Конец - делу венец, 1-3

АКТ ПЕРВЫЙ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Руссильон. Дворец графа.

(Входят Графиня, Дворецкий и Шут.)

ГРАФИНЯ:
Теперь готова вас  послушать. Что скажете об этой благородной деве?

ДВОРЕЦКИЙ:
Желал бы я, чтоб та забота, с которой вам служу, была бы по достоинству в анналах ваших учтена, поскольку скромность мне хвалить себя не позволяет.

ГРАФИНЯ:
А этот плут зачем сюда явился? Исчезни с глаз моих, любезный! Всей болтовне, что за тобою шлейфом волочится, я не верю потому, что времени на это не имею. Уверена, однако, в том, что ты способен на любую гадость, и уж, конечно, выполнишь её.

ШУТ:
Я бедный парень – вам не безызвестно.

ГРАФИНЯ:
Прекрасно.
ШУТ:
Что ж здесь прекрасного, мадам, что беден? Хотя богатым тоже достаётся. Но если ваша светлость мне дарует полную свободу, то Изабель и я не пропадём на свете.

ГРАФИНЯ:
Ты хочешь нищенствовать, шут?

ШУТ:
Я умоляю только об одном.

ГРАФИНЯ:
О чём же?

ШУТ:
О самом важном для меня: об Изабель. Отдавшись службе, я наследства не зачну, а с Изабель, да мне помогут небеса,  зачну  богатое потомство, как говорят: детишки – божий дар.

ГРАФИНЯ:
Зачем тебе приспичило жениться?

ШУТ:
Чтоб телу бедному, графиня, насладиться. Никак покоя дьявол не даёт – вся  плоть моя  нещадно восстаёт.

ГРАФИНЯ:
И в этом только кроется причина?

ШУТ:
По правде говоря, причин и праведных немало.

ГРАФИНЯ:
Дозволено ли миру их узнать?

ШУТ:
Подвержены грехам и плоть и кровь мои, как ваши. А потому я и женюсь, графиня, чтоб от грехов освободиться.

ГРАФИНЯ:
Чем от грехов, скорее от жены освободишься.

ШУТ:
Жену приобретя, приобрету друзей.

ГРАФИНЯ:
Любой из них не друг, а змей.

ШУТ:
Как посмотреть на это всё, графиня. Ведь кто, как не они, покаюсь, когда из силы выбиваюсь, мою работу делают с охотой. Пусть пашню боронят они, а  я поспею к урожаю. Тот, кто рога мне наставляет, за мужа нудную работу выполняет. Кто о моей жене печётся – печётся обо мне, а кто печётся обо мне, того я и считаю другом. Он не жену мою целует, а меня. Когда бы люди были тем, что есть, счастливых в браке было бы не счесть. И пуританин молодой Карбон, и дряхленький папист Пойзам, погрязшие в религиях своих,  рогами бьются, как олени в стаде, но прок от этого ничтожный.

ГРАФИНЯ:
Ты вечно будешь клеветать и сквернословить?

ШУТ:
Пророчу я  графиня.
В сказаньях говорится,
И мудрость эта вечна:
Судьба мужьям – жениться,
Кукушке – жить беспечно.

ГРАФИНЯ:
Прошу, любезный, удалиться, с тобой сегодня мне не сговориться.

ДВОРЕЦКИЙ:
Пусть он, мадам, пришлёт сюда Елену, необходимо с ней поговорить.

ГРАФИНЯ:
Пойди, любезный, фрейлине скажи, что я желаю с ней поговорить, имеется в виду Елена.

ШУТ:
Ужель смазливое лицо
Смогло разрушить Трою?
Ужель поэтому Приам
Весёлый пир устроил?
Вздохнув, Елена изрекла,
Итог пытаясь взвесить:
«Слепому истина видна:
На девять скверных – я одна,
Одна – на целых десять».

ГРАФИНЯ:
Как понимать «одна – на десять»? Ты песню извратил, негодник.

ШУТ:
Одна из десяти – желанна: вот истина всей песни. Дай нам, господь, такое каждый год!
Да будь священником я в день престольный, причин бы не нашел быть этим недовольным.
Одна – на десять: правильный девиз! Когда б пред каждою кометой иль извержением земли красавицу давали свету, мы б много пользы извлекли, забыв о брачной лотерее.
Сейчас же – легче голову сложить, чем нумер свой счастливый получить.

ГРАФИНЯ:
Иди ж, негодник, выполняй команду.

ШУТ:
Команде женской подчиняется мужчина – ей отказать не нахожу причины! Хоть честность – не святоша вовсе, но это ей не помешает одеть стихарь смирения на чёрный балахон униженной души. Иду, иду Елену звать сюда.

(Уходит.)

ГРАФИНЯ:
Я вам внимаю. Говорите.

ДВОРЕЦКИЙ:
Известно, что вы любите воспитанницу вашу.

ГРАФИНЯ:
Действительно люблю. Так этого хотел её отец покойный, да и сама она без всяких понуждений любви заслуживает той, которую находит. Она достойна большего, чем есть и будет большее иметь, коль продиктует то необходимость.

ДВОРЕЦКИЙ:
Намедни  как-то в поздний час я  оказался ненароком рядом с нею, о чём не смела девушка не думать, не желать. Наедине с собою находясь, наедине с собою говорила. Уверен: девушка не знала, что монологу тайному имеется свидетель. Она в любви призналась вашему Бертраму. При этом утверждала, что Фортуна – не богиня, коль так в сословиях они разделены, Амур – не бог, коль выбирает по достатку. И не царица девственниц – Диана, которая воительницу бросила в беде, не попытавшись даже выкупить её. Всё этого говорилось с горькой скорбью, какую прежде слышать мне из уст девиц не приходилось. А по сему решил немедля вас оповестить. Случись чего, причина будете вам заранее известна.

ГРАФИНЯ:
Вы честно выполнили долг, но знать об этом никому не надо. Такую вероятность я предполагала, но «за» и «против» так во мне боролись, что не могла никак меж ними выбрать. Теперь прошу меня оставить, а тайну в сердце схоронить. За честный труд благодарю, подробности обсудим с вами позже.
(Дворецкий уходит.)
(Входит Елена.)
Вот так же было в юности моей,
Всё в мире удивительно похоже,
Шипы любви острее и острей,
И ревность, и неверие их множат.
Любви дана над  человеком власть,
Влюблёнными обуревает страсть.
Мы в тех же дебрях в юности блуждали,
Но никого за то не осуждали.
Я вижу боль в её глазах.

ЕЛЕНА:
Мадам, похоже, вы меня хотели видеть?

ГРАФИНЯ:
Елена, я тебе как мать.

ЕЛЕНА:
Моя достопочтенная хозяйка.

ГРАФИНЯ:
Конечно, мать. А почему бы  нет?
Как от змеиного укуса
Ты передёрнулась от слова «мать».
Что  так тебя пугает?
Я занесла тебя в число своих детей,
А потому являюсь матерью твоей.
Порою, вопреки природе
Чужое семя вдруг становится родным.
Тебя являя свету, мук не испытала,
Но, тем не менее, люблю тебя как дочь.
Помилуй бог! Ужели слово «мать»
Тебя не может вовсе волновать?
Чем  очи опечалены твои
И затуманен радугой Ириды взор?
Ужели сожалеешь, что ты дочь?

ЕЛЕНА:
Я сожалею, что не дочь.

ГРАФИНЯ:
Но я же говорю, что дочь.

ЕЛЕНА:
Прошу простить, но я – не дочь,
И граф не может быть мне братом.
Я – из простых, он – из вельмож,
Мой род – внизу, его – в зените.
Он – господин, а  я – лишь служка,
Чем есть и буду до могилы.

ГРАФИНЯ:
А, значит, я тебе – не мать?

ЕЛЕНА:
Вы – мать, но не по крови, а по духу.
Я – дочь и боле ничего,
Не смея быть сестрою для него.
Когда б вместилось в вас две матери для нас,
Тогда бы это было истинным блаженством.
Готова матерью всегда вас величать,
Но графа братом – никогда не называть.

ГРАФИНЯ:
Такое было бы,
Когда б моей невесткой стала.
Да сбережёт тебя от этого господь!
Не может дочку так расстроить мать.
Ты снова побледнела.
В чём же дело?
Мой страх проник в твою любовь.
Теперь уж и толики нет сомненья:
И слёзы горькие твои,
И страсть к уединенью…
Вот я и заключаю из сего:
Ты полюбила сына моего.
Выдумывать не смей и отрицать не надо,
Того, что страсть твоя не в силах скрыть,
Должна ты только правду говорить.
Уже об этом мне сказали щёки,
Огонь в глазах всё высветил уже,
И только твой язык, запутавшись в грехе,
Так гадок, что молчит и требует догадок.
И если так оно и было –
Ты много дел наворотила.
Дай утвердительный ответ, что нет!
Твоя судьба мне небом вручена,
Знать только правду я должна.

ЕЛЕНА:
Прошу меня простить, графиня.

ГРАФИНЯ:
Ты любишь сына моего?

ЕЛЕНА:
Простите, ваша светлость.

ГРАФИНЯ:
Ты любишь?

ЕЛЕНА:
А разве вы его не любите, мадам?

ГРАФИНЯ:
Люблю его – прочнее нет союза:
Нас связывают родственные узы.
И хватит воду в озере мутить:
Пора уже секреты приоткрыть,
Ведь страсть тебя уже изобличила.

ЕЛЕНА:
Колена преклоняю перед вами,
Мне отпираться нечего сейчас:
Люблю я бога, сына вашего и вас.
Пусть, небогат мой клан, но честен,
Как и любовь чиста и бескорыстна.
Не принесёт она любимому вреда.
Ни словом я ни жестом о любви не намекала.
К нему я никогда не подойду,
Пока ответа в сердце не найду.
Я знаю, что люблю его напрасно,
Надежду глупую фантазией питаю,
И всё же бьёт фонтан моей любви,
Бесследно исчезая в решете надежд.
Подобно фанатичному индийцу,
Своё светило я боготворю,
Которое поклонника не видит.
Причины нет меня судить, графиня:
Предмет любви у нас один.
Но если вы, дожив до зрелых лет,
Чья память с юности не ведает греха,
Когда-нибудь такой пылали страстью,
Где и Диана и Венера воедино слились,
То снизойдите милостию к той,
Которая  для сердца выбирает,
Того, кого заведомо теряет.
Желая поиграть со смертью в прятки:
С концом фатальным разгадать загадку.

ГРАФИНЯ:
Скажи мне правду. Собираешься в Париж?

ЕЛЕНА:
Да, собираюсь.

ГРАФИНЯ:
И какова же цель визита?

ЕЛЕНА:
Скажу вам правду, ничего не скрыв.
Отцом оставлено мне несколько рецептов,
Неведомых по редкости и силе,
Основанных на опыте и знаниях его.
И завещал он их использовать тогда,
Когда на то особый случай будет.
На вид невзрачные – целебные на деле.
Средь прочих есть особое лекарство
Избавить короля от смертного недуга .

ГРАФИНЯ:
И это истинный мотив твоей поездки?  Говори.

ЕЛЕНА:
Мотив подсказан  мне Бертраном, ваша светлость.
Не будь его – не подсказали б этого мне ни король, ни медицина, ни Париж.

ГРАФИНЯ:
Я вижу ты, Елена, полагаешь,
Что государь на помощь согласится?
Ведь все врачи, и он в числе их,
Решение отчаялись найти.
И кто ж поверит девушке безвестной,
Когда светила веру потеряли,
Наедине оставив короля с недугом?

ЕЛЕНА:
Я вижу большее, чем знания отца,
Которым равных я пока ещё не знаю.
Наследие отца меня не опорочит:
Звезда счастливая  уже успех пророчит.
Так дайте  же возможность это сделать,
Клянусь вам жизнью: день такой наступит,
Когда недуг от короля отступит.

ГРАФИНЯ:
Ты в это веришь?

ЕЛЕНА:
Верю и не сомневаюсь.

ГРАФИНЯ:
Елена, я не только позволяю –
На дело благородное тебя благословляю.
И средства дам тебе и провожатых,
И письма нужные в Париж и ко двору.
Сама же я останусь здесь молиться,
Чтоб чуду всё-таки свершится.
Отбудешь завтра и хочу сказать:
Получишь всё, лишь дай до срока знать.

(Уходят.)