Глава 5. пан Тадеуш

ГЛАВА 5.
 "Пан Тадеуш"

        Заскочив после стипендии в книжный магазин за тетрадями для конспектов, я увидела в продаже "Пана Тадэуша" Мицкевича, как выяснилось, последний экземпляр. Это была огромная книга в тиснённом толстом переплёте со множеством красочных иллюстраций, едва вместившаяся в мой портфель.
        Конечно, такая роскошь была мне не по карману, но я выложила последние деньги, возлагая на "Пана Тадеуша" немалые надежды, чтобы привлечь хотя бы книгой этой к себе внимание Стефании и, может быть, как-нибудь с ней помириться.
        Мы недавно прошли "Пана Тадеуша" по программе, всем полистать его будет интересно, и Стефании тоже интересно.
        Вечером, когда она вернулась, имея привычку дольше всех задерживаться в читальном зале, я извлекла "Пана Тадеуша" на свет.
        Все собрались вокруг стола, о цене решили, что, конечно, дорого, но ради такой книги можно голодать и холодать.
        Галочка Сметанкина вспомнила, что у них дома есть такой же величины "Русские народные сказки", тоже с цветными иллюстрациями, что она любит эту книгу с детства.
        Людмила Кольчугина сказала, что у них есть похожее издание "Витязя в тигровой шкуре" Шота Руставели, что она тоже любит эту книгу с детства, с того времени, когда ещё не понимала содержания и придумывала к иллюстрациям свои фантазии. И добавила, что в каждой семье должна быть такая книга, потому что она имеет большое воспитательное значение даже своим торжественным в доме присутствием.
        Стефания, конечно, всё это слышала, но к столу не подошла.
       - Такие издания могли бы служить хорошим подарком дорогим и близким людям, - соображала Тамара Одинцова, - только редко бывают они в продаже, да почти и не бывают никогда.
        При последних словах не выдержала Стефания и с недовольным видом к столу подошла. Книгу ей уступили, потому что все уже успели подержать её и полистать
- Смотри, смотри на здоровье, дорогая Стефания! - ликовала я в душе и думала, - может, бросит она на меня приветливый взгляд? Как бы не так!
        Перелистав, она плюхнула "Пана Тадеуша" на стол и проворчала: "везёт же дуракам!" Я была уверена, что именно эти слова произнесла она чуть слышно. И снова ушла в свой угол. Реплику её, кроме меня, никто не слышал, потому что все остальные обсуждали вопрос о том, чтобы отправить в "Литературную газету" предложение - не тратить ценного упаковочного материала на какао, папиросы, шоколад, конфетные обёртки и так далее, а употребить его на издание таких вот замечательных книг.
        Я положила "Пана Тадеуша" на свою тумбочку, чтобы, кому хочется, ещё раз полистали его и почитали. Посмотреть его приходили многие из других комнат и даже с факультета, но Стефания больше к нему не прикоснулась.
        Галочка Сметанкина купила рулон дешёвых обоев. Людмила Кольчугина принесла красную и чёрную тушь из соседней комнаты, тонкие плакатные перья (была там умелица лозунги писать). И на белой стороне обоев, с виньетками и замысловато изогнутыми заглавными буквами, красной и чёрной тушью Людмила писала всем понравившиеся из "Пана Тадеуша" стихи. Красиво у неё получалось.
        Плакаты эти прибивали каждая над своей кроватью. И самым длинным из них, от кровати чуть не до потолка, оказался у Галочки Сметанкиной. Она почти ничего не пожелала из текста опустить.
       - Или всё, или ничего, - настаивала Галочка, - и я сама себе напишу, как сумею. Ей понравилось возвращение в усадьбу молодого пана Тадеуша и первая его нечаянная встреча с Зосей:

  ...Среди родных полей на берегу холмистом,
Где пробегал ручей с журчаньем серебристым,
Шляхетский старый двор стоял в былые годы.
Вот бричка въехала в открытые ворота.
  ...Приезжий ждать не стал пока придёт прислуга,
Он снял засов и дом приветствовал, как друга.
  ...Приезжий посмотрел в окно... а у калитки,
Как пёстрая кайма, мерцают маргаритки.
Но нет садовницы, куда уйти успела?
Калитка всё ещё легонечко скрипела,
Задетая рукой. След узкой женской ножки,
Босой и маленькой лёг на песок дорожки.
  ...Внезапно девушку увидел на заборе,
Простоволосую, в бесхитростном уборе.
Едва прикрыта грудь косынкой кружевною,
А плечи юные сверкают белизною.
Так одеваются в Литве удобства ради,
Но принимать гостей нельзя в таком наряде...
       
        Людмила выбрала для себя стихи о конце медвежьей охоты.
- Писать в стихах красавиц и красавцев не велика заслуга, а вот сказать, как Мицкевич о старом Гречехе и о поющем его роге - вот это для меня искусство из искусств и тайна творчества:

Гречеха рог схватил тяжёлый буйволиный,
Висевший на ремне, как змей блестящий длинный,
Прижал к губам его обеими руками,
Потом глаза закрыл с кровавыми белками,
Вобрал тугой живот, раздул, как тыквы щёки
 И рогу передал весь выдох свой глубокий.
Он заиграл, а рог, как будто вихрь летящий,
Нёс музыку лесам и отдавался в чаще...

        Я попросила переписать её "Вечер в Соплицово после ужина", потому что вспомнились вечера в родной деревне, танцы при луне, невысказанная влюблённость, ночные бабочки, кузнечики, лягушки... эти стихи тоже для меня были искусством из искусств и тайной творчества.
       
 ...Едва отужинав, и гости и Соплица
 Отправились во двор прохладой насладиться.
 ...Из бора выходя, зажёг фонарик месяц,
Всё осветил кругом над Соплицовом свесясь.
 ...Ночная бабочка, сестра летучей мыши,
На платья белые летела из-под крыши.
 ...И трижды коростель на скрипке вывел ноту,
И забасила выпь, шныряя по болоту,
Бекасы бекали, как -будто в бубны били,
А в след им журавли протяжно затрубили.
И в каждом из прудов лягушек певчих орды
 Согласно вознесли могучие аккорды...

        Словом, стены нашей комнаты украсились польскими стихами. Вечером (Стефания была уже дома) все хвалили меня за то, что я разорилась на "Пана Тадеуша", ведь если бы не я, "Пан Тадеуш" канул бы бесследно в нашем сознании, как множество других шедевров зарубежной литературы. А теперь мы навсегда его запомним. И решили посвятить ему вечер на факультете.
        Стефания ни слова, ни звука.
Дальше мы подвергли жестокой критике преподавание литературы в школе и институте.
        Литература не наука, и нельзя её преподавать как естествознание или географию, чтобы получить обо всём краткое представление, не познавая тайны творчества.
        Литература - искусство и оттого как мы "галопом по Европам" пробегаем классические тексты - толку мало, от этого получаются результаты прямо противоположные желаемым. И зачастую, человек, десять лет проучившийся в школе, не только не имеет желания обратиться к классикам, но вспоминает их с отвращением, то есть вспоминает только, как учитель требовал с него знания непосильных объёмов художественных произведений, например Толстого "Войну и мир". В результате, человек лишается ни с чем не сравнимого наслаждения, каким является настоящая хорошая книга. В институте всё это повторяется, особенно при изучении зарубежной литературы.
        Встреча с хорошей книгой - это же праздник, радость и счастье, а так как их написано столько, что не хватит одной человеческой жизни, чтобы всё перечитать, тем более, что литературы советская и зарубежная не стоят на месте, но всё время развиваются и пополняются, то праздник этот может быть бесконечным...
       - Если, конечно, чтение не превращать для себя в наркотик, всё поглощающую страсть, а разумно совмещать его с работой, семейными обязанностями и другими добрыми делами, - последнее умозаключение было моим, сказала я его для Стефании, но зря старалась - с её стороны ни привета, ни ответа.
        Затем мы стали придумывать новые методы преподавания, результатом которых будет любовь к литературе, желание перечитать всё, что указано в программе, и больше, и многое не один раз, а на протяжении всей своей жизни.
        И воспитание гармоничного человека будущего решится само собой, ибо классическая литература - это есть глубоко нравственное, защищающее добро и борющееся со всякого рода злом, явление.
        Только в каждом селе, деревне, районе должны быть хорошие библиотеки.
        И, наконец, не выдержала Стефания.
       - Знаете, - начала она, обращаясь, конечно, не ко мне, а к Людмиле, Галочке, и остальным, но ведь к остальным, значит отчасти и ко мне, - ближайшие соседи у нас в деревне - учительская семья. Маргарита Сергеевна преподаёт литературу в нашей школе, а у её матери, Ольги Петровны, учился мой отец. Ольга Петровна была немолодой и нездоровой, но жизнерадостной женщиной, и всегда с книжкой в руках, даже когда выходила полоть или поливать грядки, она часто забывала, куда её положила, расстраивалась до слёз, все помогали искать, и много было при этом весёлой кутерьмы, потому что находили книгу в самых неожиданных местах.
        Но однажды Ольгу Петровну парализовало, у неё отнялись ноги, и десять лет она в постели провела. С большим трудом садилась на кровати, опираясь на подушки. Руки были здоровыми, она многое могла делать, и делала, конечно: чистила картошку, семья-то большая, вязала и штопала детям и внукам носки, занималась с отстающими в учёбе детьми, приводили ей детей со всей деревни. Я тоже ходила к ней во втором классе, с русским языком не всё было у меня в порядке.
        День начинался у неё рано, поутру ей подавали таз с холодной водой. И она делала водную процедуру - умывалась, обтиралась по пояс холодной водой, надевала нарядную кофту, укрывалась до пояса светлым лёгким покрывалом, усаживалась в подушки и принималась за дела. Долго сидеть не могла, уставала, и тогда ложилась с книжкой в руках. Открытая форточка зимой, окно - летом, вот и вся её связь с внешним миром, иногда летом зять выносил её с креслом на крыльцо, но не любила она утруждать других своими болестями.
        Я часто к ней приходила, и не из жалости и сочувствия, она в них не нуждалась. Беседы с ней о прочитанном были мне интересны, благодаря им, я в пединститут на литфак пошла.
        Книги для чтения ей приносили дети, внуки, соседи, что у кого находилось, выписывали журналы. Она мне давала читать то, что ей особенно понравилось. Вы представляете - десять лет - почти неподвижной жизни! Не будь у неё любви к книгам, она бы измучалась сама, и измучила близких своих. А так, с вечной книжкой в руках, она до конца была жизнерадостной, всем приятной женщиной. Я считаю, что чтение помогло ей держаться на таком высоком уровне. Всегда нарядная, красивая, а было ей семьдесят пять лет.
        Правильно вы тут говорили, что хорошая книга - это праздник, радость, счастье. Ольга Петровна, как я теперь вспоминаю, всегда в праздничном настроении была. И я к ней приходила как на праздник, и уходила всегда утешенной, особенно после смерти матери.
        Умерла она в прошлом году, три дня пролежала в бессознательном состоянии и тихо скончалась.
        Когда я теперь приезжаю домой, мне очень её не хватает.
Помолчали, примеряя судьбу Ольги Петровны каждая на себя.
       - Конечно, чтение может помочь при любых обстоятельствах, - сказала Людмила Кольчугина, - но в этом случае многое зависит и от человека. Кого-нибудь другого осыпь самыми замечательными книгами при таком положении, и он всё-таки замучается сам и замучает других. Ещё поговорили в том же духе.
        И очень хорошее от этого вечера осталось у меня впечатление, будто бы мы по-доброму поговорили со Стефанией. Забегали к нам на следующий день из соседних комнат, чтобы перенять опыт и увешать свои стены стихами, всем это понравилось.
        Но Стефания снова как-то отдалилась от коллектива - редко бывала дома, больше отмалчивалась. Другие этого не замечали, Стефания всегда была сдержанной и замкнутой. А мне с ней лучше бы не встречаться совсем. При встрече на улице или на лестнице Стефания молча косила на меня глаза. Я как можно вежливей говорила ей "доброе утро, день или вечер", но она в таком моём приветствии подразумевала подвох или насмешку и мне не отвечала.
        Борьба моя со своими дурными привычками и никчемным характером нельзя сказать, чтобы была особенно успешной, но всё-таки давала какие-то результаты. Во время своего дежурства по комнате я старалась навести порядок раньше, чем вернётся Стефания. Купила даже три больших цветных репродукции "Девушку с персиками", "Портрет незнакомки", "Царевну - лебедь" и развесила по стенам рядом со стихами. "Царевну - лебедь" повесила над своей кроватью, это была моя любимая картина. "Незнакомку" - над Галочкиной, потому что она была немного на Галочку похожа и потому, что Галочка - изнеженная мамина дочка, и очень всегда была рада любому проявленному к ней вниманию. "Девушку с персиками" поместила в простенке между кроватями, в комнате сделалось ещё уютней и веселей. Галочка, конечно очень обрадовалась и "Незнакомке", и тому, что она на неё похожа. До чего же славная у нас Галочка Сметанкина! Сделаешь для неё любую малость, и она засветится от счастья.
        По моему почину купили ещё репродукции, спокойные по содержанию и радующие глаз, такие, например, как "Дубовая роща во время дождя". Комната наша стала немного похожей на выставочный зал, но нам это нравилось.
        Во время своего дежурства, к ужину, я приготовила не просто молочную рисовую кашу, но запекла её в духовке в виде пудинга и даже добавила в неё изюму, купленного на собственные деньги. В соседней комнате по моему примеру такой же пудинг испекли. Но до всего этого не было дела Стефании.
        Большое внимание однажды я уделила старославянскому языку и исторической грамматике, даже порылась в старославянских текстах, и так отвечала на занятиях, такие приводила примеры, что Мария Васильевна меня похвалила (скуповата была она на похвалы), и удивилась моему старанию.
       - Так ведь старославянский язык и историческая грамматика имеют большое значение для развития недисциплинированного и распущенного ума, - пояснила я Марии Васильевне, глядя на Стефанию.
- Да, - улыбнулась Мария Васильевна, - как и всякий другой добросовестно изученный предмет.
        Но Стефания в мою сторону ни звука, ни движения, наверное, опять усмотрела в словах моих злой умысел. Похоже, с ней мы сделались чужими навсегда, и этому нельзя было ничем помочь.
        Тем более, в учёбе и быту далеко не всегда всё было у меня в порядке. По-прежнему обстоятельства и настроение имели надо мной большую власть. Я стала избегать встреч со Стефанией.
        Наступила весна, приблизилось время летней сессии, итогов всяких, отчётов и зачётов. Дел у всех было по горло.
        Староста комнаты Люба Савинова нам напомнила, что скоро будет день рождения Стефании. Наши дни рождения мы отмечали всегда одинаково: покупали бутылку дешёвого вина к ужину, заказывали в столовой два огромных пирога с капустой и повидлом к чаю. За торжественным ужином поднимали "бокалы шампанского", то есть чайные стаканы с нашим вином за здоровье именинницы, произносили тосты, тянули именинницу за уши, дарили какую-нибудь необходимую ей, вскладчину купленную вещь, потом дарили каждая от себя памятные безделушки с шутливыми надписями. После ужина приносили патефон и гитару из соседних комнат, пели, читали стихи, танцевали, вспоминали о доме, мечтали о будущем. Оно и радовало нас и огорчало, хотелось скорее работать и получать зарплату, но расставаться было жаль.
        Когда речь зашла о Стефании, пироги и бутылка вина показались нам лишними, Стефания ведь в нашей коммуне не состояла, от нашего торжественного ужина и именинного пирога, своевольная Стефания могла отказаться, и поставить нас в неудобное положение. Решили ограничиться подарками.
       - К подаркам Стефания тоже относится подозрительно, - вспомнила Галочка Сметанкина, - когда мы их дарим другим, она насмешливо фыркает.
       - Ну, если зафыркает, - решила Тамара Одинцова, - то мы больше этого не повторим, но к Стефании на этот раз мы должны отнестись так же, как и к остальным.
        Сказано - сделано, мы стали хлопотать над подарками для Стефании. Вскладчину купили ей дешёвый портфель и рукавички, потому что книги и тетради она носила под мышкой, и, вернувшись вечером домой, долго тёрла покрасневшие без рукавичек руки.
        Я достала лист ватмана у чертёжников, чтобы Людмила Кольчугина, владеющая кистью, что-нибудь нарисовала Стефании на память. Людмила рисовала натюрморт - букет цветов в не симметричной вазе. Цветы были узнаваемые и неузнаваемые. Вот это, например, роза, это лютики, а это Людмилина фантазия - таких цветов не бывает. Людмила рисовала, мы сидели вокруг. Она нервничала, брызгала красками, это отразилось на качестве рисунка, кое-где появились следы стирания, в одном месте даже было протёрто до дыры и заклеено потом. Людмила нас разогнала - творчество требует уединения. И прекрасный получился натюрморт. Особенно не симметричная ваза, переливающаяся разными цветами. Очень хороши были две бабочки, та из них, которая сидела на цветке, казалось даже, усиками и крылышками едва заметно шевелит. А ажурная зелень разных оттенков вокруг цветов - от бледно жёлтого и салатового, до тёмно-зелёного и чёрного, благодаря которой никакие стирания и протирания не были заметны.
        Весёлый, красочный этот натюрморт примеряли над Стефаниной кроватью в её отсутствие. Он совершенно менял мрачный угол, ведь у неё над кроватью ничего не висело.
        В ночь Стефаниных именин подарки были сложены стопкой на стул и стояли накрытые газетой в другом углу комнаты. В одиннадцать часов, как всегда, потушили свет. Мы ждали, когда уснёт Стефания, и вот с её кровати донеслось спокойное, равномерное посапывание.
        Осторожно подвинули к её изголовью стул с подарками, сняли газету. Сверху лежала поздравительная открытка ото всех нас: "С днём рожденья, дорогая Стефания!"
        Долго не могли уснуть, переговаривались и пересмеивались от радостных предчувствий, даже тихонько кидались подушками. Стефания, очнувшись ото сна, и услыхав мой голос, пробурчала, что бездельники сами дурака валяют и другим спать не дают. Завернувшись в одеяла, мы так и покатились со смеху.
        Утром, когда включили свет, никто из нас с постели не вскочил, замаскировавшись подушками, мы наблюдали за Стефанией. Она сначала сердито уставилась на стул, предполагая, конечно, какой-нибудь подвох. Потом прочитала открытку, увидела портфель и рукавички. Лицо её сделалось растерянным.
- Спасибо, - сказала она глухо и стала перебирать разные памятные безделушки. И не только не фыркала, но всячески старалась показать, как они ей приятны и дороги. Вот она утёрла смущённое лицо вышитым платочком Галочки Сметанкиной. Вот захихикала, взяв в руки поросёнка, сделанного из спичек и сырой картофелины. Вот достала из тумбочки кнопки, приколола над кроватью Людмилин натюрморт и долго не могла от него глаз отвесть, - ну ещё бы! Он своей величиной, яркими и смелыми красками даже репродукции затмевал. И ещё долго умилялась нашим мелким выдумкам.
        Вот она зашуршала газетой, пошевелила губами, помолчала, и вдруг всхлипнула, не попадая в рукава, накинула халат и выскочила из комнаты. Все, кроме меня, довольные, повскакали с кроватей, не понимая её слёз и исчезновения, приписали это всё обычным её странностям.
        Только я лежала и кусала подушку, чтобы не зареветь и себя не выдать, как Стефания. Ведь никто не знал, что всхлипнула она и убежала потому, что самым последним на стуле с подарками, завёрнутый в газету, лежал мой "Пан Тадеуш" с короткой надписью: "Если можешь, прости меня за всё, Стефания".
        Недели через две после именин Галочка Сметанкина сказала нам, что Стефания не прочь в следующем месяце со стипендии вступить в нашу коммуну по столу.
        Мы не стали ждать следующего месяца, пригласили Стефанию к ужину, и она не отказалась, чего мы опасались, просто села рядом с Галочкой Сметанкиной, с другой стороны, оттеснив Любу Савинову, села я.
        Это на втором-то году жизни в одной комнате! Слёзы подступали у меня к глазам. Мы намазывали Стефании хлеб, наливали чай, насыпали в стакан столько сахару, что пришлось разбавлять кипятком. Как любили мы нашу Стефанию! Как презирали себя - таких бездушных невнимательных.
        А когда пили чай, я под столом успела подержать Стефанию за руку, и Стефания не противилась, наоборот, вдруг выдернула свою руку и крепко пожала мою - в знак мира и дружбы на всю оставшуюся жизнь.
        Мне изо всех сил приходилось моргать при этом глазами, чтобы подступившие слёзы не закапали на стол. И не закапали, и никто ничего не заметил.