Незваный гость

Вот говорят, что незваный гость хуже татарина. А тут и сравнивать не надо.   Национальный вопрос  лучше не трогать, ибо он к делу  не относится.

 Хотя как на это посмотреть … Ведь  действие происходит в Татарстане, а точнее в Набережных Челнах, а еще точнее по адресу, где проживает Пархоменко Николай Федорович, в народе известный как Пархом.

 4января  2004 года ему исполняется 59 лет. Свой предъюбилей он решил отметить «не изменяя себе по традиции», т.е. у себя в однокомнатной квартире, главной достопримечательностью которой являются книги, картины с автографами и большая кухня, где разрешают курить. 

 Давно известно, что к Пархому  можно прийти  в любое время суток. Здесь любят собираться те, кого называют "богема" и им сочувствующие.
Сам Пархом – режиссер первого в этом городе театра «Ника» – человек душевный тонкий  гостеприимный. Его бывшая жена – известная  поэтесса - до сих пор именно его в своих стихах называет «любимый». Она давно обосновалась  в Москве, т.е. законной хозяйки в доме нет, и этот факт откладывает особый отпечаток на весь быт и режим данной квартиры.
 
Гости обычно подтягиваются  к 7-8 вечера, хотя некоторые успевают  поздравить  именинника, забежав до работы.
Люди, не отягченные строгим рабочим графиком, заходят с утра и остаются до следующего утра...
Народ приходит по одному, парами и кампаниями. Одни уходят, на их место приходят другие,  все не с пустыми руками:  тарелочки заменяются, закусочки освежаются, вино не кончается. Разговор течет ровненько, прерываясь  телефонными звонками, иногда перемежаясь смехом  и песней. 
Здесь умеют ценить хорошую шутку и добрый розыгрыш.  Гитара всегда под рукой.  И песни Окуджавы, Визбора, Митяева и на стихи Есенина у народа в чести.

 В тот самый вечер мы пришли впятером: Петрович – импозантный мужчина, проживший более десятка лет с семьей за рубежом, играющий на гитаре указанный выше репертуар;  Эмиль – программист, бывший нападающий в институтской команде по регби, мастер анекдота, человек непьющий; его жена Лариса – вечно юная, стройная, с чувством юмора под стать Эмилю; мой муж – дед ГинАдич (так его назвала одна из внучек) – вятский инженер с внешностью столичного режиссера (благодаря седой бороде и темным очкам) и я – нетипичная, но училка.
 
Над подарком долго не размышляли: «Пусть богема дарит всякую ерунду, а мы люди простые и подарок должен быть красивый, теплый, нежный и нужный.»
Для одного подарка эпитетов оказалось многовато – решили поделить на два: "красивый" досталось рубашке, а остальные забрало себе нижнее зимнее белье. Упаковали все аккуратненько и, вручая,  предупредили, что мы, как особо приближенные, считаем, что имеем моральное и даже аморальное право дарить такие интимные вещи.
 - Посмотришь потом.
Реклама возымела свое действо, и хозяин сразу  во все и облачился. 
До нас юбиляра уже поздравили несколько партий гостей, некоторые еще оставались за столом...
 Среди них  художник с очень редкой фамилией Иванов, авторитетно заверивший, что вместе  эти шмотки не смотрятся, т.к. по гамме не совпадают.
А вот цирковому очень даже понравилось, и особенно  макаке,сидевшей у него на коленях. Обезьянка была с ошейником и на поводке. Она очень эмоционально  выражала свой восторг, пытаясь перепрыгнуть на противоположную сторону стола, пугая своим криком  окружающих, особенно  журналиста многотиражки Никиткина–  крупного хохмача, который был в тот вечер разливающим.
 
Всякий раз, когда он брался за бутылку, обезьяна начинала громко аплодировать. Циркового звали Фарид, и когда рука Никиткина приближалась к рюмке циркового,  макака пыталась ее укусить, а тот в свою очередь кричал: «Фарид, держи подругу!»  Фарид выпивал содержимое, ставил рюмку на стол, после чего оставшиеся капли допивала "подруга", и оба были счастливы.

Виктор - бывший одноклассник Пархома- человек бывалый, несколько лет назад приехавший к своему школьному приятелю с Украины, чтобы посетовать на судьбу-злодейку, да  так и остался, выполнял за столом роль хозяйки. 

Мы шумно рассаживались, и попутно узнавали, что обезьяна здесь не случайно, поскольку через месяц наступает ее год по восточному календарю.

Виктор рассказал, что в год змеи Фарид приносил на день рождения в качестве почетного гостя двухметрового удава в мешке, которого после застолья забыли в такси... Потом нашли... Вернее таксист нашел его первым, но почему-то не обрадовался.

 - Сладкой парочке  по полной не наливать!  А то они что-то быстро хмелеют,-  заметил Виктор невзначай.
Представительница приматов вроде бы и не слушала, но, как оказалось позже, все слышала и понимала.
Выпили, как водится, за виновника торжества, потом за друзей, которые не забывают, потом Николай Федорович предложил: «За любовь!»

Каждый пил за свою.  И как водится после этого, Пархом запел коронную: «На тот большак, на перекресток...»
Существует совершенно авторитетное мнение,  что лучше  его а капелла эту песню никто не поет.
Заслушались все.

Обезьяна, улучшив момент, укусила-таки, отомстив за насмешки, но не Никиткина и не Виктора, а моего Геннадьевича,  который оказался рядом. 
Я, увидев эту сцену, так заорала, что обезьяна забилась в истерике.  Укус оказался серьезным, и Никиткин сразу обработал рану прямо из бутылки, обмотав руку носовым платком.
Цирковой  стал успокаивать макаку, но она требовала отмщенья за испуг, и, поняв, что вечер удался, они оба засобирались и ушли.

Наступило затишье, когда вдруг в дверь резко позвонили.
Пришли двое: Юнусов и с ним незнакомый мужчина с баяном, который с порога объявил, что "музыка приехала".
И представился.
- Николай. 

Подмигнув, он громко запел.
 - Коля, Коля, Николаша,  на край света я с тобой!
Из чего мы поняли, что тёзка Николая Фёдоровича с ним на «ты».
 - Веселый! – заметил  Никиткин.
 - Первый раз его вижу,- сказала  Лариса, - кто он?
 - Понятия не имею, - буркнул Эмиль - по-моему, и Пархом с ним  не знаком.
 - Ну, сказали же: "Николаша", - уверенно ответил Петрович, - произнеся  последнее слово чуть громче.
 - Понял, - сразу отреагировал на свое имя пришедший, - взял в руки баян и  кивнул в сторону рюмки -  горло промочить бы надо.
 - Разумеется, - согласился с ним Никиткин, приступив к своим обязанностям.

 Не дожидаясь тоста, баянист выпил, быстро закусил колбаской и растянул меха. Присутствующие явно не ожидали такой прыти, переглянулись.  Он запел: «Ой, мороз, мороз не морозь меня». Я решила поддержать, но уже к концу первого куплета поняла, что делать это будет нелегко, т.к. темп песни меняется по желанию аккомпаниатора. Допев про мороз, исполнитель предложил выпить за песню. Никиткину ничего не оставалось, как только налить. Народ не торопился выпивать, но баяниста это не смутило. Он легко опрокинул рюмочку и снова запел: «Как родная меня мать провожала» 
 
Репертуар был малознакомый, исполнение очень громкое и какое-то напористое, присутствующие мирились со сложившимися обстоятельствами. Потом было: «Когда б имел златые горы и реки полные вина», в которой Николаша уже стал путать ноты. Люди из-за стола потянулись на кухню: якобы покурить, причем уходили и некурящие. Я оставалась за столом, в предвкушении  разрешения нарастающего конфликта. Николай продолжал.
Первым, улучшив паузу, подал голос вернувшийся Никиткин.
 - Давайте немного поговорим, ведь давно не виделись.
 - Да, ладно, поговорите!  Но сначала споем... я ведь уйду  скоро, а потом  когда еще приду, - парировал баянист, искренне веря в свою исключительность.  И опять затянул очередную песню.
Напряжение росло.
 - Какие-то вы скучные, - не унимался  гармонист.
 - Да, видишь ли, дружище, мы  как-то под гитару привыкли,  - очень вежливо, но внушительно сказал Петрович и потянулся за гитарой.   
Николаша опять был первым: баян громче гитары. Петровичу пришлось согласиться с этим аргументом. Пожав плечами, и отложив гитару, он опять пошел  курить. 

Через секунду к Николаю подошел Юнусов и сказал, что его там кто-то по телефону спрашивает. Баянист удивился.
 -  А кто знает, что я здесь? - пробубнил невнятно, свернул баян, поставил на свой стул и пошел за Юнусовым в коридор. В это время в комнату буквально вбежал Петрович, схватил инструмент и, молча, сунул его под стол.
Никиткин подвинул его ногой поглубже. Все облегченно вздохнули, ожили и даже успели перекинуться парой слов.

Лариса не  участвовала в нашем заговоре: в это время она была на кухне.
Вернулись они с Николашей одновременно, и он сразу спросил про баян. Все нарочито увлеченно разговаривали между собой, не замечая беспокойства баяниста, едва сдерживая смех.
 
Одна Лариса ответила, что, наверное, он оставил его в коридоре.
- Вообще не понял, кто звонил. Подошел -  там уже трубку повесили, - удивлялся Николаша и вышел из комнаты. В это время, ни о чем не подозревающая, Лариса, усаживаясь на свое место, ногой запнулась за баян и радостно закричала.
 - Николай, он здесь!... 

Несколько человек непроизвольно потянулись к ней, чтобы зажать рот, но было уже поздно. Баян нашелся! 
Николаша  взялся за привычное дело с удвоенной энергией.

На кухне Юнусов  клялся и божился, что сам впервые  увидел горе музыканта у дверей  Пархома. 
Хозяин квартиры с Николашей познакомился час назад, как и все остальные.
Ситуация становилась всё  забавнее: сказать человеку после часового, всех доставшего концерта, что он здесь по ошибке, как–то было неловко. 

Тогда Юнусов предложил план.
 - Сейчас спустишься к консьержке и оттуда позвонишь попросишь ее сказать, что она  якобы соседка, которую он заливает, - объяснял он Виктору.
 
Через минуту раздался долгожданный телефонный звонок и фальшиво-обеспокоенный голос Юнусова сообщил, что абонент на проводе и требует Николашу.
 - Похоже, тот, кто в прошлый раз сорвался...  что-то там у тебя, Коля, с  сантехникой.

Когда, наконец, за баянистом закрылась входная дверь, все рассмеялись от души  и стали наперебой объяснять Ларисе ее оплошность.
А я радовалась, что Николаша живёт не на первом этаже.

Эмиль вспомнил анекдот по этому случаю.
 - Татарская диаспора в Нью-Йорке обратилась в ООН с жалобой на поговорку: "Незваный гость хуже татарина", что она ущемляет их национальные чувства. В  ООН приняли решение - читать поговорку в новой редакции: "Незваный гость лучше татарина".
Через пару минут беседа вошла в привычное русло. А  ближе к полуночи мы запели.