3 Лилия Андреевна

Лилия Андреевна удалилась в спальню и вернулась в вечернем серо-голубом платье, в браслетах, серьгах и ожерелье, тонкая и стройная, вся в серо-голубом сиянии, она была похожа на "хозяйку медной горы" из сказок Бажова.
        Мы встретили её аплодисментами.
        "Поднимем бокалы, содвинем их разом!.." - задала дальше торжественный настрой Лилия Андреевна, дружно подняли узенькие рюмочки, выпили, осторожно стали закусывать, думая, с чего начать разговор, как объяснить Лилии Андреевне, что мы относимся к ней очень хорошо?
       - Прошлый раз я вам, по-моему, наговорила много лишнего, прошу прощения, всякое бывает, - между делом, снова наполняя рюмки, вспомнила Лилия Андреевна.
       - А знаете, о чём мы пришли вам сказать? - тут же воспользовалась случаем Людмила Кольчугина.
       - Надеюсь с вашего позволения узнать, - Лилия Андреевна отставила в знак внимания графин.
       - Мы пришли вам, Лилия Андреевна, сказать, что всю свою жизнь, где бы и что бы с нами не случилось, всегда с благодарностью будем вспоминать эти наши воскресные вечера, которые благодаря вам возникли, и так много для нас значат. Вас, такую изящную и прекрасную, за старым пианино, и преклоним колена перед этими воспоминаниями и заплачем от горячей к вам благодарности! - торжественно произнесла Людмила Кольчугина - вот же умница! Шумно выразили наше с ней согласие.
       - Мы пришли вам об этом сказать, потому что вы недооцениваете своего для нас значения.
       - Конечно, вы преувеличиваете, - возразила Лилия Андреевна, - но всё равно, я вам очень благодарна, и на глазах её заблестели слёзы.
        Мы подняли наполненные рюмки и стали читать "Вакхическую песню" Пушкина по очереди, по две строчки с начала до конца.

Что смолкнул веселия глас?
Раздайтесь, вакхальны припевы!
Да здравствуют нежные девы
 И юные жёны, любившие нас!

Полнее стакан наливайте!
На звонкое дно
 В густое вино
 Заветные кольца бросайте.
       
Подымем бокалы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы,
Да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!

             
        Мы поняли вдруг, что эта песня о нас: "нежные девы" - в такой торжественной обстановке, как сейчас, вполне можно нас так называть, любящие жёны - это тоже мы! Вон сколько ребят в одном индустриальном техникуме, что рядом с нашим институтом! Войны не предвидится, кто теперь посмеет сразиться с нами?! Это мы, дети рабочих и крестьян, о чём постоянно слышим по радио, получили такую возможность - стремиться к разуму и свету. А тьма, готовая собой закрыть всё светлое и уничтожить - это же фашизм с чёрной своей паучьей свастикой. Как горячо памятны нам школьные годы. По школьным картам мы каждый день отмечали флажками линию фронта. А тьма эта катилась всё ближе и ближе к Москве и отравляла нам каждую минуту жизни. Конечно, мы были уверены, что победа будет за нами, об этом без конца говорили по радио.
        Но что бы мы ни делали - сидели на уроках, работали на полях, играли ли в войну, мы ни на минуту не забывали о том, что сейчас где-то там, на линии фронта, обозначенной флажками на карте, каждую секунду льётся кровь, кто-то падает убитым, раненным, а кто-то, подвергаясь смертельной опасности, продолжает воевать.
        И среди них наши братья, отцы, сёстры, от которых мы с надеждой и страхом ждали писем. Наконец тьма эта медленно, но верно покатилась назад, в логово своё.
        Как радостно скакали наши флажки на школьных картах в обратном направлении, отмечая линию фронта!
        И вот оно - лучезарное солнце - победа!
        Мы не участники войны, мы дети победителей. Только у Галочки Сметанкиной вернулся с фронта отец, наши отцы погибли, защищая Родину. У Стефании мать умерла, удивительно, как только выжили наши матери?!
        Поэтому с каждой рюмкой "вакхическую песню" мы читали все выразительней, поминая, таким образом, в общих чертах трагические события недавнего прошлого.
        Затем пели, читали стихи. Вполне понятно, что на первом плане были стихи и песни, посвященные войне. Мы как бы становились участниками тех героических событий. Так точны, задушевны и выразительны были слова. Пели "Землянку":

  ...До тебя мне дойти не легко,
       А до смерти - четыре шага...
 "Темную ночь":
              ...Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
Как я хочу к ним прижаться сейчас губами...

        Конечно, песни о любви и верности в нашем возрасте больше всего нас волновали. Но и другие, например, "На безымянной высоте", ранили в самое сердце.
Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат.
Нас оставалось только трое
 Из восемнадцати ребят...

        Мы сразу представляли всех из нашей комнаты и самых близких из соседних комнат, легко добирая до восемнадцати, дорогих и незаменимых, какими мы стали за время нашей совместной жизни в общежитии. И невозможно было представить, чтобы нас оставалось только трое. Я сразу причисляла себя к убитым, оставляя в живых Людмилу Кольчугину, Любу Савинову, Стефанию - более достойных. Не вынести мне было даже мысленно гибели пятнадцати остальных. Уж лучше мне остаться "у незнакомого поселка, на безымянной высоте".
        И снова о женской любви и верности: Галочка Сметанкина всегда в таких случаях читала "Жди меня", стихотворение Симонова. И мы не уставали его слушать:
       ... Пусть поверят сын и мать
       В то, что нет меня,
        Пусть друзья устанут ждать....

Жди меня, и я вернусь
 Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
 Скажет: - Повезло.

Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
 Ожиданием своим
 Ты спасла меня.

        Мы знали, что в любви и верности на нас вполне можно положиться.
        Бутерброд маслом и копчёной консервированной рыбкой вниз уронила на белую скатерть, когда стали разливать куриный суп, самая аккуратная из нас Тамара Одинцова. К ней на помощь поспешила Светлана Комарова - она быстро убрала со скатерти и съела Тамарин бутерброд, а Лилия Андреевна положила на темное пятно белую салфетку. И чтобы отвлечь внимание от Тамары Одинцовой и дать ей успокоиться, принесла гитару и две тонких розовых свечи в серебряных подсвечниках. Потушили свет, и при свечах Лилия Андреевна исполнила нам несколько романсов до пушкинской и пушкинской поры. От живого пламени свечей в полумраке обстановка сделалась ещё задушевней и теплей. В романсах этих было снова много сказано о нас, например: "Я помню чудное мгновенье" А. Пушкина: "...Передо мной явилась ты, как мимолётное виденье, как гений чистой красоты".
        Все мы были по-своему красивы, и каждая из нас могла явиться "чудным видением" при случае. После Лилии Андреевны мы эти же романсы пропели все вместе, тихо и медленно. Пение и декламация всегда нас вдохновляли и возвышали, и создавали такое настроение, когда хочется обнять весь мир, всему хорошему помочь, ничего плохого не допустить. В таком приподнятом настроении мы снова зажгли свет, убрали тарелки из под супа и бутербродов. И накрыли стол для чая.
        Торт - на вопрос Лилии Андреевны: - "Кто разрежет его?" - резать никто не согласился. Невозможно было это сделать, так он был прекрасен! Эта роза, как живая, с лепестками и бутонами среди кремовых кружев.
        Тогда сама Лилия Андреевна безжалостно вонзила нож в самую середину и прекрасную розу пополам рассекла. Мы вздохнули облегченно. "Кто-то должен ромашки сорвать, кто-то должен зарезать теленка",- вспомнила Людмила Кольчугина откуда-то строчки.
        Потом Лилия Андреевна разрезала весь торт на узкие ломтики, и мы раскладывали их по тарелкам. И конфеты она заставила нас на всех разделить: " А-то будете стесняться, не добирать, не доедать - все на всех, и тарелки после чая должны быть пусты".
        Ах, как она нас понимала! Опьянев от непривычной пищи и выпитого вина, мы почувствовали себя как дома, и говорили о том, что в голову взбредёт.
        Галочка Сметанкина снова вспомнила о своей вздорной капризной тётушке и рассказала о ней несколько смешных историй. Рассказали мы Лилии Андреевне о семье Стефании, и о том, что Стефания не прочь сделаться её племянницей. Разговорам этим мы, конечно, не придавали серьёзного значения - очередные шутки. Много смеялись и придумывали смешные истории: например, о том, как Стефания, сделавшись племянницей Лилии Андреевны, пропускает лекции, и вообще становится по поведению и аппетитам похожей на старуху из сказки Пушкина о "Золотой рыбке". Смеялись Стефания и Лилия Андреевна.
        Лилия Андреевна даже сама вспомнила свою добрую старенькую давно умершую тётушку, которая часто страдала ревматизмом и всегда проверяла, кто во что обут - "не простудились бы" - и доходила в этом до смешного.
        Но, провожая нас, на лестничной площадке, Лилия Андреевна потребовала вдруг: "Подайте мне сюда мою племянницу!". Мы подтолкнули к ней Стефанию, они крепко обнялись и расцеловались.
       - Я тебе очень рада, - сказала Лилия Андреевна.
        Глядя на то, как наша Стефания, большая и сильная, одна из нас, из нашего жизнестойкого и жизнерадостного коллектива, обняла молодыми крепкими руками такую хрупкую, прекрасную и беззащитную Лилию Андреевну, отгораживая её тем самым навсегда от всех невзгод и одиночества, мы чуть не разревелись, но нашли в себе силы отшутиться:
       - За такие угощения мы все готовы стать вашими племянницами.
       - Ну ещё бы! - смеялась Лилия Андреевна, - а сообразила это сделать одна лишь Стефания.
       - Лилия Андреевна, мы вас любим! Вы нужна нам! Помните всегда об этом! - так мы кричали из палисадника на третий этаж, в её окно, которое нашли по сиреневому абажуру. В окне мы видели её стройный тёмный силуэт.
       - Вы льстите мне, и это может худо отразиться на ваших отметках, - неслось из форточки, но слова здесь ничего не значили, а голос был бодрым и весёлым. Было уже поздно, ночь была. Мы кричали так громко и весело, что в других окнах тоже появились тёмные фигуры, но никто не возмутился, не пожаловался, что мы мешаем спать. Должно быть, всем было приятно слышать добрые слова, пусть не к ним обращённые.
        Возвращались довольные собой и окружающим нас морозным звёздным миром. Ах, если б видеть нас могла сейчас дорогая наша Мария Васильевна!