Хлеб

Известны две самые древние надписи. Обе они дошумерской эпохи, им более 7 тысяч лет. Появились они до Великого Потопа, а потом встречались во всех эпохах. Одна надпись гласит: « О, Боже! Что за дети пошли непослушные…». Другая надпись: « Я голоден. Пришлите пшеницы и кунжута».
Голод и беспокойство о будущих поколениях – вот что долетело до нас из глубокой древности.

Ещё 500 лет назад, во времена Ивана Грозного, на территории нынешней Республики Коми хлеб ели 5 процентов населения, да и то – преимущественно по праздникам. Основной пищей были дичь , рыба и лесная ягода. Во времена Бориса Годунова, на рубеже 16-17 веков, судя по дозорным книгам Яренского, Лоемского, Киберского уездов, хлеб сеяли в 1:5 доле от потребности. Сеяли не всегда, потому что в 4 годах из десяти случался неурожай, вымораживало и недозревало. Мертвые деревни были реальностью каждые пять лет вплоть до Екатериннинской эпохи, до 1776-96 гг.
Рожь и ячмень – только это было хлебом. Пшеницу на Выми, например, научились доводить и сберегать в более-менее «едомых» объемах только к 1847 году (так указывают «Вологодские губернские ведомости» 1853 года). Основная доля хлебов все-таки «торговалась». На Вятку и Чердынь шли караваны с пушниной и «питиряком» (так называли тушки мороженого рябчика), а оттуда – с порохом, сахаром и зерном.

В 1637-41 годах на Выми были такие неурожаи, что, например в Онежье оставалось трое взрослых жителей (по дозорной книге 1608-го их было более 500 человек). Это не значит, что все умерли – часть ушла на верхнюю Вычегду и на Соли Камские, но большая часть людей действительно погибла. Похожий голод поразил Турью, Усть-Вымь, Княжпогост и Онежье в 1676 году. На Мезени после голодовки 1676 года оставались три деревушки, на Сысоле «збродили» (т.е. ушли) целыми кланами и родами – кто на Пермь, кто на Чердынь, кто, как ни странно, ушел на Печору – на Север.
Хлеб - слово, ставшее символом победы над голодом, пришло к нам из Греции. Возможно, оно пришло в 13 веке после разгрома Константинополя крестоносцами, когда тысячи, десятки тысяч православных греков пытались найти спасение в славянских землях на востоке. Но, возможно, что слово «хлеб» пришло и ещё раньше – из изобильных тех же греческих колоний Крыма и Черноморского побережья Кавказа. «Хлибанос» - это небольшие низкие горшочки, в которых выпекался хлеб и на стол подавался часто вместе с горшками. Посуда «хлибанос» нечто среднее между розеткой и глубокой тарелкой. Неправда ли – не в похожих ли формочках и сегодня выпекают хлеб?
 
Некоторые филологи утверждают, что слова « хлеб», «хлябь», «лепить» и «лепота» (т.е. красиво, ладно, добротно сделанное и служащее) - в славянских и праславянских истоках однокоренные слова. Однако большинство всё-таки сходятся во мнении, что слова оказались просто похожи.
На столе средней семьи Древней Руси и вплоть до Екатерининских времен хлеб был редок и представлял собою продукт сильно отличающийся от того, что мы сегодня называем хлебом. Это были булки из муки грубого помола, перемешанные с соломою, крапивой, ягодой и пареной репой (на праздники – с морковью), где самой муки было едва ли треть. Императрице Екатерине Великой народ наш благодарен в своем преумножении не только за административные реформы, отмену смертной казни, формирование первого бюджета ( до неё годовые расходы и доходы никто не считал), но и за приток с Запада её земляков-немцев, пришедших с другим уровнем земледелия и кулинарии, бытоустройства и медицины ( от гигиены до аптечного дела). При Екатерине же впервые власть стала считать трудовые ресурсы России, в ней зарождалось понимание «человеческого фактора», а, значит, борьба с голодом была борьбой за преумножение народа российского и за благосостояние людей. К слову – за век после Екатерины население России увеличилось в шесть раз!
Двадцатый век стоит особняком в истории страны. Две мировые войны, ГУЛАГ и русская Голгофа с гонениями на христиан и крестьян ( что по сути в России было одно и то же) поставили страну в положение, когда ценность хлеба несколько раз за столетие для миллионов людей была дороже золота. За голодомор 1921 на Волге и 1933 года на Украине мы потеряли около 10 млн.человек. В блокадном Ленинграде только от голода погиб почти миллион человек. Причины разные, но безбрежное горе людское начиналось там, где пропадал хлеб. За него отдавали художественные и антикварные ценности; им, как единицей измерения, поверяли стоимость других вещей. Ещё в 60-х годах и даже позже можно было слышать в выступлениях чиновников и читать в газетных публикациях, что, например, «новая радиола «Волга» сопоставима в стоимости 1040 буханкам серого пшенично-ржаного хлеба», что «зарплата механика на селе равна 900 батонам» и т. д.

Чёрный хлеб – не элитный нынешний, Бородинский, например, а настоящий тяжелый, похожий на кусок чернозёма, в 60-х годах стоил 10-12 копеек за килограмм. Я помню, как его продавали на вес в «лагерном» магазине Княж-погоста («лагерным» магазин назывался, потому что снабжение его было по линии снабжения «Усть-Вымьлеса», ещё недавно – «Усть- Вымьлага»). Тогда так и различали хлеб – черный, серый и белый. То, что сегодня называют «черным хлебом», тогда называлось «серым». Никаких тебе Барвихинских или Баварских хлебов. Были караваи из сельских или лесопунктовских пекарен, которые пеклись побольше размером и попышнее, а потому командировочный люд на лесопунктах и в селах, как деликатес, покупал такой хлеб себе и знакомым по несколько штук. Впрочем, в 60-х, конечно, с хлебом было уже несравненно легче. С ассортиментом тоже. Тогда ситуация с продовольствием и достатком людей менялась прямо на глазах. У проходных заводов в Сыктывкаре, в Ухте, у контор леспромхозов стояли вместе с «досками почета» и доски с цифрами статистики. Выглядело это примерно так: « В 1967 году рабочие завода ( или леспромхоза) купили 2 автомобиля – «Запорожец» и «Москвич», в минувшем 1968 – уже 5 автомобилей и 12 мотоциклов, в том числе 5 с коляской, а в нынешнем 1969 году – 8 автомобилей и 36 мотоциклов». Здесь же были цифры купленных холодильников, телевизоров, радиол, велосипедов. Сегодня это выглядело бы странно и для кого-то даже кощунственно ( считают содержимое моих карманов!), но тогда это всё воспринималось, как что-то обнадеживающее, как совместная победа над нищетой, и как дружное планирование общих перспектив.
 
Ситуация менялась на глазах… Поколение, родившихся в конце 60-х годов прошлого столетия, хлеб, как ценность понимали уже только по рассказам родителей или в силу случайного личного опыта. Опыта реального голода.

Солдатский хлеб

В начале 90-х годов, когда окончательно рухнули остатки цензуры, на российских телеканалах появились сюжеты о голодных бродягах и нищих. Но особенно потрясли страну кадры, которые показала программа «Время» - голодных, доведенных до дистрофии, матросов с острова Русский (недалеко от Владивостока). Кажется, двое из них от недоедания даже погибли. «Дедовщина» в армии, проблемы неуставных взаимоотношений были названы главной причиной этого чрезвычайного происшествия. Одни журналисты и политики винили во всем демократов, разрушающих армию, другие – коммунистов и армейскую бюрократию. На мой взгляд, вторые были правы больше. Солдат недоедал всегда. Это императив его жизни. Недоедать, недосыпать, хотеть пить, согреться или наоборот залезть в прохладу. Но голод, когда тело теряет по 26 килограммов в месяц, и при этом оно должно выполнять поставленные задачи, к сожалению, так же часто бывает в армии, как и обычный недоед и недосып.

… На морозе в минус 35 с ветром мы, курсанты, учебного полка Волочаевского городка ( Хабаровск) рубили лопатой найденную в технической яме буханку белого хлеба. Создавали тайники с хлебом. Меняли его на сигареты и на более удобные валенки. Зима 1978-79 годов была лютой, на неё, как на минусовые максимумы часто ссылаются в метеосводках и сегодня. Лютая зима вдвойне труднее солдату и в десять раз труднее солдату голодному. Мы терпели и мечтали – будем «дедами» наедимся! Кому-то повезло хотя бы со вторым годом службы. Я же попал в Амурскую область в г. Свободный. Этот город сейчас знаменит тем, что там создают космодром. Тогда там ничего не создавали. Наш автобат стоял среди сопок и питался большей частью посылками из дома и ворованной картошкой из пригородных усадеб. Потому что то, что предлагала столовая, есть могли только гарнизонные свиньи. Без преувеличения. Черный перемороженный картофель, гнилое мясо, прогорклый до ядовитого состояния маргарин и животный жир. Деликатесом был гороховый суп, от плесени пахнущий водорослями. Осенью 1979 года автобат скосила «желтуха» (гепатит А) и дизентерия. Из более чем 400 человек солдат свалилось триста! В это же время завшивели. Ни горячей воды, ни мыла. Спасались керосином, да и то – ворованным со складов.

 Трибуналы и гауптвахта уже не пугали. Гимнастерки под утюгами трещали и расписывались кровавыми разводами… Картинка, как в гражданскую войну – не правда ли? Когда я пришёл с армии и рассказывал об этом отцу, в университете, ребятам, вернувшимся со службы в Германии и на Волге, мне никто не верил. «Ну не до такой же степени!» - недоверчиво ухмылялись все. Дескать, солдатские байки – они, как байки рыбаков: фантазии приветствуются. Но это были не байки. Мне поверили через десять лет, когда программа «Время» рассказала об острове Русский. Сколько их таких солдатских» и матросских «островов»? Я уверен, что они есть и сегодня. Потому что всегда есть люди имеющие власть не понимать голодного. Сытый голодного не разумеет, а уж властный и сытый – тем более.

Интернатовский хлеб

Осенью 1993 года вокруг Кунибского психоневрологического интерната ( Сысольский район Республики Коми) разразился скандал. Внешне, в прессе, он почти не проявился , если не считать одной-двух статей в «Красном знамени» и «Молодежи Севера» . Тогда умы интеллигенции, прессы и всего политически активного населения были заняты выборами в Государственную Думу, которую в начале октября расстреляли из танков, а 12 декабря её должны были выбрать без коммунистов и проголосовать на референдуме за новую Конституцию. В ней, между прочим, права личности отмечались особо… Абстрактная демократия уже шагнула далеко вперед, а в Кунибском психоневрологическом интернате больные люди сидели на четырех кусочках хлеба... в неделю! И при температуре в корпусах 8 градусов по Цельсию. Ко всему прочему в одном из зданий шёл ремонт, а потому, размещенные по соседним корпусам больные, спали на сквозняках на полу.

Скандал, по сути, начался тогда, когда с проверкой приехала комиссия из Министерства по социальным вопросам, в составе комиссии был автор этих строк в ранге помощника министра и врач-психотерапевт В. Толстов. Мы увидели измученных, голодных и холодных людей, которые тихо улыбались и просили хлеба и сигарет. Серый, сырой хлеб им привозили два раза в неделю, на душу выходило по два кусочка. Остальная еда разносолами тоже не баловала – пустые перловые похлебки, картошка с консервами сайры, правда, говорят, что им часто давали конфеты-карамельки. Наверное, это было то, что удавалось урвать или выбить пожилой женщине снабженцу. На фоне ремонтной грязи (ремонт длился уже больше года, и больные люди работали в т.ч. на стройке), холода, сквозняков и плохого освещения вся картина была страшной, какой-то военной и сумасшедшей не из-за больных людей, а из-за отсутствия совести у здоровых.

Справедливости ради надо сказать, что были, конечно, работники интерната, которые на свои деньги покупали хлеб голодным подопечным. Был предприниматель из Визинги, который оставил для больных 20 или 30 килограммов сушек…
… Тут сделаем логическое отступление. Я хотел следующую строчку написать так: «Но дело ведь не в благотворителях, а в государственной системе и в больном обществе, которое забыло своих убогих граждан». Однако, я эту строчку из книги вычеркнул. ДЕЛО КАК РАЗ В ЭТИХ БЛАГОТВОРИТЕЛЯХ, поделившихся куском хлеба, умеющим слышать чужую боль и голод. Дело в куске хлеба, поделенном пополам. Поделенном, а потому и объединяющим народ, не только в праздниках, но и в тяготах, и в трагедиях. Неизвестная сердечная работница интерната и безымянный предприниматель – все они часть общества. И народ жив, пока есть в нем люди, умеющие делиться.

Директор интерната, которую все жители села звали «Шахиней» не получила даже выговора. И это даже после того, как мы по итогам проверки устроили совещание в Минсоце и скандал. Рука руку моет. Тогдашний министр по соцвопросам Феликс Меркулов был почему-то сильно занят поездками в Германию, в Финляндию, в США ( на планерках умилялся увиденным отношением к инвалидам и социально незащищенным гражданам в тех странах), а в Кунибе изменилось только одно – тогда, в 1993-м хлеб начали привозить 5 раз в неделю. Мы с врачом В. Толстовым «хлопнули дверью» - ушли из министерства.
 Х Х Х

В 1995 году газета «Вечерний Сыктывкар» сообщала цифру, которая прозвучала на одной из планерок администрации. 176 семей Сыктывкара недоедало в тот период. «Недоедало» - это голодовало. Официальную цифру смело можно умножить, как минимум, на четыре. Сейчас, двадцать пять лет спустя, картина будет , конечно, другой, но всегда есть те, кто голодают. Причин для этого жизнь всегда подбросит. Важно помнить, что смысл хлеба все тот же.А отношение, увы,...

                Мне повезло

Когда-то в молодости, когда страна Советов отказалась от Советов и распадался СССР, я услышал историю одного старика-литовца, который жил у нас где-то в одном из лесных поселков. Ему пришло письмо из Литвы, в котором сообщалось, что по реституции— по возврату незаконно отнятого во время революции и национализации в его стране имущества — государство Литва готово ему вернуть пакгаузы и портовые дома, торговые склады где-то на побережье, и даже возможность получить деньги за пароходы, которые у него были. Что-то там у его отца было и на счетах банков то ли в Австрии, то ли в Австралии. Семидесятилетний старик в то время работал пекарем , и вот в одночасье он мог стать миллионером. Наследник он был основной и один, остальные претенденты были дальние родственники.
Говорят, что когда старику пришло письмо, он допек  хлебы своей смены, был , говорят, от нервов необычно румяный-румяный. Вечером, уже в темноте, он пошел по глубокому снегу на кладбище и долго сидел у могилы своей жены. Долго-долго. Вечером к нему заходили соседки и видели, что он бесконечно курит трубочку, разговаривать не хотел... А утром вышел на работу. И продолжал работать все так же — бледный и седой.

Он написал письмо туда — на родину, в Литву. Что в том письме мы не узнаем. Но соседям объяснил просто. «Я хочу тут печь хлеб людям...Что я буду делать там? Два-три года трепать нервы с этими миллионами? Ходить с документами среди незнакомых людей и доказывать , что я — это я? Или лежать кверху пузом совсем в незнакомых странах и пялиться на чужую жизнь. И потом умру далеко от моей Анны?...  Моя жизнь здесь, потому что я здесь пеку хлеб».
Меня потрясла простота ответа, и простота чрезвычайно емкого образа. «Я здесь пеку хлеб, и здесь моя жизнь». В районной газете написали немножко с пафосом - «здесь я нужен людям», но нам неизвестно — имел ли ввиду тот старик «нужность» в рабочем смысле, а вот в скрытом, внутреннем смысле точности своего служения судьбе и Богу — это он имел ввиду точно. Такими поступками не обманешь. Умер он меньше, чем через два года. И положили его рядом с его Анной.

Теперь уже не помню о каком же поселке и каком старике писали, но где-то на простом сельском кладбище лежит старик, который помог мне когда-то правильно понимать судьбу и смыслы жизни на земле. Я хочу так же. Быть на месте — где родился, там и пригодился, не изменять судьбе и дорогам, которые дал тебе Бог. И печь свой хлеб. Причем про хлеб я долгие годы мечтал буквально. И судьба дала мне возможность поработать с хлебом — я пять лет потрудился маркетологом и рекламистом  на хлебокомбинате.

 «Не мечтай, а то намечтаешь...» - есть такая саркастическая поговорка. И все-таки здорово — я уверен, что и в последний свой год на земле испеку я хлеб. И угощу соседей. По-домашнему, может быть, простенько как-то, но все-таки...