В дунайских провинциях, 252г

Нижняя Мезия, сентябрь 252г.

             На дальней мезийской границе стояла тоскливая осень. В этот раз она пришла рано. Уже в сентябре похолодало, зарядили дожди. Все вокруг нагоняло тоску. В этом году почти никто не сеял хлеб – чума и варварское нашествие последних лет сделали свое дело. Провинция запустела. В крупных городах жизнь еще теплилась кое-как, а вне их пришла в совершеннейший упадок. Можно было весь день ехать верхом и не встретить ни единой живой души. Вдоль пустых дорог стояли брошенные, безжизненные поселения, невозделанные пашни. Без боязни бродили волки; стада вепрей кормились опавшими плодами в заброшенных садах. 
           Трудно было поверить, что еще несколько лет назад Мезия была вполне цветущей и многолюдной провинцией. Теперь она обратилась в пустыню. По границам, в отрезанных от всего мира крепостях и кастеллах еще стояли римские гарнизоны. Чума не добралась туда – в ненаселенной местности некому было переносить заразу, но будущее обещало всяческие беды. Воины не получали жалованья: обыкновенное содержание их было уменьшено; от этого они были приведены в тоску. Подвоз продовольствия производился редко. Солдаты болели и часто жили впроголодь, питаясь лишь гнусной похлебкой из мяса, тронутого тлением, из бобов и зерна, поточенных мышами. Сушеная рыба была тверда настолько, что можно было, взяв за хвост, колотить ею о стену. Вяленое мясо, твердое, как поручень щита, приходилось резать тончайшими ломтиками, чтобы не сломать зубы. Охота и рыбная ловля пока позволяли разнообразить скудный стол. Добытое охотой мясо сушили на солнце и коптили. Кое-где воины посеяли зерно для собственного прокормления, но кто мог знать, что будет дальше. Не хватало дров, в казармах, с наступлением осени, уже становилось холодно. Заводились блохи, которых выводили, окуривая помещения дымом. 
            Готы приходили за данью прошлой зимой, через полгода после Абрита. Получив свое, они ушли, никого не тронув. Этой зимой они должны были явиться снова. Их прихода ждали равнодушно. Апатия охватила всех.
            Солдаты гарнизонов, взирая с высоты крепостных стен, видели днем унылое безлюдье и запустение, а ночью не видели ничего, кроме кромешной тьмы. Ни огонька, словно вымер весь мир, и нет более ни Рима, ни императора-августа Требониана Галла - ничего, а мезийские солдаты остались последними людьми на опустевшей земле.
            Звери заняли место людей. Одичавшие, лишившиеся хозяев, собаки смешивались с волками и давали потомство – хитрое, злобное и не боящееся людей. Волки враждовали с медведями. Не раз, выбираясь из крепостей ради охоты и рыбной ловли, солдаты встречали изломанные волчьи трупы – следы звериных стычек. Однажды они стали свидетелями зрелища. Огромный, одетый в медово-желтую шубу, медведь, стоял на дыбах, рыча и размахивая в воздухе лапищами. Вокруг щерились пять или шесть волков. Косолапый опустился с двух лап на четыре и, как тяжелый всадник-катафракт проламывает дурно выстроенный строй пехоты, пробился сквозь стаю и пустился прочь, вплавь через ручей. Воевали люди – теперь воюют звери.
             По ночам во тьме за стенами, бывало, вспыхивали и тут же гасли огоньки. Не то волки, не то баскские оборотни-бейгорри, не то римские ларвы - души злых людей, которые не обрели покоя в подземном царстве, блуждают по земле, пугая живых. Что-то пронзительно и тоскливо выло в лесах и оврагах за крепостью, заставляя всех вздрагивать. Словно сама Прозерпина, владычица призраков и  злых  духов, вместе  с  ними  носится ночью  повсюду,  и испуганные собаки в селениях всех извещают воем о ее приближении. Если бы в Мезии еще остались селения!
                Волчьи стаи по ночам подступали к самым стенам крепости. Караульные на стенах, от нечего делать, искусно воя, подманивали зверей, и те выли в ответ где-то совсем рядом, внизу. Однажды солдаты-васконы схватили в лесу разбойника – единственного оставшегося в живых после короткой схватки, случившейся, когда шайка задумала потревожить басков во время привала в лесу. Ардуэннис, префект когорты, хотел казнить захваченного, но солдаты упросили отдать его им на потеху. Той ночью разбойнику дали меч и щит, и выставили за ворота кастеллы, с наказом продержаться до утра. Всю ночь пленник в свете факелов простоял у стены, слыша из мрака рычание зверей и видя временами их горящие глаза, а наверху солдаты наблюдали, как в амфитеатре, галдели и ставили ставки. Поставившие на волков проиграли, поставившие на разбойника утром подсчитали барыш – злодей увидел рассвет. Но его все равно убили, пустив в спину стрелу – наказание не должно было миновать никого, преступившего римский закон.         
          Летучие мыши селились в нишах башен кастеллы, беспокоя часовых шуршанием крыльев и скрежетом коготков. Устраивались на дневку совы, к неудовольствию солдат, ибо сова издавна считалась вестницей несчастий. У этих тоже была своя война – с воронами. Все знали, что совы любят разорять вороньи гнезда по ночам, когда их противники беспомощны. Вороны же хозяйничали днем, и горе было той сове, чье убежище они отыщут.   

          Темной осенней ночью префект 1-ой аквитанской когорты Гай Кариовиск стоял на стене кастеллы Карсиум, закутавшись в длинный плащ, и смотрел туда, где чернел в темноте Данувий.
- Уже второй год, как мы заперты здесь, - думал префект.
          С востока, с Понта, дул порывистый влажный ветер и тоскливо завывал где-то в трубе. Осенью и зимой тьма рано опускается на землю, и быстро замирает жизнь. Уже последние светильники погасли в крепости.
          Шла вторая стража ночи. На смотровой площадке, открытой всем ветрам, часовой стоял на посту. Завербованный лет пять назад, он давно успел освоить нехитрую солдатскую премудрость спать на посту стоя, опершись на щит. Для командиров это тоже не было секретом. Тихо подойдя к часовому, Кариовиск пнул ногой по щиту. Потеряв равновесие, солдат с грохотом упал. Префект пригрозил ему:
- Эх, год назад ты бы у меня отведал лозы! Твое счастье, что драть теперь никого не имеет смысла!
          Дисциплина в гарнизонах падала. Командиры в отрезанных от всего мира крепостях не решались наказывать провинившихся, боясь гнева солдат, от которого некуда было бы спастись.   
- Шлем! – продолжал, однако, разнос Кариовиск, - Застегнуть, как следует! Панцирь почему не стянут?
          Солдат принялся торопливо завязывать шнурки, стягивая пластины доспеха плотно, по уставу. Затем, приведя себя в порядок, замер на посту столбом.
          Кариовиск достал ауреус с портретом покойного императора Гордиана III. Монета была отчеканена десять лет назад, в честь нового года. «Feliciaе temporaе» - гласила круговая надпись на обратной стороне.
- «Счастливые времена», - проговорил Кариовиск, - Смешно...
          Префект поднял руку вверх, и посмотрел на монету на фоне звездного неба. Светили Гиады, предвещая скорое наступление зимних бурь, холодов, ледяных дождей со снегом. Скоро взойдет и Орион, показав над горизонтом свой блистающий пояс. И придет зима... 
         Звук шагов снизу по лестнице отвлек префекта. Кариовиск посмотрел туда. К нему поднимался его приятель, префект васконской когорты Ардуэннис. Теперь они стояли в разных крепостях, хотя и недалеко, и не виделись уже несколько месяцев. Баск был хмур, с непроницаемым лицом. Одетый в длинный сероватый плащ до пола, он тяжело, как висельник к эшафоту, поднимался на стену. Префекты поздоровались молча, пожав друг другу руки выше запястья.
- Здравствуй, Гай.
- Я ждал тебя наутро, Флавий, - сказал Кариовиск, - Не следовало торопиться, ночами на дорогах опасно.    
- Гуэко не возражала, - криво усмехнулся Ардуэннис, помянув злое баскское ночное божество, по поверьям, предостерегавшее людей от ночный странствий.
- Как дела? Давненько не встречались.
- Ничего особенного. Крысы в крепости замучили.
- Крысы?
- Вспоминаю старину Эгидия с его ручной мышью. Гарнизонные крысы - совсем как она; стоят в своих норах и смотрят на нас, словно старый дедушка на пороге своего дома. Не боятся. -- Да, а что с Эгидием?
- Умер, - просто ответил Кариовиск.   
- Умер? - Ардуэннис осекся, - Что случилось? У вас чума?
- Нет. Чумы нет.
            Кариовиск еще раз угрюмо оглянулся на стоявшего вдали часового, словно желая
придраться и отругать его еще раз.
- Старина Эгидий не был болен. Он все повторял мне, что устал и хочет лишь отдыха. Засыпал, едва присев, а когда его будили, просил только оставить его и дать ему немного поспать. Потом он слег безо всякой болезни и через три дня умер.
- Что же это с ним было?
- Все умирает, Флавий.
             Префект не мог объяснить иными словами. Старый центурион умер от особой
болезни, суть которой заключалась в неодолимом отвращении к жизни.
- Когда? - спросил Ардуэннис.
- Шестнадцать дней назад.
- На растущей луне, - счел баск, - Добрый знак для загробной жизни, если это тебя утешит, друг. Должно быть, ныне Эгидий счастлив там.
- Он просил передать тебе кое-что, - Кариовиск вытащил мешочек, развязал его и протянул Ардуэннису.
     Внутри были монеты — с полсотни серебряных, реже золотых, кружочков с профилями Александра Севера, Гордиана III, Филиппа Араба и Деция. Сбережения старого центуриона, скопленные на службе императорам. 
- Эгидий просил разделить между нами поровну деньги, что у него были. Это твоя доля.
- Что, ему было некому их завещать? - спросил Ардуэннис.
- Кому? Жене, с которой они расстались так давно, что и имя ее он забыл? А больше никого и не было.   
- Печально все это.., - покачав головой, произнес васкон.
- Не спешишь к себе, Флавий?
- Нет. Куда спешить.
                Префект аквитанцев отошел в угол башни, где в темноте горела жаровня-аутепса.
- Все так и таскаешь ее от самого Августа-Треверорума? – спросил Ардуэннис.
- Таскаю.
- Счастливое вот занятие у кузнецов, например, подумал я, - пошутил васкон, - Сидят себе у угольков, всегда в тепле. Не то, что мы — в холод, дождь и жару всегда на страже.
- У рабов тоже неплохое, - ответил аквитанец, - Задолжал кому — отвечает хозяин. Обругал кого — отвечает хозяин. Не жизнь, а мед, да? 
         Кариовиск поставил сверху плоский медный котелок и налил в него вина. Достал из мешка кусок копченой вепрятины, вынул из-за пояса кинжал, нарезал тонкими кусками мясо и неаппетитного вида ячменный хлеб крепостной выпечки. Когда вино закипело, бросил в котелок большую ложку меда. Затем схватил тряпкой ручку котелка и наполнил приготовленным напитком две чаши.
- А верно ли, что, после варваров и чумы, из Мезии даже вороны улетели?
- Неверно.
        Кариовиск отхлебнул из чаши.
- А не отвлечься ли нам от нашей постылой жизни? Завтра собираемся на охоту. На пару дней. Не хочешь присоединиться?
- Почему нет. Чем еще заняться? 
- Хорошо.    

       На следующий день погода вдруг наладилась, пригрело солнце. Префекты с  несколькими солдатами покинули кастеллу и направились на охоту. Ехали спокойно, никуда не торопясь, почти шагом. Дорога и окрестности были пустынны – страна пустых сел, одичавших собак и обнаглевших волков. Над заброшенными полями вились, высматривая в траве мышей, хищные птицы. Пару раз по пути встретились старые убогие хижины, такие, как обычно в мезийском захолустье, без дымохода и топившиеся по-черному. Впрочем, и они были брошены. Всадники, скучая, беседовали.
- А что наш друг Бурбур? – спросил Ардуэннис, - Не слышно о нем?
- Бурбур в Новах, вместе с Арноманом и фризами. Пишет мне время от времени, - отвечал Кариовиск.
- Что в Новах? Нет чумы?
- Нет. Что тебя так волнует эта чума? Ничего особенного в ней нет. В самом худшем случае просто умрешь в адских муках, только и всего.
        Префект аквитанцев усмехнулся и, заметив смущение друга, добавил:
- Впрочем, я шутил. Для забавы…
         Затем жестом подозвал к себе одного из солдат.
- Скажи мне, друг любезный, что вы делали намедни с моей жаровней? Что за бурое дерьмо, которым вы уделали ее так, что я еле отмыл?
- Не могу знать, благородный префект, - воровато бегая глазами, ответил солдат.
- Врешь. Я же видел вас, когда вы там столпились. Что вы там жгли, что воняло на всю кастеллу, и хихикали, как сумасшедшие?
- Это… Это сущая ерунда, благородный префект. Просто трава. (1)
- Просто?
- Просто.
- Трава?
- Трава.
- И кто же дал вам этой просто травы?
- Так еще при покойном августе Деции отбили в обозе у богопротивных варваров целый мешок. Так и возим с собой.
- Возите, да? Почему я не знаю?
- Пусть префект не гневается. В Новах сам сенатор курил, мы его угощали, очень хвалил. Хорошая трава. 
- Кто же вас допустил до сенатора, лжец?
- Мы его освободили из рук варваров.
- И где сейчас тот сенатор?
- Увы, говорят, его более нет на свете. Спрыгнул с крыши и разбился, а зачем, не знаю.

             Время минуло за полдень. Охота шла вяло. Лишь однажды кто-то рогатый мелькнул вдалеке, в зарослях кустарника. Преследовать его не стали — не было смысла. На небольшом озере застрелили несколько диких гусей, и потащились дальше, в поисках более существенной добычи. 
- Сейчас покажу кое-что, - сказал Кариовиск, и въехал на вершину холма.
         Товарищи последовали за ним. Галл показал рукой вперед. Там, вдалеке, виднелось несколько зданий из белого камня, видимо, усадьба. Направились туда.
         Усадьбы достигли ближе к вечеру, когда люди и предметы уже стали отбрасывать длинные тени в лучах заходящего солнца. Не было видно ни души. Неухоженный сад с перезрелыми, падающими на землю плодами, поросшая травой дорожка к воротам указывали на то, что селение заброшено уже довольно давно. Когда подъезжали к усадьбе, спугнули несколько кур, бродивших вдоль дороги и, по видимому, уже обжившихся в дикой природе. Как настоящие птицы, куры поднялись в воздух и летели, пока не свалились на близлежащее поле, тоже заброшенное.
           Солдаты спешились. Передний из них, перед тем, как отворить ворота, вынул из ножен меч. В таких заброшенных поселениях мог встретиться и дикий зверь – медведи и вепри, нагуливающие на зиму жир, не прошли бы мимо сада с плодами. Вошли внутрь - никого. В траве под яблоней копошился еж. Кто-то из солдат, шутя, кинул в него веткой. Тот скрылся. Дрозды, опьяневшие от опавшей, перебродившей вишни, верещали из глубины зарослей, гневаясь на людей, помешавших птицам наслаждаться жизнью.
            Жителей нет, как и повсюду в Мезии ныне. Двор и сад перекопаны  не то варварами, не солдатами-кладоискателями. Проломлены в нескольких местах стены, где было заподозрено сокрытие имущества хозяев, которые уже никогда не вернутся. Дурное место. 
Остановимся здесь на ночь, - сказал Кариовиск, - А завтра с утра, пожалуй, продолжим.
          Солдаты осматривались. Двор, обращенный на юг; посредине устроен водоем, из которого когда-то поили скот. Загоны, сараи, амбары. Был и эргастул, (2) вырытый в земле. Бывшая вилла уже начинала приходить в негодность. Крыша была проломлена. Сверху, с деревьев, туда протянулись ветви, какие-то корни, покрытые лишайником. Осыпалась штукатурка. Зарос травой двор, деревья в саду разрослись в тенистую рощу. Двери, скамьи, и все прочее, сделанное из дерева, размокло и почернело. В цистерне для воды плескалась кишевшая головастиками мутно-зеленая жижа. На заднем дворе, в разросшихся зарослях тимьяна и шафрана, был когда-то устроен пчельник, с ульями из ивняка, пробки, глины и досок, выдолбленных в колоде, но давно уже пустой, покинутый. Стоял железный плуг, валялись  ножницы для стрижки овец, виноградный нож, мотыга, мастерок каменщика.
         Войдя внутрь бывшего господского дома, солдаты нашли в нем лишь горы мусора, беспорядочно валявшиеся обломки и рухлядь. Две или три старые мраморные статуи, расколотые на куски, лежали в коридоре. Толстый слой пыли покрывал все вокруг, стоял затхлый запах, словно в склепе. В атриуме – давно высохший фонтан с покрытым зеленоватой патиной краном. По углам – сырость и плесень. Паук тянул свою сеть прямо через середину зала. Здесь не жили уже давно.
- Должно быть, владельцы этих мест были убиты или уведены варварами богомерзкого Книвы, - заключил кто-то.
- Всего пара лет без людей, и такой разор, - сказал другой.      
- Эта вилла разорена давно, десять лет назад, в первое нашествие готов, еще при божественном Гордиане, - пояснил Кариовиск.
- Эй! Подойди-ка ко мне, висельник! - шутя, подозвал он одного из солдат, - Топор возьми, и начальствуй по дровам. Костер нам нужен.   
- Смотрите-ка, и доски есть! - сказал другой, шустро обследовавший сарай, - Вот нам и дрова! Все не искать ходить!

         В атриуме, у высохшего навсегда фонтана, решили устроиться на ночь. В месте, где когда-то был центр жизни богатого дома, где собирались хозяева и их гости, проводились пиры, играла музыка, шли неторопливые чинные беседы, теперь горел во мраке костер из арчовника и сухого хвороста, освещая покрытые пылью, испорченные сыростью стены. На них еще можно было различить остатки старых фресок, выцветших и размокших от проникавшей с улицы влаги.
         Солдаты готовили ужин, жаря на вертеле подстреленных днем гусей. Жир капал с туш и, шипя, падал в огонь. На другом вертеле, рядом, был подвешен котелок, в котором сушеный горох, словно галька, с грохотом перекатывался в тепловатой воде. К столу был порезан ячменный хлеб – кушанье, в обычных условиях назначавшееся солдатам в наказание за провинности, вместо пшеничного, но теперь и оно было кстати. Воду набрали в найденный тут же кувшин. «Пей раб, я не пуст для тебя» - прочитал кто-то надпись на кувшине. Видимо, раньше он служил в эргастуле.   
- Эх, завалить бы вепря, - мечтательно сказал кто-то, - Или даже двух. Они часто бродят в покинутых садах.
- Да уж, префект не даст соврать. В том месяце мы так поймали двух! Одного Комбрис прямо выйдя один на один заколол.
          Кариовиск покачал головой, подтверждая сказанное.
- Люди исчезают, зверье приходит на их место.
         Гусь дозрел. Солдаты сняли тушу, делили ее и ставили на огонь вторую. Кариовиск
облизал жирные пальцы.
- Заметь, Флавий, как все меняется. Мы в своей кастелле уже можем жить совершенно одни, безо всякой связи с миром. Мы охотимся, ловим рыбу, сеем зерно. Скоро мы забудем деньги, чины, порядки, потом отрастим волосы и бороды, словно варвары, потом, наконец, забудем человеческую речь и обратимся в первобытное состояние.
          Префект аквитанцев отстранился от огня, чтобы не закрывать обзор, и указал на
поблекшие фрески. 
- Видишь эту роспись по стенам? В детстве, у нас в Аквитании, я слышал о горных пещерах, где можно встретить рисунки на стенах – животных, быков, птиц, людей. Говорили, что оставили их древние люди, а жили они так давно, что и представить себе нельзя.   
          Кариовиск пододвинулся к огню вновь, а на фресках заплясали тени.
- Взгляни на нас, кто мы теперь? Сидим в руинах у жалкого костра, пожирая добычу. Дикие люди до начала времен, до рождения богов. Как знать, может, мы присутствуем при конце мира?
- Люди еще не умели с огнем обращаться. Диких зверей по лесам они гнали и били тяжелым и крепким дубьем, - процитировал старый стих Вергилия о тех далеких временах Ардуэннис, бывший школяром в юности.
- Конец мира? Да, - впрягся один из солдат, - Все пошло на убыль, все - на ущерб. Земля стареет. Реки текут медленнее. Цветы весной уже не так благоухают. В Томах рассказывал мне старый корабельщик, что, подъезжая к Греции, теперь нельзя уже видеть Олимп с моря на таком расстоянии, как прежде - воздух сделался гуще, темнее, солнце потускнело. Кончина мира приближается...
- Олимп? Что там? Бессмертные боги, олимпийцы? Бурбур водил меня как-то к своему знакомому, тот в молодости ходил на Олимп. Говорит, там ничего нет, кроме холода, снегов и голых камней. Там даже орлам не угнездиться, куда уж богам…
- Корабельщика того, при плавании в водах Архипелага, занесло на остров в Кикладах. Когда-то там жили одноглазые киклопы, как рассказывают греки. Давно, очень давно. А сейчас несколько десятков человек жило там, в удалении от всего мира. Они звали моряков остаться у них. На острове есть все — еда, питье. Достаточное количество лоз, чтобы выжимать вино и приготовлять уксус для приправы к овощам. Источники с приятной на вкус водой. Несколько десятков хижин с крышами из тростника, корабельщики видели их, и виноградники. Храм с шестью колоннами, но старый, полуразрушенный.
- Что за благословенное место?
- Благословенное? То Гиары, давнее место ссылки. И люди те — потомки ссыльных, что когда-то прогневали прежних августов. Наверное, от времен самого Тиберия или Нерона.   
- Ну, и что? Разве не замечательный уголок для жизни, по нашим-то временам?
- Хорошее, - заметил Кариовиск, облизывая жирные от гусятины пальцы, - Но до первого сборщика налогов, который заглянет туда. Он взыщет недоимки за последние сто лет, сдерет вместе со шкурой.
- Он и к нам заглянет, если, как ты мечтаешь, мы перейдем к жизни в уединении здесь.
- А мы его убьем, - сказал префект аквитанцев, и шутливо подмигнул.   
 
        Вечер не закончился ужином у костра. Когда все уже готовились отойти к сну, вдруг хлопнула дверь, раздались шаги и ругань. Вошел солдат в дорожном плаще и запыленных сапогах.
- О, Комбрис! Ты, как в басне волк! (3) Мы вспоминали про тебя как раз, - приветствовали его галлы.
- Ну, и забрались вы, насилу отыскал. С полудня мотаюсь за вами по этой проклятой пустыне! Префект!
        Кариовиск встал.
- Чего тебе?
         Комбрис извлек из-под плаща кожаную трубку-цисту с оловянной печатью, болтавшейся на красной веревке. Префект взломал печать, открыл цисту и вытряхнул оттуда какой-то свиток. Развернув его, принялся читать. На лице его появилось вначале удивление, а затем радость.
- Друзья мои, - обратился он к солдатам, - Кажется, конец мира, о котором мы говорили, пока отменяется.
      Воины уставились на него.
- Август Требониан Галл не оставил нас в беде. Он шлет полководца Эмилиана с войском, чтобы избавить Мезию от позорной дани готам. Вместе с войском к нам идет обоз с продовольствием и жалованьем! Император благодарит и вознаграждает нас за верную службу!
- Слава августу Требониану Галлу! – разом закричали солдаты, повскакивав со своих мест.
- Завтра же утром выступаем обратно. Довольно вести жизнь дикарей, пора вспомнить о том, кто мы есть!

         Следующим днем Кариовиск, Ардуэннис и их спутники спешно вернулись к своим когортам. А тем же вечером мимо кастеллы, под взглядами изумленных солдат, медленно и величественно катилась колонна войск. Первыми появились тяжеловооруженные кавалеристы-катафракты, числом в несколько сотен. Медленная процессия этих мрачных всадников, закованных в тускло мерцавшие на солнце панцири, закутанных в длинные белые плащи, напоминала похоронное шествие. Они двигались, как и полагалось в имперской коннице, тремя параллельными колоннами с небольшими промежутками между ними. Кариовиск и Ардуэннис выехали навстречу. Несколько человек из колонны отделились и направились к ним. Высокий, нарядный знаменосец ехал впереди. Лицо его закрывало блестящее забрало в виде маски Медузы-Горгоны. Перевитый синими и желтыми лентами по древку сигнум увенчивался наверху матерчатым драконом, развевавшимся и шипевшим на ветру.
- Кто вы? – надменным голосом спросил разряженный всадник.       
          Кариовиск и Ардуэннис недовольно зыркнули на него – не по чину знаменосцу задавать такие вопросы префектам когорт. Однако, представились.
- Что, дань варварам привезли? - ехидно, чтобы поставить разодетого нахала на место, спросил Ардуэннис.
- У императора едва хватает денег уплачивать жалованье солдатам, и он не будет больше платить этим псам! - ответил тот. 
          Из-за спины знаменосца выехал другой всадник, одетый гораздо скромнее, но в красном плаще полководца. На шее его висела золотая наградная цепь из трех золотых дисков — двух с изображением императора Требониана Галла и одного с изображением цезаря Волузиана, оправленных в виде медальонов и вделанных в цепь как подвес­ки. Золотых звенья соединялись узлами, на концах которых висели изумрудные призмы.   
- Я Марк Эмилий Эмилиан, легат августа Требониана Галла! Я прибыл восстановить Нижнюю Мезию и избавить ее от произвола варваров!

1. конопля была распространена в Северном Причерноморье, и курение ее практиковалось там с древности.
2. эргастул — помещение для содержания рабов,
3. «как  в  басне  волк» - это  выражение  употребляется  в смысле "легок  на  помине"; у  римлян  было  поверье,  что о волке лучше не говорить, иначе он может неожиданно появиться.

Иллюстрация: солдат римской вспомогательной когорты, середина IIIв. (современная реконструкция)