Глава 3. у Лилии Андреевны в гостях

ГЛАВА 3.
У Лилии Андреевны в гостях.

        В назначенный час, волнуясь, в лучших своих платьях пришли мы к Лилии Андреевне на чай. Очень неловко чувствовали себя в её небольшой уютной квартире - казались себе неуклюжими, нелепо одетыми.
        Мебель, вещи и украшения нам хотелось рассмотреть и запомнить, потому что всё это было продумано и устроено Лилией Андреевной, на вкус которой мы вполне полагались.
        А она, в длинном до щиколоток светло- коричневом халате, перехваченном пояском с кистями, с рельефным шитьём на отворотах, была как всегда, изящной и прекрасной, но совсем в другом - домашнем облике.
        Неслышно ступая мягкими домашними туфлями, она старалась нас растормошить:
       - Проходите, девчонки, будьте, как дома, удобнее располагайтесь.
        Мы жались к стенкам, примащивались на краешки стульев, на мягкий диван не решались сесть.
- А почему нет с вами Стефании? - поинтересовалась Лилия Андреевна, нас оглядев.
       - Она заучилась, зачиталась, - отговорились мы, бессовестные, так как отправляясь в гости, её не позвали, а она слишком горда, чтобы навязываться.
        Картина с тонкой девушкой в белом платье и лебедями висела в тесной спальне над узкой кроватью, убранной коротко белым покрывалом, с плоской подушкой под кружевной накидкой. Нам очень понравилось спартанское ложе Лилии Андреевны, мы его запомнили на будущее, потому что в послевоенные годы, особенно в деревне, были в чести кровати пышные с низкими кружевными подзорниками и высоко взбитыми подушками. Туалетный столик у окна заставлен душистыми флаконами и красивыми коробочками с разной парфюмерией, о чём нам пока можно только мечтать.
        Сама картина произвела на нас гораздо меньшее впечатление, чем живой о ней Лилии Андреевны рассказ.
- Мне эта картина дорога приятными воспоминаниями, - оправдывалась Лилия Андреевна, видимо, взглянув на неё другими глазами, - я отдавала её даже реставрировать, когда краски потемнели.
        А многое другое, что обещала показать нам Лилия Андреевна, оказалось несколькими пухлыми фотоальбомами и толстой пачкой писем самого интимного содержания.
        Фотографии начинались с пелёночного детства, с кормления из ложечки, с сиденья на горшке, с первых неуклюжих шагов. Затем девочку с длинными, как у Мальвины волосами, и пышными бантами запечатлели за всякими детскими занятиями в разных нарядных платьицах.
        В следующем альбоме начинались школьные годы, школьные формы, танцы, спортивные увлечения. И разные одежды, соответствующие роду занятий и случаю - от ночной пижамы до испанских пышных юбок в испанском танце.
        Многие фотоснимки сопровождались шуточными надписями. Например: "Лиля отдыхает в водных владениях русалочки Эльвиры" - была подписана фотография, где Лилины распущенные волосы длинными прядями касаются воды. Лиля в светлом с оборками сарафане тонкая, как стрекоза, расположилась среди высоких камышей с книжкой в руках на коряге почти затопленной водой.
        "Лиля варит кашу коту Михаилу" - подписана была фотография, на которой Лиля в передничке стоит у плиты с кастрюлькой в руках и маленьким котёнком, с рукавичку, на плече.
        Дальше Лиля с котом и без кота, с породистой собачкой на поводке и даже с живой обезьянкой на руках - всё в новых и новых прекрасных одеждах.
- Как это замечательно - всегда быть хорошо одетой - возникала вначале у нас завистливая мысль, но потом надоело это мелькание разных платьев, блузок, шляпок сумочек, пальто. И невольно начало казаться, что этот бесконечный маскарад поглотил Лилино детство, юность, всю Лилину жизнь.
        Пачку писем в коричневой кожаной папке, перевязанной чёрным шёлковым шнурком, нам тоже разрешалось полистать и почитать. Начиналась она с застенчивых мальчишеских записок, с приглашения в кино. Дальше были юношеские робкие и пылкие в любви признания.
        В зрелом возрасте были и такие:
 "Ах, Лиля, лапушка, всю жизнь мечтал тебя однажды встретить, и думаю теперь всегда я только о тебе, а у меня жена и дети, ну что мне делать, Лиля - лапушка?
        Были и такие письма, о которых лучше умолчать.
        Мы пили чай из красивых тонких чашечек с печеньями, пирожными и шоколадными конфетами и слушали наставления Лилии Андреевны, от которых у нас кусок, что называется, в горле застревал.
- Не смотрите, девчонки, вокруг себя сквозь розовые очки, основательней нужно устраиваться в жизни. Видели, какой я была! Забивала голову себе разной чепухой, оттого и осталась никому не нужной, одинокой.
       - Это вы-то никому не нужная? Лилия Андреевна, бросьте шутить!
       - Да, в моём возрасте пора горькой правде смотреть в лицо, и ни себе, ни другим я не морочу голову, как Мария Васильевна Усанова.
       - Знаете, ведь по ней несколько лет сох - убивался Волошин Эрнест Николаевич, (тоже наш преподаватель по немецкому языку), ходил за ней по пятам, хотел на ней жениться. И знаете, что она ему ответила?
       - У меня на всю жизнь одна любовь. Эта её любовь - фотография молодого лейтенанта над её постелью и тонкая пачка писем в чёрном траурном конверте, которые, кроме неё самой, никто не читал.
        Этот её лейтенант трагически погиб в двадцать шесть лет. Что там между ними могло быть? Она ведь придерживалась всегда очень строгих правил. Вы уже не дети, между нами девчонками говоря, она с ним и в постели, возможно, не была, поэтому я очень сомневаюсь в этой её любви. Словом, набивала себе цену, а Эрнест Николаевич, нашёл себе другую женщину и женился на ней полтора года тому назад. Теперь, как говорится, "близок локоток, да не укусишь", поневоле приходится прикрываться одной единственной любовью. А любовь всегда одинакова с первой по тридцатую.
        Мы вернулись от Лилии Андреевны ошеломлённые, молчаливые, не сговариваясь рассаживались вокруг обеденного стола в своей комнате, чтобы случившееся осмыслить, обсудить.
       - Что вы думаете о Лилии Андреевне? - заговорила первой Галочка Сметанкина, легко поддающаяся первому впечатлению, в мыслях своих неуверенная.
       - Что такое классическая литература и народное творчество? - Несколько издалека, как это было ей свойственно, начала размышлять Людмила Кольчугина, - мне кажется, это вековой опыт чувств и мыслей всего человечества. Что говорит он о любви? Скажу об этом словами Шота Руставели:
              О любовь!.. Любовь есть тайна,
              Свет, что льёт необычайно,
              Неразгаданно, бескрайно
             Светит свет того огня...
        Так какое же право имела Лилия Андреевна одной своей неудавшейся судьбою чернить этот вековой опыт? Какое она имела право на своих бедных чувствах, на своих постельных ощущениях делать какие-то обобщения и выдавать их нам для руководства в жизни?
        Мы согласились с Людмилой Кольчугиной и единодушно высказались о том, что нельзя иметь, хранить и показывать столько собственных фотографий, нельзя давать другим для прочтения такие письма, нельзя так разговаривать со своими учащимися, и невозможно ей было говорить такое о приятельнице своей Марии Васильевне.
        Как у Агнии Барто: "Вы у самой себя в плену и любите себя одну", - продекламировала Люба Савинова.
       - И её-то мы считали образцовой женщиной, такой, какими должны сделаться женщины будущего? Ах, платья, туфли, духи, шляпки, музыка?! Так-то мы разбираемся в людях?!
        В этот поток суровых осуждений сердобольная Светлана Комарова внесла мысль о некотором ей, Лиле Андреевне, снисхождении и сочувствии.
       - Слишком строго осуждать её, как мы это делаем, нельзя. Ведь у неё всё началось с нарядов этих, с фотографий, со всегдашнего ею любования. Бездумная и безответственная любовь родителей сделала её такой.
       - Нельзя за всё винить родителей, - возразила Люба Савинова, - каждый человек в совершеннолетнем возрасте может и должен сам во всём разобраться.
       - Как видите, может и не разобраться.
       - Что же нам теперь с ней делать, с Лилией Андреевной? Нельзя же её так оставить.
       - Лучше всего поможет нам в этом Мария Васильевна, - решили мы после долгих споров, удобно или неудобно к ней обратиться.
        И вот однажды, после лекций в конце занятий мы попросили Марию Васильевну остаться и поговорить с нами об очень важном. Она, конечно, согласилась.
        Мы ушли из аудитории в красный уголок, оказавшийся свободным, расположились как у себя дома вокруг стола, но не знали, с чего начать. Поправила положение Галочка Сметанкина, в истине наших мыслей и выводов всегда уверенная. Рассказала, что побывали мы у Лилии Андреевны в гостях, очень разочаровались в ней, и теперь не знаем, что же нам с ней делать? За Галочкой, сначала робко, оглядываясь друг на друга, а потом всё уверенней, потому что Мария Васильевна нас внимательно слушала, мы изложили суть дела.
       - А почему вы должны с ней что-то делать? - поинтересовалась Мария Васильевна.
       - Ну, как же, - уверенно заявила Галочка Сметанкина, - есть же такое выражение: "мы отвечаем за всё" - мы же комсомолки.
       - Ах, вот оно что! По-моему, - размышляла Мария Васильевна после паузы, - для уголовного дела улик недостаточно, а для того, чтобы отстранить её от преподавания, пожалуй, такого факта, как растление совершеннолетних, но очень ещё молодых и наивных девушек, вполне довольно. Вас это устраивает? Может быть, на следующем занятии объявить ей бойкот?
        Теперь задуматься наша очередь была.
        Мы представили, что Лилии Андреевны нет в институте, что мы сидим вокруг старого пианино без неё, и нам сделалось совсем не по себе.
       - За что бойкот? - возмутилась Светлана Комарова, - за то, что сами напросились на чай?
       - Нет, нет и нет! - заторопилась Люба Савинова, - если мы и молодые, то отнюдь не наивные и не такие, чтобы можно было нас растлить. Мне кажется, что достаточно с Лилией Андреевной просто обо всём этом поговорить.
       - Так почему же вы с ней не поговорили? - спросила Мария Васильевна.
       - Нам не хотелось её огорчать, - сказала Нина Мочалова, - мы подумали, что вам удобней будет это сделать.
       - О нет, увольте, - подняла обе руки Мария Васильевна. - И если вас интересует моё мнение...
       - Конечно, интересует, для этого мы к вам и обратились.
       - Ваш вопрос - "что делать с Лилией Андреевной?" - меня напугал, но ваше нежелание - её огорчать, обрадовало меня. Вы же будущие учителя, вы сами выбрали профессию, и к людям особенно терпимыми должны быть. Впереди вас ждут множество учеников и их родителей, и не все они вам понравятся тот час.
        Но вернёмся к Лилии Андреевне, я заметила тоже, что она сама не своя. Наверное, вы напрасно ко мне обратились, к Лилии Андреевне я не могу быть беспристрастной, я очень её люблю.
        А в альбомах с фотографиями, в том, что они есть, не вижу ничего плохого. Я иногда подолгу и с удовольствием их рассматриваю, конечно, не все сразу, слишком это много в один вечер.
        Интимные письма... меня всегда пугает и трогает беззащитная откровенность Лилии Андреевны. Я их читала тоже, и сожалею очень, что не пишу романов, в этих письмах много интересных сведений о жизни, но в них я не увидела тоже ничего дурного. Это не распущенность, это нетерпеливые и отчаянные поиски любви в условиях с очень ограниченными возможностями. Ведь наши сверстники с такой опустошительной войны не многие вернулись домой, вы это знаете. И поиски эти были естественным желанием создать семью.
- А чужие мужья? - вспомнила Галочка Сметанкина.
       - Чужие мужья - это всегда для обеих сторон большая трагедия, но такова жизнь, от этого никто не застрахован.
        Что касается советов её и наставлений... наверное, она сравнила вашу кипучую молодость со своей одинокой жизнью, поддавшись дурному настроению и отчаянию, захотела вас на собственном опыте предостеречь от каких-то ошибок, но это у неё неудачно получилось, с каждой из нас в учебной практике такое может случиться.
        И, наконец, о том, имела ли она право говорить обо мне то, что вы слышали?
        Да, имела, раз находит она в этом какое-то оправдание и облегчение своему одиночеству. Вы столкнулись с неудавшейся женской судьбой - в этом всё дело.
- Мария Васильевна, вы тоже одна, - возразила Люба Савинова, но вы ведь не такая.
       - Я? - удивилась Мария Васильевна, - конечно, никакого сравнения не может быть. Я слишком люблю удовольствия: книги, театр, филармонию, кино, и не люблю заниматься домашними делами, умею лишь самое необходимое. Поэтому я легко переношу одиночество.
        Лилия Андреевна - совсем другое дело! Она очень обижалась, что была одна у родителей, и сама мечтала о многодетной семье, дружной и весёлой. Осуществись её мечта, и эти фотографии и письма не выпячивались бы с такой настойчивостью. Дети и внуки с удовольствием бы разобрали эти фотографии, вырезали бы их и стояли за это по углам... и тайно перечитали бы эти письма, возможно, с пользой для себя.
        Знаете, сколько у Лилии Андреевны разных для семьи талантов пропадает? Отчего она так одета?
        Потому что и шьёт, и вяжет, и вышивает. А её безупречный вкус! Она даже подрабатывает на этом, особенно перед отпуском, транжирка ведь - любит деньгами сорить. Заказать у неё платье не просто. Этой чести удостаиваются не многие в городе. Она шьёт только тем, в ком угадывает людей себе подобных, умеющих такие платья носить, и имеющих достаточно средств, чтобы труды её достойно оплатить.
       - А вам шьёт она платья? - поинтересовалась Галочка Сметанкина, соблазнительная толстушка, наверное, предполагающая, что она относится к женщинам, достойным такие платья носить.
       - Нет,- ответила Мария Васильевна, - я обращаюсь совсем к другим портнихам, если не нахожу того что нужно в магазине. Зато в театре или филармонии на наш коллектив все обращают внимание, благодаря тому, что нас великолепная и несравненная Лилия Андреевна удостаивает всегда своим присутствием.
        А знаете, как она умеет украсить стол и самое заурядное чаепитие, например, когда я к ней забегу на вечерок, в праздник превратить!
        Если бы вы видели, как Лилия Андреевна оживляет наши праздничные застолья в институте! Её шутки, танцы, поздравления, её печенья, фамильный торт! Это высокое искусство надо видеть! А как умеет она проявить участие к тем, кто заболел, или с кем случилась беда.
        И я нашу встречу с ней, нашу дружбу считаю очень большой своей жизненной удачей. Но ей от этого не легче, основная её драма заключается в том, что лучшие её качества оказались невостребованными, Лилия Андреевна и одиночество - это же недоразумение, абсурд какой-то.
       - А почему не в Лилию Андреевну, а в вас влюбился Эрнест Николаевич, - покраснев от смущения, спросила Тамара Одинцова.
       - Это знаете, нелепая ошибка, в жизни много встречается необъяснимых парадоксов.
       - А почему вы за него не вышли замуж?
       - Ах, какие вы любопытные!
       - Но нам хочется это узнать не из праздного любопытства, нам это может очень пригодиться.
- Ну что ж, если вам это интересно, - я очень люблю Эрнеста Николаевича. Но я, видимо, отношусь к тому типу женщин, которых называют "синими чулками"
       - Если вы, Мария Васильевна - "синий чулок", то нам всем хочется сделаться такими же, - заявила Люба Савинова. Мы с ней согласились.
       - Не заблуждайтесь, - строго возразила Мария Васильевна, - основное предназначение женщины - создать хорошую семью, а потом уже всё остальное. На этом держится жизнь и государство.
        Мы смело продолжали наступать на Марию Васильевну:
       - Но ведь не в этом причина, что вы не вышли замуж за Эрнеста Николаевича.
       - Вы правы - это не самая главная причина. Лилия Андреевна очень настаивала на нашем браке, но только мне известно, как сделалось бы ей одиноко. Поэтому после долгих раздумий, страданий и сомнений мне пришлось отказать Эрнесту Николаевичу.
        Был период в наших отношениях, когда мы с ним подолгу и часто бывали вместе. И в это время Лилия Андреевна попала в больницу с двухсторонним воспалением лёгких. Конечно, её болезнь могла быть случайностью, и больше всего сама Лилия Андреевна утверждала это.
        Но я-то знала, что она в борьбе со своим одиночеством очень ослабла и слегла. Когда её выписали из больницы, бледную, нуждающуюся в поддержке и помощи, я вернулась к ней и жила у неё до полного её выздоровления, знала, что ей не выкарабкаться одной. И после этого я отказалась выйти замуж за Эрнеста Николаевича. Надеюсь, вы понимаете, что эту небольшую тайну лучше всего сохранить.
       - За это можете не беспокоиться, - заявила Людмила Кольчугина. - Мы вам за всё очень благодарны.
       - А знаете, Эрнест Николаевич нашёл себе женщину, которая гораздо больше, чем я, ему подходит - преподавательница литературы из индустриального техникума - женщина умная, нежная, чуткая. Теперь она тоже член нашего коллектива - участвует во всех наших застольях, походах в театр, в филармонию, в лес. Лилия Андреевна с ней подружилась. Она ей сшила очень красивое платье к восьмому марта. Как видите, от этого всем сделалось лучше.
       - Извините, Мария Васильевна, а у вас не болит душа, когда вы видите Эрнеста Николаевича с его женой? - спросила Галочка Сметанкина.
       - И всё-таки болит гораздо меньше, чем если бы я из своего счастливого окна увидела бы Лилию Андреевну одну, идущую куда-то.
       - А Эрнест Николаевич знает правду? - спросила Люба Савинова.
       - Да, знает, он ведь очень добрый и деликатный человек, - ответила Мария Васильевна, - и наши чувства друг к другу видоизменились, но не исчезли после его женитьбы. Я вам прочту стихи ныне забытого поэта Владимира Бенедиктова. Поэт был не красив и застенчив, и не пользовался взаимностью в любви. Он так исследует неразделённое своё чувство к любимой женщине, которая другого предпочла:
       
       Оно не так бестрепетно, как дружба
      Оно не так опасно, как любовь.
       Оно милей и братского сближенья,
       И уз родства, заложенных в крови:
       Оно теплей, нежнее уваженья
      И - может быть - возвышенней любви.

        Мне кажется, новые наши отношения очень на это похожи: до сих пор каждая наша встреча в институте, взгляд, приветствие, жест для нас по-прежнему много значат. Это даёт пищу мечтам и фантазиям. Но всё это годится лишь для женщин, именуемых "синими чулками".
        А Лилии Андреевне нужно действие. Ей необходимы заботы и хлопоты в заветной для неё области - семейной жизни, чего она лишена по какой-то нелепой случайности. И всё-таки она отлично держится, и очень редко бывают у неё приступы отчаяния, когда она перестаёт себя контролировать, как это произошло при вашей встрече. Я очень сожалею, что не пришла в тот вечер. При мне ничего такого, конечно бы, не случилось.
       - Не надо сожалеть, - сказала Люба Савинова, - тогда бы не состоялся этот очень полезный нам разговор.
        Мы проводили Марию Васильевну до преподавательской на втором этаже и решили, что о нашем с ней разговоре Лилии Андреевне не нужно знать. А мы постараемся её утешить.      
        Дорогой говорили о том, что напрасно не расспросили Марию Васильевну о лейтенанте, о первой её любви, представится ли ещё случай?
       - А ведь Мария Васильевна не такая уж замкнутая и сдержанная, как нам казалось, просто очень скромная, и никаких сведений о себе без надобности не выдаёт. А, главное, собственные невзгоды и несчастья над ней не имеют силы, она на них не заклинивается, а больше переживает за других. И если уж жить на этом бренном свете, хорошо бы стать такой! - заключила Люба Савинова.
       - Попробуй, у тебя должно получиться, - соглашалась с ней Светлана Комарова.
       - Этот свет до сих пор не казался мне бренным и, надеюсь, не покажется никогда, - возражала Тамара Одинцова.
       - Да, - поддержала Тамару Людмила - Люба в свои рассуждения добавила вселенской скорби Гамлета и Фауста, которая нам, конечно, не к лицу - не то время, не те задачи.
        Так переговариваясь, мы, по-моему, думали об одном и том же, а как бы поступила на месте Марии Васильевны каждая из нас?
        После обеда снова о Лилии Андреевне речь зашла.
       - Мы с вами безмозглые слепые щенки, которых ещё долго нужно бить по глупым тупым мордам, чтобы не писали там, где не следует - не щадила ни себя, ни нас Людмила Кольчугина.
       - Всякое размышление о другом человеке нужно начинать с себя. Это очень помогает. На фоне собственных недостатков другие люди кажутся лучше, - приняла участие в нашей беседе Стефания. Она не ходила с нами к Марии Васильевне, но слышала наши разговоры и была в курсе всех событий.
       - Ты, Стефания к нашей категории недоумков не относишься, - сказала Людмила.
       - Ещё как отношусь, - возразила Стефания.
       - Что мы должны делать с Лилией Андреевной, - продолжала Людмила Кольчугина, - если сами напросились к ней на чай, беспощадно осудили её, не вдаваясь в причины и следствия, чем очень её обидели?
       - Мы должны любить, любить и любить её такой, какая она есть, - смело воскликнула Галочка Сметанкина. Потом виновато оглядела нас за такую свою вольность и продолжала:
       - Знаете, у нас есть тётя, тоже старая дева.
       - Давайте в отношении Марии Васильевны и Лилии Андреевны это словосочетание употреблять не будем, - предложила Тамара Одинцова.
       - Извините, - поправилась Галочка, - наша тётя тоже не замужем в таком же как Лилия Андреевна возрасте. Она очень вздорная, капризная, избалованная, потому что живёт одна, не с нами, и заботится только о себе, вспыльчивая, очень обижается по пустякам и убегает, хлопнув дверью, но мы её всё равно любим. И всегда первыми бежим к ней мириться, не затягиваем ссор, извиняемся, хотя не считаем себя виноватыми, заботимся о ней, навещаем, поздравляем всегда с днём рожденья, приглашаем на праздники, и, по-моему, ей с нами, несмотря на её скверный характер, неплохо живётся.
        Мне кажется, точно так же мы должны отнестись к Лилии Андреевне.
- А знаете, у меня с мачехой тоже очень сложные отношения, - сказала вдруг Стефания, - хотя она неплохая женщина и, наверное, я во всём виновата. Моя мама долго болела. Отец ходил к мачехе ещё при живой маме, в деревне "шила в мешке не утаишь", поэтому у меня о ней предвзятое мнение. А после маминой смерти года ещё не прошло, она перешла в наш дом, братику было тогда два года, и он сразу к ней привязался, с рук не слазил. Умеет ладить она с детьми. Я её называю по имени - отчеству, как-то не могу через это переступить. Она этому значения не придаёт. В общем, снова хорошая семья. Я им пишу, и они мне отвечают, беспокоятся обо мне, всё необходимое приобрели, отправляя в институт. Но мне кажется, что им, даже отцу с сестрёнкой, лучше и легче всё-таки без меня.
        У нас сделалось неспокойно на душе, вспомнили своих родных и близких, как там они перебиваются с нехватками - недостатками?
       - Поэтому мне очень бы хотелось, чтобы у меня была такая тётя как Лилия Андреевна, чтобы о ней заботиться, - закончила Стефания.
       - Это же замечательно - иметь такую состоятельную тётю, ходить к ней в гости, с аппетитом есть пирожные - и таким приятным и полезным способом о ней заботиться, - посмеялись мы.
       - Ты бы Стефания просто к ней пошла, она в прошлый раз спрашивала, почему тебя не было с нами? - вспомнила Светлана Комарова.
       - Если спрашивала, приду, - обрадовалась Стефания.
        Сначала Лилию Андреевну решили со стипендии через неделю навестить.
       - А давайте пойдём к ней прямо сейчас, не будем откладывать, - предложила Галочка Сметанкина, - помните, Мария Васильевна заметила, что Лилия Андреевна сделалась сама не своя после нашего визита. Поняла, наверное, что наговорила лишнего.
        Мы своей тёте никогда не позволяем долго на нас сердиться, хотя за глаза даже такие песенки о ней поём: "вредина ты вредина, злая как медведина", - брат двоюродный сочинил. Но нам всегда её делается жалко, когда мы представляем, что, может быть, плачет она совсем одна у себя в квартире от обиды, пусть даже не права. И мы с Галочкой согласились.
        Сложились - у кого сколько нашлось, купили пряников, хлеба, килек, карамелек и снова отправились к Лилии Андреевне на чай. Стефания на этот раз с нами пошла.
       - Давайте подумаем, что мы ей скажем, - забеспокоилась Светлана Комарова.
       - Ни о чём думать заранее не надо, - снова научила нас Галочка Сметанкина, - так лучше получится.
        На звонок в знакомом нам длинном халате с открытым журналом в руке выглянула Лилия Андреевна и очень удивилась.
       - Чем обязана? - спросила ледяным каким-то голосом.
        Мы, было, оробели, но опытная в таких делах, Галочка Сметанкина смело пошла в наступление:
       - Если позволите, мы к вам снова на чай пришли, но не беспокойтесь, всё что надо с собой принесли, и безбоязненно теснила, теснила такую высокомерно - неприступную Лилию Андреевну внутрь квартиры, мы лишь послушно за Галочкой следовали, и, в конце концов, оказались на кухне и стали выкладывать на стол то, что принесли.
        Лилия Андреевна придирчиво осмотрела наши приношения и бесцеремонно заявила, что она достаточно обеспеченная женщина и поэтому унылых этих килек с того света, засиженных мухами пряников и обсосанных кем-то карамелек в пищу не употребляет.
        Конечно, ей можно было так заявить, потому что мы совсем сдурели: кто это из нас догадался купить уценённые, слипшиеся карамельки. Правда, потеряв товарный вид, они вкуса не меняли, и мы всегда их покупали, если были они в магазине, но не в гости же их нести.
       - И если уж вы ко мне пришли в неурочное время, неизвестно зачем, - продолжала Лилия Андреевна, - то всё, что принесли, заберёте с собой. А мы устроим "пир на весь мир" из того, что у меня есть, потому что вчера я ожидала гостей, но планы переменились, пришлось мне вместе с предполагаемыми гостями срочно сходить на премьеру в театр.
        И заставила нас накрывать стол, который поставили посредине комнаты и украсили белой накрахмаленной скатертью.
       - А клеёнки у вас нет?- забеспокоилась Люба Савинова, - а то я дурно воспитана и на белую скатерть обязательно что-нибудь пролью или уроню бутерброд маслом вниз.
       - Клеёнки нет и по торжественным случаям не должно быть, - заявила Лилия Андреевна. А мы отметили про себя, что наш приход всё-таки - торжественный случай.
        Под руководством Лилии Андреевны накрыли стол. Ах, какой получился стол! - Тонкие фарфоровые тарелочки и прозрачные рюмочки на высоких ножках для каждой из нас. Салфетки, блестящие ножи, ложки и вилки возле каждого прибора. Посредине красиво расставлены закуски: тонко нарезанные сыр и колбаса, овощные и рыбные консервы, бутерброды с маслом и ещё с разными разностями - копчёными рыбками, печёночным паштетом, брынзой... и посыпанные мелко нарезанным зелёным луком, который рос у Лилии Андреевны на кухне, на широком подоконнике, как на грядке, в длинном алюминиевом корытце. В центре стола красовались графин с вином, коробка шоколадных конфет и в расписном блюде возлежал торт в розах и кремовых кружевах - это к чаю. А в кухне в это время варился куриный суп с лапшой - одним запахом насытиться можно!