнишь? Ты расстегнул мне брюки, ты все сделал сам. А я гладил тебя по волосам. Неужели ты этого не помнишь? Я никогда не забуду этого.
— Это правда было? — Марик посмотрел на меня и тут же опустил глаза.
— Ты меня забыл, — снова проговорил я обиженными голосом. — А я все время помнил о тебе, думал. Мне так хотелось снова встретить тебя. И вот вдруг я тебя встретил, я подумал, это судьба. А ты отказываешься. Ты меня хочешь обидеть?
— Нет, правда, — не захотел обижать меня Марик.
— Значит, у тебя кто-то есть, — сделал я вывод. — Поэтому ты не хочешь узнавать меня. — И вдруг я словно понял: — Ты боишься его. Или ты его любишь? Ты его любишь и боишься, — догадался я.
— Нет, у меня нет никого… — наконец-то решил уступить Марик. — То есть… Ну, в общем, это не считается.
— Значит есть, — сказал я с тоской. — Но мог бы сразу сказать, а не говорить, что не помнишь, не знаешь меня.
— Нет, я вспомнил, — решил соврать Марик, чтобы утешить меня. — Я тогда, наверное, был немного пьяный, поэтому не сразу вспомнил.
    Кажется, он не утешить меня решил. Наверное, он подумал, что я ошибся, принял его за другого и решил теперь использовать это, занять место того, с кем я его "спутал". Это хорошо, но еще немного обиды не помешает.
— Ты хочешь сказать, — снова заговорил я обиженным голосом, но с чувством достоинства, — что все, что было между нами., это только потому, что ты был пьяный? И если бы ты был трезвым, ты никогда ни за что не пошел бы со мной в туалет?
— Нет, я совсем не это хотел сказать. Правда, — стал оправдываться Марик.
— Если так, докажи мне это, — потребовал я доказательств верности.
— Когда? Сейчас? — растерялся Марик. — Но я сейчас не могу уйти.
— Мы может пойти в кабинет Паши. Или кто там, Витя сейчас?
    Я сказал это не подумав, и испугался — а вдруг сейчас этого Вити нет здесь, и кабинет пустой. Что я тогда буду делать? Ведь доказательства Марика доставят мне такое же удовольствие, как астматику выхлопная труба автомобиля.
    Я судорожно стал придумывать, что сказать, если Марик сейчас согласиться доказать мне свою только что родившуюся любовь.
    Но мне повезло и придумывать ничего не пришлось.
— Но он же сейчас там, Витя, Виктор Викторович, — растерянно проговорил Марик.
    На душе у меня сразу стало легче.
— Хорошо, — решил я не торопить события. — Тогда, когда мы сможем встретиться?
— Я только часа в три освобожусь. Подъезжай к трем. Тем более, у меня машина сейчас на "сервисе", там что-то с инжектором. Только не к самому ресторану. Ну, ты понимаешь.
— Конечно, — согласился я с этим. — Я и сам не хочу, чтобы кто-то знал. Ведь если честно, про меня вообще никто не знает. Ты же сам представляешь, с каким мне уродами приходится работать, почти все сидели.
— Откуда только такие берутся? — согласился со мной и одновременно пожаловался Марик.
— А кто он такой? — спросил я.
— Кто? — не понял Марик.
— Ну, который сейчас у тебя.
— Да я же говорю тебе, это не в счет. Он мне неприятен, он заставляет меня. А так у меня никого нет. Правда.
— Если ты меня обманываешь, я тебя не прощу, — пообещал я и пригрозил: — Я так на тебя обижусь, что больше близко к тебе не подойду.
— Можешь избить меня, если я тебе сказал неправду. — И Марик посмотрел на меня преданными и чистыми глазами, как жена только что расставшаяся с любовником, сморит в глаза мужу.
— На всякий случай оставь мне номер своего телефона, — попросил я. — Мало ли что.
    Марик достал визитную карточку всю усеянную голубыми незабудками и протянул мне. Я, не читая, положил ее в карман.
— Если что-то измениться, я позвоню, — пообещал я и, поднявшись из-за стола, пошел к выходу.
    Уже на улице вспомнил, что не расплатился с официанткой. Но не возвращаться же. К тому же, думаю, Марику будет приятно заплатить за заказанные мной коктейли.
    Я сел в машину и стал думать, что мне делать дальше. До трех ночи, до свидания с Мариком, еще далеко. А у меня было еще два дела, одно из которых мне хотелось сделать, а другое нужно было сделать.
    Хотелось мне — это съездить к Сереге. Но я знал почему мне этого хочется и знал две причины, почему мне этого не нужно делать: первая причина — нет никакого смысла ехать туда, потому что Серый все равно в коме, и вторая причина, почему мне туда не нужно ехать — именно потому что мне хочется туда съездить, а хотелось мне съездить в эту больницу, потому что я знал, что там сейчас Маша и мне хочется ее увидеть, но вот этого и не нужно делать, я уже понял, что Маше нравится коматозный Серега, и потому для меня вредно лишний раз видеть ее, только себя расстраивать, да и ее раздражать своей назойливостью, она ведь понимает, что нравится мне.
    А вот нужно мне — увидеть Лену, поговорить с ней. Но только не уверен, что разговор с ней получится. Но мне было очень интересно почему она утверждает, что не знает никого Владика, хотя по всему ее поведению и ежу понятно, что она знает его. И если это не тот же самый Владик, к которому ушла от Сереги Ира, то, что это за другой Владик, у которого тоже есть черный "Ягуар"? Не слишком ли много Владиков на "Ягуарах", которых на каждом перекрестке встретишь.
    Я достал из кармана телефон.
— Привет, Машенька, — сказал я в трубку.
— Ты мне сегодня уже говорил это слово, — ответила Маша.
— Получить лишний привет не вредно, — сказал я, а про себя добавил: "Это же не по морде получить".
— Тогда и тебе привет, — ответила Маша и я почувствовал, что она улыбнулась.
— Я хочу съездить к Ленке, — сообщил я ей.
— А у меня ты спрашиваешь разрешения?
— Нет, ее телефон. Хочу на этот раз предупредить, прежде чем подъехать.
— Перевоспитываться стал? — засмеялась Маша.
— Я всегда был воспитанным, просто не люблю хвастаться своими положительными качествами.
— Понятно, воспитание тебе и не позволяет хвастаться своей воспитанностью, — поняла умная Маша. — А к Лене можешь приезжать, она не против.
— Откуда ты знаешь? — удивился я.
— Она сейчас стоит рядом.
— Она что, в больницу к Сереге приехала?
— Нет, это я к ней приехала. Правда, сейчас уезжаю.
— Опять к Сереге?
— Нет. К нему я наверное, завтра поеду. Сегодня у меня есть дела кое-какие.
— Понятно. Тогда скажи Ленке, чтобы она не уехала куда-нибудь случайно. Через час я буду у нее.
— Он через час будет у тебя, — это Маша сказал Лене, а потом снова мне: — Она говорит, что будет рада тебя увидеть. Ну все. Пока.

17
Я даже удивился, когда Лена открыла дверь и пригласила меня в дом. Удивился ее приветливости. Она вела себя так, словно она королева, а я гонец привезший ей весть о безвременной кончине ее мужа-короля, и теперь она становится главным лицом в королевстве (не считая, конечно, ее любовника-фаворита).
— Кофе хочешь? — сразу спросила она, едва я успел переступить порог.
— Хочу, — согласился я. — А Машка уже уехала?
— Да, почти сразу после твоего звонка. Может ты голодный? Наверняка целый день ничего не ел?
— Вообще-то последнее время я привык к устрицам и ананасам в шампанском.
— Устрицами не запаслась, но могу поджарить мясо, совсем свежее, парное. Здесь небольшой городок рядом, а может большое село, сегодня приезжали, продавали, я купила. Будешь?
— Еще бы. Тем более, устрицы, если сказать честно, мне надоели за последние два дня.
— Интересно, кто это тебя ими угощал? — зажигая газ, спросила Лена.
— Секретарша твоего… — И тут я осекся, я понял, что заболтался и сказал такое, чего говорить никак уж нельзя было.
    Лена повернулась и внимательно посмотрела на меня.
— Игорек, — тихо, с сожалением сказала она, — и ты туда же.
    Я посмотрел на потолок.
— Погода сегодня хорошая, — сообщил я прогноз на сегодня, но потом решил: "А какого черта". — Лен, а куда я? Куда все, туда и я. Что я хуже других.
— Я считала, что лучше.
— Ты во мне ошиблась. Мне жаль, — посочувствовал я себе.
— Чего тебе жаль?
— Теперь ты не станешь кормить меня мясом.
— Валя еще не повод отказывать тебе в жареном мясе. Я даже салат тебе к нему приготовлю. К тому же я сама голодная.
— Только мясо не пережарь, я люблю чуть недожаренное.
— Как прикажете, — согласилась Лена. — Ну, а пока говори.
— Что? О чем?
— Зачем приехал. Ты же со мной поговорить хотел.
— Можно я сначала поем? — попросил я.
— Можно. Но сначала возьми вон лежит штопор, и открой вино, оно перед тобой на столе. Я сама специально достала, чтобы тебе не пришлось лазить в подвал, а то тоже… — Она не договорила что, но было понятно, что она хотела сказать. — И я выпью с тобой.
— Кстати, именно об этом я и хотел поговорить с тобой, — сказал я.
— О вине.
— О подвале. И еще об одном человеке.
— Кто-то еще упал туда, а я не заметила? — пошутила Лена, но потом сказала: — Сама не знаю, но почему-то постоянно чувствую себя виноватой из-за Сергея. Все, — остановила она себя, — пока об этом не будем. Сначала пообедаем, а потом уже будем говорить о том, о чем ты хотел поговорить.
— Согласен, — согласился я.
    Мясо получилось очень вкусным, мягкое, нежное, и со всякими приправами.
— Если бы у меня была такая жена, которая так готовит, я бы ее на руках носил на кухню, до самой плиты, — похвалил я Лену. — А сама ты чего не ешь мясо, а только всякие овощи? Ты, может, вегетарианка?
— Я жареное не ем, только вареное или лучше приготовленное не пару. Мне, Игорек, знаешь уже сколько лет?
— Догадываюсь. Думаю до тридцати больше троих детей не успеешь родить.
— Вот именно, — согласилась Лена. — Поэтому мне уже пора беречь фигуру.
— Правильно, береги фигуру смолоду, а честь… А кстати, все время думаю и никак не могу додуматься, женская честь, это понятие только физическое и моральное или и духовным тоже?
— Так о чем ты хотел поговорить? — спросила Лена, решив не отвечать на мой последний вопрос.
— Я еще мясо не доел, — напомнил я ей, что о делах еще рано говорить.
— Ничего, у тебя прекрасно получается делать сразу несколько дел одновременно.
— Как у Юлия Цезаря или как у женщин?
— Как у верблюда, он может идти и на ходу жевать свои верблюжьи колючки.
— Хорошо, — согласился я. — Извини, но первый вопрос будет твоем любимом муже господине Лопухове.
— О нем мне всегда приятно поговорить, — с радостью согласилась Лена.
— Скажи, — начал я говорить о господине Лопухове, — почему он так нежно любит кирпичи?
— Кирпичи? — удивилась Лена.
— Ну да, кирпичи. Простые красные кирпичи. Хотя, может и белые, не знаю. Может у него хобби такое, одни марки собирают, другие разные старинные монеты золотые, а вот твой Лопухов — кирпичи?
— Нет, — задумчиво не согласилась Лена. — Его хобби, это зеленые бумажки с портретами американских президентов. А кирпичи… Так, Игорь, он же коттедж строит.
— Действительно, — вспомнил я, — ты говорила, что бы он убирался на свою дачу, когда он здесь ночью убеждал тебя прийти к нему и попросить прощения. Правда, ты не сказал, что его дача еще не достроена, ты только сказал, чтобы он уматывал туда.
— Я просто не знала, что вы подслушиваете, — словно извиняясь стала объяснять Лена, — а так бы я обязательно сказал, что его дача, точнее коттедж еще не достроен.
— А где это находится? — спросил я.
— Зачем тебе это? — удивилась Лена.
— Я, как архитектор, правда, скорее всего, уже бывший, но все равно, хочу посмотреть на этот коттедж и внести кое-какие предложения по его архитектуре.
— Понятно, — кивнула Лена. — тебе, как бывшему архитектору, а ныне музыканту, нужно измерить ширину окон и убедиться, можно ли туда будет занести концертный рояль, который Лопухову нужен. Как собаке репей под хвостом.
— Точно, — согласился я, — твой Лопух решил заняться музыкой. И пригласил меня быть его педагогом по сольфеджио и вокалу.
— Я не смогу объяснить, где именно стоится его коттедж, но я нарисую тебе, как туда добраться.
    Лена поднялась из-за стола, принесла фломастер и бумагу и стала рисовать план местности и попутно объяснять, как лучше добраться в эту самую местность и какие там приметы, чтобы не сбиться с пути. Для женщины она довольно толково все объяснила. Но она ведь, и довольно умна была для женщины.
— Понятно, — рассмотрев самодельную карту, я сложил ее и сунул в карман.
— Ну, а еще что? — посмотрела на меня Лена. — Главный вопрос, я думаю, ты оставил на потом, то есть, теперь уже на сейчас.
    Она была права. Вот только говорить об этом было несколько сложновато. Я подумал, как бы лучше начать, и, ничего не придумав, начал как мог.
— Лена, ты видела, как Серега упал в этот твой винный погреб? — спросил я для начала.
— Нет, — ответила Лена и стал убирать со стола тарелки.
— Все дело в том, — продолжил я, — что Серега не такой человек, который мог бы взять, споткнуться на ровном месте и упасть в погреб.
— Игорь, — поставив посуду в раковину, Лена повернулась ко мне, — ты что, хочешь сказать, что я его туда толкнула?
— Нет, я не хочу этого сказать, — успокоил я Лену. — Потому что, даже если бы ты, или кто-то другой его толкнули, и он упал бы в это погреб, он все равно не ударился бы головой. А армии нас многому учили, в том числе и падать, не говоря уж о том, что у Сереги от природы очень сильные рефлексы самосохранения.
— И что это значит? — спросила Лена поставив передо мной чашку с кофе.
    Она налила кофе во вторую чашку, поставила ее на стол и села на прежнее место.
— Что ты хочешь этим сказать? — повторила она свой вопрос, глядя мне в глаза без раздражения, без злости, даже без упрека, но с очень большим желанием получить ответ на свой вопрос.
— Что для того, чтобы он упал в это твой погреб, — начал я говорить, и если честно, то говорить мне было очень трудно, — его нужно было ударить сначала по голове. Ударить сзади, так чтобы он не видел и не догадывался, что его хотят ударить.
— И ты хочешь сказать, — все так же очень серьезно глядя мне в глаза, начала спрашивать Лена, — что это я подошла к нему сзади и ударила его по голове?
    Я помолчал, потому что дальше спрашивать было еще тяжелее, даже закурил сначала.
— Кто такой Володя? — спросил я.
— Какое тебе до этого дело? — Теперь Лена стала чуть заметно раздражена.
    Я не стал отвечать, какое мне до этого дело, я заговорил немного о другом.
— Не только Владислава или Владлена какого-нибудь можно назвать Владом или Владиком. Володю, Владимира при желании тоже можно назвать Владом или даже Владиком.
— Можно, — согласилась Лена, но тут же оговорила: — Только я Володю никогда не называла Владиком.
— А Владом?
— Но что ты хочешь сказать? Что пока вы там с Машей загорали, здесь появился Володя, увидел Сергея, без всяких причин, не разбираясь, кто такой Сергей, почему он здесь, кем он мне приходиться, схватил первый попавшийся под руку предмет и ударил его?
— Нет, такого быть не могло, — согласился я. — Не думаю, что твой друг Володя сбежал из психиатрической больнице. Но думаю, что он знает Серегу.
— Откуда же он может его знать? — усмехнулась Лена.
— Лена, разве ты уже забыла вчерашний разговор? Маша тебя рассказывала, что к Сереге приезжала его бывшая подруга — Ира, и не сама приехала, а привез ее на "Ягуаре" мужчина по имени Владик, или Влад, который вполне может быть Володей.
— Игорь, — очень медленно начала говорить Лена, — ты представляешь себе, в чем ты меня обвиняешь? И какие причины Владу так поступать с Сергеем?
— Во-первых, Леночка, я не обвиняю тебя не в чем, тем более, ты угостила меня таким чудесным мясом. Вот если бы ты вместо соли пожила туда мышьяк, тогда другое дело, но там были какие-то другие приправы. А Володя, или Влад, он мог приехать, а ты могла не видеть и не знать, что он приехал. И точно так же он мог и уехать. А причины? — Владик, который ездит на черном "Ягуаре" встречается сейчас с бывшей подругой Сергея. О чем ты, кстати, узнала только вчера, и то не наверняка, а это лишь предположение, потому что это может быть совпадением.
— Ты сам себе противоречишь, — заметила Лена.
— Потому что не хочу быть необъективным и обвинить невиновного.
— Так что ты все же от меня хочешь услышать? — спросила Лена.
— Как ты думаешь, тот Владик, который встречается с Ирой, бывшей Серегиной подругой, это тот же самый Володя, который и твой знакомый? И еще, кто он, этот твой знакомый Володя, который для тебя не Владик, а Влад?
— По поводу Иры я никак не думаю. Правда, очень хочу надеяться, что это просто совпадение. А кто он такой Володя? Он хороший мой знакомый, близкий знакомый.
— Это не профессия, — предположил я.
— Тот человек, о котором я думаю, занимается бизнесом.
— А этот Влад, он знаком с Лопуховым?
— Игорь, а не боишься, что ты так можешь дойти и до вопросов о постели?
— Нет, не боюсь. Знаешь, это даже интересно.
— Но не мне.
— Женщины просто стесняются об этом рассказывать, но на самом деле любят рассказывать об том.
— Женщины все разные. И не надо считать всех такими же, как Валя, которая угощала тебя устрицами с шампанским.
— Про шампанское это я немного преувеличил.
— А еще, даже если женщине захочется рассказать что-то о своей интимной жизни, то не каждому, не любому встречному. Ты все спросил, о чем хотел спросить, — стала выпроваживать меня Лена.
— Спросил, в общем-то, почти все, на сегодняшний день, но вот ответов и половины не получил, — пожаловался я Лене на нее же.
— В следующий раз, может быть, повезет больше, — решила немного утешить она меня.
— Тогда я начинаю прощаться? — попросил я у Лены разрешения на прощание.
— Будем считать, что уже простился. И знаешь, с тобой интересно поговорить, но темы ты выбираешь неинтересные.
— Но готовишь, Леночка, ты чудесно.
— Это ты во мне пробуждаешь такую способность к кухонному творчеству. Прощание затянулось, тебе не кажется?
— Все. Уходу. Пока.
— Счастливо.
    И я ушел.
    … Музей-усадьбу Лопуха я нашел довольно быстро — Лена составила для меня очень точную карту. Правда добирался я туда долго, больше часа, она находилась почти на противоположенной стороне Москвы, учитывая еще и то, что от дачи Лены до МКАД около двадцати километров, и столько же от Кольцевой до дачи, точнее до строящегося коттеджа Семена Васильевича Лопухова.
    Судя по всему коттедж Лопухова должен был вознестись ввысь на два этажа (хотя кто его знает, может и на три, может и на четыре). Но пока что, этажа было всего полтора, и строился этот коттедж из обыкновенного красного кирпича.
    Но строительство почему-то временно было прекращено. И даже больше — половина одной из недостроенных стен второго этажа, была разрушена.
    Здесь было еще несколько домов, и они довольно далеко располагались друг от друга, как минимум метрах в пятидесяти и даже больше. Все эти коттеджи были обнесены высоки заборами. На нескорых из этих заборов наверху была видна еще и колючая проволока. На одном она шла по верху бесконечной спиралью, а еще на одном, заборе, проволока не была закручена спиралью, а шла, как это чаще и делают, в несколько параллельных рядов, но я заметил, что закреплена она на белых керамических роликах — диэлектриках. Не удивлюсь, что на тех заборах, где нет проволоки, по верху разбросано битое бутылочное стекло, смазанное ядом кураре.
    У недостроенного и частью даже разрушенного почему-то дома Лопухова, тоже был забор. Но временный, деревянный, без всякой проволоки и даже с наружной стоны не торчали гвозди, но это Лопух наверное, не догадался, надо будет ему подсказать при встрече. А пока, через этот забор очень легко можно перебраться внутрь строящегося комплекса, только не мини-Диснейленда, а мини-дворца, наверняка именно таким хотел создать свой коттедж Лопухов.
    Я так и сделал. И через несколько секунд я был на территории частной собственности помощника префекта.
    Я правильно понял, что строительство на время прекратили — здесь были лебедки, всякие другие строительные приспособления, даже небольшой трактор с прицепом. Но людей здесь не было. И вся техника, естественно не работала, а бездарно простаивала, впрочем, не думаю, что это как-то отражалось на финансовом положение Лопуха.
    Тут же стояло и несколько деревянных поддонов с уложенными на них кирпичами. А около самого дома валялась целая груда разбитых, расколотых кирпичей, тех самых, которые были уже частью стены, которую почему-то взяли разломали.
    Я прошел в дверной проем, где еще не было самой двери и поднялся на второй этаж. Ничего ненормального я здесь не увидел, кроме, разве только, лома и большой кувалды, которой и была разрушена часть стены.
    Почем это сделали? Может быть, кто-то, кто не очень хорошо относится к господину Лопухову, так решил отомстить ему за что-то, а вернее, не отомстить, а навредить? Только вред от этого мелкий, разломанную часть стены можно восстановить, думаю часа за два. Так что разрушенная часть стены мне показалась странной вещью.
    Я ничего не понял. Да и что я мог понять? Зря только время потратил и ездил сюда. Я направился к лестнице, ведущей на первый этаж, и в это время вдруг услышал рычание. Злое прерывистое рычание. Так рычит собака, когда бежит за человеком.
    И я не ошибся. На лестнице, по которой я собрался спуститься обратно, вниз, показалась сначала черная тупая морда.
    Считается что предок ротвейлера — мастифф, та сама порода, которая сопровождала рисские войска и существовала именно для того, чтобы убивать людей. Вот это самый ротвейлер и появился передо мной. Не скажу, как Сивка-Бурка, потому что я его совсем не звал.
    И вообще, лично мне все эти бойцовые породы не нравятся. Мне нравятся собаки, которые не кусают людей, а больше всего сеттеры — на мой взгляд, что это самые красивые собаки, а еще они очень добрые, и очень умные, и такое ощущение, что у них даже чувство юмора есть. Ну ладно, в данный момент выбирать не приходилось.
    Черно-коричневая тварь бросилась на меня не задумываясь. Хорошо, что у меня было несколько секунд, чтобы подготовиться, потому что эта собака была неправа, когда рычала, понимаясь по лестнице, дрессированные убийцы, они молчат, когда нападают.
    Немного мне и повезло — уже во время прыжка, эта сука (а может кобель, не успел как-то рассмотреть) поскользнулась, одна из ее задних лап, соскользнула с кирпича, он, этот кирпич, лежал на ломе, на круглом куске железа и когда ротвейлер оттолкнулся он него, кирпич соскользнул с лома и собака прыгнула неудачно. Зато очень удачно получилось у меня — носком кроссовки (жаль, что на мне были не армейские ботинки) я попал ей точно в горло.
    Мой оппонент — который бестолку не спорит, в отличии от тех, которые имеют ученую степень — в этот раз привел не очень удачный довод, поэтому, перевернувшись в воздухе, он шлепнулся на бок, на разбросанные по полу кирпичи. Я в это время успел заскочить в оконный проем, и, ухватившись рукой за верх недостроенной стены, ждал, что будет дальше, самому мне нападать на такую здоровую тварь как-то не хотелось.
    Ротвейлер, ударившись о кирпичи, коротко проскулил, но тут же снова вскочил на ноги, точнее на лапы.
    На этот раз он все же подумал пару секунд, прежде чем снова броситься на меня, что говорит о том, что пес не глупый — тем хуже для меня. Но потом снова мысли в его взгляде пропали и он, как и первый раз, не раздумывая уже, прыгнул.
    Одновременно с ним прыгнул и я. Но только я не настолько был глуп, чтобы прыгать вниз, от него. Я прыгнул вверх. Оттолкнувшись ногами от подоконника, точнее, от того места, где когда-нибудь может быть будет подоконник, и руками тоже оттолкнувшись, но от верха недостроенной стены, в одну секунду я оказался на этой самой недостроенной стене. В эту же самую секунду я успел заметить, как подняв, вытянув морду, стараясь дотянутся до меня, ротвейлер щелкнул зубами. Но не дотянулся.
    Он проскочил в оконный проем.
    Как щенок, визжа от огорчения и обиды, он полетел вниз. В этот момент он, наверное, пожалел, что он не кошка.
    Упал он неудачно — именно потому, что собака все же не кошка. И когда снова вскочил на лапы, то вдруг заскулил, поджав переднюю. Я понял, что больше ничего страшного от этой собаки мне ждать не нужно, на трех лапах я с ней справлюсь (не я на трех лапах, а она — это я для тех, кто путает людей с собаками).
    И тут я услышал человеческий голос (но опять же для тех же самых — заговорила не собака, а человек).
— Тарзан, ко мне (заговорил человек). Ко мне, сказано. К ноге.
    Я посмотрел туда, откуда послышался голос, и увидел пожилого мужчину с помповым ружьем в руке. Направляя ружье на меня, он быстро шел к стоявшей и не знавшей что делать собаке. Было видно, что она снова хочет подняться ко мне и пообщаться, но появился хозяин и не пускает ее. Видимо, хозяин собаки, как и я понял, что на трех лапах, его псу будет трудно со мной справиться.
    Чтобы не дразнить гусей в виде этого старика с ружьем, я сразу спрыгнул со стены на пол. И стал наблюдать за тем, что будет дальше, уже стоя у окна, так что снизу меня почти не было видно.
    Старик подошел к собаке, ухватился рукой за ошейник и снова крикнул, все еще направляя ружье в мою сторону:
— А ну стой а то щас стрелять буду.
— Дед, ты чего охренел, людей собаками травишь, — закричал я, теперь уже разозлившись. — А если бы она мне глотку перегрызла? Тебя ведь посадили ли бы, старый.
— Хер тебе. Здесь частная собственность, — отозвался старик. — И у меня полное право как хочу ее защищать.
— Интересно, от кого ты ее защищаешь? — начал я переходить к мирным переговорам.
— А вот от таких, как ты.
— А ты знаешь кто я?
— А тут и знать нечего. Тут таких шастает, как селедок в бочке.
    Я не был уверен, что селедки в бочке шастают, в бочке особенно не расшастаешь, но спорить не стал.
— Таких как я вообще нет, — сообщил я ему. — А к тому же я полномочный представитель Семена Васильевича Лопухова.
— Какой представитель? — заинтересовался старик.
— Неважно, — не стал лишний раз уточняться. — А важно, что Лопухов прислал меня сюда по делу.
— По какому еще делу? — еще не по-дружески, но уже более миролюбиво поинтересовался старик.
— По такому, что я архитектор, и Семен Васильевич прислал меня посмотреть тут все и кое-что пересмотреть в проекте этого здания.
— Какого к хренам собачьим здания?
— Такого, около которого ты стоишь, у этого дома.
    Старик задумался.
— А почему я должен верить тебе, — спросил он неуверенно, — что тебя прислал сам Лопухов?
— А у меня бумага есть от него, — сообщил я.
— Бумага? — Он снова задумался. — Тогда покажи.
— Сейчас. Только ты держи своего пса, а то он хоть и на трех ногах, но все равно еще может кусаться.
— Может, еще как может, — подтвердил старик.
    Я спустился вниз.
    Собака снова зарычала на меня, но старик слегка ударил ее по спине стволом ружья и приказал:
— Сидеть.
   Пес потоптался на трех лапах и уселся.
— Вот. — Я достал из кармана карту местности, которую мне нарисовала Лена и протянул деду.
— Ну и что? — спросил он.
— А то, — ответил я. — Кто по твоему мог это нарисовать, если не Лопухов?
— А черт его знает, моет ты сам и нарисовал.
— Вот что дедушка, — решил я вести переговоры по-другому — тебя как зовут?
— Неважно как. Петр Фомич меня зовут.
— Тут Лопухов прислал тебе небольшой подарок. Он у меня в машине. Сейчас я принесу, а потом ты решишь, он меня прислал или не он.
— Ну, неси. Только смотри, у меня ружье, — предупредил он зачем-то.
    Я пошел к машине. Мне снова пришлось перебираться через забор. Вернулся с бутылкой коньяка. Это была та самая бутылка, которую мы с Серегой купили, когда еще первый раз поехали знакомиться с Леной и Машей.
    Лицо Петра Фомича подобрело, когда он увидел у меня в руке "подарок" от Лопухова.
— Держи Петр Фомич, — протянул я ему бутылку.
— Ишь ты, — заулыбался дед, беря бутылку, — чевой-та он раздобрился?
— За твою верную службу велел тебе передать это.
— У меня там стаканы есть, закуска кое-какая, пойдем, — предложил он мне.
— Да нет, — отказался я. — Мне нельзя, я же за рулем.
    Я сказа это, но потом передумал — если выпить с Петром Фомичом, он станет разговорчивей.
— Или давай, Петр Фомич, — махнул я рукой. — Упустить случай и не выпит с хорошим человеком, это грех.
— Конечно грех, — согласился Петр Фомич. — Пошли вон ко мне в будку-то. Иль нет. Щас я принесу стаканы и закуску. Лучше здесь, на свежем воздухе.
— Только своего Тарзана здесь не оставляй, — предупредил я, — а то он вдруг обиделся на меня.
— Да нет, он у меня не обидчивый, — заступился за Тарзана Петр Фомич, но все повел его с собой.
    Через две минуты он вернулся, уже без собаки и без ружья.
— Давай что ли здесь? — показал он на какие-то ящики и поставил на один из них бутылку, стакан и алюминиевую кружку.
    Я открыл бутылку. Себе я налил совсем немного, мне ведь, действительно ехать чуть ли не через всю Москву, а еще до нее больше двадцати километров. Петру Фомичу побольше.
    Мы выпили.
— Хороший коньяк, — похвалил Петр Фомич, закусывая колбасой. — Клопами пахнет. Щас такой не делают. Щас в подвалах все больше, армяне всякие да вьетнамцы, паленых гонят. А это, видно, из старых запасов.
— Точно, — согласился я, хотя коньяк этот мы с Серегой купили всего несколько дней назад, правда, в фирменном магазине.
— Так чего, говоришь, архитектор ты? — уже больше для поддержки разговора спросил Петр Фомич.
— Ну, — подтвердил я.
— И чего он тебя сюда прислал?
— Не нравится ему фасад, — объяснил я, взглянув на разрушенную часть стены.
— Да, фасад ему не понравился чевой-та, — согласился Петр Фомич. — Вон как весь разнес его.
— Это он сам так? — спросил я.
— Сам, а то кто ж? — подтвердил Петр Фомич.
— А мне сказал, что обрушился.
— Какой хрен обрушился? — возмущенно проговорил дед. — Сам, своей собственной рукой.
— А мне сказал, что обрушился, — снова повторил я. — Наверное постеснялся сказать, что сам ломал стену.
— Еще бы не постесняться? — согласился Петр Фомич. — Так громил здесь, как с ума спятил.
— А с чего же он так? — стало мне интересно.
— А ляд его знает. Кирпич ему, вишь, не тот.
    Странно, Валя ведь тоже говорила, о каких-то пропавших накладных на какие-то кирпичи. Интересно. Кирпичи, как кирпичи.
— А потом еще, вон, вишь внизу-то валяются? — указал Петр Фомич на кучу кирпичей превращенных в щебень. — Так он их кувалдой чуть не в пыль раздолбал.
— И что он говорил?
— А ничего не говорил. Визжал как резаный, что воры все, что обокрали его.
— Наверное зло срывал на кирпичах, — предположил я.
— И я так думаю, — согласился Петр Фомич.
    Мы с Петром Фомичом посидели еще минут пятнадцать-двадцать, поговорили. Только ничего интересного я большенек знал. Да и то что узнал, было ли это интересным? Хотя… почему человек так взбесился из-за каких-то кирпичей? Это было странным.
    Я попрощался с Петром Фомичом. Уже собрался уходит, как она указал на мою ногу.
— Глянь-ка, — показал старик на мою ногу. — А Тарзан-та тебя зацепил малость.
    Я тоже посмотрел на свою ногу. С само ногой было все в порядке, а вот джинсы были разорваны, как будто от колена и почти до самого низа мне их разрезали ножом.
— Да, молодец, твой Тарзан, — похвалил я собаку.
— Молодец-то, молодец, а вот ногу ты ему покалечил.
— Он сам выпрыгнул в окно, я его не просил, — не согласился я.
— Да ничего, — успокоил меня Петр Фомич, чтобы я не расстраивался относительно его Тарзана, — заживет как на собаке. — И он рассмеялся.
    Придется заехать домой, надеть другие брюки.
    Но когда я сел в машину и тронулся с месте, почувствовал, что машину сильно тянет вправо. Я вышел и посмотрел, что случилось. А случилось то, о чем я сразу и подумал. Нет, случилось гораздо худшее. Я подумал, что проколол колесо. Я оказался не прав, проколоты были сразу два колеса с правой стороны — и переднее и заднее. Вот и езди после этого по разным стройкам.
    А ведь "запаска" у меня, как и у каждого только одна с собой. Правда, у меня была еще и аптечка для ремонта покрышек.
    Одно колесо я поменял на запасное, а вот второе пришлось ремонтировать. Хорошо еще, что колеса сейчас бескамерные, и ремонтировать их гораздо проще, резину не надо снимать, чтобы заделать прокол, а то бы так и пришлось ехать на спущенном колесе.
    Но и опыта шиномонтажника у меня никакого нет, потому времени ушло порядком, чтобы починить проколотое колесо.

18
Было уже темно, когда я подъехал к своему дому. Мне даже показалось, что сегодня темнее, чем обычно. Но когда я вышел из машины, понял почему — фонари во дворе не горели. Даже лампочка под матовым колпаком у моего подъезда и та, не светила.
    Я направился к подъезду, и никаких плохих мыслей, кроме тех, которые уже были давно у меня не появилось. И напрасно.
    Не дойдя метров семь-восемь до двери подъезда, я разглядел две тени, два человеческих силуэта.
    Я бы не удивился, если бы они стояли рядом или прижавшись друг к другу, тогда было бы понятно — стоят парень с девушкой, а то, что нет во дворе света их только радует. Но эти два силуэта стояли не рядом, а примерно в метре друг от друга, и, кажется, оба были мужчины. Но им, видимо, тоже совсем не мешало, что вокруг темно и почти ничего не видно.
    Я услышал позади себя шаги. И шаги не одного человека.
    Мне все это не понравилось. Я обернулся посмотреть, кто там за моей спиной.
    Если случилось что-то неприятное — жди продолжения — старая примета. Если напала на тебя собака — жди, что скоро на тебя нападет человек, в лучшем случае, хозяин этой собаки. Собака на меня сегодня уже нападала, хозяин тоже хотел, но передумал, точнее, я его переубедит, уговорил не нападать на меня. Ну вот, вместо него нашлись другие добрые люди.
    Я обернулся, чтобы посмотреть, кто там за моей спиной… и едва успел отскочить в сторону. Сделал я это больше интуитивно, потому что рука одного из двух людей, догонявших меня, хоть и махнула в воздухе, но на довольно большом расстоянии. Но, как я уже сказал, у меня сработала интуиция, я отскочил в сторону, и в это же время услышал, как рядом с моим лицом что-то со свистом рассекло воздух. Я понял, что это или стальной прут, или что-то подобное.
    В таких ситуациях у меня начинает работать то, что можно назвать"автопилотом", потому что думать я перестаю, кто-то другой начинает думать за меня.
    И этот кто-то, сразу, в сотую долю секунды подсказал мне, что к подъезду бежать бесполезно — там стоят две тени, которые стоят не просто так.
    И этот кто-то толкнул меня вперед.
    Тот, который хотел меня ударить прутом, не успел снова поднять руку, он только поднимал ее, удар пришелся чуть ниже подмышки и был совсем слабым. А вот у меня получилось гораздо лучше — я успел схватить его за плечи, дернуть на себя и одновременно ударить головой в лицо. Послышался хруст. Скорее всего, я сломал ему нос, а по асфальту зазвенел, выпавший из его руки металлический предмет. Я оттолкнул мужчину от себя и резко наклонился, потому что почувствовал, что кто-то прыгнул на меня сзади.
    Тут же я резко распрямился, сбрасывая с себя, со своей спины этого, который как дикий кот прыгает на спину. В воздухе мелькнули ноги и он, перевернувшись, с громким хлопком, похожим на тот, когда из ковра выбивают пыль, шлепнулся спиной на асфальт.
    В это время чей-то кулак попал мне в скулу. Я сразу понял, что человек этот умеет бить, удар был сильный и хорошо поставленный. И все же он прошел вскользь. Поэтому я не упал, я только отступал на пару шагов. Но тут чьи-то руки обхватили меня сзади.
    А тот, который ударил и который попал только вскользь, уже снова был на очень удобном расстоянии для удара.
    Я запрокинул руки назад, схватил за волосы — у него были длинные волосы у того, кто обнимал меня сзади — одновременно, откидываясь назад всем корпусом, я обеими ногами ударил в грудь того, который находился передо мной и который снова хотел ударить меня. Он бы не упал, он должен был только отступить назад, ударил я не сильно, но, наверное, он наткнулся на что-то ногами. Как он упал я не видел, мне показалось, он провалился под землю, мне так показалось, потому что в тот момент я и сам упал на спину — тот, который обхватил меня сзади, не устоял на ногах, поэтому и у меня удар получился слабым. Он повалился и утащил меня за собой и я спиной упал на него. Он удара из его горла вырвалось недовольное и сердитое хрюканье, как будто поросенка прогнали из теплой лужи.
    Еще кто-то появился надо мной, чуть сбоку. Он резко дернулся с коротким кряхтением. Тот, который был подо мной, все еще держал меня, обхватив руками. Только он напрасно это делал. Я отклонился в строну сколько мог, и услышал сначала глухой удар, потом глухой короткий стон, лежавшего подо мной, это ему досталось вместо меня, а потом он прокричал болезненно и зло:
— Придурок лысый, ты кого бьешь?
— Чего тебе лысый? Все лысый. Сам придурок, — послышался еще один голос, но не того, кто был рядом и который ударил длинноволосого, а другой заспорил с ним, кто из них двоих придурок.
    И в это момент я получил все же удар в бок. И тутже, кто-то еще, подпрыгнув, опустился мне обеими ногами на грудь. Не знаю, как себя чувствует человек, когда его лягает лошадь, но, наверное, боль бывает похожей. Хорошо, что я лежал чуть боком на том, на длинноволосом и ноги, прыгнувшего на меня, соскользнули.
    Я прокатился по асфальту, как дети любят кататься зимой по снегу, и если бы я не отпустил волосы того, с которым вместе упал, то ему пришлось бы всю жизнь ходить задом наперед, проще говоря, я сломал бы ему шейные позвонки, но я не хотел этого делать, я не знал, кто эти люди, может чей-то ревнивый муж привел своих друзей, чтобы разобраться со мной. Не убивать же за это.
    Я прокатился по асфальту и оказался у чьих-то ног. Тот не успел отскочить, я раньше схватил его за ноги и толкнул плечом в колени. Он упал, медленно и неохотно, как мешок с картошкой скатившийся с другого мешка. Кулаком, сверху я ударил его по лицу. Он вскрикнул. Если бы я ударил его не по лицу, а по горлу, он бы не вскрикнул, он бы никогда уже не смог бы кричать. Но я же говорю, я не хотел никого убивать, поэтому я ударил его еще несколько раз, но опять только по лицу.
    Но это оказалось последним, что я смог сделать, да и вообще последнее, что я помнил. Кто-то ударил меня ногой в голову, тут же еще раз. Две вспышки внутри моей головы были такие яркие, будто в голове у меня сверкнули огни электросварки. И потом сильный удал в солнечное сплетение. После этого все пропало…
    … Медленно и постепенно я начинал приходить в себя и начинал чувствовать себя. Но лучше бы мои чувства притормозили на время и полностью не приходили в меня, а вернулись бы ко мне полностью чуть позже. Чем яснее становилось мое сознание, тем хуже становилось мне. Я ощутил себя грешником которого забрасывают камнями. А так, как бросать камни положено тем, кто сам безгрешен, то мне показалось, что я один единственный грешник на всем белом свете, а все остальные такие хорошие, что им по доброте душевной просто грех не бросить в меня камень.
    Я открыл глаза.
    Горит свет. Очень недурно обставленная комната.
    Я лежу на диване, накрыт чем-то таким, в цветочек. На саванах цветочки не рисуют, значит, это такая простынка симпатичная. Хотя не знаю, на заказ может можно и саван с цветочками, но я не заказывал.
    Да и едва ли у тех, кого накрывают саваном, так сильно может болеть тело. А то, что болит тело, а не душа это точно, душа болит по-другому, я знаю.
    И это не больница, в больнице даже на заказ такую красивую простынь не выдадут, там простыни разукрашены разве что черными, как неотмытая грязь штампами.
    Неплохо бы узнать, где я.
    Я откинул простыню, хотел подняться с дивана. Но тут же передумал, шевелиться было так трудно, так больно, словно меня засунули в мешок и катили по лестнице как минимум шестнадцать этажей. Хорошо постарались эти четверо. Интересно, кто это такие, очень бы мне хотелось это узнать.
    И я почти полностью голый, не считая трусов. А все мое тело так разукрашено зеленкой — ну просто вождь племени каких-нибудь пигмеев или кто там еще в Африке есть. Интересно, лицо у меня такое же зеленое?
    В это время осторожно открылась дверь. Девушка. Молоденькая, симпатичная, даже красивая, вошла и посмотрела на меня.
— Очнулся, — сказал она и улыбнулась.
    А может я ошибся и я где-то уже там — слишком уж ангельская улыбка у нее. А с другой стороны, кто меня возьмет в рай, разве что по ошибке. Но если так, они, конечно быстро разберутся.
   Но лицо у нее знакомое.
— Ты кто такая? — спросил я.
— Лида. Твоя соседка, над тобой живу.
— Точно. Вспомнил. Могла бы и не говорить. Значит, я у тебя дома, а не в раю?
— Пока еще у меня дома, — снова улыбнулась она.
— А как я у тебя оказался?
— Мы с Риткой и Лешей шли, они меня домой провожали, и увидели тебя. Я тебя не сразу узнала, темно было. А потом узнала.
— А что я делал? — спросил я, но сам сейчас стал вспоминать, смутно, обрывочно, как сон, из которого помнишь маленькие кусочки, как какие-то люди подошли ко мне, потом, как ехал в лифте, потом опять ничего не помню,
— Ничего. Ты лежал. Лешка сказал, что ты пьяный. Я сказала ему, что он дурак, что ты не можешь быть таким пьяным.
— Почему не могу? Могу, — опроверг я Лидину недооценку моих способностей.
— Ну, в общем, мы втроем дотащили тебя до лифта, а там уже было легко.
— Понятно. А где они сейчас?
— Рита с Лешей? Они домой пошли. Точнее Леша пошел теперь Ритку провожать.
— Молодец, хороший мальчик.
— Он не мальчик, ему уже восемнадцать. Наверное, осенью в армию заберут.
— Будешь скучать?
— Кто? Я? Да он со Риткой встречается.
— Понятно. А ты с кем?
— Ни с кем.
— Такая красивая и ни с кем?
    Лида ничего не ответила.
    Потом сообщила радостную весть:
— Я "скорую" вызвала. Они сейчас должны приехать.
— Что?! — Я даже вскочил от возмущения, но тут же упал от боли. — Никаких "скорых". Позвони и скажи, что все отменяется. Больному лучше, он перестал дышать, то есть наоборот, стал дышать и в медицинской помощи не нуждается.
— Лежи, не вскакивай, — забеспокоилась Лида. — И не нужно рассказывать мне старые анекдоты.
— Зато я сам молодой.
— Зато у тебя сотрясение.
— Какое сотрясение? Со мной все нормально.
— А почему ты тогда без сознания был? Ты же подрался?
— Подрался. Но сотрясения нет, я знаю, как чувствуют себя, когда сотрясение. А сознание потерял, потому что ударили в нервное сплетение. Вот, в верху живота, — показал я. — Так что со мной все нормально, Может пара ребер сломано, но не больше. Звони и отменяй свою скорую.
— Но они уже сейчас приедут.
— Они еще два часа будут ехать. Звони и скажи, чтобы не приезжали.
    В это время раздался длинный звонок в дверь.
— Приехали, — сказала Лида.
— Иди и скажи, что ты никого не вызывала, что кто-то пошутил, — стал я, наивный, учить женщину, как обманывать.
— Но почему ты не хочешь, чтобы тебя врачи посмотрели? — удивлялась Лида.
— Во-первых, там не врачи, а фельдшеры какие-нибудь, а во-вторых я сам знаю, что со мной и как лечиться.
— Не знаю. Попробую, — сказала Лида и пошла открывать дверь.
    Минуты две в передней слышался невнятный разговор: мужской голос был недовольный, незнакомый женский — раздраженный, и голос Лиды — удивленный. Потом дверь захлопнулась и Лида вернулась в комнату.
— Я сделала, как ты сказал, — объявила она. — Но если тебе станет хуже, я не стану больше тебя слушать, и точно вызову "скорую". Даже целых две.
— Договорились, — согласился я. — А сейчас я пойду. Где мои вещи?
— Куда ты пойдешь? — удивилась и возмутилась Лида.
— Домой. — Я приподнялся и сел на диване. — Я же не переехал к тебе жить.
— Переехал, — заявила Лида. — Я тебя нашла, я тебя спасла. Значит, ты теперь должен во всем меня слушаться. И пока ты не выздоровеешь, ты останешься здесь.
    Она шагнула ко мне и толкнула меня. Я со стоном упал на прежнее место.
— Убедила, — согласился я.
    Мне и самому не хотелось уходить отсюда. В квартире Лиды, было как-то очень необычно, непривычно. Спокойно. Не знаю как сказать. Ну вот, как будто нет на свете людей, которые дерутся и убивают за деньги, за власть, просто из ненависти.

19
Все оказалось хуже, чем я предполагал сначала. То что у меня было сломано ребро или два, это ерунда, у меня однажды уже были сломаны ребра, особенно сильно это не мешает жить. И никакого сотрясения у меня тоже не было, но все же с головой у меня было не все в порядке. Я говорю о той части головы, которая называется лицом.
    Уже второй день я торчал дома — на следующее утро я все же перебрался к себе. Но Лида и здесь не оставила меня в покое. Весь первый день она была со мной, в моей уже квартире, только на ночь ушла к себе, и то, через полчаса — я как раз стал засыпать — позвонила и спросила заботливая: сплю я или нет, и приказала, чтобы я спал.
    А на следующий день уже часов в восемь разбудила. Она приготовила завтрак и сварила кофе. Я в шутку сказал, что кофе люблю с коньяком. Она тогда сбегала к себе и принесла коньяк, "Наполеон", полбутылки, это ее отец не успел допить. Он работает в Швеции сейчас, но скоро должен вернуться. Видно очень срочно ему пришлось улететь в Швецию, если не успел допить такой хороший коньяк.
     А Лидина мама умерла. Пять лет назад. Об этом я узнал, когда спросил Лиду, почему она живет одна.
    Еще она рассказала, что ее отец так и не хочет больше жениться. Но Лида, хоть она и очень любила маму, наоборот, хотела бы, чтоб ее отец женился наконец. Ему всего тридцать семь (она родилась, когда ему было двадцать) и он шляется с кем попало — это ее слова, не мои. А разные женщины постоянно надоедают ей своими звонками, а некоторые и заходят без предупреждения. Однажды пришла даже такая, что чуть ли не моложе самой Лиды. Она, Лида, еще очень вежливо ее выгнала.
    И еще она рассказала, что один раз он чуть не женился, но девушка, которая ему понравилась, вдруг вышла замуж за другого. Лида на нее обиделась, хоть никогда ее и не видела. Потому что эта девушка, как Лида поняла, очень нравилась ее отцу, а вышла замуж за какого-то дурака. Впрочем, его Лида тоже никогда не видела.
    Еще рассказала, что ее отец любит охотиться, у него даже собака есть охотничья, но она живет на даче, потому что охотничьей собаке лучше жить на природе, так говорит ее отец.
    Все это Лида успела рассказать мне, пока я пил кофе. Но это не значит, что Лида была глупой и болтливой, нет, просто она очень откровенная и совсем не скрытная.
    Я выпил кофе, похвалил его и сказал, что люблю вот именно такой — крепкий, с коньком. И еще сказал, что он очень хорошо помогает от сотрясения мозга.
    Лида поняла, что (по ее мнению) она сделала страшную и уже непоправимую глупость, и вид у нее стал растерянный и испуганный, как у медсестры, которая по ошибке ввела больному в вену вместо пяти кубиков витамина, пять кубиков нафтизина. Я стал ее успокаивать и сказал, что пошутил, но она успокоилась только минут через десть, когда увидела, что я все еще говорю и даже двигаюсь.
    Так она и ухаживала за мной тяжелобольным.
    Но не только так. Еще она бегала в магазин, готовила, даже одежду, которую правильнее было бы выбросить, она зашила и выстирала. Вообще-то приятно, когда за тобой ухаживает красивая девушка.
   И еще ей нравилось командовать. Когда я, как бы размышляя и одновременно советуясь сказал, что может быть мне можно с таким лицом показаться на улице? Она наехала не меня, как велосипедист на кошку.
— При чем здесь твое лицо? Ты посмотри, какие у тебя на голове шишки, — сообщала она мне то, что я лучше ее знал, и продолжала: — Да с тобой в любую минуту все что угодно может случиться. Сейчас ты чувствуешь себя хорошо, а через две минуты у тебя кровоизлияние вдруг случится.
    В общем, она знала, как успокоить человека, ей бы санитаркой в каком-нибудь доме престарелых работать.
    Но если честно, я и сам не очень рвался выйти на улицу. С таким лицом, как у меня это противопоказано. Мало того, что оно было в синяках и ссадинах, так оно еще и зеленкой было измазано, как будто я в школьном драмкружке собирался исполнять роль лягушонка.
— Ну какого черта, — спрашивал я Лиду, — вам пришло в голову мазать меня зеленкой?
    Она смотрела на меня отворачивалась и смеялась.
— Кто додумался до этого? — не успокаивался я.
— Никто не додумывался, — отвечала Лида. — Так надо. Ритка, она собирается поступать в медицинский. Она сказала, что если мы не можем сделать укол от столбняка, то надо все раны хорошо обработать.
— Ну-у, если она собирается поступать в медицинский, тогда конечно, спорить с ней по поводу лечения здоровых людей нет никакого смысла. Только я бы тебя за эту зеленку… Тебе сколько лет?
— Семнадцать.
— Твое счастье, что ты несовершеннолетняя, а то я так ты отшлепал тебя ремнем по твоей попе за эту зеленку, ты бы неделю не сидеть не могла ни спать на спине.
— Мне восемнадцать будет через месяц, так что я разрешаю.
— Что разрешаешь?
— Отшлепать меня, — она сказала это, немного смутилась, но потом посмотрела мне в глаза, а у самой у нее взгляд был такой доверчивый, как у ребенка. Хотя, уверен, она давно уже не ребенок.
    Я ушел от этой темы в сторону. Дело не том, что Лиде семнадцать, это мелочи, некоторые в семнадцать уже рожают да еще после пяти абортов, главное, что она моя соседка, а связываться с женщиной, которая сможет тебя постоянно контролировать… Нет, чем дальше — тем лучше.
    Конечно, я не только ругался с ней, с Лидой было о чем поговорить. Она была то, что называют интеллектуалка. Каких только никому не нужных знаний в ее головке не было. И главное, она очень неплохо разбиралась в музыке. Иногда даже спорила со мной. Она спорила со мной о музыке, мне это нравилось.
    Но она не только много знала всего, главное, она была очень неглупой и ее красивая внешность нисколько не страдала от этого, и у нее было чувство юмора. В общем, с ней было не скучно, даже интересно.
    Но было и еще одно — я пытался добиться от Лиды, чтобы она дала мне послушать кассету или диск, не знаю что у нее было, какой-то певицы, которую я время от времени, но уже больше года слышал через свой потолок.
    Из-за этого я даже хотел зайти к Лиде и познакомиться с ней, именно для того, чтобы узнать, кто эта певица, чьи песни она иногда слушает. У нее был потрясающий голос, у этой певицы. Манера исполнения напоминала негритянскую, но пела она на чистом русском языке.
    Лида почему-то не хотела мне давать прослушать эту запись. Или из вредности или еще по какой-то причине. За эти два дня, которые я просидел дома, я несколько раз просил, чтобы она дала мне послушать эту запись. Лида каждый раз говорила: "Потом". Нет, конечно, не из вредности, вот чего в Лиде не было, так это этой самой вредности. Но почему она тогда так упорно не хотела дать мне послушать ту кассету?
    Но все же основным моим занятием было то, что я пытался вспомнить телефон Маши или Лены. Номера их телефонов были у меня в памяти мобильника, но его — мобильника — теперь уже не было. Как воспоминание от него остался помятый и потрескавшиеся корпус, я это воспоминание выбросил в мусорное ведро. И часто разговаривая о чем-то с Лидой, я ловил себя на том, что в голове у меня продолжают крутиться разные номера телефонов.
    Я уже раз сто набрал разные варианты предполагаемого Машиного телефона со своего домашнего, а у этого телефона (у моего домашнего) память была не лучше, чем у человека страдающего маразмом и склерозом одновременно. Он только и мог запомнить, разве что один единственный последний номер.
    Я все время попадал не туда. Несколько раз звонил одним и тем же людям, так что на меня стали злиться, а особо нервные и ругаться. Я сначала извинялся. А потом стал записывать номера телефонов, по которым уже звонил.
    Мне казалось вот-вот и я вспомню телефон Маши, и, казалось, вспоминал, но каждый раз мне отвечал чей-нибудь незнакомый голос.
— Кто такая эта Маша? — на второй день спросила меня Лида. — Это твоя невеста?
— Почему обязательно невеста? — удивился я.
— Ну, твоя девушка.
— Она не моя девушка.
— А зачем тебе она тогда так нужна?
— Мне хочется поговорить с ней.
— Ты ее любишь.
— Она не моя невеста, и она не моя девушка. Она, вообще, любовница человека, который мне очень не нравится.
— Он тебе не нравится, потому что нравится ей?
— Он мне не нравится, потому что не нравится. А то, что она его любовница, это еще не очень точно, но скорее всего.
— А кто он такой?
— Да так, козел один. Извини за грубое выражение.
— Ничего, я сама могу еще не так ругаться.
— Ну, вообще, он помощник префекта.
— А если не из-за нее. Тогда почему он тебе не нравится? — не успокаивалась Лида.
— Я тебе уже сказал, потому что он помощник префекта.
— Ну и что?
— Ничего, это уже достаточно, что бы он мне не нравился.
— Тебе не нравятся те, кого называют номенклатурой?
— Можно сказать и так.
— Но не все же они плохие.
— Лида, мне только политики не хватало в моей квартире для полного счастья. Если бы мне это было нужно, я бы включил телевизор.
— Да нет, я не о том, просто дело не в них. Вот мои папа, я тебе говорила уже, он в Швеции работает сейчас. Там любой человек может просто подойти на улице, ну, например, к меру города и просто поговорить с ним.
— Лида, на Альфе Центавре, на какой-нибудь планете, которая кружится около нее, там политики вообще, может быть, сидят в клетках, а все прохожие кидают в них корками от бананов. А они сидят, плачут и постоянно думают, как бы им еще что-нибудь хорошего сделать для своего народа. Но это там. Это не у нас.
— Ты любишь эту девушку? — снова пристала Лида.
    В это время я набрал очередной номер, который, кажется еще не набирал, если верить моему списку.
    Я услышал гудок в телефонной трубке, подумал, чтобы мне ответить Лиде, решил, что лучше всего сказать ей: "Отстань", но в это время услышал знакомый голос.
— Маша, ты? — не поверил я себе сначала.
— Игорь, — узнала она сразу меня и тут же начала ругаться, но ругаться как-то нервно. — Какого черта, где ты пропадаешь. Я тебе уже второй день не могу дозвониться. Что у тебя с телефоном?
— С телефоном у меня ничего. Точнее, ничего от него не осталось. А зачем ты мне второй день звонишь?
— Сережка пропал, — крикнула Маша в трубку, и в ее голосе слышалась паника…

Часть третья

… Все было черным вокруг, и черное было прозрачным и призрачным. И черные призраки окружали, и делали темноту густой и вязкой. И между черных пугающих призраков были белые призраки, и они делали темноту страшной.
    И было тихо, и тишина была тяжелой, и она казалась еще тяжелее от редких, непонятных и странных звуков.
    И редкие звезды светили и не освещали, а увязали в темноте.
    Слабый ветерок пошевелил листву на верхушках темных осин и дубов, и на верхушках берез, и легкий шелест возник и уполз по верхушкам вглубь леса.
    Желтое пятно появилось, и исчезло за деревьями. И снова появилось.
    Послышался треск сухой палки и что-то мягкое упало на мягкую землю покрытую чуть влажной травой.
— В рот ему кило печенья, мать его некому, — раздался приглушенный злой голос. — Понакидали здесь палок всяких, а ты себе ноги ломай.
— Здесь лес, между прочим, а не парк культуры и отдыха имени Максима, забыл, бля, как его отчество, в общем, Горького, — сообщил длинноволосый человек с фонарем в руке. — А ты, Лысый, под ноги смотри, тогда и падать не будешь.
— А хрен ли ты фонарем в глаза светишь? — поднимаясь с земли, проговорил лысый. — Не умеешь светить, отдай его мне.
— Ага, щас, отдал.
— А чего ты идешь и один светишь общим фонарем.
— Когда это он стал общим? Когда я его на свои деньги купил. У тебя, вон, свой фонарь под глазом есть, — засмеялся длинноволосый
— Все, я дальше не пойду. И так уже целый километр, наверно, пропахали. Куда, нахрен, дальше идти, зачем этот дом искать? — сказал лысый, остановился и воткнул в землю лопату. — Вот здесь хорошее место. И земля мягкая. Как говориться, пухом будет.
— Правильно, — согласился длинноволосый. — Потому что сколько не ходи, а земля все равно круглая. Только вот было указание, что около дома.
    Длинноволосый обернулся и направил луч фонаря на двух женщин, шедших сзади. Одна из них была в светлом платье и туфлях на высоком, но достаточно широком каблуке, голова ее была обмотана шарфом в виде чалмы. На другой был надет только домашний халат и на ногах домашние тапочки.
— Я же правильно говорю? — обратился он к женщине в чалме.
— Правильно, — ответила та, словно ей было противно разговаривать с длинноволосым.
— Пошли, — сказал длинноволосый лысому.
— Вот сам иди и ищи, — огрызнулся лысый, но все же пошлел вслед за длинноволосым.
— Послушай, — жалобно обратилась девушка в халате и тапочках к другой женщине.
    Но в это же время раздался крик лысого:
— Нашли. Давай сюда. Это здесь прям рядом.
    Девушка в чалме толкнула ту, что была в халате и она пошли в строну, откуда послышался крик лысого.
— Во, нашли, — сказал лысый, увидев подошедших женщин. — Нравится место? Мне рассказывали, что еще давно, когда еще Москва не по Кольцевой была обозначена, а по Садовому кольцу, в этом доме жил отец с матерью и три брата. Они всех, кто проходил мимо убивали и закапывали здесь, а деньги и одежду забирали.
— А че, очень вполне возможно, — сказал длинноволосый.
— Зачем мы здесь? Зачем мы сюда пришли? — плачущим голосом заговорила девушка в халате и тапочках.
— Затем, что здесь место хорошее, — стал объяснять длинноволосый. — Сама что ли не видишь: травка зеленеет, солнышко блестит. Опять же дом рядом.
— Да, — подтвердил лысый, — солнышко скоро начнет блестеть, а трава и щас зеленая, только в темноте не видно.
    Он посмотрел на девушку в чалме, вздохнул безнадежно, но все же обратился к ней:
— Слушай, — заговорил лысый, — а может ты пойдешь прогуляешься? Смотри какая погода клевая. А щас тут все быстренько сделаем и закончим.
— Делай, что тебе приказали, — ответила девушка в чалме.
— Делай, делай, — недовольно пробормотал лысый и с силой вогнав штык лопаты в землю, надавил на него ногой. — Ни себе, ни людям, — продолжал бормотать он, начиная копать. — То как хорошо и нам и всем, и эта бы кайф на последок получила. Таких телок грех не использовать напоследок.
— Да ладно, — стал успокаивать лысого длинноволосый. — Сказали же, что с ней обращаться аккуратно, чтобы ничего такого, чтобы не обидеть и не больно. Все-таки свой человек был.
— Ладно, ладно, — недовольно пробормотал лысый, продолжая копать. — Только это не по-честному.
    Минут десять он молча копал яму. И все остальные молчали, только девушка в халате тихо всхлипывала.
— Мальчики не надо, а мальчики, — плача, заговорила девушка в халате и мягких домашних тапочках. — Вы шутите же ведь, правда? Мальчики, я что хотите для вас сделаю, ну правда.
— Заткнись, — приказала ей девушка в чалме.
— Да ты… Да ты знаешь кто… Ты…
    Девушка в чалме, размахнувшись, сильно ударила плачущую.
— Заткни ей рот, — приказала она длинноволосому.
    Тот, наклонившись, быстро вырвал клок травы вместе с влажной землей, схватил плачущую девушку за шею, и начал засовывать и траву и землю ей в рот. Девушка заскулила, стала отбиваться.
    Неожиданно она ударила длинноволосого коленом между ног. Тот согнувшись и ухватившись руками за место, по которому его ударили, громко задышал, хватая воздух ртом. А девушка отскочив от него в строну, развернулась и побежала. Мохнатые домашние тапочки соскочили с ее ног, но ей от этого стало только легче бежать.
    Лысый выругался и, выскочив из уже довольно глубокой ямы, побежал за девушкой. Он догнал ее, попытался свободной рукой — в другой он держал лопату — ухватить за халат, но девушка увернулась и побежала дальше. Через несколько секунд лысый снова догнал ее и на этот раз схватил за халат сзади. Но она быстро выскочила из халата и он остался в руке лысого.
    Под халатом у девушки не было ничего, она была совсем голая и ее светлое тело ясно вырисовывалось в темноте.
    Лысый в третий раз догнал ее. Теперь он не пытался схватить девушку рукой. Размахнувшись он ударил ее лопатой. Стальной наконечник проскользил по плечу девушки, по руке, разрывая ее кожу и мясо. Коротко вскрикнув, она продолжала бежать.
    Лысый снова размахнулся и снова ударил, и снова лишь задел тело девушки, оставив на нем еще один кровавый след.
    В этот момент он споткнулся о бревно и, пролетев несколько метров, заскользил животом по траве. Но тут же вскочил и снова побежал за девушкой, и скоро снова догнал ее. И опять размахнувшись, ударил ее лопатой.
    Но в этот раз штык лопаты плашмя попал девушке по голове, она завизжала и в этом ее визге слышался ужас.
    Лысый бежал за ней и бил ее по голове. Теперь он уже не промахивался. Но удары он наносил не ребром лопаты, а плоскостью, и с каждым ударом визг девушки становился тише и тише, и скоро превратился лишь в истерические стоны. Лысому пришлось ударить много раз, прежде чем ноги девушки перестали ее слушаться и подогнулись, и она покатилась по траве.
    Уже лежавшую девушку лысый ударил еще раз по голове.
    Нагнувшись, он схватил ее за волосы и потащил обратно к вырытой яме.
— Вот сука, бегать еще будет здесь, — бросив тело девушки около ямы, проговорил лысый тяжело дыша, и тут же обратился к длинноволосому: — Чего стоишь, давай рой дальше.
— Да уже нормально, — сказал длинноволосый. — Хватит уже.
— Чего хватит? — возмутился лысый, — давай рой. Ты упустил ее, вот теперь дорывай.
    Длинноволосый чувствовавший свою вину, взял лопату и спрыгнув в яму стал углублять ее.
— Ладно, хватит, наверно, — сказал наконец длинноволосый и выбрался из ямы.
— Вот тогда давай сам ее туда лож и сам закапывай, — сказал все еще злой лысый.
    Длинноволосый подошел к девушке, наклонился и стал перекатывать ее через небольшой земляной бугор у края ямы.
    В это время девушка застонала.
— Живая еще, — сказал длинноволосый.
— А какая же еще? — в голосе лысого прозвучало недовольное удивление. — Мне если сказал аккуратно обращаться с человеком, я так и обращаюсь. А то чего проще — взял и разрубил ей пополам башку. Я так не делаю. Мне как говорят, так и делаю.
    Голая девушка скатилась с земляного бугра и упал на дно ямы. От новой боли она почти полностью очнулась, зашевелилась.
     Длинноволосый стал быстро засыпать пытавшуюся подняться девушку. А она перевернулась, опираясь на руки, приподнялась на коленях. Земля сыпалась на ее спину и скатывалась вниз.
— Ее надо придавить чем-нибудь, сказал длинноволосый, переставая бросать землю на девушку.
— Я там бревно видел, когда бежал, — сказал лысый. — Чуть не споткнулся об него. Щас.
    И лысый пошел в сторону, откуда он приволок девушку за волосы. Скоро он вернулся с толстым бревном.
— Переверни ее, — сказал лысый длинноволосому.
    Тот послушно стал штыком лопаты толкать девушку в бок и в голову, старясь перевернуть ее на спину.
— Не надо, пожалуйста, не надо, — просила девушка безвольным от страха и слабости голосом.
— Давай скорей, — поторопил лысый длинноволосого, а то щас совсем очнется.
    Длинноволосый острием лопаты уперся в бедро девушки и с силой толкнул ее, остро заточенная сталь лопаты, проткнула кожу и мышцы, проскребла по кости. Девушка вскрикнула и упала, перевернувшись на спину.
    Лысый, стараясь попасть поточнее, бросил бревно вниз. Оно упало на живот и на одну грудь девушки, придавав ее ударом к земле, к дну ямы.
    Длинноволосый стал быстро засыпать яму.
— Не надо, не надо, — все повторяла девушка, а земля все большим слоем покрывала ее.
    Когда яма была полностью засыпана лысый и длинноволосый стали ходить по свежей земле и прыгать по ней, утрамбовывая.
    Вдруг длинноволосый замер на месте, повернув голову набок, стал прислушиваться одним ухом, как удивленная собака.
— Слышь, — сказал длинноволосый. — Кажется она там мычит чего-то.
— Да пусть мычит, — проговорил лысый, продолжая утрамбовывать землю. — Может она какавы хочет. Че, теперь, разрывать все, чтобы какавы ей подать. Ты любишь какаву? А я люблю, с молоком с топленым. А еще из нее можно как будто шоколад жидкий сделать. Очень вкусно.
    Потом лысый посмотрел на девушку в чалме.
— Вот если бы ты не была в своих туфлях, тоже помогла бы, — недовольно, но осторожно упрекнул он ее.
    Та ничего она ответила. Развернувшись, она пошла от свежей могилы, и от этих двоих, которые утрамбовывали землю на могиле.
    А под землей кричала похороненная живой девушка.

20
Мы с Машей встретились около больницы.
— Я вчера приехала к нему, а его нет. И никто не знает где он. Ни врачи не знают, ни медсестры, никто, — повторила она то, что я уже слышал от нее по телефону…
    Как только я узнал от Маши, что с Серегой произошли кое-какие изменения, сразу же договорился с ней встретиться.
    Но прежде чем выйти из дома, я попросил Лиду принести мне всю косметику, какая у нее есть, и чтобы она помогла мне привести мое лицо хотя бы в относительно нормальный вид.
    Я напрасно попросил Лиду принести всю косметику, какая у нее есть, потому что минут через десять она вернулась с пакетом "Седьмой Континент" набитым этой самой косметикой.
— Твоему будущему мужу повезло, — сказал я.
— В чем именно? — поинтересовалась Лида.
— Ему не придется тратиться на косметику, у тебя ее здесь на всю жизнь хватит.
— Надеюсь ты скоро убедишься, как сильно заблуждаешься сейчас.
    Я не очень понял, а может и совсем не понял, что именно она хотела этим сказать, но уточнять не стал, а спросил:
— Тебе только семнадцать…
— Считай, что уже восемнадцать, — поправила она.
— Неважно. Зачем в твоем возрасте столько косметики?
— Во-первых, не вся моя, а часть маминой здесь. К тому же я взяла не всю, а только то, что, возможно, пригодится. А потом, как говорит моя мама: береги платье снову, а красоту смолоду.
— По-моему, она немного не точно цитирует. Но это неважно.
— Не сечешь, что все меняется?
    Лида приводила мое лицо в тот относительно нормальный вид, о котором я попросил, а я думал: "Все-таки в ней что-то есть (не знаю, как это назвать) — только недавно, полчаса назад говорила, что ни за что не позволит выйти мне на улицу, но стоило случиться чему-то важному, серьезному, и она не знает даже, что именно, но не задает ни одного вопроса, а помогает, и очень старается, чтобы я выглядел по человечески среди людей, на улице, куда еще совсем недавно чуть ли не клялась, что не выпустит. Правда, она бы меня и не смогла удержать. Но дело не в этом, а как раз в том, что она очень хорошо чувствует, что и когда можно говорить и делать. Наверное, это и есть то, что называется духовной культурой. Вот, нашел как назвать. И именно это в ней и есть".
    Я хотел надеть еще темные очки, но Лида отсоветовала, она посмотрела на меня, когда я их примерил и сказала, что они только больше привлекают внимание к моим синякам. Я ей поверил, тем более, она так хорошо все сделала, что синяки и зеленка на лице стали видны гораздо меньше, а кожа казалась естественной, грим не бросался в глаза, если специально не присматриваться, его вообще не было заметно.
    Перед тем, как выйти из дома я позвонил Ире, ее номер я помнил.
— Ты у Сереги когда последний раз была? — спросил я, услышав в трубке ее голос.
— А что? — ответила Ира.
— Я просто спрашиваю. Ты можешь отвечать не вопросами?
— Ты мне можешь задавать вопросы, а я тебе нет?
— Ира, ты не просто задаешь вопросы, а ты отвечаешь вопросом на вопрос, — немного разозлился я. — Так когда ты была у Сереги в последний раз?
— Я была только один раз.
— Когда Машу встретила там?
— Я не знаю, как ее зовут, ту, которую я там встретила.
— А ты рассказывала кому-нибудь, что Серега в больнице?
— Никому.
— А Вадику?
— Я ему сказала, что в больнице лежит моя подруга.
— Значит, больше ты его не видела?
— Я сказала уже.
— Понятно. Все. Пока.
— А почему ты сейчас позвонил? Что-то случилось?
— Нет, — успокоил я Иру и положил трубку.
    Понятно, если Серега и убежал из больницы, то у Иры он не появлялся и не звонил ей, от меня бы она это не стала скрывать…
    Мы с Машей вышли из больницы. Туда я решил зайти не для того, чтобы проверить, не пошутила ли Маша, так шутить не станут даже наши эстрадники-пародисты, у который чувство меры и культуры устанавливает закон, а свое собственное, как мне кажется, отсутствует. Просто я сам хотел поговорить с врачами и другими медсестрами.
    Я с ними поговорил. Не то что бы они были в шоке — подумаешь, сбежавший больной. Никто никого силой не держит — хочешь лежи, хочешь беги. Но удивлены они все же были.
    И чего бы не поудивляться немного — еще вечером человек был в коме, а утром его не стало, и не умер, и не увезли, а так, сам собой исчез.
    Одежда его была на месте, да и кто бы ему ее выдал, когда ночью не выписывают из больниц, а значит, и нет людей, которые возвращают одежду.
    Впрочем, относительно "не увезли", тут нельзя полностью быть уверенным, хотя все, кто дежурил в ту ночь, когда Серега исчез, утверждали, что никакие посторонние люди ночью в больнице не появлялись.
— А не мог он очнуться? — спрашивал я Серегиного лечащего врача, который с интересом рассматривал мое лицо. — Но очнуться как бы не в себе. Амнезия какая-нибудь, или лунатизм, или вообще "крыша поехала"?
— Кто знает? — слегка удивленно пожимал он плечами. — Мозг — не компьютер, процессы происходящие в нем полностью не изучены и настолько сложны…
— А говорят еще, не боги горшки обжигают, — расстроился я за нейрохирургов.
    Мы с Машей вышли из дверей больницы.
— Игорь, надо же что-то делать, — говорила она.
— У одного моего знакомого есть доберман-пинчер, это самая лучшая служебно-розыскная порода. Правда, позавчера я познакомился с одним ротвейлером, и у меня остались очень неприятные впечатления и разорванные, нет, уже заштопанные джинсы. Но у меня есть еще один знакомый, точнее знакомая, а у нее есть сеттер, это не служебная собака, а охотничья, но зато у нее такой нюх, у собаки, а не у знакомой, он называется верхним чутьем, это значит, что им не нужен даже след…
— Хватит, это же не шутки, — чуть не закричала на меня Маша.
    Я трепался о своих знакомых, у которых есть разные собаки, а сам думал: "Вчера уже Сереги не было. Значит, он исчез приблизительно тогда же, когда и те четверо напали на меня. Это совпадение?"
    Если это не совпадение, тогда хуже просто не может быть. Ведь то, что было со мной — меня просто предупредили, чтобы я не лез не в свои дела. Но тогда Серегино положение гораздо хуже, ведь эти дела его, они касаются его лично.
    Если он ушел из больницы не по собственной воле, а его забрали в том самом коматозном состоянии, то это могут быть только те люди, которые хотели его подставить.
    А на что они способны, я знаю. Не только по себе. Паша — хозяин ресторана, беременная девушка администратор. Их просто убили. Таня — метрдотель — она исчезла, кстати, как и Серега.
    Серегу хотели подставить, у них это получилось, но плохо, Серега сбежал от ментов. Но зачем им его красть? Если бы они хотели его убить, они бы могли это сделать в больнице, а не рисковать и тащить его несколько этажей вниз, чтобы увезти.
    Надо еще раз съездит в "Незабудку", вдруг Таня появилась. Да и секс-символ префектуры — Валечка — с ней нужно поговорить. А заодно и с самим Лопухом. Кстати, Маша здесь может пригодиться, она, все-таки его хорошая знакомая, подруга жены. А возможно и гораздо больше.
    А вот если действительно больше, чем просто знакомая, то это плохо. Только как-то не вериться, что Маша могла связаться с Лопухом. Но: на вкус и цвет товарищей нет; сердце женщины — загадка; любовь зла и так далее.
    Ладно.
— Маш, — решился я, — ты что собираешься делать?
— Я не знаю. Ведь в милицию сообщать нельзя?
— Нельзя.
— А из больницы не могут сообщить в милицию? — забеспокоилась Маша.
— Мочь-то могут, но едва ли станут. Подумаешь больной сбежал. Вот если бы крыса подопытная убежала, тогда другое дело, тогда стали бы искать, может даже просить ментов помочь им найти эту крысу. Да даже если позвонят в милицию, думаешь кто-то будет искать сбежавшего больного? Больница — не тюрьма. Тут лично дело каждого пражанина — в больнице умереть или умереть на свободе.
— Может быть домой к нему съездим? Я, правда, уже звонила. Но он может не подходить к телефону.
— Так и сделаем, — согласился я. — Сначала мы съедим к Серому домой. Потом, если его там нет, а это скорее всего, мы съездим в "Незабудку". А потом к твоему господину Лопухову.
    Я специально сказал "твоему", мне хотелось посмотреть на ее реакцию. Но реакции никакой. Только кивнула головой, соглашаясь, но спросила с легким даже не удивлением, а с легким непониманием:
— А к Лопухову зачем?
    У меня был кое-какой план насчет Лопухова, и Маша мне там нужна была обязательно, она была деталью этого плана, не помешает посмотреть на ее, да и Лопуха тоже, реакцию, если в их присутствии "случайно" предположить, что они любовники. И если ей сказать, зачем я хочу поехать к Лопухову, она на всю жизнь станет моим врагом, а так она им станет только после того, как мы поговорим с Лопуховым. Поэтому я только ответил:
— Там посмотрим.
    Она дернула слегка плечом, как бы соглашаясь на мою глупость, но всю ответственность оставляя на мне.
    Дома Сереги не было, в мастерской тоже. Мне даже не понадобились ключи, которые у меня были, потому что и там и там на дверях были приклеены бумажки с печатями — пломбы — и они были целы. Я проверил, хорошо ли они приклеены. Приклеены они были хорошо.
    Ехать в "Незабудку" только ради того, чтобы узнать, не появилась ли Таня, было глупо. А Сереге там просто нечего делать, если он сбежал из больницы. Но я подумал, что если сейчас смена Марика, я все же переназначу наше несостоявшееся свидание, потому что я чувствовал, а можно сказать, что мне просто казалось, что Марик должен что-то знать, не конкретно, но что-то такое, что может подсказать, что же все-таки происходит.
    Мне повезло, была смена Марика.
— Не понимаю, — сказала Маша, — зачем мы сюда приехали.
— Пока не знаю. Но давай сядем за столик.
   Мы сели за свободный столик, найти его было нетрудно, потому что из всех столов сейчас был занят только один.
— Здравствуйте, — подошла к нам официантка, ее звали, кажется, Галя.
    По глазам Гали было видно, что она удивленна, вот только чему: моему лицу или тому, что я пришел с девушкой? Но потом я подумал, что, возможно, она удивлена не тому, что я с девушкой, а тому, с какой именно — мне показалось, что Галя знает Машу, не так хорошо, чтобы сразу обниматься, целоваться и вскрикивать: "Ах, Маша, как ты здесь оказалась" и "Ах, Галя, как давно я тебя не видела", а просто знает.
    Галя сказала нам: "Здравствуйте", а я спросил:
— Таня не появлялась?
— Какая Таня? — не поняла Галя.
— Которая была метрдотелем до Марика.
— Нет, как Марик появился, я ее больше и не видела ни разу. Заказывать будете что-то?
    Но мы не успели ничего заказать у Гали.
    Марик не сразу заметил меня и Машу, он сидел и что-то писал за своим небольшим столиком, лицо у него было грустное, наверное считал убытки, а может сочинял стихи о неразделенной любви Семы к Васе или наоборот, но, как только увидел нас, сорвался со своего насиженного места и подскочил к нам.
— Я сам, — стал прогонять он Галю. — Иди, я сам обслужу.
— Добрый день, — улыбаясь, поздоровался он с нами.
— Привет, — кивнула ему Маша, как старому знакомому.
— Ой, что это с тобой? — расстроился Марик, с ужасом рассматривая мое лицо.
— В аварию попал, — объяснил я. — Так что извини, что не смог подъехать или позвонить, как договаривались.
    Маша посмотрела на меня потом на Марика.
— А вы, как я понимаю, знакомы? — посмотрел и я на Марика и на Машу.
— Да, немного, — сказал Марик с легким безразличием.
— Достаточно, чтобы не понять кое-чего, — сказала Маша.
— А ты спроси, — разрешил я, — я тебе все объясню.
— Да нет, ничего, это я так, — решила Маше не вмешиваться в наши личные с Мариком дела.
    А мне захотелось кое-что проверить. Даже перловую кашу маслом не испортишь, если его не слишком много или если масло не машинное. Хотя, эту "кирзуху" не испортишь даже большим количеством машинного масла.
— Ты не обижаешься на меня? — продолжил я тему знакомства с Мариком.
— Сначала немного обиделся, — пожаловался мне на меня Марик. — Но потом я так и подумал, что что-то случилось. Ведь ты бы не стал просто так обманывать. Правда? Наверное, ужасная была авария.
— Сам не знаю, как остался жив.
— Ужас, — снова ужаснулся Марик.
    Я заметил, что Маша еще больше стала ничего не понимать и еще больше удивляться.
    А я сейчас подумал о другом: странно, мне Маша нравилась, даже несмотря на мои сомнения в ее честности по отношению ко мне и Сереге. Но сегодня, когда я встретился с ней, почувствовал, что она мне уже не так нравится. Нет, конечно же, я не отказался бы оказаться с ней в постели, но чего-то духовного, можно даже сказать, лирического, в этом моем желании уже не было, только физическое, для меня сейчас осталось привлекательным в Маше только ее сексуальность. И все это изменилось за последние два дня. Интересно почему? И тут я вспомнил Лиду, и почувствовал вдруг, что мне ее хочется увидеть, хоть и трех часов не прошло, как я расстался с ней. Это было тоже странным.
— Да, это было ужасным, — согласился я с Мариком.
— И машина, наверное, сильно пострадала?
— Да, — снова согласился я, — для машины, страдания непереносимые. Хорошо, что хоть машина не моя. Я с приятелем ехал в его машине.
— С приятелем? — ревниво спросил Марик.
— Так, — решила прервать Маша наши с Мариком заигрывания. — Ты что будешь?
— Я? — сделал я вид, что не сразу понял ее.
— Ты коктейль любишь, чтобы терпкий был. Я помню, — дал понять Марик, что он думал обо мне и беспокоился.
— Да, но сейчас я буду просто сок.
— А я буду тот самый терпкий коктейль, — сказала Маша.
— А еще мне мяса какого-нибудь. Можно баранину.
— Ты ешь мясо? — испугался за меня Марик.
— Мне врач прописал, после аварии, — объяснил я.
— Ну, если врач, — согласился Марик. — А ты что будешь? — спросил он Машу.
— А мне еще пачку сигарет, — сказала Маша.
— "Виргиния Слимс", ты же их куришь?
— Да, — согласилась Маша.
    Марик пошел за нашими заказами.
    Я чувствовал, Маше только ее воспитание не дает проявить свое удивление вслух, а заодно и задать мне несколько вопросов. Меня это веселило.
— А ты, оказывается, знакома с Мариком, — заговорил я первый.
— Да, немного. Он… — начала она говорить, но замолчала.
— Что он? — решил узнать я.
— Да нет, ничего, — не захотела она говорить.
— Ну, уже начала, говори, — решил я все же вытянуть из нее ее мысли.
— Хорошо, — решилась она. — Во всяком случае,  должна тебя предупредить. Марик и Ленкин муж…
— Любовники, — докончил я за нее. — А если выражаться более правильно — Лопух трахает Марика.
— Более точно не выскажешься, — усмехнулась Маша.
— Марик его не любит, — стал я за него заступаться.
— Возможно, — согласилась Маша.
    А потом она не выдержала и заговорила все же о том, что ее интересовало сейчас больше интимной жизни Лопухова — моя интимная жизнь.
— Но честное слово, Игорь, никогда бы не подумала…
— Что? — спросил я наивно.
— Ну, что ты…
— Голубой?
— Ну… да, — призналась она.
— Маша, — решил высказать и я свое мнение, — я бы тоже никогда не подумал, особенно после твоих слов о вашей женской с Леной дружбе, что ты можешь быть любовницей Лопуха.
— Я?! Любовницей Лопухова?! — она была так удивлена или изобразила такое удивление, словно Лопухов был инопланетянин и размножался почкованием, а беременел от тополиного пуха. — Как такое тебе могло прийти в голову?!
— Через уши.
— Ты хочешь сказать, что тебе кто-то сказал об этом?
— Но не приснилось же.
— Кто тебе сказал?
— Ленка.
— Не ври, она такого не могла сказать.
— Она не знает, да?
— Ты хочешь оскорбить меня и чтобы я ушла сейчас отсюда?
— Да, и оставила меня с Мариком наедине.
    В это время как раз подошел Марик. Он взял с подноса стаканы с соком и коктейль и поставил их на стол, положил перед Машей сигареты.
    Маша поднялась из-за стола.
— А платить я должен за коктейль и сигареты? — спросил я Машу. — Тем более, я такие не курю.
— Никогда бы не подумала о тебе такого, — зло проговорила она.
— Что я не стану платись за женщину? Но я же голубой.
    Марик затоптался на месте, как конь, на которого набросили чересседельник.
— Марик, — решил спросить я его, — это правда, что вы оба с Машей любовницы Лопуха?
— Игорь, — он замялся. — Но я о таких вещах не говорю. Это личное.
— А здесь все свои. Маша моя любовница, ты почти тоже. Я что, должен делить вас с каким-то Лопухом?
    Маша решила отложить на несколько секунд свой гордый уход, развернулась и коротко размахнувшись ударила, точнее, хотела ударить меня.
    Я поймал ее руку и усадил на место. Но мне пришлось удерживать ее, она вырывалась из рук, как бездомная кошка.
— Марик, нам нужно поговорить с Машей, — с трудом удерживая ее, попросил я Марика оставить нас.
    Он обиделся и отошел к своему месту.
— Успокойся, — стал уговаривать я Машу, — я пошутил. Прости меня, я больше так не буду, я должен был так сделать. Ну я же попросил прощения, хватит врываться, тебя же не насилуют.
— Отпусти меня сейчас же, или я устрою скандал, — не успокаивалась Маша.
    Я уже устроил скандал, какой мне был нужен, этого было достаточно, и теперь я должен был успокоить Машу, она мне была еще нужна сегодня.
    Тут появился еще один человек, который был мне нужен. Кто-то из официантов уже успел сходить к своему новому начальнику и доложить ему, что в зале незапланированные беспорядки.
    Виктор Викторович, а попросту Витек появился вовремя. Он быстро подошел к нам.
— Что здесь такое? — строго спросил Витя, но тут же узнал меня и, как оказалось и Машу тоже. — Маша, что происходит? — заговорил он уже без лишней строгости в голосе.
— Не твое дело, — ответила Маша, продолжая вырываться, но уже не так активно.
— Мы не поделили кто будет пить сок, а кто коктейль, — сообщил я этому Виктору Викторовичу.
— Послушайте, прекратите, — обратился он к нам двоим, но больше все же ко мне. — Или мне придется принят меры.
— Попробуй, — разрешил я ему.
    Он не знал, что делать. Я ведь знакомый Лопухова — его командира, и в каком я звании при Лопухове он не знал, а вдруг Лопух ценил меня на несколько звездочек больше, чем его.
    Маша постепенно успокоилась.
— Все, можешь идти, — скомандовал она Виктору Викторовичу.
    Но Витек продолжал глупо стоять на мете, как плохо выдрессированная собака, которая не усвоила еще всех команд.
— И ты отпусти меня, — скомандовала Маша, обращаясь ко мне.
    Я в отличии от Вити, хорошо разбирался в значениях многих человеческих слов, возможно, потому что сам мало чем отличался от большинства людей. Поэтому я отпустил Машину руку, но все же был готов снова схватить ее, при первой же попытке к бегству.
— Я же сказала, — повторила Маша команду Витьку, — ты свободен, можешь идти.
    Виктор Викторович, раздраженно, что им командует женщина, а у него нет возможности научить ее правильному с ним обращению, развернулся и ушел.
    Маша устроилась удобнее на стуле. Значит не собирается неожиданно убежать. Я чуть расслабился.
— Как ты с ним смело разобралась, — похвалил я Машу. — А почему он тебя боится?
— Кто сказал, что он меня боится?
— Ну, слушается.
— Потому что он знает, что я подруга Лены, и знает, что Лена жена Лопухова.
— А за что убили Пашу?
— Какого Пашу?
— Который раньше был здесь, в этом ресторане начальником.
    Маша внимательно посмотрела на меня.
— Почему ты у меня об этом спрашиваешь?
— На всякий случай. Вдруг ты знаешь.
— Игорь, ты идиот?
— Не, я голубой.
— Хватит строить из себя дурачка. Даже если ты голубой, это не значит, что ты не понимаешь, что делаешь. Ты нарочно все это устроил. Зачем?
    Иногда с умными женщинами бывает труднее, чем с дурами. Реже, но бывает.
— Я хотел, чтобы Марик ревновал меня, — признался я.
— Я же попросила не придуриваться. А впрочем, как хочешь.
    Маша взяла сигареты и закурила. С минуту мы сидели молча.
— Скажи, — заговорила она первая, — а что, Сергей он тоже?
— Что тоже? — решил я не сразу понять ее вопроса.
— Ну… Он тоже такой же, как… как Марик.
— Ты хотела спросить, как я?
    И все же очень похоже на то, что Серега ей нравится, и даже не просто нравится, кажется она влюбилась в него.
    Хотя, все женщины очень хорошие актрисы, в этом я уже давно не сомневался. Не все они хороши были бы на сцене, но в жизни любая из них сыграет хоть Катерину Измайлову, хоть Джульетту, и чтобы перейти от одной роли к другой им не нужно даже время на подготовку, вживания в роль, они это могут сделать в одну секунду, в зависимости от ситуации или от того какой мужчина рядом с ней.
    Но на всякий случай обо мне она пусть думает, как хочет, но не нужно, чтобы она разочаровывалась в Сереге, если он действительно ей нравится. Потому что если все так, как я думаю, ему это может повредить. Если, конечно, ему еще можно повредить.
— Ты когда-нибудь видела или слышала, чтобы художник был педиком?
— А почему нет?
— Я имею в виду талантливых художников.
— А Сергей талантливый?
— Я в живописи разбираюсь хуже, чем в архитектуре. А как я разбираюсь в архитектуре ты знаешь, уже экзаменовала.
— Как свинья в мандаринах. — Она решила, что оскорбила меня.
    Но я согласился с ней.
— Правильно. Мне легче предсказать виды на урожай цитрусовых в Марокко, чем отличить картину Пикассо от рисунка школьника на заборе. Но те кто разбирается, говорят, что он очень талантливый художник. Почти такой же, как я музыкант, — добавил я.
    Она посмотрела на меня и усмехнулась.
— Правильно, — расстроился я, — художника легко обидеть.
— Ты врешь, ты не голубой, — почему-то решила Маша.
— А уж человека, которого причисляют к сексуальному меньшинству, обидеть тем более легко.
— Ты врешь, — снова повторила она. — Только я не понимаю, зачем.
   В это время к нам снова подошел Марик с подносом.
— Я сказал, чтобы тебе вырезку приготовили, — сообщил он мне. — Нам ее совсем свежую привезли, даже не мороженную.
    Я посмотрел на тарелку с вырезкой. Я был голодный. Но мне не хотелось больше оставаться здесь, все, что нужно, я уже сделал, дальше  можно только испортить.
— Она пережаренная, — сказал я, — а мне доктор категорически запретил есть пережаренное мясо. Лучше б ты принес ее сырую. Поехали? — обратился я к Маше и положил деньги на стол.
    Маша тоже достала деньги и положила их рядом.
— Это Галечке, чаевые, — сказал я Марику о Машиных деньгах. — Я тебе вечером позвоню.
— Правда? — с надеждой спросил Марик.
— Если ничего не случится — обязательно.
    Мы вышли из ресторана.
— Не понимаю, — сказал Маша, — зачем тебе это нужно. Ты же издеваешься над ним.
— Уверен, — сказал я, — он не отдаст Галечке твои деньги, себе заберет. И вообще, быть такой принципиальной тебе не идет. Могу тебе совершенно точно сказать, что Сереге не нравятся принципиальные женщины. Нет, какие-то принципы должны быть у каждого человека, в том числе и у женщин. Например, мне нравится у некоторых женщин принцип, не спать с кем попало. Но все же в меру. Поэтому платить в ресторане, я считаю, должен тоже мужчина.
— Ты же не считаешь себя за мужчину.
— Временами во мне просыпается что-то мужское.
— Когда видишь красивые сексуальные бедра. Я даже знаю, что именно в тебе просыпается.
— Как много некоторые знают обо мне. Ну что, поехали? — спросил я, открывая дверцу машины.
— Ты еще не сказал куда.
— К Лопуху, на свидание.
— К моему любовнику? — усмехнулась Маша.
— К моему сопернику.
— Если ты о Лене, то он тебе не соперник. А если о Марике, то не соперник ты Лопухову.
— Это почему?
— Есть такое слово — зависимость.
— И какая же зависимость у Марика от Лопухова?
— Самая сильная — страх.
— Чего он боится?
— Этого я не знаю. Но Марик очень боится Лопухова.
— Ну поехали, может быть узнаем. Может быть нам Валечка что-то расскажет.
    Я тронул машину с места.
— Мне Лена говорила о твоей нежном интересе к Вале.
— Понятно. Ничего никому нельзя сказать по секрету, тут же все всё сразу знают и начинают тебя укорять и ругать.
— Тебя никто не укоряет. Кстати, если Валя, как же быть с Мариком?
— Скажу тебе по секрету: Валя тоже мужчина, только переодетый — трансвестит.
    Маша рассмеялась:
— Какой же ты идиот, Игорь, — сообщила она мне.
— Почему ты сказала, что Лопухов мне не соперник в отношении Лены? — не стал я отвечать на оскорбление, а спросил о другом.
— Потому что она его ненавидит.
— А как же тогда быть в Володей?
— Я не говорила, что Ленка все готова бросить ради тебя. Я сказала только относительно Лопухова.
— Понятно.
    Маша внимательно стала рассматривать меня.
— Маша, не надо так смотреть на человека, когда он за рулем.
— Я просто хотела спросить, кто тебе так хорошо загримировал синяки? Ты сам бы так не смог. Чувствуется женская рука, и делалось это с любовью.

21
Мы вошли в приемную Лопухова. Маша вошла первая, я за ней. В руке у меня был цветок, который я купил по дороге.
— Я тебя не понимаю, — сказала Маша, когда я купил этот цветок. — Зачем тебе это?
— Это не мне, это Валечке, — объяснил я.
— Я знаю, что это не тебе и не мне. Я тебя и спрашиваю, зачем тебе нужна эта Валя?
— Маш, — решил я объяснить ей, — ты видела какие у нее сиськи?
— Дурак ты, — снова обиделась Маша.
— Ничего подобного, — не согласился я, — просто ты ничего не понимаешь в женщинах.
— Я ничего не понимаю в тебе. Сначала мы ездили в эту забегаловку "Незабудку", сейчас ты едешь к Лопухову. Зачем? Я не понимаю смысла того, что ты делаешь. Это нам поможет найти Сергея?
— Не я еду к Лопухову, а мы едем к Лопухову, Машенька.
— Ты хочешь сказать, что и я должна заходить к нему? — удивилась она.
— А без тебя он не примет меня.
— Нет, — стала отказываться Маша, — я не пойду. Мне видеть его неприятно, а я еще о чем-то буду разговаривать с ним.
— А тебе и не нужно с ним разговаривать. А не хочешь помочь найти Серегу? Не ходи, — разрешил я.
— Ты не честно поступаешь. Это спекуляция или шантаж, — не знала как точнее назвать мое поведение Маша.
    Я не стал спорить в отношении своей честности. Вместо этого я сказал:
— Паршиво, что мне мобильник разбили. Серега наверняка мне звонил.
   Пожалев о разбитом телефоне я вспомнил одну фразу сказанную Ирой, когда она рассказывала, как съездила в больницу к Сереге.
— Кстати, Маш, кому ты звонила из больницы?
— Когда?
— Как раз в тот момент, когда приходила Ира.
— Ира, это бывшая Сережина девушка? — уточнила Маша.
— Да.
— Я никому не звонила, — сказала она сначала, но тут же вспомнила. — А, так это мне позвонили, в смысле, это Ленка мне звонила.
— Понятно, — понял я.
    Только ведь Маша могла сказать и неправду…
    Я вошел вслед за Машей в приемную господина супрефекта Лопухова и растерялся — вместо Вали на ее месте сидела совсем другая девушка.
— А где Валюша? — спросил я эту другую девушку.
— Семен Васильевич попросил меня временно заменить Валю. Она срочно куда-то уехала.
— Ее послали в командировку? — решил я уточнить.
— Не знаю. Нет, кажется, у нее какие-то личные дела.
— Тогда это тебе, — я отдал цветок этой другой секретарше. — Семен Васильевич свободен?
— Да, он мне сказал, чтобы я сразу вас к нему провела.
— Да мы сами пройдем, — сказал я и направился к двери с медной табличкой, на которой было написано: "Лопухов Семен Василевич".
    Лопухов сидел за столом и работал. Когда мы с Машей вошли, он аккуратно зачеркивал что-то на листках бумаги, лежавших перед ним и подписывал эти листки. Подписывал медленно и старательно длинными красивыми подписями.
— Зачем я только тебя послушалась, — тихо проговорила Маша. — Видеть не могу этого человека.
— Любовь проявляется по-разному, — тоже шепнуть я ей, и решил отвлечь Лопухова от его важного занятия. — Здравствуйте, Семен Васильевич, — поздоровался так вежливо, как только можно.
— А-а, очень рад. — поднял он голову, отвлекаясь от своего важного государственного занятия. — Очень рад видеть вас обоих. Только сразу хочу предупредить, я очень занять, много времени уделить не смогу. Только ради вас сделал исключение, а так я сегодня никого не принимаю.
— Очень приятно быть исключением, — порадовался за себя и за Машу. — Но вы, Семен Василич не волнуйтесь, мы у вас много времени не отнимем.
— Естественно, я же занят. Ну, как наши дела?
— Прекрасно, — порадовал я его. — Проект практически уже закончен. Мне осталось только свою подпись поставить на нем и все. Но сейчас мы к вам пришли по другому поводу, с другими вопросами. Разговор этот не деловой, а исключительно личный, я бы сказал даже семейный.
— Это в каком это смысле семейный? — не понял Лопухов.
— В самом прямом. Нет, он не совсем семейный и не совсем личный, но так как в первую очередь он касается лично нас, поэтому правильнее назвать его личным.
— Интересно, и что же это за разговор? — Лопухов положил руки на подлокотники кресла и стал крутить авторучку между пальцами.
— Личный, но так как у людей занимающих важные государственные посты ничего личного быть не может, поэтому разговор этот одновременно и государственного значения, — сделал я небольшую поправку.
— Ага, — ничего не понял Лопухов. — Лично-государственного значения. Да-да, конечно же это так. Ничего личного.
— Вы наверное слышали, Семен Васильевич, что в некоторых странах, а в Америке даже в некоторых штатах разрешены не только смешанные, я имею в виду разнополые браки, но и браки между особями одного пола.
— Не понял, — положив авторучку на стол и подавшись вперед Лопухов уперся животом в стол.
— Но я не только об однополых браках говорю, я вообще пришел, то есть мы с Машей пришли как делегация от некоторого количества знакомых вам людей.
— Какая делегация, он каких людей?
— От ваших родных и близких.
— От родных и близких, — повторил Лопухов.
— От них, — подтвердил я.
— А кстати, вы разве знакомы? — посмотрел он на меня и на Машу.
— Нет, — сказал я. — Но все еще впереди.
— Подожди, — остановил меня Лопухов, хоть я никуда и не торопился. — Если вы не знакомы, то как вы оказались вместе?
— Я же говорю — мы дружественная делегация. Для этого разве нужно быть знакомым?
— По-моему, ты ненормальный, — тихо проговорила Маша.
— Что там такое говорит Мария? — сразу забеспокоился Лопухов.
— Чтобы я скорее переходил к повестке для.
— Так переходи, чего ты тянешь? — заторопил и Лопухов.
— Только пожалуйста, не перебивайте, все организационные вопросы и прения после моего доклада.
— Так и должно быть, — одобрил Лопухов.
— Итак, Семен Васильевич, как я уже изложил выше в некоторых странах и некоторых штатах Соединенных Штатов разрешены однополые браки между особями с одинаковыми половыми признаками. Так вот, почему бы не внести предложение и не ратифицировать подобный опыт на уровне конституционной поправки в некоторых краях, районах нашего государства и отдельных округах города Москвы? Это основной, базисный пункт моего к вам обращения, на котором будет основано все остальное ниже изложенное.
    Маша отошла в сторону и села в одно из кресел, стоявших у стены. Чувствовалось, что ей понравилось мое вступительное слово.
    Семен Васильевич Лопухов заерзал в своем кресле. Чувствовалось, что до него плохо дошла моя основная мысль.
    Я продолжил.
— Подобное усовершенствование межличностных социальных отношений может сильно повлиять на поднятие престижа как нашего с вами округа, так и лично вашего престижа в частности.
    Лопухов, повернув голову вбок и подняв глаза к потолку, стал что-то обдумывать. Потом он перевел взгляд на меня. Видимо, вопрос был сложный, он не знал: вызвать ли охрану, которая выкинет меня из окна четвертого этажа, где и находился его кабинет, или, может быть, он хотел попросить новую секретаршу принести нам чай с лимоном и коньяком.
    Я не стал дожидаться решения Лопухова, потому что он мог выбрать первый вариант и тогда бы я не успел высказать всех предложений, предполагаемых частично быть внесенными в нашу конституцию, как поправки к основному документу, а частично нет.
— Перехожу к частным предложениям, которые не обязаны быть внесены в основной документ, а потому могут быть рассмотрены частным порядком отдельными членами общества в лице меня, Марии здесь присутствующей и, конечно же, вас Семен Васильевич, а так же делегировавших нас членов. Эти предложения таковы, что: первое — при ратификации еще не внесенных поправок может коренным образом измениться вся дальнейшая судьба вышеизложенных членов, а так же тех, кого я изложу ниже. И второе — избавит всех выше и нижеизложенных членов от непонимания ими их личных же межличностных отношений, что может, точнее могло бы при отклонении внесенных предложений привести к обострению ситуации вплоть до инфарктов, инсультов и задержек критических дней у особей женского пола из-за нервного перенапряжения и нервных же срывов, а так же возможных случаев самопроизвольной беременности.
— Какой, какой беременности? — тихо спросил Лопухов.
— Я имею в виду ситуацию подобную тому случаю, который можно было бы обозначить, как эффект Марии из Назарета или эффект города Вифлеема, как это точнее назвать я еще не решил, потому что зачинала Мария всем известного младенца в Назарете, а уже сами роды происходили в Вифлееме.
— Я не понял, Мария, — обратился Лопухов к Маше, — у тебя что, в этом самом как его…
— В Вифлееме, — подсказал я.
— Вот, вот именно там, что ребенок есть.
— Нет, — покачала головой Маша, — это он приводит в пример рождение Иисуса.
— Кого, кого? — не понял сначала Лопухов, но потом догадался. — А, ну да.
— Так вот, я продолжаю, — решил я продолжить. — Поняв и оценив вышеизложенные факты несложно будет понять и оценить всю пользу моего, то есть, я хотел сказать нашего предложения по внесению поправки, основанная суть которой заключена в деталях, к которым и перехожу. Первое — я и Марик, как люди глубоко любящие сможем получить официальный статус мужа и жены, кто муж, кто жена сейчас неважно, думаю, это дело личное и обсуждению общественности не подлежит. Второе — Владимир, не знаю насколько известный вам сможет тогда, после вашего с Еленой расторжения официального брака, занять статус официального любовника со всеми последствиями вытекающими из этого факта. Третье — присутствующая здесь в данный отрезок времени Мария, сможет официально оформить официальный брак с вами Семен Васильевич и тем самым лишить себя страданий связанный с ее глубокими чувствами направленными в ваш адрес.
    Дослушав эту часть моего доклада, Лопухов, опершись руками на стол, приподнял над ним свой живот и раскрыл рот, чтобы как-то отреагировать на мое выступление. Но нужных слов он пока еще не находил.
    Маша, которая до этого сидела и, как мне кажется даже развлекалась происходящим, сейчас уставилась на меня и судя по ее взгляду, она в своем воображении как минимум четвертовала меня, уверен, что тупым зазубренным топором.
    Лопухов наконец нашел нужные слова для проявления своих эмоций. Но писать не бумаге их не рекомендуется, на заборах еще куда ни шло, но на бумаге никак не получится, а заменять нет смысла, потому что пропадет вся их значимость. Потому заменю из многоточиями, но постараюсь заменить минимум.
— … твою мать ****ь на … — Так Лопухов начал свою речь. — Этот сукин кот Марик, этот недое… педераст, он что, он переметнулся во вражеский мне стан?
— Где вы видите врагов, Семен Васильевич? — расстроился я. — Разве я вам враг?
— А ты кто мне? Ты мне друг, может быть? Да таких друзей за … и в музей. А этот, эта змея, которую я пригрел на своей теплой дружественной груди, этот мой племянничек, которого я считал родным, он с моей же родной и любимой женой, которая является моей личной частной собственностью и которой я всю свою жизнь посвятил, все свои лучшие годы отдал, и он с ней замыслил против меня поправки к основному документу, основанные на подлом поползновении в ее сторону.
    "Значит Володя и есть тот самый племянник, о котором говорила Валя, — успел я подумать. — Тогда очень многое становится понятным".
    А Лопухов продолжал.
— А ты Мария надеешься меня получить в свои законные мужья? Но нет, это не так-то просто, я еще сто раз подумаю и передумаю, прежде чем соглашусь.
— А чего здесь думать, — вмешался я в страдания Лопуха. — Чем Машка хуже Ленки? Да вы посмотрите, какая фигура, какой взгляд, зубы все до одного целые и ни одного искусственного. Да вы ни у одного президента не найдете такой первой леди. А умная какая, она даже знает, кто написал оперу Козловского "Взятие Измаила" и знает в каком стиле построен музей Ленина, который у Красной площади, что рядом к Кремлем.
— О тебе Мария мы еще поговорим, — посмотрев на Машу и оценив ее и сменив тон с начальственно-возмущенного на начальственно-строгий, снова садясь в кресло, пообещал Лопухов Маше. — Этот вопрос от нас не уйдет.
    Маша приоткрыла рот, хотела что-то сказать, но так ничего и не сказала.
    Пауза не могла быть долгой, поэтому я поспешил заговорить снова, чтобы дать Лопухову еще один повод повозмущаться.
— А кирпичи, — сказал я.
— Что кирпичи? — вздрогнув, словно я шлепнул его по лбу хлопушкой для мух, Лопухов резко перевел взгляд с Маши на меня. — Какие кирпичи? — в голосе его послышалось беспокойство.
— Те самый, от которых остались одни только копии накладных да и те пропали. Как быть с этими кирпичами? — спросил я.
— А ты откуда знаешь? — с еще большим беспокойством спросил Лопухов, теперь уже медленно приподнимаясь из кресла.
— Неважно, — отказался я отвечать. — А вот почему нельзя новые копии этих накладных получить?
— Их уничтожили подлые люди, — ответил Лопухов автоматически, но тут же опомнился. — Еще раз повторяю свой вопрос: откуда тебе известно про кирпичи?
    Что такого ценного в этих кирпичах, если Лопух мгновенно забыл обо всем: и о жене и о Марике и Маше, которая сидела тут и о которой у Лопухова появились какие-то неожиданные для него самого мысли.
— Что тебе известно о кирпичах? — почти крикнул он.
— Их делают из глины, — стал я рассказывать, что о мне известно о кирпичах. — Потом их обжигают, а уже потом, когда они остынут, их них строят разные дома и коровники. И вообще, из них можно построить все что угодно, было б желание.
— Так, — сказал Лопухов.
    Он снова опустился в кресло и быстро заскреб пальцами свой живот, пальцы двигались не все сразу а по очереди и с такой скоростью, словно он исполнял на гитаре "Полет шмеля".
— Так, — повторил Лопухов и уставился на меня со злостью. — У нас есть прямая и непосредственная необходимость в неофициальном разговоре. — Мария, ты не могла бы оставить… Хотя нет, — передумал он. — Неофициальное обсуждение должно проходить в неофициальной остановке. Мы сегодня встретимся. Да, — заговорил он уверенным голосом, было понятно, он принял какое-то решение. — Мы сегодня встретимся в неофициальной обстановке, в ресторане… В каком бы ресторане нам встретиться?..
    Лопухов сделал вид, что задумался, но только и ребенку было бы понятно, что он только делает вид, что задумался.
— Да, — повторил он, как будто бы решил сложную задачу, — ресторан "Незабудка" вполне подойдет. Сегодня, в десять вечера.
    Он сказал это даже не спрашивая моего согласия. Впрочем, я бы и не стал отказываться.
— А ты Мария пока что задержись, — сказал Лопухов Маше, одновременно давая мне понять, что я свободен.
— Нет, Лопухов, ты меня извини, — поднимаясь со стула проговорила Маша, — но у меня сейчас есть кое-какие личные дела.
— Личные дела? — повторил недовольно Лопухов. — Ну что ж, тогда не стану задерживать. Но наш с тобой личный разговор впереди, — предупредил он Машу.
— Конечно, — согласилась она.
    Мы с Маше вышли из кабинета Лопухова Семена Васильевича. Впрочем, это для кого как, для Маши, например, он просто Лопухов или просто Сема.

22
Мы с Машей молча вышли из здания префектуры, молча подошли к моей машине, молча сели, молча захлопнули дверцы. Я молча вставил ключ в замок зажигания и только хотел его повернуть, как Маша крикнула. Она крикнула так, что я вздрогнул.
— Идиот!
    Она крикнула так, что правое ухо у меня временно стало плохо слышать, внутри него что-то зазвенело тонко, нежно, но неприятно. Приложив к нему ладонь и слегка надавливая и отпуская, старясь восстановить слух, я тоже (как и все люди, у которых плохой слух) крикнул:
— Почему?
    И повернулся к ней, чтобы было можно слышать хотя бы левым ухом.
— Как ты мог так поступить?
— Как именно? — спросил я.
— Так подло, так гнусно. Я тебя считала порядочным человеком. А ты такое устроил.
— Я еще пока ничего не устроил, я еще только собираюсь. Надеюсь ты снова переменишь свое мнение обо мне на прежнее, если ты порядочная женщина, Маша.
— Я? Непорядочная женщина?! — возмутилась она.
— Под словом "женщина", я подразумеваю слово — человек.
— Интересно, и в чем это проявляется моя непорядочность? — задала она вопрос таки тоном, как будто собиралась меня бить.
— Я не сказал, что ты непорядочная, я только сказал, что если ты порядочная женщина и человек, в смысле гражданин, то ты изменишь свое мнение.
— Хватит болтать. В чем ты можешь видишь мою непорядочность?
— Понимаешь, Машенька, дело в том, что я не верю тебе.
— Да мне наплевать веришь ты мне или не веришь. А вот ты подлец и этого мнения о себе ты никогда не изменишь.
— Почему я подлец?
— Я не хочу с тобой не только разговаривать, я не хочу с тобой даже рядом находиться.
    И Маша взялась за ручку дверцы, собираясь ее открыть.
— Подожди, — остановил я ее. — Сначала скажи, в чем заключается моя подлость? Может быть я пересмотрю свое отношение к жизни и исправлюсь.
— Да такие как ты никогда не исправятся. — Но она все же отпустила ручку дверцы, ей очень хотелось высказать до конца свое мнение обо мне. — Такие, как  не смогут исправится, потому что рождаются подлецами.
— Нужны доказательства.
— Доказательства? Хорошо, — согласилась Маша. — То что ты сказал о Марике и о себе, это никого не волнует.
 — Одно обвинение снято, — стал я считать.
— То, что ты сказал обо мне, о том, что меня как-то может интересовать Лопухов, это тоже ерунда.
— В ходе судебного разбирательства обвинением снято второе доказательство моей виновности в моей же подлости, — продолжал я считать.
— Бедный Йорик, — сказала Маша без намека на шутливость, и тут же выдвинула обвинение, которое и считала серьезным: — Но как ты мог так подло поступить в отношении Лены и Володи?
— Извини, — стал я защищаться, — а разве не подло обманывать мужа? И разве не подло обманывать своего родственника, как выяснилось, дядю. А проще говоря, наставлять ему рога, как это называют некоторые люди.
— Да ты сам переспал наверное, с сотней чужих жен.
— Но мужа ни одной из них я не знал. Они для меня понятие абстрактное. Их существование для меня теоретическое и ничем не доказанное. Они мне не знакомые, не друзья и не родственники.
— Да дело не в этом, — согласилась Маша. — Ты понимаешь, что теперь устроит Лопухов Ленке и Володе?
— Кстати, о Володе, — решил теперь я выступить в роли обвинителя. — До меня поздно дошло, но все же дошло, что Владом или Владиком можно называть не только какого-нибудь Владислава, но и Владимира. Владимир, сокращенно Влад. Правильно? И ты Машенька, разве не знала, что он встречается в бывшей Серегиной подругой Ирой?
— Это их лично дело. В этом они пусть сами разбираются.
— Странно ты рассуждаешь: ты своей подруге можешь говорить о своих подозрениях относительно неверности ее любовника, а почему я своему другу не могу сказать о неверности его жены.
— Другу? — Маша расхохоталась. — Лопухов твой друг? — едва смогла выговорить она.
— Да, а что? Ты же сама слышала, он меня сегодня даже в ресторан пригласил.
    Маша постепенно перестала смеяться, подняв голову кверху, чтобы выступившие слезинки не скатились и не испортили ее макияж, она спросила:
— А о каких ты кирпичах что-то там плел?
— В этом бы я и сам хотел разобраться, — признался я. — Но дело не в этом. Я помню ты говорила, что Лопухов сделал префекта префектом. Но Маша, он хитрый, никто не спорит, но он примитивен, и может ли такой человек выступать в роли делателя королей или пусть даже просто префектов?
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что за Лопуховым тоже кто-то стоит. И это, я почти уверен, тот самый Влад, который еще и Владик, и который еще и Володя. Кстати, а как Лена отнеслась к тому, что он ей изменяет?
— Он ей не изменяет.
— Как это не изменяет? А Ира?
— У Ленки с Владом был разговор и он ей сказал и доказал, что никакой Иры он не знает.
— И она поверила?
— А почему нет, если это правда?
— Зачем тогда ты ей говорила, о том, что Ира приезжала на машине Влада.
— Я ее просто предупредила. Чтобы она разобралась в этом. А как я еще должна была поступить?
— Правильно. Я тоже предупредил Лопуха. А как я еще должен был поступить?
— Ленка ненавидит Лопухова и любит Володю. По-твоему это ничего не меняет.
— По-моему, у этого твоего Володи есть какая-то выгода в том, чтобы Лена была женой Лопуха, — я сказал это случайно, не подумав, но от своих же слов меня будто слегка током ударило, ну, не сильнее, чем от автомобильного аккумулятора.
    Но Маша, она так дернулась, словно палец ее попал в электрический патрон, в котором нет лампочки, а вот двести двадцать вольт есть.
— Да ты думаешь, что ты говоришь! — подскочила она на сиденье. — Ты соображаешь, что ты сказал. Вот в этом и проявляется вся твоя подлая и мерзкая суть.
— И этот твой Володя как-то связан с тем, что с Серегой происходит, — продолжил я, не обратив внимания на свою мерзкую суть. — А бедный Серега бегает сейчас где-то голый по улицам Москвы, как Маугли по джунглям и некому его согреть и приласкать, а его жена сидит тут, рядом со мной и защищает виновных в его страдания и муках.
    Я так убедительно, с такой мощной подачей — не хуже актера со сцены, какого-нибудь Качалова или Щепкина — сказал это, что Маша притихла как несколько сотен зрителей одновременно.
— Этого не может быть, — в голосе Маши послышалось испуганное сомнение.
— Конечно не может быть, его б он бегал голый, его давно бы уже забрали в дурдом, — согласился я.
— Я не об этом.
— Неважно. Я тоже о другом. О том, что я не удивлюсь, что это ваш Володя командует и Лопухом и префектом через него, через Лопуха.
— Да ты просто не знаешь Володю, — стала заступаться за приятеля своей подруги Маша. — Уверяю тебя, он не такой человек. Он не способен даже на самую безобидную лож, а о подлости я и не говорю.
— Но все же ты засомневалась в нем. А то зачем бы тебе рассказывать Лене, что ты видела его в больнице.
— Я этого не утверждала, я просто предупредила Ленку и все. Но сейчас я абсолютно уверена, что Володя очень честный человек.
— Вот обо мне так никто не говорит, и о Сереге, кстати, тоже. А знаешь почему о Сереге никто так не говорит? Потому что ему нечего скрывать, он и не скрывает своих отрицательных поступков. А вот кому есть что скрывать, тот всегда кажется таким хорошим, таким правильным.
— Ладно, — решила прекратить Маша глупый по ее мнению разговор, — давай не будем искать соломинку в чужом глазу.
— Да я и не хотел об этом говорить. Это ты начала.
— Не будь бабой, Игорек. Хотя, — она засмеялась, — ты же голубой.
— Да, и горжусь этим.
— Хватит, не считай меня за дурочку. И еще, почему ты относишься ко мне с неприязнью? Или мне так кажется?
— Я не с неприязнью к тебе отношусь. Но я тебе уже сказал, я тебе не верю.
— Почему? В чем ты мне не веришь?
— В том что ты искренна, в том, что тебе нравится Серега, в том, что ты не замешана во всех его неприятностях.
— Ты дурак? — удивилась Маша. — Ты сам подумай, если бы я была той, за кого ты меня принимаешь, в чем обвиняешь меня, я давно, еще когда он лежал в больнице, позвонила бы в милицию и сказал, где находится Сергей. Подумай об этом, если ты такой умный.
    Надо же, мне и правда не пришла в голову такая простая вещь.
— А потом, кем бы я ни была, я не смогла бы даже мысленно пожелать Сергею плохого, потому что…
— Что "потому что"? — стало интересно мне.
— Ничего, — не захотела отвечать Маша.
    Но мне кажется я понял — потому что она его любит? Это она хотела сказать? Или она сделала вид, что хотела это сказать? Хочет, чтобы я так думал.
    Помолчав, Маша спросила:
— А вы с Сережкой давно знакомы?
— С армии.
— Вы вместе служили?
— Да, мы попали в один призыв. Ну и в одну часть, а потом даже в одну роту. Оба москвичи, так что, как-то сразу подружились.
— И значит, вы так в армии подружились, что бросить в беде друг друга не можете?
    Я засмеялся.
— Что в этом смешного? — спорила Маша.
— Сказала смешно: "бросить в беде не можете".
— Скажи по-другому.
— Да нет, все нормально. Но дело не только в том, что служили вместе.
— А что еще?
— Слишком долго рассказывать.
— А ты коротко.
— Как про Анну Каренину: сначала ушла от мужа к другому, а потом бросилась под поезд?
— Хотя бы так.
— В армии меня хотели отдать под трибунал. И статья тянула на стопроцентную "вышку", тогда еще расстреливали, это сейчас пожизненно дают. Вообще-то, по мне так расстрел лучше.
— А что ты натворил?
— Я ничего. Но кто-то убил двух старших офицеров. Ну, квартиру еще ограбили, где они сидели выпивали. Подумали на меня, все совпадало, только я мог это сделать. Но Серега пошел и сказал, что это он, и доказал.
— Это правда он сделал? — широко раскрыла глаза Маша.
— Я тоже так подумал, что он. Но ему повезло — не успели даже из части отправить — в тот же день нашли настоящего убийцу, он гражданский был. Я у Сереги спросил, зачем он это сделал, пошел под трибунал вместо меня. Тебе смешно будет, но он сказал, что меня ждет невеста, а у него дома никого.
— Это совсем не смешно. — Подумав немного, наверное, решая, говорить или нет, сказала все же: — Он тоже ее любил.
— Как он мог ее любить, если мы с ним только в армии познакомились. И он понятия о ней не имел. Ну, я рассказывал ему о ней, показывал фотографии, письма, где она писала, как любит меня, как ждет. В армии становишься сентиментальным. Я его уже даже на свадьбу пригласил, нам тогда до дембеля меньше полгода оставалось. Только она не дождалась. За месяц до моего возвращения вышла за другого замуж. Правда, когда я вернулся из армии постоянно бегала от мужа ко мне, свою вину искупала. Так что я считаю, мне повезло, что она не дождалась, потому что если бы дождалась, то от меня бегала бы к кому-то другому, тоже какую-нибудь вину искупать. Тебе нужна такая жена?
— Нет, — развеселилась Маша, — мне жена не нужна.
— Вот, — согласился я с ней, — и мне тоже такая жена не нужна.
    Маша помолчала, она снова стала серьезной.
— Все равно он ее любил, — сказала она.
— Да я же тебе говорю, он ее не знал.
— Он видел ее фотографию, ты много рассказывал о ней. А в твоих рассказах она наверняка была идеалом. Особенно для человека, который два года не общался с женщинами.
— Возможно, — согласился я. — Ведь он мог бы вместо меня с ней встретиться, утешить, но не захотел использовать такую возможность.
    Маша помолчала, но потом вернулась к прежней теме.
— Зачем ты все же это устроил?
— Надо было. Узнать кое-что хотел, а заодно и не помешает крысиная возня, которая у них теперь начнется.
— Но Лена, она здесь при чем?
— А что с ней будет? Пусть уходит от своего мужа и любовника.
— Я тебе еще раз повторяю — Володя здесь ни при чем.
— Очень хорошо, я рад за него.
    Маша еще хотела что-то сказать, наверное, снова обругать меня. Но не стала. Помолчав она спросила:
— А что ты о кирпичах каких-то говорил?
— Ничего особенного я о них не говорил.
— Но причем здесь вообще кирпичи?
— Если бы я сам знал.
— Не знаю, насколько это точно, — начал Маша неуверенно, — но кажется раньше, давно еще, Лопухов работала на кирпичном заводе. Каким-то комсоргом, парторгом, не знаю, я в этом не разбираюсь. Ленка говорила как-то между делом. Но может я что-то путаю.
— Были такие профессии, я помню. Почти все наши олигархи когда-то были или комсомольскими работниками или партийными. Я и сам пионером был. Так может быть у Лопухова какая-нибудь кирпичная мания? Ему не нравятся современные кирпичи?
    Маша вздохнула.
— Отвези меня к моей машине.
— Куда ты собираешься? — спросил я, заводя двигатель.
— Надо к Ленке съездить, предупредить ее, что Лопухов может сегодня появиться и скандал устроить.
— Я же теперь тебя объявил его невестой. Чего ему волноваться?
— Ну когда ты обо мне заговорил, — Маша засмеялась, — я не знала что делать, смеяться мне или плакать.
— А Лопухов теперь начнет вместо потерянной жены тебя доставать. Ты не заметила, у него чуть слюни не потекли, когда я о тебе ему рассказала.
— Игорь, ну что я могу тебе за это сказать? Спасибо.
— Да я всегда, если что, готов помочь. Будет свадьба с Лопуховым не забудь пригласить, все же я свахой был.
    Я довез Машу до ее красной БМВ — она ее оставила там, где мы с ней встретились — недалеко от больницы, потому что на одной машине ездить удобней, когда едешь вместе по одному делу.

23
До встречи с Лопуховым было еще далеко и я решил поездить по нашим общим с Серегой знакомым (все же паршиво, когда нет телефона под рукой), вдруг он у кого-то из них сейчас долечивается. Хотя, логичнее, что он должен был бы приехать ко мне, если он сам убежал. Но кто знает, что могло прийти человеку в голову после падения в винный погреб.
    Кого-то из этих знакомых не было дома, а те, кого я застал понятия не имели где Серега. Но зато, пока я ездил, я сделал открытие.
    Нет, открытие я сделал не научное. С тех пор, как я стал заниматься музыкой мне перестали быть интересны и парадоксы Эйнштейна и теоремы Пифагора. И вообще, это открытие никакой пользы для большинства людей не имеет (как и парадокс Эйнштейна). Но вот для меня…
    А открытие такое — за мной кто-то следил.
    На красные "Жигули-пятерку" я обратил внимание еще когда мы с Машей возвращались от префектуры к больнице, где оставили ее машину. Я обратил на эту "пятерку" внимание, но не придал никого значения своему вниманию. Но когда я расстался с Машей и стал объезжать наших с Серегой общих знакомых, а красные "Жигули" так и ехали за мной и не отставали, я понял, что кому-то моя судьба очень небезразлична.
    Но еще больше я удивился, когда, наблюдая за "Жигулями", заметил еще одну машину, которая постоянно ездила за мной — уже довольно старый зеленый джип "Черроки".
    Сначала я подумал, что они вместе едут и следят за мной, но потом понял, что они каждый сам по себе.
    Вообще-то, если бы не красные "Жигули", я бы мог и не заметить джип, потому что те, кто сидел в нем все делали довольно профессионально.
    Ехавшие в "пятерке" как-то суетились, постоянно и без всякого повода перескакивали из ряда в ряд, может быть они рассчитывали, что так я буду принимать их машину за разные, а может еще по каким-то причинам, не знаю. Но только они наоборот, еще больше привлекали внимание.
    А вот те, которые ехали на джипе, все делали очень правильно, как будто их этому учили, и могу только повторить, что на них я обратил внимание из-за кранных "Жигулей". И у меня даже мелькнула мысль, что это милиция следит за мной, чтобы через меня выследить Серегу.
    Я решил посмотреть, кто это такие и свернул в переулок, где машин почти не было. Немного проехал и остановился.
    Красная "пятерка" остановилась позади меня метрах в тридцати. А вот джип наоборот — сидевшие в нем, как только увидели, что я затормозил, резко набрали скорость и проскочили мимо меня буквально в полуметре, так чтобы я не смог даже дверь открыть. Понятно, что сделали они это специально, хотя, я пока и не собирался открывать дверь.
    Но еще больше меня удивило, что вслед за джипом, так же на предельных оборотах набирая скорость, пронеслась мимо еще и серая "девятка". Откуда она взялась, я даже не знаю, я не видел ее до этого. Скорее всего, это была случайная машина. Только почему она неслась с такой скоростью по небольшому переулку, где на проезжую часть в любую секунду могла выползти какая-нибудь старушка, или выбежать ребенок. Впрочем, мало ли дураков.
    Я мог бы догнать джип, но не стал, я же говорю, что подумал, что это менты следят за мной.
    А вот "пятерка", она так застенчиво стояла на месте, ну как щенок, который увязался за тобой и идет, но стоит тебе только остановиться, как он тоже останавливается, потому что почему-то боится тебя, но и не убегает, потому что почему-то ему хочется идти за тобой.
    Я включит заднюю скорость. Через две секунды я резко затормозил перед носом "пятерки". Сидевшие в этой машине поступили точно так же, как поступил бы и щенок увязавшиеся за тобой — испуганно поджав хвост, стал бы убегать. И они тоже, включив заднюю скорость, испугано шарахнулись от меня — заскочили задним колесом на тротуар, их машина подпрыгнула и бампером ударилась в металлический столб. Не обратив на это внимания, они тут же сорвались с места, развернулись, снова заехав на тротуар, но уже противоположенный, и помчались в обратную сторону.
    Это было весело, ведь в этом переулке движение было односторонним. Правда, они вовремя догадались свернуть на небольшую дорожку и исчезли между домами.
    Но как они не спешили убежать и спрятаться, я успел разглядеть, что в машине было два человека (до этого, в зеркало, я видел только одного, того, кто сидит за рулем). Но оказалось на заднем сиденье в этой машине был еще один человек — женщина. Но кто это такая я не рассмотрел, она наклонилась, спряталась. Это могло значить, что я ее знаю, и она не хотела, чтобы я рассмотрел ее, узнал.
    Мне, конечно, было интересно, кто бы это мог быть. Но только интересно и все. А вот кто был в джипе, это меня не столько интересовало, сколько волновало, потому что я же говорю, я подумал, что это милиция…
    …Я не люблю, когда начальство опаздывает или задерживается, а времени было уже около половины одиннадцатого, а Лопухов еще не появился.
    Вечером (я ведь сюда заходил только днем) ресторан "Незабудка" выглядел немного по-другому. В ресторане, можно сказать, было полно народу. Но можно так и не говорить. Людей сидело за столиками больше десяти человек, но меньше пятнадцати. Про такое количество людей не скажешь, что их полно. Но это было больше половины того, что мог вместись ресторан, поэтому можно сказать, что народу было много.
    На сцене величиной с кабинетный рояль, стояло пианино, табурет для него, и стул. На табурете перед фоно никто не сидел, а на стуле сидел человек с гитарой. И он пел песни. То есть, здесь была "живая музыка". Но о "живой музыке" тоже только можно сказать, что она была, но можно и не говорить, если принять во внимание ее качество.
    Репертуар состоял в основном из блатных и дворовый песен. И все было в лучших традициях жанра — у исполнителя во рту блестела золотая фикса и пел он плаксивым заунывным голосом, попадая в ноты через раз. Впрочем, попадать было и некуда, потому что гитара была расстроена так, что басовая струна "ля" была не "ля", а ближе к "ля-диез", а шестая (в народе — первая) была полноценной "ля-бемоль".
    Ну ладно, как говорится: в пианиста не стрелять — играет, как умеет.
    Ко мне подходила уже знакомая официантка Галя, я ей сказал, что пока мне ничего не надо кроме сока. Она мне его принесла. После Гали подходил Марик. Ему я тоже сказал, что мне ничего не надо. Сказал я ему это таким тоном, словно видел его в первый раз. Марик покрутился немного около моего столика и ушел на свое место, и оттуда уже посматривал на меня, как обиженная собака из-под дивана.
    Но вдруг подул легкий ветерок, на луже появилась рябь, листья на деревьях зашелестели, рваная скомканная газета покатилась по асфальту, и пыль, поднявшись и закружившись маленьким смерчем, посыпалась на лицо, пытаясь запорошить глаза. Это метафора, образ. На самом деле: гитарист заиграл и запел громче, еще больше фальшивя, пара официанток засуетились, Марик вскочил со своего насиженного места и, изобразив на лице счастливую улыбку, быстро направился к дверям, стараясь попасть в такт дребезжавшим струнам — наконец-то появился Лопухов.
    Лопухов вошел, быстро осмотрел маленький зал, сразу увидел меня и сразу направился в мою сторону.
— А я уже думал вы не придете, — сказал я ему продолжая сидеть на месте.
    Лопухову не понравилось, что я сижу в его присутствии, это было понятно по выражению его лица. Он подумал, но решил не делать мне выговор.
— Как это я не приду? — вместо этого громко заговорил Лопухов. — Мы договорились, а договор дороже денег.
— Смотря какой договор, — не согласился я. — Если не заверен нотариусом, то, как сказать.
— И это правильно, — согласился Лопухов. — Все всегда должно быть по закону. Закон это основа демократического общества, в котором мы теперь, наконец-то, счастливо живем. Так, — продолжил он, — а почему ты здесь сидишь? Марик, почему нас гость сидит, то есть я хотел сказать, ваш гость сидит не в отдельном кабинете?
— Я не знал, что вы придете, что он вас ждет, — стал оправдываться Марик, и сказал уже мне: — Пойдемте пожалуйста.
— Пойдем, — согласился я, поднялся со стула и пошел вслед за Лопуховым.
    Мы зашли за деревянную перегородку. Там тоже стоял стол, но вместо стульев небольшие кушетки со спинками. Отсюда не было видно всего зала, а только одна сцена, на которой продолжал играть и петь артист с золотым зубом и расстроенной гитарой. Он пел (как мог) и косился на нас, пытаясь одновременно улыбнуться той стороной лица, которая была видна нам. Так что я сделал вывод, что он как и все здесь боится Лопухова.
    Заглянуло в кабинет улыбающееся лицо Виктора Викторовича, или попросту Витька, Но он даже не успел поздороваться, Лопух махнул на заглянувшее лицо Виктора Викторовича рукой и оно сразу исчезло, только из-за деревянной перегородки послышалось: "Здрасьте".
    "А еще козлом назвал Лопуха", подумал я.
— Ну, присаживайся, — указал мне на один из диванов Лопухов.
    Он сам уселся напротив меня. Кивнув на певца, вдохнул, словно пытался ощутить аромат цветов и сказал:
— Филимон. Филя-артист. Вот, нигде не учился ни играть ни петь. А как играет, как поет? Да, талант он дается не только с молоком матери.
    Я сначала хотел спросить, с чем еще дается талант, но передумал, потому что сам догадался, что Лопухов имел в виду что-то такое, что дается от отца.
 — Народный артист, — продолжал расхваливать Филю Лопухов. — И я бы ему выхлопотал подобное звание. Но репертуар, — загрустил Лопухов, — С таким репертуаром трудно будет. Но я, конечно, что-нибудь придумаю. — Ну, что стоишь? — сказал Лопухов, взглянув теперь на Марика и взгляд его был недобрый. — Давай, подавай все, что положено. И далеко не уходи, ты будешь еще нужен.
    Марик кивнул и исчез.
    Лопухов откинулся на спинку кушетки, прикрыл наполовину глаза и стал слушать музыку. Когда Филя-артист допел "Дура, Манька, дура, чего ты еще ждешь?", вернулся Марик и поставил на стол коньяк, икру, осетрину, ну и другие закуски.
    Лопухов продолжал все так же сидеть с полузакрытыми глазами, как у кота, который лениво разлегся у мышиной норы и лениво ждет, появится сегодня мышь или не появится.
    А Филимон вдруг запел "Яростный стройотряд". Я удивился, но тут же вспомнил, что мне сегодня рассказывала Маша о молодых годах Лопухова. А Лопухов продолжал слушать Филимона, только сейчас голова его слегка, но гордо откинулась назад. Глаза же оставались все так же полузакрытыми.
    Филимон мощно закончил песню, ударив по всем струнам. Лопухов открыл глаза и выпрямился, усаживаясь удобнее перед столом.
— Ну что, — начал он, — давай с тобой поговорим, как два равноправных мужчины с мужчиной.
   Я кинул, соглашаясь.
    Лопухов начал.
— С точки зрения диалектической философии мы не можем игнорировать всевозможность возможных изменений во взаимоотношениях между некоторыми индивидуумами общества и рассчитывать на постоянство и целенаправленную верность и преданность отдельно обособленных натур человеческой природы, по причине заложенной в них как самой природой, так и недоброкачественным генофондом.
— Чем, чем? — переспросил я.
— Генофондом, — повторил Лопухов для бестолковых, и продолжил: — И стоящих так же не только в отдельной духовной изоляции, а так же, к прискорбию, часто стоящих в бессознательной массе с извращенческими идеями об идеалах духовной культуры завещанной нам.
— Кем?
— Неважно.
— Понятно.
    Но на самом деле мне нихрена не было понятно, кроме только одного. Поэтому на всякий случай я объяснял, что именно я понял, чтобы если что, Лопухов поправил меня:
— Это в том смысле, что муж не вовремя приходит домой, а жена в постели с соседом путем сексуально-половых отношений пытаются размножить свой недоброкачественный генофонд и оставить качественный генофонд мужа невостребованным. Но не исключен вариант, что она окажется в постели не с одним только соседом, но еще и с его женой в придачу, и другом жены, но это уже в придачу к жене соседа.
— Именно, — кивнул Лопухов и взял рюмку, в которую Марик уже налил коньяк. — Но создавшаяся обстановка требует прояснения некоторых конкретных обстоятельств существующего дела.
    Лопухов выпил, поставил рюмку, Марик тут же наполнил ее снова. Лопухов подцепил на вилку кусок осетрины, просунул его в рот и посмотрел на Марика.
— Ну, а что ты скажешь по поводу изложенной концепции? — строго и со злостью спросил Лопухов Марика.
— Я? А что я скажу?
— Что скажешь, то и говори.
    Марик замялся. Я решил вмешаться.
— Как мне кажется, — начал я, — изложенная концепция не может касаться отдельно обособленной природы человеческой натуры Марика.
— Это почему же? — удивился Лопухов.
— А он рожать не способен, и поэтому свой личный генофонд размножить не сможет.
    Лопухов задумался, видимо подобная мысль не приходила ему в голову.
— Так, — начал Лопухов, задумчиво рассматривая Марика, — а бесплодный генофонд, он вроде как и не генофонд.
— Семен Васильевич, — расстроился Марик, — вы ставите меня в неудобное положение.
— В какое неудобное? — удивился Лопухов. — Че я тебя, раком на льду что ли ставлю?
    Марик развернулся и быстро вышел из нашего с Лопухом кабинета.
— Угу. Обиделся, — рассматривая то место, где только что стоял Марик, проговорил Лопухов. — Хорошо, перейдем к следующему аспекту.
— Перейдем, — согласился я.
— Мария и Елена — вот две альтернативы.
— Еще какие.
— И между ними подлец племянник, — продолжил Лопухов.
— Не, — не согласился теперь я, — он не между ними, он между вами и Еленой. А между вами и Марией никаких подлецов нет.
— Так, так, — проговорил задумчиво Лопухов, а потом посмотрел на меня. — А ты чего не пьешь?
— Я за рулем.
— Ничего, ничего, не волнуйся. Тебе за руль и не придется садится, тебя сегодня в лучшем виде доставят, по любому местоназначению.
— Да сам привык себя доставлять.
— Хочешь обидеть. Ведь я с тобой, как бы по-дружески, как бы не с высока, хоть кто есть ты кто есть я? Подумай. А я все же демократично себя держу, в рамкам гостеприимства. Значит не хочешь, чтобы у нас с тобой получился откровенный и дружеский разговор, как между мужчинами.
    Ладно, решил я, пусть будет, как между мужчинами.
    Я взял рюмку и выпил.
— Вот так вот, выпил и меня не подождал, — обиделся Лопухов, как будто сам он пил и меня все время ждал.
    Я налил себе еще коньяка и стал ждать Лопухова.
— Ну вот, — поднимая свою рюмку сказал он, — теперь твое поведение правильное и ненарецаемое.
    Мы выпили.
— А вот выпили, — сказал Лопухов, — а за что не сказали. Тост не объявили. Давай еще, только с тостом.
— С тостом, так с тостом, — согласился я.
— Тогда предлагаю тост за искусство, — предложил Лопухов. — Почему именно за него, объясню ниже.
    Мы выпили за искусство и Лопухов начал объяснять.
— Вот посмотри, — и он указал пальцем на Филю-артиста. — Талант. Тебе до него далеко, как до Киева, принимая во внимание теперешние времена.
    Я не стал спорить, а Лопухов продолжил:
— А ему до Аркаши Северного далеко. Далеко, — повторил Лопухов и посмотрел на меня. — Ты Аркадия Северного знаешь?
— Слышал записи, — кивнул я.
— Ты слышал. А вот я с ним с живым, как с тобой водку пил. Но к чему я поднял этот вопрос.
— Да, к чему? — заинтересовался я.
— А вот к чему. Когда меня в некоторой степени оценили и повысили, переведя в горком комсомола, не важно, где я работал до этого, главное оценили, переведя. — (Я тоже считал что неважно, где он работал до этого, хоть и знал, Маша ведь мне сегодня об этом сказала). — Тогда в мои обязанности стало входить непосредственное курирование искусства и всякого творчества. Тут же первым делом я поднял вопрос о недолгом суде, после которого пребывание Северного переместится в своей географии на север. Но не прислушались, — обиженно сказал Лопухов. — Состава криминального преступления, сказали, что не находят. Хотя могли бы, если б захотели. Могли. Но не захотели. Да-а, — вздохнул Лопухов. — Ну, еще за искусство.
    Я согласился и мы снова выпили.
— А к чему я говорю и пью за искусство? — задал вопрос Лопухов.
— Из любви к искусству? — предположил я.
— Это да, это само собой. Но есть и еще один аспект проявления моего красноречия. Говоря об искусстве, я даю тебе понять и чистосердечно признаться, что из тебя архитектор, как из мое члена пионервожатый. И есть ты не больше, чем просто слепой музыкант, который не видит всей проницательности моей незаурядной натуры.
    Еще когда только Лопухов заговорил о таланте Филимона я начал догадываться, что он навел справки и теперь знает, кто я такой. Но я и не надеялся долго быть архитектором, я понимал, что такой человек, как Лопухов — в котором подозрительности больше чем в самом маленьком и самом недоверчивом пигмее — станет все проверять и выяснять, и конечно выяснит, кто я такой. Но зато теперь ему очень интересно, зачем я так поступил. Этого ему никто не сможет сказать, и он попытается сам выяснить. Путь пытается, поморим, кто из нас больше выяснит.
— Перейдем к третьему аспекту, — продолжил Лопухов.
— А первые два аспекта уже проехали? — удивился я. — А какой был первый?
— Ты чем слушаешь, когда я говорю. Каким местом? Повторяю: первый аспект — искусство, второй — твоя роль в русском национальном искусстве. И излишне говорить об этом дальше, потому что я уже сказал, что роль твоя бесполезная. Даже хреновенькую музычку, которую ты сочинял, у тебя отобрали и забрали в личное пользование другие люди, а ты, как последний лох не можешь даже пальцем пошевелить, а человек получает за твою музыку бабки, и правильно делает, потому что он порядочный человек и не лезет куда собачий хрен не лезет, потому что его не просят.
    Да, узнал он обо мне порядочно, только странно, почему он тогда ничего не говорит о Сереге? Ладно, пусть продолжает, потому что я пока еще не понял, что все же ему нужно, что он хочет от меня, ведь он чего-то хочет, что-то ему нужно узнать.
    А Лопухов продолжал.
— Итак, мы с тобой перешли к третьему аспекту, нашего дискуса.
— А четвертый будет? — поинтересовался я.
— Будет. Но это особая статья. И еще одна особая статься — перебивать меня не положено никому без моего на то особого позволения, или если я задаю вопросы.
    Судя по-всему, на Лопуха уже начал действовать выпитый коньяк. Это хорошо: больше выпьет — больше скажет. Черт, а я, можно сказать совсем не пил, а у меня слипаются глаза.
— Елена меня предала, — начал резко Лопухов. — и от кого я об этом узнаю. От тебя. Могу я тебе сказать за это "спасибо"? Могу, но не хочу, потому что даже любой восточный правитель за такую весть твою голову отдельно ото всего остального туловища на забор бы повесил. Но вот другая весть, я имею в виду Марию, это совсем другое дело, тут есть над чем подумать, как тебя наградить. Но это позже.
    Я кивнул, соглашаясь немного подождать с наградой.
— Кто такая Елена? — спросил меня Лопух, но сам же стал отвечать. — Елена это вот кто. Ее прадед был дворянин. И не какой-нибудь там так себе, а из графьев. И при хорошем состоянии. Думаешь она мне все это рассказала? Нет, она до последнего момента все от меня скрывает. Но от меня не скроешь. От меня ничего не скроешь. Потому напрасно я курировал всяких бездарных талантов? Не зря. Потому у меня был свободный доступ ко всяким архивам и досье на кого угодно, кроме только тех, — и Лопухов пальцем показал в потолок. — Прадеда Елены, который по своей глупости не мог сбежать в Париж или другой отдаленный от революционной России уголок, потому что не мог оставить свою беременную делом Елены жену, революционным трибуналом приговорили, и приговор привели. А вот беременную его жену с не родившимся младенцем, а будущим известным художником, каким-то странным образом пощадили, возможно подействовал на воображение революционных масс ее большой живот.
    Лопухов снова налил себе в рюмку коньяк и выпил. Интересно, он каждый день так расслабляется или в особо торжественных случаях, как сегодня например, когда узнал от меня, что Лена ему не очень верная жена. Хотя, по словам Машки, она вообще ему никакая не жена.
    А Лопухов, зачерпнул ложкой черную икру, посмотрел на нее и бросил ложку обратно, не захотелось ему почему-то закусывать. И он продолжил, не закусывая. А мне уже приходилось напрягаться, чтобы слушать его и не упасть головой на стол и не уснуть, такое ощущение, будто я трое суток не спал и все трое суток разгружал вагоны с кирпичами. Кстати, при чем здесь кирпичи?
— Но кто же когда-нибудь поверит, — продолжил Лопухов, — что от конфискованного у прадеда моей любимой жены имущества останется только не родившийся младенец. Может кто-то и поверит, только не я. И я оказался прав. Разбирая бумаги, я нашел что искал — родившийся в годы военного коммунизма, а в дальнейшем НЭПа будущий известный художник, а еще более дальнем будущем дед моей неверной жены, поступил, как только и мог поступить интеллигент из аристократов — он пошел и просто сдал оставленные его матери на черный день его расстрелянным отцом ценности на неописуемую по тем советским временам сумму. А что он мог с этим всем делать? Бежать за границу он не мог, он был "невыездной", а здесь пользоваться всякими бриллиантами и другим алмазами он не мог все равно. Но зато, он за это получил. Он получил дачу, которую другим давали только на время, ему же ее отдали в полное личное пользование без ограничения с возможностью передачи потомкам, что он и сделал. Еще ему выдали автомобиль, по тем временам роскошь даже для таких людей как я, умудренных жизненным опытом с первого дня своего рождения. И конечно же квартира, в центре Москвы в высотном доме, состоящая из пяти комнат не считая подсобных помещений. В которую моя собственная жена Елена меня только один раз и пустила, и ни разу не прописала, что является бесчестным по отношению ко мне.
— Да, — пожалел я Лопухова, — конечно она не права. Потому что представьте, если вы сейчас с ней разведетесь, и если бы вы там были бы прописаны, то квартиру ей пришлось бы делить, а даже половина такой квартиры стоит сейчас… Бешеные деньги.
— А я о чем? — возмущенно согласился со мной Лопухов. — И отец Елены, он тоже был не хрен собачий, конечно не как дед, но все же. Журналист. Тем более, его, отца Елены, уже в отличии от деда за границу пускали. А кого тогда пускали за границу? Никого. Раз, два и обчелся. И у Елены, опят же, от отца остались связи, в которые она меня подло не посвящает.
— А где сейчас ее родители? — спросил я.
— Погибли трагической смертью в авиакатастрофе, когда летели в Италию. На итальянском Средиземном море позагорать хотели. Елена была безутешна. Я ее утешил. А она так отплатила за заботы — горькой неблагодарностью и подлой изменой.
    Мне было жалко родителей Лены, но сильнее жалости мне хотелось спать, я чувствовал, что сейчас усну за столом.
— А Машка, кто она? — продолжал обсуждать третий аспект Лопухов. — Предки ее какими-нибудь крестьянами были. Нет, конечно, она красавица, тут ничего не попишешь, красавица — пробу ставить негде — испортишь красоту. И не какая-нибудь поп-звезда проститутка, а опять же всякие языки знает иностранные. Но не из графьев. Не из графьев она, как ни крути. Хотя, если задуматься, то можно будет ей биографию переправить, в дворянское собрание ввести. И вот я спрашиваю: прощать мне Елену, которая заподозрена тобой в неверности мне, или не прощать? И тогда уже принять во внимание страстное желание Марии обладать таким мужем как я?
    Я слышал и понимал, что говорит Лопухов, но слышал и понимал как бы уже во сне. Я засыпал, но последние мысли помню: мне снова казалось странным, что о Сереге Лопух не сказал ни слова. А он не мог не сказать, если бы имел отношение к тому, что случилось с Серым. Но если он не имеет отношения к тому, что случилось с Сергеем, то почему в этом его ресторане происходят такие вещи — людей убивают, они просто пропадают?

24
… Луч фонаря высвечивал листья кустарника, и они, в этом желто-белом луче, отбрасывая мутные тени, казались прозрачными, сделанными из темного зеленного стекла. Трава же казалась тонкими узкими кусочками материи, густо нашитыми на огромный хост лежащий под ногами. И стволы деревьев, в них словно не было жизни, словно они были окаменевшими, мертвыми.
    Четыре человека шли по темному ночному лесу. Они казалось искали что-то.
— И что? — раздраженным голосом заговорил невысокий, лысый, плотный мужчина, и сразу его голос стал передразнивающим. — "У меня компас в голове, у меня компас в голове, я сразу найду". Где твой компас? Может его вынуть из твоей башки? А то компас есть, а башка-то не варит.
— Сказал найду, значит, найду, — упрямым голосом проговорил длинноволосый.
— Ну ищи. Уже час ищем.
— Еще не час.
— Какая нахрен разница. Почему-то в прошлый раз почти сразу этот дом нашли.
— Тоже не сразу, — не согласился длинноволосый.
— А лопата, какая острая, сам затачивал, она любой корешок с полраза перерубит, — с удовольствием вздохнул лысый
— При чем здесь твоя лопата, когда нам нужен теперь сам дом. В это раз не сразу похороны будут, а через какой-то промежуток времени, — сказал длинноволосый.
— А почему так? — спросил лысый.
— Потому что нам придется еще охранять этот объект, — сказал длинноволосый. — Тебе же при мне говорили. Ты так же, как и я слышал.
— А как мы его будем охранять? — спросил лысый.
— Хочешь вместе, хочешь по очереди.
— Давай вместе, — предложил Лысый. — Только тебе придется съездить жратвы купить.
— А почему то мне? Мы возьмем и жребий кинем, кто  первый поедет за жратвой. А кто первый охранять останется.
— Ладно, согласился лысый. Все равно мое от меня не уйдет.
— И за свою лопату не волнуйся, — сказал длинноволосый, — могилу все равно придется копать, потому что только дураки заложников отпускают.
— Это точно, — согласился лысый. — Только рыть будем в том же месте. Что раньше, там земля еще мягкая.
— У тебя же лопата острая.
— Все равно, чего напрасно инструмент тупить. Потом снова затачивай. — Лысый заботливо поднял лопату штыком вверх. — Ну тогда ищи давай тот дом, который с могилой. А то встал, как принц какой датский.
— Че, я один должен искать, ты тоже будешь.
— "Ты тоже, ты тоже", — передразнил лысый. — А компас в голове у тебя, а не у меня. Или он ночью у тебя не показывает? Целый час уже ходим как эти самые по лесу, и еще час проходит с твоим компасом
— И не час, а даже полчаса еще не ищем, а только минут пятнадцать, а что к этому месту добирались, так это не считается.
— Вот скажите, — лысый обернулся и, посмотрев на две темные тени позади себя, в которых угадывались силуэты женщин, обратился к ним, — считается или не считается, что мы сюда почти больше полчаса шли, а потом еще почти полчаса ищем по его компасу ту могилу вместе с домом?
     Ему никто не ответил. Только послышался слабый женский всхлип.
— В общем, так, — решительным голосом начал лысый, — сейчас мы с тобой, Лохматый, расходимся и по отдельности ищем. И еще посмотрим кто раньше дом с могилой найдет.
— Ладно, — согласился длинноволосый.
— Иди туда, со своим фонарем, — приказал лысый и показал пальцем, куда идти длинноволосому, — а я пойду туда. Я и без всякого фонаря все хорошо вижу, потому что все равно знаю, что мы не в том месте, и искать здесь некого. Если по правильному, нужно было сначала днем приехать и найти, а потом уже по приметам щас искать.
— Ладно, — снова согласился длинноволосый. — Только я пойду не туда, а вон туда. — И он указал своим пальцем чуть левее, чем лысый.
— Ты эта, — обернувшись, сказал лысый теперь уже одной из темных фигур стоявших позади. — Ты смори за ней, чтобы она не соскочила вдруг.
— Иди, — ответила одна из женщин.
    Лысый и длинноволосый ушли каждый в свою сторону, а две женщины остались стоять на месте.
    Некоторое время они стояли молча, только слышалось едва тихое всхлипывание одной из девушек. Она повернулась к той, с которой разговаривал лысый, и попыталась рассмотреть ее лицо, увидеть ей в глаза. Но в темноте не смогла различить ни лица ни глаз второй девушки. И все же, все так же тихо всхлипывая, одна заговорила.
— Что вы хотите делать? Вы хотите меня убить?
    Другая девушка промолчала.
— Не надо, — жалобно стала просить первая. — Я же ничего не сделала.
— Заткнись, — негромко приказала другая женщина.
— Ну пожалуйста, ну, отпустите меня.
— Еще раз повторить? — спросила вторая женщина и повторила: — Заткнись.
    Всхлипывающая девушка замолчала, отвернулась. Так они простояли еще несколько минут.
    Но неожиданно всхлипывающая девушка резко обернулась. Она обернулась и почти выкрикнула:
— Сука.
    И одновременно с этим криком, она с силой толкнула стоявшую рядом девушку в грудь.
    Та отступила на шаг, споткнулась обо что-то в темноте, и упала на спину, негромко вскрикнув, скорее даже, тихо простонав от боли.
    А та, что ее толкнула, развернувшись побежала в темноту.
    Но и она, пробежав всего несколько шагов, и она тоже споткнулась и тоже упала, только лицом вниз. Она упала около большого дерева, заросшего у своего основания густой высокой травой.
    А та, что упала уже поднялась. Она держалась рукой за затылок, которым, видимо, ударилась, упав на спину.
— Ты где? — немного, испуганно и растерянно спросила она, обращаясь к девушке толкнувшей ее.
    Но та лежала в высокой траве и не шевелилась, и та, которая упала не видела ее. Она нервно заметалась на месте, не зная, что делать. Побежала сначала в одну сторону, но тутже вернулась, снова стала осматриваться по сторонам, прислушиваться, потом побежала в другу сторону и снова вернулась, и снова стала прислушиваться, стараясь уловить в тишине шелест травы и кустов, который хорошо должен быть слышан, ночью в лесу, когда ни один листок не шелестит от ветра.
    В это время показалась чья-то тень.
— Нашел. Я первый, — хвастливо проговорил лысый. — А где эта?
    Спросил лысый, у той девушке, которая упала, а сам стал удивленно смотреть по сторонам. А та девушка, которая упала, стояла растерянная, ее длинные светлые волосы были растрепаны.
— Она убежала, — проговорила длинноволосая девушка.
— Убежала? — И лысый тутже закричал во всю силу: — Лохматый, Лохматый.
— Ты чего орешь как в лесу, — спросил длинноволосый, который оказался тоже рядом.
— Эта падла сбежала. Она ее упустила, — указал он на светловолосую женщину.
— Вы че? Да нас же убьют, — испуганно проговорил длинноволосый. — Куда она могла побежать?
— Куда, куда, — сразу догадался лысый, — откуда пришли, к дороге.
— Давай за ней. Догоним. До дороги считай километр. Бежим.
    И все трое побежали в ту строну, откуда пришли. И длинноволосый, светя фонарем вдаль, пытаясь увидеть убежавшую, ступил всего в нескольких сантиметрах от ноги лежавшей в траве девушки, за которой они побежали, которую хотели догнать.
    А она лежала и боялась дышать.
    Через несколько минут, когда шелест и треск ветвей, побежавших догонять ее был уже далеко, девушка приподнялась, прислушиваясь. Она встала на ноги. Сначала осторожно пошла в сторону противоположенную той, куда побежали трое. Но шаги ее становились быстрее и быстрее. И скоро она уже бежала, выставив руки перед собой, отстраняя ветви деревьев и кустов, которые все равно хлестали ее по лицу. Но девушка не обращала на это внимания и бежала так быстро, как только могла бежать в темном ночном лесу.

*   *   *
Кто-то засунул меня в огромную кучу ваты, величиной с девятиэтажный дом, и я пытался выкарабкаться из этой ватной горы. Но мне повезло, вата оказалась сахарной, и она постепенно таяла. Но повезло не очень, она таяла и все становилось липким, и я весь становился липким, и мои руки прилипали к вате и весь я к ней прилипал. Но я все выбирался и выбирался из огромной кучи ваты, а она медленно таяла. И наконец я увидел свет.
    Сначала он был каким-то мутным. Но постепенно, словно кто-то внутри меня наводил резкость, все становилось более четким, различимым. И я начал видеть.
    Впрочем, рассматривать было особенно нечего: потолок из бетонных плит, в середине его светится небольшая лампочка, кирпичные стены, на полу валяется всякий мусор: куски дерева, железки. Больше ничего в комнате нет, если не считать еще металлическую кровать и самого меня. Старая, можно сказать уже, старинная кровать с железной сеткой крепящейся к каркасу пружинами, на этой сетке я и лежу. Помещение квадратное, около десяти этих самых квадратных метров.
    Нет, еще здесь железная дверь.
    Я попробовал подняться и убедиться, что дверь прочно закрыта. И не смог — меня дернули за запястья. И я снова упал на кровать, заскрипевшую металлическими пружинами.
    Дернули меня стальные наручники, которыми я был прикреплен к спинке кровати.
    Не сразу, но я понял, что произошло. Да, недооценил я Лопуха.
    В голове тяжесть и тупая боль, не сильная но неприятная, и хочется пить.
    Когда они мне успели подсыпать снотворное в коньяк?
    Я развернулся на кровати и стал рассматривать свои наручники. Снять их не получится. Если бы была какая-нибудь стальная проволока или тонкий гвоздь, тогда можно было бы попробовать. На полу, наверное, что-то такое есть, но я не дотянусь.
    Я перестал осматривать наручники и решил получше осмотреть кровать — может быть получится ее сломать.
    В это время снаружи послышался металлический лязг, кто-то открывал замок.
    Дверь открылась и в мою комнату вошел Виктор Викторович, а проще говоря, Витек.
— Что оклемался? — улыбнулся он мне какой-то шакальей улыбкой.
— Воды принеси, — попросил я.
— А может тебе еще шампанского и телку в придачу.
— Шампанского можно, — согласился я, — насчет телки чуть позже, сейчас голова болит.
— А шампанское денег стоит, так что обойдешься, — передумал Витек.
— Ты как баба, — сообщил я ему, — только обещаешь, а толку никого.
— Это очень точно замечено, очень правильно, — услышал я голос Лопуха и сразу увидел его.
    Лопухов вошел в комнату и остановился около двери.
— Женщины они такие, — продолжил он мою мысль, — от них только и жди что всяких обещаний.
— Да нет, — решил я заступиться за женщин из чувство протеста. — Это я про баб сказал, а женщины бывают и такие, которые держат свое слово.
— Я не собираюсь оспаривать свою истину, она есть аксиома, а твое высказывание бездоказательно. — И обратился к Витьку: — А тебе что воды что ли жалко? Принеси человеку воды. Разве мы не можем создать условия приличествующие?
    Витек расстроенный ушел.
— И стул мне принеси, — крикнул ему вслед Лопухов.
— И долго я спал? — спросил я Лопуха.
— Да уж сутки, даже с несколькими неучтенными часами. Я уже расстраиваться стал, думал не проснешься.
— Не, — успокоил я Лопухова, — я просто уставший был, поэтому так долго проспал. А что вы мне посыпали в коньяк?
— Не подсыпали, а подмазали, — довольным голосом сообщил Лопухов. — Жидкое, но густое и прозрачненькое, и рюмочка была им смазана изнутри смесью из нескольких этих жидких лекарственных ингредиентов нафтизина, эфедрина и еще кое-чего, что я не обязан помнить, ибо я не аптекарь а лицо государственной важности.
— Вы, Семен Васильевич, не Семен Васильевич, а просто Мария Медичи какая-то, — подольстил я Лопуху и он заулыбался, счастливый.
    Он улыбался, и я тоже улыбался. Не знаю какие у него были в этот момент мысли, а вот у меня: я прикидывал — достанусь я ногой до его горла или нет. Нет, не доставал, удар пришелся бы вскользь, только чуть коснувшись Лопуха. Да и смыла не было, едва ли ключи от наручников у него. Они, скорее всего у Витька.
    Вернулся Витек. Он поставил стул рядом с Лопуховым, подошел ко мне, протянул стакан с водой.
— А руки нельзя мне освободить, а то как я пить буду? — попросил я.
— Нет, — не согласился Лопухов, — руки никак невозможно освободить. Уж как-нибудь так.
    Витек вложил мне в руку стакан и я кое-как выпил почему-то теплую воду.
    Он меня раздражил этот Витя — сначала вообще не хотел воду давать, теперь принес теплую. Я решил устроить ему маленькую подлость за это. Не только, конечно, за это, а пусть погрызутся между собой.
— А знаете, Семен Васильевич, — начал я устраивать подлость, — вот в прошлый раз, когда я здесь был, я вам звонил, и вы еще по телефону говорили с Виктором Викторовичем, — я кивнул на Витька, — а он, когда кончил с вами разговаривать и отключил телефон, он обозвал вас козлом.
— Че ты гонишь, ты?! — сразу завозмущался Витек.
— Честно, Семен Васильевич. Не обманываю. Можете хоть Марика допросить, он при этом присутствовал.
— Та-ак, — протянул Лопухов. — И чем же это я, Витя, заслужил такое за мою доброту и искреннюю строгость?
— Семен Василевич, честное слово он обманывает…
— Замолчи, презерватив ты колючей проволокой штопаный. Мент ты поганый, которого я в люди вывел, и которому дал не только хлеб и кров, но и икру красную сверху хлеба и бразды правления под кровом с символическим именем "Незабудочка", и как же ты моей костью, брошенной тебе, не подавился. И честное слово дает, и как твой поганый язык после этого в глаза мне смотрит. Ладно, о твоем честном слове разговор будет в дальнейшем, — отложил на время разборку с Витьком Лопух. — Сейчас у меня есть более важные дела. Все иди, — приказал он Витьку.
    Витек вышел, взглянув на меня, как собака, которую за ошейник утаскивают от кошки, оцарапавшей ее.
— А зачем меня сюда притащили? — спросил я Лопухова, когда он уселся на стул. — И вообще, где я?
— Где ты, неважно. Это не имеет никакого стратегического значения для тебя. А вот зачем? — Лопухов устроился поудобнее на стуле. — Ты думал что? Я раскрою перед тобой свою бездонную бескрайнюю душу, как я это и сделал, а после этого я пущу тебя на все четыре стороны света? Э-э, не-ет. Моя светлая и чистая душа останется потемками для всего света. А вот ты выведал все мои семейные тайны.
— А я, меду прочим, и не просил раскрывать вашу бездонную душу.
— Не просил? Ага, не просил, значит. А не ты ли хитростью хотел выведать у меня все секреты моей души.
— Да нахрена они мне?
— Лицемеришь. А зачем ты пробрался ко мне под видом архитектора, как Иуда во вражеский стан, если не для предательской измены? Не-ет, меня не проведешь. Ты хотел выведать тайные мои мысли, которые, впрочем, я ни от кого и не скрываю.
— Да разве плохая была идея Диснейленда?
— Идея, можно сказать, здравая. — похвалил меня Лопухов. — Она вполне имеет полное право на существование.
— Ну вот, — удивился я. — Тогда в чем же дело? А то, что я не архитектор, так разве это что-то меняет, если идея здравая?
— Сейчас речь пойдет не об этом, — решил сменить тему Лопухов. — Сейчас речь будет идти…
    Лопухов замолчал. Толи он решал как продолжить дальше, толи вообще задумался, а стоит ли продолжать, во всяком случае, вид у него был какой-то нерешительный.
    Я решил ему помочь.
— Ну короче. Как я понял, сейчас должна пойти речь о четвертом аспекте. Или я не прав?
— Вот, — Лопухов почему-то погрозил мне пальцем. — В самый центр яблочка.
— Значит будем говорить о кирпичах, — сказал я.
    Я это сказал, но сам не очень был уверен, что это именно и есть "четвертый аспект" Лопухова. Да и не очень я был уверен, насколько правильно сам Лопухов понимает термин "аспект", но заниматься вопросами лингвистики я с ним не собирался, тем более, я сам не большой специалист. Вот если бы поговорить о музыке. Но как разбирается бывший куратор всех искусств в музыке, я уже знал — как и большинство кураторов и критиков (которых в наше время заменяют продюсеры) — никак. Так что и на эту тему общаться с ним бесполезно.
— Вот, ты и проговорился, — сверкнул Лопухов глазами, как Волк из мультфильма о Красной Шапочке. — Вот я тебя и поймал за кисть воровской руки на месте совершенного преступления.
    Поймать-то он меня поймал, но в чем именно или на чем он меня поймал, я не пока что не знал.
    Об этом я ему и сказал:
— Никакого аспекта, в смысле никакой особенной точки зрения относительно кирпичей у меня нет. Кирпичи они и есть кирпичи. Так что высказывайте свой аспект. А я, если что, поддержу разговор.
— А ты мудёр. Ой ты мудёр, — обругал меня Лопухов, а может похвалил, не знаю. — Напрасно я был таким добрым и дал тебя напоить водой.
    Он сказал, что зря дал напоить меня и я понял, если в ближайшее время не выберусь отсюда, они меня будут пытать жаждой или в лучшем случае бить. Про худший вариант мне думать пока не хотелось.
— Итак, — начал Лопухов, — приступим, помолясь, потому что, как я говорю: тише едешь…
— Толще будешь, — закончил я за Лопухова.
— Нет, это не совсем правильная сентенция. Поэтому скажу по-другому, как я говорю: время — деньги.
— В нашем варианте, — поправил я Лопухова, — время — кирпичи.
— Вот! Вот!
    Лопухов вскочил со стула и одновременно поднял указательный палец в знак согласия.
— Итак, я начинаю беспристрастный и непредвзятый опрос свидетеля, — сообщил мне Лопухов, — который, как известно, из свидетеля в любое мгновенье текущего времени может перейти в состояние обвиняемого.
— Да, — согласился я, вздохнув, — все течет, все изменяется.
— Повторяю: итак, где мои кирпичи?
— Я думаю, там же, где и были — на строительстве вашего дома.
— Лож! Лож и провокация! — возмутился Лопухов. — Их там нет и никогда не было.
— Да как это не было, — возмутился и я, — когда я сам туда ездил и видел, что кирпичей так полно, на два дома хватит или на один пятиэтажный. А кстати, фундамент выдержит такую постройку? — поинтересовался я и пояснил: — Я это спрашиваю, как бывший архитектор. А еще потому что не могу не волноваться за ваше здоровье и жизнь, потому что непрочный фундамент может привести к обрушению конструкции как частично, так и в целом.
— Выдержит, — успокоил меня Лопухов, — он, мой фундамент, все выдержит. А вот зачем ты туда ездил под видом шпиона вражеской разведки? Вот это тоже вопрос.
    Кажется Лопухов вспомнил свою молодость, когда постоянно ловили каких-то шпионов, во всяком случае, в старых фильмах это была чуть не основная тема. Но вместе с этим я подумал: "А не шизофреник ли Лопухов? Вдруг у него какая-то кирпичная мания?"
    В это время за дверью послышался шум, торопливые шаги. Дверь немного приоткрылась. В нее просунулась голова Витька.
— В чем дело? — разозлился Лопухов.
— Там пришли, — кивнул головой в строну Витек.
— Кто?
— Ну, этот, эта…
— И что, это достойный повод, чтобы прерывать приближающийся к кульминации серьезный психологический допрос?
— Ну, там же Манька, вы же сами говорили…
— Я тебе говорил, чтобы это грязное прозвище "Манька" я не слышал не из чьих уст.
— Ну, Мари или Мария. Если вам так больше…
    Лопухов схватил Виктора Викторовича за лицо, лицо Витька, скрылось под ладонью и толстыми пальцами Лопухова. Но Витя продолжал говорить, голос его звучал, словно он надел на себя противогаз.
— Накладка там какая-то крупная.
— Какая накладка может произойти, если я никаких заданий не давал?
— Я не знаю, но там нервничают.
— Сейчас я их упокою, сейчас я их нервное возбуждение превращу в состояние тихого ужаса. — Рука Лопухова толкнула лицо Витька от себя и лицо исчезло за дверью.
    Лопухов отшвырнул ногой в сторону стул, и быстро прошелся из угла в угол.
— Накладка, — проговорил он. — Я им покажу, как самовольничать. Я им покажу, как я пресекаю беспредел в самом его зачаточном виде. Никаких заданий не поручали, а там накладка.
    Лопухов быстро направился к двери, толкнул ее и вышел. Но в какую-то секунду, когда Лопухов выходил, я увидел за дверью мелькнувший силуэт женщины. Видимо, она ждала его за дверью и когда дверь резко распахнулась шире, женщина сначала отскочила назад, а только потом в сторону.
    За дверью было довольно темно, и женщину я видел только мельком. Но я не сомневался, что я знаю, кто это такая. Да здесь и догадываться не нужно, и так все ясно.
    "Вот сука, — думал я, пытаясь отломить спинку кровати от ее металлического каркаса. — А глаза такие искрение, и вся такая заботливая. Стерва. Ну теперь мне бы только выбраться отсюда. Привяжу за ногу на крыше дома и свечу поставлю под веревку. Расскажет все — хорошо. Не расскажет, пусть летит, как раненый лебедь и жалобно кричит".
    Я думал так, потому что был бешеный от злости. Но я внутри чувствовал сомнение: смогу ли так поступить.
    Снять спинку кровати, отделить от железного каркаса с пружинами, к которому обе спинки и крепились было нельзя, они не снимались, они были приварены к нему. И приварены газовой сваркой, а газовая сварка, это не электросварка, она сваренные поверхности превращает в монолит. Впрочем, все зависит от сварщика. И я хоть всегда очень не любил дилетантства, в чем бы ни было, но сейчас я пожалел, что эту кровать варил настоящий профессионал.
    Но постепенно, труба, из которой была сделана спинка кровати начала гнуться, хоть и была очень толстая. Не знаю, сколько времени уйдет, чтобы сломать ее, но не больше ночи.
    Но тут я услышал снаружи шаги. Слух у меня хороший и шаги я услышал, когда человек был еще далеко. А точнее, не один человек, а несколько, и они спускались по лестнице и о чем-то говорили. Звук шагов был не громкий, значит, лестница не деревянная, а как и стены моей комнаты, сделанная из кирпича.
    Я постарался насколько возможно выпрямил трубу, чтобы не бросалось в глаза, что я ее собираюсь сломать и сел на так, чтобы загородить спиной кривое место.
   Дверь открылась. Вошел Витек, за ним Лопухов, а вслед за Лопуховым еще двое. Один из этих двоих — Филимон — тот самый народный артист, которому Лопухов скоро выхлопочет это звание. А третьего я не знал, не видел раньше — здоровый парень с тупым упрямым лицом.
— Так, — быстро заговорил Лопухов. — Мне сейчас срочно нужно выяснять обстоятельна и исправлять вами наломанные дрова.
— А мы здесь при чем? — скромно возмутился Витек.
— Молчать, — приказал ему Лопухов. — Ты мне еще за козла ответишь.
— Да не говорил я ничего такого, врет он, — снова стал оправдываться Виктор Викторович и даже замахнулся на меня рукой, но стоял он далековато от меня, метрах в трех, так что жест этот был символическим.
— Я разберусь, от меня никуда не денешься и не спрячешься. И эта сучонка. Ну пусть только разденется, пусть только снимет свое платье, я с разберусь, я покажу. И ведь главное же, падла какая, знает же чем меня можно держать. Хитрая, бля, куда там. Все равно что хохла с евреем скрестили. Ну ладно, это не уйдет. А теперь приказ такой. Этого…
    Сначала Лопухов показал на меня пальцем, а потом погрозил им мне, но обратился к пришедшим с ним.
— Этого, — теперь он указал пальцами по очереди на Витька и Филимона: — Ты и ты. Стеречь как собственные яйца. Ни под каким видом вреда ему не приносить. Я сам этим займусь. Ни под каким даже пьяным видом не подходить к нему и не дотрагиваться.
— Он че, принцесса что ль какая? — спросил будущий народный артист Филимон.
— О вашем же собственном благе и полноценном здоровье забочусь, — пояснил Лопухов.
— А че о нас заботиться-то, че с нами случится? — не понимал Филимон.
    Витек молчал, видимо, его расстроило обещание Лопухова разобраться с ним за "козла". И он время от времени зло поглядывал на меня, уверен, он хотел дождаться ухода Лопухова, чтобы отомстить мне за то, что я настучал на него Лопуху.
— Что о нем заботиться? Что случится? — переспросил Лопухов. — А с ним ничего не случится. А вот с вами может случиться. Вы знаете кто есть этот индивидуум. Служа в славных войсках Российских вооруженных сил, он проходил службу в частях особого назначения, название которым — военно-подрывные части. А так, как некоторые из вас тоже проходили военную службу, вы должны знать, что это есть за такие части и войска.
— Да подумаешь, — снова сказал Филимон. — Видал я таких.
— Подумаешь, да нихрена не скажешь. Видал он. Видал да не обглодал. И говоришь ты свои глупые слова по своему невежеству и незнанию объективной и полноценной информации. Я объясняю, — и Лопухов стал объяснять. — Пройдя двухгодичное обучения в подобных частях, он умеет не только уничтожать при посредстве взрывания важные стратегические объекты врага, но, главное для вас, предварительно их обучали обезвреживать усиленную охрану таковых объектов, как применяя не только огнестрельное и холодное оружие, которым он владеет в совершенстве, но и свои простые обычные руки. И своими голыми руками он может нанести тебе увечье не совместимое с продолжением твоей бесполезной жизни. Так что продолжение твоей жизни, если ты по неосторожности подойдешь с этому субъекту на достаточно близкую дистанцию, продлится несколько коротких мгновений. Теперь понял?
    Лопухов инструктировал своих телохранителей, а я снова подумал, что уж очень много он обо мне знает. И снова подумал, почему он ни словом не упоминает о Сереге, будто и не слышал о нем. А может быть, действительно, не слышал и не знает?
— Да ладно, — все еще не хотел слушать советов Лопухова Филимон. — Вон у него вся рожа в синяках. Кто вы думаете ему так ее разукрасил?
    Витек его толкнул, но поздно.
— И кто? — насторожился Лопухов.
    После того, как Витек его толкнул, Филимон замялся.
— Говори, говори, — стал вытягивать из Филимона Лопухов, — что там о синяках?
— Да так, — начал придумывать на ходу Филимон, — случайно встретили мы его и надавали по морде. А чего такого-то?
— Так, — сказал Лопухов. — Времени у меня даже в обрез не хватает. Но я еще вернусь. Я вернусь и разберусь во всем происходящем.
    Лопухов по очереди строго посмотрел на Витка и Филимона.
— Так, Панкрат, — Лопухов повернулся к самому здоровому из троих, которого я раньше не видел, — тебе бы, конечно, тоже было бы правильнее остаться и охранять этого субъекта. Но у тебя другая должность, ты мой самый близкий телохранитель и шофер в одном лице. Поэтому тебя я забираю с собой. Итак, я все сказал, и вы все непременно поняли. А теперь мне пора. Идемте, по  дороге я вам еще кое-что объясню, как примечание к инструкции.
    И они все четверо вышли. Снаружи проскрежетал металл по металлу.
    Эти двое, едва ли послушают Лопухова и будут только охранять меня. Им, особенно Витьку, очень захочется рассчитаться со мной за неприятности, которые ему обещал Лопухов, а виноват в том я. Так что, они скоро вернутся, и после инструкции Лопуха, уверен, не с голыми руками, а захватят с собой что-то вреде железных труб или трутов вроде того, каким они пользовались когда поймали меня около моего дома.
    Но странно, почему Лопухов об этом ничего не знает? Не могли же они по собственно инициативе прийти к моему дому, ждать меня, а потом попытаться избить. Хотя, какой там попытаться. Они меня и избили, и очень даже неплохо. Жаль я тогда не знал кто это, я бы тоже не стал их жалеть.
    Минут через десть, снова с наружной стороны двери послышался скрип метала. А я еще не успел сломать спинку кровати.
    Но никто не вошел, дверь только слегка приоткрылась и в не просунулась голова Витька.
— Сидишь? Сиди, сиди, падла, — проговорила голова. — Я скоро вернусь.
    Дверь захлопнулась, снова лязгнув снаружи металлом.

25
Прошло минут двадцать, я замучился как негр-стахановец до отмены в Штатах рабства. Но я сломал спинку кровати.
    Я освободился от кровати, но руки мои не были полностью свободны, наручники все еще оставались на запястьях. Но даже так — уже хорошо. А если принять во внимание, что эти двое не будут ожидать, что я их встречу не сидящем на кровати, а около двери, то, можно сказать, я свободен.
    Теперь мне хотелось, чтобы они поскорее пришли и открыли мне дверь, потому что сам я уже попробовал ее открыть, это бесполезно..
    Я ждал, когда Витек, как и обещал придет меня навестить, а сам искал на полу кусок какой-нибудь проволоки, которой можно открыть замок наручников.
    Интересно, почему Витек отложил свою разборку со мной, чем они сейчас занимаются? Если пьют, это хорошо, это их расслабит, они станут смелыми, а от их способности реагировать не останется и половины.
    Я нашел, то, что искал, потому что всякого мусора, как я уже говорил, здесь было полно, в том числе и металлического.
    Но стальная проволока, которую я нашел, была слишком длинной, и мои собственные руки мешали мне — проволока задевала за них. Я стал отламывать нужный мне кусок, но это было не так просто, сталь была прочной, не хуже той, из которой делают струны для рояля, а может это и был кусок струны, но это не важно. И в это на лестнице послышались шаги. Шаги тихие, осторожные. Это не пьяный, пьяные так не ходят. Казалось человек крадется.
    Я немного расстроился. Пришли бы на несколько минут позже, за это время я успел бы освободить руки полностью. Но теперь уж ладно.
   Я подошел к двери и встал рядом с ней, прижавшись к стене. Струну я бросил. Она была достаточно длинной, чтобы быть неудобным ключом для наручников, но недостаточно длинной, чтобы быть удавкой. К тому же, чтобы не порезать руки пришлось бы загнуть ее концы и сделать ее еще короче. Так что "рабочей части" осталось бы десять-двенадцать сантиметров, а это слишком мало.
    Тихо проскрипел с наружной стороны металл — отодвинули засов. Дверь стала медленно открываться.

26
…Витек, который Виктор Викторович, надел на себя маску волка, просунул голову в дверь и зарычал, чтобы напугать меня, как в детском саду. Я бы удивился. Но это было бы прикольно…
    Почему мне представилась такая глупая картина, когда я, прижавшись к стене, стоял рядом с открывающийся дверью, сам не знаю, наверное, потому что Витек крался, и уже это само по себе было смешно и глупо. А может это не он, а мой коллега, будущий Народный артист Филя?
     Металл тихо проскрипел с наружной стороны двери, засов отодвинулся, и дверь приоткрылась.
    Человек не успел даже просунуть голову в приоткрывшийся дверной проем, показалась только часть лица, самый краешек щеки, можно было подождать еще секунду, но я не стал ждать, потому что хоть я слышал шаги только одного кравшегося человека, но кто знает, могло быть и двое, и значит мне нужно было как можно скорее разобраться с первым. Поэтому и увидев только небольшую часть лица, я тут же схватил человека за голову — одной рукой сбоку, за волосы и за ухо (это было очень удобным, что у него такие длинные волосы), другой рукой я схватил его за лицо, заодно и зажав ему рот и нос, чтобы она вздумал крикнуть.
    Еще полсекунды и его голова повисла бы со сломанными шейными позвонками, как набитый тряпками чулок.
    Но в эти последние полсекунды я понял (отчасти именно из-за длинных волос и слишком маленького уха), что это не Витек, и вообще не мужчина.
    Я резко втащил человека в проем двери, швырнул его в сторону, он отлетел и упал на мою кровать, я быстро выглянул за дверь, там никого больше не было, и я тутже рванулся к тому, кого втащил в комнату, пока он не успел прийти в себя от неожиданности, опомниться.
    Это была женщина, но она могла закричать, позвать на помощь.
    Я увидел ее лицо и замер, окаменел, как будто это было лицо Медузы-Горгоны.
    Но это была не Медуза-Горгона. Это была — Лида.
    И она не закричала и не стала звала на помощь, она заругалась на меня.
— Ты, идиот ненормальный, — и, вскочив с кровати, Лида бросилась ко мне. — Я пришла тебя спасать, а ты мне чуть ухо не оторвал.
    И она стала бить меня.
    Ненавижу, когда женщины меня бьют. Они машут руками как попало и бьют куда попало, от их кулачков просто невозможно защититься (единственный способ — убежать), тем более, на мне были наручники.
    Кое-как я смог перекинуть свои руки за спину Риты и прижать ее к себе, чтобы она престала меня бить.
— Тихо, успокойся, — почти шептал я ей на ухо. — Я же не знал, что это ты. Откуда ты здесь появилась?
— Я же сказала — пришла тебя спасать, — повторила она, но уже более-менее нормальным голосом без злости.
    Вообще-то я понял почему она так разозлилась, ей было обидно, что я так не по-мужски поступил с женщиной — схватил ее за ухо и отшвырнул в сторону.
— Отпусти меня, — потребовала она.
     Я перестал обнимать ее и поднял свои руки, сцепленные наручниками, позволяя отойти от меня.
— Идиот, посмотри, — и, откинув волосы назад, она показала мне свое ухо.
— Да все нормально. Оно цело, даже маленький кусочек не оторвался, — успокоил я Лиду.
— Ага, а знаешь как горит?
— Ну, красное, — согласился я. — Но это пройдет.
— Вот до тех пор, пока не пройдет, я тебя не прощу, — пообещала Лида.
    Я молча согласился на это.
    Расспрашивать почему она здесь оказалась, что значит: "пришла меня спасать", времени не было.
— Вон валяется проволока, — показал я Лиде на кусок проволоки на полу. — Помоги мне снять наручники.
    Хоть ухо у Лида было еще очень красным и значит она не простила меня, но она не отказалась все же помочь. Только спросила:
— А я сумею?
— Делай, что я буду говорить и сумеешь. Здесь замок очень простенький.
     Я говорил ей, куда нужно вставить проволоку и что делать дальше, Лида послушно делала, как я говорил и у нее получилось с первого раза. Вторую руку я освободил уже сам.
— Где мы вообще находимся? — взяв Лиду за руку и вместе с ней осторожно выглядывая из-за двери, спросил я ее.
— Ты что, не знаешь? — удивилась она. — Это подвал.
— Это я уже понял. А подвал чего?
— Ресторана. "Незабудка" называется.
    Сразу за дверью был узкий коридор, метров семь длинной, кончался он, или, точнее, продолжался крутой лестницей. Кроме двери, из-за которой сейчас выглядывали мы с Лидой в коридоре было еще две двери. Одна металлическая с резиновыми уплотнителями, это понято — это холодильник или, скорее всего, морозильник, он был зарыт на большой замок, такие принято называть "амбарными". Видимо, Лопухов считал, что чем больше замок, тем труднее его открыть. Вторая дверь, почти напротив морозильника была обычная, на ней тоже висел точно такой же огромный замок, но он закрыт не был, а просто болтался в петлях.
— Это что за дверь? — указав на дверь с открытым замком, спросил я Лиду.
— Что-то вроде склада. Там продукты, которые не портятся и вино.
— Очень кстати, — порадовался я и быстро прошел к этой двери с открытым замком.
    Я вынул замок из петель и открыл дверь. Внутри было темно. Рядом с дверью был выключатель, я повернул его. В складе загорелся свет. Меня ничего не интересовало кроме ящиков, на которых был указано, где верх, а где низ и была маркировка предупреждающая, что внутри стеклянные предметы.
    Я сразу подошел к одному такому ящику и отодрал его картонную крышку.
    Штопора у меня с собой не было почему-то, поэтому я быстро проткнул пробку внутрь бутылки и стал пить.
— Ты что алкоголик? — услышал я Лидин голос.
— Если тебя заставит съесть банку селедки, а потом сутки не поить, как бы ты себя чувствовала?
— Плохо, — согласилась Лида и тут же сказала: — Смори, тут есть "Дом Периньон". Я пила это шампанское, когда мне шестнадцать лет исполнилось. Мне папа покупал. Ты пробовал?
— Пробовал.
— А чего ты тогда не его пьешь? Тем более, газированным быстрее напьешься.
— Ты пила шампанское без стаканов? — спросил я.
— Нет, а что?
    Я достал бутылку "Дом Периньон", открыл ее, так, чтобы она не хлопнула и протянул Лиде.
— Пей, сказал я.
— Ой, ну и выпью, ну и что такого.
    Но только она поднесла горлышко ко рту и сделала первый глоток, пена у нее потекла чуть ли не из ушей. Лида закашлялась, на глазах у нее появились слезы.
— Ты дурак и шутки у тебя дурацкие, — обиженно сказал она, стряхивая шампанское с кофточки.
— Лучше всего учиться на своих ошибках, — сказал я.
— Ну вот и учился бы на своих ошибках, а мне мог бы сказать. Я все-таки женщина, как ты можешь так поступать?
    После бутылки вина жажда у меня сразу пропала, я стал чувствовать себя нормальным человеком.
— Ну, извини, больше не буду. Куда эта лестница ведет? — спросил я, когда мы вышли из склада.
— Там наверху дверь, — стала объяснять Лида, — за ней небольшое такое пространство, как тамбур в электричке, и еще одна дверь. А за ней уже, зал ресторана.
— Как ты здесь оказалась? —  не удержался я чтобы снова не спросить Лиду.
— Потом расскажу.
— В зале есть кто-нибудь?
— Да, двое, — ответила Лида.
— Посетители?
— Какие посетители? Сейчас пять часов утра.
— Понятно. Значит, это те, которые меня охраняют и оберегают. Мимо них никак нельзя пройти?
— Нет, — расстроила меня Лида. — Из этого подвала только один выход. Только туда, в зал, где эти двое сидят.
— Ты их знаешь?
— Ты что, ненормальный? Откуда я их могу знать? Нет, имена знаю. Одного зовут Витя, еще одного Филя. Слышал бы ты, как он играет на гитаре и поет, — засмеялась Лида.
— Слышал, — ответил я.
    Я ответил, а сам думал, что лучше: идти наверх самому или подождать Витька здесь. Здесь удобнее, можно спрятаться в этом складе и ждать его. Такой вариант намного вернее. Но кто знает, когда он придет. Не отложит ли он вообще свою месть на потом. Такое вполне могло быть. Так что лучше не ждать.
— Пошли? — сказал я Лиде.
— У меня есть план, как тебе незаметно выйти, — торопливо проговорила Лида.
— Какой?
— Ну, в общем, я знаешь что думаю, — теперь она заговорила не очень решительно, — чтобы тебе незаметно уйти, мне придется отвлечь их.
— И как ты собираешься это сделать? — спросил я.
— Ну, как легче всего можно отвлечь мужчин?
    Я сначала не понял, потом до меня дошло.
— У тебя сейчас со вторым ухом будет то же самое, что и с первым, — пообещал я ей. — Или вообще оторву.
— Да ты не понял. Я их только отвлеку, а сама обману и убегу.
— Пошли. — Я потащил Лиду за собой. — И слушай, что тебе взрослые говорят.
— Ой, тоже взрослый нашелся. Да я как женщина взрослее тебя. А куда мы идем?
— Наверх.
— Но их там двое.
— А ты не заметила, что на мне уже нет наручников? Ты ведь их сама снимала.
— Ты с ними справишься, да, с этими двоими?
— Постараюсь. Только ты держись подальше от них, чтобы кто-нибудь из них тебя не схватил.
— Как заложницу?
— Как дурочку.
— Я тебе потом все припомню, — обиделась Лида. — Ты еще будешь просить прощения. Я тебя, конечно, прощу. Только тебе очень долго придется просить. Понял?
— Понял, не маленький.
    Но мы успели сделать только пару шагов, как я услышал, что наверху хлопнула дверь. Кто-то шел навестить меня. А может быть искал Лиду. Но это не имело значения.
— Бежим, — шепнул я Лиде и собрался бежать к лестнице.
    Но Лида поняла меня неправильно, она развернулась и собралась убегать обратно в комнату.
— Да не туда. — Я потянул ее за руку к лестнице.
    Сначала были видны только ноги спускавшегося по лестнице человека. Все остальное закрывал низкий потолок коридора, по которому мы бежали.
    Но услышав наши шаги, человек наклонился боком и посмотрел, кто это там бегает по коридору. Я тоже увидел его лицо. Это был Витя. И он тоже, конечно же, увидел и меня.
    Я отпустил руку Лиды, чтобы быстрее подняться по лестнице. Я знал, что Витя сейчас станет звать второго моего охранника — Филю. Но мне было удобней, разобраться с каждым по отдельности, потому я и спешил.
    И Витя, конечно, позвал Филю.
 — Филимон, — закричал Виктор Викторович хриплым голосом.
    Но это было не самое худшее. Одновременно, Витя сунул руку под мышку. Я сразу понял зачем.
    Я развернулся и побежал обратно, потому что передо мной было не меньше пятнадцати ступенек и очень крутых, а Витя уже вытащил пистолет.
    Очень хорошо, что Витя был пьяный, и очень хорошо, что для того, чтобы видеть меня, прицелиться, ему приходилось наклоняться набок.
    Послышалось несколько выстрелов подряд. Пули отрикошетившие от стены или пола, загудели как шмели. Я схватил Лиду, развернул ее в обратную строну и побежал вместе с ней назад к своей комнате.
    Втолкнул Лиду в эту комнату, схватился за ручку двери, которая были с внутренней стороны и захлопнул дверь. Она была тяжелая, стальная, с двух сторон покрыта приваренными к каркасу толстыми листами железа. То, что листы толстые я понял еще раньше, когда выходил из комнаты, потому что дверь, как я уже сказал, была довольно тяжелой.
    Ручка с внутренней стороны тоже была металлическая, сделанная из куска арматуры, и она тоже была приварена. Надеюсь так же прочно, как и спинки кровати к раме пружинного металлического матраса.
    Я захлопнул дверь и, держа, притягивая ее за ручку к себе, крикнул Лиде:
— Подай что-нибудь просунуть в ручку.
   Лида сразу поняла. Она схватила с пола один из толстых деревянных брусков, протянула мне. Я быстро вставил его в ручку двери. Он вошел туда с трудом, плотно. Ударив по нему ногой я загнал его еще дальше. Теперь эту дверь они не откроют.
    А снаружи снова послышалось несколько выстрелов. Стреляли в дверь. Но пули пробивали только одну, наружную обшивку, на второй, внутренней, которая была с нашей стороны, появились лишь небольшие вздутия, слегка напоминающие пузыри на воде во время дождя, только меньше размером.
— Эй, ты, — закричал через дверь Витек, — давай выходи. Все равно оттуда не выйдешь.
— Зачем, мне выходить, мне и здесь хорошо. Тем более, со мной ваша девочка.
— Хы, — хмыкнул Витек. — Она такая же наша, как и общая. Забирай ее себе.
— Хорошо, — решил я не поверить им. — Проверим. Я ей сейчас сверну головку ей, как цыпленку и послушаю, что вы там будет петь.
    Я повернулся к Лиде и тихо сказал ей:
— Кричи, как будто тебе лягушка за шиворот попала. Можно еще подбежать к двери и немного постучать у нее и поскрести ногтями. Проси их освободить тебя.
— Я не боюсь лягушек и не собираюсь ломать ногти. Я знаю, зачем ты это делаешь, чтобы они подумали, что я не знакома с тобой. Только я с тобой знакома.
— Кому сказал, кричи, — начал я злиться. — Или сейчас действительно будет больно.
    И я взял ее ладонь и слегка сжал. Лида пискнула тихонько от боли. Я сжал ее руку сильнее, она крикнула сильнее. Я сжал еще сильнее. Лида завизжала и сквозь визг стала ругать меня.
— Проси, чтобы они тебя выпустили отсюда, — шептал я ей на ухо. — Проси, или сделаю еще больнее.
— Не буду! Отпусти идиот!
    Ладно, решил я, и этого достаточно.
— Можешь с ней что хочешь делать, — порадовали меня с той стороны двери. — Мы тебе ее дарим эту шлюху.
    Лида, державшая руку, которую я ей сжимал, в другой, услышав оскорбление, сразу забыла о боли. Она коротко вдохнула, я понял, что она сейчас скажет что-то относительно шлюхи, и быстро зажал ей рот.
    Лида успела только крикнуть что-то невнятное, задергалась у меня в руках, как щенок, и только и смогла, тихонько недовольно и болезненно что-то замычать, как теленок во сне, если, конечно, телята во сне мычат, но если мычат, то она замычала именно так.
— Давай, давай, развлекись с ней, — послышался голос Витька.
    И тут же заговорил Филимон:
— Ладно, Витюх, пошли. — сказал он. — Пусть сидит там, все равно оттуда никуда не денется. Посидит три дня, а потом мы его оттуда за ноги вытянем.
— Точно, — согласился Витек. — Но я с ним еще поговорю.
— Проси, чтобы они тебя освободили, — снова прошептал я Лиде.
— Не буду, — раздраженно проговорила она.
    Послышался металлический лязг. Нас закрыли на засов. Я его успел разглядеть этот засов, когда выходил, такой и ломом не сломаешь.
— Сидите, сидите, ждите. Можете поразвлекаться пока, — уже издали послышался голос Витька. — Попроси ее, она может тебе забесплатно даст.
    И две пары ног стали подниматься по ступеням.
— Зато ты бы и за сто миллионов ничего бы не получил, — не выдержала нежная женская душа Лиды, но проговорила она это хоть и вслед уходящим, но негромко, так, самой себе.
    Шаги снаружи стихли.
    Я повернулся к Лиде, я был злой.
— Ты, партизанка-разведчица, ты что делаешь?
— Не кричи на меня. И вообще не повышай голос, — заговорила Лида на достаточно высоких нотах, хотя я на нее и не кричал, правда, голос у меня был достаточно раздраженным. — Посмотри, что ты мне сделал с рукой, ты мне чуть не сломал ее. — И она протянула мне, показывая, свою руку, в общем-то целую.
    Ту же она размахнулась и уже здоровой рукой ударила меня в плечо.
— Ну зачем тебе нужно было сюда приходить? — уже спокойнее сказал я. — Ну чем ты мне можешь помочь.
— Смогу, не волнуйся. Вот перестану обижаться и что-нибудь придумаю.
    Я вздохнул. Ведь не ребенок уже эта Лида. Какого тогда черта она себя так по-детски ведет?
— Ладно, — сказал я, — извини, что пришлось сделать больно.
— Вообще-то я не очень обижаюсь, — сказал Лида. — Я понимаю, что ты хотел выручить меня. Только не волнуйся, я сама тебя еще выручу.
    Я прошелся по комнате, а можно назвать ее и камерой.
    Черт, сейчас все было уже гораздо серьезней, чем еще пятнадцать минут назад. Но эти двое все-таки поверили, что Лида не знакома со мной. И то хорошо.
— Ну, и что мы теперь будем делать? — задал я, в общем-то, риторический вопрос.
    Лида поняла его по своему, по-женски.
— Если бы думаешь, что я послушаюсь совета того урода и стану заниматься с тобой любовью здесь, то ты ошибаешься, — сообщила она мне.
— Конечно, — согласился я. — Ты, как и каждое уважающее себя животное, в неволе не размножаешься. Зато самое время рассказать, как ты здесь оказалась.
— Очень просто, я следила за тобой. Или ты хочешь, чтобы подробней рассказала?
— Можно и подробней, времени у нас много. Минимум часов десять, пока они не догадаются срезать петли автогеном.
— С самого начала?
— Можно с самого, — разрешил я.
— Ну, в общем, так, — начала Лида. — Когда тебе позвонила какая-то девушка, ты, Машей ее назвал, из вашего разговора я поняла, что у тебя опять какие-то неприятности. Ну, я и решила последить за тобой.
— Зачем?
— Зачем, зачем, чтобы помочь тебе, если что. Ты же больной убежал.
— Как видишь, я здоровый.
— Ничего ты не здоровый. И вообще, не перебивай. Сначала я попросила Ритиного Лешку, чтобы он мне помог за тобой следить, на красных "Жигулях", помнишь?
— Конечно помню, вы еще в столб въехали.
— Ну, правильно. Потому что он неопытный. Поэтому я еще раньше, когда ехала еще с ним, с Лешкой, позвонила Кольке с Сашкой, у них на двоих есть одна машина, зато это джип.
— "Черроки"?
— Да.
— А зачем ты еще им звонила?
— Чтобы следить за тобой на двух машинах, чтобы ты не понял, что за тобой следят. А потом я хотела пересесть в джип, из него удобней следить, он выше. Но только не успела. И все из-за тебя. Ты так быстро поехал задом на своей машине, что мы испугались, что ты в нас врежешься и сами врезались в столб. В общем, на время я тебя потеряла. Я даже позвонила Сашке, не тому, который с Колькой на джипе, а Михайлову, у него "восьмерка", чтобы он тоже помог тебя найти.
— Я смотрю ты мужиков запросто запрягаешь, хорошо у тебя получается командовать ими.
— Я? Командовать мужиками?! Да стану я так унижаться. Я что скажу, они и так все делают, без всякой команды.
— А на "девятке", это тоже кто-то из твоей компании?
— На какой "девятке".
— Серая "девятка", "Жигули".
— Я не знаю кто это.
— Значит, это была случайная машина, — решил я.
— Наверное, — согласилась Лида. — Вот. Я тебя потеряла, но не на долго. Потому что ты, когда разговаривал с той девушкой, с Машей, вы говорили что-то о ресторане "Незабудка", и что ты, кажется, туда собираешься пойти вечером.
— Подожди, как это ты могла слышать. Ты что микрофон мне в машину установила?
— Ничего подобного, просто когда ты стоял на улице и разговаривал с той Машей, я послала Лешку послушать, о чем вы будете говорить. Он постоял немного около вас, как будто бы ждет кого-то. Вот он и услышал об этом ресторане.
— Ну, ты даешь, — удивился я. — Зачем тебе все это?
— Чтобы с тобой чего-нибудь не случилось. На тебя же ведь напали прямо около дома. Значит, могло еще что-то случится.
— Ну тебе-то до этого какое дело?
— Когда надо будет, я тебе расскажу.
— А почему не сейчас?
— Потому что нельзя. И все. Больше не приставай, — очень ясно объяснила Лида, так что вопросы на эту тему у меня отпали.
— Я сказала Кольке с Сашкой, — продолжила Лида, — чтобы они стояли у этой "Незабудки".
— А как ты узнала, где этот ресторан находится?
— Какой ты глупый. Ты же туда заезжал сразу после больницы.
— Да, действительно.
— Вот я им и сказала, чтобы они ждали, когда ты подъедешь, и сразу позвонили мне и сказали. Они увидели твою машину, позвонили мне и я подъехала к этой вот "Незабудке", а их всех отпустила. Мы только с Риткой остались вдвоем.
— Кстати, а где сейчас твоя подруга? — Я спросил об этом, потому что подумал, что она могла остаться в зале и теперь развлекает этих двоих — Витю и Филю.
— Она уже давно дома, — ответила Лида. — Но мы еще вчера сюда заходили. Сначала мы сидели в Лешкиной машине, она же не очень сильно разбилась, только чуть-чуть сзади. И мы следили за тобой через окно. А потом, когда ты с каким-то толстым, его на "Мерседесе" привезли, на джипе, когда ты с ним ушел за перегородку, мы с Риткой вошли в ресторан. Я села так, чтобы если что, ты не увидел бы меня. Но когда ты вышел, оказалось, что ты вообще ничего не видишь, такой ты был пьяный. Я даже не думала, что ты таким можешь быть. Тебя провели в дверь, которая ведет сюда в этот подвал. Ты ноги через раз переставлял.
— Я не пьяный был.
— А какой же?
— Неважно.
— Я тебе все рассказываю, а ты мне ничего.
— Ты мне самого главного не рассказываешь — зачем ты за мной следила.
— Я тебя предупредила уже, что скажу, когда придет время. А про то, что был не пьяный можешь не говорить, я сама уже догадалась, тебе какое-нибудь снотворное подсыпали. Правильно?
— Почему ты так решила? — удивился я.
— Потому что этот толстый мне сразу не понравился. И ты так и не вышел, — продолжила рассказывать Лида. — И я подумала, что ты до утра не выспишься и мы с Риткой поехали по домам. Я только на всякий случай Шурика оставила дежурить, а его потом сменил Колька. А на следующий день, когда я сюда приехала, Колька мне сказал, что ты не выходил, да я и сама видела, что твоя машина все еще стоит, где ты ее оставил. И так и простояла до самого закрытия ресторана. А потом сюда стали подъезжать разные люди и тот, с толстым животом, тоже. И я поняла, что что-то не так. И когда они уехали почти все, а осталось только два человека, мы с Риткой решили зайти сюда.
— А почему вас сюда пустили после закрытия?
— Мы притворились, как будто мы проститутки. Эти два, которые там, так обрадовались. Только они такие скоты, если бы я даже была проституткой, я бы с такими ни за какие деньги не пошла бы.
— Но как все же твоя Ритка ушла? Ты говоришь, она сейчас дома.
— Мы с ней так договорились: как только войдем сюда, минут через десть Леша станет стучать в дверь ресторана и будет говорить, что видел, как его жена входила сюда. Он так и сделал. Они там немного поругались у ресторана, с этими с двоими, но Лешка все-таки утащил Ритку. А я в это время, пока они ругались, незаметно прошла сюда, к тебе. Я сказала Ритке, чтобы она с Лешкой сразу уходила, потому что будет подозрительно, если они станут ждать меня. Мы же так все сделали, что они должны были подумать, что я незаметно тоже ушла вместе с Риткой.
    Лида рассказала все и замолчала.
— Я понял, — сказал я.
— Что ты понял?
— Что ты только выглядишь как взрослая девушка, а на самом деле ты ребенок, которому захотелось поиграть в сыщиков и шпионов.
    Лида задумалась ненадолго, потом сказала:
— Я не буду обижаться.
— Правильно, — поддержал я ее. — И вот еще что. Если мы отсюда не сможем выбраться, ты им сажи, что попала сюда, в подвал, случайно, искала туалет.
— Ничего я не буду говорить, — не согласилась Лида. — Потому что мы выберемся отсюда. Я что-нибудь придумаю. Ну, может быть и ты, только это едва ли.
— Почему? — стало мне интересно.
— Да вы, мужики, только и можете, что драться, а что-то придумать, это всегда женщина за вас должны делать.
    Все время пока Лида рассказывал, как следила за мной, она ходила вдоль стен и стучала по ним деревянным бруском. Сейчас она перестала рассказывать, но продолжала ходить и стучать по стенам.
— Зачем ты это делаешь? — спросил я.
— Что?
— Бьешь палкой по стене.
— Ищу место, где стена может быть потоньше.
    Мне стало смешно.
— Все же женщины очень отличаются от мужчин, — сказал я.
— Чем? — без интереса спросила Лида.
    Я чуть не сказал: "Своей бестолковостью". Но вовремя опомнился и решил объяснить популярнее:
— Ни одному мужику ни за что не пришла бы в голову мысль искать место, где стена может быть тоньше.
— Почему? — спросила Лида с тем же безразличием.
— Потому, — решил до конца объяснить, — что такого просто не может быть.
— А тебя никто и не заставляет ходить и как дурака стучать палкой по стенам.
— Я же не сказал, что ты это делаешь, как дура.
— Зато подумал.
— Ничего подобного я не думал, — стал я отказываться.
— Тогда дай честное слово.
    Я стал думать, как бы выкрутиться из этой ситуации и не обидеть Лиду.
    Но мне не пришлось выкручиваться. Неожиданно в одном месте, когда Лида ударила палкой по стене, раздался непохожий на остальные, глухой звук. Словно стена в этом месте действительно была тоньше.
    Лида остановилась и еще несколько раз ударила вокруг того места, где звук был глухим.
— Я же говорила. — Лида посмотрела на меня и глаза ее стали веселыми. — Ну, кто из нас глупый?
— Это еще ничего не значит, — сказал я, но сам уже искал глазами на полу подходящий кусок железа.
    Толстая труба, дюйма полтора и около метра длинной, она валялась прямо у меня за спиной, у моих ног.

27
"Дорога в Ад вымощена благими намерениями". Значит, судя по-всему, наша с Лидой дорога вела прямо в Рай. И сколько мы шли по этой дороге, я точно не знаю, но, думаю, уже минут двадцать.
— Я не могу, — стонала Лида.
    Голос ее был глухим и слабым, глухим он был потому что на лице ее была намотана моя рубашка, она закрывала ей рот и нос. Но можно было завязать ей и глаза, потому что темнота была полная, абсолютная темнота.
    Нет, сначала не было совсем темно. Не было темно до тех пор, пока испуганная Лида (или ей показалось, что пробежала крыса или крыса действительно пробежала) не прижалась ко мне, обхватив меня руками и не выбила из моей руки зажигалку, и она шлепнулась в жижу, в которой мы и сами стояли по щиколотку. Тогда и наступила полная темнота.
— Мне плохо, — продолжала стонать Лида. — Я задыхаюсь. Мне страшно. Я сейчас потеряю сознание.
— Тогда ты упадешь, — предупредил я ее о последствиях потери сознания.
    Падать ей не хотелось, потому что жижа под нашими ногами была похуже болотной трясины.
— Не отпускай мою руку, пожалуйста, — плачущим голосом просила Лида и сжимала своими пальцами мои.
— Да не волнуйся, мы здесь не потеряемся. Ты только другой рукой держись за стену со своей стороны.
— Я не могу, она такая липкая, скользкая, противная.
— Тогда мы может пропустись лестницу.
— И я знаю, — не обратив внимание о моем напоминание о лестнице, продолжала Лида, — в таких местах, где нет света, живут пауки. Они большие как черепахи, и они белые и совсем прозрачные, потому что живут без света.
— А питаются они крысами, — продолжил я. — А крысы здесь величиной с сибирскую кошку. И запах здесь такой, потому что кроме всего прочего, здесь еще много дохлых крыс, кошек и собак. И, возможно, людей. И всем этим пауки тоже питаются. А еще они могут стаей напасть на человека или на двоих…
— Перестань! Прекрати! Я на тебя обижусь по-настоящему и никогда уже не прощу, если ты не прекратишь пугать меня, а я не хочу не прощать тебя, потому что если я не прощу тебя, сама буду жалеть об этом всю жизнь. — И снова, как маленький щенок, которому приснился плохой сон, Лида заскулила: — Я задыхаюсь. Мне страшно. Мне плохо.
    Вообще-то мне и самому было не по себе.
    …Как только я ударил трубой по кирпичам, они стали рассыпаться. В несколько минут я проделал в стене большую дыру. И я понял, куда ведет эта дыра.
    Кирпичами был заложен канализационный отвод. Очень большого труда мне стоило заставить Лиду залезть в эту дыру, потому что ей сразу не понравился запах. Для того, чтобы убедить Лиду, я даже рассказал ей, что во всех лучших французских духах присутствует такой запах, только он так неразличим.
    В общем, кое-как я уговорил Лиду забраться в этот канализационный отвод, который вывел уже в основную трубу, по которой мы сейчас и шли…
— Я умру где угодно, только не здесь, — заявила вдруг Лида все тем же жалобным голосом.
— Ты хочешь вернутся обратно? — спросил я. — Но мы может уже не найти дорогу.
— Нет, я не хочу обратно. Я хочу выйти из этой трубы, выйти из-под земли, я хочу на волю. Ой, — вскрикнула вдруг она.
— Что такое?
— Я ударилась об какую-то железку.
    Я шагнул к стене, которая шла с Лидиной стороны, одновременно ощупывая рукой пустоту. Но тут моя рука тоже ударилась обо что-то металлическое. Ощупью я стал определять, что это такое, и чуть не закричал от радости. Но если бы не Лида и мне не нужно было изображать из себя крутого мужика, то наверняка бы закричал, потому что это металлическое, обо что сначала заалела рукой Лида, а потом нащупал и я, это был была лестница.
— Мы выбрались? Да? Мы выбрались? — и в голосе Лиды был страх, что я скажу сейчас: "Нет".
    Я поднялся по железной лестнице до конца. Нащупал руками над собой круглую железную крышку люка, и сам со страхом (вдруг не отроется, вдруг заварена зачем-то или чем-то придавлена) надавил на нее руками вверх. И она сразу поддалась, лязгнула тяжелым металлом. Я еще приподнял ее и отодвинул в сторону. Осторожно выглянул наружу, потому что люк мог находиться на проезжей части. Но рядом увидел траву, кусты, серый дом.
    Я хотел спуститься вниз за Лидой. Но только стал опускать ногу, чуть не наступил подошвой ей на руку. Лида была уже здесь. Она не хотела дожидаться внизу. Тогда я первый выбрался из люка, вытащил за руку Лиду.
— Мы на свободе! Игорек, миленький, мы на свободе! — Запрыгал она вокруг меня, как маленькая девочка вокруг новогодней елки.
    Я нагнулся и стал закрывать люк.
— Там вода. Там река, — почти закричала Лида. — Бежим скорее туда, пожалуйста, скорее к воде бежит.
    Да, метрах в двухстах от нас, между гранитных берегов мелкой рябью поблескивала вода. Дальше — кирпичные стены Кремля, ну и сам Кремль, естественно. Чуть левее был виден Большой Каменный мост.
    Я закрыл люк и мы побежали к реке. Мы выбежали прямо к тому месту, где к воде вели гранитные ступени. И Лида, не раздеваясь прыгнула в воду. Я поступил точно так же, только сначала вынул из карманов ключи с пультом от машины и все остальное. Удивительно, почему у меня все это не вытащили из карманов? Наверное, Лопухов решил продемонстрировать своим шестеркам, что брать чужое грешно — по мелочи брать грешно.
— Мусоргский, "Хованщина", "Рассвет на Москве-реке", — кричала радостная Лида и плескалась в воде.
   Сейчас действительно был рассвет, и мы с ней плескались в Москве-реке.
    Она уже сняла с себя и туфли, и маленькие, как трусики шорты — наряд проститутки, которую она изображала ночью.
— Туфли придется выбросить. Испортились. Их уже нельзя надевать. А папа мне их из Франции привез, — говорила она, но голос ее все равно был радостный.
    Наконец мы выбрались из воды.
— Как здорово. Как хорошо. Правда?
— Вот было бы тебе так хорошо и здорово, если бы ты полчаса не провела в канализации?
— Отстань от меня со своей глупой философией, — весело говорила Лида. — Я не хочу знать, почему мне хорошо. Мне хорошо и все, и этого достаточно. А почему мне хорошо, я не собираюсь разбираться.
— Ты говорила, что моя машина стояла у ресторана. Ночью, когда ты пришла туда с Риткой, она все еще была там?
— Да.
— Тогда пошли опять к ресторану.
— Все настроение испортил, — проворила Лида и мы пошли обратно к ресторану "Незабудка".
    По дороге, Лида, последний раз печально взглянув на свои французские туфли, бросила их в мусорный бак, мимо которого мы проходили.
    Машина моя стояла на месте, там, куда я ее и поставил уже больше суток назад. Мне очень захотелось как-нибудь выманить этих двоих — Витю и Филю — из ресторана и поговорить с ними. Но Лида мне не разрешила. Почему я ее послушался, сам не знаю. Наверное, по той же причине, по которой ее слушаются все ее знакомые мужчины. Интересно, как у нее так получается распоряжаться ими, а заодно и мной? Ведь ничего особенного она не говорит и не делает.
    Но ничего, это я еще успею узнать.
   По дороге домой я спросил Лиду:
— Сегодня ночью, ты говорила, что сидела в машине приятеля твоей подруги…
— Рыты.
— Да, Риты. Ты не заметила женщину, которая входила в ресторан?
— В этом ресторане народу немного, — ответила Лида, — но несколько женщин заходило, с мужчинами, конечно.
— Она могла нервничать, может даже спешить.
— Да, была одна такая. И кстати, она была одна, без мужчины и приехала поздно, ресторан уже закрыт был. Она, действительно вела себя как-то нервно. Выскочила из машины и почти вбежала, а не вошла. Ей сразу дверь открыли, и ничего не спрашивали.
— Она на машине подъехала?
— Конечно, не пешком же пришла. На БМВ, кажется, красного цвета. Она ее даже рядом с твоей машиной поставила.
— А ушла она когда?
— Вместе с этим, у которого толстый живот.
— Вместе с Лопухом, значит.
— С кем? — не поняла Лида.
— Ну, тот, у которого толстый живот, это Лопухов, супрефект нашего округа.
    Лида посмеялась, потом сказала:
— Ну, да. Они вышли втроем: Этот Лопух с толстым животом, он сел в джип "Мерседес", на заднее сиденье. Еще один мужчина, такой здоровый, он сел за руль. А женщина в свою машину. И они уехали. Вот почти сразу после этого, мы с Риткой и решили, что ждать больше нечего и пошли тоже в ресторан.
— Когда вы с Лешей ездили за мной. Я от префектуры вернулся к больнице, со мной была девушка. Ты ее видела?
— Видела. Красивая. Это твоя девушка?
— Неважно. Она тоже уехала на красной БМВ. Это та же самая была, что и подъехала ночью к ресторану?
— Не знаю. Я же лица не рассмотрела, когда ночью ее видела. Но по стилю, по одежде, похоже, что она. Это твоя девушка? — снова спросила Лида и, повернувшись ко мне, внимательно посмотрела на меня, ждала ответа.
— Ты уже второй раз спрашиваешь.
— А ты второй раз не отвечаешь.
— Нет. Не моя.
    Некоторое время мы ехали молча. Потом Лиде надоело молчать.
— Тебе дома быть нельзя, — сказала она.
— Почему?
— Ты на самом деле такой глупый, или тебе нравится сам процесс, что я тебе все объясняю?
    Я задумался.
— Рассуждай вслух, — попросила Лида. — Мне хочется понять, в какой очередности в твоей голове движутся мысли.
    Я не стал рассуждать вслух, а спросил:
— Ты советуешь мне пожить пока что у кого-то из моих знакомых?
— Да. И лучше всего, у меня. Чтобы ты не спрашивал, почему? — объясню: во-первых, никому и в голову не придет, что ты живешь в своем же собственном доме, а во-вторых, если ты будешь у меня, ты сможешь знать, кто к тебе приходит, а те, кто приходит, не будут знать, что ты это знаешь. Кстати, у меня есть еще один радиотелефон. Мы можем его поставить к тебе, а трубку взять ко мне в квартиру, и когда тебе будут звонить, ты сможешь и разговаривать, как будто ты у себя дома, а сам будешь не дома, а у меня.
— Я подумаю.
— Тогда думай быстрей, мы уже почти приехали.
— Ты не мечтала в детстве стать шпионкой? — спросил я.
— В детстве я мечтала стать артисткой.
— Еще не поздно.
— Самое время, — согласилась Лида.
    … Я вышел из ванной. Переселение к Лиде я отложил на неопределенное время. Поэтому когда зазвонил телефон, то это был мой телефон, в моей собственно квартире.
   Я взял трубку и услышал голос Иры.
— Ты дома? — сразу как-то возбужденно заговорила Ира. — Мне с тобой срочно нужно встретиться, мне нужно с тобой срочно поговорить.
— Что случилось?
— Ты можешь приехать ко мне? Пожалуйста. Мне очень нужно с тобой поговорить. Я боюсь выходить из дома. Ты приедешь ко мне?
— Ну, если нужно, приеду.
— Нужно, Игоречек, очень нужно. Пожалуйста, приезжай сейчас.
— Хорошо, — пообещал я и положил трубку.
    Видимо, у нее случилось что-то серьезно, если она меня даже Игоречком обозвала.
    Снова зазвонил телефон.
— Ты уже вышел из ванной? — Это была Лида. — Я тоже. Я сейчас приготовлю курицу с настоящими итальянскими макаронами. Уверена, ты такую курицу с такими макаронами и особенно с таким соусом никогда не пробовал. Быстрее я ничего не смогу приготовить, а ты ведь голодный, правда? Еще у меня есть баклажаны фаршированные овощами. Ну и еще кое-что, это уже из магазина. Через полчаса можешь приходить. Хотя нет, минут через сорок. Нет, приходи прямо сейчас. Пока телевизор посмотришь, у меня клевый фильм есть на "дивиди". Да, еще у меня есть бутылка французского вина, отметим твое освобождение.
     Черт, поесть бы не мешало, а как Лида готовит, а я уже знал, Дюма-старший позавидовал бы. А если принять во внимание, что я больше суток ничего не ел… Но у Ирки что-то серьезное. Ладно, позже поем, или по дороге куплю что-нибудь перекусить.
— Я зайду, — пообещал я Лиде, — но часа через два, не раньше, даже скорее через три.
— Через три это не скорее, чем через два, — проговорила Лида, голос ее изменился, она перестал быть веселым.
— Мне срочно нужно уехать, как только вернусь, зайду, или позвоню. — И чтобы долго не объясняться, я сразу положил трубку.

28
… — Что случилось, ты можешь толком рассказать? — спрашивал я рыдающую Иру.
    Она начала рыдать, как только я вошел в ее квартиру. Но прежде чем впустить меня. Она несколько раз переспросила, чтобы убедиться, действительно ли это я.
    Мне кажется, я приехал во время. Ира была в истерике и, судя по-всему, это у нее продолжалось уже не первый час, а может быть и не первый день.
   Затяжная, растянутая во времени, молчаливая истерика, от которой, если она длиться достаточно долго, люди иногда сходят с ума.
    Ира, кажется, были близка к этому. И то, что она сейчас разрыдалась — я, конечно, не психиатр — но думаю, это сняло с нее большую часть напряжение, в котором она находилась. А значит и с дурдомом, я хочу сказать, с психиатрической больницей, можно подождать.
— Меня хотели… убить, — говорила она сквозь рыдания. — Снимали для кино… порнографического… Отвезли в лес… Они там искали могилу для меня…
    Я хотел пойти на кухню и принести ей воды. Но вспомнил, что у Иры есть небольшой бар. Вино поможет не хуже воды, решил я и, открыв бар, достал оттуда бутылку белого вина. Я налил полный большой бокал и протянул Ире. Она отпила сначала немного, по-моему, даже не заметив, что это вино. Я заставил ее выпить все. Она выпила. Через несколько минут она перестала плакать, начала успокаиваться постепенно.
— Теперь рассказывай, что случилось.
— Он меня всегда снимал, когда мы были у него.
— У кого?
— У Вадика.
— Владик снимал?
— Нет, кто-то другой, наверное, Марик.
— А что он снимал?
— Ну, я же говорю. Он нас снимал для порнофильмов.
— А зачем ты разрешала?
— Я не разрешала, — чуть не прокричала Ира. — Я не знала. Я думала всегда, что мы вдвоем. А кто-то, наверное Марик, оказывается прятался всегда в другой комнате. А в спальне у Владика большое зеркало на стене, а оно оказывается с другой стороны прозрачное, и в этой комнате, в спальне у него даже микрофон был, чтобы в той, откуда через зеркало все видно, все было слышно. А Владик такое делал. Нет. Когда двое, это нормально, но если это снимать, это ужасно.
    Ира снова разрыдалась.
— Успокойся, — стал успокаивать ее я. — На, выпей еще и рассказывай дальше. Это интересно.
— Тебе интересно?! Тебе это интересно?! — чуть не завизжала Ира.
— Я в другом смысле сказал. Интересно, но не в сексуальном смысле. Как ты узнала, что они снимают тебя на камеру?
— Он сам сказал и показали на компьютере. Там такое… — Ира снова разрыдалась.
   Не думаю, что там было что-то такое, чего бы она не знала. Но я не стал этого говорить, а то снова придется отпаивать вином.
— Зачем он тебя снимал?
— Он не только меня. Он, кажется, давно этим занимается. Он со многими девушками так делал.
— Он что, продавал это?
— Кажется да. Но со мной, мне кажется, не только для этого. Мне кажется это как-то связано с Сережкой. Но может и нет, я не знаю.
— Он у тебя спрашивал, что-то о Сереге?
— Нет.
— А почему ты решила, что съемки с твоим участием связаны как-то с Серым?
— Я точно не помню, как Владик сказал, но что-то такое, что я вроде бы не нужна Сергею, поэтому и ему больше не интересна. Нет, я не помню как именно он сказал, но прозвучало так, такой смысл был.
— А что такое ты говорила, будто бы тебя убить хотели.
— Не знаю. Сейчас мне кажется, может меня просто хотели испугать.
— Так как тебя хотели испугать?
— Когда я вышла от Владика. Ну, сразу как они мне все рассказали. Было уже поздно, около часа ночи. Около меня остановилась машина. Там было двое. Ты знаешь же, у меня плохое зрение, я и днем без линз очень плохо вижу, а когда темно, тогда совсем. А линзы я потеряла, потому что у меня там, у Владика началась истерика и я их потеряла.
— Выплакала, — подсказал я, но Ира не обратила внимания.
— В машине двое было. Я только смогла разглядеть, что один маленький и толстый, а другой худой и длинный.
— Как же ты разглядела, кто какого роста, если они сидели в машине?
— Они предложили меня подвести. Я отказалась. Я сама не знаю почему, но почему-то подумала, что знакомые Владика, и он им позвонил и сказал, чтобы они меня припугнули.
— Зачем тебя пугать?
— Я там, у Владика кричала. что пойду в милицию на них заявлю. Только я, конечно, никуда бы не пошла. О чем бы я стала говорить, что снималась в порнографии?
— Это было сделано против твоего желания. Но неважно. Что дальше?
— Я отказалась сесть в машину. Тогда эти двое выскочили и затащили меня в нее. Сначала на заднее сиденье. Потом длинный, у него еще волосы тоже длинные, положил меня на пол и нож прижал к лицу, и сказал, что сразу перережет мне горло, если я стану кричать. И они меня повезли куда-то. Их даже милиция останавливала, но сразу их отпустили. Они даже вместе с милиционерами посмеялись над чем-то, пошутили. Это тот, маленький, он еще лысый, это я тоже разглядела. Он за рулем был и выходил с милицией разговаривать. А другой, длинный, он положил на меня ноги и к горлу прислонил нож, и сказал, чтобы я не дышала даже.
— И дальше что? — становилось мне все интересней.
— Мы ехали долго. За Москву выехали. Это я знаю, потому что когда возвращалась, то оказалось, что я за Москвой, потому что мы проезжали Кольцевую дорогу. Но сначала я думал это парк какой-то.
— И что было в том парке?
— Это был не парк, это был лес за Москвой. И когда они остановились и вытащили меня, то оказалось, рядом с нами еще одна машина. В ней был только один человек, девушка какая-то.
— Ты ее видела? В смысле не рассмотрела ее?
— Я же тебе говорю, я линзы потеряла у Владика дома. И в темноте я вообще ничего не вижу. И они все трое повели меня в лес. И стали разговаривать о какой-то могиле и каком-то доме, которую хотят найти. И что там уже кто-то похоронен, и что будет лучше, если и меня туда же положат. Я так испугалась, что если бы даже захотела сопротивляться, не смогла бы от страха.
— И что, нашли они дом?
— Нет. Они пошли его искать, а девушка со мной осталась.
— Двое мужчин ушли, а девушку с тобой оставили?
— Да.
— Ты что, связанная была?
— Нет.
— А как же они не побоялись, тебя с ней оставить? Вдруг ты окажешься сильнее и убежишь.
— Я и не думала убегать.
— Но они-то этого не знали.
— Они видели какая я испуганная.
— Все рано. Ну, и дальше.
— Я стала просить девушку, чтобы она меня отпустила. Она мне сказала, чтобы я замолчала. Тогда сама не знаю, как я это сделала. Я взяла и толкнула ее. А она споткнулась и упала. И я побежала тогда. А они побежали в другую строну, думали, что я побежала к дороге, откуда пришли. А я понятия не имела, в какой стороне эта дорога, поэтому побежала в другую сторону они меня, наверное поэтому, и не поймали потому что наоборот, убежали от меня. Я часа два, наверное, ходила по лесу. Уже рассвело. И вдруг вышла на дорогу. Сначала я шла по ней пешком. Но потом поняла, что далеко от дома, и даже не знаю, в ту строну иду или не в ту. Тогда я решила остановит машину. Когда я сказала водителю, куда мне надо, какая нужна улица, он удивился. Но сказал, что и сам едет в Москву, и он подвез меня до самого дома.
— И значит, никого из тех троих ты никогда не видела и не знаешь?
— Мне голос девушки показался знакомым. Но я не могу вспомнить, где слышала его.
— А не в больнице, когда к Сереге приезжала?
— Ты хочешь сказать, что это была та девушка, которая была у него, когда я приходила?
— Да.
— Не знаю. Я же с ней почти не разговорила. Не знаю, — повторила Ира.
    А я теперь понял из-за чего получился переполох в "Незабудке". И девушка, которую я мельком видел в дверном проеме была именно та, от которой Ира убежала. Точнее от которой она спряталась в траве.
    Вдруг раздался звонок в дверь.
    Ира так вздрогнула, словно это был не звонок, а труба архангела Гавриила.
    Я пошел открыть дверь.
    Такого сюрприза я не ожидал — перед дверью, когда я ее открыл, стоял Витя, Виктор Викторович. Только он почему-то был в милицейской форм, даже с тремя лычка на погонах.
    По тому, как он захлопал глазами, было видно, что он тоже не ожидал меня встретить здесь.
    Милицейская форма меня смутила, но не долго. Но и разговаривать с Витьком я не хотел. Я только ногой толкнул слегка дверь, так мне удобней было, и мой кулак попал ему точно в челюсть.
    Ударил я левой рукой, а я не левша, поэтому Витина челюсть осталась цела. Зато сам он покатился по лестнице, даже свою милицейскую фуражку потерял.
    Но Витя был не один. Мой коллега — будущий Народный артист Филимон — он тоже был здесь и тоже в милицейской форме. Правда, на его погонах была только одна лычка ефрейтора.
— Как говорятся, — решил я все же пообщаться со своим коллегой, хоть он и был в милицейской форме, — лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора.
— Чего? — наверное, от растерянности не расслышал Филя.
    Но хоть он и не расслышал, а вот рука его уже дергала кобуру, и она, кобура, была явно не пустая.
    Что именно он из нее собирался вынуть, из своей кобуры, мне было не интересно, тем более это мог оказаться и пистолет. Поэтому раньше чем он расстегнул ее, я слегка ударил его ногой в пах. Филя сдержано, как настоящий мужчина закряхтел и согнулся пополам. Сбоку, кулаком я ударил его в ухо. Филя покатился вслед за Витьком. И тоже, как и Витек, потерял свою фуражку.
    А дальше я погнал из двоих по лестнице вниз. Гнал я их не прутиком, как каких-нибудь овец или даже гусей. А как и положено — ногами. По очереди: сначала одного, потом другого, потом опять первого, ну и так далее. Из уха Филимона, изнутри стала вытекать тонкая темная струйка и на ступеньках оставались похожие на кляксы в тетради двоечника капли крови.
    Этаж у Иры всего второй, это жалко. Но я надеялся внизу поговорить с ними уже серьезней. Но мне не дали. На шум, сначала выглянули из-за двух приоткрытых дверей две старушки. И обе эти старушки, подбадривая друг друга, подняли такой крик, словно я у одной из них украл кошелек, даже нет, будто я у обеих украл по кошельку.
    Что именно их так возмутило — понятно: какой-то гражданин катит по лестнице ногами двоих служителей правопорядка, а никаких соответственных документов, разрешающих катить ногами по лестнице двоих служителей правопорядка он не предъявил.
    Но несмотря на шум, который подняли старушки (из квартир они все не вышли, а шумели и пугали других соседей через приоткрытые двери), я выкатил двоих в форме ментов на улицу. Там их ждала машина. Машина не милицейская, а синий "Форд-Скорпио". А в машине их ждал водитель. Он был уже без формы. Я затолкал Витька и Филимона в эту машину.
— Как тебя зовут? — спросил я водителя, потому что с ним еще не был знаком.
— Эдик, — ответил он растерянно.
— Давай, Эдик, — посоветовал я ему, — умазывай отсюда и побыстрей, потому что наверняка уже вызвали настоящих ментов. И не расстраивайся, успокоил я его. Я вас еще найду, это не последняя наша встреча.
    Эдик кивнул, с треском включил скорость и сорвался с места будто стартовал на последнем отрезке ралли Париж-Дакар.
   Я бегом поднялся на второй этаж и заскочил в Ирину квартиру.
— Запасные линзы на тебе? — спроси я ее.
— Да, — кивнула растерянная, но уже не такая испуганная Ира.
— Захвати на всякий случай еще и очки, и давай быстро, — стал торопить я ее. — Возьми только документы, деньги и мобильник. Сейчас сюда приедут настоящие менты, их наверняка уже вызвали. Впрочем, не уверен, что и эти не настоящие. От Лопуха все что угодно можно ожидать. Так что, давай быстрей.
    Через две минуты мы уже отъезжали от Ириного дома.
   Какими же женщины бывают послушными и сговорчивыми, когда у них какие-то неприятности. Вот бы они таким были, когда у них все хорошо, все в порядке.
— У тебя есть кто-то, у кого ты можешь пожить какое-то время. Но только чтобы этого человек не знал твой Владик.
— Да, Наташка. А еще Лилька. Она в Видном живет, — сразу сообразила Ира, что ей лучше быть где-нибудь подальше.
— Я тебя отвезу на Павелецкий, оттуда сама доберешься. У твоей Лильки есть телефон?
— Да.
— Записать есть чем? Чтобы я мог тебе позвонить, если что.
    Ира достала из сумочки тонкий фломастер и записную книжку. Я давно уже заметил, лет десять назад, что в том, что касается вещей, женщины гораздо предусмотрительнее мужчин.
    Она записала телефон своей подруги Лили на чистый листок и отдала его мне.
— Я вспомнила, — заговорила Ира неуверенно, когда мы уже подъезжали к вокзалу. — Ты у меня спрашивал, не заходила ли я к Сережке в мастерскую, уже после того, как мы поссорились.
— Не после того, как вы поссорились, а после того, как ты ушла от него.
— Не будь таким злым, Игорь.
— Я не злой, я просто уточнил.
    Я сказал это, но это не было совсем правдой, но и совсем неправдой тоже не было. Я не злой был на Иру, но что-то такое было, какая-то неприязнь.
— Так значит ты заходила в мастерскую, — понял я.
— Я сейчас вспоила, что один раз я там была. Владик, он говорил, что интересуется живописью, я не помню, как это получилось, но он меня уговорил, показать ему Сережины картины.
— Ну ты даешь, Ирочка, — удивился я и сейчас действительно почувствовал злость. — Какое ты имела право приводить чужого, незнакомого Сереге человека к нему в мастерскую, когда ты и сама не имела права туда заходить, ведь между вами было все уже решено и кончено.
— Но это случайно получилось, правда. Мы просто мимо проезжали.
— Ну вот, теперь ты вспомнила, как это получилось — вы проезжали мимо, твой Владик сказал: давай, Ирочка, посмотрим картины твоего бывшего приятеля Сережи.
    Ира, не глядя на меня, кивнула.
— А ты уверена, что вы случайно проезжали?
— Мне кажется случайно.
— А откуда же тогда твой Владик знал, где находится мастерская Сергея?
— Не знаю, наверное, я сказала. И не надо называть его моим.
— И ты не только что вспомнила об этом, — продолжал я, потому что злость моя не проходила. — Ты всегда это помнила. И когда я тебя в прошлый раз спрашивал, ты помнила. Помнила, но не сказала.
— Игорь, ну не надо меня добивать. Ну да. Но я не хотела говорить, потому что понимала, что не имела права этого делать.
    Не надо ее добивать. Сразу нужно было убить. Но это, конечно, образно.
— Когда ты ездила к Сереге в больницу, тебя туда привозил Владик. Вы сказала, что там будто бы лежит твоя подруга. Ты действительно это сказала или и тогда обманула и Владик твой знал, что ты ездила к Сереге.
— Нет, я правда сказала, что там лежит моя подруга. Сам подумай, стала бы я говорить одному мужчине, что еду навестить другого?
— А хрен вас баб знает, — сказал я, но сам подумал: "И то хорошо", потому в этим поверил Ире — зачем ей усложнять свою жизнь и рассказывать одну мужчине, что тот ее возил к другому.
    Я высадил Иру у Павелецкого вокзала.
 
29
Надо же быть таким идиотом. Это я о себе. Я не спросил у Иры ни адрес, ни даже номер телефона этого Владика. Но ладно, это поправимо, позвоню ей и спрошу. Только вот плохо, что мой мобильник разбит, придется заехать домой. Хорошо хоть от дома я сейчас недалеко.
    Я вспомнил, что я недалеко от дома, вспомнил, что я голодный, и вспомнил Лиду. Нет, если правильнее, то сначала я почему-то вспомнил о Лиде, а потому уже, что я голодный, потому что Лида как раз и говорила, что приготовила что-то вкусное. И тут же почувствовал голод, о котором, общаясь с Ирой я на время забыл.
    Я поднялся на лифте сразу на девятый этаж, позвонил в дверь Лидиной квартиры.
    Дверь открылась. Лида посмотрела на меня, как помещица на крестьянина, который поймал в лесу ее любимую дворовую девку и испортил ее, там же, в лесу. А она приберегала ее, эту девку, для своего ненаглядного сыночка, который скоро должен приехать погостить в деревню из Петербурга. И вот сейчас выйдут лакей и дворник и отведут меня на конюшню, где уже ждет конюх с кнутом.
    Нет, Лида не тянула на помещицу, тем более, у которой сын живет в Петербурге. Вот если бы она была раза в три постарше, тогда другое дело. Но все равно, посмотрела она меня с презрением аристократки к простолюдину, потом развернулась и ушла в комнату — чтоб глаза ее меня подлого не видели.
   Я постоял около открытой двери, подумал, повспоминал. Не вспомнил, чтобы я последнее время портил каких-то девок и решил войти в квартиру, чтобы объяснить, что вышла ошибка, и что я здесь ни при чем.
    Я закрыл за собой дверь и прошел в комнату, где была Лида. Она стояла у окна и, прижавшись к стеклу, смотрела куда-то вдаль. Я тоже подошел к окну и тоже посмотрел вдаль. Напротив был такой же как и наш четырнадцатиэтажный дом, так что особенно далеко вдаль не посмотришь.
— Лид, что случилось? — спросил я и действительно почувствовал какую-то вину.
   У женщин это хорошо получается — вроде бы ты не виноват ни в чем, но они такую тоску вселенскую в глазах могут изобразить, что начинаешь вспоминать: что я такое сделал? Может я нечестно разделил яблоко, ну, тот самый запретный плод, и взял себе большую половину?
— Лида. — Я положил ей на плечо ладонь.
    Она дернула плечом и сбросила мою руку.
    Тогда я взял ее двумя руками за два плеча и повернул к себе.
— Лид, ну что случилось?
— Что случилось? — заговорила наконец она. — Ничего. Ты только меня постоянно обижаешь и оскорбляешь. А больше ничего не случается. А я как дурочка терплю. Может ты меня правда за дурочку считаешь, или за девочку малолетнюю?
— Нет, — стал оправдываться я, — ты взрослая и красивая девушка. Только скажи мне чем я тебя обижаю?
— Чем? А сам ты не догадываешься. Я, как идиотка, стараюсь, готовлю для него, а он просто плюешь на все и убегает. Да не только это. А во всем остальном ты как себя ведешь? И потому все, с меня хватит. А еще ты можешь и не мечтать, что я дам тебе послушать тот диск, который ты все время просил.
— При чем здесь этот диск?
— Когда узнаешь, будет поздно.
— Лида, — я притянул ее за плечи, обнял, прижал к себе. — Ну извини, что я убежал и ничего не объяснил, просто времени не было.
    Я прижимал Лиду к себе. В груди у меня вдруг появилась боль. Сентиментально, но скажу — эта боль была такой приятной, такой нежной и теплой, и она становилась все сильнее и сильнее, и мне самому захотелось еще сильнее прижать Лиду к себе, сказать ей что-нибудь нежное, ласковое. Со мной такого так давно не было, я даже не помню, когда такое было. Я очень удивился и подумал: я что, влюбился в эту девочку?
— Ты все еще голодный? — спросила Лида.
— Вообще-то, да?
— А что, так девушка, к которой ты ездил, тебя не покормила?
— Почему ты думаешь, что я ездил к девушке?
— Догадалась. А разве не так?
— Так.
— Кто она?
— Это бывшая подруга моего приятеля. У нее неприятности.
— Я пойду приготовлю что-нибудь, — осторожно высвобождаясь, проговорила Лида.
— Ты уже приготовила что-то там. А мне даже и разогревать не надо, я и так могу съесть что угодно.
— Я обиделась и разозлилась, и все выбросила.
— Какая ты глупая, — сказала я.
— Это не самая страшное, — ответила Лида. — К тому же я не очень глупая, а так, немного, как раз на столько, чтобы не быть слишком умной. Все, я пошла на кухню. Ты пока не скучай. Вон там на полке есть книжки, там есть и мои детские: "Приключения Буратино", "Кот в сапогах", еще много всяких, возьми, тебе должно понравиться, они с картинками.
— А может ты дашь мне послушать тот диск, который все время прячешь?
— Нет. Я на тебя еще не совсем престала злиться.
— А когда перестанешь?
— Откуда я знаю? Я что, могу по времени рассчитывать, когда перестану злиться? И вообще, это больше зависит от тебя. Все, я пошла. Тебе на кухне делать нечего, ты там только будешь мешать.
    И Лида ушла.
    Я не стал смотреть книжки с картинками, а подошел к телефону, мне нужно было позвонить Ире, чтобы узнать, как найти ее Владика, про которого она просила не говорить, что он ее.
    Но только я взял трубку, как услышал звук автомобильной сигнализации. И, судя по-всему, сработала сигнализация моей машины.
    Вообще-то, сам звук я чаще отключаю, но уже несколько дней он у меня включен, потому что времена какие-то ненадежные, точнее люди, с которыми последнее время мне приходится общаться.
    Я выглянул в окно. Я не ошибся. Визжала сиреной и мигала габаритами моя машина.
    Сначала я подумал, что кто-то случайно задел ее, или кошке захотелось прогуляется по крыше машины. Но как только я выглянул в окно, я сразу понял, что это не так — двое людей стояли около моего "Мустанга" с таким видом, словно оценивали качество звучания сигнализации. А потом один из них взял и ударил подошвой ботинка по переднему крылу. Машина завизжала еще жалобней. А я узнал этих двоих. Это были Филя и Витек, видимо, катание по лестнице не особенно отразилось на их здоровье. Сейчас они оба были уже в простой одежде, милицейскую форму они решили почему-то снять.
    Я им нужен, это понятно, иначе зачем бы они таким способом звали меня. Но и они мне могут пригодится.
    Я выскочил из квартиры Лиды и побежал по лестнице вниз — так быстрее, потому что даже вверх, на четырнадцатый этаж я забегаю раньше, чем туда доходит лифт. Только когда бежишь вниз, главное не споткнуться, потому что это неприятно, да и больно.
    Но когда я выскочил из подъезда и эти двое увидели меня, они поступили совсем не так, как я ожидал. И Филя и Виктор Викторович оба заскочили в стоявшую рядом машину, тот самый синий "Форд-Скорпио", на котором они приезжали и к Ире, и он тут же сорвалась с места и стал уезжать.
    Я поступил, как сеттер всю жизнь проживший в городе и которого привезли в деревню (практики никакой, но инстинкты все на месте), и он там первый раз увидел цыпленка — я запрыгнул в свою машину и погнался за ними (нет, сеттер бы не стал запрыгивать в машину, но неважно).
    Их было трое, третий сидел за рулем, скорее всего, это был тот самый незнакомый мне Эдик, который привозил Филю и Витька, когда те так неудачно зашли к Ире.
    Я сразу понял, что именно на это они и рассчитывали, что я не вернусь спокойно домой, а стану их догонять. Я так и сделал, как им хотелось.
    Они старались не очень превышать скорость и нарушать правила, видимо, не хотели чтобы их остановил какой-нибудь "гаишник", я этого тоже не хотел, потому что не хотел отстать от них. Так мы и ехали — как только я начинал их догонять, они прибавляли скорость, но стоило мне немного задержаться из-за какой-либо помехи, и они ехали тише. Было ясно, они придумали какую-то подлость. Но развернуться и поехать обратно я уже не мог. Да и какой смысл — они снова сделают то же самое.
    Медленно, как и положено, на сорока километрах, они проехали пост ГИБДД или как их там сейчас "гаишников" называют и выехали за Москву, на трассу. Я так же медленно проехал мимо поста.
    Они что, опять хотят поймать меня и опять отвезти в свою "Незабудку"? Не думаю, что это у них так просто получится.
    То, что у них могут быть "стволы", это не имеет значения, я на машине, и меня из нее сначала нужно вынуть, вынуть до того, как я столкну их в кювет. А у меня, я думаю, это получится, я знаю, как это делать, не так, как показывают в фильмах, когда машины сталкиваются боками, чтобы убрать противника с дороги. Нужно ударить в правое заднее крыло, там, где бампер, и не толкнуть, а именно ударить своим бампером, протаранить, и тогда их машина, если у нее будет достаточная скорость, уже не поедет на колесах, а покатиться кувырков с дороги.
    Мы отъехали уже километров десять от Кольцевой. Они знали, что делали, потому что трасса, которую они выбрали была довольно свободной, машин здесь было мало.
    Но тут я увидел, как на одном и перекрестков, это был даже не перекресток, а в сторону от основной дороги уходило небольшое шоссе, и вот оттуда, как только я проехал мимо него, выехал джип. Сначала, когда я его только увидел, он просо стоял и никому не мешал. Но, как только мы проскочили мимо, тронулся с места и повернул вслед за нами.
    Это был "Мерседес", я сразу все понял.
    Да тут и понимать нечего. Форд, за которым я ехал сразу начала понемногу притормаживать, и когда я его догнал, он стал не пропускать меня. А сзади был джип и он не давал мне отстать от первой машины, чтобы я не смог потом набрать скорость и скинуть их с дороги. Да если бы я это и сделал, все равно, сидевшие в джипе сбросили бы с дороги и меня самого вслед за первой машиной. Так что мне оставалось сейчас только одно — обогнать первую машину.
    И тут случилось то, чего я не ожидал, да и не мог ожидать, даже если бы был лучшей гадалкой в Москве и Московской области и мог на картах или кофейной гуще что угодно нагадать: что было, что будет, чем дело закончится. Не смог бы, потому что у меня просто не было возможности сейчас раскинуть карты, а тем более, выпить чашечку кофе.

Часть четвертая

30
Форд притормаживал, одновременно не давая мне обогнать его, но и остановиться, стать боком, перегородить дорогу, они тоже не могли — я бы тогда ударил им в бок багажника — зад у машины легче, откинул их в сторону и проехал мимо. Но джип постепенно прижимал меня к первой машине. Конечно, это еще не значило, что я попался, но было близко к тому.
    Я ждал встречную машину, желательно какой-нибудь грузовик, тогда бы у меня была небольшая возможность проскочить вперед, когда те, которые едут передо мной, уступят ему дорогу.
    Но случилось все по-другому. Неожиданно сзади, из-за "Мерседеса", показалась серая "девятка". Те, на "Мерседесе", конечно, пропустили ее, зачем им лишние свидетели. "Девятка" быстро проехала мимо них, поравнялась со мной. Я понял, что это неплохой шанс, потому что ехавшие впереди тоже пропускали "девятку". Я надавил на газ, стараясь вплотную к "Жигулям" проехать мимо Форда, но в это время увидел, как эти самые "Жигули-девятка", "подрезав" меня, даже не притормозив хоть немного, ударили ехавшую впереди машину. Ударили именно так, как хотел это сделать я — в правое заднее крыло. Я бессознательно, автоматически нажал на тормоз.
    "Жигули" слишком легкая машина, да и у тех, которые ехали впереди, была небольшая скорость, поэтому они не перевернулись, а их машина лишь развернулась на дороге, заскрипев по асфальту резиной. Они развернулись градусов на сорок пять относительно дороги, так что, сидевший за рулем, как я предполагаю, Эдик, с которым я недавно познакомился, но еще не успел подружиться, сразу как и я, нажал на тормоз, что не было глупостью, потому что дорога была узкая, всего по одной полосе с каждой стороны, и если бы он не затормозил, то вполне мог улететь в противоположенный кювет.
    "Девятка" от удара пострадала сильнее, да и тому, кто сидел в ней, думаю, тоже больше досталось, чем тем, в кого он ударился, ведь, как я уже сказал, "Жигули" легкая машина. Но все же "Жигули" остались на ходу и тут же, их передние колеса, завизжали, на асфальте, и они снова ударили уже стоявший боком Форд. Колеса "девятки" и после того, как она второй раз ударила машину в бок, продолжали в визгом скользить по асфальту, медленно, но все же толкая Витька и его друзей в кювет.
    Я тоже решил поучаствовать во всем этом, и надавив на педаль газа, столкнулся со стоявшей боком машиной, точнее не стоявшей, а потихоньку ползшей к кювету, тем более, водитель "девятки", как будто специально оставил мне для этого место. И уже вдвоем мы за несколько секунд сбросили Форд с дороги. Он перевернулся, скатываясь в кювет, и лег на крышу.
    О джипе я не забыл, но, когда обернулся посмотреть на него, то оказалось, что он почему-то не желает присоединиться к общей свалке. Джип очень торопливо разворачивался на узкой дороге, точнее, уже почти развернулся.
    Мне не захотелось его отпускать. Я, тоже развернувшись, решил догнать его, чтобы поговорить с Лопухом, потому что уверен, что он был в джипе.
    Я ехал за джипом. А разбитая "девятка" увязалась за мной. Только это продолжалось совсем недолго, думаю с полминуты. А потом, те, кто сидел в джипе, притормозили, перебрались через кювет и поехали по полю. Я остановился. На моей машине через такую яму не перелезть.
    Я остановился и вышел из машины. "Девятка" тоже остановилась. Дверца ее со скрежетом, кое-как открылась и из нее вышел — Серега.
— Привет, — поздоровался он, как будто мы с ним только вчера вечером расстались, и чуть прихрамывая, подошел ко мне.
— А ты откуда здесь? — спросил я, но мой голос был, кажется, удивленным.
— На машине приехал, — усмехнулся Серега, — ты что, не видел? — И он посмотрел на свою машину и вздохнул: — Черт, только три дня как забрал из ремонта.
— Серый, у меня вообще машина в ремонте не была, можно сказать совсем новая, а посмотри какой перед: бампер вдребезги, капот помят, хорошо хоть вода из радиатора не течет.
— Это хорошо, — согласился Серега, — потому что нам еще, как я понимаю, нужно будет кое-куда съездить. Кстати, — и Серега обернулся.
    Я тоже посмотрел в ту сторону, куда и он. По полю к лесу бежали три человека. До них было хоть и не меньше чем полкилометра, но то, что это Витек, Филимон и Эдик было ясно и без бинокля.
— Какого черта ты погнался за этим джипом? — расстроился Серега. — Мы бы лучше поговорили с теми троими, — и он кивнул на троих уже подбегавших к лесу, двое из которых были моими хорошие знакомее, а один так себе.
— Лопуха хотелось догнать, — признался я.
— Куда он денется?
— Ага, — не согласился я, — он сейчас пойдет заявлять, что на его лицо облеченное доверием государства был совершен несанкционированный акт террористического нападения, с последующим намерзнем похищения его же государственного лица. Ну ладно, черт с ним. Ты лучше скажи, как ты в коматозном состоянии смог убежать из больницы? И где ты все это время прятался.
— Немного не доезжая до Кольца, кажется, есть автосервис.
— Да, я тоже видел.
— Давай сначала мою тачку отгоним туда, потом поговорим.
    Серегина "девятка" еще неплохо ездила, так что минут через десять мы уже загнали ее в кузовной цех и оставили там. Мастер смены сказал, что раньше, чем через две недели можно не приезжать за ней.
— По-моему за ней вообще можно не приезжать, — проговорил Серега мрачно.
   Но перед этим один из жестянщиков меня порадовал. Он увидел мою машину, когда вышел предварительно посмотреть на Серегину — стоит вообще за нее браться или нет, и, узнав, что рядом стоит мой "Мустанг", спросил:
— Ты что, ездишь с таким бампером?
    Оказалось, что он, этот жестянщик уже больше года ждет меня, потому что уже больше года у него лежит его личный, почти новый бампер для моей тачки.
— И капот я тебе за полчаса так выправлю, что никто никогда не узнает, что он был помят.
— Давай, — согласился, естественно, я, а Сереге предложил: — А мы пока перекусим.
    Серега уселся за стол с двумя бутылками пива и двумя бутербродами с сыром и с немного удивленной усмешкой посмотрел на мой поднос, на котором с трудом умещалось все, что я набрал для себя "перекусить".
— Тебя что, твоя соседка-танцовщица с девятого этажа, кажется, Лида ее зовут, посадила на диету?
— Теперь она если не убьет меня, то обидится на всю оставшуюся жизнь, — пожалел я себя вслух. — А ты откуда знаешь о ней?
— Теперь я кое-что понял, раз у нее есть право обижаться на тебя? — вместо ответа сказал Серега.
— Серый, ты не ответил откуда ты о ней знаешь?
— Я же видел ее, когда прятался от ментов на ее балконе. Я тебе тогда еще сказал, что она хорошо танцует.
— По-моему ты знаешь о ней немного больше, чем то, что она хорошо танцует.
— Ты давай, перекусывай, — снова усмехнулся Серега, — а потом поговорим. Тем более, ты, наверняка, знаешь гораздо больше меня.
— Угу, — согласился я, пытаясь разжевать мясо какого-то птеродактиля или динозавра, точно не могу сказать, потому что ни то ни другое раньше не пробовал. — Знать я, может, и знаю, вот только понимать, ничего не понимаю.
    … Мы ехали, но пока еще никуда. Мы просто ехали по МКАД, потому что не решили еще, что нам делать, перед этим нужно было рассказать друг другу, кто что знает.
    Начал я, но начал с расспросов.
— Куда ты пропал из  больницы и вообще как?
— Я проснулся ночью… — начал Серега.
— Хорошее слово "проснулся" для человека, который несколько дней провалялся в коме.
— Но я чувствовал себя именно так, будто проснулся, только голова была мутная и сильно хотелось пить. Но когда я понял, что я в больнице, то одновременно с этим понял, что мне нужно оттуда уматывать, и как можно скорее. Тут появилась медсестра Анечка. Долго рассказывать не буду, хотя мне долго пришлось уговаривать ее, чтобы она помогла мне. Пришлось придумать даже страшную историю, ты бы смеялся над этим, но Аня поверила всему, что я ей рассказал. Конечно я мог и без ее разрешения уйти, только тогда пришлось бы ее связывать, а потом еще самому вещи доставать. А утром поднялся бы шум, а я этого не хотел. В общем, я уговорил Аню, она достала мне какие-то вещи и помогла выйти из больницы через второй этаж.
— В каком смысле, через второй этаж? — спросил я.
— Ну, я выпрыгнул из окна, на первом на всех окнах там решетки почему-то.
— Ну да, я видел.
— Но Аня, не только достала для меня одежду, но и дала свой адрес и в придачу к нему ключ от квартиры, потому что в моем варианте получалось, что дома мне показываться нельзя. В принципе, это правда, только ментов я туда не впутывал. В общем, нес всякий бред, какой только в голову приходил. Ты, кстати, не замечал, что женщинам нравится, когда их обманывают.
— Уже давно прошел это. Почему ты мне ничего не сказал, где ты и что с тобой?
— Я тебе звонил, на мобильный, но никто не отвечал. Домой тоже звонил, но и дома тебя не было.
— Вообще-то почти два дня я был дома, ты просто неудачное время выбирал. Хотя, я мог быть и у Лиды.
— Кстати, о Лиде, — начал Серега. — Именно из-за нее я временно решил и не показывать никому и тебе тоже.
— Как это из-за нее?
— Я поехал к твоем дому, и как раз увидел тебя, как ты выезжаешь из двора. Пока я разворачивался, там же у тебя до разворота метров двести, пока догонял тебя… Нет, именно, когда догонял, увидел, что за тобой следят. Сначала заметил красную "пятерку", а потом еще и джип, "Черроки". Я и решил узнать, кто это у тебя на хвосте? Пока разбирался увидел еще и третью машину, которая постоянно ездила за тобой. Но те уже профессионально все делали. Поэтому я и не стал к тебе подходить, чтобы они меня не увидели, и можно было за ними спокойно понаблюдать. Как видишь не напрасно.
— Это Лопух все обижается, что я ему Диснейленд не построил.
— Не совсем.
— В каком смысле "не совсем"?
— Люди его, но отчитывались не перед ним. И уверен, что в джипе его не было.
— Не перед ним, а перед твоей женой.
— Какой еще женой? — удивился сначала Серега, но потом догадался. — Ну да, Аня же мне говорила, что я женат. На всякий случай я не стал ее в этом разубеждать. Кстати, очень порядочная девчонка, эта Аня, так мне расхваливала мою жену. Я только не понял, зачем Маша решила стать моей женой.
    Я объяснил Сереге, почему Маша решила стать его женой.
— Так вот, — продолжил Серега, — с Лидой и ее друзьями мне скоро все стало ясно. А вот еще одна компания. Эти серьезно занимались тобой и отчитывались они перед какой-то подругой, я не разглядел ее, близко не мог подобраться, да и встречались они ночью. У нее красная БМВ…
— Как у Маши, — уточнил я.
— Одевается со вкусом и дорого…
— Как Маша, — снова подсказал я.
— На голове у нее что-то вроде чалмы…
— Я видел один раз на Маше такую штуку.
— Что ты хочешь сказать, — немного удивленно спросил Серега, — что Маша как-то связана со всем, что происходит?
— Я ничего не говорил, я просто констатировал.
— Но по тому, что мне рассказала Аня, Машка целыми днями, а иногда и ночами сидела около меня. Что ей стоило позвонить ментам и заложить меня?
— Слово в слово и она сказала это же самое. Но у людей планы иногда меняются. И почему она вела себя так, будто влюблена в тебя?
— Что значит она так себя вела? — не понял Серега.
— Ну, словами этого не объяснишь. Ее голос, когда говорила о тебе, сама интонация. Постоянно такой вид, что боится, что у тебя что-то серьезное, что вдруг ты, не выходя из своей комы, отправишься в другой мир и не скажешь ей нескольких слов на прощанье. Вообще, слишком активная заботливость.
    Серега немного помолчал, что-то обдумывая.
— Считаешь, что отчитывались перед ней, а она потом перед Лопухом?
— Нет, я считаю, что она или не перед кем не отчитывалась, или перед кем-то посерьезней Лопуха.
    Серега снова задумался.
— Я не только за тобой следил, а точнее за теми, кто следит за тобой, я еще и узнал кое-что.
— Например?
— Ну, первое не очень интересно. Это о Лопухове. Всех своих шестерок он набрал из бывших ментов. Тех кого за что-то когда-то выгнали из милиции. Кстати, — усмехнулся Серега, — самая веселая история у Марика. Его поймали на интимной связи прямо в отделении. И не с кем-то из своих, а какой-то случайно задержанный трахал его в камере.
— И от кого ты все это узнал?
— Ну, один мой знакомый, я тебе говорил о нем, Потапыч. Его бывшая жена сейчас замужем за каким-то племянником не то замминистра МВД, не то помощника этого министра. Но у Потапа все равно остались с ней очень близкие дружеские отношения.
— Понятно.
— Но это еще не все. А вот что касается Маши… — Серега замолчал.
— Ну, что касается Маша? — решил я все е узнать.
— У нее много друзей вообще везде. И в частности среди тех, кого называют криминальными авторитетами. Но у нее с ними отношения не больше, чем просто с хорошими знакомыми. Кстати, Лопухов тоже, хоть и набрал себе бывших ментов, но старается не портить отношения и с теми и с другими.
— Как и Маша.
— Нет, — не согласился Серега. — У Маши с милицией нет разногласий, но и большой любви тоже не наблюдается.
— Ты все рассказал? — спросил я.
— Почти. Остальное не важно.
— А как ты в погреб попал. Это не важно?
— Игорь, а вот об этом я и сам понятия не имею.
— Ты говорил, что когда очнулся в больнице чувствовал что голова у тебя мутная и сильно хотелось пить.
— Да. И что?
— У меня было то же самое.
— Когда?
— Сейчас расскажу. Только у меня длиннее получится и начну не с этого.
— Пока что время у нас есть.
— Не знаю, — не стал я спорить, но и соглашаться тоже не стал.
    И я рассказал Сереге все, что случилось, все, что узнал или понял за то время, пока не видел его, но без выводов. Рассказал все по порядку, по очереди, как все и было.
    Когда Серега все выслушал, первое, что он сказала:
— Значит Ирочка помогла меня подставить.
— Она не нарочно, — заступился я за Иру, хотя мне было безразлично, злости к ней я уже не чувствовал, но и добрых чувств тоже не испытывал как-то.
    Серега вздохнул грустно и насмешливо одновременно.
— А ты уверен, что ее действительно собирались убить? — спросил Серега.
— Я там не был.
— Нет, я не о том. А что ее в лес возили, какую-то могилу искали?
— Мне, по моим ощущения, — высказал я свое мнение, — кажется она говорила правду.
— Узнать мы сможет только когда поговорим ее Владиком. Который, как ты говоришь еще и Влад и Володя, и в придачу близкий приятель Лены. Где он живет?
— Серый, — решил признаться я в своей глупости, но не признаться было невозможно, — я забыл спросить у нее не только, где он живет, но и его телефон. Но я был злой.
— Я понимаю — склероз — пописать пописал, а убрать забыл. И конечно был злой, ведь пришлось двух ментов спустить с лестницы.
— Бывших, ты сам сказал.
— Неважно. Они сами про себя говорят, что бывший не бывает.
— Можно позвонить ей, он мобильник с собой захватила. А можно у Лены спросить, или даже у Маши, заодно посмотреть на ее реакцию.
— Можно, — согласился Серега. — Но ты говоришь, бывший комсомольский работник Лопухов даже вспоминал обо мне?
— Серег, я сам удивился. Как будто и нет такого художника на свете как Серега. Обидно, да?
— Да, обижает невнимание к себе больших и великих людей, — рассорился Серега.
— Я понимаю, — стал сочувствовать я Сереге, — художника легко обидеть. Но возможно ему больше нравиться музыка. Когда поймаем Филимона, я обязательно попрошу его сыграть на гитаре и спеть для тебя.
— Не надо, — отказался Серый.
— Как хочешь, — расстроился я.
— А с другой стороны, — начал Серега подходить к делу с другой стороны, — чего мы добьемся, если станем выбивать из этого Владика что-то, сами не знаем что? Он сможет сказать все что угодно, и мы не будем знать, верить этому или нет.
— Нет, вот если ему под ногти раскаленные иголки засунуть…
— А к яйцам привязать кирпич и сбросить этот кирпич этажа с шестнадцатого…
— То, пока кирпич будет лететь, он нам все расскажет, — докончил я за Серегу.
— Так, а если серьезно, — начал говорить Серега серьезно, — то нужно придумать, как бы их всех собрать одном месте и столкнуть лбами.
— По этому вопросу нужен квалифицированный совет Лены. А захочет она нам его давать? Или мы ее будем пытать, чтобы она нам дала этот совет?
— Я вот думаю, кто были те двое, — не стал Серега отвечать на мой вопрос, — которые подбирались к дому Лены, когда она ругалась с Лопухом. Ну, когда мы на заборе еще сидели?
— Я уже и забыл о них. А почему они тебя интересуют?
— Потому что это были не случайные люди. А еще, — продолжил Серега мысль, но уже другую, — ты сказал, будто Лопухов очень сильно расстроился, что ему привезли не те кирпичи.
— Да. Какие-то неправильные кирпичи. Он даже полстены расколотил от нервного срыва из-за тих неправильных кирпичей.
— Поем к Лене. Мне кажется я начал что-то понимать.
— Игорь, сейчас не скажу, ты будешь смеяться.
— Тебе что жалко, если немного посмеюсь?
— Лучше позвони Лене и скажи, что нам нужно с ней встретиться.
— У меня нет ее телефона. Он у меня был в памяти, только не в моей, а в той которую разбили.
— Значит поедем без предупреждения.
— Ее может дома не быть.
— Может, согласился Серега. Но ехать все равно надо, потому что может и быть.
— Поехали, — согласился я.
— Вот только я не пойму, — сказал Серега, когда мы выбрали наконец хоть какое-то направление, — как тебя могли так разукрасить те четверо, которые поймали тебя около твоего же дома.
— Если бы я знал, кто это. А то я думал, что  это какой-то ревнивый муж притащил своих друзей и выступил в роли защитника чести и достоинства своей жены. Не могу же я калечить людей, которые защищают поруганную честь своей жены и возвращают ей утраченное достоинство.
— Не можешь, — согласился Серега.
    А пока мы ехали к дому, где надеялись застать Лену, я снова вернулся к теме Серегиного падения. Не грехопадения, а падения в погреб.
— Теперь ты понял, почему я обратил внимание, что тебе сильно хотелось пить, когда ты очнулся. Кстати, тебя не угощали теплой водой?
— Нет. Аня принесла мне литровый пакет апельсинового сока.
— Тебе повезло больше, чем мне. Так все же, ты так и не помнишь, как оказался в погребе?
— Мне кажется, но не уверен, что кто-то ударил меня чем-то тяжелым, но не твердым.
— Что-то вроде резиновой дубинки, — подсказал я.
— Не знаю. Может чулком, в котором было килограмма полтора простого речного песка. Помню, вспышку в голове, и тут же все исчезло. А может мне только кажется, что так было.
— А я думаю, что именно так и было. Но после этого тебе еще сделали укол, и, скорее всего, ввели ту же самую смесь, которой меня угостил Лопухов. Но я только выпил, а тебе ввели внутримышечно, и это подействовало сильнее, потому я всего сутки проспал, а ты неделю.
— И что ты хочешь сказать, что это сделала Маша или Лена?
— Машка отпадает, она была в это время со мной. Мы купались и загорали, когда прибежала Ленка и сказала, что ты упал в погреб.
— И Ленка тоже не могла. Когда я отключился, я в этом уверен, она была на втором этаже и что-то говорила мне.
— А что именно, не помнишь?
— Это не имеет значения.
— Но все же?
— Это не относится к делу. Но если тебе так хочется знать, она шутила по поводу меня и Машки. Я тоже что-то отвечал ей, тоже не серьезно. Она говорила, что я глупо поступаю, что теряю время, когда должен быть на пляже, потому что Машке понравился художник, но не ее дедушка. В общем, такой глупый ничего не значащий разговор.
— Получается в доме был кто-то еще. — решил я.
— Поэтому я и сказал о тех двоих, которые вечером подбиралась к Ленкиному дому.
— Точно, — согласился и я с Серегой. — И перед тем, как они тебя ударили, ты их видел своим третьим глазом, который у тебя в отличии от всех остальных ясновидящий находится на затылке. И вот как ясновидящий, скажи, знала Ленка о них или нет? Я сам не могу ответить на этот вопрос, потому что логически, она должна была о них знать, но теоретически, могла и не знать.
— Скоро будет поворот, не пропусти.

31
Наступал уже вечер, но ранний, солнце было еще довольно высоко над лесом (приблизительно в полуметре от верхушек деревьев), когда мы подъехали к воротам Ленкиного загородного дома, или дачи, разницы не вижу, потому что у нее был не садово-огородный участок, а что-то вроде дачи из чеховский пьес, только без вишневого сада, зато с забором.
    Мы вошли в калитку ворот, подошли к дверям дома.
    Серега поднял руку и хотел постучать в дверь, но в этот момент, из приоткрытого окна на втором этаже, мы услышали женские стоны, они были и болезненно-жалобными и злыми одновременно, и даже чуточку истеричными. И мужской невнятный голос, но он не был жалобным, он был только злым. Там словно боролись мужчина и женщина, но мужчина хоть и сильнее, но никак не мог победить в этой неравной борьбе.
— Черт, как не вовремя, — расстроился я. — подождем или уедем?
— Если будем ждать, получиться, что подсушивали.
— А у меня, если ты спросишь мое мнение, то оно другое.
— Ну, выскажи свое другое мнение, — попросил Серега.
— Как ты думаешь, кто может сейчас быть с ней, с Ленкой?
— Владик?
— Серый, падение в винный погреб не сделало тебя инвалидом умственного труда, — порадовался я за Серегу.
— Но и умней оно меня не сделало. А поэтому ты как человек, которого не били по голове, а только по лицу, скажи, что мы будем делать: ждать, когда кончатся стоны, или мы сразу ворвемся и закричим — "всем оставаться на местах".
— Сейчас только ранний вечер.
— Ты становишься наблюдательным, — похвалил меня Серега. — Но что это значит? Объясни мне, как несостоявшемуся инвалиду.
    Мы с Серегой уже отошли от двери, но выйти за ворота не спешили, стояли рядом с домом.
— А это значит, что если они сейчас, ранним вечером объясняются друг другу в любви, то, этот самый Владик, который еще Влад, и который еще и Владимир, на ночь, скорее всего, оставаться не собирается.
— Это не факт, — не согласился Серега.
    Но я все-таки продолжил:
— Поэтому мы посидим в машине, подождем, когда он…
    Я не договорил, потому что именно в это время женские стоны вдруг сменились криком, но не болезненным животным бессловесным криком человека попавшего в свой собственный капкан, в этом крике были слова.
— Ты подлец… сволочь… ты дрянь, каких земля еще не рожала…
    Это был голос Лены. Но он оборвался внезапно, одновременно со шлепком очень похожим на звук пощечины. И кто кого ударил сомневаться не приходилось, потому что одновременно с ударом, монолог Лены оборвался, но послышался ее вскрик.
    Мы с Серегой, сорвались с места и побежали к дому.
    Вежливо, как Красная Шапочка, стучать в дверь и ждать ответа: "Дерни за веревочку, деточка, дверь и отроется", мы не стали. Я посчитал, что сейчас у нас есть полное право (правда, при условии, что Лена не мазохистка и ее слова не легкое извращенное притворство), есть право войти так же вежливо, как англичане уходят, и ударил ногой в дверь.
    Дверь оказалась крепче, чем я предполагал.
— Давай вместе, — сказал Серега.
    И мы вместе, одновременно, ударили в дверь плечами. От дверного косяка с треском оторвался кусок дерева и дверь распахнулась. Мы вбежали на второй этаж.
    Дверь в комнату, откуда слышались крики, тоже оказалась закрытой. Это было немного странно. Хотя, могло быть, что наши шаги услышали и успели закрыть эту дверь на ключ.
    Я снова ударил ногой по двери. Здесь, на втором этаже, дверь оказалась не такой прочной, как входная.
    На полу, возле кровати сидела Лена и истерично рыдала. Вся одежда на ней была разодрана, так что практически она была голая. Мельком я увидел Серегины глаза, он чуть прищурился и смотрел на Лену внимательно, изучающее, казалось, стараясь запомнить каждую деталь. Уверен, ему сейчас пришла голову идея написать картину под названием "Возвращение блудной жены", впрочем, я высказал рабочий вариант названия.
    Лена увидела нас и, не переставая рыдать, прижала одну руку к своим обеим грудям, а другой стала сдирать с кровати простынь. Ей это кой-как удалось и она накинула простынь на себя. Но все это без слов, только рыдая.
    Времени на оценку обстановки у нас не было. А если Сереге так уж понравилась тема его будущей картины, пусть в другой раз, позже, попросит Лену восстановить все детали этого сюжета.
— Кто это был? — зачем-то спросил Серега.
— Влад, — едва слышно ответила Лена. — и еще…
    Я не стал слушать про кого-то еще. В комнате была вторая дверь и я знал, что в доме был второй выход. Я шагнул к ней и как раз в тот момент, когда Лена говорила про кого-то там еще я с силой ударил теперь по этой двери.
    Эта вторая дверь оказалась открытой. Но хуже то, что она оказалась еще и тонкой и я пробил ее насквозь и моя нога застряла в пробитой мной дыре.
    Пока я, прыгая на одной ноге, вытаскивал другую из дыры, Сергей вскочил на подоконник и прыгнул со второго этажа.
    Я наконец освободился от двери. Дальше шла лестница и я побежал по ней вниз. Во двор я выскочил с противоположенной стороны дома (если считать то место откуда мы вошли), никого, естественно, не увидел и стал обегать дом. За углом наткнулся на Серегу. Он сидел на земле, но пытался встать.
— Ты чего? — спросил я его, схватив за руку и поднимая на ноги.
    Но сразу вспомнил, что он еще раньше хромал, после того, как устроил троим друзьям в "Форде" небольшую аварию. Значит, сейчас, выпрыгнув из окна, он добил ушибленную ногу.
— Хренли ты меня как старушку поднимаешь, — крикнул Серега, — догоняй этого.
    Я бросил Серегу и побежал дальше вокруг дома.
    Когда я обогнул следующий угол, я увидел сквозь открытую калитку ворот, как на большой скорости пронеслась черная машина. Интересно, где она стояла, что мы ее с Серегой не замети.
    Я выбежал на улицу и забрался в свой "Мустанг".
    Мне нужно было еще развернуться. Но на это много времени не ушло, с моим движком не только на льду можно кружиться на месте, но и на асфальте и на грунтовке. Только той черной машины все равно уже видно не было.
    Еще бы немного и я бы упустил ту машину. Но я ее увидел, и только потому что водитель сделал глупость — вместо того, чтобы ехать по трассе, он свернул в сторону (позднее я догадался, что это была идея не Влада). Я заметил большой черный "Ягуар", когда он подъезжал к первым домам какой-то деревушки, примерно, в полукилометре от основанной дороги.
    Я проехал деревню, за домами которой скрылся "Ягуар". Дальше дорога была ровная и просматривалась на несколько километров, до того места, где начинался лес. И черная машина уже подъезжала к этому лесу. Дорога была не только ровная, но и гладкая, видимо совсем недавно ее ремонтировали, асфальт был еще черный, так что я сразу смог набрать скорость больше двухсот километров. Точно сказать не могу, на такой скорости не до того, чтобы смотреть на спидометр.
    "Ягуар" исчез за деревьями. Но через минуту я уже сам подъезжал к этим деревьям. Машину слегка качнуло, когда я въехал в лес, я еще успел подумать, что хорошо бы не было ветра, когда буду выезжать из этого леса. На такой скорости, если будет боковой ветер, меня может просто сдуть с дороги и тогда меня долго придется выковыривать по чаям из того, что останется от моей тачки.
    Но только я успел это подумать, как увидел черную большую машину, за которой и гнался. Она стояла. Чтобы меня не занесло, я начал постепенно притормаживать. И в это время увидел, как из "Ягуара выскочила женщина. Даже не захлопнув дверцу, она побежала к деревьям, к лесу. В руке она держала какой-то предмет. Я обратил на него внимание, потому что он вдруг выпал из ее руки, мне даже показалось, что он не выпал, а она его отбросила. Но выбросила она не все — что-то прозрачно-дымчатое оставалось в ее руке. Но потом и это что-то прозрачное и дымчатое выскользнуло и покатилось по траве. Женщина остановилась растерянно, кажется она хотела побежать за катившейся по траве вещью. Но я был уже рядом и она не рискнула, побоялась, что я ее догоню. И через секунду она крылась за кустами. Но до того, как она исчезла, я успел увидь, что в другой руке она держит какой-то предмет. И перед тем, как девушка скрылась за кустами, предмет этот блеснул, отражая уже слабый вечерний свет. Я понял, что то такое — это блеснул объектив небольшой цифровой кинокамеры.
    Лица женщины я так и не разглядел, успел только увидеть, что у нее длинные светлые волосы и обтягивающие серебряные штанишки. На ком-то я видел такие.
    Я остановился метрах в пяти позади "Ягуара". За рулем сидел человек. Я вылез из своей машины и пошел к нему, мне хотелось с  ним познакомиться.
    Но еще раньше, чем я подошел к дверце большой черной машины, я уже начал понимать, что с этим человеком едва ли мне удастся познакомиться.
    И оказался прав. Голова мужчины, наклонившись набок, прижималась к стеклу левой, водительской дверцы. Стекло изнутри было залито кровью. Да и не только кровь была на стекле, но и какие-то кровавые сгустки, и эти сгустки, судя по всему, называются мозги. На наружной стороне стекла, сверху вниз, тоже была проложена чуть извилистая кровавая дорожка. В стекле была пробита дыра и кровь сквозь эту дыру протекла наружу. Видимо, пуля пробила голову мужчины насквозь при выходе порядком раздробила череп, потом еще пробила и стекло. Так что было понятно, стреляли из довольно мощного пистолета.
    Я зашел с другой стороны, где была открытая дверца. Но тут ничего интересного не увидел.
    Бегать по лесу и искать там человека бессмысленно. Тем более, я не Диоген и у меня даже фонаря нет, а уже вечер и начинает темнеть, а в лесу темнеет намного быстрее. Поэтому я даже не рассматривал такой вариант, чтобы побегать по лесу и поискать там даже не человека, а женщину. Нет не так, чтобы не обидеть остальных: не просто человека, а — женщину.
    Нужно отсюда побыстрее сматываться, пока никто меня здесь не видел. Но вот те предметы, которые выскользнули из руки женщины, их мне хотелось найти, прежде чем убраться отсюда.
    Один из этих предметов и искать не нужно было, я его видел, это был прозрачный полиэтиленовый пакет, он подкатился к маленькому, только начинающему расти, всего в метр высотой деревцу и прижался к его тонкому стволу.
    Я подошел к этому деревцу, которое и деревцем назвать было нельзя, а больше оно было похоже на какую-то высокую траву вроде полыни, и взял пакет. Я его поднял и сразу и почувствовал и увидел — внутри него что-то есть.
    Это была отработанная гильза.
    Это значило, что стреляла женщина во Влада, не вынимая пистолета из этого полиэтиленового мешочка. Ну правильно, даже дыра от пули в нем есть. А такое нужно было только для того, чтобы не оставить своих отпечатков пальцев, но оставить чужие, которые на оружии были раньше.
    И сразу, вдруг, я понял, из какого пистолета убили этого мужчину, который сидит там, в машине. Его убили из Серегиного "Вальтера". Его положили в пакет, наверное, еще в тот раз, когда его самого, Серегу, уронили в погреб. И на пистолете остались Серегины отпечатки. И значит, это еще одна подстава для него.
    Теперь мне захотелось как можно скорее найти сам ствол. И я его нашел, я ведь видел, куда его выбросила та женщина. И это действительно был Серегин "Вальтер".
    Я взял его и побежал к своей машине. Надо было быстрее уезжать. Я и уехал. И меня порадовало во всем случившемся только одно, что пока я здесь стоял, мимо не проехала ни одна машина. Нет, не только это, конечно и то, что я нашел Серегин ствол.
    Когда я вернулся, в доме Лены творилась идиллия: Серега ремонтировал входную дверь — он нашел где-то дюралевый угольник и крепил им сломанный дверной косяк, Лена, естественно, уже переодетая, стояла рядом и подавала ему шурупы.
— Крепче нового будет, — сказал Сергей и захлопнул дверь прямо перед моим носом.
    Он подергал дверь изнури и, щелкнув замком, открыл ее. Я вошел в дом.
— Ну, что? — уже серьезно спросил Серега.
    Лена тоже смотрела на меня вопросительно.
    Я протянул ему его "Вальтер" и полиэтиленовый пакет с гильзой.
    Он взял пистолет и пакет, посмотрел на все это. По его взгляду было видно, что основное он понял.
— Лен, — обратился я к Лене, — мне бы хотелось от тебя узнать некоторые подробности Серегиной жизни, а если можно, то и твоей.
— Я уже рассказала Сереже все, — сказала Лена.
— А мне?
— Хорошо, — согласилась она. — Я коротко расскажу все, что уже рассказывала Сергею, если что-то пропущу, он подскажет.
    Я согласился на такой вариант.
— Будете кофе или чай. Или может, вы голодные.
— Давай кофе или чай, — сказал Серега.
— Сейчас воду поставлю кипятиться. Только если кофе, то растворимый. Ничего?
— Да хоть испаряющийся, — согласился я на все.
    Когда мы уже сидели за столом и Лена налила нам кипяток в чашки с растворимым кофе, она начала рассказывать лично для меня.
— Это Влад ударил Сергея чем-то, когда он упал в погреб.
— Сразу вопрос, Лен. Почему ты об этом раньше не сказала?
— Игорь, а если бы твоя девушка сделал что-то подобное? Подобное тому, что сделал Влад. Ты бы рассказал об этом? Тем более, почти незнакомым людям?
    Я согласился, что она права.
— А Маша знала? — спросил я.
— Да, ей я сказала, но позже. А до этого она считала, что ты, Сережа, сам упал, случайно. Но после этого, — продолжала Лена, — я перестала с ним встречаться. С Владом. Только если честно, — решила признаться она, — я еще раньше решила с ним порвать.
— Почему? — не удержался я от вопроса.
— Это личное, — сказала Лена, но потом решила раскрыть тайну своей личной жизни. — Он мне изменял, я об этом узнала, уже этого достаточно. А еще, — продолжила Лена, — просто я поняла, что это не тот человек, который мне нужен.
— На женщин никогда не угодишь, — проговорил я.
— Как и на мужчин, — согласилась со мной Лена. — Но и в том и в другом случае бывают исключения.
— Бывают, но я не встречал. И что дальше?
— Влад мне сказал, что ударил Сергея из ревности. Правда, мне это было уже все равно, но все же. Но после ему захотелось узнать, в какой больнице лежит Сергей. Он очень настойчиво спрашивал, говорил, что хочет извиниться, только я видела, что он лжет. К тому же он не такой человек, чтобы искать кого-то чтобы извиниться. Я не понимала зачем ему это нужно и не говорила поэтому.
— И ты ему не сказала, в какой больнице?
— Нет. Я говорила, что не знаю, что не интересовалась этим, что Сергей случайный знакомый и мне не интересно, что с ним. Он тоже понимал, что я обманываю. Не могло же мне быть безразлично, что случилось с человеком, который покалечился в моем доме.
— Лена, один вопрос, — вмешался Серега. — Ты, когда увидела что я упал, побежала звать Игоря и Машу, Влад остался около меня?
— Да. Ведь сначала я поверила, что это случилось из ревности.
— А он не мог дать мне что-то выпить, а скорее, ведь я был без сознания, сделать какой-то укол?
     Я понял, почему Серега спросил, я ведь ему сказал, что у меня при пробуждении после лопуховского коньяка было такое же состояние, как и у него, когда он пришел в себя.
— Не знаю, но вполне может быть, ведь когда-то Влад был фармакологом.
— Понятно, — понял я. — Мессир Рене, парфюмер при Лопухове-Медичи.
— Скорее Лопухов находился при Владе. Хотя, Влад и делал вид, что подчиняется Лопухову, но и смеялся над этим, Лопухов без Влада — ничто, да они боялся Влада.
— Но я слышал, что у твоего Лопухова. Все шестерки — бывшие менты.
— Да. Но Влад был исключением, и к тому же он не был шестеркой Лопухова.
— Лена, — вспомнил я, — в тот вечер, когда мы к тебе пришли в гости, а перед этим ты ругалась с Лопуховым, к твоему дому кто-то крался.
— Ну, я не знаю, — усмешливо улыбнулась Лена. — Я ведь не видела того, кто крался к моему дому.
— А это не мог быть Влад?
— Вполне возможно, он иногда приезжал без предупреждения. Вероятно, это и был он. Но увидел машину Лопухова и решил подождать, когда Лопухов уедет.
— Только он был не один, — подсказал я.
— А с кем? — удивилась Лена.
— Темно было, — сказал Серега.
— И они сразу убежали, когда у меня под ногами взорвались лампочки.
— Влад никогда не приезжал с кем-то, — сказала Лена.
— А сегодня? — напомнил я. — Может быть он и в тот вечер был уже с оператором? Зачем ему это вообще было нужно, снимать тебя?
— Не знаю, — жестко ответила Лена. — А откуда ты знаешь про кинокамеру?
— Видел. Правда не был уверен, что это именно кинокамера, но сейчас, по твоей реакции понял, что прав. Так зачем ему нужно было снимать тебя?
— Такие вещи бывают нужны или чтобы шантажировать людей или чтобы отомстить, сделать подлость, унизить.
— И возможно, — предположил Сергей, — те, которые подбирались к дому, потом вернулись и видели, здесь меня и Игоря.
— И они тебя знали в лицо, — дополнил я. — А то зачем бы тебя бить, а потом чем-то поить или делать укол. А то, что это был Влад, у меня есть еще одно косвенное подтверждение — любовные игры с Ирой он тоже снимал на камеру, и она об этом понятия не имела.
— Подлец, какой же он подлец, — проговорила Лена.
— Ты с ним рассталась, как он этому отнесся? — спросил я.
— Сначала пытался все вернуть. Потом понял, что бесполезно. Вообще-то, он хотел, чтобы я вышла за него замуж. Не знаю, насколько серьезно было его желание, но несколько раз он мне предлагал это.
— А он племянник Лопухова? — спросил я. — Или у меня не точные сведенья?
— Да. Двоюродный.
— И он не боялся Лопухова?
— Я уже говорила, это Лопухов боится его.
    Лена сказала о Владе в настоявшем времени и я вспомнил, что они с Серегой еще ничего не знают. Но пока я об этом не скажу. Чуть позже.
— А что сегодня случилось с твоим Владом? — начал я разговор о главном на сегодняшний день. — Почему от так всю тебя изодрал, можно сказать, в клочья, я об одежде.
    Лена молчала, чувствовалось, что ей не хочется говорить об этом. Но все она решилась.
— Мне кажется он сильно злился, что я его бросила. Не страдал, не мучился, а именно злился, до бешенства. И еще, это я поняла из одной его фразы сегодня, он боялся, что я расскажу тебе, — Лена посмотрела на меня, — что Сергей не сам упал в погрел, а он его ударил сначала.
— По какой фразе? — спросил я.
— Это не имеет значения.
— Может быть, — не согласился я.
— Вы хотите услышать дословно эту фразу? — с легкой издевкой, но издевка эта походе, относилась к ней самой.
— Желательно, — сказал я.
— "Ты, сука, ты уже сказала ему, что это я сбросил того козла в погреб?" Вот такая фраза. Нравится?
— Мне все равно, — сказал я. — Ко мне это почти не относится. А вот Серегу, кажется оскорбили.
— Переживу, — ответил Серега.
    "Придется пережить, — подумал я, — потому что отвечать за это оскорбление уже некому".
— А потом он стал… — начал продолжат Лена свой рассказ, но остановилась. — Потом он… В общем… он хотел меня изнасиловать.
    Лена жалобно усмехнулась.
— И не это самое страшное. Пережила бы как-нибудь. Но в какой-то момент увидела, что мы с ним не вдвоем в доме. Этот человек вошел наверное, через вторую дверь, та, что с другой стороны дома. Я увидела кинокамеру. Тот, второй хотел снимать, все, что Влад будет делать со мной.
— Тогда ты и закричала, что он подлец и что таких земля не рожала?
— Вы это слышали? — грустно усмехнулась Лена.
— А то с чего бы мы стали двери ломать?
— Да, я вам еще не сказала даже спасибо, за то, что вы спасли меня.
— Не спасли, а выручили, — скромно поправил я Лену. — А вот в благодарность может быть скажешь, кто был тот человек, который тебя снимал?
— Нет. Я не видела кто это. Я видела только камеру.
— Лена, — снова подал свой голос Серега, — ты говоришь, то есть, не говорила, а я так понял, ты считаешь, что Влад не любил уже тебя? Извини, если обижаю этим вопросом.
— Нисколько. — И повторила: — Сейчас нисколько. Мне кажется, он вообще меня никогда не любил.
— Тогда, что его так злило, когда ты решила с ним расстаться? Ну, не считая того, что он не хотел, чтобы мы узнали, что он меня ударил.
— Мне кажется Влад был очень жадным.
— То есть его волновала вот эта твоя дача, твоя квартира в высотном доме…
— Картины, не те, которые здесь, а самые щенные в Московской квартире. А еще мой магазин, — продолжила Лена, усмехаясь, — мой спортивный "Мерседес", на котором я не езжу, почему-то я боюсь ездить, по городу, когда кругом машины. В общем, я богатая невеста, если не считать Лопухова.
— И все это только твое?
— Да. Родители же у меня умерли. Но еще до этого, дедушка, все что принадлежало ему, завещал мне. Так смешно, он даже в конце завещания написал, что и небольшая копия "Мыслителя" Родена, принадлежит исключительно мне. Наверное, он этим шутливо хотел сказать, что передает все мне до последнего гвоздя, потому что эта копия и глины не стоит из которой сделана. Ее дедушке подарил его приятель, он был актер, но любил всякие статуэтки делать, похожие на произведения великих мастеров вроде Микеланджело, Леонардо да Винчи, того же Родена, ну и других.
— Нотариусы не любят шутить.
— Я могу показать копию завещая, она у меня здесь.
— Нет, — не захотел Сергей смотреть на завещание. — Ты лучше покажи "Мыслителя", который от Родена.
— Сейчас.
     Лена вышла из комнаты.
— Тебя что, искусство стало интересовать? — спросил я Серегу.
— Хочу перенять опыт мастеров, — заявил он.
    Вернулась Лена и поставила на стол перед Сергеем статуэтку из обожженной глины. Она действительно как-то отдаленно, но напоминала скульптуру Родена.
    А Серега с большим интересом стал рассматривать ее. Когда рассмотрел со всех сторон и даже чуть ли не понюхал, снова поставил на стол.
— Нравится? — усмехнулась Лена.
    Я ответил за Серегу.
— Мне кажется, я тоже смог бы такую сделать.
— Не сомневаюсь, — согласилась Лена.
    А Серега сидел о чем-то очень задумавшись. Ему бы еще локоть правой руки положить на колено левой ноги и подбородок на ладонь и он сам бы стал копией той копии, которая стояла на столе.
— Завидует, — сказал я и кивнул на "Мыслителя" какого-то актера.
    Серега очнулся.
— Теперь ты расскажи, откуда достал это, — и он указал на "Вальтер", лежавший на столе.
— Может сначала выпьем, — преложил я.
— Давайте, — сразу согласилась Лена и спросила меня. — Ты спустишься в погреб? А то Сергей со своей хромающей ногой…
— Снова улетит туда без лестницы, — докончил я ее фразу, которую Лена почему-то постеснялась сказать до конца.
    Я спустился в погреб. Там было темно и прохладно. Даже вылезать не хотелось. Я долго выбирал какое взять вино, принимая во внимание, что почти никаких вин, которые были в этом погребе я никогда не пробовал, то мне было очень трудно выбрать что-то.
    Но когда я все же выбрал три бутылки, этикетки на которых мне больше всего понравились, вылез из погреба и поднялся наверх, то чуть не уронил все три бутылки на пол — рядом с Леной, спиной ко мне стояла девушка с длинными светлыми волосами, и в серебряных брюках, очень сексуально обтягивающих ее выше колен и ниже пояса.
    Она обернулась. Но могла и не оборачиваться, потому что я уже узнал ее.
— Привет, — чуть заметно улыбнувшись, сказала мне Маша.

32
Мне Маша только чуть улыбнулась, но вот на Серегу она смотрела, как восьмиклассница влюбленная в артиста и этот артист вдруг приехал к ним в школу на халтуру.
    Маша, по-видимому, только что вошла, за несколько секунд до того, как я вылез из погреба, это было понятно по ее вопросам.
— Куда ты исчез? — спрашивала она, естественно, Серегу, вот если бы она меня спросила, я бы ответил, что в погреб, но Серега не успел ответить, а она продолжала спрашивать: — Почему ты ничего никому не сказал, почему никому не позвонил, где ты был?
   Я  решил ответить хотя бы на пару ее вопросов.
— Он не исчез, а сбежал из больницы. А помогла ему в этом одна очень симпатичная медсестричка. И все это время он не скрывался, а жил у нее за пазухой, я хотел сказать, как у Христа за пазухой.
— Игорь, — Лена посмотрела на меня укоризненно, — каким же ты иногда бываешь мерзким.
— Меня жизнь заставляет таким быть. И вообще, какая жизнь, такой и я. Кстати, может быть я расскажу вам, что-нибудь интересно, например, как ко мне попал этот вот ствол?
    Я указал на "Вальтер", а сам посмотрел на Машу. Но она только сказала:
— Ленка, почему ты разрешает им держать такое на столе?
— Я тебе потом все расскажу, Маш. Пока интересно было бы послушать Игоря.
    И я им рассказал все. Впрочем, и рассказывать-то было особенна нечего. Когда я кончил рассказывать, Лена некоторое время сидела молча, с закрытыми глазами, потом поднялась и вышла из комнаты.
— Пошла плакать? — спросил я у Маши.
— Игорь, завязывай, — сказал Серега.
— Я бы рад, да не дают. И мне совсем не жалко, бывшего любовника Лены, если вам это интересно. Даже больше, я рад, что так получилось. Потому что, если бы так не получилось, тогда мне самому пришлось бы сделать это. А мне совсем не светит — о покойниках плохо не говорят, потому скажу просто — мне совсем не светит сидеть из-за какого-то шакала.
— Игорь, не надо, — попросила Маша.
— А я еще не все рассказал.
— Ну говори все, чего ты тянешь? — сказал Серега. — Или ты хочешь Лену подождать?
— Нет, я это скажу без нее. А дальше вы уж сами решайте.
— Говори, мы решим, — пообещал Серега.
— Ту девушку, которая застрелила Влада и которая бросила пистолет с твоими, Серый, отпечатками, я ее не разглядел, в смысле не видел ее лица, но у нее были длинные светлые чуть вьющиеся волосы, вот точь-в-точь, как у тебя Маша, и у нее были серебристые в обтяжку брюки, точная копия твоих штанишек, Машенька. И если поставить ту девушку задом и рядом с ней поставить тебя, Маша, тоже задом, то ни один человек не отличит, кто из вас кто. Кто Маша, а кто убийца, которая хотела подставить Серегу. И у нее это вышло бы, если там случайно не оказался я.
— Ты представляешь, в чем ты меня обвиняешь? — очень тихо спросила Маша.
— Лучше ты ответь, — предложил я Маше. — Извини, что веду себя как мент, но все-таки: где Маша, ты была час назад. Не обязательно отвечать с точностью до минуты, можно сказать и где ты была пятьдесят минут назад, а можно сказать, и где ты была семьдесят минут назад, плюс минус десять минут не играют никакой роли в жизни Влада, который на самом деле Владимир.
— Игорь, — снова влез не в свое дело Серега.
— Подожди, Сережа, остановила его Маша. Я могу сказать, где я была. Час назад, плюс минус десять минут я выходила из дома и шла к машине, чтобы поехать  сюда. Тебя не устраивает такое мое алиби?
— Кого-то может быть и не устроило, но меня вполне. А скажи, почему ты приехала сейчас к Ленке и не позвонила ей предварительно. А вдруг ее не было бы здесь сейчас?
— Я знала, что она должна быть здесь, мы с ней договаривались, что она меня будет ждать.
— То есть ты знала, что к ней можно приехать и она будет дома. И можно будет пройти через другую, не парадную дверь и снять ее на кинокамеру и она даже не догадается об этом.
— Черт, — выругалась Маша и на глазах ее показались слезы, нет, не показались, только блеснули. — Что я тебе сделала плохого, Игорь, что ты так ко мне относишься?
— Тебе не кажется, что постановка вопроса несколько не в тему? А, Маш?
— Игорь, — снова вмешался Серега, — если ты сейчас не прекратишь, мы с тобой поссоримся.
— А мне наплевать, мне может быть истина дороже, чем Платон.
— Подождите ссориться, — услышал я голос Лены.
    Она оказывается давно стояла около двери все слышала.
— Я кое-что могу сказать, чего вы не знаете.
    Мы смотрели на нее и ждали.
— Не знаете вы двое. Маша это знает. Марик, — начала она говорить, — это человек, который очень ненавидит женщин. Кстати, вполне возможно, что это он и был с кинокамерой сегодня, и Иру, о которой ты Игорь говорил, возможно, тоже он снимал. Марик, он не просто ненавидит женщин, он женщин ненавидит маниакально. Но, это можно назвать парадоксом, Марик больше всех женщин на свете ненавидит Машу. И он же во всем ей подражает. Можно сказать, буквально во всем: какие Маша курит сигареты, такие сигареты курит и он, у Машки красная БМВ и Марик купил себе кранную БМВ, какую Машка носит одежду, такую и Марик носит, когда одевается женщиной. Все ее привычки, манеры, жесты, он все у нее перенимает. Он даже музыку заставил себя полюбить, какая нравится Машке, фильмы. О какой бы книге ни сказала Маша, что прочитала ее, он тут же находит такую книгу и прочитывает.
— Да? — сказал только я, потому что мне нечего было сказать, но потом нашел, что сказать: — Ну, если ты так защищаешь Машку, которая хотела тебя…
— Игорь, я тебя сейчас выгоню, — почти крикнула Лена и не дала мне договорить, что я собрался сказать.
    Но я все же досказал:
— Значит, это была не она. Тем более, у Марика могли быть и такие штанишки. К тому же у него есть повод. Он ревновал Влада к тебе. И мог заставить его доказать свою преданность, унизив тебя, издеваясь над тобой.
— Черт, и как меня угораздило связаться с этим… — Лена не стала договаривать с кем именно.
— Но тогда получается, что вместе с Серегой, кто-то хотел подставить и Машу? — сказал я.
— Нет, — не согласился Серега, — Они же не знали, что мы с тобой здесь окажемся. А записка с пуговицей… — проговорил он задумчиво.
— Какая записка? Какая пуговица? — спросила Лена.
— Долго рассказывать. Потом.
— А что сейчас? — снова спросила Лена.
— А сейчас, — сказал я, — у меня есть один план. Но только вы должны нам помочь.
— Мы обе? — спросила Маша.
— Да. Ведь Лопухов разлюбил тебя, — я посмотрел на Лену, — и все его нежные чувства теперь делятся между Мариком и Машей.
— И что? — спросила Лена.
— Вы с Машей сможете собрать всю его компанию вместе?
— Лопухов хоть сейчас сюда приедет, — сказала Лена, — стоит только позвонить. А вот всех его помощников…
— Их нужно собрать в "Незабудке", — решил Серега, сразу поняв меня. — А вот придумать, как это сделать…
— Можно попробовать, — согласилась Лена.
— Всегда можно что-то придумать, — согласилась и Маша.
— Вот и давайте, — распорядился я, — садитесь и придумывайте. А мы с Серегой пока выпьем. А то ведь это вино, наверное, нельзя долго на свету держать, а оно уже целых полчаса стоит на столе.
— Я думаю, что мы с Машкой тоже составим вам компанию, — сказала Лена. — А вот ты, Игорь, кажется, кое-что забыл.
— Что я забыл?
— Извиниться.
— Лен, прекрати, — засмущалась Маша.
— Ничего подобного, — не согласилась Лена. — Игорь, — и она выразительно посмотрела на меня.
— А, собственно говоря, извиняться-то и не за что. Я ведь, если по правде, говорил, а сам не верил тому что говорил. Я просто сказал это все для очистки совести. И Маша, честное слово, если окажется, что все что я говорил правда, я так этому удивлюсь, что сначала даже не поверю.
— Ладно, Игорь, достаточно, будем считать, что ты извинился. От тебя большего не дождешься.
— Правильно, Лен, — согласился я, — с овцы хоть шерсти клок.
— С какой овцы? — засмеялась Лена. — Уточните пожалуйста.
— С умной. И, главное, талантливой. У таких овец божьих, шерстистость не главное.
— Нет, Игорь, — решила что-то уточнить Лена, — ты не овца, ты просто божья коровка.
— Возможно, — согласился я.
— Которая вместо молока, — добавила Лена, — выделяет яд.
    … То, что придумали Лена с Машей, могут придумать только женщины.
    Нам с Серегой нужно было, чтобы собрались все лопуховские шестерки, и, желательно, никого лишнего.
    И они — Машка и Лена — придумали.
    Они решили устроить свадьбу.
    Свадьбу, на которую Лопухов не сможет никого пригласить, кроме только тех, кто от него зависит и, значит, не сможет не только упрекнуть в нарушении христианских обычаев, традиций, морали и законов, но и трепаться об этом не станет. Ведь подобное не поощрялось бы, даже если супрефект Лопухов был бы мусульманином.
    Лена и Маша, решили сказать Лопухову, что Лена только в том случае будет согласна остаться с Лопуховым и быть его женой, если второй его женой станет Маша.
    Когда до меня дошла вся гениальность этой идеи, я даже пожалел, что я не женщина. Но через пять секунд передумал, потому что мужчиной мне больше нравится быть, а придумать что-то подобное, если понадобиться,  всегда можно заставить какую-нибудь женщину. Так что все нормально.
    И главное, чтобы Лопухову отказаться от такого предложения (не знаю, как насчет физических), но вот моральных сил у него точно не хватит, чтобы от такого отказаться. Тем более, если я заметил, то Машка с Леной точно знали, что Лопухов давно уже косит на Машку своим огненным взглядом. И вместе с этим и Лену отпускать не хочет. В придачу ко всему, (ведь про свадьбу никто ничего не будет знать, расписываться же и венчаться они не станут, а только в узком кругу отметят это событие), то для всех будет считаться, что Лена — жена Лопухова, а Маша — его любовница, так что его авторитет в обществе увеличиться не вдвое, а во много раз больше, если учитывать, что прогрессия тут не арифметическая или геометрическая, а морально-этическая. Здорово я сказал.
    И еще в чем гениальность этой идеи — перед своими подчиненными шестерками Лопухову захочется похвастаться таким своим успехом у женщин, и он затащит на эту свадьбу всех от него зависящих. А вот именно это нам с Серегой и нужно.
    Мелкие делали не обсуждались, это уже наше с Серегой дело, главное, что идея была. Поэтому мы не откладывая, вручили Ленке телефон и она набрала номер мобильника Лопухова.
— Сема, это я, — заговорила Лена. — Ты занят? У тебя дела? Но я очень быстро. Надеясь я не очень испорчу тебе настроение своим предложением. Впрочем, ты сразу же можешь отказаться.
    И Лена рассказала ему о своем с Машей к нему предложении.
    Сначала, по словам Лены, Лопухов верить отказывался, говорил, что это новое издевательство, но, тем не менее, сразу стал заикаться, а иногда и просто мычать.
    Потом трубку взяла Маша и подтвердила все, о чем говорила Лена, добавив от себя кое-что, заодно напомнила наш разговор, когда мы с ней заходили к нему в префектуру и добавила, что я тогда по ее просьбе сказал о ее к нему, Лопухову, неравнодушном отношении.
    В общем, разговор был долгий, Лопухов даже забыл о своих важных и неотложных делах, но настаивал на предварительной личной встрече. Но Маша с Леной сказали, что встретятся уже в банкетном зале и повторили, что если он отказывается, то они уговаривать не собираются.
    Душа Лопухова не вынесла такого соблазна, и он без всяких предварительных обсуждений наконец согласился на все условия одной своей жены и второй — будущей.
— Теперь решим, в каком ресторане мы отметим это событие, — перешла к заключительному этапу Лена, забрав трубку у Маши. — Нет, — возмущенно сказала она, — только не в "Незабудке". Я хочу приличный дорогой ресторан.
    После этого она долго выслушивала убеждения и уговоры Лопухова. Потом прервала свои с ним переговоры и стала разговаривать с Машей, так чтобы Лопухов все слышал по телефону. Машу пришлось тоже уговаривать, но уговорить удалось.
— Хорошо, — сказала Лена. — Я уговорила Машу, но только непременное условие: твой костюм должен быть безупречен. Мы с Машей будем в вечерних платьях. Пока мы с ней займемся своим туалетом, постараемся побыстрее, думаю за два часа управится, еще нам час на дорогу. Значит, через три часа ты встречаешь нас у входа в свою "Незабудку". Но учти, если что-то не так, если нам что-то не понравится, мы тут же разворачиваемся и уходим. Все. — И Лена положила трубку.
— Ну, мы все правильно сделали? — посмотрев на нас с Серегой спросила Лена.
— Вот если бы вы вместо меня решили убедить Лопуха построить мини-Диснейленд, он бы сам пошел и стал бы работать на стройке крановщиком. Или грузчиком. Неважно.
— Что еще мы должны сделать? — спросила Маша.
 — Там есть такой народный певец Филимон, — сказал я.
— Слышали, знаем, — сказала Лена.
— Поет он хоть громко и с душой, но в все же попросите, чтобы завели какую-нибудь другую музыку.
— Завидуешь, — догадалась Лена.
— Что поделаешь, мне рядом с ним отведена роль Сальери. Так вот, пусть, этот Моцарт помолчит, потому что нам, возможно, придется ломать кирпичную стену, а он, хоть, как я уже и сказал, поет громко, но все же недостаточно.
— Понятно. Сделаем, — поняла и согласилась Лена.
— Неплохо было бы послать кого-нибудь в подвал, — сказал Серега. — Но сделать это нужно в определенное время, чтобы мы знали, что сейчас кто-то спуститься в подвал.
— И как это сделать? — спросила Лена. — Разве только когда кто-то пойдет туда, попросить завести какую-либо определенную музыку. Но успеем ли мы это сделать? И не получится, что кто-то пойдет, а мы не увидим? Да и без нашей просьбы вдруг заиграет эта песня не вовремя.
— У Лопухова в подвале есть несколько ящиков шампанского "Дом Периньон". — вспомнил я. — Уверен, что он пожадничает поставить много бутылок на стол.
— У Лопухова есть "Дом Периньон"? — удивилась Лена. — Я понятия не имела. Он ни за что не достанет его. Ну разве что бутылку, не больше.
— Вот вы с Машей и потребуйте, чтобы принесли для вас это шампанское.
— Тогда так, — решила Лена. — Любая песня может зазвучат в любое время, независимо от нас с Машкой. А мы сделаем так, я возьму с собой диск с какой-нибудь классикой, ну, хотя бы Чайковского, "Лебединое озеро" вас устроит?
— Безразлично, Вагнер, Чайковский, главное, чтобы мы знали, что это ваш заказ, и, значит, кто-то через пару минут появиться в подвале.
— Договорились, — решила Лена, — под "Лебединое озеро" к вам в подвал кто-нибудь спуститься. Мы об этом позаботимся.
— Еще что мы должны сделать? — спросила Маша.
— Все, больше ничего. Одевайтесь в вечерние платья и выезжайте в намеченное время в намеченное место, а мы с Серегой уедем сейчас. Нам нужно тоже подготовиться.
— А что вы будете делать?
— У нас, — признался я, — даже приблизительного плана нет. И все, что мы будем делать, это будет экспромт.
— Хорошо, — кивнула Лена. — Только если вы решите использовать какой-нибудь слезоточивый газ, запасите для нас противогазы.
— По два на каждую, — пообещал я. — Да, вот еще, — вспомнил я, — В прошлый раз, когда я в эту "Незабудку" заходил вечером и вел мирные переговоры с Лопухом, окна почему-то не были занавешены, сквозь них с улицы все просматривалось. Я видел, там есть жалюзи.
— Хорошо, — поняла меня Лена, — я сама их закрою.
— Все, мы пошли. Пока, — сказал Серега Лене и Маше и направился к двери.
— Серый, ты меня удивляешь, — решил я удивиться. — Маша, целую неделю не отходила от тебя в больнице, сидела и днем и ночью, разговаривала с тобой там, в астральном мире, о чем-то важном, вот только пропустила, как ты убежал от нее, но это мелочи. А ты в благодарность, даже руку ей не поцелуешь, не говоря уже обо всем остальном.
— А ты, Игорь, — сказала Лена, — удивляешь меня своими переходами от шизофренической подозрительности к детской непосредственности.
— У каждого свои недостатки. И вообще, моя шизофреническая подозрительность, как ты выразилась, может быть и есть, всего навсего, детская непосредственность.
    Я взял со стола Серегин "Вальтер" и мы вышли из дома.

33
Времени у нас с Серегой было достаточно, а нам, чтобы подготовиться нужно было только зайти ко мне домой и взять резиновые сапоги, ну, и еще какие-то инструменты, которыми можно будет, если понадобиться, разбить кирпичную стену. И еще, конечно, фонарь.
    Я точно помнил, что у меня дома было две пары резиновых сапог: мои собственные и еще одни у меня оставил знакомый — весной, в самую грязь, мы с ним ездили за город, а когда вернулись он спешил, он встречался со своей девушкой и не успевал домой, поэтому сапоги оставил у меня, а взамен взял мои туфли.
    Сапоги приятеля были на месте, а вот мои собственные куда-то пропали.
— Да не дергайся, — говорил Серега, когда я лазал по всем темным углам квартиры и никак не мог найти сапоги. — Я так обойдусь, без сапог.
— Серый, ты там не был, ты не представляешь, как там ходить без сапог, это хуже, чем по болоту. Черт, придется идти к Лидке.
— А у нее что, обувной склад?
— Начет склада не знаю, но ее отец любит охотиться, у него даже собака охотничья живет на даче. Будем надеяться, что свои сапоги он держит дома.
    Я набрал номер домашнего телефона Лиды. Уже после второго гудка она сняла трубку.
— Привет, — поздоровался я, когда услышал Лидин голос.
— Я с тобой разговаривать не хочу и видеть тебя не хочу. Откуда ты звонишь, из дома?
— Как ты догадалась?
— У тебя мобильника нет. Так вот, не вздумай ко мне заходить, я тебе дверь даже не открою. — И она положила трубку.
— Пошли, — сказал я Сереге.
— Куда?
— Наверх, к Лидке.
— А ты что, один не можешь?
— Это будет долгим процессом.
— Она что, сразу набросится на тебя и станет одежду срывать, как в кино.
— Нет. Наоборот, она меня не хочет даже в квартиру пускать.
— А со мной пустит.
— Она не так воспитана, чтобы выгонять незнакомого человека.
— Ну пошли, к твоей невоспитанной Лиде.
    Мы поднялись на девятый этаж и я позвонил в дверь.
    Дверь тут же открылась, и я услышал первые слова Лиды:
— Я сказала, чтобы ты не подходил к моей двери, потому что я тебе ее даже не открою. Здравствуйте, — это уже между делом она поздоровалась с Серегой.
    Лида стояла в совсем коротеньких шортиках, годы в шестидесятые такими были трусики у купальников, ее грудки прикрывал топик.
— Ну, раз уж вы открыли дверь, может быть вы нас теперь впустите, — заговорил Серега, потому что понял, что мои переговоры, действительно могут затянуться. — Вот мне мама говорила, что красивые девушки они всегда добрые.
— Ладно, проходите. Только обходитесь без глупых комплементов, да еще корыстных. — Лида открыла дверь шире, а сама прошла в комнату.
— Кстати, меня зовут Сергей, — закрывая за собой дверь, представился Серега.
— Я знаю, — сказала Лида. — Вы художник. А еще вы любите подсматривать за девушками.
— Я? — удивился Серега. — Подсматривать за девушками?
— Конечно. Разве не вы с балкона подглядывали за мной, неделю назад или чуть больше. Когда я танцевала?
    На пару секунд Серега растерялся, но сразу нашелся.
— Я не за самими девушками поглядываю, а за тем, как они танцуют.
— Тогда, конечно, друге дело, — согласилась Лида. — Из любви к искусству, почему бы забраться с восьмого этажа на девятый. Так что вы хотели? Вы же не просто так пришли, а по делу, вам что-то нужно.
— Ну почему сразу: "По делу"? — не согласился Серега.
— Потому что, если он, — Лида кивнула на меня, — даже вас притащил с собой, значит, вам что-то нужно, и значит, вы спешите, потому что если бы не спешили и у вас было время уговорить меня, тогда он, — она опять кивнула на меня, — зашел бы один.
    Я решил прекратить эти глупые разговоры и сказал о том, зачем мы и пришли:
— Лид, ты говорила, что твой отец охотник. У него есть резиновые сапоги?
— И за этим нужно было заходить? — недовольно сказала Лида. — Мог бы сказать по телефону, я бы их тебе на балкон бросила.
    Лида вернулась в прихожую, открыла дверь небольшой комнатушки, вроде чулана (в мое квартире точно такой же), достала оттуда сапоги.
— Спасибо, — сказал я и, взяв сапоги, направился к входной двери.
— Я тебя сейчас догоню, — сказал Серега.
    Я вышел из квартиры и стал спускаться на восьмой этаж.
    Серега вернулся от Лиды минут через пять.
— Ты что, уговаривал ее быть твоей моделью? — спросил я.
    Серега рассмеялся.
— Чего смешного я сказал? — спросил я.
— Смешного ты ничего не сказал. Смешно, что ты ревнуешь. А я такого за тобой не замечал еще ни разу.
— Ладно, — не стал я ничего отвечать на Серегины глупые слова. — Нам уже пора выходить.
    Но Сергей  решил объяснять, зачем он задержался у Лиды.
— Я сказал ей, чтобы она не обижалась на тебя. Что ты и так весь день только и говорил о том, что сам ее обидел, и очень расстраивался из-за этого.
— Я? Говорил об этом целый день?
— Но один раз сказал, этого достаточно. Еще я ей сказал, что ни к одной девушке ты не относился как к ней, что никто тебе никогда как она не нравился.
— Серый, кто тебя уполномочивал делать такие заявления?
— Игорь, ты как с трибуны конгресса за охрану окружаешь среды заговорил.
— Потому что не надо за меня говорить, то, что не надо.
— Больше не буду, — пообещал Серега. — Кстати, нам пора выезжать.
    В это время зазвонил телефон.
    Я вяз трубку.
— Вы собираетесь лезть опять в ту трубу? — услышал я голос Лиды.
— С чего ты вязла?
— С того, что на улице ни одной даже маленькой лужицы нет, а вы резиновые сапоги собираетесь надевать. Я просто хотела сказать, что не забудьте взять сменную обувь.
    Кстати, неплохая мысль, — подумал я, но сказал:
— Никуда мы не собираемся лезть.
— И еще, — продолжала Лида. — Когда вернешься, я должна сказать тебе одну вещь. Только знаешь что, я могу опять побояться сказать это, поэтому ты сделай как-нибудь так, чтобы я сказала. Ну, заставь как-нибудь сказать меня то, что я хочу тебе сказать.
— Хорошо, я попробую, — пообещал я.
— Я разрешаю тебе что захочешь делать, чтобы заставить меня сказать это. — И она положила трубку.

34
Когда мы закрыли за собой круглый чугунный люк и спустились вниз, Серега оценил мои усилия в поисках сапог. А я оценил Лидин совет, относительно сменной обуви.
    Я нес пакет с кроссовками, там же лежала аккумуляторная дрель, еще у меня был фонарь. Серега нес разное железо: небольшой ломик, что-то вроде скарпели, молоток.
— Вообще-то, мы немного поспешили, — высказал я мысль, которая пришла мне в голову намного раньше, чем мы спустились в канализационный люк, но гораздо позже того, когда что-то уже можно было менять.
— Правильные мысли, они всегда приходит после того, как сделаешь неправильно, — не особо обратив внимания на то, что я сказал, а просто пофилософствовав на тему, сказал Серега.
— Да в том и дело, что у меня была уже неплохая мысль. Я даже начал ее, как бы это сказать по-русски…
— Воплощать в жизнь, — усмехнулся Серега.
— Это не совсем по-русски, но в принципе правильно.
— Ну, а что ты молчал? — все так же с безразличием, сказал Серега.
    Безразличие его было не безразличием к моим словам, а потому что, что-то переделывать или исправлять, как я уже сказал, поздно.
— Да как-то все вдруг поехало само по себе: Ленку ее же приятель хотел изнасиловать, кто-то с кинокамерой, потом и это приятеля Ленкиного замочили, Машка приехала — копия той подруги, которая Влада и застрелила. В общем, суета началась. У меня у самого какой-то азарт появился.
— А ты что собирался делать?
— Я хотел кого-то одного из компании Лопуха поймать и расколоть его. Сломать, сам знаешь, можно любого, только с одним больше времени потратишь с другим меньше.
— Уверен, ты выбрал Марика. — предположил Серега.
— Как ты догадался?
— Он самый слабый, я не о физической силе, а морально. Труслив. И много знает.
— Точно, — подтвердил я. — Я даже ему пару раз свидания назначал.
    Серега засмеялся.
— И что, он тебя надинамил? — спросил он.
— Нет, я его. Так наложилось одно на другое. А жаль. На него и давить сильно не пришлось бы. Его чтобы сломать, достаточно просто и примитивно напугать, он все и рассказал бы.
— Ты бы ему показал с десяток фильмов ужаса, а потом вошел бы в комнату с топором вымазанным красной краской, — посмеялся Серега.
— Ну, не совсем уж настолько примитивно, но что-то в подобное.
    Мы довольно быстро дошли до отвода в трубе, который вел к подвалу "Незабудки".
    Добраться из трубы до того места, где я в прошлый раз поделал в стене дыру, было гораздо труднее, чем от той дыры добраться до канализационной труб, отвод этот был достаточно длинным, но дело не в этом, просто когда мы с Лидой выбирались, нам пришлось по нему спасться вниз, а вот теперь Серегой нам пришлось подниматься по нему.
    Скользя и придерживая друг друга, мы, наконец, подползли к тому месту, где я проделал в стене дыру, оказалось, что мы можем обойтись и без инструментов — дыра была заделана, но не кирпичами, а просто забита досками. Если принять во внимание, что гвозди вбивались в кирпичную стену, то оторвать эти доски от стены было очень легко. Мы их и оторвали минуты за три, точнее выбили их внутрь той подвальной комнаты, несильно ударяя по ним ладонью.
    Мы переобулись, сняли с себя грязные куртки — труба, которая вела к подвалу, была хоть и сухая, но пыли и мусора там хватало, поэтому (уже без подсказки Лиды) я захватил и старые куртки вместе со сменно обувью.
    Дверь, как я и предполагал закрыта не была (а этого я больше всего боялся, что она так и останется закрыта на засов, поэтому мы и захватили на всякий случай дрель), ее, как я и думал, срезали сваркой, точнее срезали петли, который были с наружной стороны. И теперь дверь стояла с наружной стороны у стены, рядом с дверным проемом.
    Сверху, из зала, слышалась музыка. Значит все в порядке, значит торжественное мероприятие по вводу в дом Лопуха второй жены уже началось.
— Пошли. За шампанским придут туда, — указал я Сереге на дверь склада. — И там есть где спрятаться.
    В этот раз замок на двери склада был закрыт. Но я уже говорил, какие там были замки, Лопухов, видимо, не доверял маленьким замкам, считал, что их легко сломать. А то, что такие как эти, которые висели на дверях склада и морозильника легко откроет простым гвоздем десятилетний мальчик, ему в голову почему-то не пришло. Но, правда, эти замки ломом не сломаешь и кувалдой не собьешь.
    Мы вошли в склад, замок я на всякий случай забрал с собой.
    Ящики, за которыми мы спрятались, мы поставили так, чтобы сквозь щели между ними было видно, кто войдет и что будет делать. На другие мы сели, чтобы не ждать стоя.
    Серега был спокойнее меня. Я нервничал. Он полностью доверял Маше и Лене, а я, вот, нет. Сереге я ничего не говорил, но про себя обдумывал, что делать, если Лена или Маша окажутся все же не совсем на нашей стороне. Но ничего не придумывалось кроме только того, что придется стрелять. А у нас на двоих один ствол, он у Сереги. Но не это главное, просто очень не хотелось этого делать — стрелять в кого-то.
    Серега едва ощутимо толкнул меня в бок. Я и сам услышал — зазвучало адажио из "Лебединого озера". Мы поднялись с ящиков.
    Через минуту на лестнице послышались шаги. Только меня удивил звук шагов, будто кто-то шел на высоких каблуках.
    Перед дверью склада человек остановился. Загорелась лампочка на потолке. Дверь открылась.
    В первую секунду, я подумал, что это Машка, но тут же понял, что это не она, какая-то другая девушка вошла. Почему они женщину послали за шампанским? Довольно симпатичная, и где-то я ее видел.
    Я посмотрел на Серегу, он кивнул, только как-то странно улыбнулся.
    И только я собрался выйти из-за ящиков — момент был удобный, девушка стояла к нам спиной. Но в это время мы услышали еще чьи-то голоса. Еще кто-то спускался по лестнице. Нужно было быстрее заканчивать с этой подружкой. Но Серега вдруг резко дернул меня за плечо и я оказался на прежнем месте.
    Он поднес палец к губам, показывая, чтобы я замер, не двигался.
    А по лестнице спускались двое.
    В общем-то, разницы практически никакой — двое или трое, особенно принимая во внимание, что одна из троих женщина.
    А двое шли уже по коридору и разговаривали.
… — Корчат из себя тоже, прямо неизвестно кого, — слышался один голос. — Хренотень какую-то заводят и как будто бы им нравится. Думают, что так все и поверили, что им нравится. Вот кому такая херня может нравится?
— Ну, — согласился с первым второй. — Культурных из себя выкабенивают. А сами, наверно, домой прибегут и сразу "Виагру" заводят. А как на людях, начинают изображать, что оперы-балеты как будто бы им нравятся.
— Да хрен ли там говорить, Лохматый, — снова заговорил первый, — все они козлы поганые. А шлюхи эти, они на то и годны, что трахать их, как врагов народа и фамилию не спрашивать.
— Ну, — согласился второй.
    Разговаривая на темы искусства и женщин, и женщин в искусстве, двое подошли к двери.
— Замка нет, — сказал первый.
— Забыли закрыть, конечно, не свое же.
    Между ящиками я увидел двух человек в дверях склада. Один худой и длинный и с длинными волосам. Второй маленького роста, плотный и лысый.
    "Маленького нужно будет первым отключать, — подумал я, — такие невысокие и плотные бывают очень крепкими".
    Я взглянул на девушку. Она вся тряслась, и такой страх у нее в лице, словно она увидела привидения.
    Она, как и мы с Серегой спряталась, встала за ящики. Только мы ее видели, а, вот, она нас нет.
— Во бля, — удивился лысый, — здесь можно всю жизнь прожить и не выходить никуда.
— А ты чего думал, так что просто быть префектом. Которые занимаются политикой и всяким таким, у них жизнь не то что у тебя. Да будто сам не знаешь.
— Да знаю. Когда ментом был, еще не таких видел.
— Вон в тех ящиках, — показал Лохматый Лысому, — виски есть.
— Ага, — развеселился Лысый. — Виски из моей пиписки. Самогон, он и есть самогон.
— Понимал бы ты че в колбасных обрезках, — возмутился длинноволосый. — Бутылка стоит тыщу, а то и две.
— Баксов? — удивился лысый.
— Рублей.
— А-а, — немного разочаровано протянул лысый, но успокоил себя. — Это тоже нормально.
— В общем, берем только коньяк французский и виски в квадратных бутылках.
— А сколько возьмем?
— Бутылок сто надо взять.
— Сто мало, — стал жадничать лысый.
— Может двести, сколько получиться. Ты подноси ящики, а я буду бутылки просовывать в вентиляцию, а то ты все равно не достанешь, для тебя высоко. А Трофим там, на улице будет их принимать и складывать.
— А этот, бомж твой, Трофим, он не соскочит с бутылками? — заволновался лысый.
— Что он сто бутылок унесет? — выбирая, пока что, взглядом ящики, проговорил длинноволосый.
— Сто ни сто, а двадцать может.
— Мы ему и обещали двадцать. Чего ему убегать?
— Бля, неужели мы ему двадцать бутылок отдадим? — застрадал лысый.
— Нихрена мы ему не отдадим.
— А он нас заложит.
— Ага, — ехидно сказал длинноволосый, — он прям из-под земли позвонит по прямому кремлевскому телефону Семену Васильевичу Лопухову, и расскажет ему все из-под земли.
— Лохматый, ты башковитый, — похвалил напарника лысый, — все продумал.
— Нам главное выйти так же незаметно. Как вошли. А за это Гришане придется отстегнуть.
— А может и Гришаню вместе с бомжем твоим под землю зароем, пусть двоем звонят по прямому.
— С Гришаней опасно связываться. А вообще, видно будет. Главное чтобы он нас вывел так же незаметно. Это самый ответственный момент.
— Это да. Только время мы выбрали… И Семен Василевич здесь и вообще все.
— Вот как раз самое время, потому что на кого угодно подумают, только не на нас, потому что у нас алиби — нас здесь не было. А Гришаня не настучит, он сам получается с нами повязан.
    Теперь было понятно, почему здесь оказались эти двое — они пришли воровать хозяйский коньяк.
— Ну все, я пока наметил десять ящиков, — сказал длинноволосый. — Давай их пока носи к вентиляции, А там посмотрим.
    Лысый взял первый ящик и понес его в коридор. Длинноволосый вышел вслед за ним. Послышался его приглушенный голос:
— Трофим, ты на месте?
    Едва уловимо кто-то ответил ему. Но было понятно, что Трофим на месте.
    Я видел, как девушка сделала неуверенный шаг, решилась убежать. Я тоже напрягся. Убежать ей нельзя было позволить, она тогда сюда приведет целую толпу.
    Но в дверях показался лысый, и девушка мгновенно спряталась обратно за ящики.
— А меня, знаешь, та сука так бесит, которая контролерша, когда нас на дело посылают, — говорил лысый, вынося очередной ящик.
— Это у тебя к ней сексуальное возбуждение проявляется, — объяснял из коридора Лохматый. — Когда бабу хочешь, всегда думаешь, так и убил бы суку.
— А последний раз почему-то другая была.
— Ну. И из-за той, из-за новой, та коза и убежала, — послышался недовольный голос Лохматого. — Хорошо, все обошлось.
    Лысый вынес еще несколько ящиков, вернулся за очередным. Он взял его. Приподнял.
    Именно за этой стопой ящиков и стояла девушка. Она не могла не отойти в сторону, ни даже присесть, слишком маленькое пространство было между стеной и ящиками.
    Лысый поднял очередной ящик. И замер.
   Прямо на него смотрела испуганная девушка.
    Ящик выскользнул из рук Лысого и грохнулся на пол.
— У тебя че, — послышался недовольный голос Лохматого, — мухи в руках что ли трахаются?
— Лохматый, — сначала шепотом позвал Лысый, а потом громче. — Лохматый, иди сюда.
— Ну че? — откликнулся недовольный Лохматый.
— Иди сюда, тебе говорят, — почти крикнул Лысый.
    Вошел недовольный Лохматый. Но когда он тоже увидел девушку, то только промычать:
— Во-о.
— Ну, — подтвердил лысый, — она контролерша.
— Вот сука, и здесь нас пасет, — зло проговорил Лохматый.
    Девушка рванулась, хотела пробежать мимо этих двоих. Но они оба, одновременно схватили ее за руки.
— Куда? — злобно спросил Лысый. — Стучать собралась?
— Я ничего про вас не скажу, правда.
— Ага, — согласился Лысый, — не скажешь. А знаешь почему?
— Пустите меня.
— Ага, — снова согласился Лысый. — уже сейчас пустили. А я давно мечтал о такой с тобой встрече. А то привыкла командовать. Рожу недовольную кривила все. Вот щас и покривишь, от удовольствия большого.
— Сейчас сюда придут, — проговорила девушка.
— Лысый, она точно заложит, точно, — суетился Лохматый. — А Семен Васильевич он жадный, он за одну бутылку удавится, только сначала нас удавит, а она все слышала.
— Сам знаю. Только чего зря добру пропадать. Мы сначала ей попользуемся, а потом уже придумаем, куда ее сунуть, чтоб не сразу нашли, а когда только завоняет. А нас никто не видел, на нас никто и не подумает.
     Девушка хотела закричать. Но Лысый мгновенно зажал ей рот.
— Давай, Лохматый, — стал он командовать, — я держу пока ее. Сука, выдирается. Может по башке ей долбанут бутылкой, чтобы притихла.
— Не надо, так не интересно, — отсоветовал Лохматый, сам в это время быстро спустил с себя брюки вместе с трусами, задрал юбку платья девушки и схватился за ее трусики.
    Что бы там ни было, мне стало противно смотреть на это. Я дернулся вперед, собираясь вмешаться, но Серега крепко схватил меня за плечо.
    Я обернулся.
— Тихо, — едва слышно прошептал он. — Сейчас будет весело.
    Я знал Серегу давно и хорошо, но не понял сейчас, что он подразумевал под тем, что сейчас будет весело.
    Я дернул плечом, высвобождаясь от его руки. И в это время услышал удивленный, чуть ли не испуганный голос Лохматого:
— Нихрена себе струя. Лысый, она мужик.
    На время все трое замерли. Да и я тоже вместе с ними, потому что удивился тому что сказал Лохматый не меньше их самих. Но тут же до меня дошло.
    До меня только сейчас дошло, почему лицо этой девушки мне казалось знакомым — это же был Марик.
    Лохматый первый пришел в себя от удивления.
— Ну и хрен с ним, что мужик, — сказал он. — Мужиком так же можно попользоваться как и бабой, особенно если в платье. А отпускать все равно не будем. Все равно заложит. Педики, они еще вреднее, чем бабы.
    А лысый, схватив Марика за голову, сунул его голову себе между ног, зажал коленями.
— Давай, Лохматый, начинай.
— Ну вот, ты хотел поймать Марика и сломать его, — услышал я шепот Сереги. — А это уже за тебя сделали. Он сейчас расскажет то, чего и не знает. Пошли.
    Серега оказывается сразу понял, что это не женщина, а Марик. Его не обмануло ни платье ни макияж. Но это не удивительно, он художник. И Серега ждал именно этого момента, когда Марик будет напуган до такого состояния, что перестанет, не сможет нормально соображать, и никаких мыслей у него в голове не останется. А весь он превратиться в живой, созданный из плоти кусок страха.
    Мы с Серегой вышли из-за ящиков, за которыми прятались. Мы даже не торопились, ситуация сама по себе была в нашу пользу.
    Лохматый увидел нас и выпрямился, одновременно собираясь убежать. Но штаны на нем были спущены ниже колен. И Лохматый, сделав полшага, грохнулся на пол, звук был такой словно упала бейсбольная бита.
    Серега не спеша ногой ударил Лохматого по печени. Тело Лохматого сразу же обмякло. Вынимая из кармана веревку — мы из приготовили заранее, потому что наручников у нас не было — Серега присел около него, закинул его руки ему за спину и стал связывать.
    Но все это я видел между делом, автоматически отмечая боковым золением, а все мое внимание было на Лысом. Правда, и с ним особых проблем не было. Пока Лысый освобождался от Марика, голова которого была зажата между ног Лысого, а это заняло порядочно времени, больше чем мне было нужно, я ударил ребром ладони Лысому чуть ниже уха. Лысый постоял, подумал о чем-то невеселом, и опустился на пол.
    Я тоже вынул из кармана веревку и стал связывать Лысого.
    А Марик сидел рядом и короткими вдохами, словно проглатывал воздух. Глаза у него были и испуганные и стеклянные одновременно. Одной рукой он схватился за вполне женскую, на первый взгляд, грудь (наверное в лифчик напихал поролона, а может продаются искусственные, не знаю, не интересовался), другую руку он держал на весу, и кисть ее дрожала так, что моя бабка сказала бы по этому поводу: будто он кур воровал.
    В это время мы услышали мужской голос.
— Марик, — кто-то громко позвал Марика и по ступенькам застучали подошвы ботинок. — Ты, Маруся, ты куда пропала? — звал Марика голос.
    Видимо, Лопухову показалось, что Марик слишком долго вбирает бутылку шампанского, и послал ему на помощь еще кого-то.
    Серега встал за дверь.
    В проеме двери показался человек. На секунду он застыл, увидев Марика, рядом меня и еще два лежащих на полу тела. Но едва ли ему успело прийти в голову что толковое по этому поводу.  Серега с силой, снизу вверх ударил его по подбородку.
    Я увидел ноги, полетевшие в воздух и глухой удар спины о цементный пол.
— Этого связывать не нужно, — проговорил Серега. — Он долго не придет в себя.
   Серега взял этого, только что пришедшего, но так и не успевшего войти, за ноги и втянул из коридора в склад.
    Я схватил Марика за плечо и резко повернул к себе
— Ты меня слышишь? — спросил я Марика.
— Да, — скорее выдохнул, чем сказал он.
— Времени у нас мало. Но объяснять буду долго, зато толково. Воспринимаешь, что я говорю?
— Да, — воспринял Марик.
— Сейчас на все наши вопросы ты будешь отвечать очень внятно, очень быстро и очень честно. Если начнешь ломаться, как девочка, мы приведем в чувство вот этих двоих, — я указал на Лысого и Лохматого, — и попросим их заняться тобой, за это пообещаем их опустить. Понял?
— Понял. Я скажу, спрашивайте? Только можно воды? Там минеральная есть.
— Нельзя, — не разрешил я. — Почему они называли тебя контролером?
— Не знаю. Нет, — поспешил он исправить неправильный ответ, — наверное они между собой так меня называли, потому что Лопухов меня посылал, чтобы я смотрел, как они выполняют его распоряжения, и слушал, что говорят те.
— Кто те?
— К кому Лопухов их посылал?
— К кому он их посылал?
— К Инне. К Паше. К Тане я не пошел, она была моей подругой, я попросил Лопухова, чтобы он меня к ней не посылал. Еще Валя.
    Серега взглянул на меня. Я понял, что он хочет сказать: на такую удачу он и не рассчитывал.
— Инна, это та беременная женщина, которую убили вместе с мужем? — стал спрашивать Серега. — Была администратором до Тани?
— Да.
— Паша, этот тот, чье место сейчас занимает Витек? — продолжал спрашивать Серега.
— Да.
— Таня была администратором до тебя, ты ее сменил?
— Да.
— Про какую еще девушку говорил эти двое, которая убежала от них?
— Я не знаю.
— Откуда взялась пуговица в моей кармане?
—  Я не понимаю, про какую пуговицу ты говоришь.
— Ты был у Инны, у той беременной, которую вы убили вместе с мужем и ребенком. Пуговица от рубашки ее мужа, как могла оказаться в моем кармане?
— Пуговица? А, вспомнил. Мне Влад сказал, что бы я взял что-нибудь, например, пуговицу и отдал ему. Я взял и отдал.
— Владу?
— Да.
— А почему не Лопухову? Разве не он вас посылал? Не Лопухов?
— Да, Лопухов. Но тогда Влад попросил, чтобы я не говорил об этом Лопухову?
— Влада убил ты? — спросил я.
— Влада?! Его никто не убивал.
—  Убили, я сам видел.
— Это неправда, — вскрикнул Марик и попытался вскочить, я его попридержал.
    Серега посмотрел на меня и недовольно качнул головой — я не вовремя заговорил о Владе. Я и сам это понял. Но я почему-то думал, что это Марик его убил.
— Ты был у Лены на даче и собирался снимать, как Влад будет насиловать Лену?
— Я не знаю. Влада правда убили? Вы шутите, да?
— Да, я пошутил, — успокоил я Марика. — Отвечай, на даче Лены ты был сегодня и собирался снимать ее?
    Я спросил это, но я уже понимали, что там был не Марик, раз не он убил Влада. А в этом можно было не сомневаться, Марику сейчас было не актерской игры.
— Я не собирался ничего снимать. Я никогда не пользовался фотоаппаратом.
— А кинокамерой? — спросил Серега.
— Кинокамерой, тем более.
— Серый, — решил предупредить я, — сейчас сюда еще кто-нибудь придет.
— Здесь есть где-нибудь бумага, на которой можно писать? — спросил Сергей Марика.
— Вон там на полке, есть большая тетрадь. Там и ручка есть.
    Серега пошел к полке, на которую показал Марик и вернулся с большой, в клеенчатом переплете тетрадью.
— Какая-то бухгалтерия, — быстро пролистав тетрадь, проговорил Сергей.
— Это так просто, для себя, — уточнил, Марик.
    Серега вырвал несколько чистых листов и протянул их вместе ручкой Марику.
— Сейчас мы тебя здесь закроем, а ты очень подробно напишешь, когда, где, кого и за что убивали. И все подробности вроде пуговицы и тому подобного. Понял? — сказал Серега.
— И все, о чем мы не успели спросить, об этом тоже напишешь, — подсказал я.
— Вы меня отпустите тогда?
— Нет, — честно сказал Серега.
— Но это на пожизненное тянет. Меня могут как соучастника припрячь.
— Ты, как бывший мент, Марик, должен знать, как написать, чтобы тебе побольше скостили. Главный виновный кто? — спросил Серега и сам же ответил: — Заказчик. Я правильно понимаю закон?
— Да, — кивнул Марик.
— Вот и вали все на заказчика. Это же Лопух?
— Да.
— А зачем ему нужно было убивать их всех? — спросил я.
— Я не знаю, правда. Он только говорил, что нужно найти какие-то накладные.
— На кирпичи? — спросил Серега.
— Да, кажется.
— Вот и пиши, — сказал Серега. — Вали все на Лопуха.
— Да с этими накладными на кирпичи Лопух и на дурака скосит, — сказал я.
— Не скосит. Я знаю кое-что, чего не знаете вы все. А вообще, про кирпичи можешь не писать, — сказал он уже Марику.
— Ты знаешь кое-что, а почему мне не говорил? — удивился я.
— Не был уверен. Все, Марик, садись и пиши.
— Ага, — раздался вдруг голос Лысого. — Он напишет, он так напишет, что нам на полную вкатают, а ему червонец дадут. Если уж так, я тоже хочу написать чистосердечное признание. Явку с повинной мне оформите?
— Оформим, — пообещал я, пока Серега не успел сказать, что не может обещать явку с повинной.
— Лысый, давай вместе напишем, — подал голос и Лохматый.
— Ага, давай, — согласился Лысый. — а то этот педик такого навесит на нас, что и к трехтысячному году не выйдешь.
— Вот бумага, — Серега вырвал еще несколько листов из тетради. — Вот фломастер.
    Он достал из кармана фломастер и протянул его лысому, тот взял фломастер зубами.
— Поднимайтесь, пошли, — приказал Серега Лысому и Лохматому.
— Куда? — вставая на ноги спросил Лохматый.
— Недалеко, — сказал Серега.
    Я уже понял, куда Серега собирается отвести этих двоих и вышел раньше, что открыть дверь.
    Я открыл замок и распахнул дверь морозильника.
— Проходите, — указал на открытую дверь Серега.
— Ты че, мы там задубеем.
— Не волнуйтесь, через час мы вас оттуда выпусти. За час не замерзните, а написать успеете.
— Смори, не забудь про нас, — заходя в морозильник, попросил Лысый.
— Я о вас всю жизнь буду помнить, — пообещал Серега.
— Лысый, — закрывая дверь, услышал я голос Лохматого, — пишем по очереди, чтобы и твой и мой почек был, и на каждом листе оба расписываемся.
    Только я успел закрыть дверь морозильника, как наверху снова послышался голос. Этот голос я узнал, это был Филимон.
— Марик. Игнат, — крикнул еще с самой верхней ступеньки Филя.
    Игнат, это, видимо, тот, который первым пришел искать Марика.
— Блин, здесь что, Бермудский Треугольник что ли? — это спросил уже Витек.
    Наверное, Лопуху показалось странным, что так долго нет Марика и Игната, и он решил послать сразу двоих, чтобы пресечь разврат в своем ресторане.
    Мы с Серегой снова спрятались в складе.
— Марик, ты где? — снова позвал Филимон.
— Ответь что-нибудь, — шепнул я Марику, старательно сочинявшему документ, который должен был оправдать все его нехорошие поступки и доказать вину злых людей, заставивших его так нехорошо поступать.
— Чего? Я здесь, — крикнул Марик.
— Чего вы там с Игнатом делаете? — спросил Витек и они оба с Филимоном расхохотались.
    Так, хохоча они и вошли в склад. Точнее вошел один только Филимон.
    Я дернул Филю за рукав к себе, сначала ударил в солнечное сплетение, когда он, пытаясь вздохнуть, согнулся пополам, ударил его по шее. Дальше он сам без моей помощи ткнулся лбом в пол, потом повалился набок.
    Пока я связывал ему руки, Серега, достав "Вальтер", общался с Витьком.
— Сколько людей наверху? — спросил Серега.
— Да пошел ты, — не испугался пистолета Витек.
— Ты думаешь я тебя пугаю? — спросил Серега и сам ответил: — Нет. И убивать тебя не буду. Я тебя искалечу. Такой вариант устраивает? — предложил один из вариантов Серега.
— Да пошел ты, — снова повторил Витек.
— Слушай, — удивился я, — все давно уже перешли на лазерные диски, а у тебя в голове все еще граммофонная пластинка, да еще заезженная.
— Да пошел ты, — снов ответил Витек, но, видимо, понял, что это уже смешно, и добавил: — От твоей головы скоро вообще ничего не останется.
— Переходим к процедурам, — предложил я Сереге.
    Серый молча согласился и ударил рукояткой пистолета Витьку по колену. Витек мужественно застонал.
    Серега еще раз слегка ударил по тому же самому месту. Теперь Витек мужественно заскулил.
    Серега третий раз ударил и опять по тому же месту. Витек протяжно вскрикнул несколько раз подряд, как женщина от сильного оргазма.
— Сейчас я еще раз ударю тебя несильно, — сказал Серега, — но когда ударю в пятый раз, твоя коленная чашечка разлетится на мелкие осколки.
    И Серега ударил в четвертый раз.
— Что я считал, сколько там людей, — согласился наконец разговаривать Витек. — Человек десять, если не считать баб.
— А ты их не считай. Хотя нет, сколько их там?
— Баб что ли? Тоже штук десять.
— Откуда так много? — удивился Серега.
— Оттуда. ****ей ребята всяких притащили, проституток, вон, мало что ли их что ли на улице.
— Это плохо, когда много женщин.
— Точно, — согласился я, — много женщин — много визга.
— Десять человек, это сейчас в зале осталось, или вместе с вами, которые и здесь? — спросил Серега.
— С нами.
— А ты Марика посчитал как мужика или как-нибудь по-другому?
    Витек не захотел отвечать.
— Значит, в зале осталось человек пять-шесть, не считая женщин. Пойдем, или еще подождем? — Серега посмотрел на меня.
— Я думаю, лучше пойти. Потому что слишком уж подозрительно будет, если и эти не вернутся. Лучше мы вместо них придем и расскажем, что с ними случилось.
— Я тоже так думаю, — согласился Серега.
    Он сунул руку под мышку к Витьку, достал оттуда ТТ и бросил его мне.
    Я и сам давно заметил, что у Витька под пиджаком ствол, и все думал, решиться он вынуть его или нет. Он не решился и правильно сделал.
    Чтобы не было лишнего шума, Серега слегка ударил Витька, теперь уже по голове своим "Вальтером". Когда Витя, свалился набок, он связал его.
    Я вытащил всех из склада, чтобы не мешали Марику работать. Заодно и связал того, про которого Серега сказал, что он долго не придет в себя, потому что хоть и верю Сереге, но кто знает, вдруг у этого голова окажется, как у профессионального боксера и в ней большую часть занимают не мозги, а мышцы.
    Посоветовав Марику не торопиться, а хорошо все обдумывать, мы закрыли его одного в складе и пошли в зал. С собой мы захватили пару бутылок "Дом Периньон" — было самое время поздравить молодоженов.

35
Мы поднялись по лестнице, окрыли дверь, за которой был небольшой тамбур, как мне в прошлый раз объясняла Лида. А уже за следующей дверью был зал ресторана.
    Но только я протянул руку к этой, второй, двери, как она открылась сама. Еще секунда и я бы ударил человека, открывшего дверь, чтобы сразу втащить его в этот тамбур, к нам с Серегой.
    Но никого не ударил. В приоткрывшейся двери я увидел женское лицо. И это лицо мне было так хорошо знакомо, мне кажется, оно мне стало знакомым уже больше всех остальных знакомых лиц, потому что это было миленькое, наивное и красивое лицо Лиды.
    Лида тоже увидел нас с Серегой, быстро протиснулась в дверь и зарыла ее за собой.
— Ты меня опять хотел за ухо схватить, или может быть вообще ударить? — спросила она так, словно ничего ненормального в ее появлении не было.
    Она была в тех же мини-шортиках и топике, что и дома. Но если дома это выглядело вполне нормально, по домашнему, то здесь это читалось, как откровенный вызывающий наряд проститутки.
— Откуда ты, небесное создание? — только и смог спросить я.
— Не задавай глупых вопросов. Ты что не помнишь, где мы расстались? Вот оттуда я и приехала — из дома.
— Что тебе здесь надо?
— Вам помочь. Я только что поговорила с Машей, она волнуется, как там у вас дела, вот я и решила узнать. На меня ведь все равно ничего не подумают. Те же двое так и не поняли, что я была в тот раз с тобой. Они только что сюда прошли. Вы их видели?
— Видели, — ответил я.
— Они только стали играть в карты, на меня, кто выиграет, с тем я провожу ночь. Я самая красивая здесь, ну, не считая Маши с Леной, они тоже не хуже, но на них играть Лопух, конечно, не разрешит, поэтому, как на самую красивую играли на меня. Но Лопухов их послал посмотреть, где те, которые пошли за шампанским.
— А если бы нас не было здесь? Ты бы провела ночь с тем, кто тебя выиграл? — спросил я.
— Я была уверена, что вы здесь. Но если предположить теоретически, что вас здесь нет, я бы просто убежала, от того, который выиграл.
— Лида, у меня такое ощущение, что ты становишься моим крестом.
— Ничего подобного, я — твоя судьба. Только не подумай, что я твоя судьба, в смысле женщина. Я совсем о другом. Скоро ты поймешь.
— Ребята, — вмешался в разговор Серега, — хватит трепаться, сейчас сюда может кто-нибудь еще войти.
— Сколько в зале людей? — спросил я, переходя к делам, раз уж моя судьба (но не в смысле — женщина), снова оказалась рядом, пусть хоть какая-то польза от нее будет.
— Не считая меня, Маши, Лены и официантки Гали еще пять девушек. И не считая Лопухова еще четыре мужчины.
— Даже знает, что официантку зовут Галя, — удивился я.
— Я уже со всеми девчонками познакомилась. Если надо, я их подговорю, они помогут.
— Не надо, — тут же отказался Серега, и спросил: — Мужчины за столиками? Сидят?
— Да. Уроды какие-то даже потанцевать не могут. Нет, эти еще нечего, Филя с Витей.
— Которые на тебя играли?
— Да. Они хоть танцевать меня приглашали. А остальные, только к девчонкам пристают, то под юбки лезут, то за сиськи хватают. И только ржут.
— Где они сидят?
— Один, самый ближний за дверью справа, метрах в двух. Еще один наоборот, с левой стороны от двери, до него дальше, моих примерно, девять-десять шагов будет. Третий в противоположенном конце зала, прямо напротив. А четвертый за столиком около сцены.
— Лопух где?
— Я разве не сказала? Он в центре зала вместе с Леной и Машей. Ленка, кстати, нервничает. Я с ней разговаривала, она сказал, что Лопухов так ее достал, что скоро она просто даст ему бутылкой по голове. Но так по ней не видно, что нервничает, она веселая и смеется.
— Ты уже и с Ленкой познакомилась? — удивился я.
— Ты что, глухой со своим абсолютным слухом? Я только что сказала, что со всеми девчонка познакомилась. Я здесь намного раньше вас. Как вы только ушли, я сразу поймала частника, заплатила ему вдвое больше, чем он просил. Но сказал, чтобы он привез меня сюда вдвое быстрее. Он и ехал, как сумасшедший. Правда, не в два раза быстрее мы приехали…
— Все, хватит, — остановил я Лиду.
    А Серега спросил ее:
— Ты сможешь нам помочь?
— А что нужно сделать? — как будто даже обрадовалась Лида.
— Нужно отвлечь всех. В основном мужчин, чтобы они не смотрели в нашу сторону.
— Конечно смогу. Они все будут смотреть на сцену.
— Ты что, собираешься стриптиз устроить? — спросил я.
— Если я хорошо танцую, это совсем не значит, что больше я ничего не умею. И вообще, Сережа, ты не мог бы избить Игоря? Несильно. Он все время меня обижает.
— Не знаю, Лид, — сказала Серега. — Мы с Игорем ни разу не дрались, так что вполне возможно, что он меня изобьет.
— Жаль. Ну ладно, я пошла. — Она повернулась к двери.
— Как мы узнает, что нам пора выходить? — спросил я.
    Лида обернулась, посмотрела на меня не обычным своим веселым детским взглядом, а очень серьезно, и серьезно сказала:
— Ты сразу поймешь. Услышишь и поймешь.
    Прошло полминуты. В зале давно уже звучало не "Лебединое озеро", а что-то другое. Но и эта музыка вдруг смолкла.
    И неожиданно я услышал, как заиграло фоно. То самое пианино, которое стояло на сцене. В отличии от гитары Филимона, оно было вполне прилично настроено.
    А потом кто-то запел.
    Это был тот самый голос, который я слышал сквозь свой потолок, тот голос про который спрашивал у Лиды, кто это поет, потому что мне очень нравился этот голос, а Лида вредничала и не хотела назвать мне даже имя певицы. Сильный с огромным диапазоном и с совершенно невозможной для подражания негритянской манерой, стилем, звучащий глубоко, надрывно.
— Я так понимаю, нам пора? — спросил Серега с легкой издевкой, но и его слова и насмешливый их тон, я, скорее, уловил, чем услышал.
— Это что, Лидка? — спросил я.
— Открой дверь и увидишь — посоветовал Сергей.
    Я открыл дверь.
    За фортепьяно сидела, играла и пела Лида. И все кто был в зале, даже Лопух, все повернулись к сцене и смотрели на нее, потому что даже такой куратор всех искусств как Лопухов, не мог равнодушно слышать этот голос. К тому же кто мог ожидать такой силы, мощи от худенькой стройненькой проститутки, за которую почти все здесь принимали Лиду.
— Игорь, мне тоже нравится, но не последний раз слышим, — проговорил Серега, — если, конечно, не  будешь стоять, как баран.
    И он тронул меня за плечо, давая понять, что пора уже.
— А насчет стриптиза тоже неплохая мысль, — продолжая играть, громко сказал Лида.
    Почему она это сказала, поняли только мы с Серегой.
    А Лида, вдруг резко оборвав музыку на мощном аккорде, вскочила, одновременно сбрасывая с себя топик, открывая свои небольшие красивые грудки и уже без музыки, словно в завершение своего номера, сделал несколько танцевальных движений, довольно сексуальных. Раздались крики, в основном мужские. Но так как мужчин было мало, то и крики были слабенькими. И тут же Лида снова оказалась в топике, и получилось, словно она показала фокус.
    Но это я только так рассказываю, будто смотрел на Лиду и ничего больше на всем свете не замечал. На самом деле, к тому моменту, когда Лида снова была уже полностью одета (пляжный вариант), двое парней, те, чтобы ближе в нам с Серегой уже лежали на полу и им даже шевелиться не хотелось.
    Первым нас увидел Лопухов. Он закричал срывающимся голосом:
— Почему здесь посторонние, кто их впустил? Это бандиты. Где все, почему я никого не вижу?
    Но из всех его людей осталось только двое. И их так напугал визгливый голос Лопухова, что один из них сразу выхватил пистолет. Это был шофер и телохранитель Лопуха, Панкрат.
    И вот этого, стрельбы, очень не хотелось. И я знал, что я виноват, в том, что Панкрат успел выхватить пистолет.
    И если бы не Серега, все могло бы быть очень нехорошо, допустим, в нас бы он не попал, но кого-то из девушек мог задеть, если не убить.
    Серега всегда стрелял лучше меня, я об армии, да и вообще лучше всех в нашей роте, у него всегда был потрясающий глазомер и чувство дистанции. Но не только стрелял, точно так же хорошо он использовал нож на расстоянии. Сейчас вместо ножа у не под рукой оказалась пепельница. Тяжелая стеклянная пепельница. И она, мелькнув в воздухе, с глухим стуком ударилась Панкрату точно середину лба. Панкрат свалился на спину так и не поняв, что его ударило, не инсульт ли? А Серега уже рванулся к четвертому, последнему защитнику Лопуха. Серый перелетел через стол, столкнулся с этим последним, четвертым, и они вместе упали. Через несколько секунд Серега поднялся, но уже один.
    Так что из четверых трое были на его совести, или счету, как угодно.
    Никаких криков, никакого женского визга не было, никто просто не успел понять, что произошло.
    Но какими глазами на него смотрела Маша. В каждой женщине осталось много от тех дикарок, от тех, которые жили еще в пещерах. И вот Маша смотрела сейчас на Серегу, как молоденькая, знающая себе цену, красивая дикарочка, на дикаря, который в схватке за ее тело убил троих соперников, а в придачу подарил ей еще и шкуру саблезубого тигра.
    Но голос ее прозвучал в ровно:
— Я не понимаю, сколько вас можно ждать? — сказала Маша спокойным и даже чуть капризным голосом.
— Как ждать? Кого ждать? Зачем ждать? — это снова завозмущался Лопухов, и теперь голос его не просто срывался, в нем чувствовался сильный животный страх. — Что здесь происходит? Я требую чтобы мне объяснили, что здесь происходит? Я требую компетентные органы разобраться. Сейчас же, кто-нибудь, вызовите компетентные органы, — стал приказывать он, наверное, тем девочкам проституточкам, которых притащили с собой люди из его команды.
    Только вот я не встречал еще ни одной проститутки, которая по доброй воле захотела бы общаться с "компетентными органами".
— Сейчас вызовем, не страдай, — пообещал ему вместо этих девушек Серега, и обратился ко мне, — Игорь, ты ближе к двери, притащи там кто-нибудь из тех троих. Лучше, наверное, Марика.
— Какой Марик, при чем здесь Марик? Я требую объяснений, происходящего бандитского налета, — требовал объяснений Лопухов.
— Не суетись, Василич, — стал успокаивать я Лопухова. — Сейчас все поймешь.
    И я вышел, чтобы привести Марика. Через минуту я с ним вернулся.
— Что вы привели, кого вы привели? — стал спрашивать Лопухов, как будто он не узнал Марика. — Это что, это человек, его даже женщиной нельзя знавать в полном объеме этого понимания.
— На, пока почитай, — я протянула Лопухову Мариково чистосердечное признание. — А я схожу приведу еще двоих.
    Когда я вернулся с Лысый и Лохматым, Лопухов кричал:
— Это провокация, это гнусная провокация основанная на необоснованных и гнусных инсинуациях противоречащих. Я требую…
— Прокурора, что ли? — спросил я. — Так Марик тебе его обеспечит, он сейчас поедет сдаваться, вот с этими двумя, — я указал на Лысого и Лохматого. — А ты Семен Васильевич почитай пока, что написали эти двое.
— Мы еще не успели написать, что готовы в полном объеме сотрудничать со следствием, — заговорил дрожащий от холода Лохматый. — Здесь еще много не написано, но мы все расскажем и покажет.
— Ага, — подтвердил слова Лохматого Лысый.
    В это время кто-то дернул меня за рукав. Это была Лида.
— Ну, теперь ты услышал? — спросила она.
— Лидка, лучшего я в своей жизни не слышал.
— Правда? И тем более так лучше, чем я бы дала тебе кассету, потому что там записывали меня у нас на студии, я же музыкальном училище учусь, а студия у нас там так себе. А так ты услышал мой живой голос. Ты возьмешь меня к себе? — спросила она.
— Куда? — не понял я.
— Солисткой. Ты же сейчас ушел от своих, я знаю почему. А я, Игоречек, не такая как ты. Я добьюсь, чтобы этот твой Стас вернул тебе твою музыку. Для меня же с четырнадцати лет, как только я первый раз услышала, твоя музыка была самой любимой. И я всегда хотела быть солисткой у тебя. Так возьмешь?
— А по-моему это мне надо спрашивать у тебя, согласишься ты быть у меня солисткой?
— Ну если так, если ты спрашиваешь, то я подумаю.
— Нет, я не спрашиваю, согласна ты или нет. Я беру тебя без твоего согласия.
— Нет, я все равно пока сделаю вид, что думаю. Слушай, я вспомнила, — заговорила Лида сделав испуганный голос. — Ты представляешь, Ритку, ну, моя подруга, которая тебя зеленкой намазала тогда. Так вот, ее похитили.
— Как это похитили? — не понял я.
— Точно. Она была у меня. Вечером не так уж и поздно, собралась домой. И исчезла.
— Как исчезла? — не понял я.
—Ну так, родители даже в милицию ходили, но там сказала, чтобы приходили через три дня. А сегодня днем она появилась. Я на тебя злая была, поэтому забыла рассказать сразу. Она больше суток по лесу бродила.
— Толком можешь рассказать? — заинтересовался я Лидиным рассказом.
— Как я могу тебе толком рассказать, если я сама толком не знаю ничего. Только то, что мне Ритка по телефону рассказала. А она сама бестолково рассказывала, потому что шоке и ее завтра к психотерапевту собираются везти.
— Когда она вышла от тебя, ее украли. Кто?
— Она не знает. Была какая-то девушка. Ритка только запомнила, что у нее светлые волосы. И были еще двое. Они все время спорили, сначала изнасиловать Ритку а потом убить, или сначала выкуп за нее попросить, потом изнасиловать, а потом убить и в какую-то могилу положить, в которой уже кто-то похоронен. Но сначала отвести к какому-то дому. Только не смотри на меня как на дурочку, я тебе пересказываю почти дословно, что мне рассказала Ритка, а у нее сейчас с нервами после такой прогулки по лесу не все в порядке, так что сам понимаешь.
— Двое мужчин, какие она из себя, как выглядят. Ритка не сказала?
— А, это Ритка тоже сказала. Один маленький и лысый, а другой длинный и лохматый, и они так друг друга и называли: Лысый и Лохматый. Но Ритка смогла убежать. Те двое пошли искать дом, где ее хотели сначала держать, а потом убить, они еще говорили, что даже если выкуп за нее дадут, то все равно ее не оставят. Так вот, они пошли то место искать, которое им нужно, а Ритку осталась сторожить та девушка, светловолосая. Ритка ее толкнула, она говорит даже не хотела ее толкать, а просто от страха. А та упала. И Ритка смогла убежать. И больше суток по лесу бродила. Но это я говорила уже.
— Подожди, — сказал я Лиде и пошел к длинноволосому и лысому.
    Я подошел к длинноволосому, он как и Марик и Лысый сидели у стены, теперь уже связанные и даже привязанные к стульям. Еще четверых, которые были в зале, мы тоже связали, и не только руки, но и ноги, и кто-то из них уже сидел, прижавшись спиной к стене, а кто-то все еще лежал.
    Лопухов был относительно свободен — мы его не связывали, но и из зала не отпускали и он возмущенный метался по залу, угрожая и обещая, что "за нападение и временно лишение свободы государственного лица, к тому же обличенного, мы по всей строгости ответим".
    Серега решал как с ними со всеми поступить, я предложил ему утопить их всех, но он не обратил внимания на мои слова, а Машка даже сказала, что у меня шутки садиста. Ну, не ходят слушать, пусть сами решает, что с ними делать, потому что Серегина мораль почему-то не позволяла ему сдать их ментам.
    Но я знал уже как сделаю — Марик сам позвонит и сам вызовет милицию, только нужно не простых, на которых Лопухов может с Останкинской башни плевать, оттуда, где видел флаг, а что-то посерьезней. И тогда никаких проблем, и Серегина совесть останется при нем.
    Я отвязал от стула длинноволосого и подвел к Лиде.
— От вас убежала девушка в лесу, — сказал я длинноволосому. — Вы говорили об этом, я слышал.
— Мы не стали об этом писать, — сказал длинноволосый. — Чего зря писать-то, если она сбежала.
— Где вы ее взяли?
— Как где?
— Адрес. Улица, номер дома, откуда вы ее увезли?
— А, — понял длинноволосый и назвал улицу на которой живу я и живет Лида и номер дома. И добавил какой подъезд и из какой квартиры им нужна была девушка.
    Лида стояла и широко раскрытыми глазами смотрела на длинноволосого. Потом спросила:
— Значит, вы Ритку со мной перепутали. Вы меня хотели украсть?
    Длинноволосый пожал плечами.
— Нам сказали адрес и квартиру, и еще как выглядит. Но главное адрес, потому что сказали, она там одна живет. Когда из нужной квартиры вышла телка, нам знак подала та, светловолосая, которая с нами была вместо этой, этого, — длинноволосый кивнул в сторону Марика. — Мы ее посадили в машину и повезли в лес. Там дом есть.
— Что за женщина с вами была? — спросил я.
— Я не знаю ее. В первый раз видел. Ну, такая, светлые волосы, в общем, ничего телка, трахнут можно.
— Откуда она появилась?
— Влад сказал, чтобы мы ее слушались и делали, что скажет.
— Как ее звали?
— Откуда я знаю. Она что представилась что ли.
— Игорь, — толкала меня в бок Лида. — Они что, меня хотели украсть?
— Да, — сказал я.
— Ты, идиот, — проговорила Лида, глядя на длинноволосого. — Зачем я вам нужна?
— Да я откуда знаю, чего ты пристала. Нам что сказал, то и сделали. А притом, другая была, а не ты, кстати, — слегка возмутился длинноволосый. — А вообще, по разговорам, я так понял: один какой-то клиент слишком нос свой совал не в свои дела. Вот, чтобы его остановить и решили его подругу в заложницы взять.
    Я подозвал Серегу. Он в это время собирал Лопуховых помощников в одну кучу, точнее, усаживал их у одной стены, чтобы их всех сразу было видно. Подтащив последнего, посадил его, наклонил лицом вниз, проверил веревку на руках и направился к нам. Проходя мимо Лопухова, сказал ему:
— Если сейчас не замолчишь, я заткну тебе твой рот твоим же ботинком, и с ноги его снимать не буду.
— Ка-ка-ка-ка-как, — закудахтал и заволновался Лопухов.
— Как йогу, занявшемуся камасутрой, — ответил я Лопухову вместо Сереги.
— Игорь, — сказал Сергей, еще только подходя. — Может выпустим всех девчонок, а то здесь какой-то птичий базар. Зачем они здесь нужны? Только время теряют, пусть идут зарабатывают себе на жизнь. Самое время.
— Подожди. Лид, расскажи ему все, что мне рассказала.
    Лида все пересказала Сереге.
— А теперь ты, Лохматый, — сказал я длинноволосому.
    Он тоже все повторил, что рассказывал.
— Ирка. — проговорил Сергей.
— Почему ты так думаешь? — спросил я, хотя сам уже начал тоже думать об Ире.
— Еще когда у Ленка ты говорил о девушке в серебристых брюках, я подумал, что это она, Ирка, у нее как раз есть такие. И с пистолетом она умеет обращаться, во всяком случае, с "Вальтером", мы пару раз ездили в лес и стреляли из него. Ей нравилось стрелять.
— Почему ты там, у Ленка, про нее не сказал?
— По той же причине, по какой Ленка не сказала, что меня ударил Влад. К тому же, тогда я еще не был уверен.
— Но тогда, значит, и те двое, когда мы сидели на заборе, тоже могли быть Владом и Иркой. И еще, получается Ирка пригласила меня к себе и рассказала ужасную историю своего похищения, чтобы потянуть время, пока за мной не придут, чтобы меня самого уже взять, раз у них не получилось с Лидой, она ведь убежала от них, то есть не она а ее подруга. Но почему пришли Витек и Филимоном, я ведь их знаю?
— Потому что их посылал не Лопухов, а Влад. А он не знал, что ты из знаешь, потому и послал этих двоих, самых толковых, по-моему, из всей лопуховской компании.
    В это время в дверь ресторана кто-то начал стучать.
— Этого еще не хватало, — расстроился я. — Еще какие-нибудь друзья Лопухова.
— Нет, — сказала Лида, — это, наверное, дядя Женя.
— Какой еще дядя Женя? — спросил я.
— Ну что здесь непонятного? Это мой дядя. Я ему позвонила, когда ехала сюда уже.
— А причем здесь твой дядя?
— Ну как, он же на Петровке работает. Он следователь по особо важным делам. Майор.
— Так, — сказал Серега. — Я сматываюсь тем же путем, каким и пришел.
— Почему? — спросила Лида.
— Потому что не хочу еще неделю, а то и больше, париться на нарах, пока во всем разберутся.
— А ты куда? — спросила подошедшая Маша.
— А куда ему идти, — грустно ответил я вместо Сереги. — К медсестричке Анечке, от которой он и пришел к нам.
— Нет, — вдруг сказал Маша без обычной своей сдержанности. — Вот ключи от моей квартиры. Я пока поживу у Ленки. Можешь даже взять мою машину. Вот ключи и техпаспорт, — стала она открывать сумочку.
— А где доверенность? — спросил я. — Сейчас рукописная не действительна, а только заверенная нотариусом.
— Тогда жди меня на улице, я тебя сама отвезу к себе, — решила Маша. — Тем более, все равно не знаешь адрес.
— Хорошо, согласился Серега.
    И он ушел.
— А тебе Лида я хочу сказать, — стал говорить я, когда в ресторан уже вошли насколько человек, один из которых ее дядя-майор. — Надо предупреждать, что ты делаешь.
— А что я неправильно сделала?
— А то, — стал объяснять я, — что если бы твой дяде приехал на полчаса раньше и у нас не было бы вот этих бумажек, — я показал ей признания Марика и Лысого с Лохматым. — То не их бы всех сейчас повезли в наручниках, а меня и Серегу.
— Прости, — жалобно сказала Лида, — я же не знала. А ты сам виноват, ты все должен мне рассказывать.
— Все, даже жене не рассказывают.
— Мне ты будешь рассказывать все.
    Маша, стоявшая рядом, весело рассмеялась.
— А вообще, хоть и не обдумано, но все получилось как и нужно, — решил я все же похвалить Лиду, но в основном из-за того, что меня смутил Машин смех.
— А у меня всегда все получается как нужно, хоть обдуманно, хоть нет, — сказала Лида с гордой обидой на лице.
    В это время к нам подошел мужчина.
— Дядь Жень, привет, — поздоровалась с ним Лида официальным тоном, который получился официально смешным. — Я тебе сейчас все расскажу.

36
… — Так что ты знаешь о кирпичах, чего не знает никто? — спросил я Серегу.
    Мы сидели у него в мастерской и пили пиво.
— Для этого я и позвал тебя сюда.
— Именно сюда, — повторил я. — А что, сидя, например, на заборе об этом рассказать нельзя?
— Эффект не тот.
— Почему же, с забора можно очень эффектно свалиться. Но, тебе виднее.
— Стена была из ДСП, — начал Серега, — а за стеной какая-то контора, офис чей-то. Там то ругаются, то любовью занимаются, работать невозможно.
— Это я все знаю и сам.
— Я решил сделать стену из кирпичей и поехал на один небольшой заводик, он в нашем районе. Приезжаю, а там как раз стоят несколько груженых кирпичом машин. Я спросил у рабочих, нельзя ли купить одну машину кирпича. Они сначала не хотели, сказали, что эти кирпичи уже оплачены и их сейчас увезут. К тому же заказчик, какой-то базарный мужик из префектуры, проследил даже, как делают эти кирпичи, и даже хотел на них свое клеймо поставить, пока они были еще сырыми, и даже начал это делать, но потом раздумал, слишком много возни. А еще эти кирпичи какой-то человек охраняет. Но, правда, ему неинтересно сторожить кирпичи и он куда-то ушел.
— Но мне, — продолжил Серега, — не хотелось лишний раз мотаться на завод, а тому, из префектуры, какая разница, одну машину привезут ему на день раньше или на день позже, для него от этого ничего не изменится, я и предложил мужикам компенсировать моральный ущерб, за то, что на них будет ругаться сторож, который при кирпичах, но который сторожить их не хочет. Они посовещались и согласились.
— Короче, — продолжил Серега, — кирпичи мне привезли, разгрузили, помогли затащить в мастерскую, я расплатился и все.
— Еще не все, еще ты выложил из них звуконепроницаемую стену.
— Точно, между кирпичами и ДСП я проложил еще слой стекловаты. Но это не важно.
— И что дальше?
— Сейчас покажу. Не уверен, но фокус должен получиться.
    И тут Серега, взял молоток и стал ломать своими же руками сделанную стену.
— Серый, — решил спросить я, — а ты не знаешь, нет какой-нибудь кирпичной болезни? Или вдруг эти кирпичи как-нибудь по особенному радиоактивные, что у человека начинает крыша ехать? Я это почему спрашиваю, ведь Лопухов занимался тем же самым — ломал стену кувалдой из точно таких же кирпичей.
— Это и есть лопуховские кирпичи, — подтвердил Серега. — Я это и имел в виду, когда говорил, что знаю то, чего не знает никто из вас.
— Но это-то я уже понял.
— Я даже когда клал стену видел на некоторых монограмму из букв Л, С и В. Как раз то, о чем говорили рабочие, что заказчик хотел пометить все кирпичи, но потом раздумал. Я только эти и разбиваю, на которых его монограмма.
— Серег, я тебя понимаю. Мне самому не нравился Лопухов. Но кирпичи здесь ни при чем. Глина и есть глина.
    Я сказал это и вдруг увидел, как из под молотка выскочила искра, словно он ударился о кусок металла или о какой-то камень, вроде кремня. Но только эта искра, выскочив из-под молотка, не погасла, а пролетев в воздухе, упала и покатилась по полу и была уже не просто искрой, а сверкала то голубым, то оранжевым, то красным, то зеленым светом.
    Серега поднял эту искру с пола и подошел ко мне. Это был ограненный прозрачный камешек.
— Это что, бриллиант, Серый? — удивился я.
— Судя по-всему, да. Во всяком случае, не стекло, если от удара молотком не раскололось.
— И что, здесь таких много? — спросил я.
— Думаю, да.
— Серый, — я встал со стола, на котором до этого просто сидел и наблюдал, как человек сходит с ума. — Дай мне какую-нибудь кувалду, желательно побольше, я тоже хочу сломать кусочек стены.
— Разбивать нужно только те кирпичи, на которых есть монограмма Лопухова, — подсказал Серега.
— А если монограмма есть, но с другой стороны?
— Нет, когда я клал стену, заметил, что если кирпич помечен, то с четырех сторон.
    Мы раскрошили в пыль все кирпичи с монограммой Лопухова и нашли больше пятидесяти бриллиантов. Среди них были несколько штук величиной с ноготь мизинца.
    Когда мы закончили тяжелый труд алмазодобытчиков, раскрошив даже часть тех кирпичей, которые не были помечены Лопуховым и убедившись, что из них, кроме обожженной глины ничего не добыть. Мы допили пиво, отдохнули, любуясь камнями и Серега продолжил свой рассказ.
— Я понял, что в кирпичах что-то спрятано, когда ты сначала рассказал о том, что Лопухов был комсоргом на кирпичном заводе, а потом курировал искусство и творчество, — усмехнулся Серега. — И о том, что Ленкин дед сдал драгоценности государству.
— Лопухов, естественно не поверил.
— Конечно не поверил, потому что правильно рассудил, что любой нормальный человек, оставит себе хоть немного. Только Лопухов слишком долго искал.
— А ты сразу догадался, где искать. Тебя бы префектом назначить, ты уже столько денег наворовал, что давно бы в олигархи выбился.
— Да, догадался сразу, — продолжил Серега, — когда Лена сказала о завещании и особенно той части, где говорится о копии Родена, которую, правда, условно можно назвать копией. Я, помнишь, тогда еще сказал, что нотариусы не те люди, которые любят шутки. Но если Ленкин дед настоял на таком пункте в завещания, значит, эта копия не просто так включена в него. И когда Лена показала ее, я сразу увидел, что снизу в ней была пробита дыра, и потом очень неаккуратно заделана глиной.
— Значит, никакой накладной вообще не было? — спросил я. — Если ты купил кирпичи, можно сказать, с рук.
— Не было. Но Лопухова убедили, что была и что ее украл кто-то из кабинета директора ресторана.
— Влад убедил его.
— Да. А сам он, Влад, уже знал от рабочих, куда увезли кирпичи.
— Значит, Лопухов рассказал ему о бриллиантах.
— Ему не нужно было рассказывать, Влад сам догадался.
— Что-то поздно он догадался.
— Потому что он голубой, и Лена его не интересовала до тех пор, пока он не начал догадываться. Мне Маша сказала, он только пару месяцев назад стал встречаться с Ленкой, значит, только месяца два-три назад он о чем-то узнал, стал догадываться. А когда понял, где нужно искать, Лопухов уже забрал их оттуда. Кстати, практически у него на глазах. Зато Влад узнал, где кирпичи, в которые Лопухов спрятал бриллианты.
— Но Лопухову сказал, что были накладные и что их украли, и что их нужно искать. То есть переключал внимание Лопухова на другое, уводил в сторону от тебя.
— Точно, — согласился Серега. — А еще он решил избавиться от Лопухова, потому что Лопухов из-за этих бриллиантов своего племянника не пожалел бы. Это вторая причина поэтому Влад стал рассказывать Лопухову о несуществующих накладных. Как выражаются официально, спровоцировал Лопуха на крайние меры. Лопух испугался, что кто-то найдет его бриллианты, он же считал их уже своими. А из-за денег он готов на все. Вот он и приказал, чтобы из работников его ресторана, выбили, кто из них взял накладные.
— То есть, таким способом Влад решил отделаться от Лопухова. Ведь любой дурак, а среди ментов не только дураки, это мы уже по Лидкиному дяде можем судить, сразу обратит внимания, что в ресторане "Незабудка", людей мочат как мух, а некоторые просто пропадают. И естественно узнали бы, что "Незабудка" — ресторан Лопухова, и все, что там творится, не может не иметь отношения к Лопуху.
— И это у него, у Влада, получилось, — согласился Серега.
— Но даже, если предположить, что не догадались бы, что там происходит что-то непонятное, Влад сам бы дал наводку ментам на Лопуха. И неужели Лопухов не понимал, что он подставляет себя, приказывая убивать людей.
— Думаю, Лопухов, как примитивный человек, примитивно и обнаглел. Как и каждый дурак, имеющий какую-то власть и не имеющий воображения, стал считать себя лицом неприкасаемым.
— Вот только, Серый, почему тебя не убили, а решили подставить. Ведь из-за того, что тебя подставляли, этим отводили от Лопухова часть подозрений.
— Вот именно, только часть. У меня пропала картина. Уверен, что она сейчас валяется в одной из квартир Лопухова. Значит, мы с ним знакомы. Попробуй докажи обратное. А почему меня решили подставить, а не убить? Игорь, тут, по-моему, все ясно.
— Ирка связалась с Владом, — решил я догадаться сам. — Если бы тебя замочили, то первыми подозреваемыми и стали бы твоя бывшая жена, а она практически была тебе женой, и ее новый любовник.
— И не только это. Влад не мог прийти в подвал разбить, как мы сейчас десяток кирпичей, взять спрятанные в них бриллианты и уйти.
— Почему?
— Он знал кто вместо Лопухова получил кирпичи — я. Он знал, куда я их отвез, но мне случайно, смехом мужики сказали, что владелец этих кирпичей пометил некоторые, не станут же они всем объяснять, говорить об этом. И значит, Влад не знал мелочи, но не маленькой — в каких именно кирпичах Лопухов спрятал Ленкины бриллианты. Мы сейчас вдвоем почти три часа потратили на десять кирпичей. Ему пришлось бы несколько недель, а может месяцев одному разламывать всю стену и дробить кирпичи в порошок. А кто бы ему это разрешил делать? Сначала ему нужно было получить этот подвал в свою собственность, или арендовать его, чтобы устроить здесь ремонт. И если я живой, но в тюрьме, под следствием, это сделать нетрудно. А вот если убили, началось бы следствие, стали бы выяснять почему из-за чего, а может быть именно из-за картин, которые здесь в подвале, и тогда в подвал долго никто не мог бы войти, не говоря уже, чтобы купить его или арендовать.
— Только, Серый, Ирка знала, в какой ты больнице, но Владу не сказала ничего. И естественно ментам тоже.
— А зачем ей об этом говорить? Она решила все себе забрать. Зачем бы ей тогда убивать Влада?
— Мне нравится твоя бывшая жена, — признался я Сереге. — Она ведь хотела не одного Влада убить, а вместе с Леной. Наверное, она как и Лопухов считала, что Ленка знает о бриллиантах. Для этого и задумала съемки. А твой "Вальтер" бросила бы где-нибудь во дворе. Если б мы минут на пятнадцать приехали позже, все так и было бы. Но почему Лопухов спрятал бриллианты именно в кирпичи?
— Игорь, какая разница, куда прятать? Если бы он просверлил ножку стола и спрятал бы их там, ты спросил, почему в ножку стола? Если бы прятал их под паркетом, ты спросил, почему под паркетом? Он бы мог спрятать их в дымовую трубу, если бы жил в деревне или в скворечник, засунул бы в глотку свинье и заставил бы проглотить, в конце концов. Какая разница куда прятать, главное, чтобы не нашли. И не обвинили такого уважаемого человека как Лопух в воровстве.
— Все правильно, — согласился я, — Тем более, ножка стола или паркет, слишком академично, и Лопухову, как бывшему работнику кирпичного завода пришла голову гениальная идея о кирпичах.
— Все правильно, поэтому лучше и спросить, почему он их вообще спрятал.
— Хорошо, спрошу, почему он их спрятал?
— Я узнавал у Лены, не было ли чего-то странного в поведении, в поступках  Лопухова в последних числах мая.
— А почему последние числа мая? — спросил я.
— Потому что я купил эти кирпичи в конце мая.
— Понятно, — понял я.
— Ленка сказала, что точное число не помнит, но в конце мая был случай, не странный, но который ее разозлил. Она приехала к себе на дачу, кстати, вместе с Владом, и застала там Лопухова. Влад, конечно, не показался Лопуху, спрятался. Но дело не в этом, хотя и в этом тоже, потому что Влад сразу понял все, естественно Лене он ничего не сказал. Но для самой Лены было главным то, что она ни под каким видом, как она выразилась, не разрешала заходить Лопухову в дом, даже во двор его не всегда пускала. Это мы с тобой сами видели. А тут они приехали, а Лопухов хозяйничает в доме. Но он тут же убежал. Извинялся, говорил, что думал она дома и поэтому зашел. Но все это было откровенным враньем, потому что дом был закрыт и, значит, ее не могло быть дома. Не говоря уж о том, что ключей у него было, значит, он сделал дубликаты и забрался к ней в дом. Но самое главное, когда я у нее спросил, не трогал ли он ту саму копию "Мыслителя", она сказал, что он как раз держал ее в руках. Как я понимаю, он успел достать из этой статуэтки бриллианты и замазывал дыру, как раз в тот момент, когда Лена приехала. Так вот конкретный ответ на конкретный вопрос: почему он вооще прятал украденные бриллианты — потому что Лопухов не знал, что Лена не знает ничего о бриллиантах, он считал, что она должна знать, поэтому и спрятал и придумал такое необычное место, на случай, если Лена его обвинит в воровстве. А на заводе он заранее договорился, что в этот день ему изготовят кирпичи, а он сам, как бывший кирпичник и нынешний супрефект мог проследить за процессом изготовления его собственных, личных кирпичей, часть которых он даже пометил личным клеймом — те, в которых спрятал бриллианты.
— Но все же, мне кажется, — решил я высказать свое мнение, — не убили тебя, потому что Ирка не хотела этого. Возможно, даже думала, что когда Лопуховым займутся всерьез, то поймут, что ты не при чем.
— Ты ей звонил? — спросил Серега.
— Звонил. Бесполезно. Никто не отвечает.

37
Мы сидели дома у Лиды. Почему именно у Лиды? А какая разница у кого? Могли бы быть и у Сереги или Лены, или у меня или Маши. Это я перечислил всех, кто был сейчас у Лиды.
    Но, перед тем как продолжить разговор о бриллиантах, стоит рассказать о небольшом разговоре между Леной и Лидой, который был еще до того, как Серега вынул из кармана горсть бриллиантов и положил их на стол перед ничего не знавшими и ничего не ожидавшими девушками. А еще рассказать официальную версию, которую лучше всех знала Лида, Но это чуть позже, а сначала разговор Лиды с Леной.
    Перед тем, как они узнали, что у Сереги лежит в кармане, они считали, что мы собрались просто так: посидеть, поговорить, выпить, ну, и так далее. Правда, Сергей сказал, что у нас к ним есть дело, поэтому мы и собрались, но Лида и Лена не обратили особого внимания на его слова и пошли на кухню.
    Я, хоть теперь у меня был живой вариант того голоса, которым меня так долго интриговала Лидка (этот вариант был сейчас на кухне вместе с Леной, и что-то там они готовили) все равно подошел к полке, на которой стояли диски стал разыскивать тот, где была запись (живого варианта находившегося сейчас на кухне).
    Серега и Маша сидели на диване и тихо разговаривали. О чем — не важно, потому что это никогда никому не интересно, о чем говорят мужчина и женщина, которые нравятся друг другу, которым, поэтому, вместе очень хорошо. И их разговоры для всех остальных кажутся глупыми.
    А вот о чем разговаривали Лида с Леной на кухне, это было интересно, если принять во внимание, что было дальше.
— Ленка, — говорила Лида, — давай я тебя познакомлю со своим отцом. Он как раз скоро должен приехать.
— Лид, спасибо за заботу, но только я уж сама как-нибудь, — шутливо отвечала Лена.
— Ты что, принимаешь меня за сваху? Глупая, я же тебе добра желаю, а заодно и себе.
— А в чем твоя выгода? — спросила Лена.
— Вы влюбитесь друг в друга и он перестанет шататься по разным. В общем, по всяким по разным. А то они мне уже надоели. А так я всем стану говорить, что у него есть девушка и все постепенно отстанут от него. Ты может думаешь, что он старый? Ему всего тридцать семь. Я родилась когда ему было двадцать. Знаешь, я очень любила маму, я и сейчас ее люблю, но и отца люблю, и не хочу, чтобы ему было плохо.
— Лид, я тебе уже сказала — спасибо. Но я не привыкла к знакомствам по заказу.
— А ты никого заказа и не делала. И он тоже. Это мое личное желание, которое вам обоим, понравится.
— Лид, давай прекратим разговор на эту тему, — попросила Лена.
— Как хочешь, — сказала Лида, и как будто даже немного обиделась, но добавила: — Только учти, что ты пожалеешь. И на меня тогда не обижайся.
— Обещаю, — засмеялась Лена.
    Вот и все о чем они поговорили…
    Теперь об официальной версии, которую лучше всех знала Лида.
    Когда все собрались в комнате, открыли бутылку вина, их, этих бутылок несколько привезла с собой Лена, нам она запретила покупать в магазине, потому что считала, что ее друзья должны пить только ее вино, потому что такого в магазине не купишь. В общем-то это было правдой, вино ее дед собрал самых лучших сортов.
    И вот, когда собрались, решили выслушать Лиду. Начала она с небольшого предисловия:
— Я вам расскажу, совсем коротко, только основное и без подробностей, потому что вы сами много знаете, вас всех вызывали и расспрашивали, особенно Сережку, но все равно, вы все что-то знаете, а что-то не знаете, а я знаю все, мне дядя все рассказал.
— Там так все запутано, — начала рассказывать Лида. — Все думали, что ты Сережка маньяк, тем более, ты художник и тем более ты убежал. Но зато теперь маньяком считают Марика, потому что, как выяснилось, он маниакально ненавидел женщин. А в основном и убивали женщин, а если мужчины, то их потому, что они оказались свидетелями преступления или догадывались о чем-то, как, например, бывший директор "Незабудки". Поэтому Марика теперь отправили в психиатрическую больницу, точнее, в институт Сербского, на экспертизу. Он, правда, хоть сам и не убивал, но ему нравилось смотреть, как убивают женщин.
— Влад оказалось, все знал, потому что те двое, которые наемные убийцы — Лысый и Лохматый — говорили, что и Влад был, и видел как некоторых убивали. И еще считают, что Ира тоже была сообщницей Влада, и Влад ее за это убил. Только он наверное ее тело так спрятал, что ее нигде не найдешь, а сам он тоже не скажет, потому что его убил Марик. Но есть и другая версия, по ней не Марик, а эта девушка, Ира убила Влада, наверное, из ревности. Так что ее живую или мертвую все равно ищут.
— А зачем Влад это все делал? — спросила Маша.
— Ну, это объяснил Лопухов. Он сказал, что нужно это было Владу, чтобы вернуть себе ресторан "Незабудка, который когда-то был его рестораном. Но Влад много задолжал денег и чтобы те, кому он должен не отобрали ресторан у Влада, ресторан стал считаться как бы Лопухова. Только Лопухов говорит, что ресторан ему и не нужен был, но только Владу все равно хотелось, чтобы он считался его собственностью. Только дядя Женя не верит, что Лопухов здесь ни при чем, и не нужно было его выпускать. Но только теперь Лопухов отравился и спросить не с кого.
— Марик убил Влада, это еще и ты Лен, помогла доказать, потому что они были у тебя. Но Влада Марик приревновал не к тебе, а другой девушке, к Ире. Считается, что сообщником Влада был не только Марик, но и эта Ира. Она и хотела украсть меня, но перепутала с Риткой. Кстати, у Риты уже все нормально и кошмары ей не снятся.
— А еще эту Иру считали поводом, чтобы тебя, Сережа, подозревать — несчастная любовь и так далее, но ведь понятно, что ты давно ее разлюбил.
    Это Лида сказала уже явно для Маши, Маша поняла и чуть заметно улыбнулась, Лида продолжала:
— А эти двое, Лысый и Лохматый, они сейчас очень стараются помогать следствию, и все рассказывают, кого, как они убивали и куда девали. Не могут найти только одну девушку, они, эти двое говорят… Ой, мне так неприятно повторять это, но скажу, они говорят, что они разрубили ее мелкие куски.
— Это ужасно, — выговорила Маша и даже прижала ладонь к лицу.
    Лена это перенесла молча, только побледнела.
    А меня как всегда что-то или кто-то дернул за язык.
— Конечно, — сказал я, — где теперь найти, бездомных собак сколько, эти двое наверное им и раздали.
    Лена вскочила со своего места и побежала в туалет. Маша, закрыв глаза и приподняв голову глубоко вдыхала воздух.
— Ты что, ненормальны? — спросила меня Лида и голос ее был таким жалобным.
    Когда Лена вернулась из ванной, куда она заходила после туалета, и все женщины более мене пришли в себя, после моих, в общем-то, невинных слов, потому что я же не виноват, что какие-то уроды убивают женщин, разрубают их на куски и скармливают собакам, когда пришли в себя все сделали вид, что на дураков не обижаются.
— Ладно, давайте выпьем, — сказал Серега.
    Он открыл бутылку и стал разливать вино в бокалы.
— А пока будем пить, — сказал я, — мы вам расскажем другую, неофициальную версию всего что было. Про это не знает никто пока что, кроме нас с Серегой.
    Девушки выпили, можно сказать уже полностью пришли в себя.
   Но прежде чем рассказать неофициальную версию, Серега вынул из кармана большую горсть бриллиантов и положил их на стол.
    Сначала все трое: Лида, Маша и Лена уставились на эти сверкающие разноцветными искрами камешки, как три монашки на голого мужика, спящего на дороге. Маша даже сказала:
— Слезы Сатаны.
    Но потом их сильное удивление и легкий испуг прошли и они стали рассматривать все это уже другими глазами — любопытства и восторга (как три монашки увидевшие голого мужика на дороге). А потом у них хватило смелости даже и потрогать. Ну, а когда уже хоть раз дотронешься, там уже не остановишься.
    Девчонкам нравились эти камешки, как они блестят острыми, разноцветными огоньками мгновенно меняющими цвет. Было в этом что-то притягивающее. И конечно, если бы на столе лежал один или хоть два или три бриллианта, а то целая горсть — это производило впечатление, во много раз усиливало восприятие неестественной, непривычной красоты.
    А пока девчонки рассматривали бриллианты и сдерживая эмоции восторгались ими (нет, не все трое сдерживали эмоции, Лида их не скрывала и пищала, как голодная людоедочка, увидевшая, что мужчины ее племени вернулись с добычей — моряком, спасшимся после кораблекрушения и на бревне приплывшим на их остров).
    Ну вот, пока женщины рассматривали бриллианты, мы с Серегой рассказали им все, что они не знали, да и никто теперь не знал, кроме нас, ведь ни Влада ни Лопухова уже не было.
    Повторять я не стану, что именно мы рассказывали, потому что мы с Серегой пересказали то, о чем недавно говорили в его мастерской, после того, как разбили часть кирпичной стены.
    Когда мы закончили свой рассказ, свою неофициальную, но более верную, чем официальная версию, впрочем, как это чаще всего и бывает, девчонки некоторое время молчали.
    Потом Лена, она равнодушней всех отнеслась к этим камешкам, спросила:
— Сережа, но почему ты не рассказал на следствии о бриллиантах?
— Почему не рассказал о бриллиантах и кирпичах? А зачем? Какая разница из-за чего убивали людей — из-за бриллиантов или из-за того, кто будет владельцем ресторана, как это считается официально? Людей не вернешь. И Влада с Лопуховым из-за этого не накажешь, ни того ни другого уж нет. А вот бриллианты, Лена, ты назад уже не получила бы.
— Почему? — стало интересно и Лиде с Машей.
— Потому что их забрали бы, как вещественное доказательство. И назад уже не отдали бы.
— Почему не отдали? — спросила Лида.
— А чем бы Лена доказала, что это ее бриллианты? Предположим, она через какое-то время пришла и потребовала назад эти свои камешки.
— Не уверенна, что я пошла бы, — проговорила Лена неуверенная в своей неуверенности.
— Я бы тебя заставила, — сказала Маша.
— Ну вот, — продолжил Серега, — Лена пришла, а у нее спросили бы. "А чем вы можете доказать, что это ваши бриллианты? В завещании вашего дедушки ни о каких бриллиантах не упоминается. С чего вы решили, что они были спрятаны в статуэтке "Мыслителя?" Вы их сами туда клали?" — — "Нет". — — "А кто? Ваш дедушка? Но как мы уже выяснили, он ни о каких бриллиантах не упоминал в завещании. У вас есть хотя бы свидетели, которые видели эти бриллианты?" — — "Нет". — — "Тогда с чего вы решили, что Лопухов их украл оттуда? Вы это видели?" — — "Он держал статуэтку в руках". — — "Это еще не доказывает, что он их оттуда взял, а в еще большей степени не доказывает, что они там были. И кстати, откуда вы знаете о бриллиантах? А не могут ли это быть бриллианты кого-то из убитых работников ресторана. И тогда, не соучастница ли вы всех этих преступлений, если знаете об этих бриллиантах?" И Лена из простой девушки становится подследственной — соучастницей всех убийств, — закончил Серега.
— Но дядя Женя никогда так не поступит, — чуть не закричала обиженная Лида.
— А при чем здесь твой дядя? Когда узнали бы о бриллиантах, твоего дядю просто отстранили бы от ведения дела и назначили кого-то рангом повыше, а заодно и посговорчивее. И бриллианты разделили бы между собой такие же лопуховы, только в погонах со звездами. А вот Лене, ради такого случая, что бы она не мешала им честно все разделить, вполне могли пришить сговор с ее бывшем, а ныне покойным мужем. Так что ни о кирпичах ни о бриллиантах нельзя было говорить. Да и сейчас не стоит. Они, Лена, твои, мы это знаем. Но доказать мы этого не сможем.
— А еще потому не стоит ничего никому рассказывать, — решил я дополнить Серегины указания, — особенно это тебя касается, Лида, что Серега и так рисковал, не рассказав о этих бриллиантах, ведь если бы как-то случайно узнали о них, самое меньшее Серегу обвинили бы в воровстве. Это самое меньшее, — построил я. — К тому же, как бы после этого к нему относились и Лена и Маша.
— Я бы не поверила, что он украл. Я знаю, что он не способен на это, — сказала Маша без эмоций, так что ей можно было поверить.
— А почему это меня больше других касается? — возмутилась Лида.
— Потому что у тебя очень  дружеские отношения с твоим дядей.
— Да даже если бы я ему и сказала что-то, он бы никогда никому ничего не сказал.
— Лидка ты ошибаешься, — сказал я старясь как можно меньше обидеть ее, а лучше совсем не обидеть. — Если ты ему расскажешь, у твоего дяди Жени будет два выбора поступить по закону или по совести. Он, как следователь, обязан доложить начальству об этих бриллиантах, и тогда очень большие неприятности будут у нас. Но если он поступит по совести и никому ничего не расскажет, то совершить должностное преступление, и тогда, если вдруг кто-то что-то узнает, большие неприятности будут у него. Кому тебе нравиться устроить неприятности, нам или своему дяде Жене?
— Никому, — тихо сказала Лида.
— А если так, то никому ничего не надо говорить.
— Я поняла, — сказала Лида.
    Но через несколько секунд ее серьезное лицо снова стало веселым и она снова взяла небольшую горсточку бриллиантов и стала любоваться ими, перекатывая их на ладони.
    Наконец, женщины, более-менее, налюбовались бриллиантами.
— Давайте теперь их разделим, — сказала Лена.
— А как ты собираешься их делить? — спросил Серега.
— На три части, — немного удивленно сказал Лена, как будто мы с Серегой должны были знать, как она хочет их делить.
— А почему не на пять? — спросил я.
— А действительно, — сказала Лена, и ей как будто стало немного стыдно перед подругами.
— Даже разговора не может быть, — сказал Маша.
— Лен, Игорь как всегда дурачится, — сказала Лида. — Не обращай внимания. Он еще просто не воспитанный, когда мы с ним вместе начнем работать, он станет другим, увидите.
— В этом можно не сомневаться, — засмеялась Маша.
    Ленка тоже усмехнулась.
— У меня есть свое личное мнение, — сказал Серега и, собрав в кучу все камешки, подвинул их к Лене.
— Нет, — сказала Лена очень серьезно. — Я не знала, что они есть, я бы их в жизни не нашла, а принимая во внимание, что их украли, то тем более.
— Что тем более? — спросил я.
— Тем более, мы их должны поделить.
— Нет, — довольно жестко сказал Серега.
— Так, — стала сердиться Лена, — Насколько я могу судить обо всем, что было, вы  не только эти бриллианты нашли, но и, я почти уверена, если бы не вы, едва ли я сейчас сидела с вами и вообще была живой. Поэтому давайте не будем спорить.
— Правильно, — услышал я голос Лиды. — Я тоже за то, чтобы разделить, и я прошу поручить это сделать мне. Ты согласна Лен?
— Я об этом и говорю.
— Маш? — спросила Лида.
— С одной стороны мне все равно. Но с другой стороны, если объективно, вы девчонки правы.
— Все, — сказал Лида, — голосование закончилось, так как мужские голоса не в счет. Только еще одно — никаких споров, после того, как я все закончу.
— Я не согласен, — сказал я.
— Я тоже, — сказал Серега.
— Рыцари, между прочим так не поступали, — объявила Лида. — Они всегда на память о спасенной ими красавице, брали у нее что-нибудь, какой-нибудь огромный алмаз, или дворец, или ее саму, хотя бы на одну ночь, но тут вы, молодые люди, пролетели, и у вас ничего не получится, потому что, кто же вам даст.
     Лена и Маша рассмеялись.
— Лид, давай, дели, — смеясь сказал Маша, — а то ты сейчас наговоришь такого.
— Лена, ты обещаешь — никаких споров больше не будет, — потребовала Лида.
— Обещаю, — пообещала Лена.
    Лида начал делить.
    Она отбирала приблизительно равные по величине камни и раскладывала их на три кучки. Когда она закончила это, то это было еще не все. Потом она взяла и две кучки соединила вместе. Потом она оставшуюся меньшую, так же, стараясь, чтобы в обеих были одинаковые по величине камни, разделила пополам.
— Вот теперь все, — сказала она. — Вот это большая, это Ленкина, а эти две, это Сережке и Игорю. Я считаю так честно, потому что им по всем законам полагается одна треть на двоих.
— Вы двое согласны? — спросила нас с Серегой Лида.
    А собственно говоря, почему я должен отказываться, — подумал я, — тем более, я и раньше считал, что хоть какая-то часть нам с Серегой должна достаться. А говорил — нет, просто так, ну, не совсем просто так, а просто было бы не очень красиво с моей стоны, когда Серега отказывается, требовать свою часть.
    Но сейчас, по-моему, было все честно.
— Я согласен, — сказал я.
    Серега пожал плечами.
— Он тоже согласен, — сказала за него Маша.
— Игорь, — радостно заговорила Лида, — этого тебе, тот есть, я хотела сказать нам, этого нам хватит на такую "раскрутку", что в Америке будут покупать твои, тот есть, наши диски.
    Лида была такой счастливой, кажется она считала, что ей очень повезло, что она будет работать со мной. А вот я был абсолютно уверен. Что это мне повезло, что она будет работать со мной.
— Я немного не согласна… — начала говорить Лена.
    Но Лида ее перебила:
— А вот теперь твое согласие или несогласие не имеет никакого значения, — сказала она, — потому что ты дала слово. И я понимаю, что если женщина дает слово мужчине, она не обязана его сдержать, потому что мужчины сами часто обманывают женщин, и даже если ты дала слово другой женщине, то тоже всякое может быть. Но если ты дала слово и мужчине и женщине одновременно, то в этом случае, хоть ты и женщина, но слово должна сдержать.
 — Кто тебя этому только научил, — шутливо спросила Маша.
— Я смотрю на других и учусь. Вот только Игорь пытается меня учить на моих собственных ошибках. И подстраивает все так, чтобы я ошибалась.
    В это время в передней послышался звук открываемой двери. Мы все повернулись посмотреть, кто бы это мог быть.
    В дверях стоял мужчина.
— Папа, — завизжала Лида.
    Она подбежала к мужчине, который, понятно, был ее отцом и, запрыгнув на него, обняла его за шею. Потом спрыгнула с него.
— А я тебя ждала только через неделю.
— Так получилось. Кстати, я тебе звонил, хотел предупредить, что приеду раньше, но не дозвонился.
— Я очень занята была, потом расскажу чем.
— Договорились.
    Лида повернулась к нам.
— Это мой папа, — объяснила она нам. — Его зовут Андрей. Па, познакомься. Это Сержа, он художник. Ты мог его видеть он часто приезжал к нашему дому, к Игорю.
— Кажется, действительно видел, — сказал Андрей и протянул Сергею руку.
— А это Игорь. Ну, его ты точно видел, он наш сосед, живет этажом ниже, о нем я тебе расскажу позже.
— Да вообще-то, тут и рассказывать нечего, — полуулыбнулся, полуусмехнулся Лидин отец Андрей. — Это музыкант, фотографии которого ты с четырнадцати лет начала клеить у себя в комнате и из-за которого вместо хореографического училища пошла в музыкальное.
— Папа, — закричала Лида, — я сейчас обижусь и никогда больше с тобой разговаривать не буду. Ты такой же, как и он, или он такой же как и ты, если бы у вас были одинаковые голоса и вы были бы невидимками, то никто ни за что не понял бы, кто из вас кто, потому что вы только и знаете, что издеваться надо мной. А я, между прочим, взрослая женщина.
— Привет, — протянул мне руку Андрей.
— Ладно, — перестала злиться Лида. — Это Маша.
— Привет, — сказал Андрей Маше, и сказал это так, как говорят хорошей знакомой, а потом и доказал это, сказав: — Давно не виделись.
— Привет, — сказала Маша. — Года два.
— Вы знакомы? — сделала Лида удивленное лицо, но позже выяснилось, что она притворялась.
— Так, более менее, — сказала Маша.
— Ну ладно, — решила не заострять на этом внимания Лида. — А это Лена.
— Привет, — почти точно так же как и Маше сказал Лидин отец Лене, только чуть холоднее прозвучал его голос. — И с тобой мы тоже давно не виделись.
— Да, — сказала Лена и я заметил, как неуютно она себя сейчас чувствовала.
— Понятно, — сказала Лида, — с ней ты тоже знаком.
— Да, — сказал Андрей. — Мы немного знакомы.
— А мы тут вот бриллианты делим, — сказала Лида. — Точнее, мы их уже разделили.
— Не самое плохое занятие, — улыбнулся Лидин папа Андрей, и я заметил, что и он тоже чувствует себя не очень уверенно.
— Кстати, — продолжала Лида, — совсем недавно я предлагала Лене познакомить ее с тобой. Но она отказалась. Правда, она еще не видела тебя тогда. Но сейчас она уже не может отказаться с тобой познакомиться, потому что вы уже знакомы. Если и не лично, то по фотографиям точно, потому что у папы в кабинете, в письменном столе, — это Лида объясняла уже одной Лене, — лежит твоя фотография. И могу поспорить на что угодно, что в его дипломате, который он поставил сейчас на пол, есть еще одна почти точно такая же фотография. Он зачем-то всегда ее возит с собой.
— Так ты знала? — удивилась Лена.
— Конечно, а то зачем бы я стала предлагать тебе познакомиться с ним. Не сваха же я на самом деле. И еще я скажу, а потом уйду. Игорь, — она посмотрела на меня, — ты пойдешь со мной?
— Куда? — спросил я.
— Не будь глупым. Куда-нибудь. К тебе домой.
— Конечно пойдем.
— Да нет, — сказала Лена, — лучше я пойду.
— Нет, — сказала Лида резко, — сначала я скажу. Раньше, чем я скажу, я тебя не выпущу. Значит, вот. Сначала, до того, как я с тобой познакомилась, а потом все узнала, я не любила тебя. Но когда узнала и узнала почему ты так поступила, я у Игоря обо всем расспросила, я поняла, что ты мне нравишься, потому что ты ни в чем не виновата. Потому что теперь я знаю, что этот Лопух тебя насильно заставил. Поэтому когда мы сейчас уйдем, вы поговорите, и ты все-все расскажи. Ладно?
    У Лены были глаза такие же грустные, как у антилопы в зоопарке. И она закрыла их на секунду, как бы соглашаясь с Лидой.
— А вечером предлагаю пойти в ресторан, — заговорила Лида уже снова своим веселым голосом. — За твой счет, па, ты всех угощаешь.
    Андрей пожал плечами, соглашаясь.
— Все, мы уходит. Бриллианты не трогайте, не вздумайте перекладывать, потому что я все помню. Па, ты не разрешай Ленке, перекладывать хоть самый маленький из большой кучки в маленькие, а то она такая, она все время хочет это сделать, я знаю. Пошли? — протянула мне руку Лида.
    Когда мы все выходили из квартиры, я видел, как Маша подмигнула Лене, как бы подбадривая ее.
— Значит, Лидкин отец и есть тот самый мужчина, — спросил я на лестничной площадке у Маши, — от которого она ушла из-за Лопуха?
— Она не ушла. Я же тебе рассказывала, Лопухов вынудил ее это сделать, заставил.
— Как это можно заставить? — как и я не так давно задал этот же вопрос Маше, теперь задал его удивленный Серега.
— Пойдем, я тебе все расскажу. — И Маша повернулась к нам. — Вы с нами?
— Нет, — отказалась Лида. — Давайте лучше пойдем к Игорю, всего на один этаж спуститься.
— Нет, — не согласилась Маша, — мы поедем ко мне. Тем более, вечером мы, кажется, идем в ресторан? Я правильно поняла?
— Правильно, — подтвердила Лида.
— Тогда мне нужно будет одеться, и вообще привести себя в порядок.
    В это время подъехал лифт. Серега и Маша вошли в кабину, Маша махнула нам  пальцами, сказала: "До вечера", и они поехали вниз.
— А мы пойдем к тебе? — спросила Лида. — Потому что все рано на улице дождь какой-то противный идет.
— Пойдем, — согласился я.
    Когда я стал открывать дверь, Лида взяла меня за плечо и повернула к себе.
— Я знаешь что хотела тебе сказать?
— Пока не знаю.
— Если не знаешь, тогда скажу. Вот сколько мы уже с тобой знакомы, а мы еще ни разу не поцеловались. Ты не заметил этого?
    Я подумал и не вспомнил, чтобы мы с Лидой, действительно, хоть раз поцеловались.
— Да, — сказал я, — кажется, ни разу.
— Вот, ни одного раза. Но знаешь, у меня почему-то такое чувство. Ну, я так чувствую себя в отношении тебя, как будто между нами уже было гораздо больше просто поцелуя. Я так чувствую, будто у нас уже все было.
    Я подумал немного и удивился, у меня было тоже самое чувство, словно Лида для меня уже так близка, как бывает близка только женщина, с которой у тебя такие близкие отношения, что ближе просто не бывает. Но вместе с этим она для меня и новая и незнакомая, как будто мы были близки, но много лет не виделись, ну, примерно, как ее отец и Лена. Даже еще больше.
    Я и сказал об этом Лиде.
— Да, — согласилась Лида, — я только не смогла догадаться сказать, что будто я твоя, но мы давно не виделись. Можно тебя попросить?
— О чем хочешь.
— Я хочу, чтобы ты взял меня на руки, нежно-нежно, отнес в комнату и нежно положил на кровать. Нет, на диван, потому что у тебя кровати нет. Ты сможешь это сделать?
    Я не стал ничего говорить, я просто взял ее на руки, нежно, как она просила и отнес ее на свой диван.

38
Шел мелкий, нудный, моросящий, какой-то осенний дождь. И это в середине лета.
     Но мы сидели в ресторане. И всем было весело. Самой веселой была, конечно, Лида. Но она немного изменилась. Она меньше стала притворяться ребенком. Хотя, это, возможно, только я один замечал.
    Лида и Маша решила показать всем, как нужно танцевать. Они пошли вдвоем, нас не взяли с собой.
    Как недавно на Лиду все смотрели в "Незабудке", так сейчас здесь весь зал не мог оторваться от Лиды и Маши.
    Оказывается Машка когда-то занималась художественной гимнастикой, и ее танец был классикой балетного рока. Не знаю, правильно я выразился или нет, но так правильнее всего. А вот Лида…
— Слушай, Андрей, откуда у нее эти негритянские движения, ритмика? — спросил я Лидиного отца.
— Она не говорила? Ее пра-пра и еще один или два раза прабабушка была африканкой. Еще до революции ее ребенком привезли в Россию.
— Какая-нибудь печальная история, — сказала Лена. — Девочка осталась сиротой, и капитан корабля забрал ее с собой и удочерил.
— Почти так и было, — улыбнулся Лидкин отец.
— Так вот у нее откуда такой голос, — понял я наконец.
— А интересно, Лида по матери или по отцу праправнучка той африканкой девочки? — спросила Лена.
— По отцу, — сказал Серега и поставил пустую рюмку, в которой только что была водка, на стол.
— Почему ты так считаешь? — удивилась Лена.
— Я что, не вижу. Для этого совсем не обязательно быть антропологом.
— Правильно, — засмеялся отец Лиды, — достаточно быть и художником.
— Кстати, в тебе, в твоей внешности, — продолжал Серега раскрывать чужие семенные тайны, — это проявляется гораздо меньше, чем в Лиде.
— Я и танцевать и петь как Лидка не умею, — признался Андрей.
— Значит, в Лиде африканские гены по отцу, — чуть задумчиво сказала Лена. — Я и не знала.
— А ты что, против? — шутливо спросил Андрей.
— Как раз наоборот, — и Лена тихо для одного Андрея проговорила (но я слышал, я не виноват, что у меня такой слух). — Просто я теперь тоже кое-что поняла. — И она взглянула на Андрея таким взглядом, от которого мертвый мужик оживет.
    Кажется, Лена была сегодня очень счастливой.
    А Лида и Маша танцевали и это было потрясающе, я даже не думал, что так здорово могут сочетаться, дополнять друг друга, европейская классика и танец, в котором очень четко просматривались африканская ритмика, пластика.
    Когда Лида и Маша вернулись к нашему столику, их провожали три или четыре парня. Наше с Серегой присутствие их расстроило, и они ушли. И правильно сделали.
    А потом Лидкин отец налил всем шампанское и сказал:
— А теперь небольшое объявление.
— Объявляй, — разрешила Лида.
— Мы с Леной решили пожениться.
    Мы, конечно, как и полагается, шумно и весело поздравили их.
    А Лида посмотрела на Лену и сказала:
— Лен, только ты знаешь что, — говорила Лида серьезным голосом и только по ее глазам было видно, что она дурачится, — ты только не надейся, что я тебя буду называть мамой.
— Я тоже очень надеюсь, что ты меня не будешь называть мамой, и что мы с тобой будем просто подруги, — рассмеялась Лена.

*   *   *
Шел мелкий, нудный, моросящий, какой-то осенний дождь. И это в середине лета.
    Было темно и даже фонари казалось светили слабее, и вокруг них мелкие невидимые падающие с неба капли образовывали мутные светлые шары, за пределы которых, казалось, свет уже не распространялся.
    У одного из фонарей остановилась красная БМВ.
    Суетясь и поскальзываясь на размытой дорожке проложенной по газону, к ней заспешил крупный человек с большим животом.
    Он торопливо подошел к машине, открыл правую ее дверцу и тяжело дыша и кряхтя уселся на сиденье рядом со светловолосой девушкой, сидевшей за рулем.
— А раньше как, нельзя было приехать? — недовольно обратился человек к сидевшей за рулем женщине. — Или я почему-то обязательно должен был ждать, чтобы замерзнуть и не вовремя заболеть двухсторонней пневмонией легких? Не для того же я тебе подарил машину Марии, которая на самом деле есть транспортное средство Марика, чтобы ты опаздывала.
— Мне нравится, что ты мне даришь чужие вещи. Только эту машину все равно придется бросить у аэропорта. А вообще, хватит ныть, — сказал девушка, и засмеялась: — Ты и так уже покойник.
— Такие как я не уходят ни откуда не хлопнув громко дверью, такие как я…
— На выпей, согреешься и не заболеешь, — оборвала его девушка.
    Она протянула ему плоскую бутылку. Мужчина быстро открутил пробку и стал пить из горлышка коньяк. Выпив почти все, он закрутил пробку и положил плоскую бутылку себе в карман.
— Ты все достал? — спросила девушка.
— Конечно, — снова заговорил мужчина, — в отличии от некоторых несознательных элементов общества созидающего процветание демократии…
— Покажи, — снова не дала договорить мужчине девушка.
— Вот здесь все, — и мужчина вынул из бокового кармана пиджака пачку бумаг. — Паспорта, билеты на самолет до Парижа, деньги.
— И это ты называешь деньгами? — зло возмутилась девушка, указал на довольно толстую пачку.
— Это всего-навсего ничто иное, как дорожные расходы. И беспокойства твои напрасны, ты будешь кататься в сыре с маслом, словно принцесса на горошине. — И мужчина протянул руку к груди девушки.
    Она резко оттолкнула его руку.
— Засунь ее себе в задницу, свою горошину. И ты до меня пальцем не дотронешься, если я не буду уверена, что все твои обещания — правда.
— А если сейчас докажу, то дашь дотронуться, значит.
— Сначала докажи.
— А когда же можно будет всего попробовать?
— Когда все увижу.
— А если я не захочу пробовать, тогда как? — спросил мужчина.
— Тогда я просто позвоню, сам знаешь куда.
— Ладно. Подчиняюсь необходимости шантажа, но с условием возможности всего прочего в интимно-сексуальном плане. И вот смори, кроме всего прочего и паспорта, заметь себе, на имя Ирины, но уже Голицыной…
— Дурней ничего не мог придумать? Ты бы еще написал: Рюриковичи мы. Зачем обращать на себя внимание? На тебя из-за этой фамилии будут смотреть, будто у тебя член на лбу вырос. Тебя точно не женщина родила.
— Интересно, кто меня мог родить, могу задать в таком случае законный вопрос?
— Ты у слона из жопы вылез.
— В той местности, где я имел счастье проявиться на божий свет, слонов не водилось, в то достопримечательное время в тех краях Подмосковья даже зоопарков не наблюдалось.
— Тогда из задницы у коровы.
— Это противоречит природной теории Дарвина. Впрочем, незабвенный академик Лысенко…
— Ну, что еще там? — снова перебила девушка мужчину.
— Еще кроме паспорта, есть еще вот эти невзрачные на вид бумажки. Но на этих невзрачных на вид бумажках, написаны, впрочем, тоже невзрачные на вид буковки и циферки, но означают эти невзрачные на вид буковки с циферками, что определенный банк, указанный соответственно на каждой обратной стороне отдельной невзрачной бумажки, выдаст предъявителю этих буковок и циферок, столько денежных купюр в единицах у.е. что эквивалент их удивит много кого, кто бы увидел это. И это есть не что иное, как скромная награда за мою долгую, но непорочную службу на благо.
— То есть это взятки, которые ты набрал, пока был супрефектом, плюс к этому еще то, что наворовал.
— Слово "взятка" и слово "наворовал" я бы причислил к нецензурным выражениям, строго наказуемым, когда они неприемлемо применимы к лицам подобным мне.
— Настоящие мужики банки грабят, а ты и такие как ты, вы просто крысы.
— Однако несмотря на некоторое негативное отношение к моей личности, ты сидишь вот здесь рядом, что в будущем подразумевает некие интимные отношения.
— Значит, вклады на предъявителя?
— Естественно, и так же естественно, что предъявитель есть никто иной, как я. Человек без ложной скромности гениальный, и заметь себе, как ты уже заметила выше, уже не существующий. — Мужчина захихикал. — А почему? А потому, как у каждого великого диктатора имелся свой двойник, который в нужный отрезок времени появлялся на исторической сцене и превращался на время в своего хозяина, и как некое насекомое, давшее жизнь другому, затем умирал, так и у меня, по моей необходимости лица незаурядного, он имелся. Кто скажет, что Гитлер умер? Никто. Но так же опять же известно, что и наш великий товарищ Сталин имевший нескольких двойников, возможно, не скончался в тот злосчастный день, а ушел, чтобы понаблюдать с высот Кавказских гор, как там дела пойдут без него, а его место на полу, умирающий и безгласный, занял его двойник. Как я уже и сказал. И вот Лопухов так же воскрес, а его место занял имеющийся в его полном распоряжении двойник, давший вторую жизнь Лопухову, пожертвовав ради блага его. Чем заслужил его, то есть мое, Лопухова благословение на века вечные.
    Мужчина говорил и постепенно голос его становился тише, голова его начинала клонится все ниже и скоро он уперся головой в пластиковую панель перед лобовым стеклом машины и замолк.
    Девушка взяла мужчину за плечо и потрясла его. Тот казался неживым.
    Тогда девушка взяла из его рук бумаги, которые тот продолжал держать и стала рассматривать их.
— Паспорт, — прочитала вслух девушка. — Голицын Семен Васильевич.
    Она разорвала паспорт пополам по лини сгиба, потом вырвав из него тонкие листки, изорвала их в мелкие клочки, открыла окно машины и выбросила на улицу. Подхваченные ветром клочки сразу исчезли в темноте.
— Паспорт на имя Голицыной Ирины Владимировны. Надо же быть таким придурком, — проговорила девушка пряча этот паспорт в сумку.
— Так, — продолжала рассматривать девушка бумаги. — Билеты на самолет до Парижа. Этот Голицына Семена Васильевича.
    Девушка так же, как и паспорт разорвала билет и вышвырнула его в окно.
— Этот на имя Ирины Владимировны. — Она положила билет в сумочку. — Так, доллары, мало, но немного погуляю по Парижу, а потом. А куда потом? — разговаривала сама с собой девушка. — Угу, счета на предъявителя, в пяти банках. И где они находятся? — Девушка посмотрела на листки бумаги с обратной стороны. — О! Придется прогуляться по-всему миру. Кругосветное путешествие, это как раз то, о чем я мечтала с детства. И не на самолете. А сяду я на белый пароход… А на белом пароходе, ну как же не найтись парочке принцев.
    Девушка приподнялась, протянув руку, перегнувшись через мужчину, с трудом открыла левую дверцу. Осмотрела карманы мужчины, достала плоскую бутылку и бросила ее в окно, стараясь разбить об асфальт. Бутылка рассыпалась на звенящие осколки. Не найдя больше в карманах мужчины ничего интересного, она с силой и даже злостью толкнула его наружу. Тот вывалился наполовину, его зад и ноги остались в машине. Тогда девушка уперлась своими ногами в большой зад мужчины и с силой толкнула его. Тот наконец выпал из машины, перекатившись с бока на спину, он так и остался лежать на спине, раскинул руки, одну ногу подогнув под себя, а другую неестественно вывернув.
— Принцы, — проговорила девушка, поворачивая ключ зажигания, — все вы… Одного знала настоящего мужика, и тот художник. Ничего, Сережа, мы еще встретимся.
    Машина резко сорвалась с места, и скоро ее огни перестали быть видны, растворившись в воздухе: сыром, туманном, иссеченном не летней холодной изморозью.
.........................................................