Печальная история геолога

Я геолог, ищу в тайге месторождения нефти, каменный и древесный уголь, алмазы и залежи оленей. Рацион геологов не богат: утром тушёнка с гречей, вечером тушёнка с гречей, в обед, вы не поверите, тоже тушёнка с гречей. Оленину кушать нельзя, потому что она живая и меченая. Овощей нет, цингу лечим упсавитом. Как-то раз нам повезло, пришло две тонны почти парного мяса, разворотило палатки, сожрало всю сгущёнку и ушло. Мы слезли с кедров, построили сруб и долго стирались.
Однажды, лютой зимой, мы наткнулись на племя ясцукедов. Они съели последнего клеймёного оленя и приготовились отойти уже в большую белую ярангу, где будет много оленей и не будет голода, когда наша огненная вода вернула их к жизни. Говорят, в Москве десять таджиков заменяют экскаватор, так про ясцукедов сказать, что они заменяют бурильную установку никак нельзя. Ни десять, ни тридцать семь (состав племени, считая маленькую Ягдалу). Так или иначе, они остались жить с нами, настругали палок, обтянули шкурами, и в небо пошёл тонкой струйкой чёрный дымок надежды дожить до весны.
Сначала у нас стали пропадать консервы. Потом не прилетел вертолёт. Затем была пурга и сели батарейки у рации. Когда снегопад закончился, оказалось, что нас завалило так, что дверь не открывается.
Мы сказали "ну твою мать" и полезли за водкой. Оказалось, что пропажа консервов было лишь прикрытием пропажи водки.
Через несколько часов после обнаружения пропажи водки, мы вдруг поняли, что не подумали о строении туалета в доме. Так как в спешке построенном срубе была одна комната с подобием очага и предбанник, то надо ли объяснять, что. Впрочем, объяснять ничего не надо.
Предположительно через две недели мы догадались разбить оргстекло и прокопать в снегу тоннель на поверхность. Когда мы выбрались, нашим глазам предстала ужасающая картина: пьяные ясцукеды, пустые бутылки и медведь шатун, пребывавший в небольшом шоке; дело в том, что спасённые нами туземцы нарядили его в национальный костюм, и теперь хотели, чтобы он бил в бубен или, по крайней мере, сыграл им на самодельном варгане.
На наше счастье, через четыре дня всё-таки прилетел вертолёт. Ясцукеды, когда проспались, как и прежде не могли быть нам полезны в труде физическом, однако, оказалось, что они знают месторождение рогов и копыт, и, за небольшую плату (водку теперь всюду носили с собой вместе с оборудованием), готовы показать это золотое место.
Среди них я выделил одну симпатичную девчонку. Ябдале, так её звали, я тоже приглянулся.
Вообще, отступая от повествования, должен заметить, что имена у ясцукедов какие-то однообразные: Ясдала, Яшлала, Яспала, Ясусэн, Ясутэн, Ясунэл; примерно так звали большинство из них, шамана, и казначея по совместительству, почему-то, звали Джонни.
Так вот между мной и Ябдалой завертелось. Не скажу, что из нашей партии только у меня завертелось, просто у меня завертелось именно с Ябдалой. В отличие от других женщин ясцукедов, она была красивая, а у меня была самая большая борода, как я понял. Старики и старухи варили медвежатину, беззубо улыбались, глядя на нашу братию и говорили "кспедиция".
К весне стало понятно, что "кспедиция" принесла в племя ясцукедов по крайней мере пятерых, при условии, что шаман не обделается, принимая роды.
Наша же миссия подходила к концу, и мы с Ябдалой должны были расстаться навсегда. Она улыбалась, поглаживая себя по толстому животу и говорила "Твой сын иметь борода как его отец, не как дед - рваная мочалка". Хотелось плакать.
Прилетел домой, отчитались, получили премию, отметили.
Дома поцеловал жену, выпорол двоечника за неподобающий табель и грусть большим камнем раздавила моё сердце, которое рвалось туда, в тайгу, к нашему домику, к нашим ясцукедам, к моей Ябдале. Чтоб на сотни километром ничего, кроме снега, кедров и медведя, неловко пытающегося играть на варгане.