Из блокнота журналиста. Год 1998. Николай Осминов

     Вместо предисловия

     В апреле 1998 года театр оперетты города Озёрска Челябинской области отпраздновал своё 25-летие. Накануне громкой даты я встретился и побеседовал с главным режиссёром музыкального коллектива Николаем Осминовым. Предлагаемый читателям сервера «Проза.ру» материал, под названием «Николай Осминов: «Каждый творец немного диктатор», впервые был опубликован в газете «Озёрский вестник» № 83 (1556) от 11 апреля 1998 года (с. 4).



     Несмотря на предварительную договорённость о встрече, найти Николая Николаевича в ДК «Маяк» оказалось делом весьма непростым. Сложилось впечатление, что он одновременно находится в нескольких местах. Отворяя очередную дверь, я слышал: «Только что был! Вышел…» Пришлось задать изрядную работу ногам, прошагав не один лестничный пролёт. В самую пору было совсем отчаяться. Но тут мы с Николаем Николаевичем совершенно случайно столкнулись в фойе Дворца культуры.

     Шёл монтаж декораций «Летучей мыши», близились генеральные репетиции… Работа кипела вовсю, но верный данному слову Николай Николаевич согласился ответить на мои вопросы. Откуда мне тогда было знать, что задуманное интервью выльется в потрясающий полуторачасовой моноспектакль главного режиссёра театра оперетты Николая Осминова!

     Остаётся жалеть, что рамки газетной полосы не способны вместить всё, о чём поведал мне и читателям «Озёрского вестника» этот талантливый человек и интересный собеседник. Нельзя передать словами то, без чего материал рискует стать просто набором сухих строк: живую мимику, движения рук и обжигающие своим неравнодушием глаза… Поэтому я умышленно опускаю свои вопросы к собеседнику и предлагаю вам монолог Николая Осминова – о жизни, театре, живописи и месте творца в искусстве.

     – Я не вижу разницы в постановке драмы, оперетты, музыкального детского спектакля, праздника на стадионе. Был постановщиком нескольких шоу мод, «Песен года»… Если есть драматургия, то над ней и работаешь!

     Неправда, что оперетта – лёгкий жанр. На мой взгляд, главное – искренность чувств. В балете вообще молчат, а мы – плачем! Серьёзный жанр или нет? Постороннему покажется, что просто дрыгают ногами… И всё!

     В оперетте та же драматургия, те же нешуточные страсти, те же чувства… Любовь!

     Конечно, о таких произведениях, как «Варшавский набат», «А зори здесь тихие», «Забыть Герострата», говорить можно только серьёзно. Но в итоге – те же самые проблемы, что и в оперетте. Есть разница в подаче материала. Если в трагедии нравственное очищение через слёзы, то у нас – через смех.

     Что значит «лёгкий жанр»? Для кого он лёгкий? Для исполнителя? Это ведь надо петь, танцевать, играть! Это бОльшая выразительность, чем в любой драматической пьесе! Искусство – это опоэтизированный язык нашего народа! И если в оперетте есть органичный переход из слова в движение, из движения – в музыку, то в итоге мы получаем целостное художественное произведение. Насчёт «лёгкости восприятия»… Если честно, я не знаю, каково приходится зрителю на просмотре современной пьесы, поднимающей кучу проблем. Человек идёт в театр отдохнуть от насущных забот, от работы, домашних неурядиц. Оперетта может ненавязчиво помочь зрителю через смех расстаться со своими ошибками. Ведь через призму сюжетного действа человек видит на сцене себя в предполагаемых обстоятельствах. Неважно, будет это «Летучая мышь», «Марица», «Сильва»… Неужели женщине не захочется примерить на себя красивые одежды героини, окунутся в праздник галантности, где мужчины во фраках и с хорошими манерами?! Неужели после спектакля мужчине не захочется что-то изменить в серости повседневного бытия, сделать что-то приятное для супруги?! Всё это где-то откладывается.

     Понимаете, если человек пришёл на спектакль думать, то это уже не искусство! Искусство – эмоционально! И подвластно только двум критериям: нравится или нет, то есть я принимаю или отрицаю происходящее. Те отношения, что мы видим в оперетте, однозначно принимаются зрителем. Они подтягивают зрителя до того уровня, к которому хочется стремиться, где нет бытовой грязи, серых улиц, глупой рекламы с жующими юношами.

     Конечно, раскритиковать можно всё что угодно. Поэтому надо переходить от слов к созиданию. Видимо, это отчасти и послужило толчком к тому, что в последнее время я много занимаюсь живописью. Почему? Мы все живём в городе, где смотрим на серые перекрёстки, грязные машины, чёрный снег. Наши лица обращены вниз, дабы не ступить в лужу. Если мы приезжаем в сад, то глядим в грядку. Вся наша беда в том, что мы уткнулись в землю и очень редко поднимаем головы, почти не смотрим в небеса. В связи с этим мне кажется неслучайным, что многие люди нашли себя в религии. Ведь любое из  вероисповеданий тем и хорошо, что заставляет человека взглянуть на небо. От этого общения с его просторами, синевой, постоянным движением человек способен изменить себя в лучшую сторону.

     Я поражаюсь этому небу, пытаясь перенести его на свои картины. Главное – синева небосвода, его свобода без рамок и границ, а остальное:  берёзы, сосны, горы – лишь перемена декораций. Когда люди смотрят мои картины и узнают знакомые пейзажи, мне это очень приятно. Значит, мне удалось затронуть потайные струны души. Ты увидел это, значит, оно близко нам обоим. Это здорово, когда говорят, что, глядя в небо на картине, люди испытывают чувство полёта. Искусство должно уносить от повседневности. Мир сказки, мир живописи, мир оперетты… Всё это рядом! Хочется дарить людям праздник. Что бы их глаза успокаивались и душа отдыхала.

     Поэтому и выбор юбилейного спектакля  пал на «Летучую мышь». Собственно, у нас была альтернатива: сделать праздничный вечер оперетты или собрать всё самое лучшее из тридцати с лишним спектаклей, сделанных за годы существования театра. Но мы решили, что лучше «Летучей мыши» нам ничего не найти. По музыке, по тексту, по сюжету, по комедийности – это ярчайшее произведение в своём роде, позволяющее занять весь состав. «Мышь» мы ставим в третий раз. Эти постановки у нас были пятнадцать, восемь лет назад и в нынешнем году. Хорошие вещи надо периодически возвращать на сцену. Да и уровень мастерства у наших ребят растёт год от года. У нас есть такое правило: приходишь ты к нам сам, но если даёшь согласие с нами работать, ты уже не имеешь права покинуть театр. Ты живёшь с нами в этом городе, ты с нами общаешься. Если ты уходишь, это равносильно предательству. Есть у нас такое слово: «Надо!»

     Безусловно, далеко не всегда хочется идти на репетицию после работы. У кого-то болеют дети или что-то неладное творится в семье. У всех много и больших, и маленьких проблем. Но когда мы выходим на сцену, всё это остаётся на втором плане. У нас одно общее дело! Да, мы вместе отмечаем праздники, вместе печалимся, если кого-то постигает горе. Но всё же то, что нас держит, это общая работа и партнёрство. Тем более, что наши артисты за свою работу не получают абсолютно ничего. Когда нам приходится выезжать на «большую землю», нам никто не верит, что актёрам такого высочайшего уровня за их титанический труд не платят ни копейки. Парадокс! Конечно, я понимаю, что много и других глобальных проблем, что жители нашего небольшого городка далеко не везде и не всегда получают вовремя заработную плату. Но если хоть немного начать финансировать труд актёров, присвоить нашему театру статус муниципального, то к нам будет совершенно другое отношение, другое понимание. У актёра будет другое самочувствие. Он будет с гордостью произносить: «Я – актёр профессионального театра!» Может быть, где-то это поможет ему смириться с моим диктаторством и деспотизмом.

     Хотя деспотизм – это классическое предназначение режиссёра. Он творец, организатор, педагог. От меня исходят задумки и, в конечном итоге, ко мне же и возвращаются. По сути, режиссёр и является первым зрителем будущего спектакля. Он проверяет на себе зрительскую реакцию. И если что-то не идёт, не устраивает его как зрителя, то приходится настаивать на собственной правоте, используя все доступные приёмы и весь словарный запас.

     Ведь как постановщик я беру чужое произведение искусства. У меня ответственность перед автором, композитором. Я не имею права это испортить. Более того, мне надо развить действие, дать ход драматургии! Как тут не проявить диктаторство?! А мнение, что режиссёр – деспот, это скорее бытовое мнение обиженных актёров. Ведь по своей сути, любой творец обязан быть немного диктатором. Тот же художник, что пишет картину. У него есть определённые краски, которые не всегда соответствуют тем оттенкам, которые он хотел бы видеть на своей картине. Вот он и экспериментирует: смешивает, что-то прибавляет… Словом, ищет нужный цвет, яркость… А у режиссёра этих красок нет! У него есть живые люди, артисты. С ними творишь, как с красками.

     Работать можно! Есть новые задумки, на рассмотрении несколько пьес. Будем ставить!