Филимон. Глава 13

  филимон устал. Весь вечер он размышлял об услышанном: оказывается, милостыни мало. Нужна еще и молитва. Сначала он испугался: подумал, что надо где-то достать молитву, а где ее достанешь в темном ящике? На всякий случай, мышонок заглянул в углы. Увы, там не было ничего, даже завалящей сырной крошки.

  Но после оказалось, что молитва – это такой особый разговор. Филимон даже взгрустнул: он привык слушать, а не разговаривать.

  Кроме того, это разговор с… Если Филимон не ошибся, а он очень надеялся на это, это разговор с тем самым странным человеком. Ну, тем, что творит такие странные дела. Ученый, наверное.

  Филимон стал загибать пальчики на лапке: математик, раз: хлебы умножал и рыбы делил; физик, два: ходил по воде; химик, три: воду превращал в вино. Много знает, наверное, еще и историк. (Однажды какой-то мальчик делился с Молодым львов своими школьными огорчениями, и Филимон, внимательно слушавший, многое запомнил и понял).

  Да уж, сразу видно, человек умный.

  Филимон чувствовал себя бедным маленьким мышонком: ну о чем он может говорить с таким человеком? Вот послушать его, о, это он бы с удовольствием.

  И чем больше он думал, тем больше чувствовал, что он прав. Ведь в любом разговоре только тогда и будет толк, когда кто-то будет слушать. А слушать он умел. Если молитва это разговор, то его слушание – тоже молитва.

  Уф, с облегчением выдохнул мышонок.

  И тут же снова встрепенулся: а где же найти того человека, чтобы послушать его? Люди в комнате часто говорили о нем, но никогда не называли его адрес. Вроде, никто не ходил к нему в гости. Да и его самого мышонок никогда не слышал, видимо, в комнату он не приходил. Как же быть?

  Филимон почесал нос. Он так привык слушать об этом человеке, что ощущал близость к нему, порой ему казалось, что он постоянно с ним рядом. Но тогда Филимон прогонял такие мысли, понимая, что это просто от того, что он съел слишком много сыру на ночь.

  Но теперь он, напротив, лег, закрыл глаза и стал думать об этом человеке. Он вспоминал слышанные им истории, вспоминал тех людей, о которых говорили в комнате: Вартимея, Петра, Закхея… и чувствовал, что крепко-крепко, всем своим мышиным сердцем любит этого человека.

  В этот раз он не стал думать о сыре, тем более, что сегодня он и не ел сыр ни ночь, ни днем. Он просто решил, что если слушать – это тоже молитва, то и любить – молитва. А значит, сейчас он молится. Крепко-крепко. Всем своим мышиным сердцем.

  И он тихонько улыбнулся.