15. Аркадий Сергеевич

 В пижаме, в мягких неслышных туфлях, вошёл после душа ко мне с мокрыми волосами Аркадий Сергеевич "пожелать спокойной ночи". Я ему благодарно улыбнулась. Он попросил разрешения перед сном немного со мной поговорить. Я не противилась, теперь, пожалуйста, это вам не в старых туфлях с задранными носами и старом платье. Теперь я сидела на кровати с кружевной грудью, завёрнутая в одеяло, размахивая свёрнутым журналом, словно волшебным жезлом, и чувствовала, по его глазам, как неотразима.
        Он присел на стул и сказал, что всё ещё не верит в реальность нашей встречи, и как только остался один, ему всё это показалось чудным сном. Сказал, что приложит все силы, чтобы я была с ним счастлива. И тоже заметил, что мне идёт белый цвет. И к зиме он закажет мне шубку из светлого меха. И вообще, вторым делом завтра после ЗАГСА будет мой гардероб. Пусть я подумаю, что мне больше всего идёт, что я хочу иметь? И не стесняясь, скажу ему, сколько мне нужно денег на мелкие расходы?
        Я его заверила, что отныне у меня будут только крупные расходы, я уже привыкла к роскоши. Не хочу и не могу ждать завтра, а чтобы немедленно, сейчас же явилась сюда шубка из светлого меха, и чтобы сам он сделался "золотой рыбкой", и служил у меня на посылках.
        И долго мы ещё продолжали в том же духе, стараясь сдерживать смех, чтобы не потревожить сон Капитолины Федоровны. Робко взяв меня за руку, Аркадий Сергеевич сказал, что к моим красивым бледным пальцам очень подойдёт золотой перстень с розовым светлым камнем, он уже знает, где его достать. И спросил, не занимаюсь ли я музыкой? Я ответила, что когда пою в общежитии, то бренчу с грехом пополам на чужой гитаре.
       - Теперь вы будете заниматься ею, - пообещал он. Затронули вопрос о том, где поселимся мы после свадьбы? Если я не уживусь с его матерью в их теперешней квартире, в другом городе, он приобретёт для нас отдельную квартиру. Я сказала, что до сих пор ладила со всеми, с кем приходилось жить. Он обрадовался и продолжал:
       - В будущей нашей семейной жизни вы можете работать и учиться, как мечтаете сейчас, или только учиться, или даже, не работать и не учиться, как вам угодно, я не настаивать, не препятствовать не стану.
       - Подумать только, - мысленно прикидывала я, - не работать и не учиться! Право же я не хотела ни того, ни другого, как только вспоминался иностранный язык, старославянский, история партии и другие предметы, которые моё сознание не желало добровольно усваивать. О работе в не школы, какой придётся мне сейчас заниматься, я тоже ничего хорошего не думала. Бррр - мороз по коже, как не хочу я ни работать, ни учиться! Красиво одеваться, играть на собственной гитаре, танцевать - это то, что я люблю, это то, чего хочу!
        Мои многочисленные отрицательные качества - некоторая леность, легкомыслие, да мало ли их, если призвать меня на строгий суд, при таком отношении ко мне, переставали иметь значение. Я Аркадию Сергеевичу об этом сообщила. Он сказал, что для красивой умной женщины они простительны. Иметь деловые качества должен мужчина. А назначение женщины - быть украшением и радостью дома. Как славно было сказано - "быть украшением и радостью дома"! Я для этого чувствовала в себе силы необъятные, только не предполагала до сих пор, что может быть таким назначение женщины!
       - Вот так! - мысленно показала я строгой Стефании язык.
        С одной стороны казалось - это же невероятно прекрасная жизнь! А с другой стороны было немного чего-то жаль. До сих пор я была всем чего-то должна... должна хорошо учиться, участвовать в общественной и культурной жизни института, заниматься внеклассной работой с учащимися, читать просветительные лекции в рабочих коллективах, быть агитатором в избирательных кампаниях, и вообще, столько была должна, что невозможно всего перечислить. А теперь какой-то сделалась я не обязательной.
        Но большая радость заглушила маленькое сомнение, потому что Аркадий Сергеевич принёс гитару, и не какую-нибудь, затасканную всем общежитием, облезлую, дребезжащую, а новую, блестящую, отлично настроенную, и стал на ней тихонько наигрывать. Мы в полголоса напевали с ним цыганскую песню "Очи карие, очи жгучие"... и оттого, что пели не в полную силу, получалось особенно выразительно. Я, конечно, не выдержала и, придерживая одной рукой обёрнутое вокруг меня одеяло, стала выделывать другой рукой, плечами и ногами разные цыганские штуки. Опомнилась только тогда, когда слетело с меня одеяло, и я заметила опасный блеск в глазах Аркадия Сергеевича.
        Строго сказала, что концерт окончен, и быстро в постель - одеяло до подбородка - "спокойной ночи!" но было уже поздно, он отбросил в сторону гитару, и кинулся меня обнимать и целовать.
        Это было для меня неожиданно, поэтому на миг оказалась в его жарких объятиях. Но в следующее мгновение я так ловко сработала руками и ногами, что он очутился со стулом и гитарой далеко от моей кровати. Аркадий Сергеевич был мужчиной сильным и страстным. Моё сопротивление его только раззадорило, и не успела я перевести дыхание, как он опять на меня набросился, это снова было для меня неожиданно, но мой организм не успел ещё расслабиться, каждый орган и каждый мускул мой был настроен на борьбу, на сопротивление, на победу, и сломить меня было невозможно.
        В какой-то момент он допустил слабость, я вырвалась, подскочила к окну, и так грохнула кулаком по раме, что треснуло и зазвенело разбитое стекло.
       - Выброшусь в окно, подниму весь дом, вызову милицию! - кричала я. Пусть он немедленно меня оставит, потому что я должна как можно скорее одеться и уйти отсюда. И ещё некоторое время я продолжала выкрикивать угрозы.
        Пока не заметила, что Аркадий Сергеевич стоит смиренно на коленях, молитвенно сложив руки, и всем своим видом просит меня успокоиться, что по щеке его течёт и капает кровь. Помнится, борясь с ним, я остервенело вонзалась в него зубами. Что стоит он босиком, и в разных углах комнаты валяются его мягкие туфли. Зная теперь его слабость - боязнь сильного шума и материального ущерба в этой не его собственной квартире, я почувствовала полную свою победу, успокоилась, завернулась сверху донизу в одеяло и повторила, чтобы он дал мне возможность одеться и уйти.
        Он сказал, что понимает - простить его невозможно, но он очень просит его выслушать.
        Идти ночью, идти далеко, трамваи наверняка уже не ходят. Остаться после всего обещанного у "разбитого корыта" - история невесёлая, поэтому я присела на край кровати и согласилась его выслушать, предупредив:
       - Не знаю, о чём тут можно говорить? Не будет вам прощения и напрасны всякие оправдания!
Он вытер кровь носовым платком, зажал им прокушенную щёку и чтобы выиграть время и собраться с мыслями, попросил разрешения взять свои домашние туфли, и обуться.
       - Да, немедленно заберите свои презренные лживые, мерзкие туфли.
        Он поднимал и надевал их. Я следила за каждым его движением и убедилась, что новых попыток мной овладеть, он делать не собирается.
       - Вот так! - ликовала я мысленно, - уж что - что, а как вести себя в таких обстоятельствах, мы знали, потому что это был вопрос для нас не второстепенный. И не раз, и не два, мы его обсуждали у нас в комнате на материале классической литературы, и на примерах окружающей нас жизни. Знали, как появляются на свет незаконнорожденные дети, и какова цена незадачливым их матерям.
        Аркадий Сергеевич начал с беспощадного осуждения своего дикого, ничем неоправданного поступка. Мерзавец он, негодяй, подлец, и вообще он не находит для себя соответствующих слов. Конечно, он больше этого не повторит, и не зачем мне одеваться и куда-то идти. Он сейчас даст мне ключ от моей комнаты, чтобы я могла запереться изнутри и быть спокойна.
        Но ему очень хочется, чтобы я правильно его поняла, он оттого так поступил, что привык иметь дело с опытными женщинами, очень красивыми замужними и не замужними порочными женщинами. Они на него липнут, как мухи на мёд. И ему надоели. Он уже давно разочаровался в женщинах и давно сделался убеждённым холостяком - вам же говорила об этом Капитолина Фёдоровна - "пока не встретил вас". И повёл он так себя со мной просто по шаблону, как привык поступать с теми женщинами, иначе они не признали бы в нём мужчину. А он - какой же он болван! Ведь знал и видел, что я им не чета, а всё-таки попробовал поступить со мной, как подонок.
        Он приносит мне тысячу извинений, обещает, что пальцем меня не тронет до официального оформления нашего брака, и до моего на то согласия. И повторяет, что бесконечно рад нашей встрече, и тому, что я оказалась такой недотрогой. Иначе бы он ни за что никому не поверил, что есть ещё такие девушки на свете.
        И если я в правоте его слов сомневаюсь, то мы сейчас же разбудим Капитолину Фёдоровну, и пусть она подтвердит - можно ли ему верить? Я сказала, что в правоте его слов имела случай убедиться. Он просил назначить какие угодно испытания. И снова повторял, что я необыкновенная. Моя победа, казалось мне, в какой-то мере слова эти оправдывала.
        Хотя, если подумать всерьёз, то ни Стефания, ни все остальные, ни за что бы не позволили себе попасть в такое, как я, положение, и так себя вести с мужчиной, которого знаешь один вечер.
        Аркадий Сергеевич ушёл за ключом и фотографиями тех красоток, что липнут на него, как мухи на мёд и его развратили, чтобы я могла его понять. Ведь ему давно хочется иметь детей, семью, как у Капитолины Фёдоровны, а к нему липнут какие-то шлюхи, у которых и в мыслях нет семьи - детей, а только наряды, рестораны и всякий вздор.
        Ключ он мне принёс, а фотографий не принёс, потому что они так сфотографированы, что он ни за что не позволит себе, мне их показать. Ключ положил на стул возле двери, ко мне не приближаясь, и ещё раз отметил, что мне необыкновенно идёт белый цвет, и что он представляет, какой я буду невестой в белом платье и белой фате с золотым обручальным кольцом. Белые свадебные платья, как и золотые кольца - не были тогда обязательны, вернее, в нашем быту их не было вообще. Меня так и подмывало пропеть ему: "поедем, красотка, венчаться" и посмеяться ещё, но я сдержалась - ведь результаты опять могли быть непредсказуемы.
        Он помечтал ещё о том, что все дороги теперь перед нами открыты, мы с ним будем украшением в любом - самом культурном и учёном обществе. Что будем время от времени наезжать в Москву и Ленинград - есть там у него и знакомства, и отлаженная коммерция, опять же за счёт его небольших способностей рисовать то, что нужно людям. Профессионалам заниматься этим недосуг.
        Там, в столичных библиотеках, картинных галереях, театрах, филармониях будем повышать свой культурный уровень. Будем ездить отдыхать на юг, купаться в Черном море. И, наконец, пожелав мне спокойной ночи, Аркадий Сергеевич удалился.
        Я заперлась изнутри. Снова лежу в крахмальных простынях, в мечтах и грёзах. Представляю, как мы идём с Аркадием Сергеевичем в ресторан, но я уже его отлично одетая жена. Ах, какое на мне платье! И туфли, и те бусы, что лежат в универмаге, в отделе украшений, и я всякий раз, заходя туда, любуюсь ими, но мне они не по карману.
        От желающих со мной танцевать нет отбоя, но я отказываю всем. Я танцую только со своим мужем Аркадием Сергеевичем и вижу его благодарные глаза.