Ай да, ярмарка!

Ай да, ярмарка, голова кучера растерзана яростным переживанием полемики услады неизведанной, да существет ли эта прихоть так, как протестуем мы заживо, как честно, и без умолку гудят расходы на те, или иные полуфабрикаты неизменные, порочащие несказанно глухую имитацию насыщения, фигурировав на подъёме начисто тронутой, да спятив с ума к ядрёной капелле?!
- А куда же подевался столь величественный Исаакиевский собор, господин Мошек?
- О, понимаете ли, мсье Стадин, очень деликатная ситуация! - господин Мошек слегка приподнял изодранную в клочья шапку на лысой, полной серых пятен и гематом, голове, раздиктовавшись не на шутку на саркастические умиленья, - Мы уже, натурально, ускорили шаг с прогулочного на более беглый!
- Будто у нас спортивный интерес? -взвёл брови вверх мсье Стадин, типичный олух и тюфяк, размещающийся неподалёку некоего моста, где происходят беспорядочные деления денежных эквивалентов и восточной кухни, прикрывающей несколько кабаков и борделей на двух соседних улицах. Человек-Стадин носит зелёную рвань, с оранжевыми заплатами на полупрофиль и полуфас.
- Вздор! Будто целое соревнование, - вдруг господин Мошек резко затормозил, резко повернулся яростными глазами к мсье Стадину, слегка наклонившись, залихвастски поправляя манжеты и мечты в голове ,- насмерть!
- А!- проакал громче некуда мсье Стадин,- по рукам!
У входа на ярмарку негде было и приступу случиться от палящего волосы на коже милых дам солнца, не то, чтоб там ананасу упасть, а там - всё начисто завалено ананасами, и многие, увидав их размеры, громко смеялись:
- Ты глянь! - розовощёкая коммунистка в красном платке, молода да красива, тычет пальцем в гору ананасов, зорко подмигивая барышням-подругам,- Ну, не ананас! Ананас-А-на-на-сыч!!!
Смех, гул, торги, ай да, ярмарка! Будто от Смоленской набережной поднялся песок, что пролетел неизличимые пары столбов и фонарей, посмотри на них ближе, предугадай во сколько зажгут свет, пробудет ли он там резанно, или молото? Если вот отсюда посмотреть, так вообще стоит просто стул неизменного качества, валит пар из трубы, рядом убежище номер 2656. Именно столько туалетов, или используемых для туалета приспособлений есть на этой улице.
- Завладела мною тревога, как сюда подходим-то, Пал Саныч, любезный!
- Мной давно замечено твоё лицо беспокойное, а что стряслось-то?
- Валенок, Пал Саныч, валенок импортный порвал, окаянный, сын с гулагу привёз, эх...
- Ну, не плачь, того ещё будет, плакать надумал!
Трамваи летают туда-обратно, сумки и авоськи мельтешат в усталых глазах, доносятся сквозь базарные маты:
- Соломин, товарищ, держите дверь! Соломин держит дверь, граждане, поспешите покинуть транспортное средство!
Пьяница толкает женщину, её мужчинка-подхалим, уже игриво растопырив ноги перед очередной продавщицей моркови и свеклы, лишь остроумно подменил тон важности на тембр непредсказуемый:
- О, Машенька! - он выпятил кисть, приставив указательный палец ко лбу, и прилизанные волосы его отблеснули своей влажной коркой-соплёй,- Ты подверглась насилию! Ах, самозабвенный, стойте!
- Ти слишаль э?! - и конфликт был тотчас исчерпан. Сиюсекнудно.
- Серёдка ярмарки - то сцен да столбики, купола извешивали, да посрывали! Дай на хлебушек, внученька?
- Бабка, я парень! - ори,ори.
- Ой, внучек, добрые у тебя глаза, хороший ты,- сентименты со слезами на глазах, более пропитых, чем у нас с Вами, мсье Журавлью.
- Ты ж пить пойдёшь, старая! - вкругу собрались все лучшие собратья, все лучшие собутыльники, позицию пронырливую они вдруг разрешают щелчком пальцев.
- Мне пора! - мсье Журавлью, прошу меня понять.
Котелок приподнят пальцами в перчатках.
- Мне жаль. Вот и Ваш автобус.
Котелок приподнялся возбуждёнными бровями мсье Журавлью.
- Лакрицы в дорогу? - рука в перчатке предлагает прекрасно, как успешный фокусник.
- Мне ни к чему,- сделал наглядную паузу мсье Журавлью, раздвинув колоду карт, а вот кем подаренных - доподленно неизвестно. Никому.