Брат солнца. Глава 8

Они подошли к двери. Артем толкнул ее, вышел на крыльцо, повернулся к лестнице и дернулся:
 - О Боже!
Бусыгин тут же выскочил из коридора. На ступеньках на полусогнутых ногах, уперевшись руками в стену, стоял Куканов. Видимо, она требовала особого внимания, потому что Виктор Сергеевич сосредоточил свой взгляд исключительно на ее поверхности, не переставая поматывать головой. Когда напряженность момента спала, они поняли, что он просто отдыхает после долгой и трудной дороги до Вереницынского дома.
 - Куканыч! – позвал его Бусыгин, - ты чего?
 - Меня прислали, - сказал Куканыч, - к тебе. К вам обоим… У меня к тебе… к вам… дело… два дела…
 - Елки палки! – воскликнул Анатолий Михайлович и осмотрел окрестности, - два дела! Давай-ка, Артем, хватаем его под подмышки, - и на веранду!
Они заволокли Куканова на веранду. Он помогал им, перебирая ногами. Усадить его получилось только на пол, у входа в сени. С табуреток он валился. Он сидел, вытянув левую ногу. Правую поджал, уперев в ее колено локоть правой руки и свесив к этому локтю скручинившуюся голову.
 - Ну, Вить, что скажешь? – спросил Бусыгин.
Куканов оторвал голову от локтя и посмотрел на них. Лицо его… Лицо его было похоже неизвестно на что; он был будто спросонья, пьян и затравлен одновременно. Он всхлипнул, утерся рукавом и они оба обратили внимание на две застывшие  и перекрестившиеся на правой щеке дороги – от слез и соплей.
 - Я двух завалил, - голос его звучал откуда-то изглубока, от желудка. Он поднял кисть правой руки и показал на пальцах – что значит «два», - дву-ух!
Лицо его покраснело, руки дрожали, его всего немного потряхивало. Вдруг глаза его увлажнились. Он еще раз утерся рукой, положив еще один слой выделений поверх старых.
 - П…ц мне… - сказал он, - теперь уже трех…
 - Погоди, Витя… Кого ты завалил, каких двух?! Каких трех?! – недоумевал Анатолий Михайлович.
 Но теперь Куканов только хлюпал носом и сглатывал слюну.
 - Давайте его умоем, - предложил вдруг Артем, - не могу на это смотреть.
 - Давай, - согласился Бусыгин с этим несоответствующим напряженности момента предложением, - может, он немного успокоится.
Артем сбегал в баню, притащил два полотенца и таз с водой. Одно полотенце он намочил, но не решился сам вытирать Куканова. Бусыгин перехватил у него полотенце и промакнул Вите лицо. Потом намочил его еще раз и стал его просто отмывать. Тот не сопротивлялся, только иногда вздрагивал, мычал, мотал головой и бессмысленно взмахивал руками.
 - Не пойму, - сказал Артем, - он пьяный или чокнутый?
 - Какая уж теперь разница… - ответил Бусыгин и взял у Артема сухое полотенце, - сейчас, Куканыч, мы тебя доведем до кондиции…
Куканов постепенно, действительно, немного пришел в себя. Бусыгин посмотрел на него и спросил Артема:
 - Не возражаешь, курну у тебя на крыльце?
 - Курите, - сказал Артем. - А Костя ваш в машине сидит?
 - Не, по деревне пошел поболтать, - что-то у нас с ним… конфликт, что ли... Не пойму…
 - А-а… А я думал, ему там скучно в машине сидеть…
 - Нет, ему не скучно, - он сказал – пойдет работу поищет, - сказал Анатолий Михайлович уже на крыльце, закуривая, - хотя у нас, конечно, гораздо веселее…
Артем вытер полотенцами пол вокруг Куканова, бросил их в таз и отнес в баню.
 - Ну, Куканыч, как ты? – спросил Бусыгин, сделав с десяток затяжек.
 - Пьяный я, - пробормотал тот.
 - А-а! Это хорошо, что сознаешь, а то ведь не все понимают…
 - Я… двоих… насмерть… троих…
 - Да погоди ты… Дай докурю…
 - Двои-их!
 - Ах ты, Господи ж ты Боже ж мой! Только опять не начинай!
Анатолий Михайлович затушил окурок, примерился и щелчком выбросил его через кусты за ограду. Потом зашел внутрь и сел рядом с Кукановым, привалившись спиной к стене; достал ручку, записную книжку и вздохнул.
 - Ну, что случилось?
 - Что случилось… - Куканов сморщился, как будто его укололи иголкой, и уперся лицом в задрожавшую снова руку, - они шли мимо, двое. Оба пьяные. Я им говорю: Стойте, нельзя здесь. А они мне : «Чё? Какого х…! Ты кому нельзя сказал!» И ко мне, - У Куканова снова навернулись слезы и его затрясло, - А у меня… а у меня… - стал он всхлипывать.
 - Ничего не понимаю, - пробормотал Бусыгин, - о чем это он?
 - А у меня – приказ!
 - Приказ? – недоуменно осматривал Куканова Анатолий Михайлович. - Ничего не понимаю…
 - Он говорил тогда, помните? – сообразил Артем, - при следователях? Что убил двоих?
 - А… точно-точно… Так что там у тебя за приказ?
 - Первый – предупредительный, второй - на поражение… А главное – чтоб никто не прошел. Так и сказали – лучше убить, чем пропустить! А они поперли… Я не успевал предупредительный… Обоих положил…
 - Это правда, Вить?
 - Они дергались! Дергались, понимаешь?! – срываясь на крик, спрашивал Куканов неизвестно кого, - не мог я, не мог!
 - Чего не мог?
 - Не мог, чтоб опять!
Бусыгин закрыл записную книжку, откинул голову к стене и задумался. Все молчали.
 - Тебя Глухов прислал?
 - Ага. – Куканов будто бы успокоился, сгорбился, сунул руки под подмышки и уставился в одну точку.
 - То есть все это было еще в армии?
 - Да.
Бусыгин знал Куканова недолго, - всего несколько лет, - да и то, - в друзьях у него не ходил. Но Витькин характер – вздорный и балаболистый поневоле был известен всей округе. И вдруг весь он рассыпался, как шелуха, и из-под этой шелухи показался обиженный жизнью восемнадцатилетний парнишка, послушный мамин и папин сын, делавший все, что они говорили… Потом настал момент, когда надо было выполнить приказ – и он его выполнил… И сломался. А дальше… дальше надо было чтоб никто ни о чем не догадался и при этом - быть как все – крутым, языкастым, задиристым. И Куканов старался как мог, не понимая, что делал это совсем не «как все»…
 - А психологи с тобой работали?
 - Работали… - усмехнулся Куканов и щелкнул ногтем по горлу, - вот он, психолог-то мой!
 - А что ж ты сейчас-то сорвался? Со своим психологом? До соплей?
 - Стрелял я в него…
 - В кого?
 - В депутата.
 - Ты?!
 - А кто? – Я – больше некому.
 - Ну и как ты в него стрелял?
 - Х-хрен знает… не помню ничего.
 - Ну а что помнишь?
 - Помню, пили со Славкой на старице. Потом выстрелы какие-то. Дальше – как во сне, - темнота, гроза, стрелять хочу.
 - А ты говорил, что Ворошиловский стрелок был – правда?
 - Правда. Норматив на районных соревнованиях выполнил, только значка не дали.
 - Ну а потом что помнишь?
 - Утром проснулся, - помню, вроде стрелял, - а куда – не помню. Пошел по деревне, - смотрю – менты. Я баб поспрашивал, - ну, думаю, - все – убил. Рассказал им, ментам, в смысле, как смог, а они меня – на смех. Хрен их поймешь, ментов. Сдаваться им пришел, а они – на х… посылают.
 - Ох, Витя-Витя… Да ведь ты там выше крыши наплел, как обычно… И никто тебя не посылал никуда.
 - Ну, присочинил маленько, - я ж не помнил ничего.
Он на мгновение задумался, а потом сказал:
 - Один хрен, я стрелял.
 - Почему?
Куканов посмотрел исподлобья.
 - Дяди Матвея карабин… У меня был. Я его потом на сеннике нашел. Из него и палил…
И вдруг его сильно тряхнуло, он задрожал и сквозь зубы выдавил:
  - Ну не мог я больше в человека стрелять! Не мог!!!
 - Извините, - сказал Артем, - а как же вы охотитесь? В деревне говорят, вы зайцев стреляете? Уток?
 - Это не то… - махнул рукой Куканов. - Это не люди… Я и куриц топором рублю…
 - Но они же… - вырвалось у Артема. Он хотел сказать «тоже дергаются», но Бусыгин жестом остановил его.
 - Вот что, Витя… Ни в кого ты не стрелял.
 - Стрелял.
 - А я говорю, не стрелял.
 - А я говорю – стрелял.
 - А карабин? Зачем он мне нужен был?
 - А вот зачем. Пил ты с Валькой на старице и услышал, что у Верхнего оврага стреляют. Пошел ты поглядеть – кто палит и зачем. Сезон ведь еще не открыт был? Не открыт. Вышел ты сверху на овраг и увидел, как Брезгунов по бутылкам палит. Палит и мажет. А ты же Ворошиловский стрелок… Решил ты сам себе себя показать, припоминаешь?
 - Черт его знает…
 - Ну ладно… Мишеней у тебя дома навалом, где у Глухова карабин ты знал и где ключ от сейфа – тоже. Вы же вместе охотитесь. Даже знаешь что? Он тебя оставил за домом и сейфом присматривать. Точно?
Куканов кивнул.
 - А Матвей Василич знал, что с тобой в армии приключилось?
 - Знал. Он и родители. Не каждому расскажешь…
 - Он ведь тебя с детства знал?
 - Всю жизнь тут вместе прожили…
 - А до армии ты… Как бы это сказать? Послушный был мальчик? Исполнительный?
У Куканова задрожал подбородок. Он старался сдерживать себя – и ничего не ответил. Дрожь постепенно прошла, но он продолжал молчать.
 - То есть – да, - уточнил Бусыгин, - и потому он тебе доверял. Ну а дальше… слазил ты к нему домой, взял карабин, притащил домой и завалился спать. Все.
 - Ч-черт… Не знаю… Да один хрен – не помню!
Куканов сидел потерянный, жалкий, смотрел в одну точку. Потом попытался встать.
 - Чего ты, Куканыч, сиди… Чего ты?
 - Извиниться… надо…
 - Извиниться?
Вместо ответа Куканов встал и попытался снять штаны. Бусыгин вскочил с пола и остановил его:
 - Да ты чего?
 - Сейчас… Я все покажу!
  - Витя, тут одни мужики – чего мы не видали?
 - Сейчас! – вырывался Витя.
Но Анатолий Михайлович аккуратно свалил его на пол и схватил за руки.
 - Ты чё творишь? – урчал Куканов. - Я объяснить хотел!
 - Да ты уж как-нибудь так объясняй, в штанах! Да и вообще… Ты вроде извиняться хотел, а не объяснять?
 - Ч-черт… - застонал тот, сморщился и снова пустил слезу.
 - Ужас! – сказал Артем.
 - Что, не видал такого?
 - Нет, кое-что, конечно, видел… После Нового Года на телецентре всякие валялись… Но чтоб так – до слез… С такими выкрутасами…
Куканов опять застонал, но после первого стона заговорил членораздельно:
 - Перед тобой, Артем, извиниться хочу…
 - Передо мной? – удивился Артем.
 - Перед тобой. – Пусти! – оттолкнул он руки Бусыгина.
 - Тебя только пусти! – сказал Анатолий Михайлович и отпустил его.
Тот извернулся, встал на колени и трагическим до комизма тоном сказал:
 - Прости меня, Артем… Я на тебя следователям показал. Сдуру это я. Сдуру! Так уж… Зарвался... Грех это. Прости.
 - Да я это – ничего… Я – прощаю… - смутился Артем и посмотрел на Бусыгина, не понимая – как себя вести. Но тот только пожал плечами. Между тем Куканов размашисто перекрестился и бухнулся головой в ноги молодого человека, чуть не угодив ему по большому пальцу левой ноги.
 - Не надо, не надо! – засмущался Артем и попытался поднять его с пола.
 - Надо, Артем! Надо мне перед смертью грех снять!
 - Перед смертью? – переглянулись Артем и Анатолий Михайлович.
Куканов горестно склонил голову.
 - Каюк мне.
 - Ты что, Витя? Какой каюк?
 - Подыхаю я. За грехи мои подыхаю!
 - Да успокойся ты! С чего ты подыхаешь?
 - Рак у меня.
 - Рак?!
 - А чего? Конечно, рак. Вон хренобула какая на ноге выскочила!
И пока они переваривали этот новый поворот в их разговоре, он встал и, шатаясь, снял штаны. На правой ноге, на ладонь выше колена торчал странный продолговатый желвак. Вереницын и Бусыгин оторопело уставились на него, соображая, сколько же еще Куканову осталось жить.
 - Наверное, метастазы уже пустил, сволочь, - процедил сквозь зубы Куканов, - Он ведь вот где начался. А теперь уже вот где.
Бусыгин присел на корточки и внимательно осмотрел ногу.
 - Это не рак, Витя, - задумчиво сказал он, - наверное.
 - А что же? – почти закричал Куканов, - он, гадина! Я ж чего охранял! Полигон этот! С треугольниками! С ураном! Уран там был! Уран!
 - Там, может, и уран, а это – не рак, - сказал Бусыгин и достал мобильник, - рак не ползает, Витя. Поехали-ка в больничку?
 - На хрена мне в больничку?
 - Жить хочешь? Поехали. Если тебя срочно врачам не показать, - точно каюк тебе будет.
 - Кому – мне? – возмутился Куканов, забыв, что три минуты назад говорил то же самое, - с чего это мне каюк? А, да… Но ведь ты сказал – не рак!
 - Не рак, - подтвердил Бусыгин, дожидаясь ответа в телефоне, - Костя! Ты меня извини, если что, но давай срочно к Артему, надо больного одного полечиться отвезти.
 - Кого? Меня? В больницу? На хрена? Я в нашу больницу не лягу. Лучше так подохнуть!
- Что значит, - на хрена? Тромб у тебя! Проскочит куда не надо – и привет!
 - Не хочу никуда… Тут подохну…
Куканов лег на пол.
 - Полегче вроде, – сказал он, - тут помирать буду.
 - Ну вот… Хочешь, Артем, у тебя тут Куканов помрет? – спросил Бусыгин.
 Вереницын помотал головой. Куканов в который уже раз сморщился и заплакал.
 - Убийца я… убийца… За это мне все…
 - Что ж его так трясет? – спросил Артем.
 - Хорошо, если не падучая… А от тромба что-нибудь… Или от нервов…
Наконец пришел Кашин. Они с Бусыгиным подняли Куканова, который совсем обмяк, подхватили под руки и потащили в машину.
Артем помогал им спустить его с крыльца, а потом сел прямо там, где стоял – на последней ступеньке. Он чувствовал, что сил уже никаких не было, хотя он почти ничего не делал.
 - На жизнь хотел посмотреть? – сказал он вслух, но самому себе. - Да? На жизнь?
Он сидел, не шевелясь и ни о чем не думая. Вокруг него веселился, завершаясь, августовский день, ветер трепал белые от солнца верхушки яблонь и ворошил траву в волглых синеватых тенях под деревьями. Если бы не он, - было бы жарко. А от его дыхания всё вокруг наполнялось бодростью и хотело шевелиться, копошиться, искать и таскать еду, расти и трепетать под его потоками. Всё – жучки, червячки, птички, мышки и коза Бабы Маши. Всё - только не Артем. Он просто сидел и думал: «И это жизнь - и Куканов - жизнь. Все это очень странно и… оставьте меня в покое». Точнее, даже «думаньем» это нельзя было назвать. Слова приходили и уходили сами, без малейших усилий воли, - потому что их – усилий – и быть не могло.
По тропинке быстрым шагом возвращался Бусыгин. Он улыбался. Он подошел к Вереницыну и спросил:
 - Что, заморили мы тебя, Артем?
 - Заморили, - как эхо ответил парень, - ноль эмоций…
 - Ладно, ты сиди… Ничего, если я заберу у тебя тот таз?
 - Таз? Куда я тряпки кинул?
 - Нет, который на задворках висит.
 - Забирайте…
Бусыгин на несколько секунд скрылся за яблонями, потом вернулся с тазом и мимоходом сказал:
 - Ну, мы в больницу, Артем.
 - Я понял. До свидания.
 - До свидания.
Вереницын посмотрел вслед бывшему следователю и подумал: «Зачем ему нужен таз? Он что, тоже сошел с ума? Хотя почему бы нет?.. Это совсем немудрено…»

В приемном покое в специальной комнатке за сложной стеклянной конструкцией сидела пожилая строгая дама в белом халате, смотрела телевизор, и, иногда отрываясь от него, принималась заполнять какой-то журнал. Тот факт, что в помещение зашли трое мужчин, один из которых хромал и шел, опираясь на плечи спутников, нисколько ее не заинтересовал.
 - Давай-ка, Куканыч, посиди тут, - сгрузил пациента на стул Бусыгин.
Куканов покорно сел на скамейку, вытянул ногу и, пока Анатолий Михайлович собирался духом, чтобы заговорить с суровой медработницей, медленно произнес:
 - Люди – как грибы.
Кашин с Бусыгиным переглянулись. А Витя развивал мысль:
 - Бывают, знаешь, грузди, а бывают белые. Сырежки такие бывают и рыжики встречаются. А то, такие поганки бывают… бледные, мухоморы, б…
 - Согласен, - сказал Бусыгин, - вы тут с Константин Иванычем все обсудите, а я пойду потолкую.
Он подошел к окошечку в стеклянной перегородке и поздоровался. Дама сняла очки и вопросительно посмотрела на него.
 - Нам бы врача, - сказал Анатолий Михайлович, - тут у нас больной…
 - Полис, – сухо обрезала медработница.
 - Такое дело… полиса нет.
 - Тогда извините. Читайте объявления.
Одно из объявлений гласило, что прием ведется только при наличии полиса.
 - Ну как он вам оформит полис? Он из Трешкино! И не работает.
 - У пенсионеров в Трешкино полисы есть.
 - Пенсионерам разъясняют.
 - Вы что, со мной поспорить хотите?
 - С вами – ни в коем случае.
 - Ну вот идите и оформляйте.
 - Слушайте, уже вечер, а у него – экстренный случай.
 - А вы откуда знаете?
 - Ну тромб у него!
 - Тромб? А вы что – врач? Сами диагнозы ставите? Сами и лечите.
Бусыгин отвернулся от нее и посмотрел на Куканова и Кашиным. Тема людей как грибов, видимо, быстро себя исчерпала. Куканов смотрел на пол, а Костя – в окно.
 - Ой, б… - вдруг выдохнул Куканов в задумчивости.
На секунду Бусыгину захотелось плюнуть на все и позвонить бывшей супруге, которая работала в одной из городских больниц. Но он знал, что время идет если не на минуты, то хотя бы на часы, - и потому врач был нужен срочно. Он полез во внутренний карман куртки, достал тысячу рублей, положил ее на подоконник за первый слой стеклянной перегородки и внимательно посмотрел на женщину. Та поджала губы и взяла бумажку. Потом отложила ручку и сказала:
 - Хорошо. Ждите.
Потом встала и вышла из своей комнатушки через внутреннюю дверь.
 - Ждем, – сказал Бусыгин.
Он облокотился на подоконник и стал рассматривать наглядную агитацию. Кроме того, что прием пациентов ведется строго при наличии полиса, наглядная агитация сообщала об успехах профсоюза медиков в борьбе за их качество жизни и улучшение условий труда. Отдельный листок, посвященный разного рода эпидемиям,  как бы предупреждал, что можно особо не дергаться: все равно уж – или пронесет, - или заболеешь.
Он долго не мог понять, почему он все время посматривает на телевизор, а потом сообразил: на экране время от времени появляются две знакомые личности. Это были Иван Николаевич Брезгунов и глава районной администрации, фамилии которого он не помнил, зато его лицо достаточно примелькалось за пару предвыборных кампаний, которые Анатолий Михайлович пережил в Старосельском районе. В сюжете мелькали архивные кадры разных лет, куски репортажа о покушении в Трешкино. Лейтмотивом  сюжета был план, снятый на ступенях администрации района: два представителя власти с глубоко озабоченными лицами беседуют с корреспонденткой местного телевидения, которая стоит, сложив руки на груди и спрятав микрофон за подмышку.
«Чего же там можно услышать, если она так микрофон держит?» - подумал Бусыгин и приоткрыл наружную дверь в комнатку. В этот момент картинка очередной раз поменялась: на экране появился глава администрации и заявил: «Нас не запугать. Мы взяли на себя всю ответственность за происходящее в районе и не можем допустить, чтобы дестабилизирующие силы, - а теперь можно смело об этом говорить, - чтобы дестабилизирующие силы могли нас остановить!» На этом сюжет кончился, после чего появилась ведущая местных «Новостей», - оказалось, это врезка местных, Старосельских новостей на областном канале, - появилась ведущая и сказала: «Следствие о покушении на депутата Брезгунова продолжается. А теперь о подготовке школ района к новому учебному году»…
«Фуфло какое-то, - подумал Бусыгин и прикрыл дверь, - ни о чем. Вообще ни о чем. А, может, я чего-то не понял? Или пропустил? Позвонить Попову? Или Брезгунову?»
Но тут вошел врач, - пожилой измотанный человек. Руки он держал в карманах халата так, как будто бы у него не было сил их оттуда вынуть. Казалось, даже говорить ему тяжело.
 - Тромб? – спросил он.
 - Да… - ожил Анатолий Михайлович, - у нас тут…
Врач жестом остановил его и велел Куканову показать, что и где у него не так. Потом наскоро осмотрел пациента и сказал:
 - Езжайте сразу в город. В областную. Сейчас напишу направление… Еще позвоню, предупрежу. Может, помогут… - И, увидев, на лице Бусыгина разочарование, добавил: - Мы тоже можем попробовать, но… Там специалисты, препараты, оборудование… Обследовать надо как следует… Везите! Время вроде бы есть… Но лучше его не терять…
 - Понятно… - выдохнул Бусыгин. - Спасибо, доктор. – Ну, бойцы, - поскакали дальше…

Из машины он позвонил Брезгунову.
 - Иван Николаевич? Здравствуйте.
 - Здравствуйте.
 - Я вот тут случайно подглядел один сюжет по телевизору…
 - А-а… На это не обращайте внимания.
 - То есть?
 - Так было нужно.
 - Понятно. То есть с вашей стороны ситуация без изменений?
Депутат шумно выдохнул в трубку.
 - Нет. С изменениями. Сейчас я дам Лену.
«Это он», - услышал Бусыгин в трубке. Голос Елены Григорьевны был на редкость спокойным и твердым.
 - Анатолий Михайлович? Здравствуйте.
 - Здравствуйте.
 - Анатолий Михайлович, мы, в принципе, в ваших услугах больше не нуждаемся. Извините, если это вам неприятно. Аванс можете оставить себе.
«Спасибо, - подумал Бусыгин, - то есть уговор у них все-таки дешевле  денег».
 - Да я не обижаюсь, - сказал он, - мне просто не хотелось бы, чтобы вы ошиблись.
 - Ошибки тут быть не может, - безапелляционно-управленческим тоном заявила Брезгунова. - Все очевидно.
 - Что именно очевидно?
Чувствовалось, что Елена Григорьевна недовольна тем, что разболталась, что ей сейчас придется объяснять свое решение. Видимо, она просто хотела дать ему «от ворот поворот» и не рассчитывала, что у него могут возникнуть какие-то вопросы. Но все-таки еще ей хотелось показать, что «он тут не самый умный», и что они прекрасно обошлись и без него. И потому она открыла карты.
 - Мне звонила Алевтина.
 - Ваша дочь.
 - Да. Она теперь живет в нашем городе. К ней на работу приходили следователи из областного следственного управления и расспрашивали о наших с ней отношениях.
  - То есть все-таки они работают.
 - Это как посмотреть. Так вот. Она нашла меня через Интернет, через сайт администрации Старосельского района. На странице у Ивана написано, что жена работает в РОНО.
 - Да-да, я видел.
Елена Григорьевна на секунду замолчала, переваривая то, что Бусыгин узнавал что-то о ней без ее ведома, но затем спокойно продолжила:
 - Потом она нашла страничку РОНО и мой рабочий телефон.
 - Понятно. Так что она вам сказала?
- Мы с ней попытались выяснить, почему они приходили именно к ней, - и она сообразила, что один молодой человек был на нее очень обижен. Он так ей завидовал, когда она стала начальником творческого отдела, что уволился с телекомпании.
«Конечно, завидовал, - подумал Бусыгин, - все же завидуют; - и он, значит, тоже».
 - Его фамилия, как сказала Алевтина, - Вереницын. А мы знаем точно, что в Трешкино – дача известного журналиста Вереницына. Так что он приехал сюда мстить.
 - То есть, не понял, - прямо мстить?
 - Ну да. У них же здесь дача.
 - Еще раз, извините, не понял, - приехал на дачу или мстить? А почему вам, а не ей?
 - Ну… Да какая разница? По-моему, связь здесь очевидна.
Теперь замолчал Бусыгин. Убеждать Елену Григорьевну по телефону очень трудно. Да и логика тут не сработает. Тут нужен эффект. Пожалуй, тот самый эффект…
 - Что же вы собираетесь делать, Елена Григорьевна?
 - Вообще-то теперь это наше дело, что делать.
 - А вы все-таки не боитесь ошибиться?
 - А чего тут бояться?
 - Если вы ошибетесь, тот, кто стрелял в вашего мужа, останется на свободе.
 - Ой… Да ладно… Не пугайте… Вам просто жаль обещанных денег – вот вы и цепляетесь за соломинку…
 - И все-таки. Вы можете подождать до послезавтра, до утра?
 Елена Григорьевна заколебалась. Бусыгин говорил уверенно, как будто что-то знал такое, чего не знает она. Что они, в конце концов, теряют? Преступник у них на крючке!
 - Ну, хорошо. Но только до послезавтра. И закончим с этим.
Она положила трубку. Анатолий Михайлович убрал телефон и задумался. Он долго смотрел на дорогу, потом обернулся к Куканову. Тот спал, развалившись и открыв рот, как может спать только типичный сильно пьющий расейский мужик.
 - Давно уже за ним смотрю, - сказал Кашин. - Всю машину мне слюной зальет, падла…
Но Бусыгин думал пока только о завтрашнем дне.
 - Придется покататься завтра, а, Кость? Не против?
 - Покатаемся, - безразлично, по-такситски, ответил Кашин.
«Нет, он все-таки на меня за что-то обижается, - подумал Бусыгин. - Ладно, разберемся…»