Ты вдыхал хлороформ стиха

   
  Ты вдыхал хлороформ стиха, виноградных лоз венозных
вскрывал ветвистый синтаксис,
в дебрях которого я слышал голос,
испорченный эпохой: по вороньи ворковала ирония,
взвизгивала плеть,
задирались юбки,
осина трепетала от похоти, на болоте крякали утки,
напоминая,
что скоро крякнешь и ты
оттого, что летучая жидкость со сладковатым привкусом
без меры растворена в стихах.
       Пока размотаешь витиеватую речь, доплывёшь до сути,
голова начинает медленно скатываться с плеч,
как будто не спал вторые сутки,
потом очнёшься впопыхах, но оглядеться нет сил, невозможно:
так густо, так плотно слетелись роем слова, как пчёлы, в одну жирную черную точку на конце твоей речи…
Не вспомнить ни странствий Одиссея,
               ни твоего лица, напуганного тем,
что тишина тревожна
и не слышно в кустах дрозда, --
всё поглотила Талласса!
И слово в плавниках, разбухшее, как «черная звезда»,
которая, не вмещая семантики миров,
вот-вот взорвёт оболочку,
ибо масса тела достигла критической плотности.
Так бывает, что книга,
недочитанная до конца,
выпадет из рук и захлопнется.
        Так подспудно готовится новый взрыв стиха,
в котором слово, как Одиссей,
пространством и временем полно,
сжимается от боли или стыда,
раздувается огнем, как Гефеста меха,
пока спишь над книгой, уронив отяжелевшую голову...


1998