ШАРЫ

 
ЮЛИЯ  ВЕРЛАНЖЕ
Рассказ
8 августа
Сегодня я опять видела Другую. Ее длинные руки так и мель¬кали за окном, а сама все что-то говорила. Губы у нее двигались не переставая, ыо я ничего не слышала. Через окно, конечно, ни¬чего и не услышишь. Потом сразу всеми руками она начала давить на стекло. Мне стало страшно. Я нажала кнопку, и ставни захлоп¬нулись. Между тем, я знаю, что ей не войти в, дом. Никому не войти.
Отец рассказывал, что раньше, давно-давно, стекла окон мож¬но было разбить. Мне не верится. Но отец должен был знать. Он говорил, что нам еще очень повезло, что шары появились в наше время, потому что раньше все погибли бы. Дома были не такие, и не было прислуги. Никто не смог бы уберечься от шаров.
Отец сказал мне, что, когда я буду большой, мне надо будет вести записи. Он говорил: "Надо писать для будущего". Потому что когда-нибудь найден будет способ борьбы с шарами, и все станет опять, как раньше. Он говорил: "Надо, чтобы стало из¬вестно, что происходило в эпоху шаров. Поэтому ты должна пи¬сать, Моника, когда будешь большая, когда меня больше не будет". Отец не думал, конечно, что его не будет уже так скоро. А ведь стоило ему остаться дома... Ах, если бы он остался!..
Он говорил: когда я буду большой. Сегодня мне исполнилось шестнадцать лет. Думаю, что я уже большая, и поэтому сегодня утром я начала писать.
А отец писал много. Он написал всю историю шаров и, каким мир был до них. Я ничего этого не знаю; знаю только, что мне рассказал отец. Я родилась как раз после появления шаров.
По словам отца, вначале погибло огромное количество людей, много-много, прежде чем удалось понять, что бороться с шарами невозможно, что есть только один способ не умереть или не сде¬латься Другим — это не выводить из дома.
Отец понял это сразу, и поэтому мы спаслись. Он говорил, что раньше не выходить из дома было бы невозможно, люди погиб¬ли бы от голода. Потому что тогда не было мясо- и овощеблоков, не было и прислуги, которая обо всем позаботится. Он рассказал» как в старые времена люди должны были все делать сами: и сажать в землю овощи и выращивать животных для мяса.
Это было непонятно, я не знала, что это такое — животные. Тог¬да отец объяснил, показал картинки в старых книгах. До чего все странно! Трудно поверить, что все это было на самом деле.
9 августа
Утром я сходила в библиотеку, чтобы посмотреть старые книги. Но теперь отца больше нет со мной, а без него мне многое непо¬нятно. Например, у фигуры на одно! картинке нарисовано несколь¬ко извивающихся рук, точь-в-точь как у Другой, что подходила вчера к окну. Богиня Кали, подписано снизу. Выходит, что и в старые времена были Другие? Но отец говорил, что нет,  что это из-за шаров люди становятся Другими. Раньше их не было.
Я не могу видеть Других. Меня, как от холода, начинает бить дрожь, особенно если они, как вчерашняя Другая,  подхо¬дят к окну. Вчерашняя приходит часто. Она как будто хочет мне сказать что-то, ее губы все время шевелятся.
Отец говорил: "Странно. Других, которые вовсе не опасны, мы боимся больше шаров. Это потому, наверное, что своим отталкивающим видом. Другие вызывают в нас протест, в то время как шарам присуще некое эстетическое совершенство".  И верно,  шары, пожалуй, можно назвать красивыми. Я часто смотрю, как они лета¬ют. Они нежно светятся» переливаясь красками, совеем как мыль¬ные пузыри, которыми я забавлялась в детстве. Но они намного больше и твердые» настолько твердые, что их ничем невозможно разрушить.
Но они разбиваются о людей, а люди умирают.
Я это видела, один раз, когда еще был отец. Мужчина. Он бежал изо всех сил с широко раскрытым ртом. Должно быть, он кричал, но ничего не было слышно. А огромный шар летел за ним. Быстро-быстро. Он догнал его и раскололся прямо на голове. А мужчину накрыло противной радужной слизью.
Я принялась дико кричать; подбежал отец, прижал мое лицо к себе и сказал: "Маленькая моя,  не смотри, не бойся". Он дер¬жал меня очень крепко, а когда отпустил, и я посмотрела, то за окном уже ничего не было: осталась только большая отливающая цветами радуги лужа.
Отец сказал: "Он умер, несчастный; мгновенно растворен; и это для него лучше, чем стать Другим". Конечно, отец всегда был прав, но иногда я спрашиваю себя, действительно ли лучше умереть, чем стать Другим, потому что мне вовсе не хотелось бы умереть.
Но какие страшные эти Другие!
15 августа
Все утро около меня крутилась кормилица, без конца спраши¬вала, не нужно ли мне чего. Она мне надоедает, иногда я ее про¬сто терпеть не могу. Сначала я ее послала в овощеблок за ябло¬ками, а потом и вовсе выпроводила из комнаты.
Ах, если бы отец был еще здесь! Вот уже три года, как я совершенно одна. Я это знаю, потому что регулярно отмечаю дни, как это делал отец. Иногда он говорил, что он и сам не очень хорошо понимает, почему он продолжает это делать. Может быть, потому только, что страшно оборвать связь с прошлым, думал он. А я не знаю прошлого. Я отмечаю дни потому, что отец так де¬лал, и еще потому, что тогда он как бы не совсем ушел.
Я всегда знала мир таким, с шарами, и улицами, по которым никто не ходит, кроме Других.
Отец столько всего рассказывал мне про старое время, что мне хотелось бы, чтобы оно вернулось. Иметь возможность выйти и видеть людей, а не Других. Отец говорил, что кроме города есть сельская местность, где все зелено, много травы, цветов, а также животных, в заповедниках.
Я видела картинки в старых книгах и на экране, но отец го¬ворил, что это совсем не то. Он рассказывал, как это замеча¬тельно — чувствовать кожей солнце или дождь. Я часто вижу дождевые ручейки на оконном стекле; как это, интересно, вос¬принималось бы кожей? Кажется, есть еще море — большие про¬странства воды, причем, соленой. И люди плавают в нем, как я в бассейне в подземных этажах. Думаю, мне понравилось бы плавать в море.
Отец надеялся, что я еще увижу прежний мир, он, возможно, нет, но Я— увижу. Похоже, что многие пытаются изобрести спо¬соб уничтожения шаров. Отец верил, что рано или поздно это уда¬стся. Но вот уж давно, как я жду, а все остается по-прежнему: снаружи— шары и Другие, и я — внутри.
Мне невыносимо тоскливо без отца. Безумно хочется, чтобы он был со мной, как раньше. Есть слуги и кормилица, но порой они действуют мне на нервы. Они ведь не люди. Отец часто назы¬вал их странным именем — машины. Он рассказывал, что когда-то не было слуг. Слугами тогда называли обычных людей, которые работали за других.
Это может показаться невероятным, но отец всегда все знал. Он прочитал все старые книги, про прежнюю жизнь мог рассказы¬вать часами,Теперь я стараюсь читать эти книги, но очень мно¬гое не понимаю. Что означает, например, "быть влюбленным1* или "сесть на метро"? Как не хватает отца! Он бы все объяснил.
23 августа
Ходила в комнату матери. Открыла шкафы — повеяло духами. Сначала я не смела ни к чему прикоснуться. Мне казалось, что мать стоит за спиной и смотрит своим отсутствующим взглядом. Было страшно. Потом я осмелела и взяла одно из материных пла¬тьев. Под пальцами возникло ощущение тепла, а на цвет оно было темно-зеленым» как крупные камни в ее шкатулке с драгоценностя¬ми.
Я его надела. Должно быть, я сильно выросла, поскольку оно мне оказалось в самый раз. Посмотрела в зеркало. Красиво. На зеленом фоне мои глаза блестели, точь-в-точь как камни мате¬ри.
Наверное, я должна быть красивой, потому что очень похожа на мать, а отец считал ее очень красивой. Еще он говорил, что, у нас обеих, волосы — как пшеничное поле в солнечный летний день» Я не видывала пшеничного поля в солнечный летний день, но, когда он говорил, у него был мечтательный вид; поэтому я думаю, что это красиво.
У меня очень длинные волосы. Если их распустить, то полу¬чится настоящее манто. В старое время женщины, вроде бы, обре¬зали волосы очень коротко, как отец, под самые уши. Смешно хо¬теть быть похожей на отца. Ведь мать была, все-таки, намного красивее. Но я любила больше отца. О! его-то я любила...
Матери я немного боялась. У нее был особенный, обращен¬ный внутрь, взгляд, так что, когда она смотрела на кого-ни¬будь, она его не видела. Она никогда не занималась мной, да¬же не говорила со мной. Иногда она начинала плакать и пла-кала часами, потом бросалась к двери и колотила по ней кула¬ками, крича: "Я хочу выйти, я хочу выйти, дайте мне выйти!" Тогда отец прижимал ее к себе и ласково говорил: "Ну,  успо¬койся, дорогая, потерпи немного, моя сладкая". Отец любил ее очень сильно; и это из-за нее он вышел. Знаю, я не дол¬жна так говорить, отцу это не понравилось бы. Но он не дол¬жен был выходить! Не должен был!
Один раз я поступила нехорошо. Отец пытался ее утешить» а я сказала: "Оставь ее! Видишь, она ничего не понимает". Отец посмотрел на меня печально, а потом, через некоторое время, долго говорил со мной. "Не надо ненавидеть мать, до¬ченька она не виновата» что она такая... Да, я знаю, она не занимается тобой, она никем не интересуется» Но раньше до ша¬ров, она не была такой. Ее голова не выдержала того, что с на¬ми произошло. Она живет в воображаемом мире и отказывается видеть действительность. Но тут от нее ничего не зависит, и ты не должна ее ненавидеть, Моника, надо ее жалеть. Если со мной что-нибудь случится, тебе нужно будет о ней заботиться, как если бы не ты, а она была маленькой девочкой. Ты знаешь, что иногда она хочет выйти, надо помешать этому! она не зна¬ет, что делает... Обещай мне быть доброй с матерью, заботить¬ся о ней если меня не будет. Обещай, Моника». У него был такой печальный и такой несчастный вид. Но мне не потребо¬валось выполнять свое обещание.
Она умерла, когда он вышел.

26 августа
Сегодня идет дождь.
Утром я подошла к окну, мириады капель разбивались о мос¬товую. Какой эффект это произведет на кожу, спросила я себя, и мне захотелось открыть окно. Но так просто его не открыть. Отец объяснил мне, что он заблокировал все входы и выходы. Чтобы разблокировать, надо спуститься до самых нижних подва¬лов, ниже мясо- и овощеблоков, и опустить разъединитель.
Он показал мне, как это делается, на случай, сказал он, если придет освобождение, а его не будет со мной. Он все за¬блокировал, чтобы предупредить случайную попытку открыть, как это произошло со мной утром, и из-за матери, которой все время хотелось выйти. Уходя, он оставил рычаг в открытом положении, но через несколько дней я спустилась и закрыла его.
Потому что мне казалось, что он все правильно говорил; и лучше, если бы в тот раз он совсем сломался, этот разъедини¬тель; тогда отец не вышел бы. С тех пор я никогда больше не от¬ключала блокировку. И так оно гораздо лучше, потому что, если, как этим утром, мне захочется открыть окно, я не смогу, а пока спускаюсь, чтобы опустить разъединитель, я могу вспомнить, что, открыв, я рискую умереть или сделаться Другой, но и того и другого я ужасно боюсь.
Мне наскучило стоять у окна, и я спустилась в подвалы, чтобы поплавать в бассейне. Это напомнило мне, как отец гово¬рил» что если бы шары появились раньше, то не стало бы больше ни воды, ни света, потому что в то время не было слуг, чтобы следить за всем. Этими делами приходилось заниматься людям. Шары убили бы этих людей, и все перестало бы функционировать. Слугам же шары, разумеется, ничего не могут сделать, а сконст¬руированы они в расчете на очень большое время. Отец говорил, что, если бы даже род человеческий полностью исчез, слуги продолжали бы обеспечивать работу всех установок в течение веков и веков.
Он объяснил, что, если бы, например, я постарела и умерла, кормилица осталась бы здесь и стала ждать. Ждать почти веч¬ность. Потому что кормилица настроена на меня. Она постоянно охраняет меня и делает все, о чем бы я ее ни попросила. Она должна оберегать меня от любых неприятностей. Если бы, скажем, шары проникли в дом, она постаралась бы выгнать их и спасти меня. Однако, не долго ей это удавалось бы, бедняжке, потому что шаров так много, и они всегда достигают цели, а цель эта — убить нас.
1 сентября
Странно, никто не знает, откуда берутся шары, ни почему часть людей умирает, а некоторые не умирают, а становятся Дру¬гими. Один раз по телевизору я увидела старика. Это было уже через значительное время после того, как отец вышел.
Время от времени отец включал телевизор, но экран все вре¬мя оставался темным. Он мне советовал продолжать изредка вклю¬чать телевизор и в случае, если его не будет больше со мной. Он был уверен, что есть уцелевшие и что делаются попытки найти способ уничтожать шары. Он говорил, что если освобождение бу¬дет близко, то это объявят по телевидению. Отец объяснял, что до сих пор не найдено ничего, что могло бы разрушать шары. Да¬же огнемет их не берет, а ведь это очень и очень мощное ору¬жие. Похоже, что вначале испробовали все средства» но шарам все было нипочем. И только о людей они разбивались, а люди умирали. А если не умирали, так это было еще хуже — люди де¬лались Другими.
С Другими происходят метаморфозы. Слизь из разбившихся шаров не растворяет их; напротив» через некоторое время они подымаются на ноги, и, с виду, им ничего не сделалось. Но через несколько дней на них начинает расти бог знает что: несколько рук, как у женщины, что похожа на богиню из старой книги, или куча ног, или две го-ловы, а то дак появятся глаза по всему телу или про¬режется целая серия ртов на шее и на груди. Жуть!
Старик, которого я слушала по телевизору, говорил как раз о шарах и Других. В течение многих дней экран телевизора оставал¬ся темным, а тут вдруг засветился. В большом абсолютно белом зале сидел за столом этот старик. Вид у него был очень усталый. В зале находилось много контролеров, но значительно более слож¬ных, чем домашние, с множеством кнопок и огоньков в верхней части.
Мне приятно было его слушать. Голос его как-то согревал, на¬поминая отца, и я чувствовала себя менее одинокой.
Он говорил о борьбе, о надежде и терпении. Не надо отчаи¬ваться. Придет день, когда шары будут побеждены. Я не понимала всего, что он объяснял, встречались очень трудные слова, но я прослушала его до конца. Он был приятный на вид, этот старикан, но такой уставший. И тем не менее, когда он говорил о мужестве, голос его теплел и становился молодым.
Он объяснял, что потребуется немало времени, потому что никто не знал, ни откуда берутся шары, ни из чего они сделаны. Непонятен был и механизм, по которому люди превращались в Других или погибали. Все испробовали против шаров, все доселе извест¬ное, но безрезультатно. Многие отдали свои жизни в этой борьбе, и многие еще сделают это. Даже некоторые Другие предлагали свою помощь, потому что такими, какими они стали, они сами себя не могли переносить. Они могут без всякой опаски ходить по улицам, что во многих случаях делает их незаменимыми. Надо быть призна¬тельными им за готовность бороться вместе с нами.
Старик говорил еще, что некоторые полагали, что шары образовались уже очень давно, возможно, века тому назад, а появились только в наше время. Что, возможно, мы платим за грехи наших предков, которые производили, когда надо и не надо, бесчислен¬ные ядерные эксперименты, занимаясь опасной игрой с явлениями, столь мало изученными. Что мы являемся, может быть, жертвами их глупости, потому что они хотели использовать исключительно в целях разрушения то, что в будущем позволило сделать жизнь бо¬лее приятной. Они заразили мир радиоактивностью, и некоторые полагали, что в конце концов она и привела к зарождению шаров. Он, похоже, придерживался того же мнения.
Но борьба продолжалась; и, поскольку все современные знания не дали результата, появилась идея обратиться к старой науке, чтобы с ее помощью попытаться найти решение.
Затем он сказал, что организация телепередачи требует много сил и средств, которые целесообразнее использовать для борьбы с шарами, потому, по-видимому, он будет разговаривать с нами очень редко, и только чтобы информировать о продвижении к цели. И еще раз он попросил нас быть мужественными и не отчаиваться. И экран погас.
Я очень часто вспоминаю этого старика. Больше я его не слы¬шала, и никого другого. Экран с тех пор ни разу не загорался. Прав ли был старик? Вернется ли прежняя жизнь? Очень хотелось бы.
5 сентября
Другая снова подходила к окну. Любопытно, что со временем она мне кажется менее отталкивающей. Впрочем, она не так уж бе¬зобразна, несмотря на свою многорукость. Никакого сравнения с теми, у кого несколько глаз, или куча ртов, или носы повсюду. Сегодня мне было скорее жалко ее; по всему было видно, что ей хочется что-то сказать мне. Одной из рук она придерживала маленького ребенка и все время показывала мне его. Она была силь¬но возбуждена, порывисто двигалась; длинные черные волосы раз¬летались во все стороны.
Наконец она протянула младенца ко мне, как если бы хотела, чтобы я его взяла. Странно, но он ничуть не казался мне уродли¬вым. Наоборотг он был очень славный, точь в точь как мои куклы. Вдруг она его раздела и снова показала мне. Было хорошо видно, что никаких уродств у ребенка нет. Он был совершенно нормальный. Упитанный, с перетяжками на теле, он сучил ножками.Рот был от¬крыт, а личико — все сморщенное. Должно быть, он надрывался от крика. Малышу, конечно, не нравилось такое бесцеремонное раздевание.
Мне не хотелось хлопать ставнями; знаками я показала ей, чтобы она ушла. Но она не уходила. Она плакала: были видны сле¬зы на ее лице; и все время она протягивала мне малыша. Похоже, она, на самом деле, надеялась, что я его возьму. Сумасшед-шая! Не хватало еще открыть окно! Шарам только этого и нужно! Хотя… в этот момент на улице вовсе не было шаров» Я ей сделала знак удалиться и, так как она не двигалась, отошла от окна.
С тех пор я не перестаю об этом думать. Эта Другая вела се¬бя» как безумная. Мне из-за нее стало как-то тяжело. Не могла же я, в самом деле, взять этого ребенка и воспитывать малень¬кого Другого. Да я и не могла бы вырастить ребенка. Я имела де¬ло лишь с куклами, а отец говорил, что маленькие дети и едят не то, что мы. Может быть, кормилица?.. Но я совсем сошла с ума. Отец ужасно рассердился бы, если бы знал. Открыть?! Другой?! Да еще, чтобы взять маленького Другого?! Я больше не должна и ду¬мать об этом.
Все же удивительно, что у малыша не было физических откло¬нений. Может быть, он был еще слишком маленький? Но обычно у тех, кто на улице и не умер, изменения происходят довольно быст¬ро, буквально за несколько дней. Возможно, ему и было всего несколько дней? Но он так похож на моих кукол, а отец говорил, что они были, как двухлетние дети. Почему все-таки эта Другая хотела мне его отдать? Может» ей удалось уберечь его от шаров, и она хотела мне его отдать прежде, чем он станет Другим? Но невозможно уберечься от шаров. Это не удается никому.
7 сентября
Я испугалась, очень сильно испугалась. У меня заболел жи¬вот, и я подумала, что умру, как моя мать. Я закричала что есть мочи, сразу прибежала кормилица.
Она пощупала мне живот, потом поворчала и сказала, что ни¬чего у меня нет и что я ем слишком много яблок. Это правда, но я очень люблю яблоки. Она дала мне таблетку, и боль сразу прошла. Кормилица может меня вылечить почти от всего.
Отец тоже всегда знал, что мне надо принять, если я чувст¬вовала себя нехорошо. Совсем другое дело с матерью. Ни он, ни кормилица ничего не могли поделать с ее болезнью.
Поэтому он и вышел. Он вышел за врачом. Он говорил, что звонить бесполезно, потому что никто не согласится выйти. Но он взял огнемет  и сказал, что приведет врачаг чего бы ему это ни стоило.
Это было безумие, так как он все знал о шарах и все-таки вышел. Он не мог больше слышать, как кричала мать, держась за живот. Наверное, он от этого сошел с ума, потому что знал, что выходить бессмысленно.
Он сделал укол матери, а также и мне, чтобы я спала, и ушел, Я понимаю, что я не должна бы так делать, но лучше бы он тогда дал ей умереть, потому что он больше уже не вернулся, а она все равно умерла, Это мне сказала кормилица, когда я проснулась. Слуги уже убрали тело, а отца больше не было.
От горя я так плакала, что не могла остановиться. Кормилице с трудом удалось заставить меня есть» Да, он должен был дать ей умереть, должен был! В самом деле, где бы он нашел врача? А да¬же если бы и нашел? Я уверена» что врач предпочел бы быть сож¬женным, нежели встретиться с шарами.
Иногда я спрашиваю себя, растворен отец или… Может быть, он на улице, многорукий или многоногий, или облысел, и на чере¬пе появилось много глаз, или... Но я не хочу об этом думать, не хочу! Я буду лучше считать», что отец умер»
А если… Если вдруг он подойдет к окну, как богиня Кали? Что я тогда сделаю? О, отец! Как же я тогда поступлю?
1О сентября
Весь день звонил телефон. Но я не ответила.
Когда отец был еще здесь, он всегда отвечал, а иногда и сам звонил. Он говорил, что нехорошо жить без человеческого обще¬ния; поэтому он искал уцелевших. Только, в начале эпохи шаров погибло столько людей, что практически он никого не мог найти. Другие заселили многие дома; кроме того, целые семьи станови¬лись Другими. Поэтому на экране телефона всегда появлялись Дру¬гие. А они были гадкие и злые; отец вынужден был прерывать раз-говор.
Старик на телевидении, помню, сказал, что некоторые Другие помогали нам против шаров. Это меня сильно удивляет, так как отец говорил, что Другие ненавидят людей. Он считал, что Другие настолько отличаются от нас, что ненавидят нас лишь за то, что мы нормальные.
Первое время после ухода отца я еще отвечала на звонки, но на экране неизменно появлялись многочисленные руки или глаза. И потом, они оскорбляли меня или же приглашали к себе. Мне от это¬го становилось страшно.
И вдруг однажды на экране — человек. Женщина.
К этому времени я уже почти никогда не отвечала на звонки, но на этот раз они были такими про-должительными, такими настой¬чивыми, что я не выдержала»
Женщина на экране была старая; глаза — совершенно безумные; грязно-серого цвета волосы закрывали лицо руки, не переставая, конвульсивно двигались.
Как только она меня увидела, она начала торопливо говорить: "Миленькая, пожалуйста, вы не знаете, где найти врача? Умоляю, мне совершенно необходимо найти врача, Я звоню повсюду без от¬дыха. Помогите мне, хорошая моя; надо, чтобы кто-нибудь помог. Мой муж очень болен. Он умрет, умрет; и я останусь одна. Пожа-луйста, помогите мне".
Она плакала. Потом она отодвинулась, и в глубине комнаты, на диване, я увидела старого мужчину. У него было опухшее вос¬паленное лицо, отрывистое, надсадное дыхание с трудом вырывалось из его груди.
Женщина снова появилась на экране: «Вы видели? Он умрет, умрет, умрет!"
Голос ее переходил на крик. Я не могла больше его переносить и прервала связь.
А потом я стала плакать. Я не могла помочь ей, я ничего не могла сделать. Все время вспоминался отец, которому тоже позарез оказался нужен врач.
Больше я никогда не отвечала на телефонные звонки.
18 сентября
Случилось! Случилось!
Я так возбуждена, что без конца бегаю от телевизора к окну и от окна к телевизору. Не могу сидеть на месте.
Кормилица ворчит, говорит, что мне следовало бы уняться, что нехорошо так волноваться; но я думаю, что она ворчит лишь для формы. Мне кажется, что она довольна. Может, даже, она понимает.
В последние дни шаров на улице стало намного меньше, а Дру¬гих почти не видно. Богиня Кали е ребенком тоже не появлялась.
Но этого я и вообразить не могла.
Скоро старое время вернется! Прежний мир возвратится!
Отец был прав! Старик был прав! Мы победим!
Я включила телевизор; и вот экран, вместо того чтобы, как обычно„ оставаться темным, вдруг засветился. Я узнала большой зал, в котором раньше я видела старика, но в этот раз на его месте был молодой. Вид у него был вовсе не усталый» Он говорил быстро, громко ж ясно; глаза у него блестели.
Вначале я, признаться» не понимала, что он говорил. Это было слишком невероятно. Я слышала отдельные слова, и впечатление бы¬ло такое,  что я никак не могу собрать их вместе. Потом я замети¬ла, что плачу. Выходит, что когда сердце буквально готово разор¬ваться от радости, то слезы сами текут? Без сомнения. Потому что все лицо у меня было залито слезами.
О отец! Почему тебя не было со мной, чтобы услышать все это? йы выиграли битву! Шары побеждены!
А молодой все говорил своим сильным и ясным голосом. Об ору¬жии, которое уничтожает шары, а также о защитной одежде, позволя¬ющей находиться наруже, и, что в настоящий момент команды добро¬вольцев очищают город.
В рекомендациях он был очень категоричен. Главное — пока ни¬кто не должен выходить. Слишком рано. В городе осталось еще до¬вольно много шаров. Еще немного терпения. Прождав так долго, бы¬ло бы более чем неразумно попасть в беду из-за излишней поспеш¬ности. Разве не так? За нами придут специальные команды, и прине¬сут нам защитную одежду. А пока надо оставаться в домах и ждать. Уже недолго.
Затем он показал команду в работе. По улице, как наша, шло с десяток человек. На каждом было надето что-то вроде черного жесткого мешка с прозрачной пластинкой на уровне глаз. На ру¬ках — большие плотные рукавицы того же черного цвета; и каждый нес цилиндр, похожий на отцовский огнемет, но толще и длиннее.
В этот момент показались три или четыре шара и стали очень быстро приближаться к ним» Они направили на шары свои цилиндры: из них вылетело что-то голубое, очень яркое, от чего стало боль¬но глазам; и шары раскололись — о землю, не о людей.
Как радостно было видеть конец этих ужасных шаров. Свое вос¬хищение я стала выражать громкими криками.
Пришла кормилица позвать меня к обеду. Я ее прогнала. Неуже¬ли можно хотеть есть, когда являешься участником таких эпохаль¬ных событий, накануне встречи с прежним миром?
21 сентября
Ну, наконец-то! Я видела людей и разговаривала с ними.
Я уже теряла терпение. Весь день торчала у окна, но на улице — все без изменений. Разве что шары почти пропали, а Других и вовсе нет.
Несколько раз слушала по телевизору того молодого мужчину, но он все время повторял одно и то же: "Терпение, к вам придут". В конце концов он начал меня раздражать. Я ждала более чем дос¬таточно. В этот день я совсем загоняла кормилицу. Та недовольно ворчала.
Но именно она меня позвала. В это время я опять смотрела те¬левизор. "Иди-ка, Моника, глянь". Я подбежала к окну. На улице были люди в этих противных черных мешках.
Я принялась кричать, забыла, что они не могут меня услышать. Но я так жестикулировала перед окном, что в кошер концов они ме¬ня заметили и подошли к дому, делая мне знаки.
Вот уже три дня, как я опустила разъединитель — так я ждала этого момента. Я бросилась к двери, настежь открыла ее; и — они вошли!
Быстро закрыв дверь за собой, они сняли черные мешки.
Их было двое. Большой и маленький. У большого волосы черные, а искрящиеся веселые глаза — карие. При улыбке лицо его внезап¬но озарялось внутренним светом. А маленький — весь такой круг¬ленький, со светлыми очень вьющимися волосами и миниатюрными глу¬боко запрятанными голубыми глазками.
Большой сказал:
"Ты посмотри! Лорелея, волосы до пояса. Зеленоглазая ундина под золотистым покрывалом".
А маленький:
"Помолчал бы! Со своими дурацкими шуточками, которых никто не понимает, ты напугаешь эту малышку".
И правда, я не понимала, но мне ничуть не было страшно.
Они назвали себя. Большой: Франк, маленький: Эрик. Я сказа¬ла: Моника. Затем мы поздоровались за руку, и им захотелось, что бы я их поцеловала. Большой сказал:
"Как никак, день сегодня все-таки исключительный".
Я поцеловала их, чувствуя себя несколько странно, потому что до сих пор я никого, кроме отца, не целовала.
Франк спросил:
"Где ваши родители, Моника? Или вы совсем одна?"
Я сразу же ответила:
"Мать умерла, а отец...вышел".
Он печально посмотрел на меня и положил руку мне на плечо,
— Давно ли, Моника?
— Три года.
Он вздохнул, потом сказал:
— Больше об этом не надо думать, теперь вы будете счастли¬вой. Сколько вам лет?
— Шестнадцать.
Последовало молчание. Они посмотрели друг на друга. Франк сказал:
"Только шестнадцать?.. Можно было это предположить: по виду вам больше не дашь..." А Эрик тотчас спросил:
— Когда исполнилось шестнадцать?
— В том месяце.
Они оба замолчали. Стали переглядываться. Вид у них был стран¬ный, смущенный. Я не совсем понимала почему. Потому что мне было только шестнадцать лет? Потому что они считали меня слишком юной? Маленькой девочкой? Так или иначе, впечатление было такое, что они об этом сожалеют, даже очень сожалеют.
Франк ласково потрепал меня по щеке, а Эрик отвел глаза.
Не знаю толком почему, но мне вдруг тоже стало как-то не по себе: неловко и грустно. Хотела спросить, что с ними такое, но не решилась.
27 сентября
Жду Франка. Он должен придти за мной.
Я придвинула маленький столик к самому окну, чтобы писать и наблюдать за улицей одновременно. Теперь, конечно, отпадает нуж¬да вести этот дневник» поскольку эпоха шаров кончилась. Так что я пишу, наверное, в последний раз.
Подумать только! Я выйду на улицу! Не могу поверить. Я спро¬сила Франка:
"И вы мне покажете прежний мир?"
На лице у него появилось выражение озадаченности. Потом:
"Разумеется, малышка, разумеется; я тебе покажу прежний мир».
Но вид у него был вовсе не веселый. Почему? Неужели прежний мир не так прекрасен, как я думала? Или, может быть, полностью он никогда не вернется?
Все это неважно. Так или иначе, я выйду из дома, и в любом случае это будет чудесно.
Надо сказать, что я была бы совершенно счастлива, если бы не одно обстоятельство... Я поняла теперь, почему Другая так хотела отдать мне ребенка. Надо, ох надо было взять его! Потому что я слышала, о чем говорили вчера между собой Франк и Эрик, а сего¬дня утром я это видела по телевизору.
Мне хотелось выглядеть красивой. Поэтому я оставила их на минутку, чтобы надеть одно из материных платьев. Они устроились в библиотеке, и кормилица подала им напиток, который всегда го¬товила отцу и никогда не хотела сделать для меня.
Желая произвести эффект, я возвращалась на цыпочках, и тут я услышала.
Франк говорил:
"Нам не следовало бы делать этого. Это бесчеловечно! В конце концов, они имеют такое же право на жизнь, как и мы; это не их вина. Мне кажется, можно было бы поступить иначе; ну, я не знаю — например, поселить их в резервациях".
А Эрик ответил:
"Нельзя "поступить иначе", ты это очень хорошо знаешь. Нет никакой возможности вылечить их, а они» может быть, заразные. Нет другого решения. Это — жестокая необходимость".
Франк сердито сказал:
"Тебе, возможно, нравится, а я не могу стрелять в них! Про¬сто-напросто не могу! Это чудовищно! Мне стыдно".
Тогда Эрик принялся торопливо говорить визгливым голосом. Любопытно, что он как бы оправдывался. Точь-в-точь, как я, когда кормилица меня отчитывает, и я знаю, что она права, но не хочу в этом признаться.
Он сказал:
"Это закон. Не остается ничего иного. Нельзя допустить воз¬можности заражения..."
Франк оборвал его:
— Не известно даже, действительно ли они опасны! А дети! Все эти дети!...
— Нельзя рисковать... Дети у Других выглядят обычными. Попробуй узнай, которые нормальные? Отсюда единый подход.
— Но, может быть, у них выработался иммунитет! Об этом не удосужились даже подумать. Во всяком случае, сейчас, как ты видишь, вопрос не ставится.
— Совет принял решение, черт возьми! С появления шаров прошло шестнадцать лет и два месяца. А факты — упрямая вещь.
В доме что-то скрипнуло, и оба вздрогнули,
" Тихо! -сказал Франк. — Вдруг она возвращается..."
В этот момент я вошла. Видно было, что я им очень понра¬вилась; но мне от этого было не настолько приятно, как могло бы быть, потому что, мне казалось, я начала понимать. А сегодня ут¬ром я в этом окончательно уверилась,
Я смотрела телевизор. Опять показывали одну из команд по очистке города. Только на этот раз сцена была иная.
Бежал Другой. У него было несколько ног и бежать быстро никак не получалось. Но видно было, какие отчаянные усилия де¬лал он, чтобы убежать. Один из команды направил на него огне¬мет, и Другой, скорчившись, припал к земле и остался лежать в виде маленькой черной массы. Эта сцена, очевидно, попала в кадр по ошибке. Ее сразу убрали и заговорили о другом. Но мне все ста¬ло понятно, особенно с учетом разговора Франка е Эрикам.
Они убивают всех Других. Вот и все.
Ну, конечно, Франк прав! Мне кажется, это нехорошо. Другие меня пугают, но все-таки...
Вот почему богиня так хотела, чтобы я взяла ее ребенка. Она, разумеется, знала, что ее ожидает. Неужели они ее тоже сожгли? Я ни за что не смогла бы убить Кали. А ее малыш? Он выглядел та¬ким нормальным!
Мне кажется, они не хорошо поступают. Отец этого не одобрил бы.
Но не надо больше об этом думать. Я не должна быть грустной. Сегодня — замечательный день. Жду Франка, с ним я выйду. Через окно наблюдаю за улицей, и...
Вот он. Идет... Нет, это Эрик. Вероятно, Франк не смог и попросил Эрика заменить его. Немного досадно. Эрик приятный, но лучше бы пришел Франк.
До чего же он медленно идет. И голову опустил. Странно, он меня видел через окно, но не ответил на мои знаки приветствия. Почему?
В руках у него огнемет. Зачем? Ну почему он еле ползет?
Подходит. Иду открывать ему дверь.
Наконец я увижу прежний мир...
Перевел с французского Николай Тихонов
Фото Henri-Pierre Rodriguez

Оригинал:  Julie Verlanger « Les bulles»,
                La grande Anthologie   de la Science-Fiction,
                Troisi;me S;rie,
                Les Mondes francs.

Об авторе: рассказ Юлии Верланже «Шары» - дебют писательницы. Его публикация в 1956 году произвела настоящий фурор среди любителей жанра. Позднее писательница стала более известной под именем Жиль Томас. Она не изменила жанру, но стала писать более объемные произведения в стиле легенд. Среди них «Тяжкий крест отверженных», «Врата пресмыкающихся (змей)».