Глава 14 прощание с тётей машей

Прощание с тётей Машей.

        Именно таким путём, как я и предполагала, мне удалось преодолеть трудности, возникшие при переходе на заочное отделение. Я устроилась на работу, закончила институт, но об этом как-нибудь в следующий раз. Хочу остановиться на одном лишь эпизоде.
        Целый год, получая зарплату и приобретая разные необходимые для повседневной жизни вещи, я никак не могла набрать столько денег, чтобы расплатиться с моей мордовкой тётей Машей. Ведь она, голубушка, раскошелилась и взяла со сберкнижки для меня приличную сумму денег, приготовленных на похороны. А я глаз не кажу.
        Лишь на второй год моей трудовой деятельности, когда жить стало легче, жить стало веселей, потому что прекрасное зимнее пальто и всё необходимое прочее уже имело место в моём гардеробе, я накопила тёте Маше столько денег, чтобы оплатить долг за квартиру, питание, деньги взятые взаймы, все её хлопоты, и добрый врачующий нрав, хотя последнее оплатить невозможно, и в вечном я перед ней долгу!
        Наконец, благополучно устроенная в жизни, уверенная в себе, в модных туфлях и одеждах явилась в дорогой мне барак к ненаглядной моей мордовке тёте Маше. Её не было дома, в баню ушла. А на моём топчане, под моей "Царевной лебедью", которую я оставила когда-то,
       - Пусть висит, всё память о тебе какая - никакая, - разрешила тогда тётя Маша, живёт уже другая студентка тоже с литфака. Уезжая, я оставила адрес тёти Маши в пединституте для квартирантов.
        Родители новой жилицы в соседнем совхозе имеют большое хозяйство, привозят ей продукты. Тётя Маша стряпает на двоих.
       - Живу, и помирать не надо! - как говорит тётя Маша, - смеётся Надя, так зовут мою преемницу. Мы с ней, как сёстры, одинаково любящие мордовку нашу тётю Машу, на родном своём топчане сидим, вспоминаем её привычки, поступки, жесты.
        Наконец, она, хозяйка, распаренная после бани и довольная, в комнату вошла. Меня вначале не узнала - не тот вид! А разобравшись, застеснялась, не решаясь ко мне, такой важной, после почти двухлетней разлуки подойти, теребила смущённо концы цветастого платка. Когда я кинулась обнимать её и целовать, залилась она счастливыми слезами:
       - Жили, чай, как родные!
        Вечером, конечно, был пир на весь мир с дарением подарков, объятиями, поцелуями и воспоминаниями. Сидели с нами за столом и дядя Матвей с женой. Я его за туфли очень благодарила. Ведь он их, рваные мои туфли - хоть выбрось, починил так, что я в них благополучно до новых дожила. Денег не взял: "Чай не чужие мы". Кроме прочих подарков, преподнесла персонально ему красивую бутылку коньяка, чем очень его растрогала:
       - Спасибо, дочка!
        Осталась ночевать. На полу постелили поперёк толстую перину и подушки, долго не могли уснуть. Тётя Маша рассказывала про своих деревенских шабров, что пишут, а иногда и в гости наезжают. И про всех барачных - много чего за два года произошло.
        Напомнила мимоходом, что долг я привезла.
       - Чего там! - не собиралась тётя Маша взыскивать с меня за давно прошедшее, - гостинцев сколько, да вон какую девчонку ты мне взамен нашла - живем и помирать не надо - сметана не выводится, пироги с мясом печём.
        А на следующий день, когда я выложила деньги на стол, тётя Маша снова в слёзы, и приговаривала:
       - Сроду денег таких мне никто не давал, чай, они тебе нужней - дело молодое!
       - Может, и нужней, но они ваши, ни копейки я вам не переплатила. А "долг платежом красен", и спасибо, что помогли в трудную минуту, - причитала я ей в ответ.
        Проводила она меня до трамвая.
       - Чай, если бы не деньги, дак бы и не заглянула?
       - Спасибо, деньги помогли, - целовала я её в мокрые узкие мордовские глаза.
       - Дак, приезжай! - кричала тётя Маша с остановки в открытое окно.
       - Конечно же приеду! - отвечала я, но знала уже, что жизнь - жестокая штука - гонит без остановки суета сует. Может быть, вижу я свою мордовку тётю Машу в последний раз, и слёзы душили меня.