Шут. отрывок

Колпак медленно скатился по ступеням. Хрустальный звон его бубенчиков вдребезги разбил тишину. Шут медленно опустился на ступеньки и вздохнул.
Успокоившаяся Тишина вернулась, мягко обняв его за плечи.
Он чувствовал, что устал. Внутри больше не было сил, пустота, которая жила там выела внутренности, а вместе с ними и способность мечтать. А мечтания в прошлом, несомненно, подарили ему немало сил.
Тонкими изящными руками, которые вряд ли могли принадлежать юноше, он сдавил виски и покачал головой, пытаясь стряхнуть усталость. Она мучила его, он спал, ел, пил, снова спал, но свинцовая тяжесть клонила его к полу. Согнувшись пополам, он встал, подобрал колпак и пошел прочь, вздрагивая при каждом шаге так словно, его ежесекундно пронизывала боль. Колокольчики на колпаке сердито позвякивали в такт его шагам. В неожиданном приступе ярости Шут отшвырнул колпак в сторону. Он стоял с широко открытыми глазами и судорожно вдыхал и выдыхал. Неожиданно ему захотелось разорвать колпак, расплющить бубенчики, чтобы уже никогда не слышать их звонкого смеха, не видеть ярких красок. Ему даже почудился громкий треск рвущейся материи, но в следующее мгновение он поднял колпак и прижал к груди как ребёнка. Постепенно, его шаги затихли в дали, и Тишина расположилась в своих чертогах.
Закат допил алое вино небес. Лёгкий запах вереска благотворно действовал на истерзанные нервы. Первые звезды, появившиеся в небе, дразняще мигали холодным блеском. Шальная мысль сладко отравила мозг, вино отключило логику  и здравомыслие. Сейчас все казалось возможным.
А почему нет? Он сидел на верхней ступени, прислонившись к колонне из потрескавшегося от времени мрамора. Недалеко, метрах в семи, блестела в лунном свете чёрная гладь озера. Глубокая, тёплая вода манила к себе. Шут закрыл глаза, ветер ласково трепал его шелковистые волосы. Бутылка недопитого вина стояла рядом. Он приоткрыл один глаз и посмотрел на небо. Ему казалось, что оно меняет цвет, зажигая все новые и новые звезды. И вот, его воспалённый вином разум запаниковал. Свет разгорался все ярче, из холодного делался тёплым, а потом все горячее и горячее.
- Нет, нет…
Он попытался встать, чтобы спрятаться от света, но тот преследовал его повсюду. В пустынных залах дворца, через которые бежал Шут, в подземельях и погребах в которые забивался он.
- Оставь меня, уходи…
Потревоженная тишина зашипела на него, и свет погас. Дикий смех ещё долго метался в каменном плену погребов, а потом оборвался, и все вокруг замерло, словно на картине.
Это была война. Теперь настало время зализывать раны. Одиночество перерастало в сумасшествие. Когда же разум был ясен, Шут жалел, что когда-то позволил себе маленькую слабость, которая сгубила его жизнь, одарив помимо всего прочего бессмертием.
Сначала он хотел вернуться домой, но вовремя понял, что возраст его перевалил за шестьдесят. Сидя на подоконнике, он качал головой, затянутой в шутовские лосины и дремал.
Временами жизнь казалась прекрасной, ему было все равно, что возраст его перевалил за вторую сотню. Он бегал по саду, смеялся и лазил по деревьям. Но наступали ночи, когда суровые лица королей носились вокруг и укоряли  его за неверность. Хотя Шут считал, что данные упрёки были несправедливыми. Он, не без дрожи в коленях, как и все принял кубок и махом, до дна  хлебнул яда. Нечеловеческие судороги скрутили его тело и остановили сердце. Он здорово расшиб голову, упав на пол. И даже спустя сто восемьдесят лет, шрам на виске был отчётливо виден. Он не был виноват в том, что, очнувшись, остался один в огромном зле, один живой. Потом, испуганно забившись между колонной и стеной, он смотрел, как люди выносили трупы великих, но слабых правителей. Когда настала ночь, он выбрался из ненадёжного укрытия и, покинув дворец, метался по саду до рассвета. Его сводила с ума мысль о том, что он остался жив, а ведь яд в кубке был чистым, горьким и убил его в считанные секунды. В том, что он был мертв, Шут не сомневался. Причина, по которой он остался жив была погребена под руинам времени. По началу он едва не сошел с ума от радости, ещё бы, великие короли лежат в земле, а он, простой шут, по-прежнему жив и весь дворец в его распоряжении. Та ночь была самой счастливой в его жизни. Мальчишка носился по огромным залам, хохоча от радости, раскидывал драгоценности и бархатные подушки. Потом он наелся до отвала и уснул, свернувшись калачиком на королевском троне.